Вера (ИЛР)

Добрый вечер всем!



Ко мне на ты, пожалуйста

Наташа, спасибо за историю! прочла все выложенные главы с неослабевающим интересом.
Особенно мне понравились качественные описания. Любой персонаж - от главной героини до второстепенного городового выписан добротно и солидно. Характер, эмоции, порывы души - все к месту и работает на создание реалистической атмосферы. Для первой литературной работы повесть "Вера" очень и очень неплоха

Мне симпатичны супруги Вера и Дмитрий. Как и у многих, их беда в том, что они никак не умеют объясниться. Мне кажется, что один-единственный откровенный разговор все исправит. Но... пока это одиночество вдвоем, и брак уже на грани распада.
Вера находится в подавленном состоянии из-за ужасной потери, и, конечно, это ошибка ее мужа, что он не нашел вовремя нужных слов. И тем не менее, она потихоньку оживает. Вышла на прогулку, поехала в гости...

Впечатлилась я , как преотличнейше выписано высшее общество. Лицемерие - еще один званый гость на этом рядовом вечере. Сестра Дмитрия про себя жаждет крови нахальных визитеров, но улыбается и в лицо уверяет в обратном.

Баронесса, конечно, явилась, мечтая о скандале. И она его получила. Бог весть, зачем он ей - разогнать зимнюю скуку или и правда в ней проснулись надежды, что соперница не в форме и можно все вернуть... Я думаю, она рассчитывала на победу, но Вера не в том настроении, чтобы поддерживать лицемерную игру приличий бесконечно. Она были искренна в своем порыве. Результат стычки поэтому явился в пользу законной жены.

Ретроспектива знакомства Веры и Дмитрия дает понять, как все красиво у них начиналось. Случайные встречи , перерастающие в регулярно-случайные. Секретное чувство (Вера влюбилась в образ и пропала). И даже скандальная репутация любимца дам и дуэлянта не смогла помешать им. Воистину, это судьба.

жду, что же дальше. Смогут ли супруги помириться , точнее - вернуть утраченное или, как говаривал Гераклит, нельзя дважды войти в одну и ту же воду...

Читать было легко и интересно.

Наташа, новый коллаж к главе выше всяких похвал!
___________________________________

Благодарю, что читаете!

Тогда уж и ко мне так же.


Благодарю. Мой опыт в написании историй очень короток, ограничивается участием лишь в форумных ролевых играх. Но он же дал мне возможность понять, что "маленьких" персонажей не бывает. И научил создавать образ. Ну ли пытаться его создать...
И очень рада, что мои герои не плоские. Имеют характер и объем.



Вот да, главная их проблема - неумение говорить о том, что важно. Состояние Веры подогревается еще и историей с баронессой. Им бы поговорить, но каждый молчит. Она - потому что ждет первого шага от него, он - потому, что молчит она, а она - потому что молчит он. Замкнутый круг, получается. Впрочем, Веру мучают и другие сомнения. Об этом дальше...



Увы и ах! Улыбаемся и машем! Улыбаемся и машем, но гостей выгнать не можем. Тем более - причин нет. Просто пришли. Баронесса, так вообще чисто случайно... за компанию... Хотя, еще и неизвестно, кто был инициатором этого визита. Вяземский - ну совершенная душка. Только чуток шумный. Вот Маша и не любит его.


Ретроспектива еще не закончена. Будет еще один экскурс в прошлое... Но да, Вера влюбилась с первого взгляда. А что до скандальная репутации... Может она вовсе и не такая уж скандальная. Мало ли чего болтают. А как оно все было... Мы еще не слышали версию самого Дмитрия.


Скоро, очень скоро.



Благодарю!

Натаниэлла, спасибо, что читаешь и что поделилась своими мыслями. Очень интересно узнать, что же думают о твоих героях другие. Как они их видят. Или не видят.

 » Глава 4

Глава 4

Летние месяцы Вера проводила в поместье Епанчиных, со старшей дочерью которых дружила с детства. Дарья Филипповна не любила деревню, предпочитая отдыхать где-нибудь у моря или путешествовать по Европе. Дочери же пришлись по нраву леса, поля и речки родного края.

Епанчины жили на широкую ногу, в столице их дом всегда был открыт для всех желающих, на лето же семья вместе со своими многочисленными гостями переезжала в поместье, где устраивались шумные застолья, пикники и прогулки по тенистым аллеям старого парка. Большой, почти в сорок комнат дом с колоннами стоял на берегу искусственно устроенного пруда. Деревянный мостик с простыми перилами вёл на противоположный берег, где среди кустов душистой сирени притаилась изящная с зелёным куполом беседка.
Глава семьи Илларион Степанович Епанчин - мужчина степенный, седовласый, неизменно радушный и приветливый, жил спокойно и праздно. Из-за своей чрезмерной страсти к долгим и обильным обедам, на которые неизменно приглашались друзья и знакомые, он постоянно нуждался в моционе, а что может быть лучше прогулок на свежем воздухе да ещё в приятной компании?

Утро выдалось ясным, небо было чистым и голубым, впервые за несколько дней не ожидали дождя, и гости Епанчиных дружной компанией высыпали в сад. Стайка юных красавиц ярким пятном расположилась прямо на траве; рядом, вытянув длинные ноги, примостились их поклонники. Чуть дальше, в тени берёз и акаций, за большим столом пили чай и тихонько вели беседу дамы почтенного возраста. Мужчины же, возглавляемые хозяином дома, увлечённо и с большим азартом играли в крокет.

Вера в тот день не очень хорошо себя чувствовала – с ночи разболелась голова, она была немного бледна, отказалась от завтрака, выпив только по настоянию Аглаи Михайловны Епанчиной чашку чая с молоком.
- Душенька, Вера Сергеевна, не послать ли за доктором? – обеспокоенно спросил Илларион Степанович. - А ну расхвораетесь всерьёз, как же тогда я буду смотреть в глаза маменьке вашей? Она вас доверила моим заботам, а я недоглядел…
- Не нужно доктора, - запротестовала Вера. - Я совершенно здорова, стоит ли поднимать шум из-за простой мигрени? Посижу на террасе, подышу воздухом, и всё пройдёт, - уверила она не на шутку встревожившегося Епанчина.
- Ну, как знаете, душенька, как знаете… - уступил Илларион Степанович. – А шальку всё же набросьте на плечики, как бы не продуло. И мне, старику, спокойнее будет.

Выбрав книгу из библиотеки и захватив с собой по совету беспокойного доброго друга ажурную шаль, Вера устроилась в большом кресле-качалке на террасе. Время от времени до неё доносились весёлый смех, удары молотка, громкие выкрики и даже споры.
- Вера! – крикнула ей Катенька Епанчина и помахала рукой. – Мы идём кататься на лодке, ты с нами?
- Не сегодня, дорогая, - отрицательно покачала головой девушка. – Веселитесь без меня!

Она снова попыталась углубиться в книгу, но спустя какое-то время рядом с ней раздалось робкое покашливание. Подняв голову, Вера увидела худощавого, несколько нескладного молодого человека в очках с роговой оправой и толстыми стёклами, отчего глаза казались неестественно большими. В руках он держал помятый букетик синих васильков. Девушка раздражённо вздохнула и захлопнула книгу.
- Роман Борисович? Какая неожиданная встреча, не знала, что вы здесь, – в голосе её звучало недовольство, но молодой человек, казалось, этого совершенно не замечал. Лицо его покраснело, несчастный букет цветов задрожал в руках.
- Я слышал, вам нездоровится, - чуть заикаясь от волнения, пролепетал он. – Нынче я намеревался сопровождать матушку в Петербург. По дороге встретил слугу князя, он мне и рассказал, что хозяин велел позвать доктора для вас. Я тотчас бросился сюда…
- Благодарю за беспокойство, но как видите – я вполне здорова, - холодно произнесла Вера, подыскивая благовидный предлог, дабы избавиться от назойливого ухажёра. Положение становилось смешным, впрочем, смеяться Вере хотелось меньше всего.

Роман Борисович Груздев происходил из помещичьей, когда-то богатой, семьи, жил вместе с матерью – женщиной властной и честолюбивой, служил в Петербурге, но службой своей тяготился. В наследство от отца ему досталось небольшое имение, однако и им он не умел распорядиться с пользой, поскольку совершенно не интересовался делами. Княжну Елецкую он повстречал здесь же, у князей Епанчиных, и с той поры с завидным упорством и постоянством преследовал её повсюду. Поначалу Вера пыталась не обращать на него внимания, была вежлива, но держалась на расстоянии. Она рассчитывала, что со временем, не встречая с её стороны никакого поощрения, он оставит, наконец, всякую надежду на взаимность. Но время шло, а Груздев становился всё более настойчивым. Где бы она ни появлялась - следом, словно тень, непременно возникал он. Не желая причинять ему боль, она, тем не менее, была вынуждена составить с ним разговор, в котором определённо и категорично отклонила какие-либо надежды на её счет.
И вот он снова здесь, умоляюще заглядывает ей в глаза, что-то бессвязно бормочет и норовит взять её за руку. Прикосновение липкой влажной ладони, горячее шумное дыхание рядом с лицом вызывали в ней отвращение. Не выдержав более его присутствия рядом с собой Вера, коротко извинившись, покинула террасу. Груздев бросился следом за ней, но был перехвачен кем-то из гостей. Обрадовавшись временной передышке, она направилась к шумной компании, что собралась у небольшого причала на берегу пруда.
- Ты взволнованна и бледна, - озабоченно заметила Катенька, как только Вера поравнялась с ней. – Всё ещё болит голова?
- Нет, - покачала головой Вера. – Груздев здесь…

Девушка сердито нахмурилась и посмотрела в сторону дома.
- Принесла нелёгкая! Снова изливал на тебя свои чувства?
- Не успел, мне удалось сбежать, – усмехнулась Вера и печально добавила: - Но боюсь, что всё еще впереди, если он решит задержаться. Кажется, он упоминал, что собирался сопровождать мать в столицу, но надежды на то, что он вспомнит о своих делах, я питать не смею. Господи! Ну почему он не оставит меня в покое?
- Потому что у него нет совести, - ворчливо произнесла Катя. - И потому что ты слишком добра и терпелива. Хочешь, папенька поговорит с ним? Он объяснит Груздеву, что его назойливое внимание неприятно тебе.
- Ни в коем случае, - отказалась Вера. При мысли, что в дело вмешаются посторонние, ей делалось дурно. А если слухи дойдут до матери. – Как бы хуже не вышло.
- Но что-то же надо делать, - не отставала подруга, тревожно глядя на Веру. - Этот человек безумен, кто знает, на что он может быть способен.
- Я испробовала все средства, но до него невозможно достучаться. Он не слышит меня или не желает услышать, - устало промолвила девушка.
- Значит, нужен тот, чьи доводы окажут решительное воздействие на твоего сумасшедшего поклонника! – решительно заявила княжна, перебирая в уме претендентов на роль защитника подруги. Страшно подумать, до чего может додуматься этот Груздев, если его не осадить самым решительным образом.

Вера отлично понимала, что более не владеет создавшейся ситуацией. Ей самой не справиться с сильным мужчиной, тем более, если предположение княжны Епанчиной верно и Груздев не в себе. Она и сама замечала в нём некоторые признаки чрезмерного волнения и возбуждения в разговоре с ней. Как ей быть тогда? К кому обратиться за помощью? У неё не было ни отца, ни брата, что смогли бы защитить её от преследования этого человека. Илларион Степанович при известной внешней мягкости, если потребуется, сможет проявить и твёрдость, но возымеет ли то должный результат? В висках снова запульсировало. Она хотела подняться к себе в комнату и ненадолго прилечь. Из задумчивости её вывел голос княжны. Екатерина близоруко во что-то всматривалась за спиной Веры.
- Кого это приветствует папенька? Никак ещё гости к нам пожаловали. Боюсь, даже маменька взбунтуется – дом и без того переполнен. О! – вдруг изумлённо вскрикнула Епанчина и дёрнула Веру за руку. - Неужели батюшка и его успел пригласить? И ничего не сказал нам заранее…

Прежде чем Катя успела произнести его имя, каким-то непостижимым образом Вера уже знала, о ком идёт речь. Затылок словно пронзило сотнями мелких острых иголок. Судорожно вздохнув, она чуть повернула голову и увидела, как хозяин дома добродушно похлопывает по плечу Дмитрия Басаргина. Вся кровь в этот миг прилила к лицу, задрожали руки, и сердце застучало с удвоенной силой. Первым порывом было бежать. Куда угодно – лишь бы подальше от него. Отчаянный стон едва не вырвался из груди. Господи! Неужели ей недостаточно волнений и потрясений? К чему еще и эта встреча? Нет, она сегодня же вернётся в Петербург. Запрётся в своей комнате и не выйдет из неё до скончания века.
Вера отступила назад и вскоре уже быстрым шагом направлялась к беседке у пруда. Она не пойдёт в дом. Нужно будет пройти мимо него, а она не в силах сейчас смотреть ему в глаза. Лучше укрыться от всех в спасительной тени сирени и акаций.
- Вера, куда ты направляешься? Что с тобой, дорогая? – окликнула её Катенька.
- Голова снова разболелась на солнце. Посижу в беседке, там прохладно и тенёк, - отозвалась Вера, поспешно ступая на деревянный мостик.

Епанчина расстроено вздохнула, но не стала останавливать подругу. Бросив ещё один любопытный взгляд в сторону Басаргина, она снова посмотрела вслед Вере и покачала головой. Что за день нынче выдался. Сначала Груздев, теперь Басаргин. Словно судьба решила испытать княжну Елецкую, столкнув её нос к носу с двумя мужчинами, встречи с которыми ей хотелось бы избежать. Впрочем, насчёт истинной причины нежелания Веры видеть Дмитрий Басаргина, Катенька имела свои соображения, но сейчас не время озвучивать их вслух. И правда, беседка – лучшее место, чтобы побыть наедине с собой. А она проследит, чтобы никто не нарушил покоя Веры. И папеньке всё же надо шепнуть несколько слов о Груздеве. На всякий случай.
Вера без сил опустилась на мраморную скамью. Прижав руку к груди, она безуспешно пыталась справиться с волнением. Ну, в самом деле, чего она испугалась, глупая? К Епанчиным всего лишь пожаловал ещё один гость. Они несколько раз виделись в Петербурге, но он наверняка даже и не запомнил её. А она меж тем изводит себя напрасными терзаниями, убегает, прячется, словно тать в ночи, в зарослях сирени, что-то придумывает себе. Её поведению нет оправдания. Матери наверняка стало бы стыдно за дочь. А что подумают Епанчины?
Необходимо вернуться назад, присоединиться к гостям, может быть, даже заговорить с Басаргиным. Илларион Степанович с радостью представит их друг другу. Впрочем, возможно, он и заезжал-то всего лишь на несколько минут по делам и теперь уже уехал. Да, именно так она и поступит. Вот только посидит здесь немного и успокоит разыгравшиеся нервы.

С того памятного дня в Летнем саду Вера его не видела. В кондитерскую, как ни велик был соблазн, она больше не заходила, а круг знакомств у них настолько разный, что вряд ли им грозило встретиться где-то ещё. Разговор с Катенькой Епанчиной не шел у неё из головы.
Мысль о нём причинила ей боль, но и отрезвила. В глубине души девушка признавала правоту подруги. Она не собиралась соперничать с прекрасной баронессой. Да и победитель в этом соперничестве был известен заранее. Ирэн фон Штакельберг Вера как-то встретила на одном вечере, и после их пути пересекались не раз. Общение между ними было поверхностное, но обе дамы, не сговариваясь, отчего-то старательно избегали более тесного знакомства. Иногда их взгляды сталкивались, они долго, пристально, изучающе, с каким-то особым любопытством смотрели друг на друга, затем почти одновременно отводили глаза в сторону. Словно без слов понимали, кто стоит между ними. И с той поры в сердце Веры поселилась боль. Как бы она ни убеждала, ни уговаривала себя, а представлять прекрасную баронессу в объятиях Басаргина было невыносимо.
Сколько бессонных ночей она провела в своей постели, мучаясь ревностью, не имея к тому никаких причин. Разумеется, он влюблён в Ирэн, разве может быть иначе? Она ведь так красива. В памяти тут же возникал образ стройной миниатюрной блондинки с кошачьими зелёными глазами, лукавой ямочкой на щеке и влажными пухлыми губами. Было в ней что-то завораживающее и притягательное, что непременно выделяло её среди всех представительниц прекрасного пола. То, как она двигалась – плавно и грациозно, словно плыла, едва касаясь ногой паркета, как говорила – тихо, чуть с хрипотцой, и этот голос неизменно пленял окружающих её мужчин.
Но Вере она казалась змеёй, что с шипением вползает в зал и отравляет всё своим ядом.

Елецкая понимала, что несправедлива к ней. Потому что ревновала, потому что ненавидела эту красавицу до глубины души. И всё же в идеальной и на первый взгляд хрупкой красоте баронессы фон Штакельберг и в самом деле имелось что-то отталкивающее. Как только она входила в комнату, настроение присутствующих тут же менялось. Исчезала непринуждённость в разговорах, появлялась какая-то скованность, женщины дружно сбивались в тесный кружок и неодобрительно поглядывали в сторону баронессы, вокруг которой тут же начинали собираться кавалеры, время от времени слышался её низкий грудной смех, которому вторил грубоватый мужской.
- Вера Сергеевна, вот вы где, душа моя! Обыскался вас, а никто не может сказать мне, куда вы исчезли, – как гром среди ясного неба раздался голос Груздева.

Вздрогнув от неожиданности, она испуганно уставилась в холодные пустые глаза Романа Борисовича. Что-то в нём изменилось с момента их давешней встречи. Он слегка пошатывался, вытягивал вперёд руку, словно искал опору, лицо было в красных неровных пятнах, рот неприятно кривился, и от него сильно пахло спиртным. Оглянувшись по сторонам, Вера с тревогой поняла, что оказалась в ловушке. Вокруг вода, единственный выход из беседки загорожен Груздевым, позвать на помощь не представлялось возможным. Она поискала глазами Катеньку Епанчину, но та находилась слишком далеко от беседки и могла её попросту не услышать. Сердце едва не выпрыгивало из груди от страха.
- Р-роман Борисович! Я никуда не исчезала, любуюсь здесь прекрасным парком Иллариона Степановича. Но вот прямо сейчас я как раз хотела пойти выпить чаю, что-то зябко стало, - пролепетала она, надеясь отвлечь его и тем самым проскользнуть к выходу.
Но Груздев, казалось, предугадал её маневр. Неожиданно он бросился к ней, схватил за плечи и прижал к холодной балюстраде. Его пальцы до боли впивались ей в тело, оставляя на нём синяки, мокрым ртом он искал её губы, обдавая лицо кислым запахом, от которого девушку тут же затошнило. Вера пыталась оттолкнуть его от себя, но мужчина, даже в опьянении, был намного сильнее. Ей стало не хватать воздуха, в висках зашумела кровь, пол закачался у неё под ногами, а он всё не оставлял своих попыток поцеловать её.
- Верочка, ангел мой! За что вы так холодны со мной? Ведь жизнь моя без вас пуста! Я горю, сгораю, словно спичка… Дня не проходит, чтобы я не думал о вас. Я так люблю ваше нежное лицо, ваши волосы, вашу кожу... О, запах вашей кожи сводит меня с ума, - бессвязно бормотал Груздев, с каждой секундой всё более теряя над собой власть. – Будьте моей женой, будьте моей…
- Убери от неё руки! Немедленно! – густой насыщенный воздух, словно бритвой, разрезал низкий хриплый рык. Следом за голосом появилась рука и с силой отодрала Груздева от Веры. Мало что соображающий поклонник попытался возмутиться, но не успел открыть и рта. Рука сжалась в кулак, через секунду раздался хруст костей, и громкий вой боли огласил маленькое пространство беседки. Из носа Романа Борисовича брызнула кровь, пачкая одежду и руки, которыми он пытался прикрыть лицо.
- А-а-а-а-а-а! – завыл Груздев, захлёбываясь алой жижей.
- Утрись! – презрительно бросил ему свой носовой платок Басаргин и толкнул мужчину на скамейку. Неловко упав на спину, Груздев лихорадочно схватил платок и прижал к разбитому носу. Вера, вскрикнув в тот момент, когда Дмитрий ударил Романа Борисовича, теперь отвернулась и закрыла лицо руками. Господи, какой стыд!
- Кто вы такой, и по какому праву вмешиваетесь? – злобно сверкая глазами на Басаргина, хрипел Груздев. – Вы нанесли мне оскорбление… Я этого так не оставлю!
- Вам недостаточно крови, желаете ещё? – усмехнулся Басаргин, но выражение его лица было страшным. – С радостью удовлетворю вашу жажду. Что касается моего вмешательства, по-моему, дама не разделяла вашего взгляда на тему беседы. Она вызывала в ней глубокое неприятие, собственно, как и ваша персона, я не прав? Но вы не желали прислушиваться к её желаниям. Впрочем, всё это меркнет в сравнении с тем, что вы вели себя оскорбительно по отношению к моей невесте! - намеренно выделив последнюю фразу, жестко произнес мужчина.

Вера повернулась так резко, что заныла шея. На лице, казалось, остались одни глаза – ошеломлённые, тёмные озера, сверкающие застывшими на кончиках ресниц слезинками. Внезапно вместе с силами утратился и голос. Необходимо что-то сказать, как-то ответить на его немыслимые, непостижимые слова. Или же она сходит с ума? Нет, просто слишком много потрясений в этот день для неё одной. Вера покачнулась и медленно оперлась рукой о мраморную балюстраду. Дмитрий хотел броситься к ней на помощь, но заметил, как быстрым шагом к ним приближается взволнованный Илларион Степанович. В сторону беседки были направлены любопытные взоры гостей, кто-то подошел близко, но не решился ступить на мост, наблюдая за развернувшимся представлением чуть поодаль.
- Господа, quel cauchemar!* Право слово, что вы устроили? – едва переводя дыхание, пыхтел Епанчин, сурово разглядывая застывшую троицу. – Драки только и не хватало. О барышне бы подумали, она вон едва жива. Что же вы, Дмитрий Александрович? – осуждающе покачал головой Илларион Степанович. – Уж от вас, батенька, я такого не ожидал. Да-с, совсем не ожидал.
Басаргин только и мог, что молча склонить голову. Оправдываться сейчас не имело смысла. Во всяком случае - не на глазах у затаившейся в ожидании скандальных откровений толпы. В одном князь прав – в первую очередь стоило позаботиться о Вере, всё остальное подождет. Однако Груздев, видимо, считал иначе. Он совершенно размяк от винных паров и потери крови, но при появлении Епанчина несколько взбодрился и сумел встать на ноги.
- Я люблю Веру Сергеевну и прошу у вас её руки! – с трудом сохраняя координацию и едва ворочая языком, бормотал Роман Борисович. Смутно, где-то на периферии сознания, он помнил о словах Басаргина. Они вызывали в нём тревогу и яростный протест. Не могло то быть правдой. Не могло. Вера принадлежит только ему.
- Да вы пьяны, голубчик! – брезгливо поморщился Епанчин, прикладывая к лицу надушенный платок. Сделав знак двум лакеям, находившимся неподалеку, он приказал:
- Проводите господина Груздева. Там есть свободный флигелёк, пусть отдохнет. Да дверь подоприте, чтобы не вздумал бродить по дому. А как проспится – заложите ему коляску. Чтобы духу его не было к вечеру.
Кивнув хозяину и подхватив под руки подвыпившего гостя, двое рослых молодцов без особых церемоний потащили его в дом. Груздев пытался еще тянуть руки к Вере, пьяно улыбаясь ей:
- Ве-е-ера, ангел мой…
- Ничтожество! – глядя ему вслед, процедил сквозь зубы Епанчин. – А что до вас, милостивый государь, - обернулся он к Басаргину; в это мгновение мало кто узнал бы в этом суровом человеке добродушного и хлебосольного хозяина, с радостью принимающего в своё сердце и в свой дом любого, кто постучит в его дверь, – извольте объясниться!
- Илларион Степанович, не думаю, что сейчас уместно… - бросив тревожный взгляд на Веру, потерянно сидящую на скамье без единой кровинки в лице, произнес Дмитрий. Но Епанчин прервал его, нетерпеливо махнув рукой:
- Об уместности стоило подумать ранее, а теперь уже поздно, голубчик. И ежели вы не хотите, чтобы я приказал слугам вытолкать взашей и вас из моего дома… Я слушаю… – потребовал он, немного успокаиваясь.

Басаргину ничего не оставалось, как изложить свою версию случившегося. Не моргнув глазом, он повторил для князя всё сказанное ранее Груздеву. Епанчин лишь изумлённо крякнул, но уличать молодого человека во лжи не стал. Он понимал, что ситуация вырисовывается для Веры некрасивая, всё случилось на глазах у стольких людей, в его доме. Слухи расползутся быстро, пострадает не только репутация княжны Елецкой, непоправимый вред может быть нанесен и его дочери. А разве он сам сможет без стыда смотреть в глаза Дарье Филипповне? Никудышная из него вышла дуэнья.
- Итак, вы всё-таки настаиваете на своём, князь? – спросил Епанчин, с удивлением размышляя о причинах, побудивших Дмитрия солгать. Неужто и в самом деле так влюблён в девушку? И когда успел, если только недавно вернулся в Россию? Впрочем, теперь уже поздно доискиваться до истины. Дело сделано, назад ничего не повернёшь.
- Именно, - отрывисто бросил Басаргин, смело глядя в глаза старому князю.
- Ну, стало быть, с тем и согласимся, - вздохнул Илларион Степанович и ласково обратился к Вере: - Дружочек мой, вы ни в коем случае не должны себя терзать. Вашей вины в том, что случилось, нет вовсе, но сейчас вы и сами понимаете – иного выхода для вас, кроме как назваться невестой Дмитрия Александровича, мы не имеем.
При словах Епанчина Вера, наконец, словно бы пришла в себя, встрепенулась, подняла голову и умоляюще посмотрела ему в глаза.
- Нет, нет, Верочка, голубушка, так надо. Доверьтесь мне.
- Илларион Степанович, позвольте мне поговорить с Верой Сергеевной наедине? – обратился к нему Басаргин. Заметив, что Епанчин готов ему отказать, поспешно добавил: - Уверяю Вас, я не обману вашего доверия. Всего несколько минут…
Подумав немного, Илларион Степанович согласно кивнул.
- Только недолго. И я буду наблюдать за вами.
И тотчас утратив былую строгость и суровость, вмиг превратившись в усталого растерянного старика, он вышел из беседки, вздыхая на ходу:
- Quel jour, quel jour... Le jour terrible…**
- Зачем вы солгали? – тихо спросила Вера. Как ни странно, но сейчас она была даже спокойна. Равнодушна. Безучастна. Словно на неё нашло благословенное оцепенение. С воды потянуло прохладой, но она не замечала холода. Как и того, что дрожит.

Басаргин молчал. Несколько минут серьёзно смотрел на Веру, затем снял свой сюртук и набросил ей на плечи. От сюртука пахло дорогим одеколоном и табаком. Этот запах кружил ей голову. Хотелось вдыхать его бесконечно, прижавшись щекой к мягкой гладкой ткани. Приятное тепло окутывало её со всех сторон.
Опустившись рядом с девушкой на скамью, Дмитрий долго смотрел вдаль, словно обдумывал какую-то мысль.
- Полагаю, мне стоит нанести визит вашей матушке, - наконец, спокойно, даже равнодушно, произнес Басаргин. Вера сжалась под сюртуком.
- Зачем вы солгали Иллариону Степановичу? – снова задала вопрос девушка.
- Я спасал вашу честь, - небрежно пожал плечами Басаргин. - Или скажете, что вам нравились слюнявые ласки этого пьяного идиота? – насмешливо спросил Дмитрий, но в голосе его всё ещё вибрировала непонятная даже ему самому злость.

Что это с ним? Ревность? Бешенство? Одно мужчина знал точно: в тот момент, когда он увидел Груздева, шатающейся походкой направляющегося к беседке, какое-то тревожное чувство вдруг пронзило его и заставило спешно последовать за ним. А затем от ярости у него потемнело в глазах, и вряд ли он уже отдавал себе отчёт в дальнейших действиях.
Руки этого… насекомого на её плечах, синяки, явственно проступающие на нежной коже, отчаянный взгляд, молящий о помощи. Вероятно, он окончательно повредился рассудком, если решил вмешаться. Впрочем, ещё один скандал к его и без того незавидной репутации ничего не изменит. Плохо, что теперь он утянет за собой в бездну и эту очаровательную девушку, имевшую несчастье однажды просто зайти в кондитерскую.
Тогда ещё они оба даже не догадывались, какие последствия будет иметь та случайная встреча. Она не знала, что от него ей уже никуда не скрыться. Он не понимал, что один лишь короткий взгляд приковал его к ней навечно.

Если бы кто-то сказал ему, что чашка чая может изменить жизнь, Дмитрий рассмеялся бы над подобной глупостью. Но даже он вынужден был признать, что у судьбы довольно своеобразное чувство юмора и иногда её сюрпризы буквально сбивают с ног. Или ослепляют, что в его случае почти одно и то же. Банальные слова, присущие скорее романтичным барышням, когда они вдохновенно рассказывают подругам о встрече с тем самым - неповторимым и единственным. А он… что он? Да полноте, это же просто смешно. И всё же…
Он только вернулся в Россию. Восемь лет скитаний по миру. Это лишь в письмах к сестре называлось красивым словом – путешествие, а на деле – именно скитание. Изгнание, на которое обрекли его собственная глупость и легкомыслие. И винить в том некого. За беспечность наказание всегда суровое. Он же свою цену заплатил сполна. Заплатил одиночеством, разлукой с родными, добрым именем отца, наконец…

И вот он дома. Никто, кроме сестры его не ждёт. Отец умер шесть лет назад, друзья отвернулись и забыли, а в первый его выход в свет на него смотрели так, будто он призрак, явившийся с того света. Впрочем, может быть, так оно и выглядело со стороны. А ему было всё равно. Он устал от восьмилетнего скитания, от чужой речи, незнакомых лиц, бесконечных дорог. Он хотел домой, к отцу, к родным могилам.
Счёт закрыт и он свободен.
А потом звякнул колокольчик над дверью, и вошла она. Обычная, тихая, молчаливая. Неприметная для окружающих, но мгновенно приковавшая к себе его внимание. Чёрные волосы, тёмные глаза, бледная кожа, без единого намёка на румянец. Какая-то хрупкая и маленькая, словно сказочный эльф. И он понял, зачем вернулся в Россию. Он вернулся к ней. Так ведь не бывает. Любовь с первого взгляда – пошло и совсем не модно. И пишут о ней лишь в сентиментальных романах. А ему нет дела до того, как оно бывает, он лихорадочно рассматривал её руки и искал кольцо. Не нашёл.
Это ни о чём ещё не говорило, но для него уже не имело значения. Она пришла к нему. И избавила от одиночества.

Откинувшись спиной на балюстраду, Басаргин пристально и внимательно рассматривал Веру. От его откровенно-изучающего взгляда лицо её вспыхнуло багровым румянцем. И это удивительным образом придало ей сил. А затем появилась злость: на Груздева, что преследовал её, на себя, что не смогла вовремя распознать опасность и предотвратить её, на Басаргина, что вмешался в её судьбу и каким-то непостижимым образом смог поставить всё с ног на голову.
- Ей ничего не угрожало, пока вы не разбили нос Роману Борисовичу, - глухо произнесла Вера, отчаянным усилием подавляя поток слёз, что грозил хлынуть из глаз. – И нет, мне не нравились его слюнявые ласки, - задушено прошептала она, судорожно кутаясь в сюртук. Только теперь она начала чувствовать холод, который пробирал её до самых костей, но видимо, горячим чаем и живительным огнём от него не избавиться. Её колотило от ужаса и потрясения. Всё происходящее казалось каким-то чудовищным фарсом, и от неё уже ничего не зависело. Она теперь игрушка в руках опытных кукловодов. Ей удалось бы, наверное, спустя какое-то время поговорить с князем Епанчиным, рассказать о том, как всё было на самом деле. Довольно и того, что отныне господин Груздев более не посмеет к ней приближаться. И что же теперь? После публичного подтверждения степени близости между ней и Басаргиным Илларион Степанович ни за что не станет её слушать.
- Я поговорю с князем, уверена, он всё поймет. И необходимость в вашей лжи отпадет сама собой, – решительно заявила Вера, поднимаясь со скамьи.
- Не будьте дурочкой! – хватая её за руку, прошипел Дмитрий. – Слишком поздно идти на попятную, мои слова слышала половина гостей. Теперь о них известно и второй половине.
- Но вам придётся и в самом деле жениться на мне! – воскликнула девушка, совершенно не понимая его настойчивости.
- Я знаю, - спокойно ответил он, поднимая с пола упавший во время резкого движения сюртук. Мягко развернул её лицом к себе. Несколько секунд просто смотрел на неё, а потом вдруг улыбнулся, осторожно провел кончиками пальцев по её щекам, стирая прозрачные ручейки, что всё же вырвались на свободу. – Доверьтесь мне, - сказал он те же слова, что давеча произнес Илларион Степанович. – Всё будет хорошо.

Вера судорожно вздохнула, и, пытаясь унять рыдание, прикусила губу. Глубоко, до крови. Яркие голубые глаза Басаргина вспыхнули, в них появилось что-то горячее и неистовое, что он пытался сдержать изо всех сил. Она не могла выдержать этого взгляда, и в смущении опустила голову.
- Вы прокусили губу, - прошептал он, и от этого шёпота Вера вся затрепетала. - Мне кажется, что крови на сегодня довольно. К тому же свой платок я уже отдал господину Груздеву, - пошутил мужчина.

Затем, повинуясь какому-то внутреннему порыву, Дмитрий прикоснулся к её губам большим пальцем и смахнул алую капельку. Его мимолетное прикосновение обожгло, Вера потрясенно отшатнулась от него и резко вскинула голову. Он был немного бледен, голубые глаза потемнели до грозовой тучи. Девушка машинально дотронулась до губ ладонью, словно на них всё еще оставался след от его прикосновения. Басаргин же уже вполне овладел собой. Движения его стали резкими и энергичными. В глазах больше не было темноты. Они снова стали прозрачными и холодными, как и его голос:
- Полагаю, что время, отведённое нам Илларионом Степановичем, вышло. Теперь я вынужден вас покинуть. Вероятно, вы вскоре вернетесь в Петербург? – не спрашивал, а утверждал мужчина, и иного варианта он не рассматривал. – К свадьбе необходимо подготовиться. Разослать приглашения, сшить платье, договориться о венчании. Ну и не знаю, что там ещё полагается в таких случаях.
Коротко поклонившись ей, он вышел из беседки.
К Вере тот же час подскочила княжна Епанчина.
- Вера, что? – нетерпеливо затеребила она подругу.

Какое-то время Вера молчала. Взгляд её был пустым, словно из него ушла вся жизнь. Но уже через мгновение Катя с изумлением наблюдала, как большие тёмные глаза княжны Елецкой вдруг вспыхнули. В них появилось что-то незнакомое и одновременно пугающее. Что-то, чему она не могла придумать названия. Сейчас девушка видела перед собой совсем другую Веру. И вдруг поняла, что сегодняшний день всё изменил. Навсегда.
- Я выхожу замуж, Катиш, - каким-то новым, незнакомым грудным голосом, произнесла Вера. – За князя Дмитрия Александровича Басаргина.

*Это кошмар (фр.)
**Что за день, что за день. Ужасный день. (фр.)

Спасибо за продолжение!
_________________

Здравствуйте.Примите в читатели.Очень нравится.

Пожалуйста!



Благодарю! Добро пожаловать!

Как хорошо сказано - она пришла к нему. чтобы спасти от одиночества.
Описания яркие и зримые. Спасибо.
___________________________________

Благодарю! Может быть несколько пафосно и банально, но это правда. Один поступок (даже если и не самый ужасный) может изменить если не всю жизнь, то многое. Добровольное или не очень, изгнание, на которое он себя обрек, показало ему, как он в сущности одинок. Путешествовать - прекрасно, но когда это скорее в наказание, то всякое удовольствие от этого испаряется. И остро чувствуешь ту самую - "тоску по родине".
А когда он все вернулся, то одиночество никуда и не делось. Никого не осталось, кроме близких родственников. Появление в жизни Дмитрия Веры ,в какой-то степени перенаправил этот вектор в другую сторону. Захотелось создать что-то свое. Построить свой "храм", обрести свою веру...

uljascha, благодарю за внимание!

Привет!
Наташа, спасибо за главу.
Еще одна ретроспектива. Сначала я думала, Дмитрий поддался импульсивному порыву, следуя чувствам своей благородной души. Но нет, он, оказалось, тоже влюблен.
тоже неплохой поворот

вспомнился Блок. Не могу не процитировать

Есть времена, есть дни, когда
Ворвется в сердце ветер снежный,
И не спасет ни голос нежный,
Ни безмятежный час труда...

Испуганной и дикой птицей
Летишь ты, но заря - в крови...
Тоскою, страстью, огневицей
Идет безумие любви...

Пол-сердца - туча грозовая,
Под ней - всё глушь, всё немота,
И эта - прежняя, простая -
Уже другая, уж не та...

Темно, и весело, и душно,
И, задыхаясь, не дыша,
Уже во всем другой послушна
Доселе гордая душа!
___________________________________

___________________________________

Спасибо большое! Не думаю, что Дмитрий поддался бы какому-то порыву. Тем более, что женитьба - это дело серьезное, поры-то пройдет, а с человеком жить всю жизнь. И если ничего к нему не чувствуешь, то какая это будет мука. А зачем себя и другого мучить? В конце концов его никто не заставлял на ней жениться, ведь можно было все решить и разъяснить без таких кардинальных шагов. Но ели он пошел на этот шаг, значит отдавал себе отчет, понимал, что делает и что-то чувствовал к ней, потому что совать голову в петлю ради незнакомой и совершенно ничего не значащей девушки - попросту глупо. А Дмитрий совсем не глупый человек, да и прошлое его все же многому научило.



Чудесное стихотворение! Благодарю!



uljascha , какая красота! Благодарю, что оживили страницу чудесными картинами!

 » Глава 5

Глава 5

Вера смутно помнила, что происходило после памятного предложения в саду Епанчиных. Слова князя поразили её тогда до глубины души. Она не могла поверить в их серьёзность ещё долго. Но Дмитрия, казалось, это нисколько не беспокоило. Тем же днём он отправился в Петербург к её матери. Дарья Филипповна была потрясена этим неожиданным сватовством не меньше дочери. Она впервые видела перед собой Басаргина, но слухи о нём доходили и до неё. Однако Дмитрий уверял в совершенной серьёзности своих намерений относительно княжны Елецкой, и, в конце концов, Дарья Филипповна вынуждена была уступить.

Период жениховства вышел коротким. Не прошло и трёх месяцев, как они уже стояли перед алтарём. Свадьба была скромной к великому неудовольствию и разочарованию Дарьи Филипповны, мечтавшей о пышном торжестве. Среди гостей – только самые близкие друзья и родственники.

Сама же Вера мало что понимала в те месяцы. У неё не было того ощущения счастья, что испытывает каждая девица в её положении. Всё происходило слишком быстро, и порой ей казалось, что это сон, который вот-вот прервётся. Она ничего не знала о нём, он ничего не знал о ней. Они редко оставались наедине, ещё реже у них была возможность говорить друг с другом. Их всё время окружали люди. Поздравляли, изумлялись скорому венчанию, недоумевали, желали счастья, выражали надежду…
Попытки поговорить с самим Дмитрием ни к чему не приводили. Он мягко, но решительно отвергал все её доводы о невозможности их брака. Слишком короткое знакомство? Порой довольно и секунды, чтобы понять своё счастье. Они не знают друг друга? У них жизнь впереди, чтобы рассказать все тайны. И она позволила себе робкую надежду на то, что, возможно, не совсем безразлична ему. Нет, то ещё не была любовь, но, может быть, со временем…. Сама же она любила его до дрожи в коленях, до головокружения. Весь мир сосредоточился для неё в нём одном, его голос она легко угадывала в огромной толпе, его одного искала взглядом на балах и приемах. Только сказать ему о своих чувствах прямо, у неё не хватало духу. Впервые её «люблю» Дмитрий услышал в их первую брачную ночь, когда она засыпала счастливая и умиротворённая на его плече. Он же ничего не ответил ей ни тогда, ни после.

Их семейная жизнь казалась вполне счастливой. Так, во всяком случае, считала Вера. Сравнивать ей было особо не с чем. Родители её жили в одном доме, но каждый своей жизнью. Большую часть года мать проводила либо в столице, либо где-то в Европе, отец же никогда без особой надобности не покидал своего поместья. Всю сознательную жизнь Вера была предоставлена самой себе. Потому и не ожидала большего от Дмитрия. Довольно и того, что она могла разговаривать с ним о чём угодно, делиться своими мыслями, не опасаясь быть высмеянной или не так понятой.

Ей нравилась новая жизнь. Нравился дом Дмитрия, который теперь стал и её домом. Уютные, светлые, просторные, полные воздуха комнаты, в золотисто-бежевых тонах изящная мебель, прозрачные тюлевые занавески на окнах, милые изящные безделушки, столь необходимые в любой гостиной. Она ничего не хотела менять, несмотря на то, что муж дал ей полную свободу поступать сообразно собственному вкусу и желанию. Вера привыкала делить одно пространство с мужчиной, подстраиваясь под его привычки и распорядок дня, и для полного счастья ей не хватало лишь одного: в ответ на свое «люблю» услышать такое же «люблю» от мужа. Но Дмитрий продолжал молчать. Свою страсть он изливал на неё в спальне под покровом ночи. Его ласки, прикосновения, жаркое дыхание, полыхающие неистовым желанием глаза – говорили сами за себя. Можно ли мечтать о большем? Разве слова поведают о чувствах лучше?
Вера всё понимала, но каждый раз с замиранием сердца ожидала его ответного признания.

А потом она забеременела, и мир расцвел для неё новыми красками. Всё, что раньше казалось главным и важным – отошло на второй план. Она упивалась своим состоянием. Все её мысли были только о будущем ребёнке. Какое одеяльце ему сшить, какие занавески повесить в комнате, как расставить мебель, где лучше поместить колыбель – у себя в спальной рядом со своей кроватью или же оставить в детской комнате? Эти и тысячи других мелочей занимали её теперь постоянно.
С каждым днём она всё сильнее любила крохотное создание, росшее в её чреве. Даже некоторая сдержанность супруга в ожидании наследника не особенно тревожила. В конце концов, мужчина скорее осознает сей факт, чем переживает его, и ребенок для него становится реальным только в тот момент, когда он впервые берёт его на руки. Тем не менее, Дмитрий был очень внимателен к жене в этот период. Из-за своего состояния она стала плаксивой, капризной и раздражительной. Сама Вера ненавидела себя в такие минуты, он же мужественно терпел изменения в её настроении.
Всё закончилось однажды ночью. Вера проснулась от сильных болей в животе. Откинув одеяло, она с ужасом увидела кровь на простынях. На её крик прибежал Дмитрий, тотчас послали за доктором, но избежать худшего не удалось. Ребёнка сохранить не смогли. Из-за большой потери крови её лицо было серым, пульс едва бился под тонкой прозрачной кожей. Она бредила.

Дмитрий чувствовал себя беспомощным. Несмотря на уговоры врача, он так и не согласился покинуть комнату. Он желал быть рядом с женой, хотел, чтобы его первого она увидела, открыв глаза, и на его груди оплакала их общую потерю. Дмитрий просидел у кровати жены всю ночь и весь следующий день, пока Вера не пришла в себя. Лицо его осунулось, глаза ввалились, он отказывался от еды и отдыха.
Мария Александровна, как только узнала о несчастье, тут же приехала. Она была не на шутку встревожена состоянием брата, но никакие её уговоры и просьбы на него не действовали.
- Я буду рядом с Верой, - твердо сказал он, и Мария смиренно отступила. Её сердце обливалось кровью за брата и за невестку, которую успела к этому времени искренне полюбить. Одно примиряло с трагедией: Бог милостив, Вера и Дмитрий молоды, пройдет время, они справятся со своим горем, и однажды дом наполнится звонким детским смехом.
Но общая беда не сплотила супругов. Напротив, с той ночи между ними словно пролегла пропасть, и с каждым днём она становилась все шире и глубже. Печаль окутала Веру плотной пеленой. Она ничего не желала видеть и слышать. Сочувствие окружающих, их полные жалости глаза, лишь сильнее бередили её рану.

Женщину совершенно перестало интересовать, как она выглядит, в каком платье выходит на улицу или принимает посетителей. Гуляла она в ту пору почти каждый день, в любую погоду. Шёл ли дождь, дул ли ветер, ей было всё равно. Она не чувствовала холода. Она ничего не чувствовала.
- Ты обязана взять себя в руки, Вера! – говорила мать, навестив её однажды и ужаснувшись той бледной тени, что собой являла дочь. – Как ты выглядишь? Что на тебе надето? А твоя прическа?! Господи, в кого ты себя превратила! – возмущалась Дарья Филипповна, пылая праведным гневом. – Я понимаю, ты пережила горе, но жизнь на этом не заканчивается. Такова судьба, и бессмысленно на неё роптать. Многие женщины пережили подобное и ничего, справились со своими нервами. И после родили с дюжину здоровых детишек. Вера, ты не только мать, но ещё и женщина, жена! Об этом ты, вероятно, забыла. Как и о том, что твой муж – молод и хорош собой. И как любой мужчина – не любит спать один в холодной постели. Ты добиваешься, чтобы он нашёл утешение в других объятиях? Так за этим дело не станет. Баронесса фон Штакельберг – первая в очереди!

Вера смотрела на мать и молчала. Каждое её слово тяжёлым камнем падало несчастной женщине на грудь, вместо утешения только растравляя душу, озвучивая самые потаённые страхи. Вера и без матери знала, как зыбко, как хрупко её счастье. Разве Бог совсем недавно не показал ей это? Она знала, что муж тоже переживает потерю ребенка, но не могла позвать его к себе, чтобы выплакаться на его плече и вместе пережить утрату. Если общая радость не сделала их близкими людьми, неужели сплотит общее горе?
Их нахождение вместе поистине стало невыносимым. Робкий шаг навстречу друг к другу, в следующую секунду мог обернуться резким охлаждением. Порой, забываясь, они пытались осторожно и аккуратно пройтись по шаткому мостику взаимопонимания, но одно неосторожно брошенное слово, мимолётный взгляд, неверный тон в разговоре могли отбросить их назад. То были качели, на которых они взмывали с надеждой в небеса и падали с отчаянием на землю.

После злополучного вечера у княгини Аксаковой Вера долго не могла успокоиться. Нервы её были взвинчены до предела, гнев и ревность с новой силой завладели молодой женщиной. С мужем она перестала общаться совершенно. На все его попытки объясниться, женщина отвечала категорическим отказом. Басаргин злился в ответ, закрывался в своем кабинете или вовсе уходил на весь день из дома. Где он бывал, Вере было неведомо, но с каким-то злым удовлетворением она подозревала, что навещал супруг баронессу фон Штакельберг.
В своём самоистязании она довела себя почти до полного истощения – духовного и физического. Тогда Дмитрий, впервые в жизни нарушив собственные принципы, обратился за помощью к тёще. Его слушать Вера не желала. Отношения с матерью у неё были не многим лучше, но может быть, женщина всё же сможет понять другую женщину?

Дарья Филипповна приступила к делу незамедлительно.
- Вера, я наблюдаю за тобой уже долгое время и должна сказать, не во всём твоё поведение безупречно, - тут же перешла к сути своего визита княгиня.
Молодая женщина привычно напряглась и приготовилась выслушать очередную лекцию от своей досточтимой матушки. Она к ним давно привыкла. Каждое её слово, каждый жест, каждый поступок подвергались самой строгой критике.

Порой Вера спрашивала себя, а способна ли мать просто любить? Без назиданий, без советов, без недовольно поджатых губ и нахмуренных бровей? Иногда ей отчаянно хотелось поплакать на материнской груди, почувствовать тёплое прикосновение нежной руки, без слов поделиться своей болью. Взрослея, она перестала ждать от матери внимания, всё более замыкаясь в себе. С совершенным равнодушием и покорностью Вера всегда выслушивала претензии Дарьи Филипповны, но в этот раз, переполненная недавними событиями, княгиня поняла, что нет сил и дальше молча проглатывать нотации.
- В чём мое поведение предосудительно? – резко спросила Вера. – Помнится, мой внешний вид вызывал ваше неудовольствие, но я вняла вашим советам, матушка, и даже заказала новые платья у мадам Соррель. Чем же ещё я вам не угодила?

Дарья Филипповна недовольно поджала губы. Открытый бунт дочери неприятно удивил. Но не в её правилах было отступать.
- Я рада, что моё мнение ещё имеет для тебя вес, однако поговорить с тобой хотела о другом.
Расположившись на мягком диванчике, она небрежным движением сняла перчатки и светским тоном продолжила:
- Твой муж весьма обеспокоен твоим состоянием. Ты знаешь, мы с ними отнюдь не друзья, и вряд ли сможем ими стать, но если он решился обратиться ко мне за советом… Признаться, я никогда прежде не видела его в такой растерянности. На приёме у княгини Аксаковой ты позволила эмоциям взять над тобой власть. Я понимаю, что встреча… - сделала паузу и с усилием продолжила госпожа Елецкая, – с известной женщиной тебя взволновала, но показывать своё состояние окружающим – неприлично. Никто не должен догадываться, что между тобой и твоим супругом существует непонимание. Тем более, открыто проявлять ревность, совершать необдуманные поступки. Ты должна гордо держать голову, улыбаться наперекор всему и в любой ситуации владеть собой. А что сделала ты? Выплеснула на баронессу кувшин ледяной воды! – воскликнула Дарья Филипповна, укоризненно глядя на дочь. - Твоя детская выходка поставила Дмитрия и его сестру в неудобное положение и показала твою несдержанность.

Княгиня Басаргина побледнела и опустила голову. Нет, она знала, что от Дарьи Филипповны ей не будет поддержки, но где-то в глубине души, на самом её донышке маленькая девочка всё же надеялась. Видимо, напрасно. Пора смириться с душевной глухотой матери. В конце концов, между ними никогда не было близости. Стоит ли начинать сейчас, когда они совершенно разошлись в разные стороны?
- Странно слышать советы от женщины, чей собственный брак вряд ли может служить примером счастливого союза, - всё же не сдержавшись, уколола мать Вера.

На сей раз побледнела княгиня Елецкая. Несколько секунд она сидела, застыв на месте, словно каменное изваяние, а затем неторопливо, не теряя достоинства, поднялась со своего места и направилась к двери.
- Мне сегодня решительно не нравится твоё настроение, Вера, - сухо произнесла Дарья Филипповна, натягивая печатки. – Полагаю, ты ищешь ссоры и со мной. Сожалею, но не могу поддержать тебя в твоём стремлении. Поговорим после, когда ты успокоишься.
- Моё настроение! Моё поведение! – с горечью вскричала дочь. Голос её дрожал, движения были нервными. – Вас только это волнует? Лишь бы приличия были соблюдены, а что я чувствую вам не важно?! Мнение кучки сплетников для вас имеет большее значение, чем моя боль, мои сомнения, мои страхи! Мне ни к чему воспитательница, княгиня. Мне нужна мать! Но матери у меня никогда не было, не так ли?! – крикнула Вера так громко, что, казалось, задрожали стёкла в оконных рамах. Сломленная, опустошённая, рыдающая, она без сил упала в кресло, что стояло за спиной.

Госпожа Елецкая, вздрогнув в первый момент от резкого крика дочери, остановилась у двери. На лице её отсутствовали какие-либо эмоции.
- Милочка, принеси чай, - спустя какое-то время, открыв дверь, сказала княгиня. Тут же вошла служанка с подносом в руках, несколько смущённая тем, что явилась невольной свидетельницей произошедшего в гостиной.
- Выпей чаю, Вера. Тебе надо успокоить нервы, - все так же спокойно продолжала мать, разливая ароматный горячий напиток. Добавив в свою чашку немного молока, осторожно отпила и одобрительно кивнула: чай был именно такой, как она любила – крепкий и только что с огня.
Вера продолжала плакать в своём кресле. На смену прежнему жару пришел стыд. И вместе с тем она неожиданно почувствовала облегчение. Казалось, со словами она выплеснула и все свои прежние обиды.
- Ты права, моя жизнь не может служить примером, но я к этому никогда и не стремилась. - Дарья Филипповна сидела с прямой спиной, невозмутимо делала маленькие глотки из чашки, но взгляд её изменился – стал задумчивым и немного печальным. - Юности свойственна вера в то, что любые дороги пред нами открыты, любые преграды преодолимы, любые вызовы нам по плечу. Я не ищу себе оправданий, - грустно улыбнулась княгиня, - свою жизнь я живу так, как желаю сама. И ответ за неё держу лишь перед Богом.

Вера вытерла слёзы и тоже налила себе чаю. Сейчас ей хотелось прежде всего повиниться перед матерью за злые несправедливые слова, но княгиня, угадав стремление дочери, покачала головой – после. Поставив свою чашку на маленький столик, она помолчала, и глубоко вздохнула, словно решилась на что-то:
- Её звали Вера Смирнова, и она умерла за месяц до венчания с твоим отцом от приступа астмы, которой страдала с детства, - глухо произнесла княгиня, нервно комкая в руках кружевной носовой платочек. - Её именем тебя назвал твой отец, её он любил всю свою жизнь, рядом с её могилой мечтал быть похороненным. А я – лишь досадное приложение к наследнику, которого обязана была подарить супругу, дабы род князей Елецких не угас в безвременье! - воскликнула Долли, резко поднимаясь с дивана.

Басаргина ошеломлённо откинулась на спинку кресла. Слова матери ее потрясли. Но Вера, наконец, смогла собрать воедино ту странную мозаику семейной жизни её родителей, что наблюдала с самого детства. Теперь она понимала почему мать всё время бежала из дома, почему предпочитала вращаться в свете, а не находиться подле мужа и дочери. Нет, не развлечений она жаждала. Она искала любви, тепла крепких мужских объятий. Можно ли осуждать за простое желание быть любимой? Разве сейчас её саму не ранит безразличие Дмитрия?
- Ты не пыталась что-то изменить? – тихо спросила Вера. Впрочем, ответ ей был ни к чему, она слишком хорошо помнила своего отца, его отстранённость от семьи, полное равнодушие к тому, сколько времени проводит дома жена, куда и с кем она отправляется путешествовать. Его жизнь ограничивалась поместьем, редкими поездками в столицу, скорыми возвращениями обратно в деревню, чтобы снова подолгу гулять по старому парку.

Теперь Вера поняла, к кому отец так стремился поскорее вернуться. Привычная боль одиночества охватила женщину. Она напрасно страдала от безразличия родителей. Каждый из них сражался со своими демонами, и на дочь у них просто не хватило душевных сил.
- Однажды я осмелилась взбунтоваться, - призналась мать. - Все мои попытки стать ближе к нему натыкались на глухую стену. Даже рождение ребёнка не изменило наших отношений. А потом он назвал тебя её именем, и это стало последней каплей в чаше моего терпения. Я устроила постыдную сцену, в порыве схватила со стола её портрет и со всей силы бросила его на пол. Пощёчина долго отзывалась звоном в моей голове. Память об этой девушке была для него священна, а я посягнула на эту святыню. С каждым годом пропасть между нами становилась только шире. Может быть, если бы я смогла родить мальчика, наследника, у меня могла появиться надежда, по крайней мере, на его уважение, но доктор определенно заявил, что забеременеть вновь я смогу только чудом. Чуда не случилось. Я боролась за наш брак сколько хватило сил, а потом… Согласись, мa chère, трудно соперничать с мёртвой, – горько усмехнулась Долли. – Тебе в этом смысле повезло больше – твоя соперница жива.
На какое-то время в комнате повисла тишина. Две женщины впервые смогли найти путь к взаимопониманию. Вера молча опустилась рядом с матерью на колени и взяла её за руку. Княгиня ласково погладила дочь по голове.
- Женская доля – не столь привлекательна, как её описывают в романах, - устало произнесла Дарья Филипповна, - а любовь – и вовсе обман, в котором нас заботливо поддерживают мужчины. Удивительно другое, - раздраженно продолжала она, - женщины с радостью и абсолютной готовностью не только верят в этот обман, но и сами стремятся к нему с непреодолимой силой. «Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!»** - горько резюмировала Елецкая.
- И что же делать? – едва слышно спросила Вера.
- Если бы я знала ответ на этот вопрос, дитя моё, то сейчас бы не придумывала пустые холодные слова, в которых смысла не больше, чем в пенье воробья. Увы, мы не рождаемся с этим знанием. И даже не приобретаем его с течением прожитых лет. Нет, приходим к нему путём ошибок и разочарований, но у каждого и путь, и знание своё.
- Ты его любишь? – неожиданно сменив тему, спросила Дарья Филипповна.
Вера вздрогнула, растерявшись от прямого и откровенного вопроса матери, но ответ прозвучал столь искренне и определённо:
- Больше жизни! – шепотом призналась она.
Княгиня улыбнулась в ответ и, склонившись к дочери, поцеловала её в лоб.
- Тогда борись за свою любовь, - твердо сказала она. – Если тебе необходим этот мужчина, если ты понимаешь, что не можешь без него дышать, не можешь без него жить – борись! А нет – отпусти его. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на сомнения.

Расстались они, когда за окнами стало темнеть, и служанки зажгли в доме лампы.
- Кстати, Леопольд снова зовёт меня замуж, - как бы невзначай, словно вспомнила только что, сказала Дарья Филипповна, собираясь уходить.
- В который раз? – с ласковой улыбкой спросила Вера.
Княгиня неопределенно пожала плечом.
- Не помню… Кажется, в шестой или седьмой, но разве это имеет значение?
- Ты права, не имеет. И что ты ему ответила? – с любопытством спросила Вера.
Мать долго смотрела в тёмное окно.
- Я согласилась примерить титул баронессы, - повернувшись к дочери, ответила Долли. - В конце концов, мне надоело видеть его вечно хмурую физиономию каждый раз, когда я отвечаю отказом на его очередное предложение.
Нежно потрепав Веру по щеке, Дарья Филипповна походкой, полной достоинства и грации, направилась к выходу. Уже у самой двери она вдруг обернулась и неожиданно, с некоторой толикой удивления и недоумения, добавила:
- Знаешь, а ведь он меня и в самом деле любит…

*Моя дорогая (фр.)
**«Признание», А. С. Пушкин

Эмоциональная, очень интересная глава.
Спасибо за продолжение
_________________

Спасибо за продолжение!
_________________