Я вам любви не обещаю (ИЛР)

 » Глава 23

Глава 23



Отпевали князя Уварова в маленькой семейной часовне, прилегающей к усадьбе. Желающих проститься с его сиятельством приехало немало, потому в церквушке у гроба собралось довольно много народу. Убитая горем вдова, опираясь на руку молодого графа Бахметьева, тихо роняла слезы, изредка всхлипывая и поднося платок к покрасневшим глазам. Мать покойника, старуха Уварова, спрятав опухшие воспаленные веки за густой вуалью, казалось, совсем отрешилась от происходящего. Губы ее беззвучно шевелились, повторяя за отцом Силантием слова заупокойной службы. Генерал Епифанов, приехавший вместе со всем своим семейством, отдать последнюю дань уважения покойному, страдал от духоты. Он несколько раз поправлял тесный ворот мундира, не решаясь расстегнуть его. В очередной раз, потянувшись к шее, он нечаянно задел свечу в руках Караулова и пламя погасло.

- Pardonnez-moi (Простите меня), - сконфузился генерал, отодвигаясь от Петра Родионовича.

«Дурная примета», - нервно вздохнул Караулов, удрученно глядя на потухшую свечу, но зажечь её вновь не решился. Пребывание в маленькой часовне стало для него тяжким испытанием. Сердце колотилось в груди, испарина выступила на лбу и висках. Пот тонкой струйкой стекал за шиворот и дальше по спине вдоль позвоночника, доставляя ему немало неприятных ощущений. Все походило на кошмарный сон, да только как очнуться от того сна Караулов себе не представлял. Петр Родионович отступил на шаг назад, в слепом желании оказаться как можно дальше от гроба и наступил на ногу кому-то из соседей Уваровых. Извинившись, Караулов вернулся на свое место.

Елизавета Петровна, до того безучастно взиравшая на происходящее, уставилась на племянника укоризненным взглядом. Караулов не мог разглядеть ее лица под густой вуалью, потому не заметил раздражения, мелькнувшего в темных глазах княгини.

Мысленно Елизавета Петровна была далеко от семейной усыпальницы. Памятуя об обещании, данном сыну, княгиня почти все время, прошедшее с того момента, как он испустил последний вздох, размышляла о судьбе старшей внучки. Ежели бы не думы о Вере и о том, что следует предпринять, дабы устроить ее будущее, она наверняка бы сошла с ума. Мысли о том, что еще не все земные дела завершены, удержали княгиню на той грани, что разделяет безумие и здравый смысл. Невыносимо больно было от того, что Николя так и не простил ей всех прегрешений, но ведь только ее вина была в том. Как могла помыслить, что подобное не откроется? Молодость излишне самоуверенна. Ей казалось, что она сумеет удержать в своих руках все ниточки затеянной ей интриги, но и решимости Анны, во что бы то ни стало сохранить за дочерью право в будущем называться княжной Уваровой, она недооценила.

Хотя может, Аннет вовсе и не планировала подобного, ведь она была столь же доверчивой, сколь и наивной, что обмануть ее оказалось так просто. Может быть, совсем иные мотивы были у нее. Елизавета Петровна ничуть не удивилась, коли бы выяснилось, что Анна всего лишь желала, чтобы когда-нибудь Вера все же узнала о том, кто ее настоящий отец. «Господи, знала бы, что она в тягости, так никогда бы не решилась на подобное», - вздохнула княгиня.

Все эти размышления отвлекали Елизавету Петровну от кошмарной действительности, помогая сохранить рассудок и ясность мысли, однако излишняя суетливость Караулова и его нервозность не укрылись от ее внимания.

Наблюдая за ним, княгиня вспомнила о желании Петра посвататься к Верочке. Нынче эта возможность уже не казалась ей совершенно фантастичной. Можно было без помех устроить этот брак спустя некоторое время, и тогда она сдержала бы обещание, данное Николя.

Елизавета Петровна ухватилась за эту мысль. Петр приходился ей двоюродным племянником, стало быть, с Верой их связывало родство седьмой степени. Такой брак был вполне допустим, и препятствий к нему не возникнет.

К тому же о том, что Верочка дочь Николя известно было только ей одной, для всех остальных – она mademoiselle Воробьева. Невозможно предсказать, как отреагирует Петр на подобное предложение нынче, после того, как Вера стала la maîtresse Бахметьева, но стоило хотя бы попытаться поговорить с ним о том.

Заупокойная служба окончилась. Ольга, рыдая, склонилась над покойником и коснулась губами холодного лба князя, покрытого венчиком. Елизавета Петровна последовала ее примеру. Когда же дошла очередь Петру Родионовичу проститься с родственником, Караулов отшатнулся от гроба и, что-то бормоча себе под нос, едва ли не бегом покинул часовню.

После поминального обеда, старая княгиня поманила к себе племянника и, уединившись с ним в самом дальнем углу гостиной, завела разговор о том, что не давало ей покоя последние три дня.

- Петруша, - начала она издалека, - ты помнишь гувернантку Аннет mademoiselle Воробьеву?

- Простите, тетушка, не понимаю, отчего вас вдруг Верочка заинтересовала? – насторожился Караулов.

- Может, разговор сей и не ко времени, - вздохнула княгиня, - но как подумаю, что есть и моя вина в том, как с ней обошлись, так сердце не на месте.

- Признаться, я и сам о том подумывал, - осторожно заметил Петр. – Помнится, я уже говорил вам о том, что хотел бы посвататься к ней.

- И тебя не смущает ее нынешнее положение? – удивилась такой покладистости княгиня.

- О каком положении вы говорите, тетушка? – смутился Караулов.

- Ну, как же, Петруша, - перешла на шепот графиня, скосив взгляд на Бахметьева. – Неужели тебе не известно о том?

Лицо Петра приобрело озлобленное выражение, стоило ему только посмотреть на графа.

- Его сиятельство так просто баловень судьбы, - зло процедил он. – Подумать только, ведь в его руках целое состояние!

- Состояние? – непонимающе взглянула на него Уварова.

- Да я не о том, тетушка, - спохватился Караулов. – Я это к тому, что Верочка - несчастнейшее создание. Судьба к ней совершенно несправедлива, - с жаром продолжил он. – Граф никогда на ней не женится, а жизнь бедной девочке исковеркал. Мы непременно должны позаботиться о ней. Негоже, чтобы такое пятно легло на честь семьи.

Елизавета Петровна промолчала, внимательно изучая лицо племянника. Ей не давала покоя оговорка Караулова. «Вера и состояние – вещи совершенно несовместимые. Хотя, коли рассуждать, так выходит, что она единственная наследница Николя. Но Петр не мог о том знать! Или мог?» - засомневалась она.

- Ты, Петруша, ступай. Узнай, все ли к отъезду готово. Мы после о том поговорим, - отослала она его.

- Тетушка, мне бы в Петербург надобно, - не глядя на княгиню, отозвался Уваров. – Может вам лучше покамест с Ольгой остаться?

- Зачем тебе в Петербург? – поинтересовалась она.

- Ну, как же! Надобно повидаться с mademoiselle Воробьевой, пока Бахметьев совсем ей голову не заморочил, - совершенно забывшись, рассуждал Петр Родионович.

- Откуда… - начала было княгиня, собираясь спросить, откуда ему известно о том, что Вера в столице, но осеклась.

Догадка, пришедшая ей на ум, была столь страшной и неправдоподобной, что у нее даже дыхание перехватило. Петр упорно отказывался от любой партии, что она предлагала ему, а ведь кандидатки были более чем достойные и с приличным приданым. Но какое приданое могло сравниться с состоянием Уваровых?!

- Я поеду, пожалуй, - не обращая внимания на то, как переменилась в лице княгиня, заторопился Караулов.

- Обожди, - выдохнула Елизавета Петровна, цепляясь за руку племянника. – Ты прав. Негоже так быстро уезжать, - скороговоркой произнесла она. – И ты, Петруша, останься. Оленьке сейчас поддержка наша нужна.

Караулов вздохнул:

- Да-да, негоже торопиться, - присел он подле тетки.

Княгиня отодвинулась от него. Вспоминая все его поступки, разговоры, частые отлучки в последнее время, она все больше убеждалась в том, что ее подозрения не лишены оснований. Но все это лишь подозрения, а доказательств причастности Петра к смерти князя Уварова у нее нет.

Не замечая того, как вдруг притихла его тетка, сколь внимательным взглядом изучает его, Караулов уставился в одну точку. Бурое пятно на ковре привлекло его внимание. Видимо, кто-то разлил здесь вино или кофе, но Петру Родионовичу мерещилась кровь. «Кровь, повсюду кровь. Собственные руки в крови обагрил», - ссутулился Караулов. О, как же ему хотелось без оглядки бежать из этого дома. А ведь, коли все пройдет гладко, коли все будет так, как он задумал, однажды он ступит хозяином в поместье.

Его нисколько не заботила судьба вдовы Уварова и младшей дочери князя. И Ольга, и Анна были лишь досадной помехой на пути к желанной цели. Караулов сжал ладонями виски, пытаясь унять, панику, что нарастала внутри с каждой минутой. Отныне его цель – Верочка и только о том следует думать. Как странно, что тетка, еще до недавнего времени, столь категорично отрицающая саму возможность его сватовства к гувернантке без роду и племени, вдруг сама заговорила о том, даже подталкивая его к тому, подумалось Караулову. Наверняка, помимо мук совести, что вдруг стали терзать княгиню, здесь кроется что-то еще. «Неужели она знает, кем Верочка ей приходится!?» - едва не вскочил со своего места Петр Родионович. - Наверняка знает! Иначе, с чего вдруг такая забота о благосостоянии и репутации какой-то гувернантки! Ай, да тетушка! Стало быть, я вновь вас недооценил», - бросил он украдкой быстрый взгляд на княгиню.

Елизавета Петровна опустила голову. Глаза ее были прикрыты, будто она задремала, что само по себе было неудивительно, ведь день, что пришлось пережить, выдался больно утомительным.

Размышляя о разговоре с княгиней, Петр Родионович сначала обрадовался, что все складывалось так удачно для него, но чем больше он думал, тем меньше поводов для радости у него оставалось. Если принять во внимание, что княгине все известно о происхождении Верочки, тогда шансов заполучить наследство у него не останется совсем. Ведь княгиня не допустит огласки и сделает все возможное, чтобы тайна, связанная с рождением ее старшей внучки, так и осталась тайной. Ради того, чтобы защитить интересы и репутацию Анны, Елизавета Петровна сделает даже невозможное. Впрочем, старухе уже немало лет, да и смерть Николя подкосила и без того хрупкое здоровье княгини. Ждал же он целых десять лет, подождет и еще немного. Оставалось только заполучить документальное подтверждение всех прав Веры на наследство Уваровых. Помнится, Тоцкий говорил, что Анна Петровна передала все бумаги дочери. Стало быть, шкатулка должна быть у Веры.

Караулов поднялся со своего места и, волнуясь, заходил по комнате. Заметив, что граф и графиня Бахметьевы прощаются с Ольгой, собираясь уезжать, Петр Родионович занервничал еще больше. Что, ежели Бахметьев решит ехать в столицу, к Вере? Да, в последние четыре дня он был страшно занят делами семьи Уваровых и почти все время проводил в обществе Ольги и Елизаветы Петровны, но ныне все закончилось и ничто не мешает Георгию Алексеевичу вернуться к своей покинутой на время la maîtresse.

«Надобно ехать!» - оглянулся на дремлющую, сидя на диване, тетку Караулов.

- Ольга Михайловна, - склонился он над изящной тонкой кистью молодой вдовы, - вы меня простите великодушно. Тетушка совсем притомилась. Будет лучше, коли она здесь останется до утра, а обо мне не тревожьтесь, - поспешно добавил он. – Я в Покровское поеду, дотемна успею.

- Конечно, Петр Родионович, - устало согласилась Ольга. – Елизавете Петровне отдых и покой нужны, а вы поезжайте.

Убедившись, что Караулов уехал, Елизавета Петровна открыла глаза и поднялась:

- Оленька, - ласково обратилась она к снохе, - поеду и я, пожалуй. А Петруша где? – сделала она вид, что не заметила исчезновения племянника.

- Петр Родионович уехали, - равнодушно отозвалась Ольга. – Вы оставайтесь, Елизавета Петровна.

- Нет-нет, ma bonne, - печально вздохнула княгиня. – У тебя нынче своих забот полно, дабы еще со старухой нянчиться.

- Я велю коляску заложить, - не стала спорить Ольга и подозвала лакея, дежурившего у входа в гостиную.

***

Минуло три дня после ссоры с Бахметьевым. Ответа на свое письмо Вера так и не дождалась. Никитка, посланный на Литейный с запиской, вернулся с пустыми руками. Все, что он смог сообщить, это то, что его сиятельство в отъезде и когда вернутся, не сообщали.

Новость сия для Веры была подобно грому среди ясного неба. Не хотелось верить в то, что Бахметьев просто оставил ее без всяких объяснений. Однако, вспомнив о том, как безжалостно он порвал с Ольгой, девушка уже более не сомневалась в том. Своей нелепой ложью, она лишь ускорила развязку, не стоит более ждать чего-то и надеяться. Пришло время самой позаботиться о собственном будущем. Оставалось только благодарить создателя, что она и в самом деле не понесла. Ведь тогда положение ее было бы и вовсе безвыходным. Оставаться в Петербурге становилось бессмысленным. Мало того, что столичная жизнь была ей не по карману, так еще и Бахметьев был рядом. Все что ей оставалась – это лишь собственная гордость, но кто знает, как долго она сможет удерживать самое себя от того, чтобы не отправиться к нему, не упасть в ноги и не умолять не оставлять ее.

На память Вере вновь пришел короткий разговор с княгиней в Летнем Саду, когда пожилая дама предлагала ей свою помощь. «Стоило ли отвергать ее тогда столь высокомерно? - вздохнула Верочка. – Во истину говорят: не плюй в колодец…». Стыдно было нынче ехать к ней и просить помощи, но видимо, не было у нее иного выхода.

Собиралась Верочка недолго. Все наряды, вещи, что были куплены на деньги графа, она оставила без всякого сожаления. Единственная вещь, что она позволила себе взять на память о времени, проведенном в Петербурге, был расшитый бисером ридикюль – самый первый подарок его сиятельства. Именно в него Вера уложила все свои сбережения, что остались от денег Бахметьева.

Ранним утром Дарья по обыкновению отправилась на рынок за покупками к обеду, Катерина была занята на кухне, а Никитку Вера отослала на почтовую станцию с письмом для Тоцкого. В своем письме Верочка благодарила Парфена Игнатьевича за то, что он принял в ее судьбе столь деятельное участие, и просила простить за то, что нынче она решила оборвать все связи с ним, потому как сама опорочила свое доброе имя, и не желала бы, чтобы тень пала и на репутацию ее благодетеля.

Собрав только то, что принадлежало ей, девушка вышла из парадного с небольшим саквояжем в руках. Добираться до Покровского было не близко, и Вера застыла на мостовой перед домом, прибывая в нерешительности. Никогда раньше ей не приходилось самой останавливать извозчика. Заметив ее затруднения, на помощь пришел швейцар:

- Собрались куда, барышня? – дружелюбно поинтересовался он.

- К тетушке, - ответила Вера первое, что пришло на ум.

- К родственникам это хорошо, - согласно закивал головой седовласый слуга и поспешил остановить извозчика.

Поблагодарив швейцара, Верочка с его помощью, забралась в пролетку.

- Куда прикажете, барышня? – поинтересовался возница, оглядывая свою пассажирку.

- Мне бы в Покровское, - тихо отозвалась девушка.

- Далече, больно, - сдвинув на лоб картуз, почесал в затылке мужик. – Это ж почитай верст пятьдесят не меньше. За день бы обернуться.

- Я заплачу, - торопливо произнесла Вера, опасаясь, что возница откажется ехать в такую даль. – Сколько?

- Червонец целковых, - не моргнув глазом, попросил мужик.

- Поехали, - вздохнула Верочка.

- Вам в село, али в усадьбу? – весело поинтересовался он, взяв в руки вожжи.

- В усадьбу, - откинулась девушка на спинку сидения.

Поездка и в самом деле была долгой. К тому же осенняя распутица создавала дополнительные препятствия в дороге, как то размытые колеи, заполненные жидкой грязью. Будь то не пролетка, а тяжелогруженый экипаж, они бы непременно застряли. Однако возница, помня про обещанный червонец, не роптал и лишь шибче погонял рыжего мерина там, где дорога была довольно сухой и укатанной.

К трем часам пополудни пролетка остановилась перед чугунными коваными воротами усадьбы в Покровском. Расплатившись с извозчиком, Вера выбралась из коляски. Страшно было даже представить себе, что княгиня вдруг по каким-либо причинам откажется от своих слов, потому как у нее не было денег даже на то, чтобы вернуться в Петербург.

Может быть, решение принятое Верой и было слишком поспешным и непродуманным, но обида и сердечная боль гнали ее прочь из столицы. Видимо, не так сильна была его любовь к ней, коли стоило ему только услышать о грядущем отцовстве, так его и след простыл. Но более всего Верочка боялась случайно столкнуться где-нибудь с Георгием и увидеть в его глазах лишь разочарование и презрение, а то и хуже того: граф мог сделать вид, что и вовсе незнаком с ней. Такого позора она бы просто не смогла пережить.

Заметив у ворот барышню, робко переминающуюся с ноги на ногу, привратник изволил выйти из сторожки.

- Чем могу служить? – поинтересовался он, разглядывая посетительницу.

Лицо девушки показалось ему знакомым. Смущало только то, что одета барышня была не то чтобы бедно, но и не богато, да еще одна, в наемном экипаже.

- Елизавета Петровна дома будут? – поинтересовалась Верочка, стараясь, чтобы голос ее не дрожал.

- Нету барыни, - вздохнул сторож. – На похоронах они. Сын у ее сиятельства помер.

- Николай Васильевич? – побледнела девушка, ухватившись за ограду.

- Ох, ты матерь божья, - кинулся отпирать калитку слуга, видя, что барышня вот-вот лишится чувств.

Вера пришла в себя в небольшой спальне. Тяжелые портьеры на окнах были наглухо задернуты, и от того совершенно не ясно было день еще на улице, или же ночь успела вступить в свои права. В слабом свете керосиновой лампы, девушка разглядела склоненную над туалетным столиком седую голову княгини. Елизавета Петровна перебирала какие-то бумаги.

- Ваше сиятельство, - сделала она попытку подняться.

- Верочка, - поднялась со своего места княгиня и, устремившись к ней, приложила сухую прохладную ладонь ко лбу девушки. – Как же вы меня напугали. Я домой приехала, а мне говорят, что барышня какая-то меня спрашивала, а как только узнала про Николя, так и чувств лишилась тотчас. А бестолочи эти, - нахмурилась княгиня, имея в виду прислугу, - даже за доктором не послали. С минуты на минуту должен приехать.

- Так это правда? – чуть слышно спросила девушка.

- Правда, - кивнула головой княгиня, присаживаясь на край постели. – Николая Васильевича смертельно ранили ножом в Петербурге.

- Когда это было? – села на постели Вера, во все глаза глядя на Елизавету Петровну.

- Четыре дня уж минуло, - вздохнула пожилая дама. – Это хорошо, что вы ко мне приехали. Нам о многом надо поговорить. Но то после, а нынче отдыхайте. Я к вам горничную пришлю.

Княгиня вышла, а Верочка откинулась на подушку не в силах поверить тому, что именно она стала свидетельницей убийства Уварова.

___________________________________

 » Глава 24

Глава 24



Совсем стемнело, когда экипаж Бахметьевых въехал в ворота усадьбы. Помогая матери спуститься с подножки, граф обернулся к вознице:

- Не распрягай, в Петербург поедем.

- Ваше сиятельство, так ночь уж на дворе, - попытался возразить кучер.

- Поговори мне еще, - оборвал его Бахметьев.

- Жорж, в самом деле, - изумилась такому решению графиня, - неужели до утра подождать нельзя?

- Довольно, maman, - провожая ее к крыльцу, отозвался Георгий. – Я сам решу, как мне поступить.

Лидия Илларионовна обиженно поджала губы и, развернувшись так, что подол ее ротонды хлестнул сына по начищенным до блеска сапогам, поднялась на крыльцо.

- Жорж, - обернулась она, - ты совершаешь ошибку. Я надеялась, что здравый смысл удержит тебя от того, чтобы видеться с этой женщиной. Не время нынче демонстрировать свою сердечную привязанность.

- Времени, маменька, у меня как раз и нет, - вздохнул Бахметьев.

- Поступай, как знаешь, - фыркнула графиня, и, подхватив юбки не оглядываясь, прошла к дверям.

- На Фонтанку? – уныло поинтересовался возница.

- На Литейный, - приказал Бахметьев, забираясь обратно в карету.

Ночь выдалась довольно темная. Еще днем небо заволокло низкими тучами, предвещавшими то ли холодный дождь, то ли первый снег. Фонарь, закрепленный на крыше экипажа справа от возницы, почти не давал света, вынуждая двигаться неспешно и осторожно. Негромкий стук копыт, мерное покачивание экипажа нагоняли сон на его сиятельство. Георгий Алексеевич очнулся от дремы, когда колеса кареты загрохотали по мостовой в ночном Петербурге. Миновав каменный мост через канал, экипаж покатил по Лиговской набережной к Невскому.

Оказавшись в своих апартаментах, граф первым делом направился в кабинет, прихватив с собой керосиновую лампу. Предчувствия не обманули. Письмо от Веры, вернее было бы сказать, короткую записку, он обнаружил на столе в кипе всей прочей корреспонденции. Быстро пробежав глазами несколько строк, Бахметьев медленно опустился в кресло.

Можно было бесконечно оправдывать себя тем, что у него не было ни минуты свободного времени, но правда состояла в том, что он так ничего и не решил, потому ему было нечего сказать ей. Мысли о том положении, в котором они оказались, не покидали его все то время, что он вынужден был посвятить делам семьи Уваровых, да только не было правильного ответа на все вопросы. «Господи! Вразуми! Что же делать-то?» - устало подпер подбородок рукой Бахметьев.

Состояние влюбленности было для него не ново. Георгию казалось, что он был влюблен бесчисленное количество раз. Будучи еще совсем юнцом шестнадцати лет отроду, он воспылал страстью к своей троюродной кузине. Чувство сие нахлынуло внезапно. Только они мирно беседовали на совершенно отвлеченные темы, как случилось нечто, что заставило его по-иному взглянуть на свою двадцатидвухлетнюю родственницу. Он как сейчас помнил то мгновение, когда она повернула голову, ласково улыбнувшись ему. Солнце будто запуталось в шелковистых локонах цвета спелой пшеницы, в серо-зеленых глазах плескалось веселье. Та улыбка, задорный блеск ее очей воистину свели его с ума. Даже нынче, при воспоминаниях о том приятное тепло разливалось в груди. Ирину забавляло его слепое обожание и поклонение. Он следовал за ней повсюду, коли у него появлялась такая возможность. Но случилось то, что должно было произойти, mademoiselle Бекетова ответила согласием на сватовство своего соседа и вышла замуж.

О, сколько неприятных мгновений ему пришлось пережить во время объяснения с ней. Обида, злость все смешалось тогда в его душе. Отчаянно краснея и смущаясь каждого насмешливого взгляда, он пытался объяснить, как она бесконечно дорога ему, но ему попеняли на юношескую горячность и милостиво простили сие недоразумении в виду того, что молодости свойственны столь эмоциональные порывы.

Потом была танцовщица из балета. Двадцатилетнему молодому человеку грезилось светлое и чистое чувство, но Amélie рассуждала иначе. Она легко согласилась стать его содержанкой, но как только случилась оказия, сменила одного покровителя на другого, без всякого сожаления. Наверное, после того он стал смотреть на женщин независимо от их статуса и положения в обществе, как на средство от скуки.

До тех пор, пока не встретил Веру. Она заинтересовала его с первой встречи, но посчитав продолжение знакомства больно хлопотным, Георгий Алексеевич постарался выкинуть из головы все мысли о ней. Раз, за разом встречаясь со скромной гувернанткой княжны Уваровой, он все больше очаровывался ею. Казалось, сама судьба пошла навстречу его желаниям, буквально толкнув девушку в его объятья. Не понятно только в какой момент она перестала быть для него очередным увлечением, и потребность видеться с ней каждый божий день стала насущной необходимостью.

Но, даже понимая, что глубина его чувств к Верочке несоизмерима с тем, что ему доводилось испытывать ранее по отношению к противоположному полу, Георгий не мог решить, как ему стоит поступить.

Сидя за столом в своем кабинете в клубах табачного дыма, он пытался представить себе их дальнейшее будущее. Как он будет жить, женившись на Олесе, но при том, продолжая поддерживать связь с Верой? Вскоре ему предстоит стать отцом. На свет появится дитя, чье положение в обществе станет весьма сомнительным. Ему виделась совсем нелицеприятная картина. Он, будучи отцом семейства, покидает домашний очаг и, сочиняя очередную ложь, спешит в другой дом, к другой женщине. Детские пальчики цепляются за полу его шинели, дети протягивают к нему руки. Бахметьев тряхнул головой, отгоняя видение. Светало. Поднявшись из-за стола, он вышел из кабинета, где провел остаток ночи, растолкал своего денщика и, сменив мундир на статское платье, отправился на Фонтанку.

Двери ему открыла Дарья. Покрасневшие глаза и припухшие веки свидетельствовали о том, что девушка недавно плакала.

- Ваше сиятельство, как же хорошо, что вы все же приехали, - всхлипнула она.

Сердце сдавило дурное предчувствие.

- Что-то с Верой Николавной случилось? – сорвался голос Бахметьева, и последние слова он произнес едва ли не шепотом.

- Пропала барышня, - вытирая передником слезы, выступившие на глазах, вздохнула Дарья.

- То есть, как это пропала? – вошел в переднюю граф.

- А так и пропала, - угрюмо вступил в разговор Никитка. Была, и нету. Со вчерашнего утра нету, - добавил он.

- Вещи ее все на месте? – стягивая с рук перчатки, осведомился граф.

Дарья тихо ойкнула и метнулась к покоям своей хозяйки. Горничная быстро перебрала наряды в гардеробной, бегло осмотрела белье в комоде и, подняв растерянный взгляд на застывшего в дверях Бахметьева, испуганно пролепетала:

- Из белья кое-что пропало, да из одежды.

Граф со всего размаху саданул кулаком по косяку, сбивая костяшки пальцев:

- Черт! Черт! – выругался он. – Опоздал!

- Барышня письмо велела отправить, - стоя в коридоре, добавил Никитка.

- Кому? – обернулся к нему Бахметьев.

- Да я-то грамоте не обучен, ваше сиятельство, - замялся лакей. – В почтовой конторе сказали, что вроде в Никольск.

Покинув квартиру, Георгий Алексеевич обратился к швейцару:

- Любезный, подскажи-ка: барышня, что жила на втором этаже, тебе на глаза не попадалась вчера поутру?

- Извиняйте, ваше благородие, не могу знать-с. Потому как вчера не я на службе был.

- Другой швейцар где живет? – спросил Бахметьев, застегивая редингот.

- Да туточки угол у него. На первом этаже, вход со двора будет.

- Проводи, - коротко бросил Бахметьев.

Старик швейцар только что окончил трапезничать и собирался в свой законный выходной день сходить на ярмарку вместе с внучкой. Вздрогнув от громкого стука в двери, он нехотя поплелся открывать, потому, как посетитель оказался весьма настойчив.

- Ваше сиятельство, - ахнул он, разглядев на пороге того, кто осмелился потревожить его. – Чем могу служить? - справившись с удивлением, распахнул он двери в свое более чем скромное жилище.

- Барышню со второго этажа не видал вчера? – без всяких предисловий поинтересовался граф.

- Как же не видал? Видал, - закивал головой швейцар. – Вышла утречком рано с поклажей. Я ей еще пролетку остановил. Вроде говорила, что к тетке в гости едет.

Сунув в руку старику ассигнацию, Бахметьев развернулся на каблуках и поспешно покинул тесное убогое помещение, произведшее на него весьма удручающее впечатление. Остановившись на набережной, Георгий Алексеевич оперся на перила, глядя в мутную воду реки, не имея никакого представления о том, что ему следует предпринять. «Помнится, что Вера говорила, будто она родом из Никольска. Может быть, и родня ее проживает в Никольске?» - подумалось ему.

Ощущение пристального взгляда за спиной, заставило медленно повернуть голову. Встретившись взглядом с племянником старухи Уваровой, Бахметьев чуть наклонил голову в знак приветствия. Петр Родионович убрал ногу со ступеньки и, приподняв шляпу над головой, поспешил дальше.

«Стало быть, путь лежит в Никольск», - проводив глазами Караулова, решил Георгий Алексеевич.

- Домой! – поднявшись на подножку экипажа, приказал он вознице.

***

Утром Веру разбудила горничная, уронившая за дверями ее спальни пустое ведро. Девушка принесла теплой воды в уборную и страшно сконфузилась, когда, поняла, что помешала спать гостье княгини. Заверив прислугу, что уже все равно собиралась вставать, Верочка занялась утренним туалетом. Она уже почти закончила, когда та же самая девушка робко постучала в двери спальни.

- Барышня, ее сиятельство спрашивали, не желаете ли вы позавтракать с ней? – потупила взор горничная.

- Передай Елизавете Петровне, что я сейчас спущусь, - отозвалась Верочка, закалывая шпильками волосы, уложенные в тугой пучок.

Княгиня уже ждала за накрытым столом в малой столовой на первом этаже.

- Bonjour, - поздоровалась Елизавета Петровна, жестом предлагая присоединиться к ней.

Лакей отодвинул стул для гостьи и замер в ожидании распоряжений.

- Ступай, Федор. Мы сами тут, - отослала его княгиня. – Как спалось? Отдохнули? – повернулась она к Вере.

- Благодарю. Вполне, - принимая из рук Уваровой чашку с кофе, отозвалась Вера.

Чрезмерная бледность старухи Уваровой в ярком свете солнечного утра бросалась в глаза. Заметнее проступили морщины, губы пожилой дамы, плотно сжатые походили на бесцветную узкую полоску. Траурный наряд совсем состарил ее. Верочке она запомнилась весьма жизнерадостной и деятельной дамой, а нынче перед ней сидела совершенно сломленная женщина весьма преклонных годов.

- Мне с вами о многом надобного говорить, Вера Николавна, - обратилась к ней княгиня, дождавшись, когда девушка допьет свой кофе.

- Елизавета Петровна, - смутилась Верочка, - вы помните нашу встречу в Летнем Саду?

- Когда я видела вас с графом Бахметьевым? – грустно улыбнулась княгиня.

- Простите. Мое поведение было недопустимым. Никогда не думала, что окажусь в подобном положении, - опустила голову Вера.

- Все мы не ожидаем подобных поворотов судьбы. Вот и я не могла подумать, что мне придется хоронить собственного сына, - помешивая ложечкой остывший чай, ответила княгиня.

- Бога ради, простите меня еще раз. У вас такое горе, а я все о себе, - вздохнула Верочка. – Видимо, мой визит к вам совершенно не ко времени.

- Напротив, - отозвалась княгиня. – Вера, я хочу поведать вам одну историю. Случилась она очень давно, но имеет самое прямое отношение к дням сегодняшним.

Вера вся обратилась в слух, но княгиня молчала, собираясь духом.

- Мне тяжело говорить о том, - подняла она голову, встречаясь взглядом со своей гостьей. – Двадцать лет почти уж минуло, - вздохнула она. – Была у меня воспитанница, дочь нашего управляющего Аннушка. Барышня тихая, робкая и застенчивая. Когда Анне исполнилось шестнадцать, Николя вернулся из кадетского корпуса. Я была слепа и не замечала очевидного. Мой сын воспылал страстью к Аннет, а мне все казалось, что сие увлечение скоро пройдет. Я ошиблась.

- Аннет – первая жена его сиятельства? – перебила княгиню Вера.

Елизавета Петровна кивнула.

- Николай Васильевич рассказывал мне о ней, - смущенно улыбнулась Верочка. – Совсем немного. Мы встретились случайно в часовне, где она похоронена.

- Могила пуста, - тихо обронила княгиня. – Я устроила те мнимые похороны, поскольку не могла смириться с подобным мезальянсом.

Вера вздрогнула, во все глаза глядя на Уварову.

- Помнится, Верочка вы говорили мне, будто отец ваш погиб на Кавказе еще до вашего появления на свет.

- Так маменька говорила, - задумчиво молвила Вера.

- Ваша маменька вам солгала, - отставила чайную пару в сторону княгиня. – Ваш отец, Верочка, умер четыре дня назад.

Вера побледнела и поднялась со стула:

- Я вас не понимаю, ваше сиятельство, - с трудом выговорила она.

- В это трудно поверить. Вы когда-нибудь заглядывали в шкатулку, что долгое время была при вас? – поинтересовалась Уварова.

- Нет, - отозвалась Вера. – Она пропала. Мне кажется, я потеряла ее по дороге из Никольска.

- Вы ее не потеряли, - сцепила пальцы в замок княгиня. – Ее украли у вас.

Елизавета Петровна поднялась и, подойдя к каминной полке, взяла оттуда ту самую шкатулку. Поставив ее перед девушкой, пожилая дама вернулась на место.

- Откройте, - попросила она.

Верочка робко откинула крышку и взяла в руки перстень, лежавший поверх бумаг.

- Этот перстень – фамильная драгоценность и переходит в семье Уваровых от матери к старшему сыну вот уже несколько поколений, - продолжила княгиня. – Ваш отец одел его на палец вашей маменьке почти два десятилетия тому назад.

Вера держала на раскрытой ладони тяжелое кольцо и сама не замечала того, что по лицу текут слезы. Елизавета Петровна достала из рукава траурного платья белоснежный платок и протянула ей.

- Стало быть, Николай Васильевич мой отец? – подняла она глаза на княгиню.

- Именно так, а Аннет ваша единокровная сестра.

- Отчего вы мне говорите о том? - положила перстень обратно в шкатулку Вера.

- Умирая, Николя взял с меня слово, что я позабочусь о вашем будущем, - ответила княгиня. – По моей вине вы оказались в столь унизительном положении. Я обязана искупить свою вину и перед сыном, и перед вами. Вы с самого начала мне приглянулись, Вера, но я, не раздумывая пожертвовала вашей репутацией, чтобы спасти честь семьи. Знали бы вы, как нынче я сожалею о том. Удивительное дело, - слабая улыбка мелькнула на бледных губах Елизаветы Петровны. – Видимо, Господь, все же не оставил без внимания мои прегрешения, коли направил вас в нашу семью.

- То не Господь, - вытерла слезы Вера. – Тоцкий подыскал мне это место.

Княгиня задумалась. Фамилия, названная Верочкой, была ей знакома. Помнится, человек с такой фамилией несколько раз приезжал в имение Уваровых, он же был поверенным в делах Петра.

- Я начала сей разговор неспроста, - вернулась она мыслями к тому, с чего начала. – Скажу как на духу. Вы, Верочка, - единственная законная наследница Уваровых. Коли правда сия станет известна в обществе, на будущем Анны можно поставить крест, репутация Ольги будет уничтожена, да и память моего сына будет осквернена разговорами о двоеженстве.

Княгиня пристально посмотрела на шкатулку перед Верой.

- Я отдаю вам то, что принадлежит вам по праву. Только вам решать, как поступить, - поднялась она со стула. – А теперь я оставлю вас, у меня появилось одно весьма важное и неотложное дело.

Княгиня вышла, тихо притворив за собою двери, оставив Веру наедине с ее мыслями.

- Федор, - окликнула она лакея, - иди за мной.

Поднявшись на второй этаж, Уварова остановилась перед дверью в покои племянника. Петр всегда запирал свои апартаменты. Заперты они были и ныне.

- Ломай! – приказала она лакею.

- Ваше сиятельство? – изумленно глянул на нее слуга. – А как Петр Родионович вернутся, что тогда будет?

- Не твоего ума дело, - резко ответила княгиня. – Сама решу. Сказано ломай, так ломай.

Слуга налег на дверь плечом. Косяк затрещал, но устоял.

- Я за ломом схожу, - развел руками лакей.

- Ступай, - осталась под дверью княгиня.

Утром, получив короткую записку от Петра, написанную впопыхах неровными строчками, она была весьма удивлена, тем, что племянник собирался уехать, и сообщал о том, что отсутствовать будет, по меньшей мере, месяц. Теперь же все стало на свои места: не найдя mademoiselle Воробьеву в Петербурге, Караулов решил, что она уехала в Никольск, и наверняка, отправился вслед за ней. Вера не случайно появилась в поместье Уваровых, то был тщательно продуманный дьявольский план. Петр собирался жениться на бедной гувернантке с тем, чтобы однажды явить миру богатую наследницу.

Федор вернулся с ломом и довольно легко вскрыл запертую дверь. Не глядя на раскуроченный косяк, княгиня прошла в кабинет племянника, примыкающий к спальне, и попыталась открыть ящики письменного стола.

- Ну, что ждешь? – обернулась она к лакею.

Слуга послушно прошел к столу и один за другим открыл все ящики. Вытряхивая бумаги прямо на пол, Елизавета Петровна нашла то, что искала: переписку Петра с Тоцким. Читая письма его поверенного, более походящую на отчеты о жизни mademoiselle Воробьевой, княгиня все более хмурилась. Нужны ли были иные доказательства?

- Мерзавец! – прошипела Уварова. – Змею на груди пригрела. Ну, ничего, Петруша, ты у меня еще в ногах ползать будешь, - смяла она в кулаке последнее письмо Тоцкого.

Вспомнив о Вере, княгиня поспешила обратно в столовую. Девушку она нашла у камина. Верочка обернулась на звук открывшейся двери и швырнула в жадное пламя последнее доказательство своей причастности к роду Уваровых: разрешение на брак поручика Уварова Николая Васильевича с девицей Тумановой Анной Петровной. Все, что было в шкатулке, уже успело обратиться в пепел.

___________________________________

 » Глава 25

Глава 25



- Верочка, - укоризненно покачала головой княгиня, - не думала, что вы вот так разом все мосты и сожжете, - закрыла за собой двери в столовую Елизавета Петровна.

- Разве это не то, чего вы ждали от меня? – захлопнула Вера пустую шкатулку и аккуратно поставила ее на каминную полку.

- Признаться честно, то, что вы сделали, сняло тяжкий груз с моей души, - прошлась по комнате княгиня, не отводя взора от бумаг, догорающих в камине. – Надеюсь, вы доверяете мне, коль решились на столь отчаянный шаг?

- Я не могла поступить иначе, - вздохнула Вера. – Мне кажется, что содержимое шкатулки стоило жизни моему отцу. Возьмите, - протянула княгине перстень на раскрытой ладони девушка.

- Перстень ваш по праву рождения, - возразила Уварова. – Вы моя старшая внучка, стало быть, он принадлежит вам. Когда-нибудь у вас родится сын, и вы передадите его далее, следуя традиции.

- Сын!? – Вера невесело усмехнулась. – Да мне нынче одна дорога: в монастырь!

Уварова тяжело вздохнула. Чувства Веры понять было нетрудно. Боль, гнев, обида, не каждый день узнаешь, что вся жизнь - сплошной обман.

- Верочка, - княгиня присела на стул, расправив юбки, - позвольте мне быть откровенной с вами.

- Я вас слушаю, ваше сиятельство, - нарочито спокойно произнесла она, присаживаясь на стул напротив княгини.

- Ваше положение, безусловно, весьма сложное, мягко говоря. Давая сыну обещание позаботиться о вашем будущем, я думала о том, что вашу репутацию может спасти только замужество.

- Елизавета Петровна! - возмущенно начала девушка.

- Выслушайте меня. Я понимаю ваши чувства к Георгию Алексеевичу. Он привлекательный молодой человек и увлечься им совершенно не трудно, но коли вы здесь, стало быть, не все между вами гладко.

- Вы правы, - опустила голову Вера. – Граф Бахметьев помолвлен с mademoiselle Епифановой, - удрученно произнесла Верочка.- Я знала, что когда-нибудь то случится, но не думала, что так больно будет смириться.

- Мне жаль, - вздохнула княгиня. – Но здесь я вам ничем помочь не могу. И вернуться к графу Бахметьеву я также не могу вам позволить.

- Я не желаю к нему возвращаться, - опустив голову, всхлипнула Вера. – Думала, что смогу удержать его, солгала, что в тягости, - краснея, продолжила она. – А он даже не ответил на мое письмо!

- Георгий Алексеевич очень помог нам, когда умер Николя, - смягчилась Елизавета Петровна. – Вероятно, он даже не читал вашего письма, Верочка.

- Я не подумала о том, - промокнула платком мокрые ресницы Вера.

Лицо ее просветлело, в глазах вновь вспыхнула надежда.

- Но ведь ничего не изменилось, - пожала плечом пожилая дама. – Или вы готовы и далее быть содержанкой до тех пор, пока не наскучите ему?

- Что же мне делать? - опустились уголки ее губ.

- Выйти замуж, - тихо обронила княгиня, поднимаясь со стула.

Елизавета Петровна, заметно волнуясь, прошлась по комнате. Сердце подсказывало ей, что Вере можно довериться. Ведь не просчиталась же она, когда отдала внучке шкатулку.

- Я думала о том, чтобы обвенчать вас с Петром, - тихо начала она. – Когда-то я пообещала отписать ему Покровское. Это имение никогда не принадлежало Уваровым и досталось мне от моей бабки по матери. Николя не был против моего решения. Но нынче все переменилось. У меня есть все основания полагать, что именно Петр замешан в убийстве моего сына.

- Петр Родионович? – недоверчиво покосилась на Уварову Верочка.

- Вы, возможно, полагаете, что я совсем выжила из ума, либо лишилась рассудка в результате того горя, что постигло нашу семью? - горько усмехнулась княгиня. – Увы, я бы рада ошибаться на сей счет, но все говорит об обратном. Ваш благодетель Тоцкий давно является поверенным в делах моего племянника. Это он разыскал вас по просьбе Петра, он же устроил вас гувернанткой в дом Уваровых. Петр собирался добиться вашей благосклонности и повести вас под венец. Женившись на вас, он все одно бы постарался избавиться от Николя и через вас добраться до состояния, ведь вы единственная законная наследница, - остановилась княгиня, выжидающе глядя на Веру.

- Чудовищно, - выдавила из себя девушка – Стало быть, я всему виной!

- Что вы, дитя! – искренне удивилась княгиня. – Всему виной моя гордыня, я не смогла смириться с тем, что сын поступил вопреки моей воле, и алчность моего племянника, Покровского ему оказалось недостаточно. Что ж, не получит ничего, - пробормотала себе под нос княгиня. – Верочка, вам нельзя здесь оставаться.

- Я уеду в Никольск, - покорно кивнула головой Вера.

- Нет, - задумчиво отозвалась княгиня. – Мое здоровье несколько пошатнулось и, думаю, мой доктор рекомендовал бы мне отправиться на воды. Мы поедем в Пятигорск. Нынче, конечно же, не сезон, но тем и лучше. Будет не так многолюдно.

Приняв решения, княгиня вдруг преобразилась. Вместо древней старухи перед Верой вновь предстала весьма деятельная дама.

- Федор! – позвала княгиня, тотчас взявшись воплощать в жизнь свой план.

- Чего изволите, ваше сиятельство? – склонился в подобострастном поклоне слуга.

- Двери починить, замок оставить тот же, - принялась давать указания княгиня. – Дуне скажи, чтобы порядок в апартаментах навела, да ни одной живой душе, чтобы ни слова, а то ты меня знаешь, - сурово произнесла Елизавета Петровна.

- Не извольте беспокоиться. Все в лучшем виде сделаем.

- Коляску вели заложить. В Петербург поеду, - распорядилась княгиня.

Вера изумленно взирала на свою бабку, отдававшую приказы, будто генерал на полях сражений.

- Вы, Верочка, отдыхайте нынче, - повернулась к ней княгиня. – Вот улажу дела свои в столице, а завтра поутру и поедем.

По дороге в Петербург у Елизаветы Петровны было предостаточно времени, чтобы обрывочные мысли её относительно будущего Веры сложились в единую цельную картину. Своего поверенного господина Ивлева в его конторе княгиня не застала и потому недолго думая, отправилась прямо к нему на квартиру.

Иван Сергеевич Ивлев поверенным княгиня являлся не первый десяток лет и много чего мог бы рассказать о своей клиентке, но будучи человеком, весьма щепетильным в тех вопросах, где речь шла о его репутации, доверенные сведения хранил не хуже банковского сейфа. Зная о несчастье, постигшем семью Уваровых, приезду княгини Ивлев был несказанно удивлен, но виду не подал. Выразив соболезнования Елизавете Петровне, Иван Сергеевич провел ее в свой кабинет. Уварова не стала ходить вокруг да около, и едва поверенный закрыл двери, прямо заявила о своем желании изменить завещание.

- Помилуйте, Елизавета Петровна, - изумился Ивлев, выслушав ее, - я никак в толк не возьму, к чему такие сложности. Отчего вы так переменились в своем отношении к Петру Родионовичу?

- У меня есть на то собственные причины, - уклонилась от ответа княгиня.

- Но князь Одинцов? – развел руками Иван Сергеевич. – Он ведь вам никто.

- Седьмая вода на киселе, - кивнула головой княгиня, признавая правоту слов поверенного. – Я вам все как на духу рассказала, - вздохнула Елизавета Петровна. – Признать Верочку своей внучкой я не могу. Стало быть, отписать ей Покровское тоже.

- Но отчего вы так Петра Родионовича решили обделить? Ведь могли бы внучку и за него отдать. К тому же вы сами говорите, что Одинцов в годах, да и не известно жив ли еще.

- Иван Сергеевич, - обратила на него пристальный взор темных очей Уварова, - я всегда считала вас человеком в высшей степени разумным. Нежели думаете, подобное не приходило мне в голову?

Ивлев побледнел. Многое поведала ему княгиня, умолчав, однако, о самом главном. Логическая цепочка, выстроившаяся в голове после ее последних слов, привела его к верному умозаключению. Руки поверенного затряслись, выдавая волнение, и может быть, даже и страх.

- Отчего вы в полицию не обратились? – дрогнувшим голосом поинтересовался он.

- Доказательств у меня нет, - отозвалась княгиня. – Потому я желаю наказать убийцу единственным известным мне способом. Ему так хотелось заполучить состояние Уваровых, но он не получит ничего. Коли Вера станет княгиней Одинцовой, а Покровское перейдет в наследство ее супругу, он ничего не получит, - закончила свою речь Уварова.

- Как пожелаете, - согласился Иван Сергеевич.

- Бумаги, когда составите, вышлите на адрес Одинцова в Пятигорске, - поднялась с кресла Елизавета Петровна. – Я надеюсь, что разговор сей останется между нами.

- Конечно, конечно, - закивал головой Ивлев. – Вы же меня знаете. Ни одна живая душа о том не узнает.

***

Бахметьеву понадобилась почти седмица, дабы уладить свои дела на службе. По его подсчетам поездка в Никольск должна была занять, по меньшей мере, месяц. Сложность заключалась в том, что на это самое время была запланирована инспекция Пятигорского пехотного полка, в которой он должен был принять непосредственное участие. Но Георгию Алексеевичу удалось убедить начальство, что Вершинин не хуже справится с данным поручением. Для Вершинина то был шанс проявить себя, и он немедля ухватился за сию идею. Уладив, таким образом, дела к всеобщему удовольствию, Бахметьев получил возможность отлучиться из столицы по своей личной надобности надолго.

Путешествие было утомительным. Добравшись до Москвы поездом, далее Георгий Алексеевич проследовал на почтовых, почти не останавливаясь в дороге. Спал он в почтовой карете, столовался на почтовых станциях. К тому же пускаться в дорогу поздней осенью было удовольствием весьма сомнительным. Первый снег застал его в Вологде. Он тихо падал мягкими пушистыми хлопьями в сумраке ненастного утра, создавая дивное кружево на голых ветвях деревьев, опускался на дорогу, где тотчас таял под копытами лошадей, обращаясь в жидкую грязь.

Кляня на чем свет стоит, сырость и слякоть, возница погонял измученных лошадей. Экипаж то и дело увязал в глубоких колеях. Пассажирам приходилось выходить, дабы громоздкая карета могла сдвинуться с места. К концу своего путешествия Георгий Алексеевич был страшно зол, но даже не помышлял о том, чтобы вернуться в Петербург не разузнав ничего.

Наконец, въехали в Никольск. В конце ноября маленький городишко в полторы сотни домов являл собой весьма унылое зрелище. Одно радовало, что, пожалуй, разыскать здесь кого-либо труда не составит. Сняв комнату в единственном постоялом дворе, Георгий Алексеевич направился в местный полицейский участок.

Участковый пристав при его появлении вытянулся во фрунт, одернул засаленный спереди мундир и поправил фуражку.

- Ваше благородие, - щелкнул каблуками служака, - участковый пристав Латкин к вашим услугам. Чем могу служить?

- Граф Бахметьев, - представился Георгий Алексеевич, невольно усмехнувшись такому служебному рвению, и принялся излагать суть дела, приведшего его в Никольск.

- Девица Воробьева, говорите, - покосился на него пристав. – Как же слыхали. Дом Воробьевых он же почитай на самой окраине будет, - охотно начал делиться сведениями служащий сыска.

Отослав подчиненного, проводившего графа в его кабинет взмахом руки, Латкин предложил посетителю присесть.

- Никак замешана в чем? – сверкнула глазами пристав. – У нас ведь здесь, знаете, народец разный бывает. Ссыльных хватает. Идеи у них тут всякие витают, но мы это на раз пресекаем.

- Нет, не замешана, - поспешил уверить своего собеседника в государственной благонадежности mademoiselle Воробьевой Георгий Алексеевич. – Дело личного характера.

- Вон оно что, - потерял интерес к беседе пристав. – Ну, так я вам провожатого дам. До дому вас проводят, ваше сиятельство, а дальше вы уж сами.

Шагая в сумерках по грязным узким улочкам в компании городового, Бахметьев на ходу придумывал доводы, которые намеревался пустить в ход, дабы убедить Веру вернуться в Петербург. Не мог же он увезти ее силой против ее воли!

- Вот, туточки это будет, - остановился городовой, указывая на покосившееся деревянное строение. – Только хозяйка померла летом, а дочка ее в столицу, говорят, подалась. С тех пор, вроде не объявлялась.

- А тетка ее где живет? – поинтересовался Бахметьев.

- Тетка? – удивленно переспросил городовой. – Может и есть, но мы про таких не слыхали, - пожал он плечами. – Вы жильцов расспросить попробуйте.

- Непременно, - заверил его граф.

- Мне вас обождать, али сами дорогу найдете, ваше сиятельство? – переминался с ноги на ногу на промозглом ветру городовой.

- Ступай, - отпустил его Бахметьев и шагнул на крыльцо.

В доме, что достался Вере по наследству, проживали: учитель словесности, два офицера конногвардейского полка Никольского уезда и один ссыльный из числа литераторов.

Ни один из жильцов пролить свет на местонахождение mademoiselle Воробьевой не смог. О ее тетке также никто ничего не слышал. Пришлось Георгию Алексеевичу возвращаться, что называется, не солоно хлебавши.

Вернувшись в постоялый двор, Бахметьев сначала подумал отужинать у себя в комнате, но потом передумал и спустился в общую залу. Сравнивать заведение с петербургскими ресторациями было все равно, что пытаться сравнить племенного жеребца с жалкой крестьянской клячей. Но, не смотря на убогую, по меркам столичного жителя, обстановку, в помещении было довольно многолюдно. Заняв столик в самом углу зала, подальше от посторонних глаз, граф подозвал полового.

В ожидании своего заказа, Бахметьев принялся изучать посетителей. Его внимание привлек довольно полный лысоватый господин. Толстяк, склонившись к своему собеседнику, сидевшему спиной к Бахметьеву, что-то говорил, изредка поглядывая в сторону, где устроился Георгий Алексеевич.

Бахметьев сделал вид, что не заметил, столь пристального внимания и пересел так, что отныне толстяку стал виден только его профиль.

- Уверяю вас, Петр Родионович, - понизив голос, промокнул взмокшую лысину Тоцкий, - граф Бахметьев собственной персоной. Прямо за вами. Умоляю, не оборачивайтесь! – прошипел он, едва его собеседник сделал попытку развернуться.

- Скверно, - бросил Караулов, подцепив на вилку кусок семги. – Однако Веры Николавны здесь нет, стало быть, волноваться не о чем.

- Но вы же понимаете, что он неспроста объявился здесь! – запаниковал Тоцкий. – Ежели он вас здесь увидит, то может и догадаться кое о чем.

Караулов пожал плечами:

- Ежели вы и дальше собираетесь ерзать на месте и глазеть на него, то вы, несомненно, привлечете его внимание, - раздраженно ответил он. – Потому сохраняйте спокойствие, Парфен Игнатьевич.

Тоцкий кивнул головой и потянулся за графином с водкой. Пальцы его так дрожали, что узкое горлышко сосуда выскользнуло из рук, и графин разбился вдребезги у ног Караулова.

Георгий Алексеевич обернулся на звон разбившегося стекла. Компаньон толстяка поднялся из-за стола и в сердцах швырнул на стол салфетку. Он повернулся всего лишь на мгновение, но даже этого хватило, чтобы узнать в нем племянника графини Уваровой. Память Бахметьева тотчас услужливо напомнила о встрече с Карауловым на набережной Фонтанки. Ежели тогда все можно было объяснить случайным совпадением, то нынешняя встреча была неслучайной, и уверенность графа в том крепла с каждой минутой. Не понятно было только одно: что могло понадобиться Петру Родионовичу от бывшей гувернантки Уваровых?

Аппетит совершенно пропал. Расплатившись за почти нетронутый ужин, Бахметьев поспешил покинуть зал, стараясь не привлекать к себе внимания. Хотя, судя по поведению толстяка, его наверняка, уже заметили. То, что Караулов не торопился здороваться, свидетельствовало о том, что Петр Родионович не желал обнаружить перед ним свое присутствие в Никольске.

Поднявшись к себе в комнату, Георгий Алексеевич устроился на единственном стуле, сложив ноги на низенький столик. Достав портсигар, граф вытащил из него последнюю сигарету и закурил. Пытаясь осмыслить череду событий, произошедших в его жизни за последнее время, он пришел к выводу, что все они взаимосвязаны. Сначала покушались на него самого, в ту ночь, когда Вера стала его любовницей, затем пытались убить князя Уварова, и опять же на набережной Фонтанки у дома, где проживала mademoiselle Воробьева, там же он видел Караулова, и вот ныне они снова встретились в Никольске, по всей вероятности, разыскивая одного и того же человека.

Бахметьев нахмурился. Вся эта история начинала походить на скверный детектив, а он оказался в роли одного из его персонажей. Как бы то ни было, все ниточки вели к Вере.

___________________________________

 » Глава 26

Глава 26



Метель, бушевавшая всю ночь на тихих улочках Никольска, под утро улеглась. Запорошила дороги и улицы, замела избы по самые ставни. Утро выдалось морозным, искристым. Снег хрустел под сапогами да валенками, переливался на солнце серебром. Несмотря на то, что морозец обжигал носы и щеки, дышалось легко, полной грудью.

Сигареты, взятые с собой из Петербурга, закончились, и потому Бахметьев вынужден был отправиться в местную лавчонку. Денщика своего посылать он не стал, потому, что малый был хоть и сообразительным, но в табаке совершенно не разбирался.

Шагнув на порог лавки, Георгий Алексеевич прищурился. После яркого солнечного утра, внутри помещения, имевшего всего три маленьких оконца, ему показалось мрачно и темно, что в склепе.

- Чем могу служить, сударь? – тотчас обратился к нему бойкий молодой приказчик в ярко-красной рубахе и черной жилетке.

- Мне бы сигареты, любезный, - отозвался Бахметьев, оглядывая выставленный товар.

- Не держим-с, - опечалился приказчик. – Но могу табачок предложить. На диво хорош, - оживился он.

Георгий Алексеевич вздохнул. За неимением лучшего приходилось соглашаться на табак. Придется прикупить еще кисет и трубку. За спиной скрипнула дверь, впуская в тесное помещение лавки еще посетителей. Две старушки весьма преклонных голов остановились у прилавка, разглядывая товар.

- Слыхали новость, Аграфена Тихоновна? – поинтересовалась одна из них довольно громко.

- О какой новости вы говорите, Марья Филипповна? – отозвалась ее спутница.

- Да о Верочке же, - понизила голос та, что звалась Марьей Филипповной.

Бахметьев напряг слух, стараясь расслышать, о чем сплетничают местные кумушки, нарочито медленно отсчитывая деньги, за отпущенный ему товар.

- Нет, давно о ней ничего не слыхала, - вздохнула Аграфена Тихоновна. – Ну, говорите же, не томите.

- Я давеча с Парфеном Игнатьевичем виделась, поинтересовалась как дела у Верочки.

- И что же? – поторопила ее собеседница.

- Верочка пропала. Уехала в столицу от Уваровых и как в воду канула.

- Да что вы такое говорите, Марья Филипповна, - всплеснула руками старушка. – Какой ужас! Бедная девочка! Что же с нею сталось?

- Выбрали что-нибудь, сударыни? – поинтересовался приказчик, прерывая столь заинтересовавший Георгия Алексеевича разговор.

- Табачку нюхательного, голубчик, - отозвалась Марья Филипповна.- Того, что на прошлой седмице у вас брала.

Потеряв интерес к беседе пожилых дам, Бахметьев вышел на улицу. «Стало быть, искать Веру в Никольске занятие бесполезное, - вдохнул он морозный воздух. – Но можно попытаться выяснить кто же таков этот Парфен Игнатьевич столь осведомленный в делах mademoiselle Воробьевой», - отправился он вновь в полицейский участок.

Пристав был на месте и визиту его сиятельства чрезвычайно обрадовался. Коротать дни в пыльной конторе, мечтая о громком деле или раскрытии громкого преступления, было скучно и утомительно. Визит же графа Бахметьева вносил хоть какое-нибудь разнообразие в череду унылых дней служителя правопорядка. Выяснив, что графа интересует личность Тоцкого, пристав охотно сообщил адрес конторы поверенного, но поинтересоваться причинами, побудившими его сиятельство искать встречи с Парфеном Игнатьевичем, не осмелился.

Дом поверенного Бахметьев, следуя полученным указаниям, разыскал довольно легко. Парфен Игнатьевич был в своей конторе, что располагалась на первом этаже дома, где он и проживал. В момент прихода Бахметьева у него был посетитель, о чем графу сообщил помощник адвоката и попросил обождать в своего рода приемной, представлявшей собой узкое помещение, где располагалось несколько стульев довольно потрепанного вида и стол секретаря. Ожидание затянулось, Бахметьеву даже подумалось о том, что он зря пришел сюда и понапрасну теряет время, но, наконец, дверь кабинета поверенного открылась, и из комнаты вышла женщина в траурном одеянии, промокая покрасневшие от слез глаза.

- Этим вы ничего не добьетесь, сударыня, - прозвучал ей в спину визгливый голос адвоката. – Закон для всех одинаков.

Поднявшись со стула, Бахметьев ступил на порог кабинета. В человеке, привставшем из-за стола, и разразившемся гневной тирадой вслед посетительнице, Георгий Алексеевич с удивлением узнал вчерашнего толстяка с постоялого двора.

Едва только глянув на визитера, Тоцкий побледнел и схватился рукой за галстук, пытаясь ослабить душивший узел.

- Ваше сиятельство… - едва слышно пробормотал он и как подкошенный рухнул в кресло.

- Мы знакомы? – удивленно вздернул бровь Бахметьев.

- Нет! Конечно же, нет, - суетливо принялся оправлять лацканы сюртука поверенный. – Но городишко у нас маленький, - нервно усмехнулся он. – Слухи быстро распространяются.

- Присесть позволите? – иронично осведомился Бахметьев.

- Присаживайтесь, ваше сиятельство, - кивнул Тоцкий, достал из кармана платок и промокнул испарину, выступившую на лбу. – Чем могу служить? – поинтересовался он, вцепившись обеими руками в карандаш, дабы скрыть мелкое подрагивание толстых коротких пальцев.

- Мне стало известно, что вы какое-то время принимали участие в жизни одной девицы из вашего городка, - не отводя пристального взгляда от бегающих глаз адвоката, начал Бахметьев.

- Ну, знаете ли, девиц в нашем городе немало, - хохотнул Тоцкий.

- Меня интересует только одна: mademoiselle Воробьева, - сухо отозвался Георгий Алексеевич, не приняв шутливого тона Тоцкого.

- Могу я спросить: с какой целью вы ею интересуетесь? – опустил глаза в стол Парфен Игнатьевич.

- Это сугубо личное дело, - откидываясь на спинку стула, ответил Бахметьев.

- Mademoiselle Воробьева какое-то время была моей подопечной, - тихо забубнил Тоцкий. – После смерти ее маменьки мне удалось найти место гувернантки, и она уехала из Никольска. Это все что мне известно, - засопел адвокат.

Поверенный явно лгал, его выдавал бегающий взгляд, нервно подрагивающие руки, но Бахметьеву было сложно уличить его в том, потому как сам он ничего толком не знал. Ничего у него не было кроме пересказанной одной старушкой сплетни.

- Что ж благодарю, - поднялся он со стула. – Скажите, Парфен Игнатьевич, как давно вы с Петром Родионовичем знакомы?

Тоцкий поперхнулся и, откашлявшись, взглянул на своего посетителя.

- Не имею чести знать сего господина, - выдавил он.

- Странно, мне показалось, что вчера вы ужинали вместе, - пожал плечами Бахметьев. – Но коли ошибся, прошу прощения.

- Ничего, ваше сиятельство, с кем не бывает, - выдохнул Тоцкий.

Едва граф ушел из его конторы, Парфен Игнатьевич написал короткую записку Караулову с просьбой о встрече и отослал своего секретаря отнести ее адресату. Георгий Алексеевич не стал задерживаться около конторы поверенного и поспешил на постоялый двор, где он остановился. Переодевшись в одежду своего денщика, граф Бахметьев вернулся к дому Тоцкого. Ему не пришлось долго томиться в ожидании. Не прошло и часа, как к крыльцу подкатили сани. Караулов выбрался из них, отряхнул снег с воротника шубы, огляделся и шагнул на крыльцо.

Более не было смысла оставаться на своем наблюдательном посту. Прямо спросить Караулова о знакомстве с Тоцким и причинах, побудивших того скрывать сей факт, Бахметьев не мог, оставалось вернуться в Петербург, и почтить своим визитом старуху Уварову. Может быть, тетка Караулова сумеет пролить свет на темные делишки своего племянника.

Столицу Бахметьев покидал поздней осенью, а вернулся в Петербург заснеженной зимой в канун Рождества. В квартире на Литейном его ожидали несколько писем от mademoiselle Епифановой и с десяток гневных посланий от матушки. Георгий не стал отвечать на письма, решив прояснить все при личной встрече с матерью. Тем более что он все равно собирался в Покровское, дабы побеседовать с княгиней Уваровой о ее племяннике и не заехать по пути к матери было бы с его стороны непростительно.

И хотя тон писем графини Бахметьевой носил весьма гневный характер, при встрече с сыном Лидия Илларионовна постаралась держать себя в руках и ничем не выказать, владевшего ей недовольства. Ужин прошел в довольно миролюбивой обстановке. Madame Бахметьева, с трудом сдерживая свое любопытство, отложила все разговоры на потом, стараясь не портить сыну аппетит. От взгляда Лидии Илларионовны не укрылись ни ввалившиеся щеки, ни темные круги под глазами от усталости и недосыпа.

- Юрочка, ты не бережешь себя, - попеняла она сыну, когда трапеза подошла к концу. – Где ты пропадал все это время?

- В Никольске, - отозвался Бахметьев.

- И что же побудило поехать тебя в такую даль? – нахмурилась графиня.

- Вера Николавна пропала, - вздохнул Георгий Алексеевич.

- Оставила тебя? – недоверчиво переспросила графиня, в душе ликуя, что у гувернантки хватило ума самой оборвать эту связь.

- Да, - потянулся к графину с вином Бахметьев.

- Коли она пожелал оставить тебя к чему эти поиски? – пожала плечиком графиня.

- Mademoiselle Воробьева ждет от меня ребенка, - наливая в бокал вино, ответил Георгий.

- Это единственная причина, по которой ты ее искал? – с деланым равнодушием осведомилась Лидия Илларионовна.

- Нет! – взорвался Бахметьев, грохнув по столу бокалом так, что вино выплеснулось на белоснежную скатерть.

Графиня вздрогнула и одарила сына укоризненным взглядом.

- Жорж, ты забываешься, позволяя себе подобный тон в разговоре со мной, - рассердилась madame Бахметьева.

- Это вы забываетесь, маменька. Я уже давно не мальчишка, дабы учить меня хорошим манерам, - уже тише заметил Георгий Алексеевич.

- Мы все время ссоримся с тобой, - огорчилась графиня. – И все из-за этой…

- Я люблю ее, - разглядывая пятна от вина на скатерти, отозвался Бахметьев. – Знали бы вы, маменька, как больно терять.

Графиня поднялась со своего места и, остановившись за спиной Георгия, взъерошила темные кудри на его голове тонкими пальцами.

- Я знаю, Юрочка. Но боль уходит, а мы остаемся. Все пройдет, ты забудешь о ней, - ласково прошептала она.

- Вас несколько не волнует ее судьба? – тихо спросил Георгий. – Не волнует, что станется с моим ребенком?

- Почему же не волнует? – мягко ответила графиня. – Мне отнюдь не безразлично, что с ней станется, но что мы можем сделать, mon cher fils (мой дорогой мальчик). Ты сделал все, что мог, - присаживаясь подле него, заглянула ему в глаза Лидия Илларионовна.

- Вероятно, еще не все.

- Оставь свои терзания, Жорж, - вздохнула madame Бахметьева. – Mademoiselle Воробьева сама приняла решение, и твоей вины в том нет.

Графиня умолкла. Тонкие пальцы скользнули по высокой ножке бокала, поправили скатерть. Она явно желала бы перевести разговор на другую тему, но не решалась.

- Говорите, маменька, - вздохнул Георгий.

- Я об Олесе хотела поговорить, - начала Лидия Илларионовна. - Бедная девочка, ты совсем заморочил ей голову. Она писала ко мне, а я даже не знала, что отвечать на те письма.

- Уверен, вы что-нибудь придумали, - отозвался Бахметьев.

- Жорж, так не может продолжаться бесконечно. Mademoiselle Епифанова – твоя невеста. Ты должен уделять ей внимание.

- Епифановы в Петербурге? – осведомился Георгий Алексеевич.

- Да, - кивнула головой Лидий Илларионовна. – Они проводят сезон в столице, хотя в свет не выезжают почти. Ты же сам понимаешь, после смерти Николая Васильевича… Тем более ты должен быть рядом с ней.

- Bien (Хорошо), - согласился Бахметьев. – Как только я вернусь в Петербург, я обязательно нанесу визит mademoiselle Епифановой.

- Ты представить себе не можешь, как я рада слышать это, - улыбаясь, поднялась со стула графиня.

Возможно, Лидия Илларионовна ждала, что сын из Бахметьево отправиться прямиком в Петербург, но Георгий Алексеевич склонен был довести начатое им расследование до конца и из родной усадьбы выехал по направлению к Покровскому.

Но поездка оказалась напрасной. Ни княгини, ни ее племянника в Покровском не было. Не расположенный к долгим беседам дворецкий сухо поведал о том, что Елизавета Петровна занемогла и уехала поправлять свое здоровье на воды в Пятигорск, а Петр Родионович отлучились по какой-то своей надобности, о которой, ему, дворецкому, ничего не ведомо.

Впрочем, где находится Петр Родионович, Бахметьеву было известно, а то, что самочувствие княгини ухудшилось, так в этом не было ничего удивительного. Георгий Алексеевич уже спустился с крыльца и собирался садиться в сани, как на память ему пришла встреча с княгиней Уваровой в Летнем Саду. Вера тогда не пожелала делиться с ним подробностями разговора, но ему показалось, что она была расстроена, как впрочем, и сама княгиня. Он словно бы воочию вновь увидел дрожащие губы пожилой дамы, и кажется, даже слезу во взгляде.

- Постой-ка! – окликнул он дворецкого, намеревавшегося закрыть двери.

Перешагивая через ступеньку, Бахметьев вновь поднялся на крыльцо.

- А барышня, барышня сюда не приезжала? Белокурая такая, голубоглазая? – заглядывая в лицо слуге, выспрашивал он.

- Не было барышни никакой. Ей Богу, барин. Да и откуда здесь барышням взяться, - отвел он глаза в сторону.

- Не было, говоришь, - вздохнул Бахметьев.

- Вот вам крест, - перекрестился правой рукой дворецкий, спрятав левую за спину.

- Ну не было, так не было, - понуро развернулся граф и побрел к ожидающим его саням.

Последняя ниточка, связывающая его с Верой, оборвалась. Где искать? У кого спросить?

- В Петербург, - забравшись в сани, буркнул Бахметьев, поплотнее запахнув меховую полость.

***

Особняк Епифановых по столичным меркам был невелик, и располагался довольно далеко от Дворцовой площади, в самом конце Пироговской набережной. Олеся скучала в музыкальном салоне, окна которого выходили на замерзшую во льду реку. Наталья тихонько перебирала струны гитары, разучивая новую мелодию, и изредка поглядывала на сестру, погруженную в меланхолию.

Минул месяц с ужасных событий, стоивших жизни князю Уваровых. Правила хорошего тона не позволяли близким родственникам покойного принимать участия во всех увеселениях сезона. В прошлую седмицу девицы Епифановы вместе с генеральшей посетили литературный вечер у княгини Одоевской. Стареющая светская красавица окружала себя чересчур молодыми поклонниками, людьми искусства всякого рода, как то начинающие литераторы или художники.

По признанию самой Олеси она едва не умерла от скуки в тот вечер. Mademoiselle Епифанова строила весьма грандиозные планы на нынешний светский сезон, но из-за смерти дядюшки все они пошли прахом. Несомненно, ее одиночество и вынужденное заточение могло бы скрасить общение с женихом, но граф Бахметьев, увы, даже не отвечал на ее письма. Однажды она уже писала его матери, жалуясь на невнимание к ней нареченного, но прибегать во второй раз к тому же самому не стала. Графине она писала о жизни в столице, о тех немногочисленных раутах, куда удавалось попасть, не нарушая приличий, которые надобно было соблюдать в связи с трауром по князю Уварову, но ни словом не обмолвилась о том, что Георгий Алексеевич попросту ее игнорирует.

Тоскливо выводя тонким пальчиком на стекле его инициалы, Олеся горестно вздыхала. Под окнами остановилась тройка и привлекла ее внимание. Разглядев того, кто пожаловал с визитом, mademoiselle Епифанова оживилась.

- Никак его сиятельство, - усмехнулась Натали, обратив внимание на нервозность сестры и лихорадочные попытки привести себя в порядок перед большим зеркалом.

- Он самый, - весело сверкнула глазами Олеся.

- Я бы на твоем месте не спешила выказывать радости по сему поводу, - ядовито заметила Наталья, - а не то станет слишком очевидно, что причиной твоей меланхолии являлось именно его отсутствие.

- Надеюсь, у него есть оправдание тому, - поспешила вниз в гостиную Олеся. – А ты разве не спустишься?

Натали пожала округлым плечиком:

- Не хочется.

Пробежав верхний пролет лестницы, Олеся замерла на площадке и перевела дыхание. Придав себе чинный благопристойный вид, девушка неспешно спустилась и неторопливо вошла в распахнутые двери красной гостиной.

- А вот и Олеся, - обрадованно возвестила Татьяна Михайловна, улыбаясь дорогому гостю.

- Mademoiselle, счастлив видеть вас, - склонился над ее рукой Бахметьев.

- Что-то вы долго не навещали нас ваше сиятельство, - попеняла ему Олеся, позабыв о данном самой себе обещании не выказывать графу того, как сильно она скучала без его общества.

- Вынужден был оставить столицу по делам службы, - отозвался Бахметьев.

Упрек, прозвучавший в словах невесты был совершенно справедлив, но Георгий не почувствовал себя виноватым, как то должно было быть, испытывай он к ней хоть малую толику чувства.

- Далеко уезжали? – поинтересовалась она изо всех сил, стараясь показать, насколько ей интересно все, что с ним связано.

- В Пятигорск, - не моргнув глазом солгал Бахметьев, вспомнив об инспекции, что должен был осуществлять в пехотном полку вместо Вершинина.

- О, - протянула Олеся. – Тогда вы быстро обернулись, Георгий Алексеевич.

- Желание видеть вас, несло меня, словно на крыльях, - отозвался Бахметьев в своей обычной манере записного повесы, привыкшего говорить дамам то, что они желали бы услышать.

Олеся зарделась от удовольствия.

- Без вас было невыносимо скучно. Из-за смерти дядюшки мы почти не выезжаем, - вздохнула она.

Татьяна Михайловна тихо кашлянула, призывая дочь вспомнить о хороших манерах и не сетовать на то, что из-за траура, она не может веселиться, как ей того бы хотелось.

- Печально, - согласился Бахметьев. – Представляю, сколь несладко нынче приходится Ольге Михайловна, - уколол он девушку, напомнив той о безутешной вдове Уварова.

Олеся сконфузилась. Ее маменька и Натали частенько бывали с визитами на Литейном у тетушки Ольги, а вот она всегда находила предлог, дабы не ехать.

- Георгий Алексеевич, - указала глазами на нишу в глубине гостиной девушка, - мы могли бы поговорить о нас с вами?

- Как пожелаете, - предложил ей руку Бахметьев.

Проводив свою невесту до уединенного местечка, Георгий Алексеевич усадил ее в кресло, а сам остался стоять, проигнорировав взгляд mademoiselle Епифановой, указывающий на соседнее кресло.

- Маменька полагает, что венчание надобно отложить до Красной горки, - печально вздохнула девушка.

- Я полностью согласен с вашей маменькой, Олеся Андревна, - отозвался Бахметьев.

Олеся нахмурилась:

- Я была уверена, что вы не пожелаете откладывать нашу свадьбу.

- Дело не в моем желании, - все же присел подле нее Георгий Алексеевич. – Еще два месяца продлится траур по князю Уварову, а после начнется Великий пост. Получается, что Господь все решил за нас с вами.

- Вы никогда не говорили мне о своих чувствах, - отчаянно краснея, чуть слышно произнесла девушка.

Георгий Алексеевич откинулся на спинку кресла. Пальцы принялись выбивать дробь по резному подлокотнику. Он, конечно же, полагал, что когда-нибудь Олеся заговорит о том, и даже собирался честно признаться ей, что отнюдь не страсть подтолкнула его к тому, чтобы просить ее руки. Он вовсе не собирался говорить о том, что рассчитывал на протекцию ее отца в продвижении по службе, или о том, что использовал интерес к ней, как предлог, дабы порвать с Ольгой. Ведь есть другие причины, не столь значимые, но куда более благозвучные для ушей девицы. Он мог бы сказать ей, что она очаровательна, что именно такой он желал бы видеть свою жену, а любовь не самое главное. Может быть, им повезет и со временем чувства его к ней переменятся. Не зря же говорят: стерпится – слюбится. Но вслух произнес другое:

- Разве для брака это столь необходимо, Олеся Андревна? – не скрывая иронии, спросил Бахметьев.

- Просто ответьте. Что вы чувствуете ко мне? – не удовлетворилась его ответом Олеся.

- Желаете услышать правду, или то, что придется вам по сердцу? – тихо осведомился граф.

- Вам доставляет удовольствие издеваться надо мной!? – вспылила девушка.

Однако настойчивое желание Олеси, во что бы то ни стало услышать правду из его уст, возымело действие. Желает быть графиней Бахметьевой? Извольте. Придется смириться с истинной:

- Что вы! Нисколько. Я не люблю вас, - глядя ей в глаза, отозвался Георгий Алексеевич.

___________________________________

 » Глава 27

Глава 27



Олеся отвернулась. Сначала Бахметьеву показалось, что она расплачется, но она лишь несколько раз судорожно вздохнула, комкая в руках концы шали, наброшенной на плечи. Справившись с нахлынувшей обидой, mademoiselle Епифанова подняла голову и смерила графа ненавидящим взглядом:

- Ценю вашу откровенность. Но будьте добры, ответьте мне: к чему тогда весь этот фарс с ухаживаниями и помолвкой?

Георгий Алексеевич по достоинству оценил хладнокровие своей невесты. Она не впала в истерику, не закричала о том, сколь сильно ненавидит его, но вместо того спокойно поинтересовалась причинами, подвигнувшими его сделать ей предложение. Олеся ждала ответа, пристально глядя ему в глаза.

- Олеся Андревна, - вздохнул Бахметьев, - вы очаровательная барышня, имеете множество достоинств и мне пришло в голову, что именно такая как вы достойна стать графиней Бахметьевой.

- Жаль, что вы не признались мне в своих чувствах до того, как было сделано оглашение, - холодно произнесла она. – Мы с вами могли бы избежать чудовищной ошибки. Я люблю вас, Георгий Алексеевич, но боюсь, одной моей любви будет недостаточно, дабы союз наш стал по- настоящему счастливым и прочным.

- Еще не поздно все исправить, - тихо обмолвился Бахметьев, глядя поверх ее плеча, не желая встречаться взглядом.

- Поздно! – слово упало между ними будто камень тяжело и веско, заставляя вздрогнуть обоих. – Коли вы желаете, чтобы я разорвала помолвку, то уверяю вас, ваши ожидания напрасны. Я не желаю становиться притчей во языцех для светских сплетниц. Ежели вам так в тягость наносить мне визиты, то до Красной горки мы можем и вовсе не видеться с вами, - поднялась она с кресла.

- Решили в наказание лишить меня своего общества, - поймал конец ее шали Бахметьев, принуждая девушку остаться подле него. – Коли вам так тягостно мое общество, я готов подчиниться вашим желаниям, но подумайте, сколь благодатная почва для слухов наша с вами размолвка.

- Я не желаю лишь навязываться вам, - упорно не глядя на своего жениха, ответствовала Олеся.

- Ваше общество мне отнюдь не в тягость. Более того, оно мне приятно, но вы желали знать истину и лгать вам я не стал.

- Довольно, Георгий Алексеевич. Позвольте нынче оставить вас. Мне надобно свыкнуться с мыслью, что вы ко мне равнодушны, - не сдержав гнева, Олеся таки выдернула конец шали из его руки и спешно удалилась.

Побеседовав еще какое-то время с Татьяной Михайловной, Бахметьев покинул дом Епифановых. Домой возвращаться не хотелось, и впервые за долгое время он отправился в клуб, членом которого являлся уже довольно давно.

Олеся же закрылась в своих покоях, где и прорыдала дотемна, упиваясь собственным горем. Но в то же время помимо обиды проснулись в ней и другие чувства. Она ощутила себя вдруг существом возвышенным и в высшей степени одухотворенным, потому как любовь безответная – есть страдание и только через страдание человек способен вырасти духовно.

Раздумывая над тем, она даже нашла много положительного во всем. Ее любовь, отвергнутая и неразделенная, возносила ее на пьедестал мученицы. Вскочив с кровати, девушка принялась рассматривать себя перед зеркалом. Страдание во взгляде, горделивая посадка головы, казалось, что печаль осветила ее изнутри каким-то неземным светом. О, определенно все то добавляло ей загадочности, сама себе она казалась ныне недосягаемой. Оставалось только приложить все усилия к тому, чтобы увлечь Бахметьева, а после равнодушно отвергнуть его чувства. Что может быть слаще возмездия. «А было бы еще лучше вызвать его ревность», - пришло ей в голову. Несомненно, интерес другого мужчины может способствовать тому, чтобы граф Бахметьев взглянул на нее совершенно иначе, узрел то, что ранее не замечал. Вдохновленная и окрыленная этими мыслями, Олеся кокетливо поправила медово-рыжие локоны и улыбнулась своему отражению.

Именно за любование собственным отражением ее застала Натали.

- Гляжу, огорчение твое уж прошло, - насмешливо заметила старшая mademoiselle Епифанова.

Олеся пожала плечиком, не оборачиваясь к сестре:

- Ехидничать пришла, али по делу? – осведомилась она.

- Маменька просила тебя к ужину звать, - отозвалась Наталья, - а Ульянка как рыдания твои услыхала за дверью, так и побоялась барышню обеспокоить.

Натали с завистью рассматривала отражение сестры в зеркале. Олеся красавицей уродилась, вся в маменьку пошла. Тоненькая что тростинка, волосы яркие, глаза сверкают, а вот Натали столь яркой красоты не досталось, потому как унаследовала она внешность батюшки. Старшая mademoiselle Епифанова была росточка невысокого, и стройностью стана не отличалась, волосы ее были темными и прямыми, тогда как у Олеси в кудри завивались. К тому же в этом году ей уж двадцать пять лет минуло, по всем меркам старая дева, а женихов так и не сыскалось, несмотря на щедрое приданое, что папенька давал за ней.

- О чем горевала-то? – заглядывая в зеркало через плечо сестры, поинтересовалась Натали. – Его сиятельство явились не запылились, а ты слезы льешь.

Улыбка исчезла с лица Олеси, уголки губ скорбно опустились.

- Не любит он меня, - вздохнула девушка, обернувшись к старшей сестре.

- Полно, Олеся, - удивлено обронила Наталья. – Что ты напраслину возводишь. Занят был поди. Маменька вон сказала, что в Пятигорск уезжал.

- Он мне сам признался, - горестно вздохнула Олеся.

Глаза ее вновь наполнились слезами и, спрятав лицо на плече сестры, она вновь зашлась в рыданиях.

- Стало быть, все же гувернантка, - чуть слышно промолвила Натали, поглаживая сестру по спине.

- Что гувернантка? – отняла заплаканное лицо от плеча сестры Олеся.

- Да так слухи ходили, будто он ее в Петербурге содержит.

Тонкие пальчики mademoiselle Епифановой сжались в кулачки, отвернувшись от сестры, Олеся стукнула по зеркалу:

- Ненавижу! Гадина она!

- Да гувернантка-то причем, - вздохнула Наталья. – Коли так, то ее пожалеть только остается. Вот выйдешь замуж за Бахметьева и где она окажется?

- Не желаю больше говорить о ней, - сжала губы в ниточку Олеся. – Идем ужинать. После решу, что делать с этим.

***

Минуло две седмицы в пути. Поутру выехали из Ростова. До Пятигорска оставалось около пятисот верст. Легкая поземка, что мела с утра после полудня превратилась в самую настоящую метель. Лошади замедлили свой бег несмотря на окрики и кнут в руках возницы. Возок остановился.

- Барыня, - заглянул внутрь кучер, предварительно постучав, - не зги не видно, заблудиться раз плюнуть. Уж давайте воротимся, пока не поздно, да переждем.

- Поворачивай, - вздохнула Елизавета Петровна.

Жаровня с углем, поставленная в ногах не спасала от холода, что пробирался под меховую полость и юбки, сковал все члены. Каждая косточка в теле пожилой дамы ныла и просила о покое и тепле. Верочка, спрятав озябшие ладони в муфте, нахохлилась, как воробышек. Даже болонка княгини перестала рычать и пытаться укусить компаньонку своей хозяйки за ноги, а сжалась под юбкой у Веры в поисках тепла.

- Замерзла? – поинтересовалась княгиня у девушки.

Вера кивнула головой и спрятала покрасневший нос в пушистом лисьем воротнике шубки.

- Ничего. Еще седмица и на месте будем, - пробормотала Елизавета Петровна. – Я, Верочка, вот что сказать тебе хочу, - решилась княгиня. – В Пятигорске живет мой дальний родственник по отцу, князь Одинцов. Я в девичестве тоже Одинцовой была, - улыбнулась пожилая дама. – Ему уж пятьдесят должно быть. Стар он, конечно, для тебя, но зато княгиней станешь.

Вера испуганно воззрилась на свою бабку. Конечно, Елизавета Петровна говорила о замужестве, но не словом не обмолвилась, что старика ей в супруги прочит.

- А ежели он не пожелает жениться на мне? – с надеждой на то, что неведомый ей князь непременно откажется от затеи княгини Уваровой, осведомилась она.

- Никуда он не денется. Пойдет под венец, как миленький, - усмехнулась старуха. – Иван Павлович гол как сокол. Живет милостями родни сердобольной, а ему имение и полное содержание. Нет, не откажется.

Вера опустила голову, пряча слезы, повисшие на пушистых ресницах.

- Да ты не плачь, - склонилась к ней княгиня. – Жизнь впереди длинная у тебя, а ему не так много осталось. Одинцов в годах уже, да и здоровьем слаб. Он и в Пятигорск перебрался от того, что столичная погода не по нутру ему. Да и не женился все потому же, что здоровье не позволяло. Впрочем, сама все увидишь. А коли совсем постыло все станет, приедешь ко мне в Покровское. Оно почитай и так твое теперь. Не могу я иначе тебе усадьбу передать. Пока жива в обиду тебя не дам, - закончила княгиня и устало откинулась на спинку сидения.

- Как скажете, - покорно вздохнула Верочка.

Перспектива стать хозяйкой богатой усадьбы отнюдь не радовала, коли для того придется с больным немощным стариком обвенчаться, а потом еще и смерти княгини дожидаться. Не по нутру ей была подобная жизнь, да только выхода не было. Все впереди беспросветно и сумрачно.

Вскоре показались пригороды Ростова. На улицах метель мела не так сильно, как в чистом поле и лошади прибавили ходу. Возок остановился у крыльца того самого постоялого двора, где им уже довелось провести ночь накануне.

- Ваше сиятельство, - склонился перед Уваровой хозяин заведения, едва только княгиня ступила на порог, - никак метель вас застала.

- Метель, голубчик, - вздохнула княгиня, - вещи наши пусть в комнаты отнесут, что мы занимали. До утра подождем.

- Ваше сиятельство, комнаты те заняты уж, - виновато улыбнулся хозяин. – Офицер молодой заехал поутру. Но у меня не хуже имеются, да только окна во двор, а не на улицу.

Уварова кивнула головой, соглашаясь. Прислуга вновь принялась разгружать багаж, а путешественницы отошли к печи погреться.

Молодой человек, занявший комнаты, на которые претендовала княгиня, спустился в общий зал отобедать. Разглядев у печки в самом конце зала двух женщин Вершинин Константин Григорьевич едва удержался от того, чтобы не присвистнуть самым неприличным образом от постигшего его изумления. В молодой спутнице княгине Уваровой он совершенно точно узнал бонну маленькой княжны, которую имел счастье видеть в Летнем саду. Образ молодой женщины долго потом еще не давал ему покоя, он даже стал едва ли не ежедневно посещать Летний сад в надежде встретить прелестницу, но, увы, тщетно.

Вершинин пребывал в растерянности. Подойти к старухе Увровой, когда он не был ей представлен было не совсем прилично, но другой возможности удовлетворить снедающее его любопытство, не существовало. Решившись, Вершинин одернул мундир и зашагал к дамам.

- Madame, mademoiselle, - кивнул он головой приблизившись, - позвольте представиться: поручик Вершинин Константин Григорьевич к вашим услугам.

- Княгиня Уварова Елизавета Петровна, - протянула ему сухонькую кисть княгиня. – Моя воспитанница mademoiselle Воробьева Вера Николавна, - обернулась она к Верочке.

- Счастлив познакомиться с вами лично, - поднес к губам руку Уваровой Вершинин. – Много слышал о вас, но, увы, не имел возможности свести знакомство. Mademoiselle, очень рад знакомству.

- Так это вы наши комнаты заняли? – улыбнулась Елизавета Петровна.

- Сию минуту велю освободить их для вас, - оглянулся в поисках хозяина заведения Вершинин.

- Оставьте ваши хлопоты, поручик, - снисходительно заметила княгиня.

Пока поручик и Уварова обменивались любезностями, Верочка молчала. Она узнала молодого человека, что помог ей отыскать Анну в Летнем саду и нынче гадала о том, узнал ли он ее.

- Позвольте пригласить вас отобедать, дабы возместить вам неудобства, - предложил Константин Григорьевич.

- С удовольствием составим вам компанию, - приняла его приглашение княгиня.

Прислуга расторопно накрыла стол у окна. Через замерзшее стекло было невозможно что-либо рассмотреть, но зато здесь было много светлее, чем в глубине зала. Верочка упорно рассматривала заиндевелые узоры на стекле, стараясь не глядеть на Вершинина. Подали горячее. Княгиня поинтересовалась у поручика, каким образом он оказался в Ростове, и Константин Григорьевич охотно ответил на ее вопрос. Мол, завершил инспекцию Пятигорского пехотного полка и ныне возвращается в Петербург.

- А мы вот напротив в Пятигорск, - заметила княгиня.

- Нынче не сезон, - удивленно обронил Вершинин.

- После смерти Николая Васильевича мне больно нездоровится. Доктора рекомендовали на воды ехать, - ответила княгиня.

- Простите. Слышал о вашем горе. Ужасная трагедия, - тихо отозвался Константин Григорьевич. – Вера Николавна, - обратился он к девушке, - мы с вами ранее нигде не встречались? – осторожно спросил он в нетерпении ожидая ее ответа.

- Возможно. Ваше лицо мне кажется знакомым, - уклончиво ответила Верочка.

Вершинин усмехнулся, но подобным ответом удовлетворился.

- Вера Николавна, вы надолго в Пятигорск? Есть ли у меня надежда увидится с вами в столице? – поинтересовался он. – Надеюсь, княгиня, вы позволите? – обратил он свой взор на пожилую даму.

- Вера Николавна помолвлена с князем Одинцовым, - сухо заметила княгиня.

Будучи в Пятигорске, Вершинин снимал комнаты в довольно приличном доме хозяином которого являлся как раз князь Одинцов. Старый крохобор сдавал комнаты в собственном доме, дабы свести концы с концами.

- Мне известен только один князь Одинцов в Пятигорске, - прищурился Константин Григорьевич. – И тот, кого я знаю, уже довольно в годах.

Вера опустила голову, встретившись с осуждающим взглядом поручика.

- Благодарю за обед, Константин Григорьевич, - поднялась из-за стола княгиня Уварова, оставив без внимания его реплику. – Рада была знакомству. Идемте, Верочка, - устремила она пристальный взгляд на внучку.

Княгиня молча поднялась по лестнице и, дождавшись, когда прислуга отопрет двери, вошла в помещение и только тогда обернулась к следовавшей за ней девушке.

- Вы встречались? – прямо спросила она, имея в виду Вершинина.

- В Летнем саду, когда я была еще гувернанткой у Аннет, - тихо отозвалась Вера. – Аннушка и я потеряли друг друга из виду, а поручик помог мне ее отыскать, - опустив подробности, рассказала девушка.

- Приятный молодой человек, - тихо заметила княгиня. – Не будь в твоей жизни Бахметьева, все могло бы сложиться иначе. Но нынче дорога в Петербург тебе заказана. Узнай он правду, он бы даже заговаривать о продолжении знакомства не стал. Хотя может и сделал бы тебе предложение, но иного толка. Надеюсь, ты меня понимаешь? – осведомилась Елизавета Петровна.

- Да, - вздохнула Верочка. – Я вас понимаю.

- К тому же Петр, наверняка, уже вернулся. Чем дальше ты будешь от него, тем лучше, - нахмурилась Уварова.

- А ежели Петр Родионович узнает где я? – тихо спросила Верочка.

- Все одно, доказать ничего не сможет. Бумаги ты сама сожгла, но береженного Бог бережет. Будем надеяться, что не узнает. Почитай мне, - попросила княгиня, желая сменить тему разговора.

___________________________________

 » Глава 28

Глава 28



Дорога до Петербурга была неблизкая и по приезду в столицу Константин Григорьевич о случайной встрече с mademoiselle Воробьевой в Ростове и думать забыл. Да и что толку думать о девице, коль она обручена с другим? Пусть и приглянулась ему, но на ней свет клином не сошелся. К тому же мысль о том, что он столь сильно ошибся в ней, была неприятна. При первой встрече в Летнем саду Вера Николавна показалась ему неискушенной невинной барышней, трогательной и наивной, один вид, которой вызывал желание оберегать и заботиться о ней, но на поверку mademoiselle Воробьева оказалась особой весьма тщеславной, меркантильной и расчетливой. Как еще можно было объяснить помолвку с престарелым князем, как только не желанием возвыситься? Ничего иного в голову Вершинину не приходило, поскольку Одинцов не был человеком состоятельным, следовательно, именно его титул прельстил маленькую гувернантку. Потому Константин Георгиевич постарался выкинуть из головы все мысли о девице, что столь долго была его наваждением.

К тому же по возвращению на службу перед Вершининым встала неразрешимая задача. Рапорт о проведенной инспекции он написал довольно быстро, поскольку немало повидал подобных документов за время своей службы, хотя самому составлять его пришлось впервые. Затруднения вызвал доклад на высочайшее имя. И дело было не только в том, то Константин Григорьевич не владел даром красноречия, но еще и в том, что командир полка принял его довольно радушно.

Пятигорский полк был сформирован относительно недавно, минуло всего три года и, конечно, имелись разного рода замечания и недочеты, но Вершинину не хотелось бы выставлять человека, отнесшегося к нему столь благожелательно в невыгодном свете. Потому, просидев полдня над чистым листом бумаги, Константин Григорьевич изгрыз кончик не одного пера, но так и не написал ни слова. К тому же Вершинин был свято убежден в том, что не стоит портить отношения с кем бы то ни было. В жизни может пригодиться любое знакомство, никогда не знаешь, каким образом судьба сведет с людьми, что уже встречались на жизненном пути. Этому правилу Константин Григорьевич следовал всю свою сознательную жизнь и до сей поры ни разу не пожалел о том.

Будучи самым младшим из четверых сыновей мелкопоместного дворянина Григория Александровича Вершинина, маленький Костя рано усвоил, что ему вряд ли что-либо достанется от отцовского наследства. Но он был благодарен своему родителю уже за то, что, несмотря на стесненность в средствах, тот изыскал возможность устроить сына в кадетский корпус, который Константин Григорьевич закончил блестяще. Он оказался в числе лучших выпускников То, что не давалось ему в силу врожденных способностей и талантов Вершинин брал усидчивостью и измором, и, в конце концов, упорство в учебе принесло свои плоды - по окончанию корпуса он получил назначение в Преображенский полк, что само по себе стало признанием его заслуг.

Его заметили, и вскоре последовало назначение в Главный штаб. Однако, на этом карьера, столь стремительно пошедшая в гору, застопорилась, и Вершинин надолго застрял в военной канцелярии, перебирая бумаги и донесения. Если бы не случай и не ходатайство графа Бахметьева, он бы и далее просиживал штаны в младших адъютантах штаба. Ему выпала возможность проявить себя, и он старался не ударить в грязь лицом.

День клонился к вечеру, а Константин Григорьевич по-прежнему сидел в своем кабинете, тяжело вздыхая над чистым листом бумаги. В двери настойчиво постучали.

- Entrez! – раздраженно откликнулся Вершинин.

- Бог в помощь, Константин Григорьевич, - насмешливо заметил, входя в помещение граф Бахметьев. – Слышал, вы вернулись, зашел поинтересоваться, как поездка?

- Прекрасно, - саркастически отозвался Вершинин. – Доклад вот пишу.

- Позвольте взглянуть, - выдернул из-под его руки чистый лист Бахметьев. – Вижу, у вас затруднения возникли? – вздернул бровь Георгий Алексеевич.

Вершинин тяжело вздохнул:

- Вы же понимаете, что полк создан не так давно. Само собой, имеются недочеты, но Рукевич замечательный человек и толковый командир. Не хотелось бы выставить его в дурном свете.

- Отчего же не понять, - усмехнулся Бахметьев. – Прекрасно понимаю. Я читал ваш рапорт. Довольно толково написано. Рад, что не ошибся, рекомендуя вас вместо себя, - заметил он. – Вы позволите? - указал он глазами на рабочий стол Вершинина.

Константин Григорьевич тотчас поднялся со своего места, уступая его графу. Георгий Алексеевич, подумав некоторое время, обмакнул перо в чернила и принялся писать. Ровные строчки легко ложились на бумагу, Вершинин едва успевал следить за рукой Бахметьева.

- Мне довелось написать ни один подобный доклад, - как бы между прочим заметил Георгий Алексеевич, не отрываясь от своего занятия, - и хочу вам заметить, я, как и вы не желал никого выставлять в дурном свете. Беда в том, mon cher amie, что дела в армии обстоят везде примерно одинаково, и, покрывая недостатки, мы только усугубляем ситуацию.

- Я понимаю, - пробормотал Вершинин, - но бывают же исключения.

- Бывают, - поднял глаза Бахметьев. – Но в большинстве случаев это скорее закономерность. Повальное разгильдяйство, карьеризм, доносительство процветают пышным цветом. Впрочем, мне ли вам говорить о том. Вы и без того не хуже меня. Взгляните, - протянул он Вершинину два листа, исписанных аккуратным ровным почерком.

Быстро пробежав глазами доклад, Константин Григорьевич поразился тому, сколь хорошо удалось графу изложить все: кратко и емко без ненужных отступлений и подробностей.

- Благодарю вас. Мне бы не удалось так описать все, - с оттенком легкой зависти отозвался Вершинин.

- Пустяки. Умение приходит с опытом, mon cher amiе, - хлопнул его по плечу Бахметьев.

- Георгий Алексеевич, - остановил его уже в дверях своего кабинета Вершинин, - может быть, вы позволите пригласить вас нынче отужинать у Бореля?

- Благодарю, но не сегодня, - улыбнулся Бахметьев. – Нынче меня у Епифановых ждут.

- Позвольте вас поздравить. Слышал о вашей помолвке с mademoiselle Епифановой. Олеся Андревна – очаровательная барышня, - тихо заметил Вершинин.

Георгий Алексеевич окинул своего vis-a-vis пристальным взглядом. Вершинин замялся и отчаянно покраснел:

- Мне, право, неловко вас просить, но не могли бы вы меня представить, - едва слышно выдавил он. – Я слышал, что Наталья Андревна… Наталья Андревна в свет уже не выезжает, а мне бы очень хотелось свести знакомство, - вздохнул он.

- Bien, - согласился Бахметьев, - ожидаю вас в своем экипаже внизу через четверть часа.

Георгий Алексеевич прекрасно понимал, зачем Вершинину вздумалось свести знакомство. За Натальей генерал Епифанов давал довольно приличное приданое, а у поручика в последнее время дела шли совсем неважно. Впрочем, Бахметьев его не осуждал. Мало того, он поражался тому, с каким упорством Вершинин карабкался вверх по служебной лестнице, и ежели женитьба на генеральской дочери могла бы тому поспособствовать, то почему бы не оказать приятелю подобную услугу?

Друзьями они с Вершининым не были, скорее приятелями. Константин Григорьевич давно добивался расположения Бахметьева, а Георгий Алексеевич, не подпуская его слишком близко, поддерживал с ним довольно хорошие отношения. Наблюдая за поручиком, Бахметьев практически не находил у него недостатков за исключением одного: Константин Григорьевич был большим любителем азартных карточных игр.

Именно эта его страсть поспособствовала их сближению с Бахметьевым. За карточным столом Вершинин и Бахметьев встречались не раз. Играя как-то в клубе, Константин Григорьевич вошел в азарт. Ставки все росли, а поручик и не думал сойти с дистанции, продолжая ставить деньги на кон, в надежде отыграться. Бахметьев заподозрил, что в ход пошли уже не только собственные сбережения Вершинина, но и казенные средства, поскольку у поручика таких денег отродясь не водилось. В последний кон, оставшись один на один за карточным столом с Вершининым, Георгий Алексеевич скинул выигрышную комбинацию, позволив поручику сорвать банк.

Быстро попрощавшись, Бахметьев поспешил оставить клуб, не желая, чтобы его обман раскрылся. Однако, Вершинин, всю игру наблюдая за ним, был уверен, что дело нечисто. Пока его шумно поздравляли и пили шампанское за счастливый выигрыш, Константин Григорьевич поднял сброшенные графом карты и побледнел. Догнал он Бахметьева уже на улице, когда тот, остановив пролетку, садился в коляску.

- Pourquoi? (Зачем?), - ухватил он его за рукав, когда граф уже поставил ногу на подножку.

- Это ведь не ваши деньги, - обернулся к нему Бахметьев. – Я мог бы выиграть, а вы бы поутру пустили себе пулю в лоб.

- Но тридцать тысяч… - прошептал Вершинин.

- Я могу себе это позволить.

Сказано то было с изрядной долей сарказма. Мол, нет денег – не садись играть по-крупному. Конечно, первое чувство, что нахлынуло, была обида, но она тотчас улеглась, стоило только Вершинину осознать, что, по сути, Бахметьев спас его от позора и бесчестья. С тех самых пор Константин Григорьевич никогда более не входил в азарт настолько, чтобы забыться. Он играл иногда, но всегда при том держал себя в руках. Эта история так и осталась между ними, она же и послужила тому, чтобы молодые люди сблизились.

Быстро завершив свои дела по службе и, передав доклад, написанный Бахметьевым дежурному адъютанту, Константин Григорьевич поспешил на улицу. Георгий Алексеевич ожидал его, сидя в экипаже, как и обещал. Забравшись внутрь, Вершинин устроился на сидении напротив графа. Карета тронулась. Молчание затянулось.

- Георгий Алексеевич, позвольте полюбопытствовать, - обратился к нему Вершинин. – Как вы находите Наталью Андревну?

- Умна, образована, довольна мила, - не задумываясь, отозвался Бахметьев. – Думаете посвататься? – усмехнулся граф.

- О сватовстве пока речи не идет, - вздохнул Вершинин.

- Ваши дела столь плохи? Может, я могу помочь? – поинтересовался Бахметьев.

- Нет-нет. У меня все в полном порядке, - поспешил его заверить Константин Григорьевич. – Просто пора уже подумать о женитьбе…

- Почему бы и не на генеральской дочери, - насмешливо закончил за него Георгий Алексеевич.

Скулы Вершинина вспыхнули, что стало заметно даже в полумраке экипажа.

- Увы, нам не всем от рождения даны равные возможности, - саркастически отозвался он.

- Не кипятитесь, mon amiе, - пожал плечами Бахметьев. – Я вовсе не желал вас оскорбить.

Вершинин не ответил. Было очевидно, что граф намеренно высказался и нисколько в том не раскаивался. Однако, ради того, чтобы быть введенным в дом к Епифановым, Вершинин готов был молча проглотить подобное унижение. В конце концов, цель оправдывает средства.

В доме Епифановых молодых людей встретили весьма радушно. Натали так и светилась улыбкой, когда Георгий Алексеевич представлял ей Вершинина. Высокий голубоглазый блондин произвел неизгладимое впечатление на девушку. Собрались по обыкновению в малой гостиной, весьма уютной и самой любимой комнате в доме. Желая блеснуть перед гостем своими талантами, Наталья попросила лакея принести из музыкального салона гитару. Ведь она совсем недавно освоила довольно сложную мелодию: старинный цыганский романс, весьма мелодичный и печальный. Олеся также не сводила глаз с нового знакомца. Что и говорить. Вершинин был хорош собой, значит, вполне годился для задуманного ею.

Взяв из рук прислуги гитару, Натали устроилась на софе и несколько раз провела пухлыми пальчиками по струнам, проверяя, не расстроился ли инструмент. Разговоры в комнате стихли, и все внимание присутствующих обратилось к ней. Девушка заметно нервничала и несколько раз не попала в аккорды, что еще сильнее расстроило ее. Олеся не могла скрыть насмешливой улыбки.

- Может, стоило еще немного отрепетировать? – заметила она, поддев сестру.

Наталья ответила ей укоризненным взглядом и отложила инструмент.

- Наталья Андревна, - улыбнулся Бахметьев, указав глазами на гитару, - вы не могли бы мне показать.

- Вы и на гитаре играете? – поразилась старшая mademoiselle Епифанова.

- Совсем немного. Скорее только учусь, - поскромничал Георгий Алексеевич.

На гитаре он играл куда лучше, чем на рояле или клавикордах. Подсев к Натали, он увлеченно внимал ее объяснениям и внимательно следил за проворными пальчиками.

Олеся нахмурилась, вовсе не на то она рассчитывала, желая обратить внимание Вершинина на свою персону. Уж во всяком случае, того, что ее жених станет уделять столько внимания ее сестре, она никак не ожидала. Вершинин, ощущая неловкость, предпочитал помалкивать. Он никак не мог взять в толк, отчего невеста графа Бахметьева взялась столь щедро расточать ему улыбки и всячески пыталась очаровать его. Впрочем, некоторые женщины просто не умели вести себя по-иному. Им непременно надобно быть в центе внимания. Вероятно, Олеся Андревна, как раз относится к подобному типу, решил он для себя. Однако же то, что граф Бахметьев полностью завладел вниманием Натальи, вызвало у Константина Григорьевича немалую досаду. Потому ему только и оставалось, что поддерживать беседу с Олесей и генеральшей.

Младший отпрыск Епифановых Павел участия в разговоре не принимал. Откровенно скучая, он то и дело бросал на мать быстрые взгляды, ожидая разрешения покинуть комнату. Наконец, Татьяна Михайловна смилостивилась и разрешила сыну удалиться. Стараясь не бежать, юноша торопливо покинул гостиную, ведь в покоях Павла его ожидала молоденька горничная, с которой он накануне условился о встрече. О визите графа было известно заранее и, справедливо полагая, что поскольку все семейство будет занято гостем, он сможет без помех погрузиться в пучину порока, под которой подразумевались торопливые мокрые поцелуи и несмелые ласки, что позволяла ему бойкая девица.

Меж тем, показывая Бахметьеву, как брать нужные аккорды, Натали без единой ошибки сыграла романс.

- Браво, Натали! – похвалил ее Георгий Алексеевич.

Девушка зарделась от удовольствия и стала почти хорошенькой. Чем больше улыбалась и светилась счастьем Наталья, тем больше мрачнела ее младшая сестра.

- Он совершенно не любит меня, - трагически шепнула она и отвернулась от Вершинина, сделав вид, что утирает платком слезу.

Впрочем, до настоящих слез было совсем недалеко. Константин Григорьевич столь откровенным признанием был совершенно сбит с толку.

- Вы ошибаетесь, - робко возразил он. – Вы очаровательны, Олеся Андревна. Вас невозможно не любить, - тихо заметил он, желая утешить девушку и сделать ей приятное.

Олеся оживилась:

- Вы, в самом деле, находите меня привлекательной? – кокетливо опустила она ресницы.

- Вне всякого сомнения, - кивнул головой Вершинин, подтверждая свои слова. – Уверен, что и Георгий Алексеевич считает точно также.

- Вы такой замечательный, - расцвела улыбкой mademoiselle Епифанова. – Как же я рада нашему знакомству! Обещайте, что станете бывать у нас.

- Я был бы рад, продолжить знакомство, - запинаясь, ответил Вершинин, ощущая, что пылают даже кончики ушей.

Какая-то двусмысленная ситуация получалась. Он ехал к Епифановым в надежде завоевать благосклонность Натальи, а выходило, что бывать с визитами его приглашала невеста графа Бахметьева. «Нехорошо!» - вздохнул Константин Григорьевич.

Олеся, может быть, споешь? – обратилась к ней Натали, заметив сколь доверительным и тесным стало общение между сестрой и новым знакомцем.

- Охотно, - согласилась Олеся. – Георгий Алексеевич подыграете? – кивнула она на гитару.

- Уверен, у Натальи Андревны получится куда лучше, чем у меня, - с улыбкой отказался Бахметьев.

Олеся недовольно нахмурилась, и, поднявшись с кресла прошла так близко от Вершинина, что задела его колено шелком своих юбок, обдав при этом флером сладковатых духов. Устроившись на софе подле сестры, на месте, которое ей освободил Бахметьев, она сложила руки на коленях и выпрямила спину, подождав, когда Наталья сыграет вступление, запела.

Этот романс на музыку Булахова графу уже доводилось слышать в исполнении своей невесты.

Я тебя с годами не забыла,
Разлюбить в разлуке не могла,
Много жизни для тебя сгубила,
Много слез горючих пролила.

Не отводя пристального взгляда от его лица, с надрывом пела девушка. Бахметьев иронично улыбнулся, однако, заметив с каким выражением на лице, Олесю слушает Вершинин, нахмурился.

___________________________________

 » Глава 29

Глава 29




Бахметьев поначалу не придал значения тому, что Олеся пытается флиртовать с Вершининым. Казалось, что ее отчаянная попытка вызвать в нем ревность, даже забавляла его. Ведь от него не укрылись ни быстрые взгляды украдкой из-под ресниц, ни стремление придвинуться поближе, дабы создать видимость интереса, ни томные вздохи, призванные привлечь внимание поручика.

Игра эта была ему хорошо знакома, а потому особого интереса не вызвала, лишь легкий всплеск раздражения, словно зуд от комариного укуса, безболезненный, но неприятный.

Беспокойство появилось лишь тогда, когда он случайно заметил искорку неподдельного интереса к своей невесте в небесно-голубых глазах самого Вершинина. Впрочем, Константина Григорьевича граф всегда считал человеком разумным и трезвомыслящим, и пока поручик не сделал ничего предосудительного. Следовательно, и беспокоиться было не о чем.

Но все же. Разве не случалось такого, что люди благоразумные, не склонные к драматическим эффектам и порывам, вдруг совершали совершенно безумные поступки под влиянием чувств? Взять хотя бы и его самого. Ежели бы еще полгода назад кто-либо сказал ему, что он поедет в глубинку разыскивать сбежавшую от него девицу, а по возвращению перевернет весь Петербург в ее поисках, он бы рассмеялся в лицо тому человеку, кто осмелился бы предположить подобное! А вот, поди же, и поехал, и искал, правда, поиски не дали результатов, и руки совсем опустились.

При воспоминаниях о Вере, больно кольнуло в сердце. Тоска безысходная, неотвязная его спутница в последние дни, вновь вкралась в душу, притушив краски вечера. Все вокруг сделалось вдруг тусклым и пошлым. Все эти визиты, ухаживания – все стало мелким и незначительным, вызывающим скуку и омерзение. Он сам себе был противен, потому как сидел в этой гостиной в чужом доме и делал вид, что в его жизни ничего не случилось, тогда как случилось то самое, чего всегда старался избегать, отрицая даже саму возможность подобного.

Говорят, что с глаз долой – из сердца вон. Да только не вышло. Не в этот раз. Прежде со временем забывалось, а вот нынче все не так. Два месяца уж минуло, как он последний раз виделся с Верой, а сердце с каждым прожитым днем болело все сильнее, все сильнее тосковало по той единственной, что сумела пробраться в него, завладев им целиком и полностью. Кто бы мог подумать, что графом Бахметьевым вдруг овладеет тоска сердечная? И негде было укрыться от этой тоски, что выматывала душу, отравляла само его существование на этом свете. Хоть волком вой, да все без толку. Ничего нельзя изменить и сознание того неимоверной тяжестью лежало на душе.

Мрачная задумчивость Бахметьева не укрылась от взора mademoiselle Епифановой. Переменившееся настроение графа от ироничной веселости до глубокой меланхолии, Олеся приписала на свой счет и мысленно поздравила себя с тем, что она, похоже, выбрала верную тактику в поведении.

Потеряв интерес к происходящему, Бахметьев засобирался домой. Туда, где можно было бы вволю предаваться собственным грустным мыслям, и никто бы не стал ожидать от него напускного веселья и натужного желания вести остроумные беседы. Вершинин, будучи впервые в гостях в доме на Пироговской набережной, также был вынужден покинуть общество девиц Епифановых вместе с графом Бахметьевым, поскольку столь короткое знакомство не позволяло оставаться там без его сиятельства.

После ухода молодых людей, Олеся поднялась в свои покои. Она осталась очень довольна прошедшим вечером, потому как считала, что ей в полной мере удалось то, чего она так страстно желала: вызвать ревность Бахметьева. Тихонько напевая все тот же романс Булахова, mademoiselle Епифанова готовилась ко сну. Горничная вытащила шпильки, удерживающие замысловатую прическу, и взялась расчесывать медово-рыжие локоны хозяйки, но Олеся выхватила из рук девушки щетку, и, отпустив ту взмахом руки, принялась сама водить ею по волосам, любуясь собственным отражением в зеркале.

Дверь тихо скрипнула, и Натали, облаченная в старый фланелевый капот, тихонько проскользнула в комнату сестры. Присев на край разобранной постели, Наталья не сводила глаз с Олеси.

- Ну, говори, - вздохнула Олеся, отложив щетку и поворачиваясь к сестре.

- Pourquoi? (Зачем?), - тихо поинтересовалась Натали.

- Что зачем? – недовольно нахмурилась Олеся, не желая говорить на тему спектакля, что она устроила вечером в гостиной, стремясь увлечь Вершинина и потому, делая вид, что не понимает, о чем ее спросила сестра.

- Зачем ты пытаешься увлечь Константина Григорьевича, Олеся? Неужто не знаешь, что за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь, - поджав губы, спросила Наталья.

- Полно, Натали. Никого я не пытаюсь увлечь, - отмахнулась Олеся. – Разве моя в том вина, что ты ему не приглянулась?

Натали поднялась и в волнении заходила по комнате, не в силах поверить тому, сколь мелочной и жестокой может быть младшая сестра. Ведь только появилась надежда на то, что ее жизнь может устроиться, и тотчас рухнула в одночасье, когда Олеся по одной только ей понятной прихоти, возжелала обратить на себя внимание молодого человека, пришедшего познакомиться с ней, с Натали.

Старшая mademoiselle Епифанова нисколько не обольщалась мотивами поручика, пожелавшего быть ей представленным, прекрасно понимая, что отнюдь не ее прекрасные очи, побудили того искать с ней встречи, но готова была смириться с тем. Мало ли браков заключается по расчету? Конечно, о браке говорить пока рано, но Вершинин ей понравился, и потому было весьма обидно, что Олеся нисколько не посчиталась с ее чувствами, и как в детстве забирала у сестры понравившихся кукол, так и нынче без всякого стеснения пыталась отбить поклонника.

- Ох! Смотри, Олеся! С огнем играешь! – не сдержала гнева Натали. – Нежели думаешь, Георгий Алексеевич сквозь пальцы станет смотреть на твои проделки?

Олеся хмыкнула в ответ на гневную тираду сестры:

- Пусть знает, что ни он один внимания достоин.

- Да пойми же ты, - с трудом сдерживая рвущуюся наружу злость, продолжила Наталья, - что не станет он терпеть подобное, разорвет помолвку и дело с концом. И прав будет!

- Ты это от того говоришь, что завидуешь мне, - прищурилась Олеся.

- Да, завидую, - кивнула головой Наталья. – Да простит меня Господь, завидую! Отступись, прошу. Он тебе ни к чему, а мне хоть какая-то надежда…

Олеся язвительно улыбнулась. В душе она понимала, что сестра права, но вслух того признать не пожелала:

- Константин Григорьевич довольно хорош собой, сыщется ему невеста, пусть не с таким большим приданым, но помоложе.

Наталья побледнела. Полные яда слова сестры, достигли своей цели. Темные глаза наполнились слезами. Всхлипнув, девушка закрыла лицо руками и стремительно покинула спальню Олеси. Как же давно она не плакала от обиды, что нынче когтями рвала сердце, смирилась с тем, что видно не суждено ей обрести семейное счастье. Тем горше было сознавать, что пусть даже крошечную, пусть даже самую несбыточную надежду у нее отняли просто из прихоти.

Сначала Наталья плакала от обиды на сестру, потом припомнились и иные поводы для слез. Отец ждал наследника, а родилась она, для маменьки она стала сплошным разочарованием, поскольку Господь обделил ее красотой и изяществом, младшая сестра вовсю пользовалась ее добротой и часто искала у нее утешения, забывая о старшей сестре, как только переставала нуждаться в ее обществе. Из всех только младший Павел относился к ней с теплотой и пониманием. Да и то, Наталья остро чувствовала, что Павлуша, более жалеет ее, чем по-настоящему к ней привязан.

Наплакавшись вволю, Натали умыла холодной водой, опухшее лицо. Глаза, превратившиеся в узенькие щелки, невыносимо пекло. Приложив мокрую тряпицу к покрасневшим векам, девушка откинулась на подушку. Что предпринять? Обратить внимание Бахметьева на поведение Олеси? Так, поди, и сам заметил, чай не слепой. Не даром же такой мрачный уходил. Любит, не любит! Далась Олесе его любовь, коли замуж позвал. А она, дурочка, еще и жалела сестрицу, когда та, рыдала по сему поводу. Кто ее-то нынче пожалеет? Наталья тяжело вздохнула. Оставалось только смириться и ждать. Минет Красная горка, Олеся выйдет замуж за Бахметьева, а Вершинин, даст Бог, не передумает искать ее расположения. Уж чего, чего, а терпения ей Господь с избытком отмерил.

***

Простившись с семейством Епифановых, Константин Григорьевич отказался от любезного предложения графа Бахметьева довезти его до дома. Захотелось пройтись, остудить пылающую голову, привести в порядок мысли, что были взбудоражены нынешним визитом. Морозец пощипывал щеки, ветер забирался под полы шинели, но Вершинин не ощущал холода. Пред мысленным взором молодого человека все еще стояла несравненная Олеся.

Стоило прикрыть глаза, и тотчас ему легко представлялись очаровательные черты, в ушах все еще звучал нежный мелодичный голос под ненавязчивый аккомпанемент гитары. Константин Григорьевич остановился, запрокинул голову, придержав фуражку одной рукой. Колючий мелкий снег хлестал по лицу, но Вершинин улыбался. «Как там, у Пушкина? – усмехнулся он. - Звучал мне долго голос нежный и снились милые черты. Господи! Ну, отчего так? А что ежели Бахметьев её и в самом деле не любит? Что ежели родители принуждают ее к этому браку? Нет-нет, не стоит даже думать о том!» По каким бы соображениям сей брак не собирались заключить, его Вершинина, то совершенно не касается. Ему следует забыть о словах, сказанных прерывающимся шепотом, о быстрых взглядах из-под ресниц.

Столь яркая красота не могла оставить его равнодушным и, конечно же, затронула тайные струнки души, заставляя чаще биться сердце, кровь быстрее бежать по жилам. Недаром же щеки весь вечер полыхали румянцем, стоило ему встретиться взглядом с Олесей. «Но, Боже! Как же нехорошо все вышло! - вздохнул поручик. – Ведь Бахметьев просил руки mademoiselle Епифановой, и она ответила ему согласием, стало быть, и думать о ней не стоит». Тем более что такой барышне, как Олеся, ему совершенно нечего предложить.

Уже то, что Бахметьев согласился ввести его в дом к Епифановым, было неслыханной удачей. Его приветливо встретили только потому, что усмотрели в нем возможную партию для Натальи, закрыв глаза на его не слишком благополучное материальное положение. Вздумай он ухаживать за Олесей, даже не была бы она обручена с Бахметьевым, ему тотчас указали бы на дверь.

Подняв воротник шинели, Вершинин зашагал дальше. Пройдет не один десяток лет, прежде чем ему удастся дослужиться до чина полковника, прежде чем удастся собрать какое-никакое состояние, может быть даже купить небольшую усадьбу. Уйдет безвозвратно молодость, увянет красота, которой так щедро наделила матушка-природа, а там и старость не за горами. Да и страсть к азартным играм не раз подводила его. Он мог на протяжении года во всем себе отказывать, экономя каждую копейку, а потом спустить за вечер все сбережения. Кое-какие средства он получал из дома, но то случалось нечасто. Бывало, что и по нескольку месяцев родные не присылали ему ничего кроме писем.

Константин Григорьевич осознавал, что хорош собой, что нравится противоположному полу, потому надеялся, что сумеет очаровать не слишком красивую девицу с хорошим приданым. Ему уже довольно многого удалось добиться на службе, его довольно охотно принимали в приличных домах, правда, не во всех. Финансовое положение было таково, что он никак не мог считаться приличной партией, потому маменьки хорошеньких девиц старались своих чад и близко к нему не подпускать, опасаясь, что он легко мог бы вскружить голову любой из них.

Одно время, после встречи с mademoiselle Воробьевой, Константин оставил, было планы о женитьбе по расчету. Судя потому, что Вера Николавна служила гувернанткой, о приданом и речи не могло идти, но даже это его бы не остановило, коли бы судьба вновь свела их. Он часто фантазировал себе о том, что встречает ее в Летнем саду, и она позволяет ему за ней ухаживать. Они часто гуляют, говорят на различные темы, а потом он, набравшись смелости, просит ее руки. Правда, о том, что будет потом, он старался не думать, ибо ему сложно было представить, каким образом, он сможет содержать семью на триста целковых жалованья, что получал.

Но зато красавец-поручик был желанным гостем в салонах стареющих светских красавиц. Ему неоднократно делали тонкие намеки, что в обмен на его благосклонность могли бы разрешить его финансовые затруднения, но от столь лестных предложений он неизменно отказывался, не собираясь становиться Жигало, игрушкой в руках какой-нибудь престарелой светской львицы.

За этими грустными размышления Константин Григорьевич и не заметил, как дошел до доходного дома, где арендовал крошечную квартиру почти под самой крышей. Вершинин легко поднялся по ступеням, отпер замок в двери и вошел внутрь. Лампу он зажигать не стал. Портьеры на окнах не были задернуты, а из-за выпавшего снега было довольно светло, чтобы не натыкаться на мебель. Аккуратно повесив на вешалку шинель, Вершинин стащил сапоги и прошел из передней в комнату, служившую ему и спальней, и гостиной, и кабинетом одновременно.

Из всей прислуги, был у него только денщик, который нынче спал, примостившись на узком топчане в гардеробной. Будить его Константин Григорьевич не стал, поскольку постель была давно разобрана, только его и дожидалась. Раздевшись, Вершинин забрался под одеяло. Поскольку дрова давно прогорели, а подбрасывать еще слуга не стал, экономя и без того скудные запасы, в комнатах было довольно холодно, и от того у Константина Григорьевича зуб на зуб не попадал. Поворочавшись некоторое время, Вершинин поднялся, снял с вешалки шинель и набросил ее поверх одеяла. Стало немного теплее, но сон по-прежнему не шел.

Все не давали ему покоя мысли о девицах Епифановых. Растревожила Олеся его сердце, а вот Натали напротив, не задела никаких струн в душе. Бахметьев прав был, когда говорил, что она умна, образована и довольна мила. От себя Константин Григорьевич бы еще добавил, что она очень добра, но все эти достоинства меркли рядом с красотой ее младшей сестры. А уж то, что Олеся столь недвусмысленно пыталась дать понять, что благосклонно приняла бы его ухаживания, и вовсе лишало покоя. Как бы то ни было, Вершинин решил для себя, что попытка увиваться за чужой невестой, чести ему не сделает.

Поутру поручик проснулся рано, едва забрезжил рассвет. Проспав чуть более трех часов, он, тем не менее, чувствовал себя довольно бодрым и полным сил. Спать он лег, не ужинавши, и потому утром от голода даже слегка кружилась голова. На Дворцовую площадь Константин Григорьевич отправился пешком, дабы не тратиться на извозчика, по пути зашел в дешевый трактир, заказал себе завтрак, что выходило дешевле, нежели содержать кухарку. Вершинин не жаловался, он привык. По крайней мере, он жил один и ему не приходилось ломать голову над тем, где взять средства, дабы содержать семью, как многим из знакомых ему офицеров. Скудное армейское жалованье давно стало предметом невеселых шуток среди младших офицерских чинов. Чуть получше жили гвардейцы, а Константину Григорьевичу, как младшему адъютанту Главного штаба и вовсе было грех жаловаться.

Снегу за ночь намело немало, дворники чистили подъезды и дорожки к господским домам, мастеровые, рабочие, прислуга, спешили по своим делам, протаптывая дорожки в сугробах. Вершинин чуть замедлил шаг у цветочной лавки. Покупать цветы зимой было безумным расточительством с его стороны, но ему подумалось, что подобным подарком он мог бы дать знать Наталье, что заинтересован в продолжении знакомства с ней. Решившись, Константин Григорьевич толкнул дверь и вошел внутрь. От цветочного аромата, витавшего в тесном помещении, закружилась голова. Молодая продавщица оценила его благосостояние одним взглядом, и улыбка тотчас исчезла с хорошенького личика.

- Чем могу служить, сударь? – вяло поинтересовалась она.

Вершинин промолчал, рассматривая выставленные на продажу цветы.

- Во что мне сей букет обойдется? - указал он на белоснежные розы.

- Десять рублей, - не моргнув глазом ответила девица.

- Беру, - вздохнул Константин Григорьевич, доставая потрепанное портмоне.

- Сами понесете, али доставить? – поинтересовалась девушка.

- Доставить, - махнул рукой Вершинин, оплачивая еще и услуги посыльного.

К букету поручик приложил свою карточку и короткую записку на имя Натальи. Указав адрес, он расплатился и вышел.

Спустя час мальчишка-посыльный, явился к дому на Пироговской набережной с корзиной, самым тщательным образом укутанной старыми газетами. Постучав в двери парадного, юноша звонким голосом попросил швейцара передать букет барышне и умчался прочь, оставив озадаченного слугу в одиночестве.

- Что застыл на пороге? – недовольно бросил дворецкий, проходя мимо. – Двери прикрой плотнее, выстудишь всю переднюю.

- Да вот, барышне велели передать, а какой не сказали, - пробормотал швейцар, протягивай корзину дворецкому.

- Так, поди, Олесе Андревне, - забирая у него из рук цветы, отозвался дворецкий. – Я сам снесу.

Перед дверью в покои младшей mademoiselle Епифановой, дворецкий торопливо убрал газету, в которую была обернута корзина с цветами и постучал.

- Войдите! – отозвался нежный девичий голосок.

- Олеся Андревна, вам тут цветы принесли, - входя в комнату, доложил слуга.

- Цветы? От кого? – оживилась девушка, принимая из рук прислуги корзину.

- Вытащив карточку из букета, Олеся улыбнулась.

- Благодарю, голубчик. Можешь идти.

Слуга поспешил удалиться. Спустившись в столовую, где собирались подавать завтрак, дворецкий швырнул в камин смятую газету. Ударившись о каминную решетку, бумажный ком немного развернулся и из него выпал сложенный вчетверо лист бумаги. Слуга попытался было достать письмо, но не сумел. Бумажный лист быстро занялся пламенем, а дворецкий только попортил свои белые перчатки.

___________________________________

 » Глава 30

Глава 30



Меланхолия, навалившаяся с вечера, поутру никуда не делась, лишь приняла еще большие размеры и глубину. Бахметьев без аппетита поковырялся вилкой в тарелке за завтраком, сделал выговор лакею, наливавшему кофе из кофейника за то, что тот под тяжелым пристальным взглядом хозяина дрогнувшей рукой пролил несколько капель на скатерть, выбранил камердинера, потому как сапоги, по мнению Георгия Алексеевича, оказались недостаточно хорошо начищены и попенял кухарке за жидковатый кофе.

На службу Георгий Алексеевич явился в самом скверном расположении духа, потому досталось караульным на входе в здание штаба, молоденькому корнету, исполнявшего обязанности секретаря и даже Вершинину, вздумавшему поблагодарить графа за написанный накануне доклад.

С Константином Григорьевичем Бахметьев был особо язвителен. После ему сделалось невыносимо стыдно за свое поведение, ведь отнюдь не Вершинин был причиной его дурного настроения.

После полудня, будто желая еще сильнее растравить душевные раны, Бахметьев оправился в апартаменты на Фонтанку. В квартире все было так же, как в то время, когда Вера жила здесь. В гостиной на столе лежали неоконченные работы юной художницы, в глиняном стакане стояли кисточки, платья, что он покупал ей, аккуратно висели в гардеробной. Казалось, что она вышла ненадолго и вот-вот должна вернуться.

Георгий Алексеевич бесцельно бродил по комнатам. Прислуга, которая по-прежнему продолжала жить в квартире, в страхе притихла, не зная, чего ожидать от графа. Жалованье он платил исправно, но с тех пор, как исчезла mademoiselle Воробьева, в квартире ни разу не появлялся, потому нынешний визит вызывал тревогу и недоумение.

Рывком открыв двери в гардеробную, Бахметьев застыл на пороге. Здесь все еще витал едва различимый аромат ее духов. Георгий Алексеевич прошелся вдоль вешалок, провел ладонью по одежде. Шарф цвета лаванды соскользнул с вешалки и упал на пол. Бахметьев наклонился, поднял его и зарылся лицом в тонкий шелк. Ее запах: смесь фиалки и резеды, он узнал бы его из тысячи других.

Скомкав шарф в кулаке, Бахметьев засунул его в рукав мундира. Дарья, осторожно подсматривавшая из-за приоткрытой в будуар двери, испуганно охнула, встретившись с ним взглядом. Глаза графа могли прожечь насквозь, столь неприкрытая ярость бушевала в них. Отшатнувшись от двери, горничная поспешила уйти, но он в два шага настиг ее и больно ухватил за руку.

- Собирайся, в Бахметьево поедешь, - зло произнес он. – Довольно без дела здесь околачиваться.

- А с этим что делать? – обвела глазами спальню и гардеробную Дарья.

- Мне все равно, - окаменело лицо Бахметьева. – Ежели что приглянулось, можешь себе забрать, остальное выкинуть.

- Как выкинуть?! – ахнула Дарья. – А коли Вера Николавна вернется?

- Не вернется! – выпустил ее руку Бахметьев.

- И рисунки выкинуть? – робко спросила горничная.

Бахметьев задумался, а потом молча кивнул и, развернувшись на каблуках, поспешил в переднюю, желая покинуть это место и никогда более сюда не возвращаться. Все! Довольно! Пора проститься с прошлым.

Из квартиры на Фонтанке он поехал прямиком к Ляпустину. Велел тому рассчитать остальную прислугу. Валериан Иннокентьевич осмелился поинтересоваться дальнейшими указаниями графа относительно поисков mademoiselle Воробьевой, на что получил ответ, что все поиски следует прекратить и никогда более об этом даже не упоминать.

Вернувшись к себе на Литейный, Георгий Алексеевич заперся в кабинете с графином бренди. Налив полный стакан, Бахметьев присел на край стола, вытащил из рукава шарфик и пропустил нежный шелк меж пальцами. Подбросил его в воздух и проследил глазами, как тот медленно опустился на пушистый ковер у его ног. Поддев его носком сапога, отпихнул сиреневый лоскут в сторону и отвернулся. Отпив большой глоток из стакана, поперхнулся. Гортань обожгло, потеплело в груди, расслабляя скованные напряжением мышцы шеи и плеч. Допил и снова налил. Достал из портсигара сигарету, чиркнул спичкой и закурил. Сизый табачный дым повис над столом. Голова закружилась, но Бахметьев вместо того, чтобы потушить сигарету сделал еще одну глубокую затяжку. Слегка пошатываясь, наклонился и поднял злополучный шарф, дошел до камина и медленно опустил его в тлеющие угли. Ткань задымилась, съежилась и занялась ярким пламенем, а он все стоял и смотрел, как догорает последняя ниточка, связывавшая его с Верой.

- Вот и все, - усмехнулся он, когда от тонкого шелка осталась лишь горстка пепла.

Ежели бы еще можно было и память сжечь, как этот шарф. Но все же стало легче. Сия страница в его жизни была перевернута, пусть и осталась недописанной до конца, но более ничего не хотел вписывать в эту историю. Все с самого начала было в ней неправильно. С Верочкой он совершал одну ошибку за другой. Не надобно было так близко, так мучительно близко подпускать ее к себе. Она должна была остаться для него всего лишь очередным увлечением, а не ноющей раной в сердце. Более он не совершит подобных ошибок.

***

Вершинин ждал письма или записки от Натали, но проходили дни, седмица за седмицей, а весточки все не было. Он более не осмелился бывать у Епифановых, потому как молчание Натальи расценил как отказ. Что ж, оставалось смириться. Сам виноват. Вместо того чтобы попытаться произвести впечатление на свою предполагаемую невесту, он совершенно ослепленный красотой ее сестры, весь вечер не сводил глаз с Олеси. Стало быть, его увлеченность чужой нареченной не осталась незамеченной, и того ему не простили.

Минула зима. Столица с размахом гуляла Масленицу. Однако Вершинину было не до веселья, поскольку гулять ему было не на что, а за чужой счет было неловко, хотя и звали неоднократно. Отношения с Бахметьевым испортились с того момента, как состоялся разговор в кабинете графа, на следующий день после визита к Епифановым. Константин Григорьевич был бы рад простить Бахметьеву его резкость, поскольку понимал причины, ее вызвавшие, да только Георгий Алексеевич его сторонился, удостаивая лишь холодным кивком при встрече.

В последний день масленичной седмицы, в воскресенье, Вершинин решил пройтись. Сидеть дома в четырех стенах было совершенно невыносимо. Тем более, когда, казалось бы, даже воздух Петербурга пропитался весельем и ожиданием скорой весны. Бесцельно слоняясь по улицам города, он добрел до Адмиралтейской площади. Вся площадь была застроена деревянными балаганами и огромными ледяными горками, с которых с визгом и криками скатывались все желающие. Продавали блины и сбитень, было шумно и весело. Пестрая компания цыган собрала вокруг себя зевак, наблюдавших, как молодой цыган в ярко-красной шелковой рубахе заставлял тощего медведя ходить на задних лапах и проделывать различные трюки.

Константин Григорьевич, завороженный громкими криками, подбадривающими медведя, мельканием ярких цыганских шалей и юбок тоже остановился.

Кто-то толкнул его в плечо и Вершинин обернулся. Молодой человек, совсем еще юноша залился смущенным румянцем и торопливо извинился. Лицо мальчишки показалось Вершинину знакомым. Рассеянно кивнув в знак того, что извинения приняты, Константин Григорьевич собирался пройти дальше, но встретившись с сердитым взглядом зеленых глаз, замер.

- Олеся Андревна, - снял он фуражку, приветствуя mademoiselle Епифанову, - очень рад видеть вас, - склонился он над ее рукой, затянутой в замшевую перчатку, которую Олеся соизволила вынуть из беличьей муфты.

- Константин Григорьевич, - протянула девушка, - давненько мы не виделись.

- Да, довольно давно, - согласился Вершинин. – А Наталья Андревна разве не с вами?

- Натали? Нет, - рассмеялась Олеся. – Ей нездоровится, она осталась дома. Мы с Павлом Андреевичем, - кивнула она на брата.

- Как жаль, - вздохнул Вершинин. – Передавайте ей мои пожелания скорейшего выздоровления.

- Непременно, - кивнула головой девушка.

Вершинин собирался откланяться, но тонкая рука mademoiselle Епифановой проскользнула под его локоть и легла на рукав шинели.

Павел шагал вслед за сестрой и молодым офицером, стараясь не упустить их из виду, но в тоже время не подходя слишком близко, повинуясь молчаливой просьбе Олеси дать ей поговорить с поручиком наедине.

- Отчего вы перестали бывать у нас? – понизила голос девушка.

- Мне казалось, это очевидно, - также тихо ответил Вершинин.

- Вы прислали мне роскошный букет. Признаться честно, я ждала вас.

Вершинин изумленно взглянул на свою спутницу, но она смотрела прямо, туда, где цыгане устраивали новое представление с гаданием по руке всем желающим.

Подстроившись под неторопливый шаг девушки, Константин Григорьевич размышлял над тем, как сообщить ей, что произошла ошибка, и букет предназначался вовсе не ей.

- Олеся Андревна, произошла ошибка… - вздохнул, решившись сказать правду Вершинин.

- Я понимаю, - перебила его девушка. – Я понимаю, о чем вы желаете сказать, - потупила она взор и заговорила едва слышно. – Я привыкла к мысли, что стану женой Георгия Алексеевича, но то было до знакомства с вами, - подняла она голову и заглянула ему в глаза. – С того вечера все переменилось. Я думала о вас, а потом получила те цветы в подарок… Господи! – вздохнула она. – Я не должна вам говорить этого. Вы мне не безразличны…

- Олеся Андревна, - смутился Вершинин, - цветы были ошибкой.

- Я знала, что вы человек чести, - вздохнула Олеся. – Я понимаю, ваши чувства. Мне так нелегко говорить о том. Я тоже совершила ошибку, опрометчиво дав свое согласие стать женой Георгия Алексеевича. Он совершенно равнодушен ко мне. Вы не представляете, какая жизнь меня ждет, без любви, - на глаза mademoiselle Епифановой навернулись слезы. – Неужели я столь многого желаю? Я всего лишь хочу быть любимой и желанной, а не постылой женой.

- Может быть, пока еще не поздно, вам стоит объясниться с графом, - осторожно заметил Вершинин.

- Он не поймет, - тихо всхлипнула девушка, приложив к глазам платочек. – Он совершенно бесчувственный человек. Я говорила с ним, но он даже выслушать меня не пожелал.

- Вы собирались расторгнуть помолвку? – искренне удивился Вершинин.

- Я спросила его о том, зачем ему понадобился весь этот фарс с ухаживанием и предложением руки и сердца, - невесело усмехнулась Олеся. – И знаете, что он мне ответил? – остановилась она, вынуждая и Вершинина замедлить шаг.

- Не имею ни малейшего представления, - отозвался Константин Григорьевич.

- Он ответил, что считает меня достойной титула графини Бахметьевой. И заметьте, ни слова о том, что чувствует ко мне.

- Печально слышать, - вздохнул Вершинин, искоса поглядывая на свою собеседницу.

- А потом вы пришли к нам. Я понимаю, что вы желали свести знакомство с Натали, но оказалось, что мы оба не властны над собственным сердцем, Константин.

Вершинин остановился. Олеся запрокинула голову вверх глядя ему в глаза. Слезы повисли на роскошных темных ресницах, пухлые соблазнительные губы были чуть приоткрыты, будто приглашая к поцелую. Сердце замерло в груди и ухнуло вниз в сладкую пропасть.

- Обещайте, что я еще увижу вас, - тихо прошептала она. – Обещайте, Constantin.

- Обещаю, - сорвалось с губ Вершинина.

Приподнявшись на носочки, Олеся коснулась губами его щеки и, не оборачиваясь, зашагала прочь.

«Боже мой, - простонал про себя Вершинин. – Что же я делаю? Что делаю? Верно, я с ума сошел!»

На другой день, он получил записку без подписи, написанную аккуратным круглым почерком. Олеся сообщала, что на будущей седмице будет на воскресной службе в Казанском соборе. Прочитав послание, Вершинин тотчас сжег записку и решил, что не пойдет на встречу с mademoiselle Епифановой. Но пришло воскресенье и рано утром, надев под шинель парадный мундир, Константин Григорьевич направился к Казанскому собору.

Сняв фуражку с головы, Вершинин шагнул под своды храма. В этот день прихожан собралось немного, и он почти сразу разыскал глазами ту, ради которой пришел. Остановившись за ее спиной, Константин Григорьевич перекрестился.

- Я думала вы не придете, - услышал он тихий шепот.

- Я же обещал, - прошептал он в ответ.

Пожилая матрона, стоявшая неподалеку, недовольно шикнула на них и окинула обоих гневным взглядом. Рука Олеси опустилась и проскользнула в его ладонь.

- Жду вас на крыльце в правом крыле, - быстро шепнула девушка, и поспешила к выходу.

Константин Григорьевич оставался в храме еще с четверть часа, а когда прихожане потянулись к потиру, дабы причаститься, вышел вслед за Олесей. На улице было довольно ветрено. Олеся нахохлившись, подняв воротник шубы и спрятав руки в муфту, переминалась с ноги на ногу. Тонкие модные сапожки совсем не грели.

- Простите, что заставил ждать, - извинился Вершинин за задержку.

Все то время, что он оставался внутри Константин Григорьевич раздумывал над последствиями решения, что собирался принять. Олеся улыбнулась, однако улыбка не затронула ее глаз, но Вершинин того не заметил. Взгляд его был прикован к алым губам девушки.

- Вы одна нынче? – поразился Константин Григорьевич.

- Наш возница с другой стороны храма ожидает, - отозвалась Олеся, стуча зубами.

- Здесь довольно холодно, - задумчиво произнес Вершинин. – Не лучшее время для прогулок. Позвольте я вас до дому провожу.

Олеся кивнула, и Константин Григорьевич, взяв ее под руку, помог ей спуститься с крыльца. Дойдя до противоположного конца колоннады, Вершинин остался стоять за колонной. Mademoiselle Епифанова сообщила вознице, что желает пройтись по Невскому, и просила обождать ее у Дворцовой площади. Отпустив коляску, Олеся вернулась к своему спутнику.

- У меня совсем немного времени, - с сожалением вздохнула она. – Константин Григорьевич, - опустила она глаза, - я понимаю, что поступаю дурно, встречаясь с вами, но ничего не могу с собой поделать. Желание видеть вас… - замялась она, подбирая слова.

- Не надобно слов, - ответил Вершинин.

Константин огляделся. Здесь между высоких массивных колонн их не было видно со стороны. Шагнув к ней, поручик обнял девушку одной рукой за тонкую талию, другой обхватив хрупкие плечи. Склонившись, он лишь слегка коснулся губами ее губ. Олеся уцепилась за его плечи, отвечая на поцелуй. Ее кокетливая шляпка слетела с головы и повисла на шелковых лентах за ее спиной. Рыжие локоны рассыпались по спине, ветер подхватил их и швырнул в лицо Вершинину. Константин отстранился от девушки, поправил рыжие пряди, упавшие ей на глаза.

- Олеся Андревна, я люблю вас, - выдохнул он.

Глаза девушки блеснули в неярком свете ненастного весеннего утра. Она промолчала в ответ. Лишь поднялась на носочки и сама прижалась губами к его губам. Вершинин тихо простонал ей в губы, стискивая в крепком объятии стройный стан. Сердце тяжело билось в груди, в ушах шумело, кровь стучала в висках.

- Олеся Андревна, будьте моей женой, - оторвавшись от ее губ, прошептал он.

Олеся отрицательно покачала головой.

- Я не могу. Я другому обещалась.

- Я сам поговорю с Георгием Алексеевичем, - не выпуская из рук ее ладони, заговорил Вершинин.

- Не надобно, - опустила глаза Олеся. – Я не смогу стать вашей женой, Константин Григорьевич. Вы очень дороги мне, - опустила она глаза, - но мои родители никогда не согласятся на этот брак.

- Ну что же делать тогда? – искренне недоумевал Вершинин.

- Мы могли бы видеться с вами иногда.

- Пусть будет так, - вздохнул Константин.

Олеся поправила шляпку и, затянув потуже ленты, оперлась на предложенную поручиком руку. В полном молчании они дошли до конца Невского проспекта. Остановившись на набережной Невы, Олеся, вынула руку из муфты, стянула перчатку и осторожно прикоснулась кончиками пальцев к щеке Вершинина. Перехватив ее запястье, Константин Григорьевич, поцеловал раскрытую ладонь девушки, и сжал в руке изящную кисть.

- Я напишу вам, - быстро произнесла она, выдергивая ладошку из его руки.

- Я буду ждать, - отвечал он, глядя ей вслед.

Она ни разу не обернулась, но тем не менее, ощущение пристального взгляда за спиной не покидало ее до того самого момента, пока она не свернула к Дворцовой площади. Забравшись в коляску, Олеся вытащила руки из муфты и схватилась за пылающие щеки. Никогда еще ее так не целовали. Ох, и сладкий это был поцелуй! В груди, будто пустота образовалась, и сердце вдруг замерло, а потом ухнуло в эту пропасть, голова закружилась, и даже колени затряслись. А потом сделалось так жарко, так горячо, и хотелось, чтобы он целовал ее и дальше, да только страх быть застигнутой, заставил ее отстраниться. «Ах, какие руки сильные и нежные, - вздыхала девушка. – Если бы Бахметьев хоть раз так поцеловал!». И как же хотелось самой коснуться его, запустить пальцы в золотистые кудри, обхватить рукой сильную шею, прижаться всем телом к такому высокому, статному, к такому сильному и… желанному, покраснела она от греховных мыслей.

___________________________________

 » Глава 31

Глава 31



Константин Григорьевич смотрел вслед Олесе до тех пор, пока она не скрылась из виду. С Невского проспекта Вершинин отправился домой пешком. Когда же приятное возбуждение, вызванное близостью mademoiselle Епифановой, растворилось в холодном мартовском воздухе, к нему вернулась способность рассуждать здраво и молодой человек заметно приуныл.

Олеся Андревна промолчала в ответ на его признание, отказала ему, когда он просил ее руки, но при том предположила, что они могли бы видеться иногда. Стало быть, ему отводилась роль любовника будущей графини Бахметьевой.

Первой мыслью было все же встретиться с Георгием Алексеевичем, поговорить с ним начистоту. Признаться в собственных чувствах к его невесте, и пусть тогда его сиятельство решают, как поступить. Но тотчас вспомнился страх, что мелькнул в глазах девушки, едва только он заикнулся о том, что сам все устроит и переговорит с ее женихом. Верно, Олеся очень желала стать графиней, а Вершинин, увы, не был обладателем столь громкого титула. Никогда она ему не простит подобного самоуправства, не настолько он дорог ей, дабы она пожертвовала возможностью занять столь видное положение в обществе.

Сама мысль о тайных встречах, супружеской неверности, необходимости таиться ото всех, была Вершинину весьма неприятна. К тому же наставить рога Бахметьеву было чревато не только грандиозным скандалом в обществе, но и отнюдь совершенно не призрачной возможностью встретиться с графом на рассвете, где-нибудь в весьма уединенном месте. Да и поступить так с человеком, который сделал для него немало хорошего, Вершинин не мог. Только представив себе, что придется едва ли не ежедневно видеться с Бахметьевым на службе, здороваться, вести беседы, как ни в чем не бывало, Константин Григорьевич замедлил шаг и остановился посреди улицы. Мимо прогромыхала пролетка, едва не задев его, но он даже не обратил на то внимания.

Нет. Поступить так, значит, навсегда потерять уважение к самому себе. Подобное противоречит всему тому, во что он привык верить, и совершенно не совместимо с понятиями офицерской чести. Ему следует выкинуть из головы все мысли об Олесе. Не будь она помолвлена с Бахметьевым, можно было бы попытаться побороться за ее внимание, хотя при выборе между ним и графом, его попытка загодя была обречена на провал. Но, по крайней мере, он не испытывал бы при этом угрызений совести. А так… остается только отступиться и попытаться забыть обо всем. Он сумеет справиться с чувствами, что испытывал к mademoiselle Епифановой и продолжит жить, как жил.

Оставалось только написать о принятом им решении Олесе, поскольку вряд ли у него хватит духу противостоять соблазну при личной встрече с ней. По возвращению домой, Константин Григорьевич решил, не откладывая объясниться с mademoiselle Епифановой, пока не угас этот порыв, и метущаяся душа не передумала явить миру благородство его натуры. То, что казалось ему столь простым и понятным, пока он размышлял над своими чувствами к Олесе по дороге домой, никак не желало облечься в слова и перенестись на бумагу. Какими словами можно было объяснить Олесе принятое им решение? Благородством? Нежеланием запятнать собственную честь, столь бесчестным поступком? Полно! Поймет ли она его? Ведь для женщины нет ничего важнее тонкой и эфемерной материи, называемой чувствами. Разве не ради того она встречалась с ним за спиной своего жениха?

Вершинин отложил перо и стиснул ладонями виски. Как же это мучительно подбирать слова, дабы не обидеть, не ранить ненароком неосторожно! А может, стоило написать о том, что он не желал делить ее ни с кем? Ухватившись за эту мысль, он вновь взялся за перо.

«Олеся Андревна, я прошу извинить меня за то, что решил доверить бумаге все те слова, что должен был Вам сказать при личной встрече. Видит Бог, я не способен принять Вашего отказа стать моей супругой и довольствоваться той малой унизительной ролью, что Вы отвели мне. Нет ничего более ужасного, чем знать, что Вы принадлежите другому и видеться с Вами лишь украдкой. Иными словами, я не желаю делить Вас ни с кем, даже с будущим супругом. Потому мне остается только пожелать Вам счастья и отойти в сторону, дабы никогда мои чувства к Вам не бросили даже тени на Ваше доброе имя и репутацию. Прощайте. К.В.»

Перечитав еще раз эти несколько строк, Константин Григорьевич запечатал письмо в конверт, указав лишь имя адресата, и велел денщику незамедлительно отнести послание в дом на Пироговской набережной.

После свидания с Вершининым Олеся пребывала в весьма благостном расположении духа. Вспоминая каждое касание его губ, девушка заливалась смущенным румянцем. Оттого, какие незабываемые ощущения пробудил в ней поцелуй, бросало в жар, но стоило подумать о том, что кто-нибудь мог увидеть их, как тотчас озноб пробирал до самых костей, а от страха приподнимались короткие волоски у основания шеи.

Но как же восхитительно было то томление, что теснило грудь, бушевало в крови, не давая покоя. Она не могла подобрать описание тому ощущению неизведанной ранее легкости, что поселилось внутри нее, той истоме, что разливалась по всему телу, стоило только вспомнить ощущение тяжести его сильных рук на собственной талии, нежность крепких объятий. Все это затмевало даже опасность разоблачения.

Письмо от Вершинина в тот же день после их краткого свидания, стало для Олеси полной неожиданностью. Едва дворецкий вручил ей конверт, девушка заперлась в своих покоях, дабы без помех прочитать письмо, но его содержание радости ей не доставило. Улыбка, поначалу осветившая ее лицо, как только она поняла, кто именно к ней писал, исчезла, после прочтения.

«Надо же какой благородный!» - усмехнулась она сквозь слезы, что выступили на глазах, едва до нее дошел смысл, адресованного ей послания. Вершинин отказывался становиться ее любовником, мало того намекал на то, что все их встречи следует незамедлительно прекратить. Олеся в сердцах смяла лист и швырнула его через всю комнату. Приземлившись у ножки туалетного столика, он ярко выделялся белым пятном на темно-красном ковре. Даже через пелену слез, Олеся не могла отвести от него взгляда. Поднявшись с кровати, она стремительно пересекла комнату, подняла злополучное письмо и, бережно разгладив его на поверхности туалетного столика, вновь взялась перечитать, не замечая, как слезы капают на бумагу и чернила расплываются радужными пятнами на ней.

А ведь все было так хорошо придумано ею! Даже, ежели бы ей не удалось пробудить какие бы то ни было чувства в Бахметьеве, у нее всегда был бы человек, с которым она могла бы найти утешение, в чьих объятьях могла бы испытать то, в чем будущий супруг ей загодя отказывал.

- Ну, это мы еще посмотрим, - прошептала она самой себе, складывая письмо и убирая в самый нижний ящик комода под стопку нижнего белья.

***

В Пятигорск утомленные путешественницы въехали в ненастных январских сумерках. Из-за случившейся накануне оттепели неглубокий снежный покров почти полностью растаял, оставив, небольшие грязно-серые островки в местах недоступных прямым солнечным лучам.

Измученные лошади с трудом тащили груженый возок по раскисшей влажной земле. Сам городок не произвел на Веру того впечатления, что она ожидала. Он показался ей грязным и неухоженным. Серые унылые дома, чавкающая грязь под ногами, голые ветви деревьев и кустарников простирались к серому ненастному небу.

Дом князя Одинцова, расположенный на некотором возвышении над остальным городом, был довольно большим, но из-за несостоятельности своего хозяина давно не ремонтировался и являл собой зрелище весьма удручающее. Особняк окружал довольно запущенный сад, чугунные кованые ворота, ведущие на короткую подъездную аллею, являвшиеся когда-то образцом кузнечного искусства, ныне были покрыты пятнами ржавчины.

Однако гостей ждали. Потому как стоило только возку с гербами князей Уваровых появиться перед воротами, сторож тотчас бросился отворять их и помог кучеру ввести на территорию усадьбы уставших лошадей. Княгиня, опираясь на руку лакея, выбралась из возка и огляделась, неодобрительно пождав губы, после совершенного ею беглого осмотра. Она и не думала, что дела Одинцова обстоят настолько неважно. Что ж, тем проще будет его уговорить жениться на Верочке в обмен на содержание и на то, чтобы привести в порядок его дела, включая усадьбу.

Вера, ступившая на землю вслед за бабкой, замерла перед крыльцом. Как же не хотелось подниматься по ступеням, не хотелось знакомиться с человеком, который возможно вскоре станет ее супругом! И только когда Елизавета Петровна оглянулась, взглядом вопрошая о причинах задержки, Вера пересилила себя и ступила на крыльцо.

В передней оказалось довольно темно. Дворецкий в потертой ливрее встретил их, держа в руках одну единственную керосиновую лампу. Видно было, что хозяин экономит не только на прислуге, но и на освещении.

- Ваше сиятельство, - низко поклонился княгине слуга, - поставив лампу на столик для визиток и помогая ей раздеться.

- Ну, и где же хозяин твой, голубчик? - проворчала Елизавета Петровна, снимая салоп. – Столь немощен стал, что и встретить родню не желает, как подобает?

- Обижаете, ma chère cousine (моя дорогая кузина), - послышался глухой мужской голос.

Из темноты в неяркий круг света, отбрасываемый керосиновой лампой, выступил невысокий худощавый человек. Верочка едва не вскрикнула, взглянув на того, кого княгиня прочила ей в супруги. Князь Одинцов выглядел старше своих лет. Вид он имел не вполне здоровый, скорее даже изможденный. Взгляд блекло-голубых глаз с любопытством скользнул по девушке и обратился к княгине. Тонкие губы сложились в некое подобие улыбки более напоминавшей оскал. Волосы его и в молодости, не бывшие густыми, нынче и вовсе стали редкими и уже не скрывали обширной лысины на голове, свисая с висков неопрятными седыми прядями.

Вера насилу удержалась от того, чтобы перекреститься, глядя на князя.

- Ну, здравствуй Иван Павлович, - улыбнулась княгиня. – Примешь? Али нам еще где пристанища поискать?

- Полно, Елизавета Петровна, - предлагая родственнице руку, отвечал Одинцов. – Позвольте вас сопроводить, а компаньонку вашу разместят, я уж распорядился.

Кивнув Верочке, княгиня удалилась вместе со своим родственником, оставив девушку на попечение прислуги. Комната, куда проводили девушку была очень маленькой и находилась на самом верхнем третьем этаже. Впрочем, Верочку нынче устроила бы любая, было бы, где голову преклонить, так она устала с дальней дороги. Да и первое знакомство с князем Одинцовым произвело на нее весьма обескуражившее впечатление. Думать о том, что он станет ее мужем и вовсе не хотелось. Вскоре пришла горничная, принесла ведро теплой воды. Пройдя в уборную, Вера умылась, а когда вернулась в спальню, обнаружила на столе поднос с весьма скромным ужином.

Вера ничуть не обиделась на то, что ее не пригласили к трапезе. Менее всего она желала бы вновь встретиться с хозяином дома. К тому же она была уверенна, что княгиня и не пожелала бы, чтобы она присутствовала, ведь ей предстояло обсудить с родственником весьма деликатный вопрос.

Одинцова снедало любопытство. В своем письме княгиня писала, что желала поправить здоровье на целебных водах Пятигорска, но зная свою родственницу, Иван Павлович был уверен, что та предпочла бы поехать в Баден или Карлсбад, но никак не в Пятигорск, тем более зимой. Стало быть, ее привело сюда отнюдь не пошатнувшееся здоровье. Елизавете Петровне зачем-то понадобился он сам. Вот уж две седмицы он гадал о том, что все же понадобилось старухе Уваровой, и не находил ответа. Ему было известно о смерти Николая Васильевича из газет, что доходили сюда из столицы, и тогда тем более непонятным становилось желание княгини уехать, даже не отметив положенные сорок дней со дня кончины сына.

- Соболезную вашему горю, - тихо заметил Одинцов, когда они остались с Елизаветой Петровной вдвоем за столом в трапезной.

- Это одна из причин, по которой я здесь, - ответила княгиня.

- Да, вы писали, что ваше здоровье пошатнулось, и доктора рекомендовали вам поехать на воды, - отозвался Иван Павлович.

- Вы успели разглядеть Верочку? – поинтересовалась Уварова, неожиданно меняя тему разговора.

- Вашу компаньонку? – удивленно переспросил Одинцов.

- Буду с вами откровенна, - вздохнула княгиня. – Верочка не моя компаньонка. Она моя внучка, дочь Николя и Анны.

Одинцов едва не поперхнулся вином.

- Но ведь Аннет скончалась, когда Николя был в Варшаве. И насколько я помню, детей у них не было.

- Так принято считать. Я устроила те похороны. Вы должны помнить, сколь сильно я была разочарована выбором Николя. Я заставила Анну уехать, а она промолчала, что ждет ребенка. Все это время она жила в Никольске под именем madame Воробьевой и скончалась только летом прошлого года.

- Занятная история, Елизавета Петровна. Вполне в вашем духе, - криво усмехнулся Одинцов. – Но от меня-то вы чего желаете?

- Вера – единственная законная наследница Уваровых, и я желаю, чтобы сей факт никогда не стал достоянием общественности, - сурово отозвалась княгиня. – Потому я желаю, чтобы вы обвенчались с ней…

- Я!? – не сдержался Одницов. – Но помилуйте, Елизавета Петровна, голубушка. Какой с меня жених?

- За внучкой я дам хорошее приданое, - перебила его Уварова. – Я переписала завещание. Нынче вы, Иван Павлович, мой единственный наследник, при условии женитьбы конечно. Не знаю, сколько еще мне на земле отмеряно, но до своей смерти я буду выплачивать вам весьма щедрое содержание. Вы ведь получали бумаги от моего поверенного?

- Так вот, где собака порылась, - усмехнулся Одинцов. – А я-то все гадал о причинах столь невиданной щедрости! А что внучка ваша – порченная, стало быть, девица? – пристально глядя в глаза княгине, поинтересовался он.

Княгиня откинулась на спинку стула, отвечая Одинцову столь же пристальным взглядом:

- Будь это не так, я бы получше жениха ей сыскала, - ответила она. – Я не тороплю вас с решением, но и долго ждать не могу. В мои годы – время непозволительная роскошь, - заметила она, поднимаясь из-за стола.

- Не стану томить вас ожиданием, - вслед за ней поднялся Одинцов. – Как я понимаю, брак сей будет фиктивным, а потому я согласен.

- Верочка останется в Пятигорске, ей не стоит появляться в Петербурге, - отозвалась Уварова. – Но не думаю, что вам придет в голову требовать от нее исполнения супружеских обязанностей сразу после венчания.

- Так может мне еще и наследником посчастливится обзавестись, - ухмыльнулся Иван Павлович.

Княгиня закатила глаза, мысленно попросив у внучки прощения. Несомненно, Вера не раз еще помянет ее недобрым словом, но все же это лучше, чем быть приживалкой при богатой старухе, все состояние которой после ее смерти отойдет к родственникам, что не преминут выставить сироту на улицу.

- Стало быть, мы договорились? – поинтересовалась Елизавета Петровна.

- В воскресенье можно будет сделать оглашение, - кивнул головой Одинцов.

Он еще в передней отметил, что девица недурна собой, а уж то, что она принесет ему хорошее приданое, с лихвой перекрывало такой недостаток, как отсутствие невинности. К тому же, может, оно и к лучшему, что у девицы некий опыт имеется. Не станет артачиться, коли он речь о наследнике заведет.

О том, что дело решено, Вера поняла, когда поутру ее пригласили завтракать вместе с князем Одинцовым и княгиней Уваровой. Подсознательно девушка попыталась выглядеть как можно скромнее, надев темно-серое платье, убрав волосы в тугой пучок. Ни дать, ни взять – гувернантка. Однако же замечая, что во время трапезы, князь не спускает с нее изучающего взгляда, Вера едва смогла проглотить несколько кусочков омлета.

- Вера Николавна, - обратился он к ней.

Верочка выронила вилку, услышав его голос, и та со звоном приземлилась на потертый паркет столовой. Одинцов усмехнулся, глядя на нее. По всему выходило, что девица довольно робкая, а стало быть, станет послушной женой.

- Я вас слушаю, Николай Павлович, - подняла она голову, глядя ему в глаза, позабыв о вилке.

- Елизавета Петровна поведала мне о том, что вам известно о причине поездки в Пятигорск.

Вера кивнула головой, соглашаясь.

- Ma grand-mère (моя бабушка), решила, что так будет лучше для всех.

- А вы, я смотрю, послушная внучка, - одобрительно заметил Одинцов. – Тогда мне только остается официально просить вашей руки.

- Прямо вот так? За завтраком? – вздернула бровь Верочка.

- Ну, и обстоятельства у нас с вами не совсем обычные, - отозвался князь. – Так, что вы мне ответите?

- Полно, Иван Павлович, девочку мучать. Известное дело, она согласна, - раздраженно заметила Елизавета Петровна.

- Так пусть сама и скажет, - упрямо произнес князь.

Набрав в грудь побольше воздуха, Верочка выпалила на одном дыхании:

- Я согласна стать вашей женой, Иван Павлович.

- Ну, вот и ладно, - удовлетворенно улыбнулся князь, не замечая на лице своей будущей супруги гримасы отвращения.

___________________________________

 » Глава 32

Глава 32




Три воскресенья подряд сразу после службы в самом большом храме Пятигорска состоялось оглашение о том, что князь Одинцов Иван Павлович намерен обвенчаться с девицей Воробьевой Верой Николавной. А первый раз, по помещению прокатился недоуменный ропот прихожан, а во второй Вера оказалась в центре внимания. Взгляды присутствующих на службе, обращенные к ней, были скорее любопытными, но встречались и сочувствующие.

За князем Одинцовым в Пятигорские прочно закрепилась репутация скряги и нелюдимого бирюка, оттого и сочувствовали ей, предполагая сколь безрадостной станет семейная жизнь для молодой девушки, ответившей согласием на сватовство Одинцова.

Иван Павлович с венчанием торопился, желая поспеть до Великого поста. Не хотелось Одинцову упустить столь приятную возможность поправить свои дела. А коли княгиня передумает, или девица заупрямится, когда ему еще выпадет подобный шанс? Да никогда, отвечал он сам себе. Потому следовало поторопиться заключить сей союз, с тем, чтобы ничто более не могло воспрепятствовать получению наследства.

Однако же брачный договор, загодя составленный поверенным княгини, оказался для князя не очень приятным сюрпризом. Читая его, Одинцов то и дело хмурился. Документ был составлен таким образом, что супруга его получала едва ли не полную власть единолично распоряжаться имуществом, что княгиня Уварова положила за ней в приданое.

- Подписывайте, Иван Павлович. Не томите, - вздохнула Елизавета Петровна. – Али вас что-то не устраивает?

- Помилуйте, Елизавета Петровна, - шелестел бумагами Одинцов, - выходит, что все будет принадлежать моей супруге.

- А вы что же думали, я свою внучку вам просто так отдам? – усмехнулась княгиня. - Подписывайте, хоть на старости лет в достатке поживете. Пятьдесят тысяч ежегодного содержания, к ним средства на ремонт усадьбы. Неужели мало? – выгнула седую бровь Елизавета Петровна.

- Ваша щедрость не знает границ, - проворчал Одинцов, ставя свою подпись под документом. – А коли супруга моя откажет мне, в опочивальню свою не пустит…

- Стыдитесь, Иван Павлович. О душе подумать надобно, а вы о наследниках, - попеняла ему княгиня. - Впрочем, тут уж как сами с женой договоритесь, так и будет, но я бы на вашем месте не торопилась.

Накануне венчания Верочка долго беседовала с глазу на глаз со своей бабкой.

- Понимаю, что не люб он тебе, что не по сердцу, - тихо говорила княгиня. – Понимаю, что стар и ничего кроме отвращения не вызывает, но запомни, Верочка, - сделала она многозначительную паузу, - Одинцов от природы своей труслив, коли станет о правах своих заявлять, поставить его на место тебе труда не составит, но и палку не перегибай. Просто помни, что ты наследница и ему о том забыть не позволяй. А коли совсем туго станет, - княгиня взяла в руки ридикюль, что лежал подле нее и протянула внучке, - тогда вот. Тут немалая сумма. До Петербурга добраться хватит. Ну, с Богом, - перекрестила она девушку. – Ступай спать.

- Мне кажется, я не смогу под венцы с ним встать, - всхлипнула девушка.

- Полно сырость разводить, - шикнула на нее княгиня. – Сказано тебе, что никто не заставляет его терпеть. Станет обижать, оставишь его и дело с концом. Главное титул при тебе будет. Уж никто более не осмелится о тебе отозваться дурно.

Вера вытерла слезы тыльной стороной ладони и, шмыгнув носом, кивнула головой.

- Вот и умница, - похвалила ее княгиня.

В ночь перед венчанием девушке не спалось. Все пыталась она представить себе, каково ей жить будет со старым князем. Тем более, когда бабка ее отбудет в Покровское и останется она со своим супругом один на один. Ворочаясь с боку на бок, она представила себе, что назавтра ей не с Одинцовым под венец идти, а с Георгием и тотчас расплакалась от того, что никогда не суждено тому свершиться. Бахметьев на Красную горку обвенчается с mademoiselle Епифановой, дивной рыжеволосой нимфой, коей она Верочка в подметки не годится.

Выплакав все слезы, Верочка все же забылась тяжелым сном, да таким крепким, что пришедшая ее будить горничная, дабы одеть барышню к венцу, насилу растолкала ее.

Белое платье было простым и очень скромным. Три седмицы – весьма короткий срок, чтобы как следует подготовиться к свадьбе, а потому пришлось довольствоваться тем, что нашлось в Пятигорске. Вплетая в льняные локоны невесты цветы апельсина из оранжереи купца Дроздова, горничная тихонько вздыхала, жалея девушку. Вера смотрела прямо перед собой в зеркало, но собственного отражения не видела, поскольку пелена слез застила ей взгляд.

- Поплачьте, барышня, - тихо посоветовала горничная. – Сейчас поплачьте, говорят, тогда при жизни семейной плакать не придется. Что же вы за старика-то… - покачала головой девица.

- Не твоего ума дело, - промокнула глаза платком Верочка и сурово воззрилась на горничную. – И впредь я попрошу мою личную жизнь ни с кем не обсуждать. Я ясно выразилась? – обернулась она к обескураженной такой отповедью прислуге.

- Ясно, барыня. Куда яснее, - прошептала горничная и, поджав губы, продолжила заниматься туалетом своей хозяйки.

«Вон она какая: злая да колючая. К ней с добром, а она… - продолжала дуться горничная, застегивая крохотные пуговки на платье невесты. – Тут как бы еще старого князя жалеть не пришлось. Ишь какая. Такая все к рукам приберет, да глазом не моргнет, а по виду, ну чисто агнец божий!»

Накинув на плечи рыжую лисью шубку - подарок княгини, Верочка неспешно спустилась с крыльца и, опираясь на руку лакея, поднялась на подножку экипажа. Елизавета Петровна окинула внучку одобрительным взглядом.

- Какая же ты красавица, - улыбнулась она. – Сразу видно, что порода Уваровых. Они все красавцы писанные.

- Да что толку в красоте той, - невесело усмехнулась девушка.

- Ну, ты нос-то не вешай, - проворчала княгиня. – Жизнь впереди длинная, обживешься, любовника себе молодого красивого заведешь. Знаешь, сколько тут офицеров в гарнизоне. Уж найдется тот, кто тебе по душе придется. А там глядишь, и супруг твой на этом свете не задержится.

Вера попыталась улыбнуться бабке. Она уже успела привыкнуть к старой княгине, и потому столь возмутительные речи не вызвали в ней негодования.

Под своды храма она ступила, как и полагается рука об руку со своим нареченным. Не дрогнувшим голосом произнесла вслед за святым отцом слова обряда, только чуть дрожали пальцы, когда батюшка надевал ей на палец обручальное кольцо. А после молодые, да немногочисленные приглашенные со стороны князя Одинцова последовали в усадьбу на свадебный обед, который весьма щедро оплатила княгиня Уварова.

Для Веры все было как во сне. Она односложно отвечала либо просто кивала в ответ на поздравления и пожелания счастья. Купчиха Дроздова как-то совсем по-матерински прижала ее к обширной груди и шепнула на ухо, что будет рада видеть ее у себя в любой день. Вера слабо улыбнулась этой доброй женщине средних лет, с которой успела познакомиться в Пятигорске.

Князь по случаю собственной свадьбы принарядился. Черный фрак придал его лицу еще более болезненный и бледный вид, лысина его блестела в ярком солнечном свете, что проникал в столовую через высокие французские окна. Отрешенно глядя на своего супруга, Верочка с трудом сдержала усмешку. Он напомнил ей старого облезлого петуха, решившего во что бы то ни стало произвести впечатление, но от того казавшегося еще более смешным и нелепым.

День неуклонно клонился к вечеру, гости стали потихоньку расходиться и настал тот час, когда кроме четы Одинцовых, княгини Уваровой, да прислуги в доме никого не осталось. Князь взялся сам проводить супругу до ее новых покоев.

- Вера Николавна, - замялся Одинцов перед дверями ее апартаментов.

Вера посмотрела ему в глаза тяжелым взглядом:

- Спокойной ночи, Иван Павлович, - отчеканила она, выдернув свою кисть из его сухоньких ладоней, и предупреждая его следующие слова о первой брачной ночи.

- Спокойной ночи, ваше сиятельство, - не удержался от сарказма Одинцов, не осмеливаясь настоять на своих супружеских правах.

«Ну, ничего, - подбадривал он сам себя. – Вот уедет ведьма старая, по-другому запоешь тогда», - погрозил он пальцем вслед супруге, когда двери ее опочивальни закрылись перед его носом.

Выдохнув с облегчением, Вера торопливо содрала с волос белоснежную фату из тончайших французских блондов и швырнула ее на разобранную кровать. Дождавшись, когда горничная расстегнёт пуговки на подвенечном платье и расшнурует корсет, Верочка отослала ее, желая остаться в одиночестве.

- Ступай, далее я сама, - распорядилась она. – Молока мне теплого принеси, - прокричала она вслед горничной, ответившей ей кивком головы и быстрым книксеном.

Оставшись в одиночестве, девушка подошла к зеркалу. «Княгиня Одинцова, - усмехнулась она собственному отражению. Кто бы мог подумать! Была у Бахметьева связь с княгиней Уваровой, может княгиней Одинцовой он бы тоже не побрезговал, - скривилась она, и с досадой отвернулась. – Господи! И зачем только судьба с ним свела. Была бы себе гувернанткой у Аннет, жила бы спокойно без волнений и тревог, - подняла взгляд к потолку девушка. – Нет. Не жила бы спокойно, - вспомнила она о Караулове и враз помрачнела лицом. – Все одно, не миновать всего того, что случилось, так что теперь роптать на судьбу?»

Елизавета Петровна тоже не забывала о племяннике и уже на следующий день после свадьбы засобиралась обратно в Покровское. Нельзя было оставлять Петра без присмотра надолго. Бог его знает, что он нынче надумает предпринять после того, как упустил Верочку из своих рук. Вдруг ему в голову придет ухаживать за Ольгой и таким образом подобраться к деньгам Уваровых. Не для того Елизавета Петровна затеяла столь сложную и многоходовую партию, чтобы преподнести племяннику все на блюдечке с голубой каемочкой. Нет! Убийца должен быть наказан. Целью княгини отныне стало пустить Петра Родионовича по миру. Он так жаждал богатства, так пускай же теперь нищету познает в полной мере.

После полудня, простившись с внучкой и кузеном, княгиня отбыла из Пятигорска в Петербург.

Вера, проводив бабку, вернулась в свои покои, совершенно не имея представления, чем себя занять. Библиотека у Одинцова была, да только полки в ней стояли почти пустыми, поскольку князь давно уж распродал все, что имело хоть какую-то ценность. Постояв немного посреди комнаты, и с досадою, оглядев то, что имелось, Верочка поставила на место пыльный фолиант на греческом и тоскливо вздохнула. Ей пришло в голову осмотреть особняк. Старый дворецкий Пантелеймон, служивший в доме не один десяток лет, вызывался ее сопровождать.

- Вот, барыня, глядите, - указал он трясущейся рукой на желто-серые пятна на потолке в когда-то блиставшем роскошью бальном зале. – Я уж Ивану Павловичу говорил, что кровля совсем прохудилась. Через все три этажа вода течет, как только дождь на улице, а он все одно: нет, мол, денег и все.

- Теперь будут, - осматривая запущенные комнаты и их жалкое убранство, отозвалась Верочка.

«Вот и нашла себе занятие, - подумалось ей. – Чтобы здесь все в порядок привести, времени немало понадобится».

Вечером за ужином она обратилась к супругу с просьбой устроить ей встречу с его управляющим. Иван Павлович недобро покосился на свою жену и поинтересовался, зачем ей то понадобилось:

- Не понимаю, к чему вам с ним встречаться, - пожал он плечами. – Коли вам что нужно, так вы мне скажите, - посмотрел он в глаза своей юной жене.

- Хорошо, - ответила ему Вера пристальным взглядом. – Мне надобно заказать новую мебель, ткани для обивки и портьер, ковры…

- Довольно, - остановил ее Одинцов. – Вы что же решили тотчас разорить меня? – глянул он на нее исподлобья.

- Вовсе нет, но и жить хуже, чем скотина в хлеву, я не желаю, - отложила вилку Вера.

Одинцов удивленно воззрился на свою жену. Однако то ли девица умело притворялась, то ли он не заметил в ней довольно твердого характера. И все же от своего намерения попасть в спальню супруги этой ночью, князь отказаться не спешил.

Едва дождавшись, когда его камердинер отправиться спать, Одинцов взял со стола керосиновую лампу и направился к двери, разделявшей его покои с покоями нынешней княгини. Подергав ручку и убедившись, что дверь заперта с той стороны, поскольку ключ оставался в замочной скважине, Иван Павлович набрался смелости и постучал. Легкие шаги за дверью, возвестили о том, что Вера остановилась по ту сторону.

- Вера Николавна, откройте, - попросил он.

- Зачем? – поинтересовалась девушка.

- Я желаю говорить с вами, - стараясь придать голосу твердости, коей он вовсе не ощущал, отозвался Одинцов.

Ключ зашуршал в замочной скважине, и замок открылся с тихим щелчком. Вера, одетая в теплый бархатный капот, скрестила руки на груди и отступила от двери, впуская князя в свою спальню.

- О чем вы говорить хотели, Иван Павлович? - нахмурилась она.

Князь не торопясь поставил лампу на туалетный столик и обернулся к жене.

- Ну, как же. О наследнике, разумеется, - шагнул он к ней. – Я уже не столь молод, выжидать у меня времени нет.

Вера отшатнулась от него, но Одинцов с неожиданной для его возраста прытью, настиг ее и обхватил обеими руками за тонкую талию.

- Ну, что же ты упрямишься, - зашептал он, пытаясь развязать пояс ее капота. – Ну, дай хоть потискаю малость.

Девушку затрясло от омерзения. Положив ему руки на плечи, Вера что было силы, толкнула его. Князь, не ожидавший сопротивления, пошатнулся и приземлился на пол. Потирая ушибленный зад и спину, Иван Павлович поднялся с полу и злобно сверкнул глазами в сторону молодой княгини.

- Ну, погоди же, - погрозил он ей пальцем. – Думаешь, я ничего не понимаю. Прикрыла грешки свои. Так вот знай, глаз с тебя не спущу. Надумаешь любовника завести, пожалеешь.

- Не надобно угрожать мне, - поправила Верочка пояс на капоте. – Не забывайте и вы, Иван Павлович, что милостями бабки моей можете пользоваться до той поры, пока живем мы с вами в мире и согласии.

Князь улыбнулся, однако в улыбке его не было тепла.

- Полно, Вера Николавна, погорячился я. Что ж не понимаю, что мы пока совершенно чужие друг другу, вам время требуется, дабы привыкнуть ко мне. Ведь верно? – заискивающе заглянул он ей в глаза.

- Верно, Иван Павлович, - согласилась Вера, кивнув головой. – Доброй ночи вам, - указала она ему на дверь.

Одинцов, подхватив со стола свою лампу и, стеная и охая, направился в свою спальню. Закрыв за супругом дверь, Вера привалилась к ней спиной. Ей вдруг совестно стало от того, что она толкнула пожилого человека, пусть и вел он себя не совсем подобающим образом. Однако он муж ее, она обеты и клятвы супружеские давала. Но, только представив себе, что позволит ему коснуться себя, девушка едва не застонала вслух. На память пришли жаркие ночи с Георгием, и от того на душе сделалось совсем горько. Вот он час расплаты за краткое счастье. Оставалось только надеяться, что в ближайшее время Иван Павлович не повторит своих попыток настоять на исполнении ею своего супружеского долга и пока у нее есть краткая передышка.

Одинцов и впрямь более не пытался. Видимо, тот отпор, что дала ему Верочка, заставил его призадуматься. Существование их бок о бок стало довольно мирным и даже походило на вполне обычные семейные взаимоотношения. Вера встретилась с управляющим, обсудила с ним все, что хотела по поводу новых приобретений для усадьбы. Ей даже удалось очаровать этого сурового человека. Потому как он специально для нее выписал из столицы несколько модных журналов и каталогов.

Молодая княгиня Одинцова стала частой гостьей в шумной семье купца Дроздова. Его жена Матрена Ниловна сколько могла способствовала тому, чтобы ввести молодую женщину в довольно скромное общество Пятигорска. Помимо князя Одинцова и его жены из титулованного дворянства в курортном городке постоянно проживала еще вдовствующая графиня Добчинская.

В городке квартировался Пятигорский пехотный полк и обыкновенно его офицеры собирались именно у madame Добчинской, которая охотно принимала военных у себя, поскольку имела двух дочерей на выданье, но совершенно не имела средств, дабы свезти их на сезон в первопрестольную или Петербург. Вскоре и княгиня Одинцова стала желанной гостьей в гостиной графини, поскольку ее молодость и приятная внешность привлекли немало желающих продолжить знакомство с ней.

Князь Одинцов прежде редко кого посещал, поскольку вежливость требовала приглашать к себе с ответными визитами, но нынче вынужден был бывать в некоторых домах вместе с молодой женой. По весне в усадьбе собирались начать ремонт, и Вера надеялась, что вскоре и ей нечего будет стыдиться, приглашая кого-либо в дом, который теперь стал и ее жилищем.

___________________________________

 » Глава 33

Глава 33



Всю последнюю седмицу Олеся пребывала в скверном расположении духа. Она написала Вершинину о том, что оценила благородный порыв и понимает его мотивы, потому как сама испытывает весьма схожие чувства, но раз не дано быть вместе, почему бы не остаться друзьями, ведь тому нет никаких препятствий. Однако ответа на свое письмо она не получила. Толи оно не дошло до Константина Григорьевича, толи он не пожелал ей ответить, гадала Олеся. Ей хотелось, дабы первое было причиной такого молчания, довольно уже и того, что Бахметьев пренебрегал ей долгое время, не отвечая на ее письма.

Правда, как выяснилось, Георгий Алексеевич не отвечал, потому, как попросту отсутствовал, а вот Вершинин явно был в Петербурге. Олеся знала то доподлинно, потому как слышала, что маменька ее интересовалась у Бахметьева, отчего поручик перестал бывать у них, на что Георгий Алексеевич ответил, что причина ему не известна, но на службе Константин Григорьевич появляется исправно. Уж такое зло взяло ее при этом, что она насилу скрыла ярость, бушевавшую в душе, и досидела вечер, и ужин, на который остался ее нареченный, с невозмутимым выражением лица и даже сумела улыбнуться, когда Георгий Алексеевич высказал какую-то остроту.

Но стоило ей остаться одной в опочивальне, девушка дала волю ярости, что так тщательно скрывала. Достав из комода письмо поручика, она разодрала его на мелкие кусочки, а после смела с туалетного столика духи, расчески, гребни и прочую мелочь вместе с обрывками злополучного послания, после чего разрыдалась, повалившись на кровать.

Наверное, именно в такие моменты, когда душа сметена, а разум омрачен переживания, в голову приходят столь нелепые мысли, что следовать им совершенно не разумно, более того опасно. Выплакавшись, mademoiselle Епифанова поднялась с кровати и, невзирая на поздний час, принялась приводить себя в порядок без помощи камеристки, поскольку свидетели ей были не нужны.

Причесавшись и заколов роскошные медно-рыжие локоны шпильками в пышный узел на затылке, девушка прошла в гардеробную. Отыскав среди прочей одежды довольно скромное платье темно-синего цвета, пуговицы у которого были спереди, и облачиться в которое она могла без посторонней помощи, Олеся поспешила переодеться. Нашлась в гардеробной и ротонда с глубоким капюшоном, почти полностью скрывавшая лицо.

Выглянув в будуар и убедившись, что камеристка ушла ужинать вместе с остальной челядью, Олеся проскользнула в коридор и поспешила к лестнице, ведущей к черному ходу. На ночь все двери в доме запирались, закрыта на засов была и дверь с черного хода. Отодвинув задвижку, Олеся вышла во двор, подперла дверь снаружи, дабы она не распахнулась сквозняком, чуркой, что не успели убрать, после того, как кололи накануне дрова, и направилась прямиком к калитке в ограде, что окружала особняк и небольшой садик вкруг него.

Само собой, девице из приличной семьи не стоило показываться на улице одной без сопровождения в столь неурочный час. Ночной Петербург жил совершенно иной жизнью, это тебе не днем прогуляться по Невскому проспекту, раскланиваясь со знакомыми. Подобная прогулка могла закончиться весьма печально, но Олеся была настолько зла на Вершинина, что не думала о подстерегавших на каждом углу опасностях. Она вполне благополучно обогнула особняк Епифановых и вышла на набережную.

Клокотавшая в душе злость и обида придали смелости. Олеся отчаянно замахала руками, когда заметила приближавшуюся пролетку. На ее счастье коляска оказалась свободна, и извозчик согласился отвезти ее по названному адресу. Правда, плату потребовал вперед. Вынув из ридикюля купюру, Олеся вложила ее в грубую ладонь возницы и откинулась на спинку сиденья, стремясь укрыться от посторонних глаз в тени, отбрасываемой крытым верхом коляски.

Вскоре экипаж остановился на Гороховской улице напротив подъезда доходного дома. Выбравшись из коляски, Олеся застыла в нерешительности. Само собой, что Вершинин проживал в этом доме не один и где именно следовало искать его апартаменты, девушка не знала. Оставалось обратиться за помощью к швейцару. Надвинув капюшон ротонды, как можно ниже, mademoiselle Епифанова, приподняв юбки поднялась на крыльцо и постучала в двери парадного.

Дверь со крипом приоткрылось и показалось недовольное заспанное лицо швейцара, обрамлённое пышными усами и бакенбардами. Окинув беглым взглядом посетительницу и отметив добротную и дорогую одежду, сшитую на заказ, слуга шире распахнул двери и ступил на крыльцо.

- Чем могу служить сударыня? – склонился он в легком поклоне.

- Мне бы с господином Вершининым увидеться, - глухо ответила Олеся.

Швейцар кашлянул в кулак, обтянутый грязной белой перчаткой и попытался рассмотреть лицо женщины в неясном свете фонаря над парадным.

- Дома-с, его благородие будут, сударыня, - ответствовал он, отводя глаза.

- Где я могу его найти? – поинтересовалась Олеся.

- Вам надобно подняться по лестнице на последний этаж, - отвечал слуга. – Дверь направо будет.

- Благодарю, любезный, - проскользнула мимо него Олеся.

На лестнице было темно, хоть глаз выколи. Чертыхаясь, как то вовсе не подобало барышне ее происхождения и воспитания, Олеся, высоко подобрав юбки, шагала по ступеням. Квартира Вершинина находилась на пятом этаже. Еще будучи на четвертом, Олеся услышала шум, мужские голоса, чей-то громкий довольно визгливый и неприятный смех. Можно было предположить, что где-то совсем неподалеку собралась весьма шумная и веселая компания.

Чем ближе она подходила к дверям апартаментов Константина Григорьевича, тем явственнее слышался шум. Надо было развернуться и уйти, но проделав столь трудный путь, сбежав из дому, Олеся решила непременно довести дело до конца. Нащупав шнурок колокольчика mademoiselle Епифанова дернула за него что было силы. Шум за дверями сделался тише. Послышался звук отодвигаемого засова, и слуга Вершинина открыл двери.

- Вы к кому, барышня? – удивленно спросил он.

- Константин Григорьевич дома будут? – чуть слышно поинтересовалась Олеся.

- Сенька, кто там? – послышался из гостиной веселый голос Вершинина. – Неужели Ланский вернулся?

Фамилия Ланский была Олесе знакома. Молодой граф Ланский некогда служил адъютантом у ее батюшки до выхода генерала Епифанова в отставку и довольно часто бывал у них дома. Олесе и в голову не приходило, что среди гостей Вершинина мог оказаться кто-то, кто хорошо знал ее. Осознав это, девушка не на шутку перепугалась, но отступать было поздно.

- Ваше благородие, вам бы самому взглянуть, - растерянно отозвался денщик Вершинина.

- Прошу меня извинить, господа, - расслышала Олеся и невольно отступила вглубь передней.

Высокая тень мелькнула в дверном проеме, и спустя мгновение, Константин Григорьевич предстал перед ней собственной персоной. Забрав из рук слуги фонарь, Вершинин поднял его повыше, дабы осветить силуэт той, что осмелилась явиться в его холостяцкую берлогу.

- Олеся Андревна? – вырвалось у него помимо воли, но тотчас опомнившись, Константин Григорьевич, встал так, чтобы из гостиной невозможно было разглядеть позднего визитёра, загородив девушку своей спиной. – Мать твою, да вы с ума сошли, - свистящим шепотом, выругался поручик и, ухватив ее за руку чуть повыше локтя, вытащил вслед за собою в парадное.

Ругательство, сорвавшееся с уст Вершинина, возмутило Олесю до глубины души.

- Вы не ответили на мое письмо, - гневно отозвалась она стараясь не повышать голоса.

Константин Григорьевич промолчал, продолжая сверлить ее сердитым взглядом.

- Костя, - послышалось из гостиной, - как же партия?

- Играйте без меня, - обернувшись, крикнул Вершинин и улыбнулся Олесе задорной мальчишеской улыбкой.

- Вы только что спасли меня он неминуемого разорения, - прошептал он. – Но черт возьми, Олеся Андревна, как же опрометчиво вы поступили, явившись сюда!

- Я не могла более терпеть этой безвестности, - улыбнулась она в ответ, глядя ему в глаза.

Невольно взгляд ее опустился ниже, и девушка тихо ахнула, только сейчас заметив, что поручик был без сюртука и без мундира в одной рубахе, ворот которой был распахнут почти до середины груди. Оловянное распятие на черном шелковом гайтане оказалось, как раз на уровне ее лица. Щеки Олеси покрылись пунцовым румянцем, но взгляда от столь греховного зрелища она отвести так и не смогла.

- Я провожу вас, - тихо отозвался Вершинин и передал ей в руки керосиновую лампу.

Олеся осталась на лестничной площадке и не сдержав любопытства заглянула в переднюю. Константин Григорьевич, сняв с вешалки шинель, накинул ее на широкие плечи и застегнув все пуговицы, подхватил из рук денщика фуражку. Вершинин ступил за порог и замер, услышав:

- Костя, уходишь? А я шампанского принес.

«Ланский!» - похолодела Олеся, желая оказаться нынче где угодно, но только не здесь.

Заметив на лестнице женский силуэт, Ланский пригляделся и едва не выронил шампанское, что держал в обеих руках.

- Олеся Андревна…, - ахнул он, сунув в руки Вершинина две бутылки и поспешил снять с головы фуражку.

- Серж, рада видеть вас, - опустила глаза девушка.

- Я после тебе все объясню, - вернул ему вино Вершинин и предложил Олесе руку, торопливо увлекая ее за собой.

«Господи! Как же некстати! – сдержал он тяжелый вздох, спускаясь по лестнице и поддерживая под локоток свою спутницу. – Плохо! Все плохо!» - распахивая двери парадного перед девушкой, все же вздохнул Вершинин. Ланский был довольно хорошо знаком с Бахметьевым, а уж с семьей Епифановых и подавно. И уж тем более, ему было известно о том, что mademoiselle Епифанова обручена с графом Бахметьевым. В том, что Георгию Алексеевичу вскоре станет известно о сегодняшней встрече, сомневаться не приходилось.

Остановив пролетку, Вершинин помог Олесе сесть в коляску и сам забрался следом.

- На Пироговскую набережную, - ответил он на вопрос возницы: «Куда везти, барин?»

Олеся притихла, осмысливая последствия встречи с Ланским на квартире у Вершинина.

- Я погибла, - простонала она, пряча лицо в ладонях.

Вершинин промолчал, только желваки заходили на высоких скулах, выдавая его дурное настроение.

- Что же вы молчите? - дернула она его за рукав.

- Что я должен ответить вам? – повернулся он к ней. – Видит Бог, я вас не звал, Олеся Андревна.

Девушка откинулась на спинку сидения и всхлипнула, отвернувшись от поручика.

- Олеся Андревна, - взял ее за руку Вершинин, - я могу поговорить с Георгием Алексеевичем, могу признаться ему, в том, что люблю вас. Уверен, он поймет и отпустит вас.

- Нет! – испуганно вскрикнула Олеся, выдергивая у Константина свою ладонь. – Нет-нет, ни в коем случае нельзя ему ничего говорить, - покачала она головой.

Вершинин скривился. Более у него не оставалось сомнений в том, что те чувства, которые он питал к барышне Епифановой, остались без ответа, что все попытки Олеси завлечь его ни что иное, как прихоть избалованной девицы.

- Боюсь иного выхода нет, - тихо отозвался он. – Как вы объясните его сиятельству свое присутствие поздней ночью на офицерской пирушке?

- Не знаю, - вздохнула девушка. – Мне надобно время, я обязательно придумаю, что-нибудь.

- Времени у нас как раз нет, - равнодушно заметил Вершинин отвернувшись от своей спутницы.

Ему уже рисовалась весьма красочная картина, и он обдумывал, кого бы мог просить стать своим секундантом.

- Приехали, ваше благородие, - пробасил извозчик.

Расплатившись, Вершинин помог Олесе спуститься и повел ее к парадному.

- На задний двор, - раздраженно вырвала у него руку девушка и направилась к едва приметной калитке в ограде. Подцепив незаметную для посторонних глаз задвижку, Олеся распахнула калитку и вошла. Константин Григорьевич остался стоять на улице, но заметив, что она остановилась и явно ожидает его, шагнул следом за mademoiselle Епифановой.

Олеся оперлась на его руку, в полном молчании они обогнули дом и остановились у дверей черного хода.

- Олеся Андревна, - тихо заговорил Вершинин, - подумайте над тем, что я вам сказал.

- Исключено, Константин Григорьевич. Я все буду отрицать.

- Ваше право, - прикрыл глаза Вершинин.

Олеся попыталась отодвинуть чурку, но поручик отстранил ее и сделал все сам.

- Доброй ночи, Константин Григорьевич, - обернулась она в дверях.

- Доброй ночи? – усмехнулся Вершинин и шагнул к ней. – Мне осталось жить, может, всего несколько дней, - горячо зашептал он, - не будь же так жестока со мною. Один поцелуй...

Олеся подставила губы его губам, обвила руками его шею, приникая к нему всем телом.

- Ничего не случится, - прошептала она ему в губы. – Ланский будет молчать.

- Не будет, - так же тихо ответил Константин Григорьевич. – Боюсь, он слишком громко выразил свое удивление вашим присутствием у моих дверей.

Девушка вздохнула:

- Я пойду, - взялась она за дверную ручку.

Олесе нечего более было сказать Вершинину. Надеялась ли она на благополучный исход? Без сомнения! Ведь до того ей всегда везло и все сходило с рук. Она надеялась поутру написать графу Ланскому и попросить о встрече. Ни папенька, ни маменька не будут удивлены его визитом. Серж, конечно, давно не заходил, но ведь ранее был частым гостем в их доме. Что сказать в свое оправдание, она пока не придумала, но надеялась, что к моменту встречи, что-нибудь обязательно придет ей в голову.

Дождавшись, когда силуэт Вершинина растворится в темноте ночного сада, Олеся со вздохом ступила через порог. Поднимаясь по довольно крутой лестнице, она несколько раз наступила подол собственного платья, и произвела немало шума. Девушка была так расстроена неудавшимся и закончившимся столь неприятно во всех отношениях свиданием, что едва ли задумывалась о том, что следует соблюдать тишину.

Оказавшись на верхней площадке, она отворила дверь в коридор, ведущий к ее покоям и нос к носу столкнулась с Натальей.

- Где ты была? – прошипела сестра, хватая ее за руку и втаскивая в коридор. – Впрочем, можешь не отвечать. Я нашла письмо Вершинина. Надобно было сжечь, а не порвать, - зло добавила она. – Как ты могла, Олеся? Ты что же совсем разума лишилась?

- Натали, помоги мне, - заплакала Олеся, не выдержав напряжения ушедшего вечера. – Я погибла.

- Рассказывай, - хмуро бросила Наталья по пути к апартаментам сестры.

- Ланский видел меня с Константином.

Натали шумно выдохнула, остановившись по центру коридора так неожиданно, что Олеся едва не налетела на нее.

- Боже, какой ужас! – обернулась она. – Я предупреждала тебя, Олеся, что все это добром не кончится. Даже не знаю, что тут можно сделать, - произнесла она, распахивая двери в будуар сестры.

- Надобно убедить Ланского, что моя встреча с Вершининым была случайностью, - оживилась Олеся.

Наталья посмотрела на нее как на умалишенную.

- Ты случайно явилась на квартиру Вершинина? – усмехнулась она.

- Откуда ты знаешь, что я ездила к нему? – насторожилась Олеся.

Сунув руку в карман капота, Натали извлекла из него визитку Вершинина, ту самую, что он прикладывал к букету, который Олеся ошибочно посчитала своим. Очевидно, что она нашла ее на полу спальни, ведь Олеся не потрудилась убрать за собой.

- Ты должна признаться во всем Георгию Алексеевичу пока не поздно, - тихо обронила старшая mademoiselle Епифанова.

- Поздно для чего? – хмуро поинтересовалась Олеся.

- Иногда ты ужасно не догадлива, сестренка, - поджала губы Наталья. – Дуэль! Кому из них ты желаешь смерти?

Олеся широко распахнула глаза и отшатнулась от сестры.

- До того не дойдет! – уверенно заявила она.

- Боюсь, тебя огорчить, но игры кончились, Олеся. Пора повзрослеть и научиться отвечать за свои поступки. Меня мучает любопытство, станешь ли ты оплакивать Константина или же тебя плевать на него?

- Как ты можешь? И почему ты уверена… - не решилась произнести фразу до конца Олеся.

- Почему я уверена, что Константину повезет меньше? – переспросила Наталья. – Да потому, как папенька после визита в Бахметьево был в полном восхищении от меткости его сиятельства на охоте, - покачала она головой.

- Нет-нет. Все будет хорошо, - попыталась убедить и сестру, и себя Олеся.

- Олеся, - вздохнула Наталья, - выходи за Вершинина. Это самое малое, что ты можешь сделать, дабы предотвратить непоправимое.

- Нет! – упрямо поджала губы девушка.

- Ну, и дура! – в сердцах заявила Наталья. – Бахметьев все равно разорвет помолвку.

___________________________________

 » Глава 34

Глава 34



Проводив Олесю до дома, Константин Григорьевич к себе на квартиру вернулся пешком. Его не было около двух часов. Офицеры, собиравшиеся ночь напролет играть в карты, до того как к Вершинину явилась дочь генерала Епифанова, посчитали для себя неудобным оставаться и продолжать игру как ни в чем не бывало в отсутствие хозяина апартаментов. К тому же сама ситуация, помешавшая увлекательному времяпрепровождению, была столь скандальна, что некоторым из присутствующих прямо таки не терпелось поделиться пикантной новостью.

Бахметьева сослуживцы либо любили, либо ненавидели. Причем вторых было значительно больше, чем первых, потому и желающие позлорадствовать на предмет того, что заносчивому графу генеральская дочь предпочла небогатого поручика, сыскались тотчас.

В квартире оставался один Ланский, решивший, во что бы то ни было дождаться Константина Григорьевича и попытаться вразумить своего хорошего друга, а заодно предостеречь от необдуманных поступков.

Едва заслышав в передней его голос, Серж Ланский сорвался со стула, на котором дремал, опустив голову на руки и, спотыкаясь спросонья, вывалился из гостиной.

- Костя, где тебя черти носят?! – возмущенно начал он.

- Провожал Олесю Андревну, - невозмутимо отозвался Вершинин, снимая шинель и передавая ее своему денщику Сеньке.

- Ты хоть понимаешь, что творишь?! – не понижая голоса, прогремел Ланский.

- Позволь, я тебе все объясню, - вздохнул Вершинин.

Обняв друга за плечи, Константин увлек его обратно в гостиную.

- Ну, где же шампанское? – невесело усмехнулся он, - оглядев рассыпанную по столу колоду карт.

- Здесь, - нахмурился Серж, махнув рукой в сторону подоконника, где было значительно прохладней. – Не вижу повода веселиться, - заметил он.

- Повода нет, - согласился Вершинин, обернувшись к выходу из гостиной. – Сенька! Бокалы подай, - приказал он.

Взяв в руки бутылку, Константин Григорьевич с легким хлопком мастерски извлек из нее пробку, разлил вино по бокалам, которые принес расторопный слуга, и подвинул один из них Ланскому.

- Я хочу просить тебя быть моим секундантом, - пристально взглянул он в глаза Сержа Ланского.

- Что, уже?! – взявшись за тонкую ножку, вскинул удивленный взгляд на приятеля Серж.

- Неужели думаешь, что Бахметьев оставит все так? – выгнул золотистую бровь Вершинин.

- Нет, - вздохнул Серж. – Послушай, Костя, может быть, еще есть шанс объясниться с Жоржем? Я могу выступить в роли посредника, - поспешно добавил он. – Ты ведь знаешь, мы с ним в довольно хороших отношениях.

Вершинин допил вино и поставил на стол пустой бокал.

- Я просил Олесю Андревну стать моей женой, - уныло заметил он, - и она мне отказала.

- Олеся Андревна, - злобно проговорил Ланский, - испорченная эгоистичная дрянь! Уж поверь мне, я вдоволь насмотрелся на ее сумасбродства, будучи адъютантом ее папеньки.

- Не говори так, - поморщился, как от зубной боли, Вершинин. – Я виноват не меньше.

- Виноват, конечно, - согласился Ланский. – Но подставляться под пулю ради этой… poule (потаскуха).

- Боюсь, выбора у меня нет.

Ланский расстроенно покачал головой и наполнил опустевшие бокалы.

- Можешь на меня рассчитывать, - вздохнул он.

Когда шампанское было допито и у графа Ланского закончились все сигареты, друзья распрощались. Серж отправился в свой фамильный особняк, а Вершинин повалился, не раздеваясь, на довольно жесткий, обитый потертой кожей диван.

Проснувшись ближе к полудню, Константин Григорьевич решил не откладывать объяснение с Бахметьевым. Он был уверен, что к тому времени, когда он явится на службу, графу уже успеют в красках рассказать о вчерашнем инциденте. Завершив свой туалет, Вершинин придирчиво осмотрел в зеркале собственное отражение. Не хватало еще небрежности в собственном облике, чтобы унижение его стало полным. Надо ли говорить, что в здание Главного штаба Константин Григорьевич нынче шел, как на каторгу?

Поднявшись на нужный этаж, Вершинин зашел в свой кабинет, только для того, чтобы снять шинель. Аккуратно повесив ее на вешалку, поручик тяжело вздохнул. Дольше тянуть с неизбежным разговором - только мучить себя. Решительно шагнув за порог, он дошел до конца коридора и распахнул двери в кабинет Бахметьева.

- Разрешите, Георгий Алексеевич? – остановился он на пороге.

- Входите, Константин Григорьевич, - откинулся на спинку стула Бахметьев, - и дверь, будьте добры, плотнее закройте за собою.

Вершинин ступил в кабинет и плотно закрыл двери, как и просил граф.

- Сам, значит, пришел, - поднялся из-за стола Бахметьев.

Поручик опустил голову, разглядывая собственные начищенные до блеска сапоги.

- Вот смотрю я на тебя, Костя, и думаю, что нет у меня желания продырявить твою глупую голову, - вздохнул Бахметьев, останавливаясь напротив него. – Но ведь, другим того не скажешь. Стало быть… не обессудь.

- Я виноват, - поднял голову Константин. – Назовите место и время.

- Я пришлю своего секунданта, - махнул рукой Бахметьев. – Ступай, пока я просто не решил подпортить твое смазливое личико.

Едва за Вершининым закрылась дверь, как все напускное спокойствие графа Бахметьева тотчас улетучилось. Тяжелый письменный прибор с грохотом ударился о стену, брошенный сильной рукой.

- Дурак! Щенок! – свистящим шепотом, выругался Георгий Алексеевич.

Но более всего он был зол не на Вершинина. Попадись ему сейчас под руку его дражайшая невеста… Что ж, сегодняшнего визита к Епифановым не избежать. Надобно было самому высказать Олесе Андревне все, что он о ней думает. Не собирался он становиться под венцы с девицей, что, еще не успев стать его женой, прославила его на весь Петербург!

Время неумолимо близилось к вечеру. Георгий Алексеевич уже успел послать записку князю Дашкову, в которой просил оного быть своим секундантом. Почему именно Дашков? Николай Алексеевич хорошо знал Бахметьева старшего и после его смерти практически заменил отца юному Георгию. Жоржу очень бы хотелось решить дело миром, но он не знал, как и потому надеялся, что Дашков найдет способ избежать дуэли. Убивать Вершинина ему не хотелось, ведь ясно же было, что именно щедро расточаемые Олесей авансы, вскружили тому голову.

Напольные часы в кабинете мелодично отзвонили пять раз. Донесения и рапорта, которые он должен был рассмотреть сегодня, так и остались нетронутыми на письменном столе. Поднявшись из-за стола, Георгий Алексеевич, накинул на плечи шинель и поспешил к ожидающему его экипажу.

- На Пироговскую, - бросил он вознице, поднимаясь на подножку.

По дороге к особняку Епифановых Бахметьев обдумывал предстоящий разговор с Олесей: «С чего начать? Заявить с порога, что все знает о ее связи с Вершининым? Пошло, - вздохнул граф. – Но в подобной ситуации, что не говори, все будет пошло».

Экипаж остановился, и Георгий Алексеевич нехотя выбрался из него. Швейцар при виде его сиятельства гостеприимно распахнул двери, лакей поспешил принять у него шинель и фуражку. Поправив перед зеркалом, упавшую на лоб курчавую прядь, и одернув мундир, Бахметьев проследовал за дворецким в гостиную. Все семейство, включая генерала, было в сборе. Поприветствовав должным образом собравшихся, Георгий Алексеевич остановился у кресла, в котором сидела Олеся.

- Олеся Андревна, могу я говорить с вами наедине?

От холодности его тона, у Олеси по спине побежали мурашки. «Он знает! - мелькнула в голове тревожная мысль. – Боже, ну почему Ланский не ответил?» - ведь она так надеялась, что все удастся уладить через Сержа.

- Bien Sûr, Georges (Конечно, Жорж), - улыбнулась дрожащими губами девушка и поднялась, опираясь на предложенную руку.

Лакей услужливо распахнул двери в бальную залу, которая находилась сразу за гостиной и нынче была совершенно пуста. Бахметьев довел Олесю почти до середины и выпустил руку девушки, остановившись. Из гостиной их могли видеть, но не слышать. Еще проходя через гостиную, он заметил тревогу на лице Натальи и недоумение в глазах генеральши. Но нынче ему было плевать на то, что вел он себя неучтиво. Он надеялся, что более ему не придется переступать порог этого дома.

Бахметьев молчал, и его молчание действовало Олесе на нервы.

- Вы хотели говорить со мной, что же вы молчите? – не выдержала она и первой начала разговор.

- Не догадываетесь, о чем я собирался говорить с вами? – обманчиво спокойно спросил граф.

- Не имею ни малейшего представления, - фыркнула mademoiselle Епифанова.

- Я говорил вам, что не люблю вас? – поинтересовался он.

- Издеваетесь? – со слезами в голосе ответила Олеся.

- Нисколько. Это вам пришло в голову издеваться надо мной, - тихо отозвался он. – Еще не став моей женой, вы добыли мне весьма сомнительную славу рогоносца. Как по-вашему? Я должен смиренно принять все?

- Жорж, - протянула руку Олеся, касаясь рукава его мундира, - то была ошибка. Вершинин мне проходу не давал. Это всего лишь увлечение. Я никого и никогда не любила так, как вас люблю.

- Ошибкой было сделать вам предложение, - отчеканил Бахметьев. – Видит Бог, меня никто не осудит, коли в сложившихся обстоятельствах я возьму свое слово обратно.

Глаза Олеси широко распахнулись:

- Ты не посмеешь, - прошептала она. – Ты не откажешься от меня сейчас!

- Я уже это сделал, mademoiselle, - ответил он с легким поклоном. – Прощайте. Ежели мне суждено быть убитым вскорости, очень прошу вас не являться на мои похороны.

- Жорж! – Олеся запуталась в юбках, стремясь нагнать его, и рухнула на колени. – Жорж! – я люблю тебя! Прости меня! – уже не сдерживаясь, зарыдала она, но Бахметьев даже не оглянулся.

Вернувшись в гостиную, он окинул взглядом притихшее семейство.

- Мне жаль вас разочаровывать, но я не могу жениться на вашей дочери, - обратился он к генералу. – Я думаю, как мужчина вы меня поймете, - откланялся он.

Андрей Павлович ничего не смог вымолвить в ответ от постигшего его изумления.

- Что происходит? – вопросительно посмотрел он на свою супругу.

- Я скажу, - вздохнула Натали. – Олеся встречалась с поручиком Вершининым за спиной у его сиятельства.

- Бог мой, André, - в ужасе прикрыла рот ладошкой генеральша. – Что теперь будет?

Андрей Павлович поднялся с дивана, на котором восседал рядом с супругой и прошел в бальный зал, где Олеся все еще рыдала, стоя на коленях и закрыв лицо руками. Ухватив дочь чуть повыше локтя за руку, генерал рывком поднял ее на ноги.

- Дрянь! – оглушительная пощечина едва не свалила девушку с ног.

- За что, папенька? – схватилась за щеку Олеся, перестав всхлипывать и уставившись на отца перепуганными глазами.

- Еще спрашиваешь? – грозно прорычал генерал. – Да я этого Вершинина в бараний рог скручу!

- Папенька, - подбежала к отцу Наталья. – Константин Григорьевич не виноват. Он писал Олесе, что не желает встречаться с ней, она сама к нему поехала, - сбивчиво заговорила она.

- А ты откуда знаешь? – обернулся к старшей дочери генерал.

- Знаю. Я письмо его видела, - опустила голову девушка. – Я должна была раньше вам все сказать. Константин Григорьевич просил Олесю стать его женой, а она отказала ему.

- Предательница, - прошипела Олеся, с ненавистью глядя на сестру.

- Стало быть, теперь согласится, - отчеканил генерал. – Но я ни целкового не дам. Будете жить на его жалованье, коли выживет, - добавил он.

- Папенька… - не веря своим ушам, прошептала Олеся. – Вы ведь это не серьезно?

- Серьезней некуда, - топнул здоровой ногой Андрей Павлович.

***

Увидеть Дашкова на пороге своей квартиры поздним вечером было для Вершинина полной неожиданностью.

- Константин Григорьевич, - кивнул князь, - Дашков Алексей Николаевич, - представился он. - Мы не знакомы, то правда. Надеюсь, вы догадываетесь, по какому поводу я к вам?

- Проходите, ваше сиятельство, - отступил от входа в гостиную Вершинин, пропуская князя.

- Не могу сказать, что я страшно рад и горд сим поручением, но граф Бахметьев просил меня быть его секундантом, и я ответил согласием.

- Я понимаю, - пробормотал Вершинин, страшно стесняясь убогой обстановки своего жилища, когда столь могущественный и богатый человек почтил его своим присутствием.

- Вы позволите? – достал из кармана редингота портсигар князь.

- Конечно, ваше сиятельство, - кивнул Вершинин.

Князь закурил, рассматривая молодого человека, сквозь ресницы.

- Вы понимаете, что его сиятельство сторона оскорбленная, стало быть, выбор оружия за ним. Граф выбрал пистолеты.

Вершинин сглотнул ком в горле. Он и не надеялся, что Георгию Алексеевичу придет в голову поупражняться на саблях. О том, что Бахметьев отличный стрелок, Константину Григорьевичу рассказывать было не нужно.

- Пистолеты, так пистолеты, - вздохнул Вершинин.

«Совсем мальчишка, - вздохнул князь. – Впрочем, Георгий не намного старше. Главное, чтобы все дело не испортил. Стало быть, надо давить на чувство вины».

- Жаль мне вас, Константин Григорьевич, - стряхнул пепел прямо на стол Дашков. – У вас вся жизнь впереди. И ради кого…

- Я люблю ее, - покраснел Вершинин.

- А она вас нет, - констатировал горькую истину князь. – Завтра в половине седьмого утра, в парке Лесотехнической академии, - поднялся со стула Дашков.

- Вы виделись с Ланским? – поинтересовался Вершинин.

- Да, - кивнул князь, стоя в дверях, - но я хотел сам с вами поговорить, и Серж мне уступил.

- Я буду, - вздохнул Вершинин.

Константин Григорьевич не был трусом, но умирать ему не хотелось. Проводив Дашкова, Вершинин сел писать письмо своим родным, которое должен был отправить в родную усадьбу Сенька в случае смерти своего барина.

Сначала он хотел было напиться, и даже собирался послать слугу за бренди, но передумал. Негоже будет поутру явиться перед Бахметьевым в хмельном угаре. Георгий Алексеевич вряд ли опустится до подобного. Нет, Бахметьев не станет напиваться, стараясь заглушить грызущий изнутри страх, тот всегда уверен в себе, рука его поутру дрожать не будет. Стало быть, и Косте Вершинину следует быть трезвым, аки стеклышко.

Дописав письмо, Константин Григорьевич улегся на свое узкое ложе, но ему не спалось. В голове мешались мысли от смешных до грустных. Он вспоминал то одно, то другое, сколько хорошего ему сделал Бахметьев. «Выстрелю в воздух, коли жив останусь», - решил он, проваливаясь в предрассветный сон.

В апартаментах Бахметьева меж тем собрались трое: сам хозяин, князь Дашков и граф Ланский.

- Я был у него, - начал Дашков. – Страшно переживает.

- Это-то понятно, - едва заметно улыбнулся Бахметьев. – Я не собираюсь убивать его, но коли ему выпадет жребий стрелять первым…

- Он не выстрелит, - уверенно произнес Николай Алексеевич.

- Вы будете стрелять первым, Жорж, - произнес до того молчавший Ланский. – Дайте мне слово, что Костя не умрет.

- Я даю вам свое слово, - тихо размерено ответил Георгий Алексеевич.

- Вот, - выложил Ланский на стол монетку. – Это фальшивка. Там орел с обеих сторон.

___________________________________

 » Глава 35

Глава 35



Константина разбудил весьма бесцеремонный толчок в плечо. Открыв глаза, в неясном свете керосиновой лампы он разглядел склонившегося над ним Сержа Ланского.

- Пора, - отвел глаза его секундант.

Сердце сжалось в груди в дурном предчувствии, стараясь не выказать своего смятения, Вершинин поднялся. Несколько раз плеснув в лицо ледяной водой, Константин замер перед небольшим зеркалом, вглядываясь в собственное отражение. «Черт возьми! Мне только двадцать три! Неужели сегодня все будет кончено?»

- Вот, барин, - замялся в дверях уборной денщик, не решаясь протянуть хозяину, вычищенный парадный мундир.

Застегивая тугой ворот мундира, Константин поймал в зеркале сочувствующий взгляд Ланского. Замутило, липкий страх опутал сознание, но он лишь криво усмехнулся.

- Что, мои шансы столь ничтожны?

- Ежели Бахметьев решит тебя убить, то да, - вздохнул Серж.

- Он ведь никогда не промахивается? - одернул мундир и поправил упавшую на глаза золотистую прядь Вершинин.

- Никогда, - со вздохом подтвердил Ланский, - но все когда-то бывает впервые.

- К примеру дуэль, - кивнул головой Константин. – Я готов.

- Мой экипаж внизу, - направился к выходу из квартиры Серж.

К тому времени, когда они добрались до места, утренний сумрак рассеялся, первые лучи солнца вызолотили восточный край неба, где-то совсем неподалеку защебетала какая-то птаха, радуясь наступлению нового дня. Первая робкая зелень пробивалась на темной влажной земле. Все дышало ранней весной. Выбравшись из экипажа, Вершинин поднял голову, тоскливо взглянув в розовеющие небеса, тяжелый вздох вырвался из груди. Бахметьев с Дашковым уже прибыли и ожидали их. Помимо противника Вершинина и его секунданта был еще и сухонький убеленный сединами старичок, доктор семьи Дашковых.

Направляясь к Георгию Алексеевичу, Константин пытался уловить хотя бы тень страха в бесстрастном взгляде, в застывших чертах лица. Увы, напрасно. «Из камня он что ли сделан?» - поморщился Вершинин, протягивая руку для традиционного приветствия. Как ни странно, Бахметьев ответил на рукопожатие, но при том не проронил ни слова.

- Господа, я обязан поинтересоваться, - оглядел противников Дашков. – Вы уверены, что дело нельзя решить полюбовно?

Георгий Алексеевич едва заметно отрицательно качнул головой, Вершинин вновь не удержался от тяжелого вздоха. Ланский передал Дашкову ящик с дуэльными пистолетами. Осмотрев оружие Алексей Николаевич кивнул, и Серж принялся заряжать их.

- Остается бросить жребий, - перевел взгляд с одного на другого Дашков, доставая из кармана редингота монету.

- Орел, - коротко ответил Бахметьев.

- Решка, - выдохнул Вершинин.

Князь подбросил монету и ловко поймав ее, накрыл ладонью.

- Орел, - убрав руку, констатировал он и протянул раскрытую ладонь поручику, предлагая убедиться.

Даже не взглянув, Константин кивнул. Противно засосало под ложечкой, голова закружилась. Расстегнув дрожащими руками пуговицы шинели, он скинул ее с плеч прямо на землю, будучи убежденным, что она ему более не понадобится. Ланский вынул из ножен саблю и пройдя до середины поляны воткнул ее в землю. Отсчитав в каждую сторону по десять шагов, секунданты протянули оружие противникам.

Взяв в руки пистолет, Вершинин замер. Сердце билось часто-часто, а потом вдруг замедлило свой ритм, едва ему стоило взглянуть в черное дуло пистолета в руках Бахметьева, нацеленное прямо в это самое сердце. «Ну вот и все, - не выдержал Вершинин и закрыл глаза. – Ну, что же вы медлите, ваше сиятельство?» – мысленно вопрошал он, страшась того, что сдадут нервы, и он не сможет с достоинством принять то, что ему уготовано судьбой.

Грянул выстрел, вспоров утреннюю тишину. Константин покачнулся, пистолет едва не выпал из ослабевших вдруг пальцев. «Странно, я ничего не чувствую», - открыл он глаза.

- Ваш выстрел, поручик, - усмехнулся Бахметьев.

«Боже! Неужели промахнулся?» - недоумевал Вершинин, поднимая руку и прицеливаясь. Боковым зрением он заметил, что эполет на его правом плече повис на честном слове. «Стало быть, не промахнулся», - выдохнул он и, вскинув руку вверх, выстрелил в воздух.

- Стоило ли все затевать? - тихо проворчал Дашков.

- Стоило, Алексей Николаевич, - глядя на бледного, как полотно Вершинина, тихо отозвался Бахметьев. – Глядишь в следующий раз прежде головой думать будет.

- Костя, - тронул поручика за рукав Ланский, - все кончено, поехали.

- Позор, Боже, какой позор, - бормотал Вершинин. - Он это нарочно! Он нарочно мне эполет отстрелил.

- Скажи спасибо, что не голову, - рассердился Ланский.

- Константин Григорьевич, - подошел Бахметьев, - желаю вам счастья с незабвенной Олесей Андревной. Я разорвал помолвку. Так что спасти девицу от позора, нынче только в ваших силах.

Поздравление более походило на издевку, но Вершинину то было совершенно не важно. Главное, что он услышал из слов Бахметьева, что Олеся свободна от данного графу обещания.

- Благодарю, - улыбнулся он искренне и радостно.

Улыбка осветила совсем еще мальчишеское лицо, а Георгий Алексеевич только покачал головой.

Известие о том, что у него появился шанс обвенчаться с mademoiselle Епифановой, тотчас позволило Вершинину забыть о том, что еще несколько мгновений тому назад, он был на волосок от смерти.

- Бедный мальчик, - вздохнул Дашков, глядя вслед удаляющемуся Константину. Ланский вторил ему тяжелым вздохом и поспешил догнать своего приятеля.

Вершинин и не чаял вернуться и, собираясь утром, выглядел столь неуверенным в себе и угнетенным, что его настроение передалось и его денщику. Проводив барина, слуга простился с ним и потому возвращение Константина Григорьевича живым и невредимым произвело на него столь сильное впечатление, что он прослезился:

- Господи, барин, живой, - утирая скупые слезы, улыбался во весь рот денщик. – Я ж вас, еще вот таким мальцом помню, - опустил он руку на уровень своего колена.

- Сень… Арсений Семенович, принеси-ка нам бренди, да самого лучшего, - смутился такой сентиментальности Вершинин, а при воспоминании о том, что его слуга ходил за ним с тех пор, как он приехал в кадетский корпус, совсем еще мальчишкой, так язык и вовсе не повернулся назвать его Сенькой, как то бывало раньше.

Непривыкший к столь почтительному отношению от молодого барина, Арсений Семенович поначалу замер на месте, а опомнившись, тотчас кинулся исполнять данное ему поручение.

Ланский снял шинель и небрежно бросив ее на спинку стула, уселся на диван, вытянув ноги. Вытащив из портсигара сигарету, граф прикурил.

- Ты всерьез намерен сделать предложение mademoiselle Епифановой? – щурясь от табачного дыма, поинтересовался он.

- Какие уж тут шутки, - пожал плечами Вершинин. – Ты ведь сам все слышал. Бахметьев разорвал помолвку. Спасти Олесю от унижения может только замужество.

- Благодарности ты вряд ли дождешься, - вздохнул Серж и вновь затянулся табачным дымом.

Константин Григорьевич поморщился и, шагнув к окну, отворил одну створку.

- Не делай преждевременных выводов, - тихо заметил он, заметно подрастеряв былую уверенность.

- Я имел счастие или скорее несчастие слишком хорошо знать mademoiselle Епифанову. Ты можешь мне не верить, но я в жизни не встречал более себялюбивого и избалованного создания, - усмехнулся Ланский. – Поверь мне, Костя, и не торопись надеть хомут себе на шею.

В передней послышались шаги и вскоре, сияя ослепительной улыбкой, в комнату ввалился денщик Вершинина и водрузил на стол бутылку бренди.

- Вот, Константин Григорьевич, все как вы просили, - повернулся он к Вершинину.

- Благодарю, - улыбнулся в ответ Константин.

- Я стаканы сейчас подам, - засуетился слуга и поспешил на крохотную кухоньку.

Откупорив бутылку, Константин Григорьевич разлил бренди по стаканам и поднял один из них.

- Mon cher amie, выпьем за мое будущее счастье.

- Охотно, - потянулся ко второму стакану Серж и, громко чокнувшись с Вершининым, пригубил крепкий напиток, тогда, как его друг залпом опрокинул в себя все содержимое и закашлялся. – Это твоя первая дуэль? – поинтересовался Ланский.

Константин Григорьевич кивнул и продышавшись заговорил:

- Мне еще никогда не было так страшно, никогда в жизни. Я лишь молился, чтобы Бахметьев не промахнулся, и мне не пришлось бы умирать в страшных мучениях.

Улыбка исчезла с лица Ланского. Появилась мысль признаться в том, что все было заранее оговорено, дабы граф Бахметьев сохранил лицо, а поручик Вершинин жизнь, но Серж передумал и опустив глаза, уставился в свой бокал. Только сейчас ему пришла в голову мысль, что у Константина могли сдать нервы, и тогда все пошло бы не так, как было задумано.

Друзья уже почти наполовину опорожнили бутылку, когда в двери настойчиво постучали. Лакей Епифановых принес приглашение от Андрея Павловича посетить нынче дом на Пироговской набережной. Пробежав глазами строки, написанные крупным размашистым почерком, Вершинин усмехнулся. Сие приглашение более походило на приказ, но возмущаться тоном письма он не стал.

- Неужели поедешь? – недоверчиво покосился на него Ланский.

- Поеду, - снимая мундир с отстреленным эполетом и переодеваясь в темно-синий сюртук, отозвался Вершинин.

- Ну, тогда и я с тобой за компанию, - поднялся с дивана Ланский.

Вершинина ждали, едва только он ступил на мостовую с подножки экипажа, швейцар поспешил распахнуть перед ним высокие резные двери. В передней уже ожидал лакей, который даже глазом не моргнул, разглядев за спиной Константина графа Ланского. Молодых людей проводили в ту самую гостиную, из которой три дня назад вышел граф Бахметьев с намерением более никогда в этот дом не возвращаться.

Барышень Епифановых в гостиной не было, присутствовали только генерал и его супруга.

- Я думал вы не робкого десятка, Константин Григорьевич, а вы с подкреплением, - хмуро кивнул в сторону Ланского вместо приветствия Епифанов.

- И вам доброго дня, Андрей Павлович, - как ни в чем не бывало улыбнулся Серж. – Мое почтение, Татьяна Михайловна, - склонился он над рукой генеральши. – Дело в том, что, когда Константин Григорьевич получил ваше любезное приглашение, я был у него в гостях, и потому напросился поехать с ним, - закончил Ланской с невозмутимой улыбкой.

Вершинин подтвердил его слова коротким кивком.

- Все именно так, но коли вы желаете говорить со мной наедине, я к вашим услугам, Андрей Павлович.

- Да, что уж там, - махнул рукой генерал. – Натали рассказала мне, что вы просили Олесю стать вашей женой.

Скулы Константина окрасились ярким румянцем. При воспоминаниях о Наталье ему вдруг сделалось стыдно. Надо же, так обнадежил девицу, а сам закрутил роман с ее сестрой!

- Истинная правда, - опустил он взгляд, разглядывая ковер у себя под ногами.

- Мне так же известно, что Олеся вам отказала, но в сложившихся обстоятельствах, ее отказ не имеет никакого значения.

При этих словах генерала Ланский нахмурился.

- Сегодня утром, - медленно заговорил он, Константин Григорьевич едва не расстался с жизнью, а все по прихоти вашей дочери. Вы считаете он недостаточно наказан за свою глупость?

- Серж! – одернул его Вершинин. – Позвольте мне еще раз поговорить с Олесей Андревной, - обратился он уже к генералу.

- Стало быть, стрелялся все-таки, - усмехнулся в усы генерал, взглянув на будущего зятя с неким подобием одобрения во взгляде. – А что Бахметьев? Жив?

- Цел и невредим, - ответил Вершинин, - он мне эполет отстрелил, - покраснел поручик, - а я в воздух выстрелил, поскольку виноват во всем только я один.

Генерал не стал разубеждать его, хотя прекрасно понимал, что только одна Олеся виновата в том, что случилось, но Олеся как никак дочь, родная кровиночка.

- Татьяна Михайловна, - обратился он к супруге – вы не сходите за Олесей Андревной?

Генеральша послушно поднялась со своего места и величественно проследовала к выходу из гостиной. Проводив жену взглядом, Епифанов повернулся к молодым людям:

- Я вам, Константин Григорьевич, так скажу. Чтобы Олеся вам не говорила, это не имеет значения.

Ланский нервно улыбнулся:

- Что ж, тут все ясно. Нет у вас иного выхода, Андрей Павлович.

- Серж, помолчи, - сердито сверкнул глазами Вершинин. – Позволь, я сам буду решать, что мне делать.

Ланский покачал головой и уселся в кресло, проигнорировав хмурый взгляд Епифанова. У Сергея Егоровича не было причин любить своего бывшего командира. Взаимная неприязнь, возникшая за время службы Ланского в адъютантах у Епифанова, едва не стоила молодому графу карьеры, а то, можно сказать, и жизни. Ведь это благодаря хлопотам Андрея Павловича, Серж оказался на передовой во время последней кавказкой кампании. Надо отметить, что Ланский чудом остался жив и сего отрезка своей жизни Епифанову не забыл и не простил.

Поводом к переводу подающего надежды поручика на самую дальнюю кавказскую линию послужила жалоба Олеси Андревны отцу на якобы домогательства молодого человека к ее персоне. На самом деле все обстояло совершенно иначе. Это Олеся, будучи пятнадцатилетней барышней, воспылала страстью к отцовскому адъютанту, и Бог знает, чего нафантазировав себе, попыталась объясниться с ним. Ланский честно признался девице, что никаких теплых чувств он к ней не питает, и уже спустя три месяца воевал на Кавказе с непокорными горцами.

Между тем Татьяне Михайловне пришлось приложить немало усилий, дабы убедить дочь спуститься в гостиную. Олеся ничего и слышать не хотела о Вершинине, а уж узнав, что и Ланский пожаловал к ним вместе с Константином, так и вовсе наотрез отказалась выходить.

Истратив почти все свои аргументы, Татьяна Михайловна прибегла к угрозам, пообещав призвать на помощь лакеев и силой втащить упрямицу в гостиную. Только тогда Олеся соизволила поспешно согласиться, опасаясь того, что маменька и впрямь рискнет исполнить то, чем пригрозила ей.

С самого начала Епифанов собирался поставить будущего зятя в известность о том, что не даст за дочерью ни гроша, но постеснявшись присутствия Ланского, промолчал. В комнате повисло тягостное молчание, и все трое облегченно вздохнули, когда двери, наконец, открылись, и Олеся вместе с матерью ступила на порог.

Остановившись в дверях, девушка сначала смерила Вершинина высокомерным взглядом и перевела точно такой же на Ланского. Безумная надежда, что Серж мог прийти к ним из-за нее испарилась, как только она встретилась с ледяным взглядом серых глаз его сиятельства. «Не быть вам графиней, Олеся Андревна», - усмехнулся Ланской и отвернулся.

- Олеся Андревна, вы позволите? - склонился над рукой девушки Вершинин.

Олеся выдернула свою кисть из его ладони и взглядом указала ему на двери, ведущие в бальную залу. Прошествовав впереди Константина, она остановилась на том самом месте, где три дня назад Бахметьев объявил ей о том, что разрывает помолвку.

- Я ненавижу вас, - обернулась она к Вершинину. – Вы мне всю жизнь исковеркали!

Константин Григорьевич даже не нашелся сразу, что ответить, столь несправедливыми были упреки генеральской дочери.

- Воля ваша, но граф Бахметьев был прав нынче поутру, когда говорил, что только в моих силах избавить вас от позора. Потому я еще раз прошу вас стать моей женой, - процедил он, ощущая, как в крови закипает гнев и раздражение.

- Разве у меня есть выбор? – вздернула бровь Олеся. – Господи! Ну отчего вы оказались таким упрямым? Стоило вам ответить на мое письмо, и ничего бы этого не было!

Вершинин усмехнулся, глядя на свою невесту.

- Дуэль состоялась бы так или иначе, но думаю из-за графини Бахметьевой мне бы прострелили голову, а не эполет, - холодно заметил он. – Потому я не собирался становиться вашим любовником, mademoiselle.

Олеся сердито сверкнула глазами:

- Я всего лишь хотела заставить Жоржа ревновать. Я не люблю вас и никогда не полюблю, - добавила она и, развернувшись, прошествовала обратно в гостиную с видом оскорбленной королевы.

Вершинин подавил тяжелый вздох и вернулся вслед за ней. Предстояло еще обсудить будущую свадьбу, с которой следовало поторопиться.

___________________________________

 » Часть II Глава 36

Часть II. Княгиня Вера

Глава 36


Четыре года минуло с тех самых пор, как княгиня Уварова привезла внучку в Пятигорск, дабы выдать замуж за Одинцова. Четыре долгих года. Многое изменилось с тех пор. Вот уж год, как не стало неугомонной Елизаветы Петровны, и супруг Веры князь Одинцов вступил в права наследования. Почтить своим присутствием Покровское Иван Павлович так и не сподобился потому, как его самого незадолго до получения столь желанного наследства скрутила подагра, от которой он так и не оправился по сей день.

В Покровском поговаривали, что смерть княгини вовсе не была естественной, потому как здоровьем она отличалась отменным, и, что не обошлось в этом деле без ее племянника. Доктор объяснил кончину старухи Уваровой остановкой сердца во сне, но вся челядь была убеждена, что это Караулов задушил тетку подушкой, не смирившись с тем, что она переписала завещание, оставив его, по сути, совершенно нищим. Сам Петр Родионович сразу после похорон княгини исчез из поместья. Никто не озаботился его поисками, потому как имелось заключение о смерти княгини, в котором черным по белому было написано, что Елизавета Петровна скончалась в результате сердечного приступа. Правда, существовали некоторые сомнения относительно честности доктора, позволившего себе вдруг траты, несовместимые с его доходами от частной практики.

Как бы Вере не хотелось поехать в Покровское, дабы сходить на могилу своей бабки, оставить супруга на попечение прислуги, она не смогла. Совесть не позволила. А в остальном ее присутствия в усадьбе не требовалось. Управляющий княгини Уваровой педантичный немец по фамилии Майер, после оглашение завещания с тем же рвением, что и ранее, стал служить новым хозяевам. Прекрасно понимая, что истинной наследницей является княгиня Одинцова, Майер все дела, касающиеся усадьбы в Покровском, вел исключительно с Верой Николавной посредством переписки. Через него же Вера получила предложение от одного богатого промышленника, пожелавшего поселиться в старинном дворянском гнезде, выкупить у нее усадьбу, но расстаться с Покровским она не торопилась. И пусть Пятигорск пришелся ей по душе, несмотря на то, что поначалу произвел на нее весьма унылое впечатление, княгиня Одинцова лелеяла в душе надежду однажды вернуться в Петербургскую губернию.

Дни в Пятигорске все еще были по-летнему жаркими, но приближение осени уже ощущалось в прохладе ночей, в синеве безоблачного неба, в редких золотых сполохах в зеленых кронах парковых деревьев. И все же, дивно хороша была эта пора в преддверии осени, и Вера успела полюбить ясные солнечные дни, наполненные ласковым теплом, ароматом яблочного варенья, что варили в усадьбе, запасаясь на зиму.

Склонившись над книгой, молодая княгиня Одинцова, пригревшись в ласковых лучах августовского солнца, задремала на балконе собственных апартаментов, подперев кулачком нежную щеку.

- Вера Николавна, - разбудил ее встревоженный голос молоденькой горничной Катюши, - там Ивану Павловичу совсем худо сделалось, - широко распахнув свои карие очи, испуганно затараторила девушка.

Отложив книгу, Вера поднялась и стремительным шагом направилась на половину супруга.

- Иван Павлович? – обратилась она к Одинцову, восседавшему в кресле с закрытыми глазами.

Одинцов был белее, чем рубаха, надетая на нем под мягкий бархатный шлафрок темно-синего цвета. Губы князя, плотно сжатые, выдавали неподдельное страдание.

- Верочка, пришла, - открыл он глаза. – Худо мне, Верочка, - болит так, что мочи нет, - жалобно простонал он, пытаясь взять супругу за руку.

- Где болит, Иван Павлович? – ласково обратилась к нему Вера.

- Ох, ноги крутит, мочи нет. И в груди щемит, - пожаловался Одинцов.

- Я за доктором немедленно пошлю, - вздохнула Вера, осторожно высвободив свою ладонь из цепких пальцев мужа.

- За шарлатаном этим? – недовольно проворчал Одинцов.

- Чем вам Куницын не угодил? – пройдясь по комнате, остановилась Вера у туалетного столика и принялась перебирать пузырьки с настойками, пытаясь разыскать нужный.

Обнаружив то, что искала, она налила в стакан воды из графина и накапала ровно десять капель. Рука с флаконом замера над стаканом, стоит только встряхнуть, чуть-чуть, ну, совсем чуть-чуть, и… Вера поспешно поставила на стол пузырек с Tinctura Belladonnae (настойка белладонны) и вернулась к супругу. Придержав ему голову, она помогла князю отпить из стакана, и вытерла несколько капель, что пролились на подбородок носовым платком. Иван Павлович откинулся на спинку кресла, вцепившись в подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, но уже спустя четверть часа, лицо его расслабилось и приняло умиротворенное выражение.

- Благодарю, ангел мой, - слабо улыбнулся Одинцов.

- Но за доктором я все же пошлю, - поднялась Вера со стула.

- Как пожелаешь, - покладисто согласился Иван Павлович, испытывая явное облегчение после приема настойки.

В особняке Одинцовых доктор Куницын в последнее время стал довольно частым визитером. Старый князь его недолюбливал, считая чересчур молодым и неопытным, а вот княгиня, напротив, относилась с доверием и довольно благожелательно, полагая его методы лечения более прогрессивными по сравнению с теми, чем пользовали больных старшие и умудренные опытом коллеги Куницына. Вот и в этот раз Алексей Андреевич не заставил себя долго ждать, и едва за ним прибыла из усадьбы коляска, тотчас поспешил на вызов.

Доктор пробыл в покоях князя около получаса. Выслушав все жалобы Ивана Павловича и, сосчитав пульс, Куницын едва заметно покачал головой и поспешил заверить своего пациента, что дела его обстоят, не так скверно, как тому кажется. Спустившись в гостиную, где княгиня Одинцова велела накрыть стол к чаю, Алексей Андреевич не стал скрывать от молодой женщины своих опасений, вызванных состоянием князя.

- Вера Николавна, как часто стали повторяться приступы? – тихо, дабы не расслышала прислуга, поинтересовался он.

- Обыкновенно бывало один раз ночью, ближе к утру, - отозвалась Верочка, ощущая, как озабоченность доктора передалась и ей. – А вот нынче днем случилось.

- Вы все также даете ему настойку? – поинтересовался Куницын.

- Да, все как вы говорили, Алексей Андреевич, по десять капель. Я что-то не так сделала? – обеспокоилась она.

- Нет-нет, - улыбнулся Куницын, - вы все правильно сделали. Как бы вам объяснить? – задумался он на некоторое время. - Понимаете, настойка его не лечит, лишь облегчает князю его страдания, но в то же время при приеме лекарства у него учащается сердцебиение, что в его возрасте может привести к сердечному приступу. Потому ни в коем случае нельзя превышать рекомендованную мною дозу. Вы меня понимаете?

- Да, конечно, - кивнула молодая княгиня.

Все это Куницын говорил ей не один раз, особенно упирая на то, что нельзя превышать указанную дозировку.

- Хотя, коли подобное случится, я сердечный приступ имею в виду, - пояснил он, - доказать, что он вызван именно приемом чрезмерного количества настойки, спустя некоторое время будет совершенно невозможно, - тихо заметил доктор, пристально глядя в глаза madame Одинцовой.

Вера рассеянно кивнула в ответ на его слова. Когда же до неё дошел смысл сказанного Куницыным едва ли не шепотом, она удивленно распахнула глаза, всматриваясь в бесстрастное лицо своего собеседника.

- Мне никогда не приходило в голову подобных мыслей, - поставила она на стол чашку, дабы не расплескать случайно чай, потому как затряслись руки, выдавая волнение.

Разве не о том же думала она всего лишь час тому назад? Разве не дрожала рука, сжимая в ладони пузырек с темной настойкой? Откуда Куницын мог узнать о том?

- Конечно, - натянуто улыбнулся Алексей Андреевич. – Вы – ангел, Вера Николавна. Вам бы никогда в голову не пришло подобного. Это так, к слову пришлось, - принужденно рассмеялся он. – Хотя, само собой, такими вещами шутить не принято, - доверительно склонившись к ней, заметил доктор.

- Что нового в городе слышно? – желая сменить тему беседы, поинтересовалась Верочка. – Вы ведь знаете, я почти не выезжаю в последнее время.

- Что нового? – нахмурился Куницын, вспоминая городские сплетни и тотчас просиял, вспомнив, о чем совсем недавно говорили у madame Добчинской, которая вызывала его по поводу приключившейся с ней мигрени. – Генерал Рукевич покидает нас. Уезжает во Владикавказ.

- Аполлинарий Фомич уезжает? – удивилась Верочка. – Повышение или отставка?

- То мне не ведомо, - отозвался Куницын. – Говорят, на его место какой-то граф приедет, жаль фамилию не удосужился запомнить. Ждут со дня на день. Графиня Добчинская грозилась устроить грандиозный прием в честь нового командира, - с усмешкой добавил он.

Вера опустила голову, пряча ответную улыбку. В сущности Евгения Ивановна была добрейшим человеком, но ее попытки пристроить замуж своих дочерей давно уж стали притчей во языцех у всего городка, и зачастую шутки по этому поводу не всегда бывали безобидными. Барышни Добчинские были довольно милыми созданиями, но, увы, ни гроша приданого за ними не обещали, потому и не спешили господа офицеры да заезжие по лету отдыхающие делать предложение ни одной из них, а тут целый граф собирался приехать в Пятигорск. Можно было понять бедняжку графиню, возлагавшую столь большие надежды на подобное событие.

***

Долгий путь от Петербурга до Пятигорска почти подошел к концу. День клонился к вечеру, когда дорожный экипаж с гербом Бахметьевых въехал на улицы города. Георгий Алексеевич отодвинул занавеску и выглянул в оконце. Пыльный городишко, коих на его пути встречалось немало. «Впрочем, довольно зелено», - отметил он про себя, разглядывая пейзажи.

- Вот и приехали, - вздохнул Вершинин, ни к кому не обращаясь.

Граф Бахметьев перевел взгляд на своего спутника, но промолчал. Константину Григорьевичу вновь надлежало провести инспекцию в Пятигорском полку, а Бахметьеву принять командование. Поскольку ехать предстояло в одно время, Бахметьев сам предложил поручику составить ему компанию, но восстанавливать прежние приятельские отношения не спешил. Почти всю дорогу Вершинин пытался разговорить графа, но все его попытки потерпели неудачу. Прошло уже немало времени и, по-хорошему, следовало уже забыть о случившейся размолвке, но Георгию Алексеевичу напоминали о том постоянно. Генерал Епифанов весьма осложнил ему жизнь, принявшись чинить препятствия по службе. Но, невзирая на козни несостоявшегося тестя, Бахметьев таки получил чин полковника вместе с новым назначением. Однако то, что служить его отправили столь далеко от столицы, можно было расценивать не только как признание заслуг, но и как желание убрать подальше с глаз долой.

Вершинин же сам был рад сбежать подальше от Петербурга, пусть и на время. Семейная жизнь поручика превратилась в настоящий ад. Все его старания разбивались о вечное недовольство madame Вершининой. Что бы он ни делал, Олеся Андревна, всегда находила повод для ссоры. Обыкновенно причиной ее упреков служило весьма скромное финансовое положение семьи и довольно непрезентабельное жилье, за которое поручику приходилось отдавать львиную долю своих доходов.

Андрей Павлович слово свое сдержал и не дал за дочерью ни гроша. Иногда Татьяна Михайловна, сжалившись над дочерью, тайком от супруга отдавала той средства, что генерал Епифанов выделял ей на булавки. Но в целом жизнь Олеси была далека от той, что она представляла себе, будучи еще в девицах. С рождением первенца проблем у семейства Вершининых только прибавилось, поскольку появилась необходимость оплачивать еще и услуги няни, что пробило весьма ощутимую брешь в без того скудном бюджете.

Потому как только подвернулся случай покинуть Петербург, Вершинин им воспользовался незамедлительно, приложив немало стараний к тому, чтобы именно ему поручили инспекцию в Пятигорском полку.

Экипаж въехал на главную улицу города. Разглядывая, прогуливающуюся публику, Бахметьев отметил для себя, что в эту пору городок выглядит весьма оживленным, благодаря большому наплыву отдыхающих.

- Кажется, нам не придется скучать без женского общества, - иронично заметил он, поймав взгляд хорошенькой блондинки в модной шляпке.

- Вам-то, конечно, Георгий Алексеевич, - уныло отозвался Вершинин.

- Неужели храните верность своей супруге? – съязвил Бахметьев.

- У меня просто нет времени на подобные похождения, - пожал плечами Вершинин, в ответ на злобный выпад графа.

- Да, я слышал, что вы день-деньской на службе пропадаете, - отозвался Георгий Алексеевич. – Я был уверен, что вы станете больше времени с семьей проводить, а вот столь ярого рвения по службе от вас не ожидал. Куда же делась ваша любовь? – усмехнулся он.

Вершинин вспыхнул, как мальчишка. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, но он быстро справился с охватившим его гневом, прекрасно понимая, что Бахметьев нарочно издевается над ним.

- Иногда я готов убить ее, а потом пустить пулю себе в лоб, - тихо заговорил он. – Но она не виновата в том, что я не могу дать ей того, чего она так страстно желает.

- Виновата, - тихо обронил Бахметьев, вспоминая свою последнюю якобы нечаянную встречу с madame Вершининой. – Видит Бог, вы того не заслуживали. Жаль, что вы не вняли предостережениям Ланского, да и мой собственный пример, вас не остановил. Но довольно о том, - отвернулся он от своего собеседника, уставившись в окно.

Карета остановилась напротив гостиницы. На первое время Георгий Алексеевич планировал поселиться здесь, а уж после подыскать себе другое жилье.

- Где вы останавливались в прошлый раз? – поинтересовался он у Вершинина.

- У князя Одинцова, - отозвался Константин Григорьевич. – Только, боюсь, он нынче не сдает комнаты, - добавил поручик, вспомнив о том, что князь вроде бы должен был жениться.

- Что так? – выгнул бровь Бахметьев.

- В прошлую мою поездку в Пятигорск на обратной дороге я имел счастие познакомиться с его невестой. Так что, думаю, как человек семейный, он вряд ли пожелает видеть посторонних в усадьбе.

- Что ж, придется поискать другое жилье, - философски заметил Георгий Алексеевич, полагая, что гостиница вряд ли удовлетворит его взыскательный вкус и привычку к комфорту.

Благодаря щедрому предложению Бахметьева, Вершинину не пришлось тратить казенные средства, выданные ему на проезд, и он смог себе позволить снять комнаты в той же гостинице что и Георгий Алексеевич, правда, апартаменты, которые он занял, не были столь же роскошными как те, что оплатил граф.

Бахметьев не собирался являться в штаб полка сразу по приезду. Намереваясь хорошенько выспаться и отдохнуть после дальней дороги, он решил, что вступление в новую должность можно вполне отложить до утра. Однако его планы были нарушены. Слух о его приезде довольно быстро распространился по городку, и уже тем же вечером он имел удовольствие познакомиться с прежним командиром, который пожелал лично передать полк под его командование.

Поводом для знакомства послужило приглашение на ужин от Рукевича, которое доставил молоденький адъютант с любопытством взиравший на своего будущего командира. Опасаясь обидеть генерала Рукевича отказом, Бахметьев ответил согласием и поспешил переодеться к ужину, поскольку Аполлинарий Фомич был столь любезен, что прислал за ним и Вершининым свою коляску.

Рукевич произвел на Бахметьева весьма сильное впечатление. У пятидесятипятилетнего генерала была непростая судьба. На Кавказ он попал семнадцатилетним юношей в 1832 году. За участие в польском восстании Аполлинария Фомича приговорили к расстрелу, который заменили ссылкой. Прослужив семь лет рядовым, Рукевич был произведен в прапорщики, потом он стал бригадным адъютантом, адъютантом князя Барятинского, а в 1863 году уже командовал полком. И вот ныне Рукевич был произведен в генералы с назначением помощником начальника двадцать первой пехотной дивизии генерала Геймана. Это и послужило причиной его отъезда. Столь суровые жизненные испытания не могли не сказаться на его характере, но среди сослуживцев он снискал себе репутацию человека строгого, но справедливого.

Бахметьев с некой долей благоговения перед Рукевичем про себя отметил, что ему с его происхождением и состоянием, вряд ли когда-нибудь удастся снискать подобное уважение. Аполлинарий Фомич являлся образцом военного офицера и, вспоминая, восторженные отзывы Вершинина о нем, Георгий Алексеевич, нынче был склонен с ним согласиться. Ужин прошел в весьма дружественной и непринужденной обстановке. Рукевич пообещал напоследок поспособствовать знакомству своего приемника с местным обществом и пожелал тому не уронить чести полка.

В свою очередь Георгий Алексеевич пообещал сделать для того все возможное и невозможное. Неудивительно, что Аполлинарий Фомич, упомянул честь полка, ведь полковники тридцати лет отроду встречались не так уж часто, и не могли не вызвать подозрения. От того и принимая у себя графа Бахметьева, Рукевич не мог отделаться от мысли, что именно служба в Главном штабе помогла сделать тому столь головокружительную карьеру, а о боевых заслугах тут говорить не приходится.

___________________________________

 » Глава 37

Глава 37



Наутро следующего дня весь полк в составе трех батальонов выстроился на плацу, дабы поприветствовать нового командира. Бахметьев в сопровождении Рукевича и старших офицеров штаба обошел строй, вглядываясь в лица рядовых и унтер-офицеров. По его непроницаемому виду невозможно было понять, о чем он думает в сей момент. А думал Георгий Алексеевич о том, что на плечи его ложится огромная ответственность за всех этих людей, что нынче замерли в ожидании команды «Вольно!», думал о том, что, возможно, не готов к тому, чтобы эту самую ответственность на себя принять. Но ничего уже нельзя было переменить, отказываться надобно было в Петербурге, когда ему прочили это назначение, а не нынче, тем более что Рукевич назавтра уезжал и ждать дольше уже не мог, поскольку его самого ожидали на новом месте службы.

- Вольно! – скомандовал Георгий Алексеевич.

И тотчас команда была подхвачена батальонными командирами, разносясь над строем.

- Разойдись! – понеслось над плацем, и солдаты поспешили укрыться от палящих лучей августовского солнца, что нынче пекло особенно немилосердно.

- Георгий Алексеевич, - обратился к графу Аполлинарий Фомич, - все последние рапорта и приказы собраны у вашего адъютанта. Коли пожелаете ознакомиться…

- Непременно, - излишне поспешно отозвался Бахметьев.

Рукевич едва заметно улыбнулся подобному служебному врению:

- Вчера я обещал познакомить вас с местным обществом и вот сегодня представился случай. Графиня Добчинская устраивает вечер по случаю моего отъезда, и вы тоже приглашены.

- Неловко, - улыбнулся Бахметьев.

- Отчего же? Чем не повод представить вас? Я за вами коляску пришлю ровно в семь, - тоном, не терпящим возражения, коим привык отдавать приказы, произнес генерал.

- Я буду готов, - заверил Георгий Алексеевич и, простившись с Рукевичем, направился в штаб.

После полудня, возвращаясь в гостиницу, Бахметьев проезжал мимо красивой усадьбы, немного возвышавшейся над городом. Двухэтажный особняк ослепительно белел среди роскошного парка, приковывая взгляд. Но его внимание привлекла пролетка, остановившаяся перед воротами, ведущими на подъездную аллею, в ожидании привратника. Миловидная женщина лет сорока пяти, может быть чуточку полноватая, но от того не менее очаровательная, восседавшая в коляске, робко улыбнулась и зарделась как девица, перехватив его взгляд. Георгий Алексеевич приподнял фуражку и слегка наклонил голову в молчаливом приветствии. «Видимо, это и есть княгиня Одинцова», - подумалось ему.

Провожая глазами молодого полковника, Евгения Ивановна едва не вывалилась из пролетки, когда ворота все же открылись, и коляска тронулась с места. «Ну, до чего хорош!» - восхищенно вздохнула графиня. Продолжая улыбаться своим мыслям, навеянным нечаянной встречей, madame Добчинская поднялась на крыльцо особняка Одинцовых. Хозяйка дома, заприметив коляску графини из окна своего будуара, поспешила спуститься, дабы поприветствовать нежданную гостью.

- Вера Николавна, вы простите, что я к вам без приглашения, - радушно улыбаясь, поспешила извиниться графиня за свое вторжение.

- Полно вам, Евгения Ивановна. Вы же знаете что здесь вам всегда рады, - успокоила ее Вера.

- Я к вам, собственно, по делу, - смутилась madame Добчинская. – Я понимаю, что заранее надо было бы приглашение послать, но вот промедлила и решила сама приехать, дабы лично просить вас быть у меня сегодня вечером.

- Право, мне неудобно, - вздохнула Вера. – Иван Павлович занемог, и не хотелось бы оставлять его одного.

- Аполлинарий Фомич уезжает завтра поутру, - печально заметила Евгения Ивановна, - и мне хотелось бы собрать всех, дабы проводить его, как полагается.

- Поезжай, Вера, - тяжело опираясь на трость, спустился с лестницы князь. – Я бы и сам поехал, да только, боюсь, испорчу вам весь вечер. Катюша за мной присмотрит, - улыбнулся он madame Добчинской.

- Не отказывайтесь, Вера Николавна, - умоляюще посмотрела на молодую княгиню Евгения Ивановна.

- Ну, хорошо, - согласилась Верочка, - я буду. А теперь прошу всех на веранду к чаю, будем пробовать варенье из нашего сада, - улыбнулась она.

Вере не трудно было догадаться, отчего Евгения Ивановна приехала сама в самый последний момент. Напиши она приглашение, княгиня Одинцова бы вежливо отказалась, придумав подобающий случаю предлог, а так отказать в просьбе madame Добчинской было куда сложнее.

Вскоре Евгения Ивановна поспешила проститься с хозяевами усадьбы и отправилась к себе, сославшись на огромное количество дел, что ей предстояло переделать сегодня по случаю, ожидающегося вечера.

Вера поднялась к себе. Идти на вечер к Добчинским совершенно не было желания, но Евгения Ивановна права: негоже было проигнорировать отъезд Рукевича, тем более Вера всегда находила общество Аполлинария Фомича весьма приятным. Так отчего же и не проводить его к новому месту службы?

- Катя! – позвала она горничную, - перебирая наряды в гардеробной.

- Ваше сиятельство, - замерла у дверей Катюша, присев в книксене.

- Я вечером у Добчинских буду, коли Ивану Павловичу худо станет, тотчас меня зовите, - напутствовала она девушку. – Егора за доктором отправь, пока я добираться буду. Впрочем, я сама сейчас ему скажу, - снимая с вешалки платье насыщенного темно-вишневого цвета, добавила Вера.

Знакомясь с хозяйкой Вечера, граф Бахметьев заметил, что ему уже довелось видеть очаровательную madame Добчинскую нынче днем, но он ошибочно принял ее за княгиню Одинцову. Евгения Ивановна звонко рассмеялась в ответ и заверила Георгия Алексеевича, что и с вышеозначенной дамой он сегодня непременно познакомится. Не скрывая материнской гордости, графиня представила полковнику своих дочерей, а Бахметьев едва сдержал тоскливый вздох, тотчас угадав матримониальные устремления.

В целом, общество в Пятигорске было довольно доброжелательное. К тому же, Георгий Алексеевич был приятно удивлен и присутствием некоторых своих петербургских знакомых, приехавших на воды поправить здоровье.

Развлекая девиц Добчинских рассказами о Петербурге, Бахметьев краем глаза уловил какое-то движение у дверей гостиной. По словам хозяйки все давно уже были в сборе за исключением княгини Одинцовой, которая опаздывала к началу вечера. «Видимо, королева местного общества все же изволила явиться», - иронично хмыкнул граф, ожидая увидеть высокомерную, заносчивую madame.

- Вера Николавна, голубушка, как же я рада, что вы все же приехали, - устремилась к гостье хозяйка, громко выражая, свой восторг по случаю визита княгини.

Всякий раз, когда ему доводилось слышать «Вера», Георгий Алексеевич невольно искал глазами ту, что знал под этим именем. Сначала ему показалось, что духота, царившая в гостиной, сыграла с ним злую шутку, поскольку на порог комнаты ступила его ожившая ночная греза, что являлась ему во снах, правда в последнее время все реже. Но видение не исчезло, стоило прикрыть глаза и открыть их вновь, дабы убедиться, что все ему лишь привиделось.

То, несомненно, была она – Вера. Ее голос, улыбка, глаза, волосы - ошибки быть не могло. Как в тумане, Бахметьев наблюдал, склоняющегося к изящной кисти Вершинина.

- Ваше сиятельство, рад новой встрече, - донеслось до него.

«Ваше сиятельство? – недоумевал он, беззастенчиво разглядывая ее со своего места. – Стало быть… Невероятно! Княгиня Одинцова – это Вера!», - выдохнул он. Его Вера!

Вот уже Рукевич спешит приветствовать ее, что-то говорит, а она грустно улыбается в ответ, берет Веру под руку и окидывает взглядом довольно большую гостиную Добчинских, словно ищет кого-то. Встретившись глазами с Аполлинарием Фомичем, Бахметьев вздрогнул, это его искал генерал, дабы познакомить с княгиней. Глубоко вздохнув, Георгий Алексеевич постарался придать лицу бесстрастное равнодушное выражение и сам шагнул им навстречу. Вера о чем-то увлеченно говорила с Евгенией Ивановной и не обратила внимания на того, кто остановился перед ней и Рукевичем.

- Вера Николавна, позвольте представить вам нового командира полка, его сиятельство графа Бахметьева, - заговорил генерал.

Вера медленно повернулась и застыла. Улыбка ее тотчас погасла. Madame Одинцова бледнела на глазах.

- Pardonnez-moi, - сорвалось с побелевших губ.

Беспомощно оглянувшись вокруг, Вера искала пути к отступлению. «Боже, как же голова кружится! Как мне дурно! Дурно! Я сейчас упаду!» - нарастала паника. Покачнувшись, она невольно вцепилась в рукав мундира Бахметьева.

- Pardonnez-moi, - повторила она. – Позвольте, - уже не думая о приличиях, о том, как то выглядит со стороны, Верочка попыталась обойти его, направляясь к дверям гостиной.

Колени совсем ослабели, ноги отказывались служить, шум в ушах нарастал, и свет мерк перед ее взором. «Я падаю!» - была ее последняя мысль.

- Боже! – взвизгнула Евгения Ивановна. – Это духота всему виной! Откройте двери на террасу! Лиза, принеси соли, - обернулась она к дочери. – Ваше сиятельство несите ее сюда, здесь не так душно, - прошагала она к кушетке около выхода на балкон.

Толпа гостей расступалась перед хозяйкой, с любопытством взирая на графа Бахметьева с его ношей.

Противный запах нашатыря привел Веру в чувство. Первым, кого она увидела, открыв глаза, был граф Бахметьев.

- Как вы себя чувствуете, ваше сиятельство? – поинтересовался он, ни единым жестом или интонацией не выдав того, что узнал ее.

- Благодарю, мне лучше, - приподнялась Вера.

Оглядев любопытные лица гостей madame Добчинской, Вера едва не застонала вслух: «Боже! Какой конфуз! Но неужели Жорж меня не узнал? Впрочем, ничего удивительного, - вздохнула она, присаживаясь на кушетке. – Забыл, наверное, и седмица минуть не успела».

- Вера Николавна, голубушка, как же вы нас напугали, - бестолково засуетилась вокруг, Евгения Ивановна.

- Все хорошо, Евгения Ивановна, - поднялась на ноги Вера. – Мне просто нужен свежий воздух, - попыталась улыбнуться она, не сводя глаз с Бахметьева.

- Позвольте, я помогу вам, - взял ее под руку Георгий Алексеевич и едва ли не силой увлек на террасу.

Остановившись у каменной балюстрады так, чтобы свет из гостиной падал на них, Бахметьев выпустил ее руку.

- Простите, ваше сиятельство. Такой конфуз, - отвела глаза Вера. – Вы можете оставить меня здесь, - торопливо добавила она, искренне желая, чтобы именно сейчас он ушел, позволив ей собраться с мыслями. - Мне, право, неловко… Вы не должны уделять мне столько внимания…

«Боже! Что я несу?!» - в ужасе думала Вера, ощущая, как горло сжимает спазм, и слезы вот-вот прольются, и ничто не в силах удержать ее от того, чтобы позорно разрыдаться прямо у него на глазах.

- Не раньше, чем пойму, что происходит, - тихо отозвался Георгий Алексеевич.

- А что, собственно, происходит? – нервно улыбнулась Верочка. – Мне сделалось дурно. В гостиной было довольно душно.

- И все? – иронично улыбнулся Бахметьев, с трудом преодолевая желание, схватить ее за плечи и встряхнуть, как следует.

- Послушайте, Георгий Алексеевич… - начала она и тотчас осеклась, вспомнив, что его по имени не представляли.

- Довольно, Вера Николавна. Довольно. Отпираться далее бессмысленно, - встал он спиной ко входу в гостиную, дабы загородить ее от любопытных взглядов.

- Жорж, - покачала головой Верочка. – Я думала, никогда более тебя не увижу.

- Вам бы этого очень хотелось. Не так ли, Вера Николавна?

Его язвительный тон больно задел за живое.

- Ты ничего не знаешь, - нахмурилась она. – Ты не в праве меня обвинять в чем бы то ни было.

- Я вас пока ни в чем не обвиняю, - свистящим шепотом, произнес Бахметьев, склоняясь к ее уху. – Но у меня имеется множество вопросов, на которые я желаю получить ответы.

- Что ежели я не желаю отвечать на ваши вопросы? – отодвинулась от него Вера.

- Придется, madame. Вряд ли вам захочется, чтобы я попытался получить ответы где-нибудь в другом месте. К примеру, у вашего супруга, - отчеканил он.

Вера сердито поджала губы. Злость, что вдруг проснулась в ней, стала спасением. Ей более не приходилось переживать о том, чтобы вновь не лишиться чувств на потеху любопытной толпе. Как бы хорошо к ней не относились в Пятигорске, но позлословить по поводу того, что граф Бахметьев произвел до того сильное впечатление на княгиню Одинцову, что та упала в обморок, возможности не упустят.

- Хорошо, - кивнула она головой. – Увидимся завтра после полудня на источнике, - скороговоркой произнесла она. – А теперь, прошу вас, давайте вернемся в гостиную.

Бахметьев с любезной улыбкой предложил ей руку и повел обратно в помещение.

- Господа, - щедро раздавала улыбки Верочка, - право не стоит беспокоиться. Обыкновенный обморок.

Вечер тянулся мучительно медленно. Вера несколько раз ловила на себе задумчивый взгляд Вершинина, но только стоило посмотреть в его сторону, Константин Григорьевич тотчас отводил глаза, Бахметьев более не обращал на нее внимания, уделяя его барышням Добчинским. «Все это уже было», - вздохнула Верочка, вспоминая усадьбу Уваровых и то, как жадно ловила каждое его слово и случайный взгляд, страшась признаться самой себе, что влюбилась в его сиятельство и понимая при том всю безнадежность охватившего ее чувства.

Выждав еще немного, дабы можно было покинуть сие собрание, не нарушая приличий, Вера тепло простилась с Рукевичем, пожелав ему хорошо устроиться на новом месте, разыскала Евгению Ивановну. Выразив графине признательность за приглашение на столь чудесный вечер, Вера поспешила уйти. Георгий Алексеевич проводил её тяжелым взглядом. Мелькнула сумасшедшая мысль: извиниться перед Лизой и Анной и попытаться догнать ее. Вряд ли ему удастся уснуть этой ночью, гадая о том, как mademoiselle Воробьева стала княгиней Одинцовой.

Вера будто во сне забралась в коляску и велела вознице ехать в усадьбу. От переживаний разболелась голова, в висках стучало и ухало. Она с трудом одолела лестницу на второй этаж и, добравшись до своих покоев, не раздеваясь, рухнула в постель.

Ночью ее разбудила Катюша, дрожащим голосом сообщив, что князю вновь стало худо.

- Уж, как его корежит, Вера Николавна, - заплакала горничная, - смотреть страшно.

- Егора за доктором послали? – поднялась с кровати Вера, нащупав ногой комнатные туфли.

Катюша в ответ кивнула, утирая передником слезы.

Как была в вечернем наряде, Верочка прошла в покои Ивана Павловича. Князь, скорчившись на кровати, тихо стонал. Сделав поярче свет керосиновой лампы, Вера взяла в руки флакон с настойкой белладонны. Отсчитала ровно десять капель и, разбавив водой содержимое стакана, осторожно присела на край кровати.

- Иван Павлович, - позвала она супруга, - позвольте, я вам помогу.

Князь осторожно повернул голову, расслышав знакомый голос. Видно было, что ему настолько больно, что он даже не в силах говорить. Вера помогла ему подняться и выпить лекарство. Откинувшись на подушки, Одинцов тяжело дышал.

«А что ежели он умрет прямо сейчас?» – вздрогнула Верочка. Вдруг сделалось страшно, особенно теперь, после встречи с Бахметьевым, ведь если хоть одна живая душа прознает о ее былых взаимоотношениях с графом, наверняка в смерти мужа обвинят именно ее.

- Иван Павлович, вам лучше? – склонилась она над мужем.

Князь прикрыл веки, отвечая на ее вопрос.

- Все будет хорошо, вы поправитесь, - торопливо заговорила Вера, отгоняя от себя свои нелепые страхи.

Одинцов слабо улыбнулся в ответ.

- Я смерти, Верочка, не боюсь. Уж лучше вечный покой, чем так, - хрипло выговорил он. – Это мне наказание за грехи.

Вера промолчала. Да уж, грехов за ее супругом водилось немало. Чего только стоили ночи, проведенные с ним, когда Одинцов еще не был так болен, как нынче. Князь оказался несостоятелен, как мужчина, а во всем винил жену, вернее ее холодность. Уж сколько оплеух она получила, сколько слез пролила в подушку, когда он покидал ее спальню, изрыгая проклятия и обзывая супругу самыми нехорошими словами.

___________________________________