Шэрон Шинн "Летние дни в замке Оберн"

Пропустила несколько глав и с каким же удовольствием погрузилась в жизнь замка Оберн или точнее мир самой Элисандры.
В отличии от многих мне Эли понравилась, она как-будто заново открывает для себя мир. Вообще-то не как-будто, а действительно заново. Вдруг детство растворилось, исчезла беззаботность, у такого знакомого, родного мира открылись новые краски, даже скорее появились оттенки этих красок. Да и в поступках превращение, и в оценке окружающих. Долго писать не буду, чтобы не утомлять собеседников. Мне ОЧЕНЬ нравится книга.
Всем кто работал над переводом и оформлением огромное спасибо. На мой взгляд - блестяще, браво.
_________________

Irisha-IP писал(а):

Иришик, может, ты о Кори?

Потому, что я тоже перечитала начало и хотела сказать, что Элисандра продолжает во мне сеять подозрения. Дюже идеальная она, просто лакированная, одна глянцевая картинка, ноль внутренних эмоций. Это то и настораживает. Все мы (ахаха) понимаем, что идеальный персонаж книги - это либо фантастика, либо ищи зарытую собаку Кстати, на днях смотрела фильм "Елизавета" с Кейт Бланшетт, вот Элисандра для меня вписывается в этот образ и внешне и внутренне. Внешне сдержанная, но если надо возьмет власть в свои руки. Хм, даже стала опасаться за Брайана, пока он кутит и флиртует, кое-кто уже заручился поддержкой видного гвардейца, да и вообще, буду за ней пристально следить *пошла за лупой*.

Irisha-IP писал(а):

Пиши долго! Возродим наш клуб обсуждения. Будут "летние размышления о мире замка Оберн". В программе: поиски зарытой собаки. Тотализатор пар. Путешествие в Алору. Освобождение алиор. Ровена vs Джексон. Хенесси - коньяк или просто совпадение и т.д.
_________________

Да-да-да (эт я ещё не совсем проснулся на тот момент) А Эли - вещь в себе, слишком долго она жила не доверяя своих эмоций, сердце, внутренний мир никому (возможно только избранным, вспоминаю её разговор с Родериком), перестроится слишком трудно. И в её поведении для меня никаких изменений не произошло
Может быть, может быть, но очень похоже - не сегодня , но за ответами буду обязательно следить
_________________

Спасибо огромное всем потрудившимся над этой главой! Что-то не спокойно в славном королевстве. Читала главу и не оставляло чувство сгущающихся туч и грядущих бед! Такое напряжение, что прям можно потрогать руками. С Джексоном явно не ладно. Все отнекиваются от любви к предлагаемым кандидатурам, но кто знает! Ждем развития событий!
___________________________________

Stella Luna, у меня при мыслях об Эли постоянно на ум приходит поговорка про тихий омут. Не скажу, что она мне не нравится, скорее мне ее жаль, но думаю, что в один прекрасный момент, ее хваленое спокойствие даст трещину и тогда ховайтесь все!
_________________

Ураааа, новая глава. Спасибо Побежала читать
_________________

Спасибо огромное за перевод
вот это запуталось всё так запуталось. Надеюсь распутается таки
а то совсем уже непонятно кто кого любит. Сплошь тайны и загадки.
___________________________________

Спасибо за перевод
_________________

Спасибо за продолжение и сказочное оформление


___________________________________

Никогда не читала этого автора, а эта книга прям затянула

Спасибо за очередную главу перевода и красочное оформление!
У меня сложилось мнение, что парочки уже определились: Кент - Кори, Родерик - Эли. Будет очень интересно, если всё ещё поменяется. Буду с нетерпением ждать продолжение.
Одно непонятно, почему это зелье на одно раскрыло глаза Кори, а на другое - нет? Может зелье тут, вообще, ни при чём...
_________________

Я тоже склоняюсь к этому мнению. Мама Кори - ведьма, которая привораживала мужчин для своих корыстных целей , бабушка - деревенская знахарка (я ведь ничего не путаю, а то много времени прошло после прочтения первых глав). Так неужели на девушку повлияет снадобье? У нее, должно быть, природный иммунитет. А внимательнее к чужим проявлениям чувств она стала, потому что подросла, и гормоны опять же... Кента в качестве возлюбленного она не воспринимает, потому что с детства видела в нем только старшего товарища. Ей нужен какой-нибудь решительный поступок с его стороны, чтобы проснуться. Сначала она будет шокирована, но потом влюбится, если он действительно предназначен ей Судьбой и Автором (что одно и то же).
А Кент должен уже, на мой взгляд, перестать быть размазней. Папа его - не Господь Бог. Хватит так беспрекословно слушаться старого манипулятора. Ведь даже собственные поступки он рассматривает через призму папочкиных взглядов. Последний шанс для парня стать Мужиком - пресечь стремление родственников повыгоднее обтяпать свадьбу Кори.
А Эли, по-моему, - это один из самых содержательных и волевых персонажей. Она, как в том анекдоте: "Мама, у тебя каша подгорела. - Ой сынок, ты не немой, а чтож ж ты до восемнадцати лет молчал? - Раньше каша не подгорала, так чего зря болтать? " Так и Эли, создает видимость подчинения, пока не видит смысла в протесте. Вот полюбит, тогда ВСЕХ удивит!!!
Огромное спасибо команде переводчиков и иллюстраторов.
_________________

 » Глава 10

Перевод - Revy, редактирование - Кьяра, иллюстрации - niklasss

После летнего бала дни тянулись однообразно и уныло. Гости вскоре покинули замок, а оставшиеся казались мне скучным кружком старых знакомых. Я вернулась к прежним привычкам и возобновила дружбу с ночной стражей. Клуат (со слов Шорро) украл поцелуй с губ своей юной застенчивой кухарки, и она в ответ не влепила ему пощечину. И не отказалась встретиться на следующий день. Этот знак ее расположения вскружил стражнику голову.

Несколько раз за это время мне выпадала возможность отправиться верхом на прогулку вместе с Родериком. После того нервного, но интересного разговора мы стали чувствовали себя друг с другом на удивление по-товарищески. Он рассказывал о местах, в которых вырос, а я – о бабушке и Милетте. Над моим описанием соперницы он от души посмеялся.

– Вряд ли она такая подлая, как ты изображаешь, – сказал он. – Скорее всего, у нее дома семеро по лавкам – никакой надежды даже на короткий отдых, что уж говорить о приданом, способном привлечь сельского паренька. Вот и приходится самой зарабатывать. Травознание отлично для этого подходит.

– Травознание? – повторила я.

– Знание трав. Так оно зовется в Веледоре.

– Что ж, я все равно ее ненавижу, – упрямо заявила я.

– Ненавидь сколько хочешь, но не будь к ней несправедлива. Она просто старается найти свой путь в этой жизни, – улыбнулся Родерик.

В глубине души я знала, что он прав, но никогда бы не призналась в этом вслух и потому вскоре сменила тему. В следующий раз на прогулку вместе с нами отправилась Элисандра, так что Родерик ехал позади и едва ли произнес хоть слово. Впрочем, его присутствие успокаивало, и я радовалась нашей непринужденной дружбе.

Другие мои вылазки оказались не столь приятны. Однажды ночью, стоя у открытой двери в комнату алиор, я услышала, как тихий дружеский напев резко оборвался чередой безнадежных горьких всхлипов. Я бы прошла через занавешенный дверной проем, вот только стало ясно, что другие – более способные дать утешение – уже были рядом со страдалицей, успокаивая и обнадеживая. Конечно, я не знала наверняка, но все же решила, что плакала юная девушка, привезенная Джексоном. Сознавать это было невыносимо.

На следующий день, когда Крессида пришла помочь мне принять ванну, я спросила ее об этом.

– Та новая алиора, – постаралась я упомянуть как бы мимоходом. – Что с ней будет? Она все еще в замке?

Крессида высыпала в ванну ароматические соли и изящными пальцами проверила, теплая ли вода. Встав на колени у ванны, вся тонкие руки и согнутые ноги, она выглядела как куст, склонившийся над руслом реки, тонкий, неземной и неподвижный.

– Да, и останется еще на какое-то время, – мягкий, заботливый голос Крессиды не выражал чувств. – Она слишком молода, чтобы прислуживать в поместье одной.

– Кто-то захотел ее купить?

– О да. Ваш дядя Джексон получил дюжину предложений. Но Эндрю убедил его, что надо подождать.

– Сколько?

Крессида бросила новую горсть кристалликов в воду и теперь, казалось, внимательно следила за тем, как они растворяются.

– Дольше, чем думает Джексон, – вздохнула она.

Я почувствовала, как мое сердце протестующе сжалось.

– Но с ней... я имею в виду, потом... со временем... с ней ведь будет все хорошо?

Крессида повернула голову и посмотрела на меня. Глубокая печаль лежала на ее лице. Во взгляде я ощутила вечность тоски, века отчаяния.

– Ее оторвали от семьи, от привычной жизни и продадут в рабство, – тихим голосом произнесла алиора. – Представь себя на ее месте и ответь на свой вопрос.

Я вздрогнула, словно от удара, и ощутила, как кровь в моих жилах застыла, а сердце почти перестало биться. Не то чтобы я не думала об этом раньше. Просто Крессида, Эндрю и другие не выглядели настолько отчаявшимися в своем заключении.

– Но я... – прошептала я и покачала головой. – Я...

Она кивнула и снова обратила взгляд к ванной:
– Я знаю. И не то чтобы ты сама была свободна.

«Свободнее, чем многие другие», – подумала я и скользнула в горячую воду.

– У меня найдутся кое-какие травки, которые могут ей помочь, – предложила я Крессиде, пока она намыливала мне волосы. – Немного маренника и успокойника. Они облегчат ее боль. Если ты думаешь, что это удобно.

– Маренника? Да, мы часто используем его в Алоре, – ответила она. – А вот с успокойником я не знакома.

– Он хорошо помогает, – пробормотала я, завороженная ощущением ее пальцев в своих волосах. – Я занесу немного.

– Спасибо.

Ее руки были так осторожны, так нежны. Как она может сопротивляться желанию толкнуть меня под воду и держать там, пока я не задохнусь? Я знала, что меня защищал не страх Крессиды перед наказанием; в ней просто не было жестокости. Ни в ком из алиор не было. Глубина их горя была под стать их способности к бесконечной любви. Если бы мне что-то угрожало, Крессида постаралась бы меня спасти; если бы я болела, она бы выходила меня; если бы я умерла, она бы меня оплакивала. У меня не нашлось бы такой любви к своему тюремщику.

Я не понимала ее. Не понимала их.


Вечером, вернувшись с верховой прогулки и перед тем как одеться к ужину, я поднялась по лестнице наверх и, пройдя мимо золотого ключа, зашла в комнату алиор. Это время дня было для них довольно напряженным, ведь их хозяева и хозяйки переодевались в вечерние наряды. Но Крессида была там – Элисандра полагалась в этом на Дарию, – и Эндрю тоже.

– Где Брайан? – спросила я у Эндрю, как только его увидела. – Ты ведь должен быть с ним?

– Он еще не вернулся с охоты. Я слежу за этим. – Самое большое окно чердака выходило на конюшни: Эндрю с легкостью заметит возвращение принца.

Я приподняла свою сумку, показывая ее им.

– Я принесла лекарства. Где... Как ее зовут? Я не слышала ее имени.

Эндрю и Крессида обменялись быстрыми взглядами.

– Мы еще не дали ей имя, которое вы могли бы произнести, – ответил Эндрю.

Его глаза обратились к кровати в другом конце комнаты, где я наконец заметила спящую юную алиору. Она лежала на тонкой белой простыне и сама была такой тоненькой, что выглядела горкой щепок перед подушкой. Длинные каштановые волосы разметались вокруг и упали на пол шелковой лужицей, а кожа была настолько белой, что, казалось, сливается с тканью простыней.

– Зовите ее Филлери, – тихо сказала я. Эндрю выглядел удивленным, но Крессида кинула на меня быстрый острый взгляд.

– Мне не знакомо это имя, – признался Эндрю.

– Это растение, иначе зовется «листвянка», – объяснила Крессида приглушенно. – С легкими лечебными свойствами.

Я подошла к кровати, притягиваемая беспомощным, болезненным видом алиоры.

– У него редкий, прекрасный цветок, что распускается лишь на день, а затем опадает, – заметила я. – Любой, кому повезет увидеть его, будет благословлен на всю жизнь.

– Думаю, это имя подойдет, – решил Эндрю.

Я остановилась в шаге от спящей. Даже по меркам алиор она выглядела хрупкой; бледная кожа, казалось, готова была раствориться и обнажить выступающие кости. Ее пальцы казались слишком длинными для ее рук, а восхитительные волосы выглядели грязными и свалявшимися.

– Она не ест? – неожиданно спросила я.

Крессида подошла ко мне.
– Пытается, но еда не задерживается в ее теле.

– Я не хочу, чтобы она голодала.

– Как и я.

Я наблюдала за больной еще какое-то время, а затем резко развернулась на каблуках. Устроившись на одной из свободных кроватей, открыла сумку и начала вытаскивать мешочки.

– Успокойник, если она будет рыдать ночью. Чревень. Он успокоит ее желудок и поможет удержать еду. Маренник. Поможет ей уснуть, но давайте его только при бессоннице.

Крессида забрала у меня растения, ничего не говоря, но Эндрю поинтересовался:
– Откуда ты знаешь, что она плачет ночами?

Я закрыла свою сумку и встала. В этот момент я ощущала себя старше своей сестры, старше бабушки, старше, чем весь мир.

– Я бы плакала, – ответила я.

Крессида посмотрела на свертки в руках.
– Но не опасно ли дать ей все это? – спросила она. – Мы, алиоры, устроены не так, как люди.

Эндрю забрал часть трав из руки Крессиды.
– Сначала я их сам попробую.

– Хорошая мысль, – согласилась она.

Я поколебалась мгновение, так как не хотела уходить; но у меня больше не было дел здесь, и оставаться было тяжело.

– Дайте мне знать, как она, – попросила я наконец и вышла.



Той ночью я не вернулась, и три следующие ночи не помогли мне решиться подняться наверх и пошпионить за алиорами. Крессиде досталось сообщить мне – тихим голосом, сдерживая чувства – что Филлери провела подряд три спокойные ночи и сумела съесть всю еду. Я серьезно кивнула, и больше мы об этом не говорили.

Я не запросила платы за лечение, но успех позволил ощутить себя настоящим знахаркой. Однако я не могла сказать, что горжусь собой. Лучше, наверное, было дать ей корень крепня – не столько, чтобы облегчить боль в ее сердце, но достаточно, чтобы нежно остановить его неистовое биение. Возможно, правильнее было дать ей тихо умереть.



Так вышло, что не прошло и недели, как у меня появилась возможность использовать корень крепня по прямому назначению: чтобы облегчить боль. Я не ожидала столкнуться с такой проверкой своих способностей, и от того, что узнала о больной, счастливее не стала.

Опять была ночь – то время, когда этим летом, похоже, разворачивались все события моей жизни. Я бродила по этажу слуг, обычно самой тихой части замка, когда услышала несколько раз повторившийся ужасный крик. Первым порывом было замереть на месте. Вторым – поспешить туда, откуда раздавался мучительный вопль.

Он привел меня к закрытой двери в дальнем конце крыла для слуг, где располагались комнаты молодых женщин. Так близко я смогла уловить не только прерывающийся вой агонии, но и приглушенные голоса женщин, собравшихся там и что-то обсуждавших. Я стояла в коридоре и слушала, пытаясь понять, кто внутри и что за беда. Я уловила голос Гизельды, четкий и уверенный, и ответ юной девочки. Затем крики возобновились.

Немного поколебавшись, я распахнула дверь и вошла.

Несколько секунд хватило, чтобы охватить всю картину: беременная юная женщина распласталась на кровати, рыдая и крича; Гизельда склонилась над ее животом, проверяя, как движется ребенок; две испуганные молодые служанки рядом кипятили воду. Одна была ученицей Гизельды, и от нее должно быть больше толку, подумала я с внезапным презрением. Другую девушку я не узнала – служанка с кухни, возможно.

Гизельда подняла на меня пронзительный взгляд:
– Леди Кориэль! Что вы делаете!..

Я махнула рукой, заставляя ее замолчать.
– Я не могла заснуть. И услышала крик этой женщины...

Рука Гизельды слегка надавила на тело девушки, и та опять закричала.

– Ребенок лежит неправильно, и перевернуть его не получается. Надо ее разрезать, но я не могу ее успокоить. Попробовала связать, но она уже разорвала одну веревку. Мы можем потерять их обоих.

– Позволь мне помочь, – предложила я. – Я присутствовала при сотне родов.

– Если леди Грета узнает, где вы были...

– Она не узнает. Вернусь через десять минут. Мне нужно взять мои лекарства.

Гизельда снова запротестовала, но неубедительно. Даже она знала, что помощь ей бы пригодилась. Я помчалась в свою комнату, взяла сумку и побежала назад по коридорам. У меня сбилось дыхание, когда я вернулась в комнату служанки, откуда по всему коридору разносились новые стоны боли.

– У меня есть корень крепня, – сообщила я, вбегая. – Начнем с него.

То была ужасная ночь для всех нас – для страдающей девушки, терзаемой болью; для изможденной старой знахарки; для помощниц; для меня. Я говорила, что присутствовала при сотне родов, но ни одни не были такими тяжелыми, как эти. Мы продолжали давать роженице корень крепня, всё больше и больше, так как она не реагировала на него, плача и проклиная с той же сумасшедшей силой. А затем неожиданно, между одним криком и следующим, она вся обмякла и затихла.

– Нет – слишком много – ох, святые небеса... – забормотала Гизельда.

– У меня есть женьшеница, – заторопилась я, уже отмеривая ее. – Она поможет ей прийти в себя.

Со временем я нашла правильное соотношение лекарств, пока Гизельда и ее помощницы работали над раздутым телом девушки. Роженица наконец-то затихла, похожая на дитя, издавая время от времени лишь тихие, похожие на икоту, стоны, но никаких больше леденящих кровь воплей. И всё же почти рассвело, когда Гизельда приняла ребенка: хилого, рассерженного, вопящего мальчика, покрытого кровью и слизью.

– Быстро... полотенца... – скомандовала она, и ее помощницы обтерли малыша, пока Гизельда заканчивала свою работу с матерью. Я ей помогала, так что поначалу не могла уделить времени ребенку. Но знахарка о нем не забыла; заботясь о матери и вытирая кровь, она задавала вопросы о его ручках, ножках и цвете кожи. Все ответы, казалось, ее устраивали, и мы могли сказать по нестихающему крику, что по крайней мере его легкие были совершенно здоровы.

Когда большая часть беспорядка была убрана, Гизельда подошла к матери и похлопала ее по щекам.

– Тиаца! Слышишь меня? Тиаца, у тебя красивый сильный мальчик.

Тиаца? Где я раньше слышала это имя?

Мать не ответила, только простонала и повернула голову прочь от настойчивых рук Гизельды.

– Слышишь меня, девочка? Мальчик, и он выглядит здоровым и сильным.

Тиаца пробормотала что-то малопонятное, а затем заплакала.

– Вовсе нет, – спокойно возразила Гизельда. – Тебе нужно быть хорошей девочкой и делать, что будет сказано.

Что бы это ни значило. Я оставила Гизельду с роженицей и отошла к помощницам, заворачивающим новорожденного в кусок белого хлопка. Младенец на какое-то время затих, поэтому я подумала, что, возможно, захочу его подержать.

– Можно я посмотрю на него? – спросила я, заглядывая через плечо незнакомой служанки.

– Он будет похож на своего папу, этот малыш, – сказала она и передала мне ребенка.

Сначала я заметила лишь то, что его глаза открыты и он как будто уставился на что-то у меня над плечом. Но потом разглядела на его голове самые лучшие рыжие кудряшки, какие мне только доводилось видеть.

– Похож на своего папу?.. – повторила я, безотчетно качая малютку у своей груди. – А кто это?

Никто не ответил, хотя обе помощницы многозначительно посмотрели на меня, и даже Гизельда бросила взгляд от кровати. Все моментально сложилось в цельную картину. Рыжий мальчик – ребенок рыжеволосого мужчины. Тиаца, о которой Элисандра спрашивала в первый день по возвращении из Мелидона.

На моих руках лежал незаконнорожденный сын принца Обернского.



Я провела в комнате Тиацы еще полчаса, помогая Гизельде убраться и следя за действием лекарств, которые использовала. Молодая мать теперь спала, устав после родов и криков, ее дыхание казалось нормальным и незатрудненным; я не волновалась о побочном действии корня крепня.

– Могу немного оставить на случай, если боль вернется, – предложила я Гизельде, собирая свою сумку.

Старая женщина покачала головой.

– У меня есть менее опасные снадобья, чтобы успокоить ее, если потребуется. Впрочем, спасибо за помощь. Не знаю, как долго мы бы еще выдержали ее крики.

– Если я вам когда-нибудь понадоблюсь...

– Леди Грета будет недовольна, узнав, что вы стали повитухой у служанок, – твердо сказала Гизельда.

Я улыбнулась и закончила:
– ... просто дайте знать.

Наконец я выбралась из душной комнаты, но даже тихие коридоры не казались мне достаточно просторными и чистыми. Я помчалась вниз по лестнице и наружу, в бесконечную свежесть ночи. Звезды уже гасли, но, скорее всего, оставался еще час-другой, пока солнце не поднимется над горизонтом. Я устала, но была слишком напряжена, чтобы спать. Я чувствовала себя разгоряченной и грязной, старой и больной.

С жаром и грязью можно было что-то сделать. Я направилась прямиком к большому, постоянно журчащему фонтану и остановилась, только чтобы снять обувь и положить сумку. Я перемахнула через край прямо в холодную пузырящуюся воду, опустилась на колени, затем лицом вниз, под воду. Интересно, смогу ли я вечно лежать здесь, на волнах, как водная нимфа, неотличимая от брызг фонтана, тихая, спокойная, безмятежная.

Я вынырнула с шумом, хватая воздух и разбрызгивая воду вокруг, затем опять нырнула. Ночной воздух был таким теплым, что даже прохладная вода не могла остудить мою кожу. Хотелось бы иметь мыло и щетку, чтобы вымыться с толком, соскрести кожу и обнажить кости. Большую часть кровавой работы сделала Гизельда; не могу понять, почему я чувствую себя такой нечистой.

Еще дважды я выныривала, глотала воздух и снова погружалась. Фонтан был таким большим, что даже его изгибы не мешали растянуться на воде; я могла лежать в нем, вытянувшись во весь рост. Мои волосы качались на волнах надо мной, завиваясь и переплетаясь, следуя своей собственной воле; блуза и юбки пузырились там, где в их складках застрял воздух. Если бы я могла нырнуть на дно фонтана и найти что-то, чтобы удержаться – может, водосточную трубу или железное кольцо, влитое в камень, – я бы смогла вечно оставаться под водой, невидимая и безмятежная...

В следующий раз, когда я всплыла, рядом с фонтаном, наблюдая за мной, стоял Кент.

Я взвизгнула и неуклюже завалилась назад, подняв брызги, но потом постаралась вернуть равновесие и чувство собственного достоинства. Кент был серьезен и в сером свете утра не выглядел удивленным.

– Я видел, как ты уже дважды всплывала, так что знал, что не утонула, – сказал он мрачно, – но в этот раз начал уже думать, а не собираешься ли ты попробовать.

Я стала выжимать мокрые волосы и спросила:
– Что ты здесь делаешь?

Он вскинул брови и вежливо заметил:
– Мне кажется, это вопрос гораздо уместнее задать тебе.

– Я часто брожу по замку ночью, – смутилась я.

– Так я слышал.

– Кто тебе это сказал?

– Слуги. Стражники. Люди, которые тебя видели, – Кент пожал плечами. – Это объясняет твое отсутствие по утрам, хотя ничто, насколько я знаю, не объясняет твои ночные блуждания.

Теперь была моя очередь пожимать плечами:
– За последнюю зиму в деревне я привыкла к такому распорядку. И узнала, что некоторые очень интересные события происходят, когда все остальные спят.

– Одно время я думал, что ты ускользаешь на свидания в лунном свете с неподходящим поклонником, – продолжил он спокойно.

Мне это не понравилось:
– И кто бы мог быть этим счастливчиком?

– Но раз у тебя такое плохое мнение о мужчинах... – слегка улыбнулся Кент.

– В эти дни еще хуже, чем в другие.

Он протянул руку, словно чтобы помочь мне выбраться из воды. Я замешкалась, и он ее опустил.

– И почему же?

Я двинулась вперед, и он опять протянул руку. Осторожно держась за нее, я выбралась из воды со всей возможной грацией, которую смогла изобразить. Вышло не очень, учитывая, что мокрая одежда тащила меня назад. Стоило выйти из воды, как блуза и юбки прилипли к коже. Меня вдруг смутило то, как явственно стало видно мое тело.

– Холодно? – неожиданно спросил Кент, отпустив мою руку, как только я ступила на сухую землю.

– А... нет, – ответила я, но он все равно снял свою куртку.

Она была простой, поношенной и слегка ему маловатой; чем-то похожей на истрепанное серое платье, которое я обычно носила дома, живя у бабушки. Я была благодарна, что он накинул ее мне на плечи. Это был добрый жест.

– Спасибо.

Он взял меня за руку и медленно и уверенно повел вокруг фонтана.

– Почему в эти дни ты ненавидишь мужчин сильней, чем обычно? – спросил Кент.

Я тихо вздохнула.

– Я только что случайно присутствовала при рождении сына одной из служанок, Тиацы, от Брайана. Думаю, ты знаешь, о чем речь?

Он внимательно посмотрел на меня в темноте.

– Сына, говоришь? Плохие новости.

– И почему? Почему это хуже, чем дочка?

Кент неопределенно махнул рукой.

– Потому что вряд ли незаконнорожденные дочери, когда им стукнет двадцать, попробуют получить поддержку в схватке за трон. Девочки исчезают в какой-нибудь сельской глуши со своими матерями, их выдают за каких-нибудь мелких лордиков или их воспитывают монахини в Килейне. Мальчики-ублюдки создают больше проблем.

Я отняла руку и замерла рядом с ним. Уже стало достаточно светло, чтобы видеть лицо Кента, и было очевидно, что он не понял, что только что сказал мне.

– Некоторых девочек-ублюдков не интересует ни один из этих путей, – прошептала я. – И они не знали, что есть какое-то племя, к которому их огульно отнесли.

Теперь был его черед краснеть, и Кент опять схватил меня за руку.

– Кори... прости, извини меня. Кори...

Я выдернулась из его хватки и отошла на пару шагов, но он сразу же догнал меня и опять взял за руку.

– Кори, прости, – повторил он, поворачивая меня лицом к себе. – Я сказал ужасную вещь.

– Однако, это правда.

– Что делает ее только ужасней.

Я уставилась на Кента. Сквозь толстую ткань его куртки и тонкую влажную ткань своего платья я ощущала тепло его рук; его лицо, склонившееся ко мне, казалось таким честным и таким печальным.

– Что заставляет тебя думать, – медленно произнесла я, – что я сделаю что-либо из того, что ты и твой отец решили, я должна сделать? Я не желаю выходить замуж в угоду вам. Для этого нет никаких причин.

– Мой отец сказал бы, – осторожно начал Кент, – что причин довольно. Что тебя кормили, одевали, обучали за его счет единственно для служения его целям в будущем. Он сделал тебя подходящей невестой и рассчитывает на вознаграждение за свои усилия.

– Меня пригласили в замок Оберн не для того, чтобы готовиться к этой участи. Я прибыла сюда по настоянию дяди Джексона – чтобы узнать свою сестру, чтобы узнать жизнь, которая наполовину моя по праву.

– Твой дядя Джексон такой же опытный политик, как и мой отец. Он мог любить тебя и хотеть, чтобы ты полюбила Элисандру, но не по этой причине он год за годом привозил тебя в замок. Он унаследует некоторые земли, когда будет решен вопрос с твоей свадьбой – и Грета тоже получит неплохую плату за участие в этой сделке. Ты жила здесь не задаром, Кори. Только твоя собственная наивность защищала тебя от осознания этого.

Я не могла отвести взгляда от его лица. Я чувствовала себя как Тиаца – хотелось выть от гнева и боли. На его суровом лице не осталось чувств, а в глазах не было ничего, кроме моего отражения.

– Это то, чего ты ждешь от меня, Кент? – мягко спросила я, больше неспособная ходить кругами. – Заплатить за жизнь здесь своей свободой? Ты вместе со своим отцом и моим дядей уже прикинул, за кого из благородных я должна выйти?

И тут его лицо дрогнуло, словно он не мог сдержать чувств; он поспешно отвернулся, дабы я этого не видела.

– Нет, – прошептал Кент. – Как и ты, я долгое время не осознавал, почему тебе позволяли бегать тут, как какой-то ручной зверушке. Отец обычно так не поступает, и уж тем более Грета. Я был глуп и не понимал, как они собираются тебя использовать. До недавнего времени. До этого лета.

Я вспомнила нашу первую встречу за завтраком, его намеки и изучающий взгляд. Он предупреждал меня, как только мог, но я не сумела тогда понять большинства его намеков.

– И ты думал, что это хорошая сделка? – спросила я – Думал, это отличный способ от меня избавиться?

Он внимательно следил за мной, лицо снова стало закрытым и суровым.

– Нет, – ответил он. – Если бы в моей власти было решать, я не выбрал тебе такую участь.

Я дернулась, вырываясь, и Кент безвольно опустил руки. Я снова медленно зашагала вокруг фонтана, и он подстроился под мой шаг.

– А какая власть есть у тебя, Кент Увреле Обернский? – спустя минуту спросила я. – Ты кажешься решительным и уверенным в себе. Ты умный мужчина с внушительной родословной. Казалось бы, можешь делать все, что захочешь. И все же из того, что ты сказал...

– До некоторой степени я тоже в сетях придворных интриг, – тихо признался он. – Но если решу, то смогу стать сам по себе. В прошлом году, когда мне исполнилось двадцать один, я унаследовал поместье, которое может отобрать у меня только указ короля или регента. Я могу удалиться туда хоть завтра, управлять им со всей старательностью и никогда больше не влезать в политику замка Оберн. Я могу это сделать. И думал об этом.

– Что же тебя останавливает?

– Меня растили с убеждением, что каждый человек несет свою часть ответственности, и чем выше положение, тем ее больше. Я думаю, что Брайан будет королем сумасбродным и доставляющим кучу неприятностей. Но верю, что если я буду здесь, в Оберне, то смогу оказать на него некоторое влияние. Впрочем, в последние дни я верю в это все меньше и меньше.

– Как ты можешь на него повлиять?

Кент коротко рассмеялся:
– Я уже не раз останавливал его, когда он действовал, очертя голову. Я убедил его не быть грубым на балу с Гоффом Килейнским, уговорил пригласить на праздник Фессалу из Уирстена. И он время от времени спрашивает моего совета по вопросам, которые не решается обсуждать с регентом. Я надеюсь, что если буду достаточно ему нравиться, он будет мне верить и, возможно, иногда, когда это важно, слушать.

Я снова резко остановилась и уставилась на него.

– Ты ненавидишь Брайана, – выдохнула я.

Он кивнул:
– Всегда ненавидел.

– Тогда... но... есть вещи, которые я узнаю о нем только сейчас, но когда он был моложе... когда он был мальчишкой, тогда он был милее...

Кент покачал головой.
– Ты как-то спросила, завидую ли я ему.

– Я так не говорила.

– Другими словами, но имела в виду именно это. С тех пор я часто думал об этом. Наверное, завидую. Смог бы я править лучше Брайана? Я верю в это всем сердцем. Да любой бы смог. Брайан – пустышка. Он жесток. Себялюбив и опасен. И был таким с детства. Из-за его красоты многие люди не осознавали, каким непривлекательным он может быть. Я не могу его изменить. Не могу его свергнуть. Но если, хотя бы немного, я смогу им управлять, тогда мое место здесь, посреди политики, которая вершится при дворе. Я могу по-прежнему ненавидеть происходящее. Но я буду ненавидеть его меньше.

Я глубоко вдохнула и выдохнула.

– Элисандра, – уронила я.

– Именно, – кивнул он.

– Ты не хочешь, чтобы она выходила за Брайана.

– Если этого не произойдет, то все королевство окажется в опасности. Союзы между провинциями изменятся, и основа власти пошатнется. Станет еще неустойчивей, чем сейчас.

Я повторила:
– Ты не хочешь, чтобы она выходила за Брайана.

– Если она это сделает, то будет так несчастна, что умрет.

– Ты любишь ее, – сказала я как в ту ночь на балу. – Всегда любил.

Кент посмотрел на меня:
– Мы так долго были единственными друзьями друг для друга. Да, действительно, это одна из форм любви. Не знаю, что можно сделать, чтобы ее спасти.

– От Брайана?

– От любого ее выбора. Я не знаю ни одного пути, дабы защитить Элисандру.

Теперь, хоть солнце уже встало и мое платье начало сохнуть, меня неожиданно пробил озноб. Она знала о Тиаце; знала, я уверена, о мелких шашнях Брайана и, возможно, его более серьезных увлечениях за последние несколько лет. За все годы, что я приезжала в замок, Элисандра ни разу не сказала, что любит Брайана. Я всегда полагала это само собой разумеющимся, потому что считала, что его любят все.

Однако она его не любила и не хотела выходить за него замуж, но, в отличие от меня, у нее не было выбора.

– Ты можешь жениться на ней, – неожиданно предложила я. – Чем обеспечишь ей защиту.

Кент горько улыбнулся:
– Это разозлит Брайана... и моего отца... и половину лордов Оберна, у которых нет дочерей на выданье вместо нее. Это поднимет такую бурю, которую ты никогда и не видела.

Я пожала плечами:
– Не дожидайся, чтобы увидеть все это. Отвези ее в свое поместье.

Он посмотрел на меня:
– И оставить страну в неразберихе?

– Если это сделает Элисандру счастливой.

– Стоит ли счастье одного человека хаоса в целом королевстве?

– Думаю, да.

Он покачал головой:
– Я должен думать о стране.

Я рванулась уйти:
– Тогда ты мне не нужен.

– Кори...

Я бросилась вперед, не собираясь оборачиваться и заканчивать разговор. Хватит уже прогулок у фонтана. Подхватив сумку и туфли, я побежала к широким ступеням замка. Кент догнал меня, продолжая искренне что-то говорить, но я не слушала. Сорвав с себя его куртку, я почти бросила ее через плечо Кенту.

И вдруг прямо у подножия большой лестницы, не обращая внимания на навостривших уши стражников, стоящих на ее вершине и слышащих каждое слово, я остановилась и обратилась к нему:

– Я посоветую ей сделать все, что угодно, лишь бы освободиться от вас и этого места... найти счастье, – выпалила я. – Что же до меня... не думай даже на минуту, что я поступлю так, как мне укажут. Твой глупый отец ошибся во мне. Да и ты... ты тоже.

С этими словами я подобрала влажные юбки, взбежала по лестнице и скрылась в замке.



Весь день я проспала и ужин попросила принести мне наверх. Это обернулось тем, что после трапезы ко мне поднялась Элисандра. Она была в вечернем платье, черном с серебром, и выглядела, как дух ночи, спустившийся на землю навестить смертных.

– Плохо себя чувствуешь? – спросила она, садясь рядом со мной на кровати. Я доедала последние клубничины и читала роман. День настолько отличался от моей ночной работы и споров, что я чувствовала себя отдохнувшей и счастливой.

– Нет, – ответила я. – Просто хотела побыть немного одна.

– Тогда я пойду.

– К тебе это не относится, – я протянула руку, дабы остановить сестру. – Я не видела тебя целый день.

Она снова устроилась на кровати.

– Ты весь день спала.

– И? Что-то интересное произошло, пока я была в кровати?

– У меня был длинный разговор с Кентом. Довольно интересный.

– И он рассказал тебе о Тиаце?

Элисандра кивнула.
– Помимо прочего.

– Ты знала о ней. О ребенке.

– Многие знали. Мэттью был жутко зол. Но нельзя помешать ребенку родиться.

Я бы могла, так как знала несколько ядов, но не стала говорить об этом.

– Что с ней теперь будет? И с ребенком?

– Ее отошлют в одно из поместий Мэттью. Мальчик отправится с ней. Я полагаю, они будут очень внимательно следить за ним, пока он растет. На самом деле, от Брайана зависит, что станет с ребенком. Возможно, он призовет мальчика ко двору, даст ему титул. А может, и нет.

Я горячо сказала:
– Ненавижу его за это. Ненавижу Брайана.

Элисандра посмотрела на меня печально:
– Для королей и принцев заводить бастардов обычное дело.

– И не только для королевской семьи.

Как и Кент, она выглядела так, будто забыла, кем я была.
– Правда.

Я посмотрела на нее, прищурившись:
– Ты тоже должна ненавидеть его.

Она беспомощно пожала плечами:
– Не за это.

– Хватает и других причин.

– Я не могу позволить себе эту ненависть.

Я коснулась ее руки.
– Должен быть способ для тебя сбежать из этой ловушки...

Она рассмеялась и накрыла мою руку своими.
– Кори, не устраивай драму. Со мной все будет в порядке. Я знаю, чего ожидать и что делать. Я могу о себе позаботиться.

– Но я...

Элисандра похлопала меня по руке и встала.
– Ничего не изменится, сколько не обсуждай, – нежно возразила она. – Сейчас мне нужен сон, даже если тебе он не нужен. И, может быть, завтра ты будешь спать не весь день. Мы могли бы отправиться покататься.

– Хорошо бы, – неискренне откликнулась я, глядя, как сестра покидает комнату. Вскоре я попыталась заснуть, но не смогла. Я провела следующий день в беспокойстве, растерянная и взвинченная. Когда мы отправились днем на прогулку, я немного повеселела, но лишь на несколько часов.



Пролетело несколько недель; с приближением осени золотистые летние дни становились короче и прохладнее. Я проводила свое время как и раньше, с одним лишь исключением: ко мне чаще стали обращаться как к ведьме и целительнице, стоило разойтись слухам о моей помощи Тиаце. Я, конечно, не возражала, хотя меня и удивляли некоторые просители: Грете нужен был отвар от головной боли, Дарии – настойка от бессонницы, мать Мэриан искала зелье, чтобы ослабить вновь появившиеся судороги в левой ноге. Я брала с каждого небольшую плату и купалась в своем превосходстве над Милеттой, все еще помешивавшей смеси и тоники над огнем у моей бабушки.

Дядя Джексон вернулся в замок на несколько дней, и выглядел он крайне изможденным и погруженным в свои мысли. Два дня подряд Элисандра приглашала его в свою гостиную, где кормила всякими вкусностями и где выманила у него обещание следить за своим здоровьем. Ее забота заставила дядю улыбаться и поддразнивать племянницу, но это не был его прежний искренний тон; ни разу за весь его визит я не услышала, как он смеется. Я позаботилась о том, чтобы носить рубиновое ожерелье на ужинах, где появлялся Джексон. Увидев меня, он с трудом улыбнулся и сказал, что я прекрасно выгляжу, но похоже было, что его не очень заботило, как продвигались чьи-либо попытки ухаживать за мной. Он не задавал вопросов и не устраивал новых знакомств. Мне это нравилось, но и заставляло беспокоиться о дяде.

Хотя я была бы рада, если бы по ночам ему не давали спать его прежние неправедные деяния. В любом случае, он не упоминал больше о походах в лес за добычей, и мне было любопытно, не проснулась ли его совесть после последнего дикого похищения.

Дядя собирался остаться на всю неделю, но уехал на два дня раньше после яростной ссоры с лордом Мэттью. Эти новости сообщила мне Анжела, и она даже предположила, в чем причина.

– Думаю, они спорили из-за ребенка, – шепнула она.

Мы были в ее комнате, рядом не было даже Мэриан, но мы обе чувствовали, что лучше бы говорить потише.

– Какого... ребенка Тиацы? – прошептала я в ответ.

Она кивнула:
– Лорд Мэттью хотел, чтобы Джексон взял ее – и младенца – в поместье Хальсингов, но тот отказался. Сказал, у него в имении не хватит людей, чтобы защитить мальчика, – взгляд ее голубых глаз заметался по комнате, и она заговорила еще тише: – Как если бы он думал, что кто-нибудь может попытаться украсть ублюдка.

– Тогда... что будет с ним? С ней?

Анжела пожала плечами:

– Полагаю, отошлют куда-нибудь еще.



И в самом деле, через три дня небольшой караван отправился из замка в имения Увреле на западной границе провинции Оберн. В одной из повозок сидели Тиаца и ее сын. Казалось, что половина обитателей замка явились, дабы увидеть отъезд каравана; все делали вид, что занимаются какими-то другими делами во внешнем дворе. Среди зевак я не видела ни Брайана, ни лорда Мэттью, ни Кента с Элисандрой, но Дорин, Анжела и Мэриан там были, притворяясь, что просто вышли подышать свежим воздухом. Еще в толпе я заметила несколько других леди. Больше дюжины стражников слонялись у ворот, а двадцать или тридцать слуг нашли причины, чтобы подметать лестницы, чистить фонтан или подстригать живую изгородь вдоль подъездной аллеи. Слуги, очевидно, более всего интересовались судьбой женщины и сочувствовали ей, отсылаемой так далеко. Она была одной из них; ее судьба могла легко стать и их судьбой.

Сама Тиаца ни с кем не прощалась, просто быстро спустилась по лестнице и села в повозку, качая на руках сына. Я видела ее лишь однажды той ночью – явно не в лучший ее день – и мне было любопытно, о чем она сейчас думает, чего боится и что замышляет. Она казалась слишком юной и испуганной, чтобы затевать заговор в пользу своего малыша.

Сопровождающие всадники прокричали, что пора отправляться, и вскоре небольшая процессия тронулась и выехала за ворота. Толпа во дворе начала медленно расходиться, хотя чувство разочарования было велико, и никому, похоже, не хотелось уходить. Я направилась к стражникам у ворот, дабы посмотреть, не было ли в карауле кого-то из моих друзей.

Но почти сразу же я свернула к фонтану и сунула руки под льющуюся воду, как будто это было моим намерением с самого начала. Среди стражников был Родерик, но стоял чуть в стороне от них, вовлеченный в разговор с Дарией. Она смотрела на него с тем самым знакомым напряженным выражением лица, которое я видела у нее и в прошлый раз, когда застала их. Не трудно было догадаться, что встречались они за это время не раз. Пока я смотрела, она передала ему небольшой пакетик; его рука на мгновение накрыла ее руку, и я представила жар его прикосновения. Затем он отпустил ее руку, сунув сокровище в карман на груди.

Я склонилась к фонтану и брызнула водой в лицо, потом еще и еще. Бестолку, я была слишком разгорячена. Это не мое дело, если ему нравятся крепкие маленькие девушки с запада, но он ведь сказал, что это не так. Возможно, это моя ошибка: не надо было спрашивать, если не хотела, чтобы мне лгали. Возможно, на его месте я бы тоже солгала. Но я разозлилась, хотя знала, что зря. Так что я брызнула водой в лицо еще раз, дабы напомнить себе, что не могу злиться ни на кого, кроме себя.

Это было не единственным потрясением в этот день, хотя последнее случилось много позже, после торжественного ужина, длившегося слишком долго и оставившего меня сытой и сонной. Я вернулась в свою комнату, предоставив Грете и Элисандре развлекать гостей вежливыми разговорами. Крессида уже побывала в моей комнате, зажгла свечи и приготовила свежую воду – и здесь побывал кое-кто еще.

На покрывале было разбросано содержимое моей сумки: порошки, упаковки и бутылочки – все скинуты в одну цветную душистую кучу. Я громко вскрикнула и поспешила навести порядок, стараясь определить, что пропало и что может быть спасено. Ни одна из бутылочек или баночек не была разбита, хотя некоторые стояли распечатанными на ближайшем столе. Всё открыли. Всё перетряхнули.

Я заново набила и завязала мешочки и закрыла бутылки, быстро соображая. В последние недели в моей комнате толпились люди, и многие просили меня рассказать о действии различных зелий. Если подумать, я бы решила, что отчаянным вором была одна из глупых помешанных девчонок, хотевших получить от меня эликсир любви. Я говорила им, что такого не существует, но, очевидно, они мне не поверили.

В самом деле, пропала упаковка анютиных глазок, а сосуд с соевоном («улучшающим привлекательность», как сказала я одному из посетителей) был опрокинут в какую-то другую емкость. Я не могла не разозлиться. Я потратила столько сил, чтобы собрать, высушить и смешать эти растения, но мне придется все их заменить. И помимо прочего, как постоянно повторяла мне бабушка, с травознанием не стоит шутить, только не людям несведущим. Всякое может случиться.

Придется запирать свою сумку, покидая комнату, хоть это и лишние хлопоты. Но я достаточно ответственная и не могу позволить продолжаться кражам.

Только позже, лежа в кровати и пытаясь заснуть, я вспомнила сцену, которую видела днем во дворе. Дария, проникновенно смотрящая на Родерика; Дария, передающая Родерику тонкий пакет... чего-то. Я предположила, что это была сложенная записка, но с таким же успехом мог быть пакетик высушенных трав. Я не могла представить, как она уговорила бы его добавить смесь в еду – но я ведь никогда и не пыталась изобретательно наврать, дабы опоить предмет своей страсти. Она же девушка способная; без сомнений, она была убедительна.

Я прикинула, нельзя ли уличить ее, если не прямо этой ночью, то на следующий день; подумала, может, рассказать Элисандре. Но у меня не было доказательств. Слишком много людей могло попасть в мою комнату. Многие имели причины прибегнуть к колдовству. И большинство из них думали, что эти причины того стоят.

Я повернулась на бок и постаралась успокоиться, расслабиться и заснуть. Но час спустя, когда я услышала в коридоре отголосок слов Элисандры, отвечавшей леди Грете, я все еще ворочалась. Прошло много времени, прежде чем мне удалось заснуть той ночью; и еще больше, прежде чем я перестала злиться.

И настроение от переводчика...


_________________

Дорогие читательницы, для Revy - это дебют в Лиге и какой дебют! Огромная глава сложнейшего текста! Revy, спасибо за участие и поздравляю!
_________________

Аня, Revy, Света, Лена, СПАСИБО за новую главу Revy, поздравляем с дебютом, перевод - отличный, очень профессиональный. Как всегда - прекрасное оформление. Еще раз спасибо команде... Читалось на одном дыхании. Дядя Джексон очень переживает, перестал улыбаться и смеяться, видимо переживает за свой поступок с последним похищением. Кори, кажется разочарованной Кентом и ревнует по прежнему Родерика... Очень интересная, содержательная глава...