Я вам любви не обещаю (ИЛР)

 » Глава 38

Глава 38


Вера так более и не ложилась, бодрствуя до самого утра. Волнения вчерашнего вечера, тревоги минувшей ночи совершенно лишили сил. С каждым уходящим часом, приближалась назначенная встреча, и душа замирала в дурном предчувствии неминуемой катастрофы. Страшил предстоящий разговор. Что за вопросы желал задать Жорж? Неужели тайна ее рождения каким-то образом стала известна за пределами семьи Уваровых? Мучаясь неопределенностью, княгиня Одинцова все утро просидела на балконе за чашкой остывшего чая. Лакей принес корреспонденцию, но Вера даже не притронулась к письмам, блуждая рассеянным взглядом по розовым кустам, не замечая их роскошного цветения и дурманящего аромата.

- Ваше сиятельство, - выдернула княгиню из омута тягостных мыслей горничная, - вы к источнику собирались ехать? Осип коляску к парадному подал.

- Да-да, Катюша, - поднялась Верочка с кресла и шагнула в комнату.

Катерина успела подготовить все к выходу и ждала хозяйку у туалетного столика с щеткой для волос в руках. Бросив беглый взгляд на платье, разложенное на кровати, Верочка нахмурилась. Она всегда одевалась довольно скромно, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, и горничная, уже знакомая с ее привычками и вкусом, выбрала довольно простое льняное платье бежевого цвета в тонкую коричневую полоску.

- Убери, - велела Вера, жестом указав на платье.

- Какое подать велите? – растерялась Катерина.

- Голубое с черным кружевом, - отозвалась княгиня, придирчиво рассматривая свое отражение в зеркале.

«Неужели все еще желаю видеть восхищение в его глазах? - нахмурилась она. – Неужели мне не все равно, что он думает обо мне? Кого я пытаюсь обмануть? – вздохнула Вера. – Не все равно. Далеко не все равно!»

При помощи лакея забравшись в пролетку, княгиня Одинцова откинулась на спинку сидения, спрятавшись в тени, отбрасываемой кожаным верхом коляски. Вера велела ехать к Елизаветинской галерее - излюбленному месту для прогулок и встреч обитателей и гостей Пятигорска. Елизаветинский источник она выбрала неслучайно, здесь всегда было довольно многолюдно, и вряд ли Бахметьев позволит себе что-то лишнее, на глазах гуляющей публики. Оставалось надеяться, что Георгий Алексеевич поймет, о каком источнике она говорила, ведь Елизаветинский самый известный из всех. Впрочем, коли он не придет, Вере не в чем будет себя упрекнуть, а столь пугающая встреча отложится на неопределенное время.

Спустившись с подножки, Вера раскрыла над головой кружевной зонтик и направилась к галерее, по пути здороваясь со знакомыми. Улыбка не сходила с ее уст, да только на душе кошки скребли, пока она выискивала взглядом знакомый силуэт в белом мундире. Войдя под своды галереи, Вера сложила зонтик и присела на скамейку. Уж давно минул полдень, а Георгий Алексеевич так и не появился. «Сосчитаю до полусотни, - решила княгиня Одинцова, - коли он не появится, то и мне здесь более делать нечего». Она честно сосчитала до пятидесяти и, вздохнув с облегчением, поднялась, намереваясь покинуть галерею.

- Уже уходите, Вера Николавна? - услышала она позади знакомый голос.

Ручка зонтика из полированной слоновой кости выскользнула из рук, и он с тихим стуком упал на мраморные плиты. Нагнувшись, граф Бахметьев поднял зонтик и протянул его княгине Одинцовой.

- Благодарю, - голос Веры едва не сорвался.

Тихо кашлянув, она улыбнулась уголками дрожащих губ.

- Вы позволите? – предложил ей руку Бахметьев.

Вера молча кивнула, позволил взять себя под руку.

- Здесь неподалеку, чуть ниже я приметил весьма укромное местечко, где мы могли бы без помех поговорить, - чуть склонившись к ней, тихо заметил Георгий Алексеевич.

Вера догадалась, что граф имеет в виду грот Дианы, место действительно тихое и уединенное.

- Мы могли бы и здесь говорить без помех, - попыталась воспротивиться она.

Георгий Алексеевич иронично выгнул бровь, одарив свою спутницу красноречивым взглядом.

«Не боюсь я тебя!» - хотелось крикнуть Верочке, но правда состояла в том, что боялась, очень боялась, а уж то, что ее страх для него был очевиден, так и вовсе стало неприятным открытием.

- Ну, хорошо, - сдалась она, позволяя Бахметьеву увлечь себя в выбранном им направлении.

Весь недолгий путь до облагороженной руками человека природной пещеры, они проделали в полном молчании, каждый обдумывая и подбирая слова для предстоящей беседы.

«Как это странно, вновь прикасаться к нему, будто не было четырех лет разлуки, - осмелилась взглянуть на чеканный профиль Вера. – Боже, как же я жить то буду дальше? Бежать отсюда, бежать! Куда угодно: в Покровское, в Никольск, только подальше от него», - вздохнула она, опасаясь, что вновь придется склеивать по кусочкам сердце, что так неистово, почти болезненно нынче билось в груди.

Бахметьев усадил ее на скамью, а сам остался стоять в тени. Взирать на него снизу вверх, Вере было неудобно, но и отвести взгляда она не могла.

- Рассказывайте, Вера Николавна, - небрежно бросил он.

- О чем? – пожала плечиком княгиня Одинцова.

- Хотелось бы знать, о чем вы думали, сбегая от меня в Петербурге? – сложил руки на груди граф, плечом опираясь на мраморную колонну, поддерживающую своды грота.

- О чем я думала? – переспросила Верочка, душою вновь возвращаясь в столицу, в те дни, когда сходила с ума от горя и страха за свое будущее, понимая, что совсем скоро ей не будет места подле графа Бахметьева, коли другая займет его уже по праву. – Я думала о том, Георгий Алексеевич, что ваша супруга вряд ли станет мириться с моим существованием в качестве вашей содержанки, - холодно ответила она, мысленно похвалив себя за спокойствие. – Отчего Олеся Андревна с вами не приехала? – ехидно улыбнулась Вера.

- Наверное, от того, что было бы, по меньшей мере, странно, не говоря уже о том, что скандально, коли madame Вершинина составила бы мне компанию, - усмехнулся Бахметьев, подмечая, как широко распахнулись ее дивные голубые глаза.

- Madame Вершинина? Я не понимаю вас, Георгий Алексеевич. В последний раз, когда мы виделись с вами, вы сказали, что обручены с mademoiselle Епифановой.

- Олеся Андревна предпочла мне поручика Вершинина, - хмуро отозвался Бахметьев, без всякого удовольствия вспоминая события четырехлетней давности.

- Вот как… - Верочка не нашлась с ответом.

Она собиралась обрушиться на него с градом упреков, попросить не искать с ней встреч, поскольку была убеждена, что они оба отныне связаны обязательствами.

- Это единственная причина, по которой вы оставили меня? – тихо поинтересовался Георгий Алексеевич.

Вера подняла голову, вглядываясь в его глаза.

- Нет, - покачала она головой.

- Я помню, - улыбнулся Бахметьев. – Ну, так что же? У меня сын или дочь?

Вера прикрыла глаза и прикусила губу. Не то, чтобы она совсем забыла о том, что солгала когда-то, но была уверена, что уж Жорж-то об этом точно не вспомнит.

- Не было никакого ребенка, - выдохнула она. – Я солгала из страха потерять вас.

Георгий Алексеевич со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Сколько раз он думал о том, каково ей приходится, как она живет, одна воспитывая ребенка? Думал и корил себя за то, что не смог сразу принять верного решения, дабы не обрекать Веру на всеобщее осуждение и порицание. А вон оно как вышло.

- Отрадно слышать, что вашему супругу не приходится воспитывать чужого ублюдка, - злая ухмылка скользнула по губам его сиятельства. – Признаться, я был уверен, что причина вашего замужества за человеком столь преклонных годов состоит именно в этом. Думал, что вам удалось очаровать старика настолько, что он закрыл глаза на плод вашего греха. Но как оказалось, причина вовсе не та. Как же! Титул! Состояние! Ждете, поди не дождетесь, когда вдовье одеяние примерите?!

Злые слова жалили в самое сердце. От обиды на глазах выступили слезы. Нестерпимо захотелось ударить его, стереть с лица ухмылку, заставить замолчать, не произносить более гадких слов, обвиняющих ее в том, что она продала свою юность старому сатиру в обмен на титул и безбедную жизнь.

Вера сцепила пальцы в замок, дабы не поддаться искушению.

- Мой грех? – через силу улыбнулась она. – Ну и ну, Георгий Алексеевич! Я-то полагала, что это меня совратили, наобещав золотые горы и весь Петербург у моих ног.

Бахметьев умолк, с неподдельным удивлением взирая на княгиню Одинцову. Верочка и раньше за словом в карман не лезла, но нынче перед ним была не перепуганная собственной дерзостью гувернантка, но светская дама, знающая себе цену.

- Это все о чем вы желали меня расспросить? – поднялась со скамейки Вера.

- Ты даже не спросишь, как я жил? Искал ли тебя? – перешел на «ты» Бахметьев. – Тебе что же, совсем не интересно?

- Истинно так. Вы мне не интересны, Георгий Алексеевич, - вернула она ему его же слова, сказанные четыре года назад. – А теперь позвольте я пойду.

Бахметьев посторонился, пропуская ее. Вера уже успела удалиться на несколько шагов, когда граф опомнился и устремился ей во след.

- И это, что, все? – взяв ее за руку, чуть выше локтя, развернул он Веру к себе лицом.

- А что еще должно быть? – устремив взгляд на его пальцы, сминающие рукав платья, холодно осведомилась княгиня Одинцова.

Сохранять невозмутимое спокойствие стоило ей невероятных усилий, и силы эти таяли на глазах. Еще немного, еще чуть-чуть, и…

- Знаешь ли ты, что я пережил, когда не нашел тебя в доме на Фонтанке? – нахмурился Бахметьев. – Черт, мне в голову приходили мысли одна страшнее другой. Ляпустин все бордели в столице обошел, разыскивая тебя, я в Никольск ездил почем зря, уж, сколько мне утопленниц да самоубийц в полицейских участках показали!

Вера побледнела, как давеча в гостиной графини Добчинской.

- Жорж, я и предположить не могла, что ты меня искать станешь, - тихо выдавила она. – Мне казалось, что я… что так правильно будет. Ты собирался под венец, я тебе только мешала.

- Вот только не надобно мученический венец примерять, - зло ответил Бахметьев, так и не выпустив ее руки.

- Мне больно, Жорж, - прошептала Вера, ощутив, как сжались мужские пальцы на ее руке.

- Прости, - Георгий Алексеевич убрал руку, но встал так, что перегородил ей дорогу, поскольку тропинка оказалась довольно узкой. – Вера, - кисть его взметнулась и легко коснулась бледной щеки. – Боже, вот уж не думал, что увижу тебя в Пятигорске. Я ведь назначение свое едва ли не наказанием посчитал, а выходит, что судьбу должен благодарить.

- Это ничего не меняет, - отвернулась Верочка. – Жорж, я замужем, мне и здесь-то находиться не следует.

- Глупости, - глядя ей прямо в глаза, Бахметьев обхватил одной рукой тонкую талию и привлек ее к себе. – Глупости, - выдохнул он в плотно-сжатые губы.

Вера закрыла глаза, разноцветные круги поплыли перед сомкнутыми веками, не поддерживай ее крепкая мужская рука, распласталась бы прямо здесь на пыльной тропинке. Сколько всего нахлынуло тотчас: воспоминания о жарких ночах, проведенных в одной постели, былые страхи и сомнения, сожаления о том, что так поспешила, будто вчера расстались, а не четыре года минуло с тех пор.

Вера очнулась, не сразу. Только когда обнаружила, что кружево ее митенки зацепилось за погон на плече Бахметьева. Губы горели от поцелуя. Вывернувшись из его объятий, она отступила на несколько шагов.

- Жорж, не надобно, - покачала головой, выставив вперед ладони, упредив его попытку приблизиться. – Нам не стоит более видеться. Прошу тебя…

- Вера, ну, о чем ты говоришь? Не понимаю тебя…

- Я замужем, - твердила Вера как заклинание.

- Я знаю, черт возьми, о том! – поймал Бахметьев ее руку. – Я понимаю…

- Нет, не понимаешь! – вырвала она свою ладонь из его руки. – Не понимаешь! Мне не было жизни в Петербурге, я бы даже горничной не смогла пристроиться, после… после тебя. Одна дорога оставалась в монастырь или в… в бордель, - покраснела она. – Я не могу рисковать тем, что у меня есть в угоду твоим сиюминутным желаниям. Уходи, Жорж. Оставь меня!

- Вопрос в том, чего ты желаешь? Жить со стариком и надеяться, что может быть, завтра он отдаст Богу душу? Не думал, что…

- Что я такая? – усмехнулась Вера. – Ты ничего обо мне не знаешь, Жорж.

- Да, я уж вижу, что ошибался в вас mademoiselle Воробьева. Ах, простите, ваше сиятельство, княгиня Одинцова, - отвесив издевательский поклон, Бахметьев развернулся на каблуках и удалился, ни разу не оглянувшись.

Оставшись одна, Верочка без сил опустилась обратно на скамью. Пусть лучше он считает ее охотницей за состоянием, чем узнает правду. Чем меньше людей знают истину, тем лучше. «Анне уже должно быть двенадцать минуло, почти взрослая барышня, - грустно улыбнулась Вера. – Единственный родной человек, - вздохнула княгиня, поднимаясь на ноги. – Никто не должен узнать!»

Верочка побрела к выходу из Елизаветинского парка, к ожидающей ее коляске. Она не заметила, сколько времени провела наедине с Жоржем в гроте Дианы, казалось, что лишь несколько мгновений, но вспоминая, сколько обидных слов он успел наговорить ей, поняла, что отсутствовала в усадьбе довольно долго. Князь отсутствие жены заметил и не преминул спросить о том, куда и зачем она ездила. Ощущая, как краска стыда заливает щеки, шею и уши, Верочка принялась легкомысленным тоном рассказывать о прогулке к источнику. Слушая ее болтовню, Иван Павлович кивал в такт ее словам.

- Как вы себя чувствуете? – спохватилась Вера, поправляя плед у него на коленях.

- Алексей Андреевич был, - отозвался Одинцов. – Говорил, что дела мои не так уж плохи.

- Я говорила, что вы поправитесь, - выдавила из себя Вера, но улыбнуться так и не смогла.

Если раньше у нее с легкостью получалось, уверять супруга в том, что желает ему скорейшего выздоровления, то после встречи с Бахметьевым, говорить о том, с той же искренностью, что и ранее, стало совершенно невозможно. Желала ли она смерти Одинцову? Положа руку на сердце, Вера призналась в том самой себе. До того гадко стало на душе, после этого, что она поспешила оставить Ивана Павловича на террасе наслаждаться теплыми лучами закатного августовского солнышка, а сама, сославшись на необходимость распорядиться об ужине, отправилась на кухню. В кухне ей делать было совершенно нечего. Меню с кухаркой было оговорено заранее, единственное чего действительно хотелось, так это поговорить с кем-нибудь на отвлеченные темы, только бы не оставаться одной и не предаваться преступным мыслям. Устинья налила барыне чаю в большую чашку и поставила перед ней розетку с малиновым вареньем.

- Кушайте, Вера Николавна, - ласково обратилась она к княгине. – Я вам еще булочек горячих сейчас подам.

- Не хлопочи, - отмахнулась Верочка. – Я не голодна.

- Что вы все за модой этой окаянной гонитесь? Вон некоторые взялись укус пить, дабы стройными да бледными быть. Не глядите вы ни на кого. Вам кушать надобно. Что вы все себя голодом морите? Вон и вчера в обморок упали…

Устинья осеклась, прервав свою тираду, когда поняла, что нечаянно выдала себя в том, что сплетничает о хозяйке. «Коли прислуга злословит, стало быть, и господа своим вниманием её не обошли, - поставила на стол чайную пару Вера. – Господи! Все прахом. Четыре года терпела унижения и даже побои, чтобы вновь остаться с подмоченной репутацией! Пятигорск слишком маленький городишко, все у всех на виду, особенно граф, прибывший прямиком из Петербурга. О чем думала, когда встречалась с ним?»

- Я вам жалованье, Устинья Антоновна, не затем плачу, чтобы вы обо мне с соседской прислугой злословили, - сделала выговор кухарке княгиня.

Устинья обиженно засопела и, развернувшись к печке, занялась своим делом. Вера расстроено покачала головой. Кухня перестала быть уютным прибежищем, куда madame Одинцова часто заглядывала, стараясь отвлечься от грустных мыслей и занять себя делом, живо интересуясь заготовками на зиму. Покинув владения кухарки, Вера вышла в парк. Темнело. Становилось прохладно и потянуло сыростью. Обхватив себя руками за плечи, княгиня Одинцова одиноко вышагивала по обсаженной толстыми буковыми деревьями аллее. В сумерках предметы приобретали странные очертания. Вера краем глаза уловила, какое-то движение слева от себя и вздрогнула. Она довольно далеко отошла от дома, от того вдруг сделалось страшно. «Глупости лезут в голову!» - фыркнула она, разглядев статую за пышным кустом акации. Успокоившись, молодая княгиня подобрала юбки и зашагала обратно к дому.

___________________________________

 » Глава 39

Глава 39



Соблазн обернуться был слишком велик, потому Георгий Алексеевич лишь ускорил шаг, покидая грот Дианы. Если обернется, то непременно вернется, заглянет еще раз в колдовские голубые глаза и утонет в их омуте.

- Маленькая лживая дрянь! – бормотал себе под нос Бахметьев, нарочно разжигая в душе гнев, дабы заменить им щемящее чувство невосполнимой потери.

Стремительно шагая по парковой аллее, он не замечал удивленных взглядов прогуливающейся публики, его, кажется, даже окликнули, но Георгий Алексеевич не остановился. Не то, чтобы не услышал, более сделал вид, потому как не мог поручиться, что способен нынче вести светские беседы, не выдав клокотавшей в душе ярости.

Минула седмица. Радовавшие глаз изумрудной зеленью склоны Машука оделись золотом и багрянцем. Похолодало, сезон для отдыхающих подходил к концу, и с каждым днем в Пятигорске оставалось все меньше приезжих.

Георгий дважды видел Веру: один раз в компании барышень Добчинских на городском рынке, где девицы выбирали что-то из украшений, сделанных руками местных мастеров, другой раз – в городском парке в обществе молодого человека, как потом выяснилось местного эскулапа, являющегося доктором князя Одинцова. В первый раз, он сделал вид, что не заметил ни Веры, ни Лизы с Анной, а в следующий раз лишь сухо кивнул при встрече. Впрочем, приветствие княгини Одинцовой оказалось столь же холодным и чопорным.

Бахметьев попытался отвлечься от дум о молодой княгине Одинцовой и вникнуть в дела вверенного ему воинского подразделения, устроившись в бывшем кабинете Рукевича. Но пробегая глазами строчки документов, видел лишь бледное лицо, плотно сомкнутые губы и укоризненный взгляд. Задумавшись, он не сразу услышал, что в двери стучат. Только когда настойчивый стук повторился, граф пришел в себя.

- Entrez! – едва сдерживая раздражение, отозвался Бахметьев.

- Простите, я, кажется, не ко времени, ваше превосходительство? – сконфуженно улыбнулся Вершинин, заглядывая в кабинет.

- Нет, отчего же. Входите, - уже более миролюбиво ответил полковник. – И оставьте эти китайские церемонии, когда мы наедине.

- Я лишь хотел сказать, что мне осталось только осмотреть оружейную, дабы составить рапорт, - присел на стул около стола Константин Григорьевич, повинуясь молчаливому жесту Бахметьева.

- Стало быть, скоро покинете Пятигорск? - едва заметно улыбнулся граф.

- Собираюсь завтра отбыть в столицу. Я к вам, собственно, потому и зашел. Может быть, желаете передать что-нибудь в Петербург? – поинтересовался Вершинин.

- Благодарю, но нет надобности. Письмо матери отправил только вчера, - отказался Георгий Алексеевич.

- Тогда мне остается зайти только к Одинцовым, - улыбнулся Константин Григорьевич. – Вера Николавна ведь тоже из Петербурга, да и уехать, не повидавшись с князем, было бы неприлично.

«Из Никольска», - чуть было не вырвалось у Бахметьева, но он вовремя прикусил язык.

- Вы не представите меня князю? – повинуясь сиюминутной прихоти взглянуть собственными глазами на супруга княгини Одинцовой, обратился он с просьбой к Вершинину.

В ответ на недоуменный взгляд Бахметьев пустился в весьма неуклюжие объяснения:

- Слышал, он в свет не выходит, а мне любопытно свести знакомство. Кто коли не вы может меня представить? К тому же вы говорили, что имели удовольствие свести знакомство с княгиней Одинцовой еще до ее замужества? Кажется, вы упоминали, что виделись по дороге из Пятигорска в вашу прошлую поездку сюда? – придумывал он на ходу.

- Собственно, виделись мы еще в Петербурге в Летнем саду, - задумчиво ответил Вершинин. – Кто бы мог подумать, - усмехнулся он. – Была гувернанткой, а стала княгиней.

Бахметьев нахмурился, слушая рассуждения поручика. Про то, что Вершинин видел Веру в Петербурге, он знал, сам чудом не попался ему на глаза в тот день, но куда более его интересовала встреча по дороге из Пятигорска.

- Гувернантка? В самом деле? Удивительное дело, - пробормотал он.

Вершинин ответил ему внимательным взглядом.

- Отчего вас так интересует Вера Николавна? Хотя постойте… Вы ведь всегда были дружны с семейством Уваровых?

- Я того не скрываю, - осторожно заметил Бахметьев.

- Тогда, тем более удивительно, что вы не знали Веру Николавну прежде.

- Отчего сей факт вас удивляет? Разве я обязан знать всех гувернанток в столице? – пренебрежительно заметил он.

- Дело в том, - проигнорировав злой сарказм в голосе полковника, продолжил Вершинин, - что Вера Николавна ехала в Пятигорск в компании княгини Уваровой, и Елизавета Петровна представила ее мне, как свою воспитанницу.

- Воспитанницу? – на сей раз удивление графа было неподдельным.

Вспомнился визит в Покровское, беспокойно бегающий взгляд дворецкого. «Вот же ведьма старая, - сжал пальцы в кулак Бахметьев. – Ведь догадывался, что без нее здесь не обошлось! Стало быть, Верочка все же обращалась за помощью к княгине, - вздохнул он. – Уж, наверняка, идея выдать её замуж за Одинцова принадлежит старухе Уваровой. Вопрос в том, зачем ей понадобилось выдавать бывшую гувернантку за свою воспитанницу и принимать столь деятельное участие в судьбе Веры?» - погрузился в размышления Бахметьев.

- Да, воспитанницу, - напомнил о своем присутствии Вершинин. – Именно так сказала княгиня. И все же странно, что, будучи другом семьи, вы никогда не виделись с Верой Николавной.

- Я редко бывал в Покровском, - нехотя отозвался Георгий. – Однако не припомню, чтобы меня знакомили с воспитанницей княгини Уваровой.

- Может быть, лицо Веры Николавны показалось вам знакомым? – предположил Вершинин.

- Может быть… Но довольно о том, - предпочел закончить разговор, начинавший принимать для него совсем нехороший оборот, полковник.

- И все же вы её знаете, - пытливо глядя в глаза Бахметьеву, позволил себе усмехнуться Константин Григорьевич.

- Кого? – изобразил удивление Георгий Алексеевич.

- Княгиню Одинцову. Я заметил, как вы на нее смотрели у madame Добчинской.

Бахметьев отвел глаза, подавив тяжелый вздох. Коли заметил Вершинин, и остальные могли оказаться столь же проницательными.

- Да, мы знакомы, - решил более не отпираться он.

Однако тон, коим он признался, вовсе не располагал к дальнейшим расспросам.

«Слишком хорошо знакомы, - отвернулся он от своего собеседника, предаваясь воспоминаниям. – Я помню каждую родинку, особенно ту, на плече, что так и манила прикоснуться к ней губами».

Но Вершинину более и не требовалось задавать вопросов. Недостающий кусочек мозаики занял свое место. Как-то в пылу очередной семейной ссоры Олеся Андревна помянула проклятую гувернантку, которой наравне с Константином вменялось в вину несостоявшееся замужество за графом Бахметьевым.

- Меня сегодня ждут к ужину. Коли вы не передумаете, можем встретиться на крыльце гостиницы, - поднялся со стула Вершинин.

- Я не передумаю, Константин Григорьевич, - отозвался Бахметьев, пожимая протянутую руку.

Георгию Алексеевичу было плевать на то, какие выводы сделал для себя Вершинин, все равно он уезжает в самое ближайшее время. Всю седмицу, стараясь избегать встреч с Верой, он, тем не менее, только и делал, что думал о ней. Она была всюду: в его мыслях, в его снах, он жадно ловил слова офицеров, превозносящих достоинства молодой княгини. Злился, безумно ревновал, но ничего не мог с собой поделать. Как можно забыть, коли она так близко?

Ровно в восемь вечера двое военных спешились во дворе особняка Одинцовых. Вера ожидала к ужину только Вершинина и потому с трудом смогла скрыть охватившее ее волнение, когда поняла, кем является второй всадник.

- Катерина, передай Устинье, что ужин на четверых накрывать надобно, - обратилась она к горничной, отойдя от окна и поправляя прическу перед зеркалом.

Войдя в гостиную, Верочка сцепила дрожащие пальцы в замок и резко выдохнула, приготовившись встретить гостей. Как только белые с позолотой створки распахнулись, княгиня Одинцова, сияя ослепительной улыбкой, поднялась с кресла и шагнула навстречу двум офицерам, остановившись рядом с супругом. Иван Павлович, тяжело опираясь на трость левой рукой, правую протянул сначала Бахметьеву, а потому Вершинину, совершенно верно определив старшего по званию.

- Ваше превосходительство, какая честь для нас принимать вас, - улыбнулся князь. – Все только и говорят, что о вашем приезде в Пятигорск. Признаться, ждал, что вы раньше нанесете нам визит, - заговорил Одинцов, когда с представлениями и приветствиями было покончено.

- Я слышал, вам нездоровится, - разглядывая князя из-под полуопущенных ресниц, отозвался Бахметьев, - оттого и не решался обременять вас своим присутствием.

- Пустяки, - отмахнулся Иван Павлович. – Верочка, распорядись, чтобы ужин подавали, - повернулся он к супруге.

- Уже, Иван Павлович, - улыбнулась Вера, не отводя взгляда от полковника. - Господа, прошу в столовую.

Изначально ужин планировался на троих, и предполагалось, что Одинцов займет место во главе стола, Верочка по правую руку от него, а Вершинин по левую. Жестом, подозвав лакея, княгиня велела тому переставить приборы так, чтобы два стояли по одну сторону стола и два по другую. Заняв место подле супруга, Вера осмелилась поднять глаза и тотчас вспыхнула, встретившись взглядом с его сиятельством.

Ей стало вдруг невыносимо стыдно от того, что муж стар и немощен, от того, что в пристальном взгляде графа легко читался немой укор, а губы его сложились в презрительную улыбку. «Какого черта! – всколыхнулась злость. – Это он явился незваным в мой дом!» - подняла она голову, одарив Бахметьева столь ледяным взглядом, что улыбка тотчас исчезла с лица его сиятельства.

- Давно я не был в Петербурге, - тихо заметил Одинцов. – Там все так же холодно зимой и сыро летом? – поинтересовался князь, обращаясь к Бахметьеву.

- Климат Пятигорска куда более полезен, - отозвался граф, с чуть заметной улыбкой.

- Да, что есть, то есть, - вздохнул Одинцов. – Я ведь потому и перебрался сюда. Никогда не отличался крепким здоровьем, к военной службе оказался непригоден. Завидую я вам, ваше сиятельство. В ваших руках все: молодость, здоровье, вся жизнь впереди.

Бахметьев отложил вилку и нож:

- Молодость это тот недостаток, который быстро проходит, - вспомнились ему слова Караулова.

Вера подняла взгляд от тарелки и застыла. Мысленно он вернулась в жаркое июльское утро того дня, когда гости княгини Уваровой с таким увлечением обсуждали ее персону и героический поступок графа Бахметьева, спасшего неуклюжую гувернантку от верной смерти на дне пруда.

- Вера Николавна, что с вами? – тихо спросил Вершинин.

- Простите, задумалась. Вспомнилось кое-что, - рассеянно улыбнулась Верочка.

- Однако далеко от столицы вам службу нести придется, - улыбнулся Одинцов. – Не заскучаете-то в нашем скромном обществе?

- Поверьте, в вашем обществе мне скучать не придется, - усмехнулся Георгий Алексеевич, многозначительно взглянув на княгиню Одинцову.

Вера отвела глаза и дабы скрыть замешательство поднесла к губам бокал с вином.

- У вашей кухарки несомненный кулинарный талант, - попытался перевести разговор на другую тему Вершинин.

- Это Верочка нашла ее, - улыбнулся князь. – Она – мой ангел-хранитель. Вы не представляете как я жил до того, как она согласилась стать моей женой. Впрочем, вы представляете, - рассмеялся он, глядя на Вершинина.

- Да здесь многое переменилось, - одобрительно заметил Константин Григорьевич, продолжив беседу на тему перемен, произошедших в усадьбе.

Вера насилу дождалась конца ужина, превратившегося для нее в пытку. Распорядившись после трапезы подать мужчинам бренди в гостиную, она выскользнула на террасу и, укутавшись в шаль, невидящим взглядом уставилась на темнеющий на фоне закатного неба склон Машука. Дверь за ее спиной открылась, но она только плотнее обхватила себя за плечи, даже не оборачиваясь, зная, кто вышел вслед за ней. Щёлкнула крышка портсигара и потянуло табачным дымом.

- Красиво у вас здесь, - вздохнул Георгий Алексеевич.

- Жорж, зачем ты пришел? – повернулась к нему Верочка.

- У меня возникло желание свести знакомство с князем Одинцовым, - выгнул бровь Бахметьев, и затянулся сигаретой.

- Оставь, - нахмурилась Вера. – Нежели не понимаешь, что нам не надобно видеться?

- Нам, так или иначе, придется видеться, - тихо ответил Георгий. – Собираешься прятаться от меня на людях? – осведомился он.

- У тебя довольно хорошо выходит не замечать меня, - не удержалась от упрека Верочка.

Георгий Алексеевич улыбнулся уголками губ: «Стало быть, заметила. Стало быть, не все равно».

- Так чего же ты желаешь? Чтобы я не замечал тебя, либо…

- Ты невыносим, Жорж, - вздохнула Вера. – Ничуть не изменился.

- А вот ты даже очень переменилась, - с горечью заметил Бахметьев, затушив окурок в серебряной пепельнице, что поставил на маленьком столике лакей по просьбе княгини еще до ужина.

- Жорж, Пятигорск – не Петербург, сплетни здесь распространяются подобно пожару в лесу. Мне есть, что терять.

- Твой муж знает о твоем прошлом? – теплая мужская ладонь, накрыла ледяные пальцы Веры на мраморном парапете террасы.

Вера вздрогнула, но руки не отняла:

- О прошлом - да, о тебе – нет, - прошептала она. – Коли ты и дальше намерен вести себя подобным образом, то тайну сию мне сохранить не удастся.

- Я не собираюсь рассказывать каждому встречному, что ты была моей любовницей, - с едва заметным раздражением в голосе отозвался Георгий. – Вера, я думал, что смогу отказаться от тебя, но седмица минула, а я только о тебе и думаю.

Вера вытащила пальцы из-под его руки и поспешила к выходу на террасу. Оставшись один, Бахметьев извлек из портсигара еще одну сигарету и закурил. Княгиня Одинцова, поинтересовавшись у супруга и поручика Вершинина, не требуется ли еще что-нибудь, торопливо выскользнула из гостиной, прошла в переднюю и, оглянувшись по сторонам, сняла с крючка, предназначенного для головных уборов, ключ от парковой калитки. Сердце бешено колотилось в груди, пока она, зажав его в кулачке, шла обратно. Присев на диван рядом с Бахметьевым, Вера положила ключ на сидение и осторожно подвинула его Георгию.

- Это ключ от парковой калитки, - тихо шептала она, не сводя глаз с супруга, ведущего непринужденную беседу с Вершининым. – В нижней части парка есть флигель, после полуночи…

Поднявшись, она краем глаза заметила, как Жорж спрятал ключ в карман. «Господи! Что я делаю?!» - вздохнула она, едва сдержав порыв, попросить Бахметьева вернуть ключ.

- Нам пора, - услышала она голос Вершинина. – Очень рад был повидаться с вами, Иван Павлович, - прощаясь, пожал вялую руку князя Константин.

- Был рад знакомству, - откланялся Бахметьев, задержав взгляд на бледном лице княгини Одинцовой.

Едва за гостями зарылась дверь, улыбка князя погасла, и страдальческая гримаса исказила черты его лица.

- Федор, - позвал он лакея, - помоги подняться.

Опираясь на плечо слуги, Одинцов с трудом одолел лестницу на второй этаж. Вера последовала за ним.

- Иван Павлович, вам что-нибудь нужно? – пряча от мужа глаза, поинтересовалась она.

- Пусть мне вина подогреют, - попросил он и скрылся за дверью в свои покои.

Верочка сама спустилась на кухню, подогрела вино и, перелив его из сотейника в графин, отнесла в спальню супруга. Пока камердинер Одинцова помогал хозяину переодеться ко сну, Вера, подумав немного, добавила в вино несколько капель лауданума (настойка опия).

___________________________________

 » Глава 40

Глава 40



Усадьба погрузилась в сонную тишину, нарушаемую только шелестом пожелтевшей листвы за окном, да тихим посапыванием Катерины в будуаре. Лежа на спине, Вера смотрела в потолок и ждала, прислушиваясь к каждому шороху. Большие напольные часы в гостиной пробили полночь. Время пришло. Выбравшись из постели, madame Одинцова накинула на плечи теплый бархатный капот и крадучись вышла из собственной спальни. Горничная пошевелилась во сне и перевернулась с боку на бок, сердце Веры подпрыгнуло в груди и зашлось безумном перепуганном ритме. Убедившись, что девица спит сном праведника, Верочка выскользнула в коридор и неслышно ступая в мягких комнатных туфлях, направилась к лестнице, ведущей к черному ходу.

Пришлось повозиться с задвижкой, которая никак не хотела поддаваться нежным рукам, но усилия княгини все же увенчались успехом и, тихо скрипнув, дверь отворилась в ночной парк. Прохлада ночи остудила пылающие щеки Веры, ступая почти на ощупь, она обогнула дом и осторожно спустилась по лестнице в нижнюю часть парка. Верочка не стала брать с собой фонарь, опасаясь привлечь внимание сторожа, и потому двигаться приходилось с осторожностью.

Старый флигель не запирался. В нем хранили старую мебель ту, что вынесли из большого дома, когда закончили ремонт. Поднявшись на крыльцо, Вера ухватилась за дверную ручку. Можно еще повернуть назад, и она почти решилась отступить, выпустив из руки латунное кольцо и повернувшись спиной к двери, но не успела и шагу ступить, как позади нее скрипнули давно несмазанные петли и тяжелые ладони опустились на хрупкие плечи.

- Снова бежишь? – теплое дыхание коснулось ее щеки.

- Нет, - повернулась она в его объятьях, силясь рассмотреть в ночи выражение лица. – Ты погубишь меня, Жорж! Я знаю то также, как то, что за осенью наступит зима.

- Я никогда не причиню тебе зла, - шептал Бахметьев, склоняясь к ее лицу. – Это выше моих сил обрести тебя вновь, чтобы тотчас потерять.

- Жорж…

Георгий закрыл ей рот поцелуем, сминая нежные губы.

Вывернувшись из его объятий, Вера уперлась руками в твердую грудь.

- Ежели не желала сего свидания, зачем ключ дала? – отступил на шаг Бахметьев.

- Все от того же, - горько усмехнулась Вера. – Не могу не думать о тебе. Что толку саму себя обманывать? Люблю тебя, всегда любила, с первой встречи, с первого взгляда. Господи, зачем же ты приехал, Жорж? Зачем? Нет мне теперь ни сна, ни покоя.

Бахметьев молча поймал хрупкую кисть и поднес к губам, согревая дыханием ледяные пальцы.

- От судьбы не убежишь, Вера. Стало быть, на роду нам написано было встретиться вновь. Вон, как далеко забралась, - усмехнулся он.

- Все переменилось, Жорж. Я более себе не принадлежу.

- А кому ты принадлежишь? Немощному старику? Любишь, говоришь. Стало быть, не так сильна та любовь, коли княжеский титул тебе важнее оказался, - выпустил он ее ладонь.

- Не тебе меня судить. Не было у меня иного выбора.

- Вера, - вздохнул Георгий, - мы с тобой по кругу ходим. Что было, то было. Прошлого не переменить.

- Но и будущего у нас нет, - опустила ресницы Верочка.

- То только от нас зависит, - улыбнулся уголками губ Георгий. – Четыре года минуло, а по мне, как будто вчера расстались с тобой. Боже, как же я скучал по тебе! Ты мне ночами снилась.

Вера поежилась под холодным порывом ветра. Обняв хрупкие плечи одной рукой, Бахметьев открыл двери флигеля и увлек ее в темное помещение.

- Ты дрожишь. Замерзла?

«Душа замерзла», - вздохнула Вера про себя, оставив его вопрос без ответа.

- Ну, так позволь я тебя согрею, mon ange, - целуя закрытые веки, прошептал Георгий.

И не было более сил противиться соблазну, так тепло было в его объятьях и с каждым поцелуем становилось все жарче. И вот уже сама искала его губы, гладила широкие плечи, цепляясь за погоны на мундире. Ноги совсем ослабели, колени подгибались. Вера оступилась и сдавлено охнув, приземлилась на накрытый холстом старый продавленный диван, что прежде стоял в гостиной. Падая, она увлекла за собой Георгия. Бахметьев едва успел подставить руку, дабы не придавить ее своим телом.

- Ты только моя, никому не отдам, - скользили его губы по тонкой шее, все ниже к распахнутому вороту капота, к глубокому вырезу тонкой ночной сорочки.

Вера молчала, испугавшись того, что стоит ей заговорить, и она непременно попросит его остановиться, потому как должна, но ведь более всего желала, чтобы не останавливался. Истосковалась по словам страсти, сказанным чуть хрипловатым шепотом, по сильным рукам и крепким объятьям, по ласкам то нежным, невесомым, то порывистым, стремительным, почти грубым. «Только не останавливайся, - умоляла его про себя. – Только не останавливайся, не дай мне опомниться, оттолкнуть тебя». Но Георгий и не думал остановиться. Лишь, когда выгнулась дугой под ним, прижимаясь как можно ближе, замер на мгновение, перед тем, как рухнуть в манящую пропасть, падать в которую мог бы бесконечно.

Вера с тихим вздохом положила голову на его плечо, ничуть не смущаясь ни своей, ни его наготы, смутно припоминая, как торопливо избавлялась от одежды, расстегивала пуговицы на его мундире. Нынче, когда пожар страсти утих, повеяло прохладой, но даже это не заставило бы её сейчас пошевелиться. Так бы и лежала вечность в его объятьях, да только время неумолимо бежало вперед.

- Жорж, - рассеянно поглаживая ладошкой широкую грудь, позвала она, - мне идти надобно.

Бахметьев вздохнул, поднялся и, сев спиною к ней, принялся молча одеваться. Вера следила за каждым его движением не в силах отвести взгляда.

- Я напишу тебе, - обернулся Георгий. – Через твою прислугу можно вести переписку? – осведомился он.

- Думаю, да, - неуверенно ответила Верочка. – Завтра попрошу Катерину сходить на городской рынок после полудня.

- Как я ее узнаю? – улыбнулся Георгий.

- Высокая, темноволосая, на вид не более двадцати годков будет, я скажу, чтобы шляпку голубую надела.

Коротко поцеловал ее в губы Бахметьев не оглядываясь вышел в предрассветный сумрак. Одеваясь, Вера, размышляя над тем, сможет ли она уговорить горничную передавать письма своему любовнику и какова будет плата за ее молчание. Катерина получала довольно хорошее жалование, но коли посулить увеличить плату вдвое должна согласиться. Вернувшись в дом, madame Одинцова крадучись поднялась по черной лестнице и вошла в свои покои. Вера сразу поняла, что Катерина не спит, а лишь притворяется спящей.

- Катюша, - позвала она.

Девушка открыла глаза и села на узком диванчике укоризненно глядя на хозяйку.

- Что же это вам, Вера Николавна, по ночам не спится? – проворчала она. – Бродите незнамо где, - бросила она быстрый взгляд на перепачканные землей комнатные туфли.

- Разговор у меня к тебе, Катерина, - нахмурилась Вера, жестом указав на двери в спальню.

Проследовав за хозяйкой, горничная остановилась у порога, аккуратно прикрыв за собою двери.

- Слушаю я вас, - сложила она руки на груди.

Вера нервничала, не решаясь начать разговор. Madame Одинцовой казалось, что Катерина ей предана, она сама ее нанимала, но могла ведь и ошибаться.

- Напомни, сколько я тебе жалованья плачу в год? – обратилась она к прислуге.

- Известно сколько. Полторы сотни целковых, - настороженно ответила девушка.

- Буду платить три сотни, коли докажешь, что умеешь язык за зубами держать, - решилась Верочка.

- И что же от меня надобно? – усмехнулась девица, уже догадываясь, о чем пойдет речь.

- Сегодня сразу после полудня надобно сходить на городской рынок, к тебе подойдет военный и отдаст письмо для меня, - выдохнула Вера.

- Стало быть, его сиятельство, - улыбнулась девушка. – Вы не думайте, я вас осуждать не стану. Что ж я не понимаю, не вижу, как вам со стариком живется…

- Не забывайся с кем говоришь, - одернула ее Вера.

Катерина надулась и умокла.

- Наденешь шляпку голубую, что я тебе на прошлой седмице отдала, - продолжала напутствовать ее Верочка, - да гляди, чтобы не одна живая душа не узнала!

- Сделаю, Вера Николавна, - нахально ответила горничная, - только мне бы деньги наперед получить, сапоги надобно новые к зиме справить.

Вера шагнула к дамскому бюро и, выдвинув ящик, вынула стопку ассигнаций. Отсчитав требуемую сумму, она протянула деньги девушке.

- И чтобы ни одна живая душа не знала, - придержав ассигнации, повторила молодая княгиня.

Сразу после полудня, Катерина засобиралась на городской рынок. Прихватив с собой плетенную корзинку, с которой обыкновенно ходила за покупками, девушка неторопливо прохаживалась между торговыми рядами и крутила головой по сторонам. Ей попадались на глаза военные, но господина полковника среди них не было.

- Ты Катериной будешь? – услышала она позади себя и, испуганно охнув, обернулась.

- Я Катерина, - зарделась девушка, рассматривая графа из-под ресниц. – Что же вы пугаете, ваше сиятельство? – осмелилась она попенять Бахметьеву.

Георгий Алексеевич усмехнулся. Строгий тон девушки никак не вязался с кокетливой улыбкой. Девица еще больше смутилась и опустила очи долу. Незаметно бросив запечатанный конверт в корзинку, Бахметьев вложил в ладонь девушки серебряный рубль и, повернувшись, зашагал прочь, не удостоив ее более ни единым взглядом.

Катя стояла как громом пораженная. «Немудрено, что барыня голову потеряла, коли такой красавец рядом, - вздохнула она с тоскою глядя во след полковнику. – Вот кабы на меня хоть разок посмотрел, как на Веру Николавну глядит», - побрела она домой, никого и ничего вокруг не замечая.

Коли не впала бы в ступор после встречи с его сиятельством, наверняка, обратила бы внимание на здоровенного детину, что провожал ее от рынка до ворот усадьбы, следуя за ней словно тень.

Вера, с нетерпением ожидавшая возвращения Катерины, едва ли не выхватила письмо из рук горничной и, отослав ту нетерпеливым жестом, поспешила вскрыть запечатанный конверт. Сердце таяло, пока она читала написанные знакомым почерком строки:

«Верочка, мой дивный ангел, нет таких слов, дабы выразить на бумаге то, что переполняет ныне мою душу и сердце. Думал, разлука охладит былой пыл, но лишь одна волшебная ночь с тобой, и я снова, как мальчишка влюблен. Я в нетерпении считаю часы, да что там часы, минуты до того момента, когда вновь смогу увидеть тебя. Завтра буду у грота Дианы с двух до четырех пополудни. Твой Ж.»

Вера прижала письмо к губам. Одинокая слезинка скатилась по щеке: «У нас нет будущего. Нет, до тех пор, пока жив Одинцов», - вздрогнула она.

Убедившись, что после встречи с его сиятельством горничная княгини Одинцовой направилась прямиком домой, детина направился в небольшой пансион на окраине Пятигорска. Провожаемый подозрительным взглядом хозяина заведения, он торопливо поднялся на второй этаж и постучал в знакомую ему дверь.

- Гришка ты? – осведомились из-за двери.

- Я, ваше благородие, - пробасил Гришка и толкнул дверь в комнату.

- Рассказывай! – с ходу бросил ему Караулов, усаживаясь в кресло.

- Мне бы горло смочить, - покосился на графин с бренди наемник.

- Пьянь, - скривился Петр Родионович, наливая в стакан благородный напиток и протягивая его Гришке.

- Следил я за его сиятельством, значит, - начал Гришка. – Эх, надобно было его все же еще в Петербурге кончать, - отвлекся он.

- Ничего толком сделать не можете, - проворчал Караулов. – Ну, что далее было?

- Бахметьев был приглашен на ужин к Одинцовым…

- Это я и без тебя уже знаю, – перебил своего прихвостня Петр Родионович.

- Так вы выслушайте меня, - насупился Григорий.

Караулов махнул рукой, что означало – продолжай.

- Так вот опосля ужина этого, его сиятельство в усадьбу воротились через потайную калиточку в ограде, и ключ у них был. Стало быть, княгиня дала. Полюбовники они – ясное дело. Он же там почитай почти до самого утра пробыл. Только перед самым рассветом ушел.

Караулов задумался.

- Это еще ничего не доказывает, - отозвался он.

- А вот сегодня горничная княгини встречалась с его сиятельством на рынке, он ей конвертик передал, - закончил Гришка.

- А вот это уже другое дело, - блеснул глазами Караулов. – Коли есть письма, стало быть, есть доказательства, - рассуждал он вслух. - Осталось только поведать всему Пятигорску, сколь аморальной особой является княгиня Одинцова. А когда ее супруг скоропостижно отправится на тот свет, никому в голову не придет усомниться, что она к тому руку приложила.

Осмелев, Гришка протяну руку к графину и налил себе еще полстакана дорогого бренди. Занятый своими размышлениями, Караулов даже не обратил на то внимание. В голове Петра Родионовича начал выстраиваться грандиозный план, удачное воплощение которого, сулило немалые прибыли.

- Перво-наперво, - продолжал он размышлять вслух, - надобно самому свести знакомства в Пятигорске. – Как там докторишку Одинцова зовут? – обратился он к Гришке.

Гришка поперхнулся бренди и отставил стакан в сторону под укоризненным взглядом Караулова.

- Куницын Алексей Андреевич, - ответил он, виновато глядя на хозяина.

- Что ж, пора и мне собственным здоровьем озаботиться, - усмехнулся Петр Родионович.

Наутро следующего дня Алексей Андреевич Куницын получил записку от одного из приезжих, пожелавшего воспользоваться его услугами. Отказываться от дополнительного заработка Куницын не стал и поспешил с визитом. Дешевый пансион поначалу произвел на него удручающее впечатление. Человек, остановившийся в подобном месте, очевидно, был стеснен в средствах. Впрочем, при личном знакомстве с Петром Родионовичем, мнение Куницына переменилось. От глаз эскулапа не укрылась добротная, сшитая на заказ одежда, предполагаемого пациента, дорогие, скорее всего фамильные, кольца на ухоженных руках, при некоторой неопрятности во внешнем виде, чувствовалось, что Караулов привык жить на широкую ногу.

Конечно, Алексею Андреевичу было невдомек, что весь этот внешний лоск, не что иное, как попытка пустить пыль в глаза. Пустившись в бега после смерти своей тетки, Караулов своим привычкам не изменял. Постепенно он оброс долгами, как днище корабля ракушками, после кругосветного плаванья. Положение его становилось хуже день ото дня. Необходимо было предпринимать какие-нибудь меры, пока многочисленные кредиторы не загнали его в угол.

Совсем отчаявшись, он попытался было вернуться в Покровское, но Майер, всегда его недолюбливавший, позволил ему лишь провести ночь в имении, а поутру выставил племянника покойной княгини Уваровой за ворота усадьбы. Но все же кое-что ценное из этого визита Петр Родионович для себя вынес: ему удалось узнать у прислуги, что супругу князя Одинцова, того самого к которому перешло имение зовут Верой Николавной. Не надобно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять куда бабка спрятала от него внучку.

Караулов возликовал. Похоже, судьба, наконец-то, сжалилась над ним и у него появился шанс, если не подобраться к наследству Уваровых, то хотя бы вернуть себе Покровское, так глупо уплывшее из его рук! Стало быть, путь его лежал в Пятигорск.

Добравшись до курорта, Караулов почти две седмицы не выходил из пансиона, где снял комнату, с помощью Гришки, когда-то оказавшему ему неоценимую услугу, избавив от кузена, князя Уварова, собирая сведения о чете Одинцовых. Ничего утешительного узнать ему не удалось. Одинцовы вели довольно тихий образ жизни, молодая княгиня пользовалась в обществе всеобщей любовью и уважением, офицеры могли только тайно вздыхать о ней, не имея ни малейшего шанса свести более близкое знакомство. «Святая Вера! – кривился Караулов. – Знали бы, что в содержанках была…» Так было до тех пор, пока в Пятигорске не появился его сиятельство граф Бахметьев. Поначалу Караулов испугался его приезда, но довольно быстро смекнул, что в сложившихся обстоятельствах для него все складывается, как нельзя лучше.

Прощаясь со своим новым пациентом, Куницын пообещал тому ввести его в светское общество Пятигорска, дабы дорогому Петру Родионовичу не было скучно, пока он будет поправлять свое пошатнувшееся здоровье. Алексей Андреевич свое слово сдержал: спустя три дня господин Караулов был представлен графине Добчинской и получил позволение бывать на ее званых вечерах.

___________________________________

 » Глава 41

Глава 41



Наступивший день напомнил обитателям усадьбы, что лето безвозвратно ушло, и наступила ненастная промозглая осень. С ночи небо заволокло низкими серыми тучами, ветер трепал пожелтевшие кроны, вздымая с аллей парка, опавшую листву, и порывы его были столь сильны, что временами в доме дребезжали оконные стекла. Дождя еще не было, но было совершенно очевидно, что долго себя ждать, он не заставит.

Отправиться на прогулку в такое ненастье было бы, по меньшей мере, странно, и Вера лишь горестно вздыхала, глядя в окно и переживая о том, что нет никакой возможности послать весточку Георгию о том, что сегодня она не придет в условленное время к гроту Дианы. Отправить горничную в штаб с запиской для командира полка – самый верный способ известить весь Пятигорск о взаимоотношениях княгини Одинцовой с графом Бахметьевым.

Безрадостные размышления прервал негромкий стук в двери будуара.

- Входи, - отозвалась Вера, безошибочно определив, что обеспокоить ее решилась Катерина.

- Вера Николавна, - остановившись на пороге, начала девушка, - меня дворецкий за вами послал. Там человек пришел. Спрашивает есть ли какая работа в усадьбе?

- Какой человек? – нахмурилась Верочка.

- Обыкновенный мужик, - пожала плечами Катерина, - да я его и не разглядела толком.

Поначалу Вера думала отослать горничную с отказом, но после передумала. Коли человек пришел в поисках работы, стало быть, нужда у него имеется. Негоже отказывать в помощи даже не выслушав его.

В передней переминался с ноги на ногу высоченный широкоплечий детина. Завидев княгиню, малый подобострастно поклонился.

- Мне сказали ты работой интересуешься? – окинув его беглым взглядом, осведомилась Вера.

Одежа его выглядела хоть и поношенной, но вполне опрятной. Борода аккуратно подстрижена, в общем, впечатления бродяги и разбойника он не производил.

- Ваше сиятельство, не откажите, - совершенно неожиданно для всех детина бухнулся на колени перед княгиней Одинцовой. – Коли бы не нужда, да не горе… - на глаза мужика навернулись слёзы. – Я три года в Евпатории в рыбацкой артели как проклятый батрачил, думал денег каких скоплю, избу справлю, тяте с мамкой помогу, а дружки мои меня обокрали, да и бросили здесь в Пятигорске. Мне бы хоть на дорогу до дому собрать.

- Ты откуда родом будешь? – мягко спросила Верочка, рукой сделав знак подняться.

- Из Тульской губернии, - с готовностью ответил мужик.

- Что делать умеешь? – больше для виду продолжила она расспросы.

- Да я, барыня, все могу. Любая работа мне по плечу: надобно - дров наколю, воды принесу, в плотницком деле разумею.

- Звать-то тебя как? – вздохнула Верочка, размышляя о том, что можно просто дать ему денег и отправить восвояси.

- Григорием, - отозвался мужик и замер в ожидании ее решения.

- Сколько тебе надобно, чтобы до дому добраться? – поинтересовалась Верочка.

Мужик обиженно засопел, недобро зыркнув на молодую женщину из-под кустистых бровей:

- Мне, ваше сиятельство, подачки без надобности. Григорий Вакулов – человек честный и зарабатывать привык своим трудом.

- Прости, ежели обидела ненароком, - смутилась Вера. – Коли жалованье лакея тебя устроит, то оставайся. Прохор, - обратилась она к дворецкому, - пристрой его.

- Благодарствую, барыня. Век доброты вашей не забуду, - снова попытался упасть ей в ноги Гришка, но Вера жестом остановила его.

Григорий ей чем-то не понравился, вот только объяснить, чем именно, Вера, пожалуй, не смогла бы. Вернувшись в свои покои, она попыталась было уговорить себя, что поступила по-христиански, что надобно помогать ближнему своему, но безотчетная тревога так её и не покинула. «Странно, что он отказался взять денег, ведь мог бы вернуться домой куда быстрее, хотя может, не пожелал возвращаться с пустыми руками. Впрочем, что мне за дело до того мужика, - попыталась она отмахнуться от назойливых дум, - со своими бы делами разобраться», - вздохнула Верочка.

Рука сама потянулась к верхнему ящику бюро, где в самом низу, под шкатулкой с украшениями лежал конверт без подписи. Она, наверное, уж в сотый раз перечитывала дорогие сердцу строки, и всякий раз душа, будто замирала от пьянящего восторга от того признания, что несли в себе слова, написанные ровным четким почерком. Не смогла сжечь записку, хотя следовало бы уничтожить сие доказательство супружеской неверности. Заслышав шаги за дверью, Верочка торопливо спрятала письмо в ящик бюро и поднявшись со стула, отошла к окну, делая вид, что весьма заинтересована происходящим в осеннем парке.

- Вера Николавна, - осмелился заглянуть в комнату Федор, камердинер Одинцова, - Иван Павлович просили вас прийти.

- Иду, - бросила тоскливый взгляд на настольные часы Вера.

Минутная стрелка приближалась к двенадцати, а часовая остановилась на двух. Видимо, Георгий уже пришел к месту встречи, вот только дождаться ему не суждено. Madame Одинцова поспешила вслед за слугой, гадая зачем супругу понадобилось ее видеть.

- Верочка, - чуть заметно улыбнулся Одинцов и отослал Федора взмахом руки, - проходи, присаживайся. Мне говорить с тобою надобно.

- О чем, Иван Павлович? - аккуратно присев на краешек софы, поинтересовалась Вера.

Одинцов смерил жену тяжелым пристальным взглядом:

- У меня сложилось впечатление, что его превосходительство полковник Бахметьев знаком вам довольно давно.

- Вы ошибаетесь, Иван Павлович, - отвела глаза Верочка. – С Георгием Алексеевичем мы познакомились здесь, в Пятигорске у madame Добчинской. Не понимаю, к чему вы расспрашиваете меня о том? – осознав, что, оправдываясь, только укрепит супруга в его подозрениях, вскинула она голову и прямо посмотрела в глаза князю.

- Простите, коли невольно оскорбил вас, - смутился Одинцов. – Мы прожили с вами четыре года и за это время вы ни разу не дали мне повода сомневаться в вашей порядочности, чему, признаться, я очень рад. Мне хотелось бы, чтобы и впредь ваше имя не упоминалось в разного рода скандальных историях. Надеюсь, я ясно выразился.

- Вполне, - поднялась с софы Вера. – Если это все, о чем вы хотели говорить со мной, я, пожалуй, пойду.

- Конечно, не смею вас задерживать, - отозвался князь. – Одна маленькая просьба. Не могли бы вы послать за Алексеем Андреевичем? Я сегодня неважно чувствую себя.

Вера молча кивнула, устыдившись собственной лжи и поступков. Ее муж старый и больной человек, а она обманывает его самым бессовестным образом. Однако только подумав о том, что правильно было бы написать Георгию и попросить не искать с ней встреч, едва не застонала вслух. Потому как не было страшнее муки: знать, что он рядом и добровольно отказаться от счастия быть с ним. Душа ее словно бы разрывалась на две части. Одна ее часть требовала немедленно порвать с Бахметьевым, другая – кровью обливалась при мыслях о разлуке с тем, кого так и не смогла позабыть за долгих четыре года.

Закусив губу, дабы удержать слезы, что уже щипали глаза, Верочка поспешила разыскать Егора, вот уже второй год служившего у Одинцовых конюхом и возницей, дабы послать за Куницыным экипаж, но на глаза ей попался Григорий, осматривающий треснувшую раму старинного портрета одного из предков Одинцова, висевшего в холле сразу за передней.

- Григорий, - поманила она его рукой. – Разыщи конюха нашего Егора, пусть сию минуту за доктором выезжает.

- Никак его сиятельству дурно? – полюбопытствовал новый слуга.

- Жаловался на недомогание, - вздохнула Вера, которой хотелось немедля вернуться в свои покои и уж там дать волю слезам, теснившим грудь.

Григорий заторопился на выход. В распахнутую входную дверь стало видно, что дождь все же начался и его косые струи, сбиваемые порывами сильного ветра, нещадно хлестали уже увядающие в вазонах на крыльце астры. Вере вдруг представилось, что Жорж совершенно один в гроте Дианы смотрит на дождь и, может быть, все еще надеется, что она придет. Картина это столь сильно взволновала ее, что она уже хотела окликнуть Григория и сказать, что сама поедет за доктором, с тем, чтобы хоть на минутку забежать в Екатерининский парк и сказать Георгию о том, как сильно любит его. Но все это было решительно невозможно. Пришлось бы придумать правдоподобный предлог для Егора, объяснить, что понадобилось ей в подобное ненастье в городском парке.

Мысли княгини Одинцовой были недалеки от истины. Граф Бахметьев явился к условленному месту свидания немного загодя и ныне, созерцая сплошную завесу дождя, понимал, что был абсолютно прав, предполагая, что Вера не придет. Да и кому в здравом уме придет в голову гулять под проливным дождем? Память вернула его в прошлое четырехлетней давности, в тот самый день, когда он, узнав, что Верочку рассчитали Уваровы, сломя голову, вырвав у нерасторопного возницы поводья, запрыгнул в коляску и отправился искать ее под точно таким же проливным дождем. Тогда он нашел ее совершенно промокшую и несчастную у ворот почтовой станции, и с этого самого дня началась их история. Может быть, еще тогда ему впервые подумалось о том, что в его жизни произошло нечто, что навсегда переменило её.

Ждать далее было бессмысленно, дождь набирал силу с каждой минутой. Подняв воротник сюртука и втянув голову в плечи, Бахметьев шагнул под ледяные струи и торопливо зашагал по сколькой от грязи тропике к выходу из парка. Он приехал верхом и предстояло еще добираться до штаба полка. Мелькнула мысль поехать в гостиницу переодеться, а уж потом, воспользовавшись экипажем, явиться к месту службы, но вспомнив о том, что его адъютант настойчиво пытался о чем-то ему поведать, тогда как он отмахнулся от него, понимая, что рискует опоздать на свидание с Верой, коли промедлит еще немного, поехал прямо в штаб.

По дороге он совершенно вымок. Холодные порывы ветра пробирали до костей. Явившись в свой кабинет, Георгий повесил насквозь мокрый сюртук на спинку стулу, поморщился, глядя, как под ним начали собираться лужицы от стекающей на пол воды. Оставшись в мокрой рубахе, он окликнул караульного дежурившего у дверей в кабинет и приказал тому разыскать поручика Адземирова, так настойчиво рвавшегося поговорить с ним с самого утра.

Амин Адземиров, прежде служивший адъютантом у Рукевича, свое новое начальство не то, чтобы недолюбливал, но того же трепетного уважения, что и к Аполлинарию Фомичу отнюдь не питал, считая молодого полковника штабным выскочкой, не нюхавшим пороха. Не для кого не было секретом, что из штаба в командиры полка чаще всего уходили именно затем, чтобы в недалеком будущем получить генеральские погоны.

Но поговорить он собирался вовсе не о личной неприязни, что вызвал у него новый командир. Амин не приветствовал доносительства и сам никогда подобным не занимался, но и к несправедливости любого рода относился совершенно не терпимо. Коли новый командир не желал замечать того, что происходило прямо у него под носом, кто-то должен был раскрыть ему глаза. Конечно, требовалось сначала разобраться во всем, но прежде, чем разбираться, надобно было вообще знать о ситуации, что сложилась со снабжением полка провиантом. Все это было тем более удивительно, что интендант полка всегда слыл человеком в высшей степени порядочным, и в казнокрадстве за два десятилетия безупречной службы уличен не был. Однако факт был на лицо: пайки солдат стали существенно меньше, тогда как по документам все соответствовало положенным нормам. Именно с такими мыслями и настроем шел в кабинет полковника поручик Адземиров.

- Ваше превосходительство, - вытянулся он на пороге.

В темных глазах поручика мелькнуло удивление при взгляде на командира, выглядевшего так, будто он только что вылил на себя ведро воды, но более никаких эмоций на красивом смуглом лице молодого человека не отразилось.

- Входите, Амин… Назирович, - с трудом припомнил вычурное черкесское имя Бахметьев. – О чем вы желали говорить со мной?

Шагнув в кабинет, Адземиров плотно закрыл за собою двери.

- Ваше превосходительство, имею настоятельную потребность обратить ваше внимание на снабжение полка провиантом.

Бахметьев удивленно выгнул бровь:

- Разве не интендант должен заниматься снабжением? – поинтересовался полковник.

- Совершенно верно, интендант. Но у меня есть основания полагать, что… - Амин замялся, не зная, как сказать о том, что он подозревает всеми уважаемого человека в банальном воровстве, - он не слишком хорошо справляется со своими обязанностями, - выкрутился он.

- Говорите прямо, Адземиров, - нахмурился полковник. – Вы это что же Кудашева в воровстве решили обвинить?

- Так точно, ваше превосходительство, - выдохнул Амин и опустил глаза.

Ощущать себя кляузником и доносчиком было в высшей степени неприятно.

- Разыщите Кудашева! – приказал Бахметьев, выглянув из кабинета и обращаясь к караульному.

Заложив руки за спину, полковник в ожидании интенданта полка нетерпеливо прохаживался по кабинету, не удосужившись предложить Адземирову присесть. Бахметьев страсть как не любил доносчиков и соглядатаев, а то, что его собственный адъютант, похоже, оказался из этой столь презираемой им породы, его, мягко говоря, весьма огорчило.

Штабс-капитан Кудашев явился спустя четверть часа и, застав в кабинете полковника, поручика Адземирова, мгновенно догадался о причине, по которой его вызвали. Взгляд убеленного сединами интенданта опустился в пол.

- Ваше превосходительство, штабс-капитан Кудашев по вашему приказанию прибыл, - пробубнил он.

- Павел Андреевич, мне стало известно, что в вверенном мне полку имеются некие проблемы со снабжением провиантом.

Кудашев молчал. Сказать в свое оправдание было нечего. Бахметьев тяжело вздохнул, Адземиров отвел взгляд в сторону, уставившись в окно. Гнетущая тишина давила на всех троих.

- Пустите меня! – раздался чей-то негодующий возглас за пределами кабинета.

Дверь с грохотом ударилась о стену и в помещение буквально ввалился молодой человек в чине прапорщика. Рядовой, дежуривший у дверей попытался ухватить офицера за плечи и выдворить того из кабинета полковника, но попытка его не увенчалась успехом.

- Николай! – вскинулся Кудашев. – Выйди вон!

- Ваше превосходительство! – не взирая на приказ старшего по званию, обратился к Бахметьеву молодой человек. – Это моя вина!

Бахметьев прищурился. Сложившая ситуация начинала его раздражать.

- Простите. Позвольте представиться, - вытянулся во фрунт, приложив руку к фуражке, молодой человек. - Прапорщик Кудашев.

- Сын? – взглянул на штабс-капитана Бахметьев.

- Племянник, - вздохнул Павел Андреевич.

- Я вас слушаю, прапорщик, - повернулся к застывшему на пороге молодому человеку полковник.

- Это я взял деньги, предназначенные для закупки провианта, - покраснел молодой человек. – В карты вон ему проиграл, - кивнул он на Адземирова.

- Сколько? – пристально глядя на несчастного прапорщика спросил Бахметьев.

- Пять тысяч, - едва слышно пробормотал Николай Кудашев. – Меня вините во всем. Коли под трибунал отдадите, так то мне наукой будет.

Георгий Алексеевич с трудом подавил тяжелый вздох. Самому ему случалось куда больше оставлять за карточным столом. Но, тем не менее, от него требовалось принять решение.

- Ваше превосходительство, - осмелился подать голос старший Кудашев, - по закону я виноват, мне и отвечать.

Бахметьев, сам того не замечая, принялся барабанить пальцами по столу, глядя на штабс-капитана. Более двух десятков лет безупречной службы и вот на тебе. Неужели придется отдать того под трибунал?

- Даю вам седмицу сроку, - медленно выговорил он. – Всю сумму надобно вернуть.

Лицо Адземирова вытянулось от удивления, Кудашев-старший выдохнул с облегчением, уже прикидывая, у кого можно занять денег, с тем, чтобы после продажи скромного имения, вернуть долги. Не того решения ожидали от молодого щеголеватого полковника. Бахметьев и сам понимал, что поступает неправильно, что не должно руководствоваться личными симпатиями и антипатиями там, где речь идет о службе. Тем более, что всегда есть риск того, что доброту могут принять за слабость, чего ему вовсе не хотелось.

- Господа, все свободны, - многозначительно посмотрел на дверь Бахметьев. – Адземиров, задержитесь, - остановил он своего адъютанта.

- Слушаю вас, ваше превосходительство, - остался в кабинете Амин.

Дождавшись, когда шаги обоих Кудашевых утихнут за дверью, Бахметьев сурово взглянул на поручика:

- Получается, ваша вина в том, - вздернул бровь полковник. – Нежели не догадывались откуда средства взялись на то, чтобы долг вам вернуть? Может, личные счеты сводите подобным недостойным способом?

Адземиров вспыхнул от подобного оскорбления.

- Никак нет, ваше превосходительство, - процедил он. – Не мог даже предположить подобного. Я о материальном положении прапорщика не осведомлен.

- Будем считать данный инцидент исчерпанным, - тихо произнес Георгий Алексеевич. – Вас попрошу о том, что произошло в этих стенах никому не сказывать. Надеюсь, мы друг друга поняли.

- Так точно, ваше превосходительство, - отчеканил Адземиров.

Амин вышел из кабинета, едва удержавшись от того, чтобы громко хлопнуть дверью. Ясно было как божий день, что полковник счел его доносчиком, отсюда и неприязнь во взгляде.

___________________________________

 » Глава 42

Глава 42



Георгий Алексеевич проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Голова гудела, как колокол, тысячи молоточков стучали в висках и затылке. С трудом разлепив веки, он мрачно уставился на своего денщика, осмелившегося столь непочтительным образом потревожить его сон.

- Ваше сиятельство, проспали, - виновато пробормотал Семен.

- Который час? – хриплым шепотом сорвалось с пересохших губ.

- Десять уж. Прикажете завтрак подать? – подавая барину теплый шлафрок, поинтересовался слуга.

Бахметьев встал и, покачнувшись, присел на край постели. Все поплыло перед глазами. Сглотнув колючий ком, Георгий Алексеевич поморщился от саднящей боли в горле.

- Отставить завтрак, мундир подай, - отирая со лба холодную испарину, приказал он.

Доковыляв до уборной, Георгий Алексеевич склонился над раковиной, подставив руки под струю теплой воды, что лил из большого кувшина Семен. Голова вновь закружилась и дабы не потерять равновесие, он ухватился за плечо слуги.

- Барин, да у вас жар, - обомлел Семен, прикоснувшись ко лбу хозяина широкой ладонью.

- Глупости, - попытался выпрямиться Георгий, отказываясь верить, что его молодой здоровый организм может быть подвержен такому банальному недугу как простуда.

Он хотел было еще сказать, что не барышня кисейная, дабы раскиснуть от осеннего дождика, но зашелся в приступе сухого кашля, выворачивающего наизнанку все внутренности.

- В постель вам, барин, воротиться надобно, - взволновано заговорил Семен, пытаясь увести Бахметьева обратно в спальню.

- Семен, да ты оглох никак, - сердито сверкнул глазами граф. – Сказано тебе, мундир подай!

- Как скажете, ваше сиятельство, - сдался денщик и принес высушенный и вычищенный мундир.

Ехать верхом Георгий Алексеевич не решился, опасаясь, что просто свалится с лошади, потому распорядился подать коляску. Добравшись до штаба, Бахметьев насилу выбрался из пролетки и, стараясь не обнаружить свою слабость перед сослуживцами, прошагал в кабинет, на ходу кивая встреченным по пути офицерам. Закрыв двери, Георгий тяжело опустился в кресло, уронив голову на руки. Неодолимо клонило в сон, дышать с каждой минутой становилось все труднее. Ослабив тесный ворот мундира, Георгий потянулся к стопке рапортов, сложенных на углу стола, но рука дрогнула, и бумаги рассыпались по полу. Чертыхнувшись, Бахметьев наклонился, дабы поднять документы, но тотчас со стоном выпрямился и откинулся на спинку кресла. В двери постучали.

- Entrez! – прохрипел Георгий и попытался сесть за столом прямо.

- Ваше превосходительство… - заглянул в кабинет поручик Адземиров и умолк.

Даже ему, человеку, не сведущему в медицине, стало совершенно очевидно, что полковник болен. Лихорадочно блестевшие глаза, пылающие нездоровым румянцем скулы и тяжелое со свистом дыхание, выдавали того с головой.

- Ваше превосходительство, я за врачом в госпиталь пошлю, - повернулся, чтобы выйти Амин.

- Оставить, - поднялся из-за стола Бахметьев, но не устоял на ногах и рухнул обратно в кресло.

Покачав головой, Адземиров жестом подозвал караульного и что-то тихо шепнул тому на ухо. Самочувствие Георгия Алексеевича с каждым мгновением ухудшалось, голоса слышались как будто сквозь вату, перед глазами все было как в тумане, к тому времени, когда из госпиталя приехал врач, Бахметьев испытал на себе в полной мере все прелести простуды, что сделало его более сговорчивым, и он позволил доктору осмотреть себя.

- Ваше сиятельство, где вы умудрились так простудиться? – неодобрительно качал головой врач, складывая в саквояж свои инструменты. – Я настоятельно рекомендую вам лечь в госпиталь для лечения.

- Не думаю, что простуда заслуживает столь пристального внимания, - попытался возразить Бахметьев.

- Простуда не заслуживает, а вот с пневмонией не шутят, - нахмурился доктор.

- Вы преувеличиваете, - уже не так уверенно возразил Георгий.

- Может быть, - задумчиво протянул доктор, - но таковой возможности не исключаю. Не стоит столь беспечно относиться к собственному здоровью, - произнес он нравоучительно. – Одевайтесь, я жду вас в коляске, - тоном, не допускающим возражения, распорядился лекарь.

Оказавшись в госпитале, Георгий был уже рад тому, что доктор сумел настоять на своем. Впервые он ощущал себя столь беспомощным и слабым, а потому растерялся, не зная, что ему делать. Довериться медицине – оказалось единственным верным решением.

***

Прошедший дождь как бы прочертил границу между уходящим летом и промозглой осенью. Довольно ощутимо похолодало.

Болезнь князя Одинцова обострилась. Участились приступы, и доктор Куницын вновь стал частым гостем в усадьбе. В один из своих визитов, после осмотра своего пациента Алексей Андреевич, приняв любезное приглашение княгини, остался обедать в доме Одинцовых.

- Скажите, Алексей Андреевич, - обратилась к доктору Верочка, когда трапеза уже почти подошла к концу, - может, существуют еще какие средства? Я, признаться, опасаюсь, что приходится так часто давать Ивану Павловичу настойку.

- Вера Николавна, - вздохнул Куницын, - единственно, что могу вам порекомендовать, так это следить за тем, чтобы ваш супруг не переохлаждался. Ему надобно постоянно находиться в тепле. В его возрасте это особенно важно. Вон куда более молодые и здоровые люди могут оказаться прикованными к постели, что уж об Иване Павловиче говорить. Давеча был в госпитале, у меня и там практика, - не сдержался, чтобы не отметить собственные достижения Куницын, - так его превосходительство полковник Бахметьев слег с пневмонией.

У Веры затряслись руки, и она отложила вилку, опасаясь ее уронить:

- Положение столь серьезно? – осведомилась она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более равнодушно, как если бы она спросила о том из простой вежливости.

- Не могу пока сказать ничего определенного. Он не мой пациент, - отозвался Куницын, запивая сочное рагу из зайчатины дорогим французским вином.

- Мне хотелось бы сделать благотворительный взнос на нужды госпиталя, - неожиданно заявила Вера. – Что мне следует сделать для того?

- Вам надобно к доктору Смирнову обратиться, он у нас госпиталем заведует, - удивленно взглянул на княгиню Куницын.

Вера сказала первое, что пришло в голову, столь сильна была в ней настоятельная потребность увидеться с Георгием. Минула почти седмица с их свидания, встреча у грота Дианы не состоялась, и она не знала, каким образом связаться с ним, не привлекая внимания. Верочка надеялась на то, что свидеться удастся на вечере у madame Добчинской в будущую пятницу, и потому известие о болезни Жоржа стало для нее громом среди ясного неба.

На следующий день, стараясь не думать о последствиях своего поступка, Верочка отправилась в Пятигорский военный госпиталь. Стены лазарета встретили ее оглушающей тишиной. Вера растерялась и, остановившись у входа, постаралась взять себя в руки. Где-то здесь, в этих стенах, находился Жорж и, возможно, жизни его угрожала опасность. Завидев в конце коридора женский силуэт, княгиня Одинцова, опустив на лицо густую вуаль шляпки и подхватив юбки, устремилась в том направлении.

- Простите, - окликнула она незнакомку в темно-сером платье и белом переднике.

Женщина остановилась и смерила посетительницу недовольным взглядом.

- Могу я увидеть доктора Смирнова? – поинтересовалась Верочка.

- Доктор Смирнов не ведет частной практики, madame, - сурово поджав губы, отозвалась женщина.

- Вы сестра милосердия? – улыбнулась Верочка, стараясь расположить к себе неразговорчивую особу.

- Совершенно верно, madame, - не дрогнуло сердце медсестры.

- Я желала бы сделать пожертвование на нужды госпиталя, - продолжая улыбаться, произнесла Вера.

- Я вас провожу, - помолчав некоторое время, ответила женщина.

Следуя за медсестрой, Верочка поднялась на второй этаж и прошла до конца полутемного коридора. Сопровождавшая ее сестра милосердия коротко постучала в двери и дождавшись ответа, распахнула их перед посетительницей.

- Василий Никонорович к вам пришли, - заглянула она в довольно просторный и светлый кабинет.

Доктор Смирнов оказался невысоким, седовласым мужчиной лет пятидесяти. Оторвавшись от бумаг на столе, он поправил очки в золоченной оправе и окинул посетительницу быстрым взглядом:

- Чем могу служить, madame? – мягко поинтересовался он.

- Василий Никонорович, если не ошибаюсь? - протянула ему руку Верочка. – Княгиня Одинцова Вера Николавна, - представилась она.

Доктор пожал протянутую по-мужски руку:

- Прошу вас садитесь, ваше сиятельство, - указал он на стул у стола. – Что вас привело к нам?

- Василий Никонорович, я бы хотела сделать пожертвование, - раскрыла ридикюль Верочка.

- Похвальное стремление, - не спуская с княгини внимательного взгляда, отозвался доктор Смирнов. – Помощь всегда кстати.

Вера достала внушительную пачку ассигнаций и положила её на край стола Смирнова.

- Я, право, никогда не занималась благотворительностью, - извиняющимся тоном произнесла она, заметив укоризненный взгляд пожилого доктора.

- Право, сударыня, оно и видно. У нас казначей имеется. Я вас провожу, а заодно покажу вам госпиталь. Должны же вы знать, на что пойдут ваши средства, - поднялся из-за стола Смирнов.

- Буду вам очень признательна, - улыбнулась Вера.

Василий Никонорович, положив деньги в карман сюртука, распахнул двери перед княгиней Одинцовой, предлагая покинуть кабинет.

- Здесь у нас палаты для пациентов находятся, - следуя по длинному коридору, заговорил он. – Операционные и перевязочные на первом этаже. Нынче у нас спокойно. Слава Богу никто ни с кем не воюет.

- Василий Никонорович! – запыхавшись догнала их та самая медсестра, что встретилась Верочке на первом этаже госпиталя. – Там солдатика привезли. Огнестрельное ранение! – приложив руку к обширной груди, затараторила она.

- Как огнестрельное?! – поправил очки до нельзя удивленный Смирнов, только что рассказывавший своей спутнице о том, какие спокойные нынче времена наступили.

- Ой, не знаю ничего толком, - всплеснула руками женщина. – Говорят несчастный случай. Ружье он чистил.

- Простите! – повернулся к побледневшей Верочке Смирнов. – Бога ради, простите, Вера Николавна. Я должен идти. Мария вас проводит.

- Не беспокойтесь, я сама найду выход, - поспешила заверить его Верочка.

Мария, кивнув на прощание, поспешила вслед за удалявшимся стремительным шагом Смирновым. Вера осталась одна. Внизу слышались голоса, топот ног, но Верочке было не до того. Где искать Георгия? Не заглядывать же в каждую палату. Одна из дверей оказалась чуточку приоткрытой. Приблизившись, Вера расслышала знакомый голос и тихий девичий смех, сердце тотчас оборвалось. Забывшись, Верочка шагнула к двери и распахнула ее настежь. Молоденькая сестричка невольно отпрянула от кровати, на которой лежал его превосходительство полковник Бахметьев.

- Что вам угодно, madame? – взяла она себя в руки и уставилась сердитым взглядом на возмутительницу спокойствия.

- Оленька, оставьте нас, - справившись с удивлением, попросил Бахметьев.

Проходя мимо застывшей в дверях Верочки, девушка попыталась заглянуть под густую вуаль и рассмотрев побледневшие черты, невольно охнула и присела в книксене:

- Простите, Вера Николавна, - чуть слышно пробормотала она.

Вера закусила губу. Она могла не знать всех обитателей Пятигорска, но вот княгиню Одинцову знала добрая половина городка. Приблизившись к кровати, она, расправив юбки, грациозно опустилась на стул, на котором до того сидела миловидная медсестра.

- Думала, что найду вас при смерти, а вы оказывается довольно неплохо проводите время, - не удержалась от злого сарказма Верочка, ощущая, как острая игла ревности пронзила сердце.

- И это вместо здравствуй, - улыбнулся Георгий, поймав ее хрупкое запястье и сжав его в своей ладони. – Доктор Смирнов считает, что меня еще рано выпускать, - вздохнул он.

- Жорж, ты меня так напугал, - сменила гнев на милость Вера, легко коснувшись другой рукой его щеки, чуть колючей от отросшей щетины.

Взгляд ее скользнул ниже туда, где блеснуло распятье. Лицо запылало жарким румянцем при воспоминании о том, как это самое распятие скользило по ее губам, когда Георгий, опираясь на руки, склонялся над ней в старом флигеле еще не так давно.

- Вера, тебе не стоило приходить сюда, - серьезным тоном отозвался Бахметьев. – Я безумно рад встрече, но ты весьма сильно рискуешь.

- Я не могла не прийти. Только о том и думала. Как ты? Что с тобой? Жорж, я не могу тебя потерять. Ты – все, что у меня есть, - взволновано заговорила она.

- Ты меня не потеряешь, - шепнул он, сжимая ее пальцы. – Я тебя не оставлю.

Приподнявшись на подушке, он поднес к губам ее руку и коснулся поцелуем тонкой кисти.

- Обещай мне, - потребовала Вера. – Обещай, что не оставишь меня.

- Обещаю, - улыбнулся уголками губ Георгий. – Ты – счастье мое, жизнь моя, моя Вера.

Вера не удержалась от робкой улыбки. Тревога, снедавшая её по пути в госпиталь, улеглась.

- Я люблю тебя, Жорж, - нехотя вытащила пальчики из его ладони Верочка и поднялась со стула.

- Как только выберусь отсюда, найду себе более подходящее жилье, - многозначительно заметил Георгий.

Вера зарделась, прекрасно поняв содержащийся в его словах намек.

- Как ты себя чувствуешь? – спохватилась она, устыдившись того что из-за взыгравшей ревности даже не поинтересовалась его здоровьем и вновь опустилась на стул.

- Моей жизни ничего не угрожает, - усмехнулся Бахметьев и закашлялся, тотчас опровергая свои слова.

Вера побледнела. Точно также когда-то ушла из жизни маменька. Казалось, что недуг уже отступил, но болезнь вернулась, и самый родной и близкий ей человек угас у нее на руках за какую-то седмицу, истаяла, словно свеча, зажжённая перед образами. Болезнь не щадит никого: ни молодых, ни старых, ни богатых, ни бедных, ни красивых, ни убогих.

- Все хорошо будет, - откинулся на подушку Георгий, когда приступ кашля утих.

От двери послышалось деликатное покашливание. Вера соскочила со стула и покраснела под изучающим взглядом доктора Смирнова.

- Я думал, вы уже ушли, Вера Николавна.

- Мне совершенно случайно стало известно, что Георгий Алексеевич оказался в числе ваших пациентов. Не могла не зайти, проведать, - принялась сбивчиво оправдываться она.

- Его превосходительство скоро оставит эти стены, - улыбнулся доктор. – У вас, Георгий Алексеевич, на редкость отменное здоровье и крепкий организм. Другой бы уже одной ногой в могиле стоял, а вы, можно сказать, отделались легким испугом. Вера Николавна, - перевел он свой взгляд на княгиню, - коли вы еще не ушли, предлагаю оформить благотворительный взнос как полагается.

Бахметьев удивленно глянул на Верочку и понимающе улыбнулся.

- Да, конечно, Василий Никонорович, - Вера прошла вслед за Смирновым, но остановившись на пороге, не могла не оглянуться.

«Я люблю тебя», - прошептала одними губами и скрылась за дверью.

Смирнов в молчании проследовал до своего кабинета и распахнув двери перед княгиней, плотно притворил их за собой.

- Что с тем солдатиком, что привезли сегодня? – поинтересовалась Верочка, нарушив тишину.

- Ничего серьезного, пуля прошла на вылет, кость не задета, - пожал плечами Василий Никонорович. – Ему стоило убедиться, что ружье не заряжено, прежде чем плечом упираться в него.

- Слава Богу, - перекрестилась Вера.

- Вы весьма рискуете, ваше сиятельство, - тихо заметил он, даже не поворачивая головы в ее сторону. – Оленька – милая барышня, но чересчур болтливая.

Верочка вспыхнула:

- Я не понимаю вас.

- Мне будет искренне жаль вас, коли случится так, что местное общество от вас отвернется. Мы не были знакомы лично, но я много хорошего слышал о вас, все может измениться в одночасье. Поверьте моему немалому жизненному опыту, - вздохнул доктор Смирнов. – Подумайте над тем, что я сказал вам. И еще, Вера Николавна, благодарю вас за вашу доброту и за то, что не оставили своим вниманием страждущих.

- Не стоит благодарности, - пробормотала Верочка, всем сердцем желая оказаться вне поля зрения проницательного доктора.

___________________________________

 » Глава 43

Глава 43



Еще раз посетить госпиталь Верочка не решилась. Как бы ни хотелось увидеться с Георгием, слова доктора Смирнова заставили задуматься о том, что люди скажут о поведении всеми уважаемой княгини Одинцовой. Да только поздно Вера обеспокоилась тем. Слово - не воробей, вылетит - не поймаешь.

Оленька, днями и ночами не отходившая от постели больного полковника, визит к нему madame Одинцовой сочла едва ли не личным оскорблением. А уж когда обожаемый ею Георгий Алексеевич попросил девушку удалиться и оставить наедине с «этой бесстыжей» женщиной, Оленька и вовсе ту возненавидела. Не задумываясь о том, что пытаясь опорочить доброе имя Веры Николавны, и рассказывая всем, кто готов ее слушать, пикантную новость, она тем самым вредит и полковнику, обиженная сестра милосердия разнесла новую сплетню по всей округе.

Положение не спасли ни прекрасное воспитание, ни доброжелательность, ни прямодушие молодой княгини. В обществе как-то разом заговорили о том, что всегда знали, что дело тем и кончится, и, возможно, полковник ни единственный, кто удостоился внимания madame Одинцовой.

Никто не вспомнил, что за те четыре года, что она прожила в Пятигорске, молодую женщину не в чем было упрекнуть. Зато дамы охотно припомнили всех, кто пытался ухаживать за Верой Николавной. А таковых было немало, особенно среди холостых офицеров Пятигорского полка. Полагая, что, будучи замужем за стариком, она ответит взаимностью на пылкую страсть, молодые люди предпринимали попытки завоевать ее благосклонность, но всякий раз встречали вежливый и холодный отказ. Но ту холодность ей прощали, потому, как она никого не выделила из числа своих поклонников и была одинаково сдержана со всеми. Более того ее уважали именно за эту неприступность.

Услышать о том, что недосягаемая и обворожительная madame Одинцова – обыкновенная земная женщина, подверженная страстям и соблазнам для тех, кто раньше превозносил до небес ее добродетель, стало сплошным разочарованием. Как известно, разочаровавшись в предмете своей страсти, человек старается найти в нем изъяны. Оттого и стали в офицерском собрании заключаться совершенно непристойные пари на предмет того, как долго продлиться связь полковника Бахметьева с княгиней Одинцовой и кто станет следующим претендентом.

Вера, поглощенная домашними заботами, ночными бдениями у постели расхворавшегося не на шутку супруга, тревогами, вызванными отсутствием вестей от Георгия, совершенно не замечала того, как стремительно меняется отношение к ней в обществе. Те, кто ещё совсем недавно искал ее расположения, нынче презрительно кривили губы и позволяли себе отпускать в ее адрес замечания не вполне пристойного содержания. Даже Куницын переменился к ней. Всего пару седмиц назад он охотно оставался обедать или ужинать в доме Одинцовых по любезному приглашению хозяев, делился с Верой Николавной последними новостями из жизни городка, но в свои последние визиты старался не задерживаться и вел себя довольно сдержано. Впрочем, Вера не обратила бы на то никакого внимания, коли не один случай.

Завершив осмотр своего пациента, доктор Куницын собирался покинуть усадьбу, когда княгиня обратилась к нему с просьбой, оставить ей еще один флакон настойки белладонны, потому как та закончилась. Алексей Андреевич удивленно вздернул брови:

- Вы уверены, Вера Николавна? – поинтересовался он. – По моим подсчетам того, что я вам оставлял, должно было хватить еще на месяц, никак не меньше, - пояснил он свое удивление.

- Вы можете сами убедиться, - продемонстрировала пустой флакон доктору Верочка.

- Очень странно. Вы не упоминали, чтобы приступы стали случаться чаще, чем один раз в день или ночь, - роясь в саквояже, задумчиво протянул Куницын. – Вспомните, сколько раз в последнюю седмицу вы давали лекарство Ивану Павловичу? – обратился к ней доктор.

Вера честно попыталась припомнить, но не смогла. Да и откуда ей было вспомнить, коли все ее мысли были заняты только одним человеком и тем, что с ним связано. Она жила будто во сне, действуя скорее по привычке, чем отдавая себе отчет в том, от того затруднилась с ответом. Ее молчание Куницын расценил по-своему, но вслух своих подозрений не высказал.

- Сожалею, но у меня нет с собой настойки. Я завтра нанесу вам визит и привезу лекарство, - холодно откланялся Алексей Андреевич.

- Может, составите нам компанию за ужином? – предложила Вера, зная, что доктор холост и скорее всего, столуется в местном довольно дешевом трактире.

- Благодарю, но вынужден отказаться. Меня сегодня ждут у madame Добчинской.

- Неужели сегодня пятница? – искренне удивилась Вера, совсем потерявшая счет времени.

- А вы разве не приглашены? – в свою очередь поинтересовался Куницын.

- Может быть, Евгения Ивановна и присылала приглашение, да я запамятовала, - улыбнулась Верочка. – Боже мой, как неловко получится, коли я не ответила ей, - расстроилась она. – Алексей Андреевич, передайте ей, пожалуйста, мои извинения, увы, не могу сегодня быть у нее на суаре.

Куницын как-то странно посмотрел на княгиню, но в ответ лишь кивнул и заторопился уйти. Простившись с ним, Вера поднялась к себе в будуар и принялась перебирать корреспонденцию, что собралась за истекшую седмицу. Писем было совсем немного против обыкновенного. В основном это были счета да одно послание Майера и другое от поверенной княгини Уваровой господина Ивлева. Приглашения от madame Добчинской Вера так и не обнаружила. Это показалось ей странным, ведь Евгения Ивановна неизменно присылала его каждый понедельник на протяжении нескольких лет. Получалось, что ее не пригласили. Но отчего? От того ли, что супруг ее тяжело болен и в последнее время Вера никуда не выезжала? Маловероятно. Вера не стала ломать над этим голову, были дела куда важнее, чем неполученное приглашение на провинциальный вечер к разорившейся графине.

Впрочем, довольно скоро она получила ответы на все свои вопросы. Выдался довольно теплый осенний денек, и, соблазнившись, хорошей погодой, Верочка решила прогуляться в Екатерининском парке. Собираясь на прогулку, она в тайне надеялась на встречу с Георгием. С того дня, когда она осмелилась явиться к нему в госпиталь, прошло две седмицы, показавшиеся ей вечностью. Пока Егор вез ее до городского парка, Верочку снедало нетерпение. Едва коляска остановилась, она, не дожидаясь помощи кучера, сама спустилась с подножки и торопливо зашагала к воротам, даже не оглянувшись на изумленного слугу.

Вера отправилась прямиком к гроту Дианы. Она только что не бежала по аллее, а потом по тропинке, и потому совершенно не обращала внимания на любопытные, ехидные, а порой и осуждающие взгляды, лишь быстро кивала тем, кто останавливался поприветствовать ее, и продолжала свой путь.

Еще издали она заметила на скамейке у грота военного в темно-зеленом форменном сюртуке. Лето окончилось, и офицеры давно сменили белые кители на зимнюю форму. Но это мог быть кто угодно, а потому Верочка замедлила шаг и остановилась, стараясь унять бешено бьющееся сердце. Вышедшее из-за облаков солнышко запуталось в каштановых волосах мужчины, блеснув рыжими искрами, и Вера, убедившись, что ей вовсе не показалось, и это, в самом деле, Георгий, устремилась к нему.

Заслышав легкие шаги, Бахметьев поднялся и, улыбнувшись, раскрыл ей объятья.

- Жорж, - подставляя губы его губам, счастливо улыбнулась Вера, - я и надеяться не смела, застать тебя здесь.

- Признаться, я третий день прихожу сюда, - провел он подушечкой большого пальца по ее щеке. – Стало быть, Господь услышал мои молитвы.

- Не богохульствуй, - нахмурилась Вера. – Не стоит упоминать Господа, когда речь идет о нас с тобой, - но душа ликовала оттого, что искал с ней встреч.

Бахметьев откинул покрывавший ее голову капюшон ротонды и залюбовался золотистым блеском уложенных в тяжелый узел локонов. Взгляд его задумчиво скользнул по взволнованному лицу Верочки, пухлым губам, тонкой изящной шейке, чуть задержался на высокой груди. Желание сжать ее в объятьях, притиснуть к себе горячило кровь. Однако, вспомнив, то самое важное, что собирался сказать, Георгий поймал взгляд широко-распахнутых серо-голубых глаз.

- Вера, - тон Бахметьева сделался серьезным, - пока мне пришлось бездельничать в госпитале, я много думал о нас.

Вера вздохнула, спрятав лицо у него на груди. Менее всего ей хотелось говорить о будущем, потому как оно виделось ей совершенно неопределенным и туманным.

Испугавшись этих его слов, она заговорила о другом, стараясь увести его от мыслей о будущем, к тому что был о сейчас.

- Ты говорил, что найдешь более подходящее жилье, - отозвалась она, наслаждаясь его близостью, крепкими объятьями, ароматом одеколона с тонкими нотками сандала и бергамота.

Она одновременно ощущала себя и самой счастливой и самой несчастной женщиной на земле. Счастливой от того, что ее обнимал самый любимый, самый желанный мужчина, ее первый и единственный мужчина, а несчастной оттого, что мгновения этого счастья были украденными у судьбы.

- Я нашел, - шепнул он, касаясь губами ее виска. – Квартира вполне приличная, а самое главное - там нет посторонних глаз и ушей. Но я о другом хотел говорить.

- О чем? – подняла голову Верочка, заглядывая ему в глаза.

- Я собираюсь подать прошение об отставке, - вздохнул Бахметьев. – Как только оно будет удовлетворено, мы уедем отсюда вместе.

Радость, горячей волной обдавшая все ее существо, тотчас померкла, стоило только подумать о том, что сопряжено с подобным поступком.

- Жорж! Это невозможно! - выскользнула из его рук Вера.

- Отчего? – мрачно спросил Георгий. – Неужели, не доверяешь мне?

- Я верю тебе. Верю, - шептала Вера, - но... Куда мы поедем? В Петербург? Помилуй, Боже, что нас там ждет? Сплетни и туда докатятся!

- За границу, - отозвался Бахметьев. – Поверь, у меня хватит средств, чтобы жить там, ни в чем себе не отказывая. Есть акции, другие активы, которые можно быстро и выгодно продать. Усадьбу я оставлю матери. Я все обдумал.

Вера боялась поверить тому, что услышала. Невероятно! Ради нее, Георгий собирался отказаться от всего, что прежде было ему так дорого. Ведь он так дорожил службой, положением в обществе, и она уже почти собралась ответить согласием на его предложение, но перед глазами возникла картина: темная спальня, широкая кровать под темно-синим бархатным балдахином и бледное лицо Одинцова среди подушек.

- Я не могу, - закрыла она лицо ладонями. – Я не смогу оставить его.

- Одинцова? – зло спросил Георгий.

Вера кивнула, не поднимая глаз.

- Другого пути нет, - взял он ее за руку.

- Есть, - подняла глаза Вера.

- Ждать, когда ты овдовеешь? – недобро усмехнулся Георгий. – Впрочем, что мешает к греху прелюбодеяния добавить грех убийства?

Вера тихо вскрикнула, во все глаза глядя на него:

- Ты ведь не серьезно о том, Жорж!

- Всякий раз, когда я думаю о твоем муже, а думаю о нем я довольно часто, мне кажется, что сильнее ненавидеть просто невозможно, - стиснул зубы Георгий.

- Он не виноват, - покачала головой княгиня. – Понимаешь, не виноват!

Бахметьев отвернулся, резко выдохнул и, произнес уже совершенно другим тоном:

- Я умом то понимаю, сердцем принять не могу. Как только подумаю, что мерзкий старикашка тебя касался, задушить готов собственными руками.

- Он болен, Жорж. Тяжело болен. Поверь, ему не до плотских утех, - отчаянно краснея, ответила Верочка.

Бахметьев улыбнулся и, обняв, Верочку, привлек к себе.

- Я должен кое-что тебе вернуть, - уткнувшись подбородком в ее макушку, проговорил он.

- Что? – тихо поинтересовалась Вера, запустив тонкие пальцы в каштановые кудри, не в силах противиться соблазну.

А еще ей хотелось разгладить пальцем хмурые складочки между бровей, прильнуть к его губам в долгом томительном поцелуе, что зажигал пожар в крови и потушить который способен лишь он сам.

- Ключ от парковой калитки. Нам больше нет необходимости использовать флигель для свиданий. К тому же в прошлый раз я чудом вашему сторожу на глаза не попался.

- Где теперь искать тебя?

- Дом купца Галкина на Верхнем бульваре, - отозвался Георгий.

Выпустив ее из объятий, Бахметьев извлек из кармана ключ, и Вера молча спрятала его в ридикюль.

- Мне возвращаться надобно, - вздохнула madame Одинцова. – Вскоре доктор должен прийти к Ивану Павловичу.

Как бы не хотелось продлить мгновения свидания, Вера понимала, что слишком долгое ее отсутствие несомненно не останется незамеченным. К чему ей лишние расспросы, коли и так каждая ложь, слетавшая с ее губ, давалась с большим трудом?

- Позволь, я до ворот тебя провожу? – взял со скамейки фуражку Георгий.

Вера шла впереди по узкой тропинке, иногда опираясь на крепкую мужскую руку, там, где ступеньки, выбитые в скале, оказались особенно крутыми. Ступив на аллею, они неспешно, прогулочным шагом, направились к воротам. Георгий Алексеевич спрятал руки за спину, дабы не поддаться соблазну и не коснуться ее ненароком на людях.

Навстречу полковнику Бахметьеву и княгине Одинцовой попалась графиня Добчинская с дочерями. Евгения Ивановна сердечно приветствовала полковника и весьма холодно ответила на приветствие madame Одинцовой. Казалось, что она и встать постаралась так, чтобы ненароком не коснуться её даже краешком подола широкой юбки. Вера никак не могла взять в толк, чем она могла вызвать столь явную неприязнь. Пока madame Добчинская мило беседовала с полковником, почти совершенно игнорируя присутствие его спутницы, Вера попыталась заговорить с Анной и Лизой. Девушки всегда хорошо относились к ней, но в этот раз отвечали весьма неохотно, отводя глаза в сторону. Оставив попытки разговорить барышень Добчинских, Верочка, заметив, как осветилось радостью лицо Елизаветы, догадалась, что кто-то, кто хорошо знаком с девицами остановился за ее спиной.

- Сударыни, ваше превосходительство, - услышала она знакомый голос, который надеялась не слышать уже никогда, и похолодела, - мое почтение.

Вера медленно обернулась, все еще надеясь, что слух ее обманывает, но вот глаза не обманули. Петр Родионович Караулов предстал перед ней собственной персоной. Бахметьев смерил племянника княгини Уваровой хмурым взглядом. Для него появление сего господина в Пятигорске, также стало полной неожиданностью, и надо заметить, неожиданностью неприятной.

- Вера Николавна, Георгий Алексеевич, Бог мой, какая приятная встреча, - продолжал разливаться соловьем Караулов. – Помнится, мы виделись в последний раз с вами на именинах моей тетушки, - ехидно улыбнулся он. – Много воды утекло с тех пор. А вы так похорошели, Вера Николавна.

Вера ощутила, как щеки ее заливает стыдливым румянцем. Караулов только что при всех дал понять, что она давно знакома с графом Бахметьевым, а сцена, разыгранная ими при якобы знакомстве у madame Добчинской, не что иное, как спектакль. Бахметьев с трудом удерживал клокотавшую в душе ярость, но на лице его не дрогнул ни один мускул.

- Помнится, в последний раз мы виделись на похоронах вашего кузена князя Уварова, - едва скрывая раздражение, отозвался Бахметьев, не утруждая себя тем, чтобы ответить на приветствие Караулова.

- Вы правы, ваше сиятельство, - стушевался на какое-то мгновение Караулов, - но, признаться сей повод был столь печальным, что я стараюсь о том не вспоминать.

Вера едва не задохнулась от наглости господина Караулова. «Убийца», - беззвучно шевельнулись ее губы, но Петр Родионович без труда прочел сие единственное слово. Неприкрытая злость полыхнула в блекло-голубых глазах, но он тотчас взял себя в руки.

Его появление в городском парке Пятигорска был столь неожиданным, что и Вера, и Георгий растерялись. Петр Родионович еще говорил о чем-то, вспоминая петербургских знакомых, но Верочка не слушала. В голове крутилась одна единственная мысль, коли Караулов ее нашел, стало быть, стоило ждать неприятностей. Уверенность в том, что Петр Родионович объявился здесь не случайно, крепла в ней с каждой минутой. А еще ей вдруг сделалось страшно. Мельком взглянув на чеканный профиль Бахметьева, Верочка едва удержалась от того, чтобы прильнуть к Георгию всем телом в поисках защиты и утешения. Словно прочитав ее мысли, Жорж взял ее под руку и чуть сжал локоть пальцами, призывая успокоиться и не дать Караулову понять того, как ей страшно.

Этот вполне невинный жест не укрылся от глаз графини Добчинской. Евгения Ивановна неодобрительно поджала губы. Слухи, что ходили о madame Одинцовой в последнее время, в ее глазах обрели все основания. Вне всякого сомнения, столь лживой и аморальной особе стоило отказать от дома, дабы она не оказывала тлетворного влияния на ее девочек. Подумав о дочерях, madame Добчинская горестно вздохнула. Она возлагала такие большие надежды на его сиятельство. Отчего ей казалось, что он непременно должен обратить внимание на Лизу. И так бы и случилось, коли бы не Вера Николавна. Из разговора между княгиней Одинцовой, Бахметьевым и Карауловым, ей стало совершенно очевидно, что граф и княгиня давно знакомы друг с другом, а то, что Вера Николавна предпочла делать вид, что это не так, невольно наводило на мысль, что сие знакомство было неприлично близким.

___________________________________

 » Глава 44

Глава 44



Яркие краски солнечного осеннего дня померкли, радость от встречи с Георгием улетучилась, усталость навалилась на плечи Веры, и она с трудом выносила разглагольствования Петра Родионовича, мысленно желая тому провалиться на том самом месте, где он стоял. Если бы Жорж не сжимал тихонько ее руку у локтя, напоминая о том, что он рядом и не даст ее в обиду, с ней непременно бы случилась истерика. Скулы болели от натянутой улыбки, более всего на свете хотелось повернуться и сбежать. А уж холод во взгляде madame Добчинской способен был превратить княгиню Одинцову в ледяную статую.

Будто догадавшись о ее состоянии, Георгий Алексеевич весьма бесцеремонно прервал речь Караулова:

- Рад был свидеться, - сухо кивнул он Петру Родионовичу. - Прошу извинить, дела службы, – откланялся он перед madame Добчинской и ее дочерями.

Взяв Веру под руку, Бахметьев увел ее от застывшей в изумлении графини.

- Как это понимать? – перевела Евгения Ивановна изумленный взгляд на Караулова.

- Ах, Евгения Ивановна, голубушка, - елейно улыбнулся Петр Родионович, - что же здесь неясного? Право, мне так все понятно, ну какая женщина устоит перед его превосходительством? Жаль Одинцова, не надобно было ему на молодке жениться.

- Ужасно, - согласилась графиня.

Лиза смущенно отвела глаза. Сердечко заныло от обиды, ревность, будто кислотой разъедала душу. Щеки опалило жаром при мыслях о том, чем именно занимаются наедине граф Бахметьев и княгиня Одинцова.

- Мне она всегда не нравилась, маменька, - чуть слышно пробормотала Лиза. – Бедный Иван Павлович, каково ему приходится?

- Лиззи, - одернула дочь madame Добчинская, - не пристало девице даже думать о том, а уж тем более говорить. – Петр Родионович, заходите к нам в будущую пятницу. Будем рады видеть вас, - улыбнулась она Караулову и увлекла дочерей к выходу из парка.

- А я бы не смогла за старика пойти, - грустно вздохнула Анна, провожая глазами красивую пару. – Жаль мне Веру Николавну.

- Кто бы тебя пожалел! – зло ответила Евгения Ивановна. – Это надо же! Они же еще в Петербурге…, - но тотчас оборвала себя на полуслове, покосившись на дочерей.

- Коли Георгий Алексеевич за ней из Петербурга приехал, глупо было надеется, что он Лизой заинтересуется, - невзирая на гневный взгляд матери, добавила обыкновенно робкая и молчаливая Анна, озвучив очевидную истину, которую так упорно не желала замечать Евгения Ивановна.

Стараясь дышать глубоко и ровно, Вера пыталась справиться со своими чувствами.

- Вера, - обеспокоенно заглянул ей в глаза Бахметьев и, заметив, как те блестят от непролитых слез, тяжело вздохнул, - я не могу оставить тебя в таком состоянии.

- Жорж, они всё знают о нас с тобой. Они все всё знают. Понимаешь, все!

В её памяти вновь оживали недавние события: косые взгляды, поджатые губы, скупые приветствия. Её сторонились, а она и не заметила того, когда летела, будто на крыльях, месту свидания.

- Георгий незаметно переплел её тонкие пальчики, затянутые в лайку, со своими:

- Теперь ты понимаешь, что я прав? Надобно уезжать и чем скорее, тем лучше.

Вера оглянулась на свою коляску, на Егора, понуро сидевшего на козлах, и сквозь слезы улыбнулась Бахметьеву.

- Юра, милый мой, ну как же ты не поймешь! Я не могу. Как же я брошу Ивана Павловича? Он же пропадет без меня!

- Жил же он как-то до того, как женился на тебе, - выпустил ее руку Бахметьев, стиснув зубы, так, что желваки заходили на скулах. – Никто твоей жертвы не оценит, Вера. Я не мальчишка уже, чтобы украдкой с тобой видеться, да и смысла в том нет. Я любить тебя хочу открыто, не таясь.

- Дай мне время… - умоляюще взглянула на него Верочка, - не торопи.

- Вера, да нет у нас времени! – взорвался Бахметьев. – Слухи, сплетни – это самое малое, что тебя ждет!

Проходивший мимо корнет удивленно оглянулся, и Жорж тотчас понизил голос:

- Я люблю тебя, больше жизни люблю, но здесь я бессилен, я не смогу защитить тебя от нападок, - с горечью добавил он.

- Я подумаю, - отвела глаза Вера. – Катерину пришлю вечером, - шепнула на прощанье и заторопилась к коляске.

Простившись с Верой, Георгий Алексеевич отправился в расположение полка. Отвязав от коновязи норовистого вороного, Бахметьев легко вскочил в седло, провожая глазами коляску княгини Одинцовой. Руки сжали поводья с такой силой, что конь будто почувствовал его злость, гнев, раздражение и затанцевал под ним, беспокойно перебирая копытами. Георгий был страшно зол на Веру, на её прямо таки ослиное упрямство. Он сказал ей, что собирается подать в отставку, но правда состояла в том, что прошение об отставке он написал еще три дня назад, сразу по выходу из госпиталя, и ныне оно находилось уже на пути в Петербург, также как и письмо к поверенному графа Бахметьева, в котором Георгий Алексеевич поручал тому продать все имеющиеся акции и перевести деньги в один из Австрийских банков. Было и еще одно письмо к крестному отцу Бахметьева князю Дашкову. В нем Георгий, как на духу, писал тому, что собирается уехать за границу с чужой женой и, предвидя трудности, что обязательно должны возникнуть с удовлетворением его прошения об отставке, так как в императорской армии не спешили разбрасываться кадровыми офицерами, просил оказать ему содействие в решении этого вопроса.

Оставалось только уговорить Веру, но она твердила только одно, что не сможет оставить своего больного и немощного супруга. Тронув каблуками бока вороного, Бахметьев направил жеребца неспешным шагом по пыльной дороге, дабы было время всё обдумать. Медлить нельзя, коли Вера не согласится сама по доброй воле поехать с ним, придется увезти ее силой, слишком многое поставлено на карту. Убеждая её навсегда покинуть Россию, Георгий старался говорить уверенным тоном, чтобы она не услышала даже тени сомнения в его голосе, на самом деле этой самой уверенности он не ощущал. Знал, что не будет обратного пути, что придется оборвать все дружеские и родственные связи и морально был готов к тому, единственное о чем сожалел, так о том, что придется оставить мать одну против всего света. Графиня Бахметьева слишком высоко ценила положение в обществе и скандал, что обязательно разразиться, вне всякого сомнения, затронет и её. Лидия Илларионовна ни за что не согласится покинуть Родину и никогда не примет Верочку, как жену своего сына, потому приходилось делать нелёгкий выбор. Георгий любил мать, а она так души в нем не чаяла, и осознание того, что своим поступком он причинит ей боль, мучило его всё последнее время.

В своем кабинете он провел остаток дня, разбирая бумаги и документы, коих накопилось великое множество во время его отсутствия по причине болезни. Адземиров несколько раз приезжал в госпиталь, привозил наиболее срочные донесения и письма, но делал то исключительно по долгу службы.

Отношение поручика к своему командиру по-прежнему оставалось более чем прохладным. Горячая южная кровь не позволяла забыть об обидах. К тому же у Амина появился ещё один повод не любить его превосходительство полковника Бахметьева.

Впервые гадкую сплетню о княгине Одинцовой и его сиятельстве графе Бахметьеве он услышал в офицерском собрании. Желание затеять драку с подпоручиком, позволившим сие нелестное высказывание о Вере Николавне, было неодолимым, но что толку было выместить свою ярость на хмельном товарище по оружию, подхватившим сию сплетню от других, коли истинным виновником глухой сердечной боли стал вовсе не он. Потому Амин лишь молча сжимал и разжимал кулаки, не проронив ни слова, зная, что ежели выскажется, то ничто не сможет его удержать от того, чтобы бросить вызов наглецу, осмелившемуся порочить репутацию молодой женщины.

Веру Николавну Амин боготворил. Он не осмелился по примеру других добиваться её расположения и мог лишь молча обожать её, почитая за счастье бывать изредка в одном помещении с ней. Сама княгиня Одинцова его даже не замечала, вежливо кивала при встрече и не более. Всего один раз он осмелился подойти и удостоился чести поднести к губам изящную надушенную кисть. Он забыл тогда, как дышать, чуть придержав в ладони тонкие пальчики, но заработал лишь недоумённый взгляд из-под нахмурившихся бровей. Вера Николавна сама отняла у него свою ладонь и улыбнулась немного рассеянно и отстранённо.

Мыль о том, что женщина, возведенная им на пьедестал красоты и добродетели, чьё имя он произносил с благоговением, стала любовницей этого холённого петербургского франта, была для Адземирова неприятна и даже оскорбительна. От того и видеть Бахметьева каждый божий день становилось невыносимо. «Что они все находили в нем? Графский титул? Огромное состояние?» – хмыкнул Амин, как-то поутру наблюдая за полковником, торопливо подписывающим бумаги. - Нет. Всё не то. Да будь его превосходительство гол, как сокол, восторженные женские взгляды и призывные улыбки всё одно были бы обращены к нему одному!»

Словно прочитав мысли молодого черкеса, полковник поднял голову и прищурился, уставившись пристальным взглядом в глаза адъютанту. Амину сделалось не по себе, и он отвёл взгляд. Собрав со стола документы, Георгий Алексеевич сложил их в стопку и протянул Адземирову.

- Что-нибудь ещё, поручик? – осведомился он, вздёрнув бровь.

- Никак нет, ваше превосходительство, - складывая бумаги в папку обтянутую красным сафьяном, ответил Амин.

Уже на пороге Адземиров оглянулся. Полковник вышел из-за стола, поправил ворот форменного сюртука и надел фуражку, явно собираясь уходить. Изо дня в день, наблюдая за ним, Амин заметил, что граф Бахметьев старается ни с кем близко не сходиться, держится особняком, о личном вообще предпочитает не говорить. Даже Кудашев, чью карьеру Георгий Алексеевич спас от позорного трибунала, не удостоился дружбы его сиятельства, напротив граф его сторонился.

Полковник не появлялся в офицерском собрании, почти не посещал вечера и рауты, устраиваемые местной знатью, Рукевич никогда не позволял себе подобного пренебрежения ни товарищами по оружию, ни городским обществом. Одно слово – выскочка из Петербурга, считающий всех, вкруг себя, недостойными его сиятельного общества. «И как только Вера Николавна могла отдать предпочтение такому человеку?» - вздохнул Адземиров, закрыв за собой двери в кабинет полковника.

Амин собирался рассортировать бумаги, но разглядев из окна своего кабинета, служившего одновременно и полковой канцелярией, рядового, с трудом удерживающего под уздцы бешеного вороного графа, передумал. Взыграло любопытство. Бахметьев часто отлучался и надо полагать, что отлучки эти были связаны с княгиней Одинцовой. Отчего-то Амину вздумалось лично убедиться в том, что слухи, гуляющие по Пятигорску, не выдумка.

Проследить за полковником оказалось несложно. Бахметьев совершенно не таился, потому как ехал к себе домой на Верхний бульвар, в квартиру, что снял в доме купца Галкина. Апартаменты Георгия Алексеевича имели отдельный вход со двора, и чтобы попасть туда, надобно было сначала войти за ограду небольшого сада, что окружал дом с трех сторон, через ворота, либо через небольшую калитку, едва приметную и скрытую от посторонних глаз пышными кустами акации. Полковник воспользовался воротами. Не ожидая более ничего интересного для себя, Адземиров вознамерился покинуть свой наблюдательный пункт на противоположной стороне улицы, но его внимание привлекла коляска, остановившаяся в двух саженях от него. Поддерживаемая кучером под руку, Вера Николавна ступила на деревянный тротуар, и, повернувшись к слуге, велела тому ехать домой, а сама вошла в помещение чайной лавки. Коляска отъехала. Амин собирался войти следом за княгиней, лишь для того, чтобы иметь возможность еще раз взглянуть на неё, но madame Одинцова вышла, как только её экипаж скрылся за своротом на соседнюю улицу. Опустив на лицо вуаль, княгиня перешла на другую сторону и скрылась за кустами акации. Адземиров тяжело вздохнул. Стало быть, не лгали, обсуждая сию скандальную связь. А он, дурак, едва не бросил вызов, стремясь защитить честь женщины, которая, похоже, забыла о том, что это такое.

Воочию убедившись в том, о чём до поры только слышал, Амин вскочил в седло своего тонконогого быстрого, как ветер, гнедого и, понукая того, галопом пронесся по улице, распугивая бродящих собак и прохожих. Грудь распирало от злости, и он направился к выезду из города, дабы хорошая скачка да встречный ветер остудили гнев, что овладел им в тот самый миг, когда хрупкая фигурка исчезла за каменной оградой.

Сердце Веры трепетало, будто перепуганная насмерть птаха в лапах кота. Едва ли не бегом пересекая улицу, она беспокойно оглядывалась по сторонам. Не увидев ни одного знакомого лица, перевела дух лишь тогда, когда тяжело привалилась спиной к кованой чугунной калитке внутри сада.

Княгиня Одинцова не спала всю ночь, раздумывая над словами своего любовника. Жорж прав. Нет ей жизни в Пятигорске. Удивительно, что сплетни ещё не достигли ушей Одинцова, но то лишь вопрос времени.

Вера решилась. Она не знала, как долго будут вершиться дела Георгия, дорога от Петербурга до Пятигорска не близкая. Пока его прошение дойдет до столицы, пока его рассмотрят, да и удовлетворят ли его вообще? Она понимала, что жить, как прежде, уже не сможет. Даже если Георгий останется на службе, она все равно оставит Одинцова. Не так страшно подвергнуться остракизму местного общества, как упустить возможность быть с тем, кого любишь всем сердцем! Она устала бояться собственной тени.

Оттолкнувшись от калитки, она по тропинке добралась до невысокого крылечка, где её уже ждал Георгий.

- Признаться, думал ты уже не придешь, - улыбнулся Бахметьев, протягивая ей руку и помогая подняться по ступеням.

- Мне всё сложнее придумывать предлоги, дабы уйти из дома,- нахмурилась Вера. – Порою, мне кажется, что Ивану Павловичу всё известно.

При упоминании Одинцова щека Георгия дёрнулась, тёмные глаза недобро прищурились.

- Идём, - бросил он сквозь зубы, втаскивая ее за собой в тесную переднюю.

Оказавшись внутри, Вера с любопытством огляделась. Квартира была небольшой и состояла всего из трёх комнат, спальни, столовой и гостиной. Стянув с рук перчатки, она принялась расстегивать пуговицы ротонды, Бахметьев не сводил с неё глаз, ловя взглядом каждое движение. На пороге появился Семён:

- Барин, Беса я в стойло поставил, - начал он и осёкся, разглядев гостью хозяина.

- Ступай, - указал глазами на дверь, Георгий.

«Стало быть, не брешут», - почесал в затылке мужик, выйдя в сад. Поёжившись на холодном ветру, Семён махнул рукой и отправился на конюшню - кто его знает, как долго барыня задержится, так чего мерзнуть почём зря?

Георгий шагнул к Вере, снял с её плеч тёмно-синюю ротонду и повесил ту на спинку кресла. Склонившись к её лицу, нашёл губами ее губы, ощущая, как маленькие ладошки скользнули по его груди, расстёгивая пуговицы сюртука. Отстранился только за тем, чтобы скинуть с плеч мундир и, подхватив её на руки, прошагал к спальне. Поставив Веру на пол, Георгий расстегнул крохотные пуговки на её платье и потянул за шнурок удерживающий корсет.

- Жорж, - повернулась она в его объятьях. – Я согласна уехать с тобой.

- Всегда знал, что ты разумная женщина, - улыбнулся Бахметьев, спуская с худеньких плеч платье.

- Была бы разумной, не связалась бы с тобой, - вздохнула Вера, обвивая руками его шею и ощущая, как ноги отрываются от пола.

Георгий бережно опустил её на кровать и стянул через голову нижнюю рубаху. Вера широко-раскрытыми глазами уставилась на его обнажённый торс, отмечая, что за четыре года он стал ещё шире в плечах. Ночью во флигеле было слишком темно, и она почти не видела его, только на ощупь гладила сильное мужское тело, наслаждаясь ответными ласками. Ей понравилось наблюдать за тем, как он раздевается, не стыдясь своего тела, не прячась от её взгляда. «Самоуверенный наглец, - позволила себе усмехнуться Верочка. – Знает что хорош, оттого и рисуется. Сколько женщин так же, как я сейчас, смотрели на него?» - потухла её улыбка.

Но вскоре забыла о своем огорчении, когда шептала: «Юра! Юрочка», - закрыв глаза и цепляясь за широкие плечи, ощущая, как кровь горячими толчками пульсирует по венам, как тело будто скручивает в узел, пока не лопнула тугая пружина внутри, вознося её на самый верх, в небеса. А может напротив, она падала в глубокую сладкую пропасть, ощущая, как точно также, в унисон её собственному, стучит его сердце под её ладонью. «Да за эти мгновения ничего не жалко! - приходя в себя, целовал тонкие пальцы Георгий. – Ничего! Ни карьеры, ни службы. Только бы быть с ней!»

___________________________________

 » Глава 45

Глава 45


Вера, словно в омут с головой, окунулась в головокружительный роман, который обсуждал весь Пятигорск, не обращая внимания на злые шепотки и косые взгляды. Её перестали приглашать, к ней не ездили с визитами, но всё это было столь мелко и незначительно по сравнению с тем, счастьем, что затопило душу океанской волной, смывая все страхи и угрызения совести.

Оставалось только дождаться вестей из Петербурга, и к началу декабря ответ из столицы пришёл. Но то был вовсе не тот ответ, которого ждал Георгий, и на который так надеялась Вера. Графу Бахметьеву отказали в удовлетворении его прошения, мало того потребовали явиться в Главный штаб пред светлые очи командования в целях воспитательной беседы. Князь Дашков, получив письмо своего крестника, пришёл в ужас от «очередной безумной выходки Жоржа», как он сам охарактеризовал его просьбу и сделал всё возможное, дабы сие прошение осталось неудовлетворённым. Алексей Николаевич не мог позволить Георгию погубить карьеру и сломать жизнь, а потому приложил немало усилий к тому, дабы оторвать его от падшей женщины, коей являлась княгиня Одинцова.

Ослушаться приказа Бахметьев не мог, потому, как всё ещё находился на службе Его Величества. Единственный выход ему виделся в том, чтобы поехать в столицу, как того требовал в своём письме начальник Главного штаба граф Гейден, забрав с собой Веру. Княгиня Одинцова без колебаний согласилась с ним. В жизни Верочки произошло событие, которое перевернуло весь её маленький мир и сделало невозможным дальнейшее пребывание в Пятигорске, особенно, если Бахметьева не будет рядом. Она ждала ребёнка от любимого мужчины и намеревалась сообщить Георгию о том, что он станет отцом по дороге в Петербург.

Поутру предстояло отправиться в столицу. Всё, что могло понадобиться в путешествии, Вера втайне от прислуги сама уложила в небольшой саквояж. Самым трудным для неё оказалось сообщить супругу о том, что она оставляет его, поскольку уехать, не поставив князя в известность, не позволяла совесть.

Весь день она тянула время, откладывая непростой разговор. Сначала она собиралась поговорить с ним после обеда, затем после ужина, но не хватило духу. Время было на исходе, и потому Вера, заранее сжимаясь от предстоящих упрёков и обвинений, что ей предстоит выслушать, направилась в опочивальню супруга.

По пути ей попался Григорий с графином подогретого вина на подносе, что обыкновенно пил князь перед сном. Лишние свидетели предстоящего объяснения Вере были не нужны, потому она забрала у слуги поднос, сказав, что сама отнесёт вино князю. Григорий не стал возражать, молча отдал вино и придержал для неё двери в хозяйскую опочивальню.

Выдохнув, Вера ступила на порог. Одинцов удивлённо приподнял брови, разглядев супругу у дверей.

- Вера Николавна, признаться не ожидал. Вы не часто балуете меня своим присутствием в последнее время, - поднялся он с кресла, уступая ей место.

Поставив поднос на туалетный столик, Верочка дрожащей рукой налила вино в бокал и протянула князю.

- Иван Павлович, я должна признаться вам в… - запнулась она.

Одинцов поднёс к губам фужер и выпил содержимое несколькими большими глотками. Промокнув губы белоснежным носовым платком, он аккуратно поставил на столик пустой бокал и повернулся к жене:

- Признаться в том, что собираетесь наградить меня ублюдком графа Бахметьева? – с ненавистью глядя на жену, свистящим шёпотом произнёс он.

Вера побледнела и отрицательно качнула головой:

- Я собиралась сказать вам, что оставляю вас. Завтра я уезжаю в Петербург с Георгием Алексеевичем.

- Скатертью дорога! – взвился Одинцов. – Но знай, что от меня ты ни гроша не получишь.

- Мне не нужны ваши деньги, - вздохнула Верочка. – Все чего я желаю, чтобы вы не чинили мне препятствий с отъездом.

- Мне не нужна шлюха в доме! – хрипло выдохнул князь и схватился рукой за левую сторону груди.

Глаза его расширились, другая рука потянулась к шейному платку. Одинцов явно задыхался. Он силился что-то ещё сказать, но с посиневших губ срывались только хрипы.

- Доктора… - сумел выдавить он прежде, чем стал оседать на пол.

Подхватив юбки, Верочка метнулась к двери и едва не столкнулась на пороге с Фёдором, камердинером князя, пришедшим помочь его сиятельству приготовиться ко сну.

- Скажи Егору, чтобы за Куницыным ехал немедля, - испуганно протараторила Верочка и вернулась к Одинцову.

Фёдор поспешил выполнить поручение княгини и вернулся в хозяйскую спальню. Увидев князя на полу, пожилой слуга впал в ступор.

- Помоги мне! – прикрикнула на него Вера, силясь поднять мужа.

Окрик барыни привёл камердинера в чувство, и он бросился ей на помощь. Вдвоём им удалось уложить его сиятельство в постель. Князь тяжело дышал, глаза его закатились. Вера не знала, чем ещё помочь и могла только в волнении ходить по комнате в ожидании Куницына. Иван Павлович захрипел, тело его неестественно выгнулось дугой, а в следующее мгновение, он повалился на бок и затих. Верочка бросилась к кровати. Глаза Одинцова были открыты и неподвижны, совершенно очевидно, что он испустил дух. Стены спальни колыхнулись перед её взором, ноги сделались ватными, уцепившись за синий бархат балдахина, Вера осела на пол и лишилась чувств.

Она пришла в себя от резкого, противного запаха нашатыря и, открыв глаза, увидела склонившегося над ней Куницына. Вера слабо застонала и приподнялась на кушетке, куда её перенёс приехавший на вызов доктор.

- Алексей Андреевич, мой супруг…

- Скончался, - мрачно произнёс доктор. – Не ожидал от вас, Вера Николавна, - презрительно скривил губы Куницын.

- Не понимаю вас, - распахнула глаза Вера.

- О, перестаньте, сударыня, - закатил глаза доктор, - вам не хуже меня известно, отчего умер ваш супруг.

- Отчего же? – побледнела Вера от страшной догадки.

- Его отравили, - бросил Алексей Андреевич, - и сделали это вы.

- Это невозможно, - пробормотала Верочка, попытавшись встать, но голова вновь закружилась, и княгиня осталась сидеть на кушетке.

Куницын подошёл к туалетному столику, взял в руки графин и, вытащив пробку, поднёс его к носу:

- Доза аtrópa belladónna столь велика, что её аромат даже запах алкоголя перебить не в силах, - вынес он заключение. – Теперь мне понятно для чего она потребовалась вам в таком количестве.

- Побойтесь Бога, Алексей Андреевич, - ужаснулась Вера, - как вы можете говорить такое?

- То вам, сударыня, стоит подумать о Боге, - парировал Куницын.

За дверью послышался шум и голоса, в комнату вошли становой пристав и человек в форме жандарма.

- Я вынужден был сообщить властям, - обернулся к княгине доктор.

- Я не убивала его, - помертвело лицо Верочки. – Зачем бы мне это делать?

Куницын хмыкнул и холодно улыбнулся.

- То очевидно, Вера Николавна. Вы, в самом деле, желаете, чтобы я ответил на ваш вопрос? Да что тут скрывать, - обернулся он к представителям власти, словно призывая их в свидетели. – О том весь Пятигорск говорит! Иван Павлович был вам помехой. Вам и вашему любовнику, - презрительно закончил он.

Становой пристав крякнул, покраснел и отвёл взгляд от молодой женщины. Покрутив пышный тёмный ус, представитель власти шагнул к застывшей на кушетке княгине.

- Сударыня, извольте пройти с нами.

- Куда? – безжизненно поинтересовалась Вера.

- В участок, - пожал он широкими плечами, и, видя, что молодая женщина не торопится последовать его просьбе, взял её под локоть и поднял с места.

С трудом переставляя ноги, Вера прошла вместе с жандармами до пролётки и неловко забралась в коляску. В голове всё смешалось, от страха пересохло во рту. Из дома выбежала Катерина и устремилась к экипажу с ротондой княгини в руках.

- Господа, позвольте, - протянула она Вере тёплую ротонду. – Холодно же нынче, - оправдываясь перед становым приставом и приехавшим с ним жандармом, робко произнесла девушка. – Я к Георгию Алексеевичу прямо сейчас пойду, - шепнула она Вере, помогая надеть верхнюю одежду.

Княгиня рассеянно кивнула в ответ и забилась в угол сидения. Грузный становой пристав устроился рядом с ней, его помощник забрался на козлы, и пролётка тронулась с места. Веру заперли в арестантской, где из всей обстановки были только жёсткий топчан и колченогий стул. Всё происходящее казалось страшным сном, но усталость и ужас от пережитого сделали своё дело и, свернувшись калачиком на жёстком ложе, она уснула, положив ротонду под голову.

Её разбудили громкие голоса.

- Где она? – требовательно вопрошал знакомый голос.

- Ваше сиятельство, - с заискивающими нотками в голосе пытался успокоить его превосходительство становой пристав, - вам не стоит здесь находиться.

- Я хочу её видеть! – прогремел голос графа.

- Не положено, ваше превосходительство, - утирая со лба пот, отвечал жандарм. – Княгиня обвиняется в тяжком преступлении.

- Я сейчас душу из тебя вытрясу, - прорычал Бахметьев, хватая за грудки жирного пристава.

- Но только недолго, - дрожащими руками снимая ключи от арестантской с вбитого в стену гвоздя, отозвался жандарм.

Он долго возился с замком, искоса поглядывая на застывшего подле него графа. Распахнув двери, отступил на несколько шагов, пропуская его внутрь тесного помещения, и запер за ним дверь.

- Жорж! – спрятала лицо у него на груди Верочка. – Я не убивала его.

- Я знаю, - проведя ладонью по светлым локонам, вздохнул Бахметьев.

- Забери меня отсюда, - подняла она на него заплаканные глаза.

- Я сделаю, всё, что в моих силах, и даже то, что не в силах, - коснулся он губами её виска.

- Что со мной будет? – прижалась она к нему.

- Местная полиция опасается вершить твою судьбу, собираются отправить тебя в Петербург. Я тоже еду. Ничего не бойся, - прошептал он. – Я с тобой, помни о том. Куницын – мерзавец, дал против тебя показания.

Вера заплакала. Поглаживая худенькие плечи, Георгий сглотнул ком в горле. Сумасшедшая мысль пришла в голову. Он бы голыми руками задушил эту жирную сволочь – станового пристава, да только тогда они оба окажутся вне закона, и далеко им не убежать, коли за ними станет охотиться не только жандармерия, но и вся охранка в округе.

Граф Бахметьев добился того, что княгине Одинцовой разрешили ехать в Петербург не в арестантской карете, а в его собственном экипаже, но при том всю дорогу её сопровождали двое вооружённых конвоиров, не спускающих глаз с молодой женщины. Самому Георгию пришлось добираться на почтовых. Изредка они встречались на почтовых станциях, где меняли лошадей, но даже там не было никакой возможности переброситься хотя бы парой слов, потому как любые попытки вести разговоры с арестованной, тотчас пресекались.

По прибытии в столицу Веру поместили в Литовский замок. Георгий Алексеевич попытался добиться для неё домашнего ареста, но графу весьма прозрачно намекнули, что он так же легко может оказаться в числе подозреваемых, как ныне проходит свидетелем по данному делу. Понимая, что, оказавшись за решёткой, он мало чем сможет помочь Вере, Бахметьев уступил.

Георгий впервые не знал, что делать, столкнувшись с правосудием. В деле княгини Одинцовой на первый взгляд всё было ясно и просто. Молодая супруга пожелала избавиться от престарелого мужа, дабы он не мешал её отношениям с любовником. Показания лечащего доктора князя недвусмысленно указывали на её виновность в этом деле. Георгий разрывался между необходимостью уладить собственные дела и оказать помощь Вере.

Явившись в Главный штаб, он выслушал гневную речь графа Гейдена с завидным смирением. Его упрекали в пренебрежении службой, в поступках порочащих звание офицера императорской армии, ему намекнули, что было бы неплохо порвать отношения с женщиной, что обвинялась в убийстве собственного супруга. Он ни слова не произнёс в своё оправдание, надеясь, что гнев начальника штаба вскоре утихнет, и тогда можно будет поговорить с ним начистоту.

Пока же, стоя с опущенной головой в кабинете Гейдена, в присутствии других офицеров штаба, он вынужден был хранить молчание. Когда же разнос нерадивого командира полка был завершён, и Гейден попросту выдохся, отпустив собравшихся, Георгий осмелился взглянуть тому в лицо.

- Ваше высокопревосходительство, могу я поговорить с вами? – обратился он к начальнику штаба.

- Собираетесь оправдываться, полковник? – хмуро спросил Фёдор Логинович.

- Никак нет, ваше высокопревосходительство. Вину свою полностью признаю. Коли я опорочил мундир офицера, не проще было бы удовлетворить моё прошение об отставке? – осведомился он.

- За вас просили, Георгий Алексеевич, - поджал губы Гейден. – Коли бы не Дашков я бы давно вышиб вас из армии.

- Вот как, - усмехнулся Георгий. – Что ж, благодарю, что выслушали. Разрешите идти?

- Ступайте, - махнул рукой начальник штаба. – Я отстраняю вас от командования полком, пока останетесь при штабе, потом решу, что с вами делать, - отпустил его Фёдор Логинович.

Идти к Дашкову не было никакого желания, но в тоже время Георгий прекрасно понимал, что только всемогущий Алексей Николаевич сможет ему помочь, коли пожелает. Разговор с князем Дашковым вышел на редкость напряжённым. Поначалу Дашков даже слышать ничего не хотел, и тогда Бахметьеву пришлось рассказать ему всю историю его взаимоотношений с Верочкой.

- Алексей Николаевич, я страшно виноват в том, что с ней произошло. Я сделал её своей любовницей, совратил, я преследовал её в Пятигорске. Только моя вина в том, что случилось.

- Может быть, и яду князю Одинцову ты подсыпал? – не скрывая сарказма, спросил Дашков.

- Вера не могла, - уверенно заявил Георгий.

- Стало быть, нужно искать того, кому это выгодно, - задумчиво протянул Алексей Николаевич. – Завещание князя уже огласили?

- Нет… - Георгия обожгло. Караулов! Только он мог иметь выгоду от создавшегося положения.

- Я должен разыскать поверенного княгини Уваровой, - схватился он за виски, присаживаясь в кресло.

- Причём здесь он? – искренне удивился князь.

- Покровское, её имение, унаследовал Одинцов, - попытался объяснить Бахметьев.

Дашков поднялся с дивана и, распахнув резные поставцы, прошёлся взглядом по бутылкам с дорогим бренди. Выбрав то, что хотел, князь позвонил в колокольчик и велел лакею принести две рюмки и что-нибудь закусить.

- Не понимаю я тебя, Юра, - покачал головой Дашков.

- У княгини Уваровой был племянник, некто Караулов Пётр Родионович. Он очень долго прожил в Покровском. По всему видно, что именно он должен был унаследовать поместье, а досталось оно Одинцову.

- А вот это уже интересно, - дождавшись, когда лакей покинет кабинет, отозвался Дашков, разливая по рюмкам бренди.

- Я должен встретиться с Верой. Помогите мне. Я знаю, вы можете устроить эту встречу, - обратился он к крёстному.

- Я подумаю, что можно сделать, мой мальчик, - вздохнул Дашков. – Но, Юра, женщины коварны и не стоят того, чтобы губить свою жизнь из-за них.

Георгий грустно улыбнулся крёстному. Коварной была его собственная мать, когда-то ответившая отказом на сватовство Дашкова. Алексей Николаевич так и не женился, не нашёл такой, что заменила бы ему Лидию. Он сумел стать другом её мужу, был частым гостем в Бахметьево, а когда родился наследник графа, привязался к Георгию, как к родному сыну, которого у него никогда не было и вряд ли уже появится.

___________________________________

Здравствуйте! добавьте пожалуйста меня в блог )
_________________

Приятного чтения )))
___________________________________

 » Глава 46

Глава 46


Слово «тюрьма» вселяло страх и отвращение всякому, кто его слышал. Вера не была исключением, но она и помыслить не могла, что когда-нибудь в своей жизни ей придётся столкнуться с этим страхом воочию. Оказавшись за воротами Литовского замка, она, наконец, осознала, что всё случившееся с ней не кошмарный сон, но не менее страшная реальность. Следуя по длинному мрачному коридору за тюремным надзирателем, Верочка с трудом переставляла ноги, каждый следующий шаг отдалял её от свободы. Остановившись перед толстой дверью каземата, тюремщик долго гремел ключами, замешкавшись с замком. Неодолимое желание повернуться и бежать, куда глаза глядят, росло с каждой минутой. Вера отступила на шаг назад, ещё мгновение, и она побежит, не разбирая дороги и, невзирая на последствия. Дверь со скрипом отворилась, и на неё пахнуло затхлым спёртым воздухом тюремной камеры. Madame Одинцова поморщилась и замерла на пороге. Надзиратель устал ждать, когда она добровольно шагнёт в тесное помещение, и грубо толкнул её в спину. Со скрежетом повернулся механизм замка, оставляя узницу один на один с обитательницами каземата.

Около десятка женщин сидели или лежали на деревянных нарах вдоль стен камеры. Как по команде, головы повернулись в её сторону. Взгляды любопытные, равнодушные и откровенно враждебные скользили по её бледному лицу, по потрёпанной, но дорогой одежде.

- Глядите-ка, бабоньки, - шагнула к княгине грузная женщина с изрытым оспинами лицом, - барыньку к нам занесло.

Перебросив на грудь небрежно заплетённую косу из засаленных волос мышиного цвета, она шагнула к замершей на пороге Вере и ухватилась за конец дорогой тёплой шали, наброшенной на плечи княгини.

- Хороша вещичка.

- Не тронь её, Алевтина, - поднялась с грубо-сколоченной лавки хмурая чернявая женщина, похожая на цыганку. – Не видишь, что ли? Тяжёлая она.

- Ох! Не дай Боже с дитятей по этапу, - вздохнула и перекрестилась старуха в углу камеры.

Вера прижалась спиной к двери. Лишиться свободы было не самое страшное, куда страшнее было выжить в том аду, где она оказалась. Не передать словами какой ужас внушили ей обитательницы каземата! И отчего она решила, что ей грозит одиночество?

- Неужели из благородных? – отступила рябая девица, пропуская Веру в камеру. – Звать-то как?

- Княгиня Одинцова, Вера Николавна, - едва слышно прошелестела Вера.

- Слыхали, и прям барынька, - захохотала девица. – Обрюхатить-то кто тебя успел?

Вера залилась пунцовым румянцем. Она не собиралась отвечать на подобную грубость. Впрочем, девица сделала собственные выводы.

Положение Веры, может быть, и осталось бы незаметным, коли не платье, что стало тесным в груди и талии, и потому она не застёгивала его, скрывая сей недостаток своего туалета под той самой шалью, что так приглянулась рябой девице.

- Идите сюда, ваше сиятельство, - подвинулась чернявая арестантка, освобождая место на лавке за большим деревянным столом.

Вера робко опустилась на скамью рядом с ней. Не спрашивая разрешения, женщина, похожая на цыганку, взяла в руки ладонь княгини и повернула её к свету, пробивающемуся в камеру сквозь небольшое зарешёченное оконце под самым потолком. Долго вглядываясь в хитросплетение линий на ладони молодой женщины, она вздохнула и пристальным взглядом уставилась в глаза Верочки:

- Тот, кто мужа вашего на тот свет спровадил, сам скоро в казённом доме окажется.

- Ты цыганка? – осмелилась спросить Вера.

- Шукар, - кивнула её собеседница, назвав своё имя.

- А что ещё ты видишь? – спросила княгиня, не в силах сдержать любопытства.

Не то, чтобы Вера поверила ей, но в этих стенах, даже нежданное гадание, могло подарить надежду на благополучный исход.

- Сын у вас будет, - нахмурилась Шукар, - более ничего не скажу, не спрашивайте, - отвернулась она.

Неожиданное заступничество цыганки оказалось, как нельзя кстати. Никто более не осмелился беспокоить Веру. Арестантки вернулись к своим делам, перестав таращиться на вновь прибывшую. Постепенно из разговоров женщин между собой Верочка успела понять, что рябая Алевтина оказалась проституткой, обокравшей своего клиента, Шукар, которую в камере называли Шурой, на русский манер, - певицей из цыганского хора, зарезавшей во время хмельной пирушки гвардейского офицера, пожелавшего удовлетворить вспыхнувшую страсть к цыганке, не спросив её на то согласия. Каждая из них имела свою собственную исковерканную судьбу, но роднило их всех одно – именно мужчины в той или иной степени сыграли роковую роль в жизни этих женщин.

Ночью Вера уснуть так и не смогла. Где-то совсем рядом скреблись крысы, кто-то вздыхал и ворочался, кто-то давил глухие рыдания в сгибе локтя, сетуя на горемычную судьбу, кто-то напротив громко сопел во сне.

Наутро её повели на допрос. Бессонная ночь, пустой желудок, поскольку к тюремной пище притронуться она так и не смогла, никак не способствовали хорошему самочувствию. Оказавшись в тесной комнатушке, где кроме стола и двух стульев более ничего не было, Вера тяжело опустилась на стул и положила голову на руки. Вскоре дверь открылась, и в помещение вошёл молодой человек в форме жандарма. Высокий темноволосый с щегольскими тёмными усами, он чем-то напомнил ей Георгия. Его безразличный холодный взгляд скользнул по арестантке, отодвинув стул, он присел напротив и разложил на столе бумаги, которые доставили вместе с обвиняемой из Пятигорска. То был протокол допроса и свидетельские показания доктора Куницына, составленные становым приставом. По всем правилам дело должны были передать следователю, но становой пристав в Пятигорске допустил некоторую небрежность в оформлении бумаг, которую требовалось срочно устранить. Дабы не бросать тень на представителя жандармского корпуса, принявшего участие в этом деле, исправить оплошность взялся его петербургский коллега. Прежде, чем дело попадёт в руки следователя к нему надобно присовокупить признание обвиняемой. Расследование, проведённое на месте, дало ряд косвенных улик, но их будет недостаточно для вынесения обвинительного приговора.

- Вера Николавна, - сложив руки на столе, взглянул он на измученную молодую женщину, - зря вы упорствуете, отрицая свою вину. Все обстоятельства против вас. Доказательств вполне довольно.

- Коли вам довольно того, что есть, к чему вам моё признание? - вздохнула Вера, поднимая голову и глядя в глаза жандарму.

- Отрицая свою вину, вы лишь усугубляете своё положение, - недовольно заметил он.

- Я не убивала своего мужа, - отчеканивая каждое слово, твёрдо произнесла Верочка.

- Госпожа княгиня, коли вы думаете, что ваша принадлежность к дворянскому сословию способна каким-либо образом повлиять на закон, то вынужден вас огорчить. Это отнюдь не так, перед законом все равны, потому советую вам перестать запираться, - раздражённо произнёс жандарм.

- Я ничего вам более не скажу, - поджала губы Вера.

- Уведите! – поднялся он из-за стола и, бросив на неё тяжёлый пристальный взгляд, удалился.

Тюремный надзиратель, ухватив Веру за руку повыше локтя, вытащил её в коридор и повёл в камеру. Распахнув двери в каземат, он втолкнул её в тесное помещение. Это была совсем не та камера, что она покинула около часа назад. Кроме Веры здесь никого не было. Оставшись одна, madame Одинцова присела на лавку, что являлась единственным предметом обстановки. Прислонившись затылком к стене, Вера закрыла глаза: «Где же, Жорж? Отчего нет никаких вестей от него?» Минуло два дня её заточения, и с каждым мгновением надежда на то, что Георгию удастся вытащить её из застенков, таяла, как снег весной под жаркими лучами солнца. Верочка задремала. Очнулась она от скрежета дверных запоров. В камере было темно. Ей казалось, что она спала от силы полчаса, но на самом деле, на столицу успели опуститься густые зимние сумерки.

Вошёл тюремный надзиратель и, поставив на пол керосиновый фонарь, шагнул к молодой женщине. Глядя в его ухмыляющееся лицо, Вера отодвинулась в самый угол. Намерения его были столь очевидны, что ей сделалось дурно от страха.

Протянув руку с грязными чёрными ногтями, он коснулся её щеки, поддержал в руках льняной локон.

- Ишь ты какая гладкая, давно тут таких не было, - ухватив её за руку, потянул он женщину со скамьи.

- Убирайтесь! Оставьте меня! – отбивалась, как могла, от него Верочка.

Тюремщик попытался стащить с её плеч платье, послышался треск материи, и оно поползло по швам. Вера отворачивалась от зловонного дыхания мужчины, что пытался опрокинуть её на пол и задрать юбку. Завизжав от отчаяния, она вцепилась ногтями ему в щёку, что-то липкое и тёплое потекло по её пальцам. Глухо вскрикнув, надзиратель выпустил из рук свою жертву и схватился ладонью за рану на лице.

- Кошка дикая, - наотмашь ударил он её.

В голове зазвенело, и, пытаясь ухватиться руками за стену, Вера осела на пол. Очнулась она от того, что кто-то приложил к лицу что-то мокрое и холодное. Со стоном открыв глаза, она разглядела в ночном сумраке тёмные глаза Шукар.

- Очнулись, - прошептала цыганка. – Вот и славно.

Тупая ноющая боль внизу живота, синяки на тонких запястьях, разорванная нижняя рубашка, свидетельствовали о том, что тюремный надзиратель всё же довершил начатое, воспользовавшись бессознательным состоянием арестантки. Вера тихо заплакала.

- Ну, будет, будет. Всё позади, - принялась успокаивать её Шукар.

***

На следующий день после разговора с Дашковым, Георгий, как и намеревался, отправился к поверенному покойной княгини Уваровой. Господин Ивлев его визиту, казалось, совсем не удивился. Предложив графу присесть, он заговорил первым.

- Я ждал вас, Георгий Алексеевич, - вздохнул он.

- Ждали? – не смог сдержать удивления Бахметьев.

- Вы ведь из-за княгини Одинцовой ко мне пожаловали? – поинтересовался Ивлев.

- Верно, - согласился Георгий.

- Думаю, у вас ко мне множество вопросов. Задавайте, постараюсь ответить, - чуть заметно улыбнулся поверенный.

- Собственно, вопрос у меня только один. Отчего Елизавета Петровна приняла столь деятельное участие в судьбе mademoiselle Воробьёвой?

- Это долгая история, но вы ведь никуда не спешите? – поднялся из-за стола Ивлев и, позвонив в колокольчик, попросил лакея подать себе и гостю кофе.

Бахметьев молчал, наблюдая, как адвокат помешивает ложечкой тёмный ароматный напиток, вздыхая и настраиваясь на долгий разговор, взвешивая для себя последствия того, что собирался поведать графу.

- Вера Николавна покойной княгине внучкой приходится, - наконец, заговорил он, повергнув Георгия в лёгкий ступор.

- Насколько мне известно, - осторожно начал граф, - кроме Николая Васильевича других детей у неё не было. Вера – внебрачный ребёнок? – предположил он.

- Всё было бы слишком просто, будь оно так, - отозвался Ивлев, пытливо вглядываясь в лицо графа и решая для себя, можно ли ему доверять настолько. – Георгий Алексеевич, пообещайте, что всё сказанное в этих стенах останется между нами, - попросил он.

- Обещаю, - обронил Бахметьев, ощущая, как сковало тело напряжение в предчувствии чего-то такого, что изменит его представление о людях знакомых ему едва ли не с детства.

- Мать Веры Николавны – первая супруга Николя Васильевича.

- Но позвольте! – перебил Ивлева Георгий, - она ведь скончалась в весьма юном возрасте.

- Анна Петровна скончалась четыре года назад, и именно после её смерти mademoiselle Вера приехала в столицу, - вздохнул поверенный. – О покойниках дурно говорить не принято, но Елизавета Петровна в далёком прошлом поступила не самым порядочным образом. Анна была дочерью управляющего Уваровых и никак не могла считаться подходящей партией единственному наследнику. Николай Васильевич вопреки воле родителей обвенчался с девицей Тумановой, а после явился вместе с молодой женой в родное гнездо, просить прощения. Сделав вид, что смирилась, Елизавета Петровна выждала подходящего момента, и когда Николая отправили на Кавказ, убедила девицу, что брак её с княжеским отпрыском – фикция. О деталях мне ничего не известно. Известно только, что она откупилась от Анны, и та уехала в неизвестном направлении под покровом ночи, а в имении пустили слух, что молодая княгиня скончалась в результате долгой и тяжёлой болезни. Вот так и стал Николай Васильевич вдовцом.

- Невероятно, - только и смог пробормотать Бахметьев. – Это что же выходит, что Вера Николавна – единственная законная наследница всего состояния Уваровых?

- Совершенно верно, - кивнул Ивлев. – Каким-то образом о том стало известно и Петру Родионовичу. Я более чем уверен, что смерть князя Уварова – его рук дело. Княгиня сумела здесь его обставить, да только за это и поплатилась.

- Теперь мне многое становится понятно, - задумчиво молвил Георгий Алексеевич, вспоминая события четырёхлетней давности, покушение на него самого. – Да только доказательств нет. Неужели придётся в Пятигорск за Карауловым ехать? – нахмурился он.

- Уверен, что господин Караулов очень скоро объявится в столице и попытается предъявить права на Покровское, - ответил Ивлев и, хлебнув остывший кофе, недовольно поморщился.

- Каким образом? – вздёрнул бровь Бахметьев. – Не думаю, что Одинцов его наследником сделал.

- Что стоит составить фальшивое завещание, особливо, когда некому его оспорить? – вздохнул Ивлев. – Для того и понадобилось Веру Николавну устранить. И тут вы ему на руку сыграли, - осуждающе глянул он на Бахметьева. – Не удивляйтесь, Георгий Алексеевич, молва и сюда докатилась. Доказать невиновность княгини Одинцовой – дело практически безнадёжное, - печально закончил он.

- Ежели я попрошу вас представлять интересы Веры Николавны в суде, коли таковой состоится, вы мне не откажете?

Ивлев помолчал некоторое время. Признаться, адвокат понимал, что, взявшись за заведомо проигрышное дело, он рискует своей репутацией, но подумав о том, какая судьба ждёт Веру, не смог отказать.

- Я возьмусь за это дело, Георгий Алексеевич, но сразу должен предупредить вас, что, действуя исключительно законными методами, мы ничего не добьёмся. Я много думал над тем, что произошло и, признаться, у меня есть повод опасаться и за свою жизнь. Пётр Родионович страшный человек и ни перед чем не остановится.

- Что вы предлагаете? – заинтересованно спросил Георгий, подозревая, что у адвоката имеется козырь в рукаве.

- Есть в этой цепочке одно слабое звено, - позволил себе улыбнуться Ивлев. – Тоцкий! Я имел счастие, - выразительно скривился он, - свести знакомство с сим господином, когда Пётр Родионович попытался оспорить завещание своей тётки. На редкость неприятный человек, - брезгливо добавил поверенный. – Думаю, он знает обо всём, и коли его припугнуть, как следует, или подкупить, может для нас стать ценным свидетелем.

- Я всё сделаю, - тихо отозвался Георгий.

- Но, Георгий Алексеевич, - переплёл пальцы в нервном жесте Ивлев, - я вам того не говорил…

- Безусловно, - улыбнулся краешком губ Бахметьев, прекрасно понимая, что коли хоть что-нибудь пойдёт не так, господин Ивлев откреститься от всего, не моргнув глазом, и от своих слов по поводу Тоцкого в первую очередь.

- Я сегодня же поеду к дознавателю по делу княгини Одинцовой и попытаюсь ознакомиться с материалами дела, - пожал на прощание графу руку Ивлев.

- Надеюсь на вас, - уже в дверях отозвался Георгий. – Что касается вашего вознаграждения, то я заранее согласен на любые ваши условия.

- Позже, ваше сиятельство, - вздохнул Ивлев, обдумывая с какой стороны подступиться к защите княгини Одинцовой.

У Георгия голова шла кругом после посещения адвоката. Удивление мешалось со злостью на Веру. Она не могла не знать мотивов Караулова, но промолчала, стало быть, не доверяет ему. Нежели и его посчитала охотником за состоянием? Мыль сия была столь неприятна, что Бахметьев остановился и несколько раз глубоко вдохнул морозный январский воздух, пытаясь укротить бушующий в душе гнев.

Облокотившись на парапет набережной Невы, Георгий закурил. Он сегодня ещё не был на службе, и Гейден ему этого так не оставит. До здания Главного Штаба было рукой подать. Затушив сигарету о гранит набережной, Бахметьев поднял воротник шинели и зашагал в сторону Дворцовой площади. Ему надлежало явиться к начальству с тем, чтобы начальник штаба определил его дальнейшую судьбу в том, что касается службы.

___________________________________

 » Глава 47

Глава 47




Дожидаться аудиенции у Гейдена Георгию пришлось в довольно тесной и тёмной приёмной несколько часов кряду. Таким образом, начальник штаба давал понять, что никто не смеет диктовать ему условия, и даже всемогущий Дашков* (вымышленный персонаж, прихоть и фантазия автора) не изменит его отношения к провинившемуся полковнику, несмотря на то, что пришлось пойти на уступки.

Алексей Николаевич – действительный тайный советник, гофмейстер и опытный царедворец при дворе имел довольно большое влияние, с его мнением считались, к его словам прислушивались, многие желали бы называть себя его друзьями, но не многие удостаивались подобной чести.

Перейти дорогу такому человеку отваживались единицы. Вот и Гейден не отважился, но дабы совсем уж не уронить себя в глазах сильных мира сего, отыгрался на крестнике Дашкова, графе Бахметьеве. Услышать после трёх часов ожидания из уст начальника Главного штаба, что его понижают в чине до поручика и переводят в младшие адъютанты, для Георгия Алексеевича стало неприятной неожиданностью. Карьера стремительно летела в пропасть. «Лучше бы удовлетворили прошение об отставке», - вздохнул он, понимая, что теряет позиции. Хуже и не придумаешь, его не отпустили, и довольно ощутимо щёлкнули поносу, давая понять, что от него самого мало что зависит. Служить теперь придётся с особым рвением, дабы хотя бы попытаться вернуть утраченное. Никто более не позволит ему пренебрегать делами, более не станут закрывать глаза на промахи и просчёты. Даже Вершинин, недавно произведённый в штабс-капитаны, теперь мог смотреть на него свысока. Новое назначение – плевок в лицо, и Бахметьеву оставалось только утереться, стиснуть зубы и продолжать служить Царю и Отечеству.

В тягостном настроении ехал он к своему крёстному, надеясь, что может быть, Алексей Николаевич порадует хорошими новостями. Собственно, хорошая новость была только одна: свидание с обвиняемой в убийстве супруга княгиней Одинцовой разрешили, но не ранее завтрашнего дня. В остальном же дела обстояли из ряда вон плохо.

Дело княгини отчего-то не спешили передать приставу по следственным делам, а адвоката к ней не допустили, озвучив совершенно неправдоподобную причину: дескать, во всей тюрьме не нашлось ни одного свободного помещения, где господин Ивлев мог бы побеседовать со своей подзащитной. Однако ж пообещали, к завтрашнему утру сей вопрос разрешить.

Залесский - жандарм, что взялся приводить в порядок дело княгини Одинцовой, прекрасно понимал, что времени у него нет. Коли он взялся добыть признание обвиняемой, идти следовало до конца, а не то, неминуемо полетят чьи-то головы и его собственная в том числе, раз уж он ввязался в эту историю.

На первый взгляд вина княгини была очевидна. Из показаний доктора, которые он изучил от первой до последней буквы, явственно следовало, что княгиня обращалась к нему с просьбой принести настойку опасного лекарства. По словам эскулапа, ранее он уже оставлял ей настойку в достаточном количестве и был весьма удивлён тем фактом, что она успела закончиться. Яд был обнаружен господином Куницыным в графине с вином в количестве многократно-превышающем смертельно-опасную дозу для человека.

К тому же наличие у княгини молодого любовника, того самого, что способствовал рассмотрению дела в Петербуржском суде присяжных, а не в Пятигорске, также весьма недвусмысленно указывало на её причастность к смерти князя Одинцова.

Оставалось надеяться, что минувшая ночь заставит несговорчивую арестантку переменить свою позицию. Залесский с самого утра приехал в Литовский замок и попросил привести княгиню в допросную. В ожидании молодой женщины, он прохаживался по тесному помещению, заложив руки за спину. Дверь отворилась, и тот же тюремщик, что приводил её на допрос вчера, втолкнул Веру внутрь, а сам поспешил ретироваться. От взгляда Залесского не укрылись глубокие, тёмные от запёкшейся крови царапины на лице надзирателя. Княгиня присела на край стула и опустила голову. Залесский молчал, разглядывая арестованную. Вчера женщина выглядела измученной, уставшей, а ныне, казалась совершенно сломленной. Устроившись за столом напротив, жандарм извлёк из кармана серебряный портсигар, щёлкнул крышкой и протянул его madame Одинцовой.

- Не имею дурной привычки, - отказалась Вера, впервые подняв голову и глянув в лицо Залесского.

На высокой скуле с левой стороны темнел огромный кровоподтёк, разбитая губа и потухший взгляд вызвали приступ острой жалости у Залесского: «Господи! Ну, зачем ей понадобилось убивать старика? Он бы и сам помер. Если судить по показаниям доктора, князь считался безнадёжным больным».

- Вера Николавна, такой женщине как вы не место в тюремных застенках, - убрал он портсигар, не решившись закурить в её присутствии, несмотря на снедавшее желание вдохнуть горький табачный дым.

- Видимо, моё место на каторге, - безжизненно обронила она.

Взгляд жандарма прошёлся по ней, отмечая разорванное на плече и расстёгнутое до талии платье, растрёпанные льняные локоны, капельку запёкшейся крови на мочке уха, как будто кто-то, не заботясь об аккуратности, снял с неё серьги. «А ведь серьги были», - подумалось ему, И притом довольно дорогие, насколько он запомнил.

- Ну, почему же сразу на каторге? – забарабанил он пальцами по столу. – Обвинительный приговор вам ещё никто не вынес.

- Вы вынесли, - пристально глядя ему в глаза, зло отозвалась Вера. – Вы вынесли мне обвинительный приговор. Вы не желаете верить в мою невиновность.

- Для того у меня есть все основания, - парировал он. – К чему вам отпираться? Сознайтесь в содеянном и оправитесь дожидаться суда под домашним арестом, - посулил он.

Вера тяжело вздохнула. Не осталось никаких ни моральных, ни физических сил и далее терпеть подобное обращение. Содрогнувшись от воспоминания о том, что произошло с ней накануне в одиночном каземате, Вера быстро перекрестилась. Ещё одной такой ночи ей не пережить. Она либо наложит на себя руки, либо сойдёт с ума. После вчерашнего ей уже не верилось в то, что когда-либо она сможет покинуть эти застенки, но самыми страшными стали мысли о том, что Жорж просто бросил её здесь на произвол судьбы, возможно, испугавшись, что она утянет его за собой на самое дно.

- Что я должна написать? – сдалась она.

Главное выбраться отсюда, как можно скорее. О том, что будет после, она старалась не думать. Залесский положил перед ней чистый лист бумаги, перо и пододвинул чернильницу.

- Пишите, - остановился он за её плечом.

Вера послушно выводила слова, что ей диктовал жандарм, понимая, что оговаривает себя, что её признание несёт угрозу не только ей, но и Георгию. Пока она писала, взгляд Залесского не отрывался от синяков на тонком запястье. Он не хотел думать о том, что заставило её так быстро сдаться, но воображение помимо воли рисовало ему жуткие картины, и расцарапанная рожа надзирателя служила тому убедительным подтверждением. Закончив писать, Вера поставила свою подпись и, не глядя более на бумагу, подвинула её жандарму.

- Когда меня выпустят? – тихо поинтересовалась она.

- Сегодня вас заберут отсюда, - ответил Залеский, складывая полученное признание в папку с остальными материалами дела.

Вера поднялась со стула, приложив руку к невыносимо ноющей пояснице, и отвернулась к зарешеченному оконцу. Глаза Залесского широко распахнулись. Теперь, когда она стояла, причина, по которой платье её оставалось расстёгнутым, стала совершенно очевидной.

- Как давно вы в тягости? – сорвалось у него с языка.

- Какое это имеет значение? - повернула голову на звук его голоса Вера.

Залесский отвёл взгляд, сделалось не по себе.

- Оставайтесь здесь. Я должен отдать все необходимые распоряжения, дабы вас выпустили под домашний арест, - обронил он и стремительно вышел за дверь. Обшарив взглядом коридор, он увидел того, кого искал. В несколько шагов преодолев расстояние отделяющее его от тюремного надзирателя, он с размаху ударил того в челюсть.

- Я приказал лишь припугнуть её? – прошипел он обескураженному тюремщику. – Ты что это себе позволяешь?

- Ваше благородие, - схватился за лицо надзиратель, - да я только потискал её малость. Вы ж получили, чего хотели?

- Пшёл прочь, - оттолкнул его с дороги Залесский.

На душе кошки скребли, и, сознавая, что поступил, как самый последний мерзавец, не испытывал удовлетворения от того, что его миссия успешно завершилась и нынче дело можно передавать следователю.

Оставшись одна, Верочка принялась ходить из угла в угол по тесному полутёмному помещению допросной. Казалось, время остановилось. Она не помнила уже сколько раз обошла вокруг стола, не спуская глаз с тяжёлой дубовой двери, в ожидании момента, когда можно будет покинуть эти стены. «Господи, как долго!» – раздражённо вздохнула она, опускаясь на стул. Ответом ей стало громыхание засова с наружной стороны двери. Она ожидала увидеть жандарма, что пообещал выпустить её под домашний арест, но на пороге появился Георгий. Вера медленно поднялась, но вместо того, чтобы шагнуть ему навстречу, как того ждал, Бахметьев, отошла в самый дальний и тёмный угол.

- Георгий Алексеевич, я уж думала, вы забыли обо мне, - глухо произнесла она, стараясь не смотреть ему в глаза.

- Откуда такие мысли? – сглотнул ком в горле Георгий.

Не дождавшись ответа, он шагнул в помещение и повесил на спинку стула, принесённую с собой бобровую шубу.

- Мне стало известно, что вас отпускают под домашний арест, - не сумев скрыть разочарования в голосе, произнёс он.

Бахметьев прекрасно понимал, что поводом к такому смягчению условий заключения послужило признание княгини в убийстве собственного мужа.

- Вера, зачем ты оговорила себя? – тихо спросил он.

Верочка отвернулась к стене. Горькие слёзы навернулись на глаза. Заподозрив неладное, Георгий в два шага оказался рядом и, подхватив под локоток, вытащил из тёмного угла, к тому месту, куда падал свет из крохотного оконца. Приподняв рукой её подбородок, Бахметьев со свистом втянул воздух, сквозь стиснутые зубы. Опухшая щека, на тонкой шее темнели следы чужих рук и губ, синяки на запястьях, разорванное платье.

- Кто? – выдохнул он. – Кто посмел?!

Вера ударила его по руке, удерживающей её лицо ближе к свету, и отвернулась, пряча слёзы, всё-таки покатившиеся по щекам.

- Ты опоздал, Жорж! Довольно мучить меня!

- Прости, - взяв шубу со спинки стула, он накинул её на плечи Веры. – Идём, - протянул он ей руку.

Проигнорировав протянутую ладонь, Вера вышла в коридор. Отделившись от стены, к ней шагнул надзиратель, протягивая, завязанные в узел, вещи, оставленные ею в камере. В этот же узел он затолкал серёжки, испугавшись, что его обвинят в воровстве.

С арестанткой этой всё было непонятно. Вот и сейчас, узнав, что её выпускают из Литовского замка, тюремщик едва не сошёл с ума от страха. Он более не был уверен в своей безнаказанности. Да, его благородие, приказал лишь припугнуть строптивицу, а он не совладал с собой, когда увидел её на полу. Никогда ещё столь красивая и ухоженная женщина не попадала ему в руки, вот и взыграла похоть. А может не только похоть, но ещё и давно подспудно тлеющая в нём ненависть к привилегированному дворянскому сословию. Оттого захотелось растоптать, унизить, что он и сделал самым бесчеловечным способом, покусившись на добродетель этой холёной барыньки, воспользовавшись тем, что отпор дать она ему не могла.

Вера отшатнулась от него, оттолкнула протянутый узелок, и брезгливо подобрав юбки, бегом устремилась прочь по длинному коридору, даже не понимая, куда бежит. Шуба упала с плеч, и Георгий остановился, дабы поднять её. Выпрямившись, он встретился взглядом с тюремщиком, так напугавшим Верочку. Свежие царапины на лице последнего и бегающий испуганный взгляд выдали того с головой. Пристальное внимание его сиятельства внушило надзирателю ещё больший ужас. Граф ничего не сказал, лишь перебросил шубу через плечо и поспешил догнать княгиню Одинцову.

Вера заговорила только тогда, когда экипаж выехал за ворота Литовского замка:

- Отвези меня в Покровское, - не глядя на Георгия попросила она.

- Не могу, - вздохнул он. – Тебе запрещено покидать пределы Петербурга.

- Мне негде остановиться в столице, - плотнее запахнувшись в шубу под его пристальным взглядом, заметила она. – Куда ты меня везёшь?

- На Литейный, - отозвался Георгий. – Ко мне.

Вера прикрыла веки, сил возражать и спорить совершенно не осталось. «К нему, так к нему, лишь бы подальше от этого ужасного места, от тёмных зловонных камер, от их обитательниц, от надзирателей и жандармов». Никого не хотелось видеть, Бахметьева в особенности, ибо после произошедшего его тяжёлый пристальный взгляд был просто невыносим.

Вскоре холёная четвёрка лошадей, запряжённая в экипаж с фамильным гербом графов Бахметьевых, остановилась у парадного дома на Литейном. Георгий вышел и помог выбраться на улицу Вере. Madame Одинцова, игнорируя любопытный взгляд швейцара, вошла в распахнутые перед нею двери и застыла на лестнице. Георгий Алексеевич подал ей руку, и она, не зная, куда идти дальше, нехотя вложила поцарапанные с обломанными ногтями пальцы в его ладонь. У порога большой квартиры их встретил дворецкий. Он что-то принялся тихо говорить графу, и с каждым словом слуги, лицо Бахметьева всё больше мрачнело. Вера устало прислонилась к стене, не понимая, отчего Жорж не торопится войти внутрь и стоит в передней. Впрочем, вскоре причина заминки стала ей понятна.

- Жорж! – послышалось из гостиной. – Это ты, mon cher?

Графиня Бахметьева собственной персоной выплыла в просторный коридор. Её изучающий взгляд остановился на Верочке. В этой оборванной растрёпанной женщине Лидия Илларионовна с трудом признала бывшую гувернантку Уваровых. Повернувшись к сыну, madame Бахметьева, не стесняясь присутствия Веры, заговорила тоном, весьма далёким от учтивости.

- Георгий Алексеевич, вы, верно, разума лишились, коли эта женщина находится здесь? – вздёрнула она бровь точно так же, как это делал сам Георгий, в моменты сильнейшего негодования.

- Я тоже рад вас видеть, maman, - вздохнул Бахметьев. - Смею напомнить, что вы находитесь в моём доме, а потому попрошу вас уважать всех, кто находится под моей крышей.

Желания припираться с матерью не было. Голова раскалывалась от тягостных мыслей.

- Я не останусь с ней под одной крышей, - упрямо поджала губы графиня.

- Я вас не держу, - указал глазами на дверь Георгий.

Графиня побледнела, потом лицо её пошло красными пятнами. Нечленораздельные звуки срывались с её губ, но она так и не нашлась, что ответить сыну на столь возмутительное заявление.

- Вы правы, madame, - вмешалась в ссору между матерью и сыном Вера. – Мне здесь не место.

Она развернулась, чтобы выйти, но от усталости, голода, а может и не только потому, голова её закружилась, и она тяжело осела на руки Георгию.

- После, madame, - раздражённо взглянул на мать Бахметьев. – Ежели в вас есть хоть капля сострадания, велите вызвать врача.

- Bien, - растерянно обронила графиня и жестом подозвала лакея, велев тому оправляться за доктором, чьими услугами пользовалась она сама, бывая в столице.

Георгий перенёс Веру в свою спальню, так как опочивальню для гостей заняла его матушка. Графиня вошла следом за ним и склонилась над молодой женщиной, пребывавшей в небытие.

- Что с ней, Жорж? Отчего она в таком виде?

- Вы полагаете, побывав в тюрьме, она должна выглядеть иначе? – зло отозвался Георгий.

- В тюрьме?! – ужаснулась графиня. – Юрочка, милый мой, во что ты ввязался на этот раз? До меня дошли ужасные вести, и я сразу поспешила к тебе.

- Это длинная история, maman. Могу я просить одолжить Вере Николавне что-нибудь из одежды?

- Разумеется, - нахмурила идеально очерченные брови графиня. – Я позову мою камеристку, а ты пока всё мне расскажешь, - потянула она его за рукав сюртука.

- Я останусь здесь, покамест Вера Николавна очнётся, - высвободив рукав из пальцев матери, ответил Георгий.

___________________________________

Здравствуйте! Очень нравится Ваш роман. Добавьте, пожалуйста, в блог.

Добавьте в блог пожалуйста)

Заморская Алина, Camelia, добро пожаловать, всех добавила.
___________________________________