Сборник "И жизнь, и чувства, и любовь..."

Ксанта, Даша, спасибо, девочки! Очень рада, что понравилось!!!
___________________________________

 » Небесная звезда

Всем доброго времени суток!
Спасибо, что заглянули! Решила выложить небольшой законченный рассказ,
где немного и о море, и о моряках/пиратах, и о любви, конечно же
Надеюсь, Вам понравится!
Если кто хочет, рассказ можно прочитать и в блоге

Помнится, эту историю я услышал от одного старика, вроде бы его звали Хмурый Билли. Не знаю, почему, но именно так его называли все постояльцы таверны «Якоря», что была близ пристани в Нью-Провиденсе. Одно время и я входил в их число, так как работы не было, а гавань была пуста, как бутылки по вечерам в трактирах. Вот и проводил я время как мог: днем — скрываясь от жары в тавернах, вечерами — слушая в них всякие россказни и байки, а ночью — спав под открытым небом у самой пристани, если силы не позволяли доползти до своего маленького и покосившегося домика.
В тот вечер в таверне было особенно шумно, буквально было не протолкнуться. Наконец-то прибыл корабль, и весь его экипаж и жители весело отмечали его приход и живо вслушивались во все, что говорили моряки и их капитан. Я делал то же самое и внимательно приглядывался к этому серьезному и строгому мужчине, так как намеривался завтра же отправиться к нему, чтобы просить взять меня на корабль.
Мистер Дэвидсон, так представился капитан судна, заказал еще по кружке для всех своих ребят и его поддержали радостными выкриками и смехом. Как раз в этот момент дверь таверны открылась, и внутрь зашел старина Билли своей неспешной хромой походкой, вызывая интерес и даже насмешки. Как мне было известно, этот старик жил на острове всю свою бедную жизнь, но знал он столько разных историй, что порой я в этом сомневался. Он был интересным собеседником, но порой казался несколько сумасшедшим. Но это скорее сказывался его возраст и количество выпитого рома.
Как и я, многие обернулись и посмотрели на вошедшего. Хозяйка таверны, пышная, но весьма привлекательная женщина, когда-то оставшаяся вдовой, открыла новую бутылку и сразу же налила старику полную кружку. Билли прошаркал к стойке, взял сою порцию, перекинулся парой слов с хозяйкой и оглядел таверну взглядом, выискивая себе свободное место.
– Я уважаю старость, поэтому приглашаю тебя к нам за стол! – вдруг послышался глубокий голос капитана. – Иди к нам, старина, представься и раздели с нами эту еду и выпивку! – он махнул своей широкой ладонью, гостеприимно подзывая к себе. Дэвидсон кивнул своим матросам, и пара людей встала, чтобы пододвинуть еще одну скамью к столу.
Билли хмыкнул и улыбнулся. На лице его появилась сеть множества морщин. Он поднял свою кружку в знак приветствия и согласия и направился в их сторону.
Когда он сел за стол, то назвал свое имя — ни какое другое, кроме Хмурого Билли. Капитан поинтересовался, почему именно так его зовут, но старик сделал глоток и уклончиво ответил, что и сам не знает.
Тут зашел разговор о том, откуда плыл корабль прибывших, что они видели и кто видел их. Они называли себя морскими волками, храбрецами, и признавали лишь одну родину — сам Океан. Жесткими, но справедливыми со своими врагами. Все посетители с огромным вниманием слушали рассказы капитана, его боцмана и, затаив дыхание, ждали развязки той или иной истории. Я тоже имел честь узнать много интересного из их уст, хотя некоторые моменты смел ставить под сомнение. Конечно же, я не выказывал этого вслух, а молча оставлял при себе.
Когда же уже было за полночь, на улице была глубокая и черная как угли в камине ночь, поднялся вдруг такой ветер, что все забеспокоились, как бы ни буря пришла в их края. Все знали, какой непредсказуемой может быть погода в этих местах, и ожидали ее сюрпризов в любой момент.
Хозяйка плотнее закрыла дверь и пошевелила догорающие поленья в камине, сказав, что скоро придется всем выпроваживаться из ее заведения. На это раздался гул неудовольствия, в особенности моряков, так соскучившихся по суше и долгих посиделках за доброй кружкой. Но капитан Дэвидсон поднял руку, и все замолчали, даже те, кто не входил в его экипаж.
– Раз хозяйка так говорит, значит, мы не будем составлять ей проблем. К тому же завтра нам нужно приняться за работу, ребята, корабль нельзя оставлять надолго. – На это послышалось одобрение, никто не смел перечить своему командиру. После чего Дэвидсон обратился к Хмурому Билли. – Что же, старина, ты весь вечер молчишь? Ты производишь впечатление повидавшего жизнь человека, расскажи и ты нам что-нибудь напоследок.
Старик почесал свою седую бороду и ухмыльнулся.
– Хм, да что могу я сказать-то? Уж память моя не та да все смешалось в голове.
– Брось, Хмурый Билли, ты каждый вечер что-нибудь да рассказываешь, так сделай это и сегодня! – послышалось из зала.
– Да, давай, старина! – поддержали остальные.
– Что же, припомни же хоть что-то, – хмыкнул капитан, однако тон его был серьезен. Старик оглядел своими серыми глазами окружавших его людей, прищурился на мгновение, и снова повернулся к капитану.
– Знаю я одну историю, мистер Дэвидсон. Вы — человек, много раз ходивший в море, наверняка где-нибудь, да слыхали о ней. Но я все же расскажу, – проговорил он, чуть наклоняясь вперед и крепче обхватывая свою кружку, трижды наполнявшуюся за вечер.
Я придвинул свой стул поближе и стал внимательно вслушиваться в его слова.
– Душа моряка свободна так же как ветер, что наполняет паруса корабля, но в отличие от него, эту душу можно пленить. И пленить ее может только женщина.

… Это было примерно лет пятнадцать назад, в 1637, или может быть в 1638 году на острове Барбадос. Лето, как и подобало, выдалось жарким, и порой только ветер с моря спасал положение, принося с самого далека синевы свежесть океана.
Потому Катарина так любила прогуливаться по пристани, глядя на волны, слушая их шум и подставляя лицо морским брызгам и ветру. В такие момент она даже не замечала бурчания старухи-камеристки, вечно ее сопровождавшей. Она просто наслаждалась моментом.
Катарина Хидстоун была дочерью весьма зажиточного плантатора, который так любил выставлять себя человеком из богатейшего рода Англии, хотя таким и не являлся. Однако, прожив на острове большую часть своей жизни, смог заслужить уважение и почет влиятельного хозяина плантаций сахарного тростника. Его жена давно покинула его, отправившись в более лучшее место, к своим предкам, оставив дочь полностью на попечение отца. Так Катарина и росла, ни в чем не нуждаясь и не смея жаловаться на строгий и порой жестокий характер отцы. Нет, на ней он его не проявлял, зато часто отыгрывался на других людях, попадавшихся под руку. Он вел свои дела не со всеми капитанами, которые могли предоставить ему свои услуги, тщательно присматриваясь к человеку, к его внешности и манерам. Впрочем, он вел себя так со всеми, и что греха таить: были в его жизни случаи, когда лишь из-за мелкой, но личной неприязни Томас Хидстоун подставлял людей так, что те проклинали день своего знакомства с ним.
В том месяце Хидстоуну везло. Плантации дали хороший урожай, а продажи его принесли большую прибыль. К тому же на Барбадос совсем недавно явился сын губернатора, с которым Хидстоун имел весьма приятельские отношения. Но вскоре он надеялся сменить их на более тесные, семейные – ведь Катарина уже выросла и стала красивой молодой девушкой.
Так Томас помышлял выгодно пристроить не только свой товар, но и дочь, улучшив свое положение в местном обществе и иметь хорошие перспективы в будущем. Правда делиться своими мыслями и делами с кем-либо он не привык, а потому даже Катарина не думала о подобном.
Но именно тогда, когда Хидстоун был полностью доволен жизнью и готовился к чему-то лучшему, в порт зашел незнакомый двухмачтовый бриг. Корабль, надо заметить, был в плачевном состоянии, и как он дотянул до гавани, было для некоторых загадкой. Другие же живо разглядывали сломанную фок-мачту, кое-как заштукованную пробоину в правом борту и жалкие остатки парусов, на последнем издыхании трепещущих на теплом ветру. Экипажу брига поистине повезло, что он смог дойти до Барбадоса, и это счастье было написано на лицах первых моряков, спустившихся с него по трапу.
Катарина тоже заинтересовалась новоприбывшими англичанами и направилась в ту сторону, где уже собралась толпа зевак. Камеристка ворчала, что им не нужно туда идти, что там полно грубых мужчин, но девушка предпочла, как часто это делала, не слушать ее. Она вглядывалась в образ корабля и представляла, через что ему довелось пройти. Ей хотелось подойти ближе и расспросить об этом каждого его члена экипажа. Но оставалось только с волнением наблюдать за происходящими на палубе действиями и надеяться, что услышит историю корабля от слуг в доме, так любивших разносить сплетни.
Перескакивая взглядом с одного человека на другого, Катарина сразу обратила внимание на одного молодого матроса, стоящего на марсовой площадке. Он был высоким, подтянутым и гибким, на руках его и груди выступали твердые мышцы, что говорило о его выносливости, проворстве и силе. Он был одет только в черные бриджи до колен, поддерживаемые кожаным поясом с серебряной бляшкой. Стоял и сверху наблюдал за работой остальных членов команды, держа в руках подзорную трубу.
Пока Катарина пыталась разглядеть его лицо, юноша сложил подзорную трубу, повесил себе ее на шею, ловко перемахнул через ограждения «вороного гнезда» и спрыгнул на рей. Ловко преодолев расстояние до вант он, цепляясь за них, быстро спустился вниз и приземлился босыми ногами на палубу.
Юноша обернулся лицом, и Катарина на пристани шагнула вперед, от любопытства вытягивая шею и вставая на цыпочки. Ожидание ее не разочаровало. Загорелое лицо его отличалось мужественными чертами, глаза с прищуром внимательно следили за действиями матросов. Выгоревшие на солнце волосы имели темно медный оттенок и были подвязаны сзади простой бечевкой.
Он поднес пальцы к губам и свистнул, так громко, что Катарина наморщила свой хорошенький носик. Однако на лице ее появилась задорная улыбка.
– Поторапливайтесь, ребята! – услышали на пристани его голос. В нем слышалась строгость, и одновременно дружеское отношение к людям, с которыми он провел долгое время. – Поторапливайтесь, иначе мы так до вечера не разгрузимся и пойдем ко дну прямо здесь!
– Милочка, почему вы так смотрите туда? – до плеча Катарины дотронулась старческая рука ее компаньонки. – Право, не прилично так...
– Он такой красавец... – мечтательно прошептала девушка, не слушая ворчания пожилой дамы.
– Что-что? О чем это вы, милая? – компаньонка слегка трясущейся рукой подняла с груди монокль на цепочке и вставила себе в левый глаз. – Фи! Матросня! Пойдемте, дорогая, нечего приличной леди здесь делать. – Компаньонка взяла девушку под руку и потянула за собой. – Я слышала, у миссис Мэгройф появились новые ткани. Нам обязательно нужно их увидеть!
Она тянула Катарину, а та все смотрела на молодого моряка, чем-то увлекшего ее юное и чистое сердце.
На следующий день за завтраком отец сказал Катарине, что губернатор ждет их этим вечером на ужин, где так же будет присутствовать его сын и приезжий гость — уважаемый губернатором капитан торгового судна.
В мыслях Катарины возник образ того молодого моряка, и на ее щеках разлился румянец. Она поспешила глотнуть свежевыжатого сока и спросила отца, чтобы отвлечься:
– А что за капитан? Вы его знаете?
– Лично мы будем представлены только сегодня вечером. Но господин губернатор говорил мне о нем и отзывался самым лучшим образом, – кивнул отец. – Что ж, посмотрим, что это за человек.
На том их утренний разговор закончился. Катарина провела день за своими обычными занятиями: музицировала, читала вслух с компаньонкой французские пьесы, одобренные отцом, ответила на пару писем подруг, находящихся в Старом Свете.
К назначенному часу Катарина с отцом въехали в своем экипаже во двор губернаторского особняка.
Губернатор встретил их радушно, как подобает встретить полезных людей. Обществом Катарины сразу же завладел его сын Генри, скоры на комплименты и льстивые речи. Она улыбалась ему, кивала, а сама думала о том, как ей хочется поскорее вернуться домой.
Но стоило девушке войти в гостиную, как сердечко ее забилось быстрее, и пришлось крепче ухватиться за руку сопровождающего ее Генри.
Присутствующие в комнате мужчины поднялись. Один из них был вдвое старше второго, но черты лиц обоих были очень схожи, из чего можно было сделать вывод, что они приходятся друг другу близкими родственниками.
– Господа, позвольте вас представить, – взмахнул рукой губернатор. – По обе стороны собрались мои друзья, я рад вас видеть всех вместе, – улыбнулся он.
Его сын бросил слегка насмешливый, как показалось Катарине, взгляд в сторону двух других гостей.
– Сэр Томас Хидстоун, многоуважаемый плантатор Барбадоса, – одобрительно улыбнулся губернатор, – и его прелестная и единственная дочь — мисс Катарина. И мистер Уэйд, капитан прибывшей вчера «Небесной звезды» со своим сыном — Кристофером.
Катарина сделала глубокий вдох. Кристофер был тем самым моряком, на которого она обратила внимание, кто вызвал в ней странную бурю эмоций и живой интерес.
Одетый в новый костюм, отвечающий последней моде Лондона, как и его отец, Кристофер выглядел в ее глазах повелителем морей, вернувшимся на сушу, чтобы рассказать о своих странствиях.
Гости приветствовали друг друга, и когда Кристофер взял руку Катарины в свою ладонь, чтобы поцеловать, ее словно бросило в жар.
– Рад нашему знакомству, мисс Хидстоун, – произнес он, улыбаясь.
И в этот момент Катарине показалось, что она окончательно пленена им. Она улыбнулась в ответ, и на щеках ее вспыхнул румянец.
– И я рада, – тихо и застенчиво сказала она, отчего улыбка Кристофера стала еще шире.
Весь вечер молодые люди не сводили с друг друга глаз, и только их общее не желание, чтобы это заметил кто-нибудь еще, заставляло отводить взгляды и мечтать о будущих, принадлежащих только им двоим.
Ужин прошел быстро, а Катарине вдруг захотелось, чтобы он длился вечность. Светлое чувство окутало ее сердце, и казалось, что Кристофер испытывает то же самое.
Они распрощались, не сказав друг другу ни слова, но в глазах их было гораздо больше, чем они могли бы выразить.
Прошло два дня, и не было ни минуты, в которую Катарина не вспоминала бы Кристофера Уэйда. Камеристке уже надоело возвращать девушку на землю, вырывая из ее грез, но на все расспросы, о чем же можно так думать, Катарина отмахивалась и загадочно улыбалась.
Каждый вечер перед сном она подолгу смотрела в сторону порта, сев у окна спальни и мечтательно глядя на звезды.
И на третью ночь после ужина у губернатора, ее мечта сбылась: сидя у окна, Катарина вдруг услышала, как кто-то внизу явно пытается пробраться через сад. Вначале она испугалась, но будучи девушкой любопытной, осмелилась спросить:
– Кто здесь? – она крепко сжала руками подоконник и вытянула шею, чтобы разглядеть неизвестного гостя.
Ей никто не ответил, но звук шагов продолжился. Человек, отмахиваясь от назойливых насекомых и душистых веток кустов и деревьев, все ближе подходил к стене под ее окном.
– Кто здесь? Говорите, иначе я позову слуг! – настойчивее произнесла Катарина, однако, не повышая голоса.
– Не нужно, слуги здесь будут лишними, – послышался приятный мужской голос, и сердце девушки сладко замерло. – Это всего лишь я, Кристофер Уэйд. Пришел, в надежде, что вы еще не забыли меня, милая Катарина.
Гость вскинул голову кверху, и девушка разглядела его лицо. Это действительно был Кристофер. Он улыбался ей, и Катарина не смогла не ответить на эту улыбку. Рука ее сама потянулась вниз.
– Что вы здесь делаете, Кристофер? Как оказались тут? Если вас увидят…
Молодой человек приложил палец к губам, призывая ее к тишине, и ловко взобрался на дерево, росшее рядом с домом и своими ветвями тянувшееся к окну ее спальни. Катарина даже не ожидала, что он так окажется так близко от нее.
– Я пришел, чтобы увидеть вас, милая Катарина, – прошептал он с улыбкой на губах.
Девушка смущенно отвела глаза.
– Отец будет в ярости, если узнает, что вы так… приходили сюда, – так же тихо ответила она.
– Расскажите ему, если хотите. А хотите: я сам пойду к нему, – смело заявил Уэйд. – Но не прогоняйте сразу, позвольте насладиться вашим обществом.
Катарина вскинула на юношу глаза и тут же почувствовала его нежное прикосновение к своей щеке.
– Скажу вам честно: я рада, что вы здесь, – призналась девушка, и глаза Кристофера заблестели от счастья.
Так, день за днем, молодые люди стали тайно встречаться и проводить вечера и ночи в беседах, в неловких прикосновениях и легких поцелуях, которые Кристофер запечатлевал на ее руках и лице.
Они влюблялись все сильнее, и, проведя друг с другом всего лишь неделю, им казалось, что знакомы они с самого рождения, а то и больше, ‒ так как могут соединять сердца только Небеса.
Все это время Катарина боялась, что о их встречах узнает ее камеристка, а значит, и ее отец. Она даже представлять не хотела, что тогда будет. Но отказаться от своих чувств к Кристоферу не могла. Когда же Кристофер сам предложил прийти к ним однажды и проявить себя перед ее отцом, Катарина пришла в ужас от этой идеи и запретила ему даже думать о таком.
– Отец убьет тебя, если узнает, что мы виделись все это время!
– Он и не узнает, если ты не хочешь. Я всего лишь приглашу тебя…
– Нет! – не дала Катарина договорить. – Он не позволит, ты не знаешь его, – она покачала головой, и взгляд ее наполнился грустью.
Однажды Кристофер так же явился к ней в комнату, как и в первую ночь. Катарина впустила его в спальню, хотя и понимала, что ведет себя неприлично, не так, как подобает леди и благовоспитанной девушке. Но что поделать, ‒ этому человеку она доверяла, ее влекло к нему, и влюбленность застилала разум и глаза.
– У меня есть для тебя подарок, – сказал Кристофер, стоило ему бесшумно перебраться через окно. – Подойди ближе, Катарина.
Девушка, сильнее натянула кружевную шаль на плечах, и, закусив нижнюю губу, сделала несколько шагов вперед.
Кристофер ласково улыбнулся, не спеша зашел девушке за спину и коснулся ее волос, забранных на затылке. Катарина вздрогнула и прикрыла глаза. Кровь прилила к ее щекам, и в ногах появилась слабость.
В следующую секунду ее шеи коснулось прохладное ожерелье с тяжелым кулоном, ‒ Катарина не сразу поняла, что это, а когда взглянула и взяла в руки, обернулась и удивленно посмотрела на Уэйда.
– Морская звезда? – Она была желтоватого оттенка, казалась прозрачной, и гладкой на ощупь.
– Ненастоящая, конечно, – смущенно улыбнулся Кристофер. – Я… сделал это для тебя. Это – топаз, в странах Востока, где мы бывали с отцом, этот камень считают возвращающим надежду, а мы, моряки, – и Кристофер усмехнулся, – считаем его своим амулетом.
– Правда? – заинтересованно спросила Катарина, разглядывая украшение.
– Да, – протянул Кристофер, – он будто может усмирять бури во время плавания. Не спрашивай, каким образом, – он снова усмехнулся, а потом уже серьезнее посмотрел на девушку. – Тебе нравится?
Катарина подняла на него глаза, и в этот момент лицо ее озарила жемчужным светом луна. Она показалась Кристоферу самой красивой девушкой, ночной феей, морской девой…
Он приблизился к ней и поцеловал, мечтая, чтобы эта ночь никогда не кончалась, ибо уже завтра вечером их корабль должен был отплывать.
– Завтра я не приду. И послезавтра тоже. Я уезжаю, Катарина, – прошептал он, прислонившись лбом к ее лбу. Он вытащил шпильки из ее волос, и они каскадом рассыпались по хрупким плечам.
– Уезжаешь? – она широко распахнула глаза, взглянув ему в лицо.
Кристофер молча кивнул.
– Почему ты не сказал раньше? – Катарина отшатнулась от него. – Почему так скоро?
– Отец завершил здесь все дела, корабль зафрахтован, – глухо ответил Кристофер, с грустью глядя на девушку.
Она отвернулась. Сжала в руках подарок и вспомнила о надежде, которую он мог подарить.
– Ты… вернешься?..
Кристофер тихо подошел к ней и обнял за плечи.
– Только к тебе, – прошептал он ей на ухо. – И только за тобой.
Она до самого последнего момента не решалась прийти на пристань, чтобы проводить корабль Уэйдов в долгое плавание, да и не могла она вырваться из-под строгого присмотра своей камеристки и вечно снующих по дому слуг. Но сердце тянуло, и ей нестерпимо хотелось увидеть его в последний раз. В последний, ибо что-то подсказывало ей, что вместе они все равно не будут, ни смотря на обещания Кристофера.
Катарине удалось все-таки незаметно выскользнуть из дома и добраться до порта. Не решаясь подходить ближе, она из-за угла, спрятав себя в плаще, наблюдала, как последние моряки поднимаются по сходням на «Небесную звезду», видела, как капитан Уэйд стоит на квартердеке, а Кристофер… Его она не видела нигде. Искала глазами, судорожно вдыхая вечерний воздух, насыщенный самыми разными запахами, и чувствуя, как к горлу подкатывает комок от внезапно нахлынувших эмоций.
И вдруг – вот он! Она заметила, как гибкая фигура младшего Уэйда взбирается по вантам, как ловко и легко он поднимается вверх… и останавливается.
Кристофер обернулся, будто что-то почувствовав, и через расстояние, разделявшее двух влюбленных, их взгляды все же встретились.
Катарина сквозь слезы улыбнулась, сжимая в ладони морскую звездочку, подаренную им. «Этот камень дарит надежду», – сказал Кристофер, и она верила ему.
Но не видела в тот момент Катарина другого человека, который вместе с ней наблюдал отплытие корабля.
Генри, сын губернатора, безынтересно смотрел, как наполняются ветром паруса, и обдумывал свой разговор с отцом и мистером Хидстоуном, состоявшийся двумя днями раньше. И хоть он не был в восторге от него, но предвкушение нового его забавляло. И когда, обернувшись, он случайно заметил кутавшуюся в плащ хрупкую фигурку, она показалась ему знакомой. Удивившись, Генри узнал ее и, медленно переведя взгляд на отплывший корабль, вдруг хитро улыбнулся.
«Пускай простится», – подумал он. – «Глупая наивная девочка… Скорее забудь о нем».
На следующий день в доме Хидстоунов разразилась страшная ссора. Плантатор пригласил к себе свою дочь, чтобы сообщить приятнейшую, по его разумению, новость ‒ она выходит замуж за сына губернатора. К большому счастью Хидстоуна этот союз был одобрен обеими сторонами, и вскоре о нем будет объявлено.
Катарина же была в ужасе. Что только она не говорила своему отцу, как ни умоляла родителя, как ни упорствовала, что не выйдет за Генри, Томас Хидстоун оставался непреклонен. Более того, от неблагодарности дочери он пришел в ярость и велел запереть в ее же комнате, дабы одумалась.
Долго Катарина лила слезы, уткнувшись в подушку, вспоминала милого сердцу Кристофера и молила Господа, чтобы избавил он ее от ненавистного брака. Она и не заметила, как уснула в своем горе, а, проснувшись поздним утром, встала с зародившейся в голове совершенно безумной для девушки идеей.
Уговорив одну из служанок, с которой была более всего близка, чем даже с камеристкой, она велела той наведаться в порт и договориться с рыбаками, которые сегодня же ночью смогли бы выйти в море. Служанка сделала, как ей приказали, и вернулась с хорошими новостями ‒‒ она нашла подходящих людей.
Собрав немного вещей, все свои драгоценности, Катарина с помощью все той же прислуги под покровом ночи выбралась из дома и помчалась в порт. Ей стоило получаса самой уговаривать рыбаков, потому как, увидев, что за пассажир хочет их нанять, они стали отказываться и качать головами.
– Это моя последняя надежда, прошу вас, господа, – просила девушка, протягивая им свои серьги из драгоценных камней. – Тот корабль, что ушел вчера, он не должен далеко уйти… Мне необходимо на него попасть!
В глазах ее стояли слезы, и черствые на вид рыбаки не смогли не поддаться ее уговорам. Сказали, однако, что если завтра, крайний срок, к вечеру, они не увидят на горизонте «Небесную звезду», то возвратятся домой и никакие умаления не убедят их в обратном.
Катарина, счастливая от того, что скоро вновь сможет увидеться с Кристофером, взобралась в рыбачий баркас, и ночной ветер быстро погнал его по волнам в сторону ушедшей «Небесной звезды».
Об ее отсутствии в доме Хидстоуна узнали утром, и это поставило всех с ног на уши. Отец девушки кричал что есть мочи, чтобы дочь немедленно нашли и приложили для этого все усилия. Он тут же явился к губернатору и заявил о похищении Катарины, так как ему и в голову не могло прийти, что дочь сбежала сама.
К вечеру губернатору, его сыну и Хидстоуну удалось узнать от смертельно напуганных допросом местных рыбаков, что девушка, похожая по описанию на Катарину, просила их переправить ее на отплывший накануне корабль. Рыбаков бросили в темницу, а трое мужчин, кипящих от гнева, решали, как лучше поступить.
– Это все он, тот сопливый мальчишка, сын капитана Уэйда! Вскружил ей голову, а потом увез, грязный разбойник! Мерзавец! – кричал плантатор, потрясая кулаками.
Генри, чье самолюбие и гордость были уязвлены, вскинул голову.
– Отец, позвольте, я лично разберусь с этим делом, – сказал он. – Сегодня же я выйду в погоню за этими бандитами, верну девушку и привезу капитана и его команду на суд.
Губернатор дал согласие, а Хидстоун испуганно посмотрел на его сына: он подумал, что свадьбы теперь наверняка не будет.
В то время, когда решался этот вопрос, Кристофер Уэйд с любовью в глазах смотрел на Катарину и в который раз удивлялся ее смелости и рискованности. Когда его отцу сообщили, что за ними следует и подает сигналы рыбацкий баркас, внутри родилось странное беспокойство, а когда он увидел, кто находится на этом баркасе, это чувство сменилось одновременно радостью и тревогой.
Катарина первым делом все рассказала Кристоферу, а молодой человек потом уже поговорил со своим отцом. Капитану вся эта ситуация очень не нравилась, и он решительно был настроен развернуть корабль обратно на Барбадос. Кристофер был против, но прекрасно понимал, чем может обернуться не только для них с отцом, но и для всей команды, поступок Катарины.
Иначе поступить было нельзя, «Небесная звезда» взяла обратный курс.
Так-то и встретились они с кораблем, на котором плыл сын губернатора. Надо заметить, несмотря на свое высокомерие и холеные манеры, Генри был смелым человеком и был готов к морским сражениям, и к бою лицом к лицу.
«Небесной звезде» приказали лечь в дрейф, и, спустив шлюпку, сын губернатора с солдатами взобрался на ее борт. Капитан Уэйд встретил его хмурым взглядом, зная, что ничего хорошего ждать не придется.
Генри подозвал одного из офицеров, с которым прибыл на борт, и тот подал ему документ. Развернув, без лишних вступлений, молодой человек зачитал приказ губернатора Барбадоса задержать корабль Уэйда, конфисковать его груз и аннулировать фрахт, а его самого и команду признать вне закона вследствие похищения благочестивой горожанки.
– Что?! Вы не вправе судить нас за то, чего не было! – возмутился капитан, и команда его поддержала. – Мы лишь сегодня ночью подобрали девушку, никакого похищения не было!
– Значит, вы признаете, что леди на борту? Хорошо, тем самым избавляете нас от обыска, – холодно усмехнулся Генри.
– Еще скажите, нам надо было оставить ее в том баркасе! – поджал губы старший Уэйд.
– Советую вам не сопротивляться, капитан, ваши возражения будут рассмотрены как действия против власти, возложенной на моего отца самим королем. Вы же не хотите, чтобы помимо этого, вам приписали еще и пиратство? – многозначительно поднял он брови.
– Пиратство? – не выдержав, воскликнул Кристофер, выйдя вперед.
– О, это наш юный Ромео, – рассмеялся Генри и кивнул солдатам. – Взять его!
Тут же к молодому Уэйду бросились вооруженные люди, а капитан встал вперед:
– Что это значит? Кристофер – часть команды…
– Кристофер Уэйд понесет наказание, как главный виновник! – резко возразил Генри. – И по окончании суда будет повешен.
– Нет! – в сердцах вскричала Катарина, выбежав на палубу.
Все взоры обратились на нее. Но лишь минуту царила тишина. Генри отдал приказ арестовать команду Уэйда, его самого запереть в его капитанской каюте, а Кристофера – в трюме. Катарину как ни просили, как ни приказывали ей и даже силой пытались перевести на корабль Генри, она не шла ни в какую. Так и осталась на «Небесной звезде». Генри тоже остался: не мог оставить без личного присмотра захваченных Уэйдов и свою будущую невесту.
Глубокой ночью Катарина, охваченная страхом за возлюбленного и виной, что из-за нее может пострадать столько людей, не могла найти себе места, ходила из угла в угол каюты и то и дело бросала взгляды в иллюминатор. Ночь была спокойной, «Небесная звезда» шла на буксире за губернаторским кораблем, ветер был попутным, и казался Катарине предателем.
Сжимая в руках подарок Кристофера, звезду, которую уже считала своим талисманом и молилась вместе с ней, девушка подошла к двери каюты и прислушалась. Не услышав ни одного голоса, она как можно тише приоткрыла дверь и выскользнула наружу. В коридорчике было темно, скудный свет палубных фонарей попадал через люк, оставляя ей шанс быть незамеченной.
Катарина не пошла к капитану Уэйду, она направилась прямиков в трюм, молясь Господу, чтобы помог ей спасти жизнь Кристофера. Конечно, там стояли солдаты, двое мужчин, которым было приказано охранять приговоренного, и они, хотя и выглядели изрядно заспанными, все-таки заметили ее. Заметил и Кристофер, сидящий за решеткой и удивленно воззрившийся на любимую.
– Мисс, вам здесь не следует находиться, – прокашлявшись, солдат попытался придать строгость своему лицу и голосу. – Что вы здесь делаете?
Катарина отчаянно придумывала, как от них избавиться. Она окинула взглядом их оружие, висящее на поясе, а потом поймала взгляд Кристофера.
– Вы заблудились, мисс? – предположил второй солдат и сделал шаг ей навстречу.
Он сам помог ей придумать ложь.
– Да, кажется, заблудилась, – подхватила Катарина, расстроенно вздохнув. – Мне захотелось пить… я шла на камбуз…
– Так вы не туда свернули, – хмыкнул солдат.
– Может, вы проводите меня, сэр?
– Простите, мы не можем уйти с поста. Это нарушение приказа.
– Это не займет много времени, никто и не заметит, – снова попросила Катарина, состроив невинное личико. – А то, боюсь, я еще куда-нибудь забреду.
Вздохнув, солдаты переглянулись, и один из них кивнул другому.
– Хорошо, мисс, доведу вас до нужного коридора, а там – сами. Не очень-то хочется мне получать выговор из-за вас, – не особо-то вежливо сказал он.
Катарина улыбнулась и, пропустив его вперед, пошла следом. Но сделав всего три шага, внезапно выхватила у мужчины мушкет, висевший за плечом, и со всей силы постаралась ударить его прикладом по затылку. На удивление обоих, это сработало.
А обернувшись, Катарина увидела, что Кристофер, сообразив, что к чему, ловко пригвоздил к решетке второго солдата, вырубив его прямым ударом.
Он оттолкнул его, и сам прилип к решетке:
– Ты сумасшедшая, Катарина! – воскликнул он, но в голосе его слышался восторг и благодарность.
– Прости, прости, из-за меня тебе теперь грозит виселица, – шептала девушка, прижавшись к нему и явственно ощущая холодную решетку меж их телами.
Кристофер поцеловал ее.
– Мне не за что тебя прощать, любовь моя. Но поторопись, этот замок нужно чем-то сбить. Вон, возьми, – он указал ей куда-то в сторону от камеры.
Усилиями обоих замок с решетки был сбит, и Кристофер освобожден. Ему лишь оставалось покинуть корабль.
– Можно взять шлюпку, вплавь до берега ты не доберешься, – шептала Катарина, когда они вдвоем пробирались на палубу, пригнувшись и озираясь по сторонам. Кристофер держал ее за руку, ведя за собой.
– Ты разве не идешь со мной? – он резко остановился и обернулся.
Катарина не сразу ответила, но крепче сжав ладонь Кристофера, все же с уверенностью кивнула:
– Конечно. Иначе все было бессмысленно.
– Ты очень храбрая, – улыбнулся молодой человек и нежно поцеловал ее в лоб.
Казалось, удача улыбается влюбленным. Им удалось прошмыгнуть мимо вахтенных и почти удалось завладеть шлюпкой, ибо именно в тот момент, когда лодка готова была их принять, за спинами беглецов послышался металлический голос Генри:
– Думаете, я дважды дам себя одурачить?
Оба обернулись и встретились с ним взглядом. Катарина – испуганно, Кристофер – воинственно.
– А ты думаешь, я так просто сдамся? – в тон ему произнес младший Уэйд. Он встал впереди Катарины, закрывая ее своей спиной.
– Сдашься? – с усмешкой на губах вскинул брови Генри. – Ты что же, собираешься драться со мной? Тогда тебе точно виселицы не миновать, а я буду хлопать в ладоши, когда ты будешь отплясывать на ней.
На лице Кристофера заиграли желваки, он усилием заставил себя молчать, а не трепаться на пустом месте. Незаметным движением он подтолкнул девушку к фальшборту, чтобы она садилась в шлюпку.
– Стоять! Только сделай шаг! – крикнул Генри.
– Позовешь солдат? Я все удивляюсь, почему ты не сделал этого раньше? – Кристофер попытался отвлечь его.
– Я могу справиться с тобой и в одиночку, – фыркнул Генри и в тот же миг обнажил шпагу.
Кристофер успел с усмешкой подумать про себя, что была бы у него в руках сабля, и никакая бы шпага не стояла у него на пути. Но он был безоружен, а клинок Генри ‒ стремителен и безжалостен.
Кристофер отскочил в сторону, и между мужчинами завязалась драка, если можно так назвать нападение на безоружного. Катарина, замерев и вцепившись руками в планшир, распахнутыми глазами смотрела на них, боясь пошевелиться.
Когда Кристоферу каким-то чудесным образом удалось выбить шпагу из руки Генри, сердце ее возликовало, но ненадолго: ненавистный ей жених выхватил из-за пояса пистолет. Он стоял к ней спиной, и девушка, словно очнувшись ото сна, не раздумывая бросилась на него. Повиснув на его руке, пыталась отвести пистолет в сторону.
– Отойди же! – в ярости воскликнул Генри, пытаясь прицелиться в соперника и отцепиться от девчонки.
Внезапный, показавшийся всем неожиданным, выстрел, заставил тело девушки обмякнуть.
– Катарина! – завопил Кристофер, бросаясь вперед.
– Что?.. – невнятно пробормотал Генри, отшатнувшись. Ярость в его глазах сменилась ужасом.
– Нет, Катарина! – Кристофер успел подхватить ее, и девушка упала прямо ему в руки.
Кровь мгновенно пропитала ее платье, страшным пятном проявляясь на животе. Кристофер все повторял и повторял ее имя, укачивая, как младенца на своих руках, зажимая рану и ловя каждый ее вздох, каждый взгляд.
От выстрела кровь ее брызнула и на ее лицо и шею, и золотисто-прозрачная звездочка – его подарок ‒ покрылся маленькими красными крапинками. Кристофер сжал его в ладони, стискивая от душевной боли зубы.
– Катарина, – шептал он ей в губы, и глаза его стали застилать слезы.
Он не видел ни Генри, стоявшего над ним с опущенным оружием, такого растерянного, напуганного осознание того, что он наделал. Не видел и других людей, сбежавшихся на выстрел. Моряки, ошарашенные, недоуменные поднимались на палубу и пока еще молча взирали на произошедшее.
Он так не увидел, но почувствовал, как жизнь покинула его любимую Катарину, глаза ее остекленели, и руки безвольно упали с груди.
– Ты убил ее! – взревел Кристофер и, рывком поднявшись, подобрал шпагу, выбитую им несколько минут назад из рук противника.
Он наносил удары бесцельно, гнев и страдание владели им и мешали свершиться мести, о которой он так сейчас мечтал. Генри не успевал уворачиваться от этих бешеных порывов, и вот уже его рукав оросился кровью.
– Да прекратите же кто-нибудь это! Он убьет сейчас его! – разнесся чей-то чужой голос над палубой.
И вот кто-то уже выхватил саблю, а кто-то пистолет. И очередной выстрел прогремел в воздухе.
Генри пригнулся и схватился за планшир, спасая свою голову. Тяжелый, но облегченный выдох вырвался из его груди: Кристофер с его шпагой в руке промахнулся, качнулся и удивленно опустил глаза вниз. Выстрел пришелся точно в цель.
Мгновение, показавшееся всем неимоверно долгим, ‒ и он, не удержавшись, на ногах, перевалился за борт.

Хмурый Билли замолчал и сделал большой смачный глоток рома, чтобы смочить пересохшее горло. В таверне стояла глубокая тишина, все слушатели старика приковали к нему свои взгляды и ждали продолжения. Но Билли молчал, и в свою очередь, смотрел на капитана Дэвидсона.
Я моргнул, возвращаясь из истории, только что услышанной, и тоже перевел взгляд на сурового капитана.
Тот был мрачен, и в какой-то момент мне показалось, что Билли чем-то разозлил Дэвидсона: ни то своей манерой говорить, ни то тем, что обращался к капитану, как к ровне, ни то историей, не пришедшейся по вкусу морскому волку.
Хмурый Билли же чему-то усмехался краем рта, и, кажется, вовсе не боялся грозного вида капитана.
«Сумасшедший старик», – подумал я в тот момент, ибо от взгляда Дэвидсона у меня дрожь пошла по телу.
– А что дальше-то? – спросил кто-то слушателей. Я обернулся посмотреть на него.
Моряки, горожане и разные пройдохи, оказавшиеся в этот вечер в таверне, - все они сидели с понурым видом, с грустными глазами, и я всерьез подумал, что некоторые из них пустили слезу во время рассказа. Меня это удивило, хотя история тронула и мое, уже очерствевшее, сердце.
– Дальше? – протянул старик и махнул рукой хозяйке таверны, чтобы в последний раз плеснула ему выпивки. – А что дальше? Сын губернатора вернулся на Барбадос и привел с собой «Небесную звезду» и всю ее команду. А еще мертвую девицу на борту.
– А что отец того парнишки? Что стало с командой «Звезды»? – спросил еще кто-то.
Хмурый Билли хмыкнул:
– Старина Уэйд, говорят, умом тронулся от горя. Суд-то был, вроде бы, но кому по чем досталось – я уже и не помню, да и не в том суть, – отмахнулся он.
Слушатели нахмурились и некоторые тихо обменялись мнениями. Со стуком кто-то поставил на стол пустую кружку. Мимо меня проскользнула служанка, качнув бедрами, а я, не обратив внимания, подался вперед.
– А в чем суть, Билли? – негромко поинтересовался я, но слова мои расслышали все. И кто-то поддакнул из-за спины, поддерживая вопрос.
Хмурый Билли зыркнул на меня, прищурив свои запьяневшие глаза, несколько секунд всматривался в мое лицо, а потом обвел взглядом остальных.
– Суть в том, – достаточно громко и растягивая слова, сказал он, – что тело Кристофера Уэйда так и не нашли!
Вокруг старика разнесся удивленный шумок:
– Как это?
– А так, – назидательно произнес старик. – Его ведь не выловили, канул он в море сразу… и некоторые говорят, пошел ко дну, а некоторые, – старик усмехнулся, – болтают, что видели его еще потом.
Снаружи раздались первые раскаты грома, и в окнах показалась сверкнувшая стрела молнии.
– Призрак? – один из моряков набожно перекрестился.
– Может и призрак, – пожал плечами Хмурый Билли, – а может, и нет. Не знаю я ничего о том. – Он снова надолго замолчал, дав всем поразмыслить над своими словами.
Я, нахмурив брови, вздохнул. Чего только не услышишь вот такими вот вечерами от таких вот пьянчуг!
– Занимательная история, – вдруг заговорил Дэвидсон. Многие головы повернулись в сторону капитана, а он опустил взгляд на свою кружку и усмехнулся: – Для романтиков.
Билли хитро прищурился, совсем не обидевшись на снисходительность в его тоне.
– Ты прав старик, я слышал эту историю, – кивнул капитан. – И суть не в том, остался тот парнишка жив, или нет, – он вскинул голову и посмотрел на свою команду, – а в том, что за любовь к женщине приходится дорого платить.
Кто-то из его команды согласно кивнули, кто-то отсалютовал капитану стаканом и залпом осушил его, кто-то вспомнил о своих женах и любовницах, дожидающихся их дома или на чужом берегу.
– Это верно, сынок, – опустил голову Билли и плечи его опустились. – За все приходится платить. – Он неуклюже поднялся и пошатнулся, сполна ощутив выпитое за этот вечер. – Бывай, капитан, – похлопал он Дэвидсона по плечу, – в следующий раз – история с тебя.
Дэвидсон хмыкнул и кивнул.
Еще немного, и таверна опустела, проводив всех своих гостей. Я шел к себе домой, спотыкаясь и угрюмо смотря на черное небо, по которому ветер гнал тучи. Его порывы подгоняли меня вперед, заставляя мечтать об уютной мягкой постели.
На следующий день, проспавшись и более-менее приведя себя в порядок, я направился к пристани, собираясь переговорить с капитаном и записаться к нему в команду. Я очень на это надеялся, ибо сил и денег больше не было, чтобы прозябать в этом порту.
Я нашел Дэвидсона на квартердеке: стоял, широко расставив ноги, командуя снующими туда-сюда матросами, и не давая никому спуску. И не смотря на его суровый вид и строгую дисциплину, я не мог не отметить, с какой симпатией и уважением относятся к нему моряки. И мне вдруг захотелось не просто записаться на борт, а стать частью этой команды.
Завидев меня Дэвидсон нахмурился, и я остановился, невольно робея от его взгляда. Но лицо капитана вдруг просветлело, он, видимо, вспомнил, что видел меня вчера в таверне, и Дэвидсон махнул рукой, подзывая к себе.
Я старался говорить ровно и уверенно, припоминал все свои умения и корабли, на которых доводилось ходить, а капитан все слушал и не сводил с меня глаз. Потом просто кивнул и окликнул своего старпома.
– Запиши-ка этого к нам, – кивком головы он указал на меня. – Объясни, что к чему здесь у нас и пристрой руки к делу.
– Есть, капитан, – сказал старпом и оценивающе оглядел меня с головы до ног. – Пойдем, приятель, есть пара моментов, которые тебе надо знать, – он подхватил меня за руку, увлекая за собой на нижнюю палубу.
Я стал спускаться по трапу и с интересом обернулся назад: посмотреть на капитана. Я был несказанно рад, что так легко он принял меня в команду. и вот уже в скором времени снова выйду в море.
Капитан склонился, уперев руки в переборку, и сверху наблюдал за мной. Я кивнул ему, как бы благодаря, потому как вспомнил, что не успел этого сделать, и что-то вдруг сверкнуло на солнце, заставив меня на секунду зажмуриться: что-то свисавшее с шеи Дэвидсона, не то медальон, ни то монета или какой драгоценный камень с золотистым отливом.
Я неожиданно вспомнил вчерашнюю историю и ту звезду из топаза, которую Кристофер подарил Катарине. Напряг глаза, стараясь приглядеться к вещице на шее капитана, но Дэвидсон выпрямился, и лицо его снова приобрело суровость, которую обретают лишь люди, много повидавшие в этом мире и так же много потерявшие.

The end...

Спасибо за Вашу историю. Очень понравилось. Красиво и трогательно. Хочется верить, что капитан Дэвидсон все же нашел свое счастье.
___________________________________

Энн, здравствуйте!

Очень красивая история! Колоритная, эмоциональная!
По стилю близко к Сабатини или Стивенсону, и очень отличается по стилю от
другого Вашего рассказа - "Параллельная душа" Это талант!
Спасибо Вам огромное! Обязательно перечитаю другие Ваши произведения!
___________________________________

Рита, спасибо за теплые слова! Сама очень люблю читать (и иногда писать) про морские приключения
Юлия, спасибо, что прочитали и поделились впечатлением!
Илиль, приветствую! Спасибо за теплые слова, очень приятно это слышать!
___________________________________

Энни,спасибо... умеешь ты слезу из человека выжать...
_________________

Лиля, , история грустная, конечно, получилась...
Спасибо, что прочитала!
___________________________________

Более чем

Ну так я ж ПЧ
_________________

Энни: Привет!
Вышла на рассказ "Небесная звезда" по ссылочке у тебя в подписи))
Мне очень понравился рассказ! Романтичный, красивый, но весьма печальный...
А главные герои приятные! Хотелось, конечно, для них счастья...


Кому что))) Какие Катарине ткани, когда такой симпатичный и мужественный на вид молодой человек едва ли не в полушаге от неё!

Так чудесно развивались их отношения... жаль, что нельзя было встречаться открыто. Хотя, наверное, изначально было понятно, что их отношения обречены... тем более рядом отец Катарины, не самый приятный тип, скажем так, да и Генри тоже не далеко ушёл, негодяй.
Тем не менее, любовь пришла, взаимная... никуда, собственно, не денешься, отмахнуться сложно.


Красивый подарок! Обидно, что надежду на счастье этих двоих он не вернул...

Да, вот после этого пришлось сжаться и ожидать чего-то плохого...

Да уж, вот чем обошлось девушке её решение сбежать... Хотя попытка - не пытка. И вроде могло всё в конце концов закончится хорошо, но... в итоге спасение любимого обернулось трагедией...


Спасибо за рассказ, Энни! Впечатлил!

Лена, приве-ет!
Очень рада, что ты заглянула сюда

Да, грустно, что вот так встретились два человека, и все у них искренне, красиво... а какие-то принципы общества ставят на этом крест. И оба страдают, даже пока имеют возможность видеться. Ведь знают, что скоро все закончиться, и невольно ждут этого момента, боятся его.

Да, можно было предположить, что все удастся, но... наверное, вот это и была надежда, подаренная им обоим.

Хороший вопрос! =))) Честно говоря, я не могу утверждать (даже, как автор ), что Дэвидсон = выживший Кристофер, но это вполне возможно.
С одной стороны, я тоже склоняюсь к этому.
А так кто знает, может, Кристофер и утонул на самом деле. А может и выбрался...

Рада, что рассказ понравился, что историю любви между Кристофером и Катариной удалось передать
Спасибо за внимание!
___________________________________

Энни, спасибо за рассказ. Очень трогательный. За любовь иногда приходится платить очень высокую цену. Конечно, капитан - это Кристофер. А вот кто Билли? Очень уж он осведомлен о том, что происходило в разных местах с разными людьми?
Печальные истории на меня производят всегда очень сильное впечатление.
_________________

Надин, привет!

Приятно, что получилось так написать =)
Да, увы, порой приходиться, вот и этим молодым людям... не повезло... О капитане не могу утверждать (даже как автор ), но самой интересно думать, что Кристофер спасся и стал Дэфидсоном А Билли просто старый бывалый моряк, который все примечает и запоминает
Спасибо, что заглянула в эту темку и поделилась впечатлениями
___________________________________

Энни, привет!
Что-то "Звезда" не дает мне покоя. Очень сильно зацепила эта история.
Как-то сложилась картинка, что Кристофер - это скорее всего как раз Билли. Это объясняет и его осведомленность, и жизнь, потерявшую смысл, и хромоту, и прозвище.
Может в этой идее есть здравое зерно.
_________________

Привет, Надин!

Ну это для автора лучший комплимент =))

Интересная мысль! А что, вполне возможно, что Кристофер назвался Хмурым и под старость лет сидит, вспоминает и снова переживает былое.
Мне нравится эта сторона размышлений, думаю, она вполне может быть правдой!
Спасибо
___________________________________

 » Лица под масками

Всем доброго времени суток!
Среди прочих идей, крутящихся в моей голове, появилась вот такая, немного странная, с толикой философии и волшебства.
Немного Венеции, немного тайн, и любовь...
Приятного чтения, и надеюсь, Вам понравится Рассказ можно прочитать и в блоге

Она устало присела на скамью в пустом парке. Облокотилась на деревянную спинку и тяжело вздохнула, пытаясь успокоить свое сердце. Она чувствовала его учащенные удары в груди, кровь пульсировала в висках. В свои шестьдесят два года она не ощущала себя немощной старухой, но болезнь упрямо твердила обратное.
«Черт бы побрал эту одышку!» – проворчала пожилая дама, расстегивая верхнюю пуговичку своего пальто, чтобы было легче дышать.
Она оглядела парк. Осень всецело завладела природой. Ярко-зеленые деревья сменили свои одежды на золотисто-красные, но от этого они стали не менее прекрасными. Их тяжелые ветви клонились к земле от дуновений северного ветра. Случайный порыв принес сухие листья на скамью, где сидела дама. Еще несколько приземлились у ее ног. Она обратила на них внимание и осторожно взяла один листок, испещренный бурыми линиями. Его яркая окраска вызвала у нее улыбку.
– Когда-то ты был очень красив, – задумчиво произнесла она, мысленно сравнивая себя с этим листочком. Когда-то и она была очень красива... Молода, легка, как эти дуновения ветра.
Когда-то и она, как этот листок, оторвалась от своего дома, убежав слишком далеко, чтобы потом можно было вернуться. Она искала то, что некоторые люди из ее окружения называли вдохновением, страстью, любовью. Она искала это с таким рвением, которое было не позволительно для леди. Она искала... и яркий водоворот жизни закрутил ее... словно фейерверк происходили события в ее жизни... Разные. Такие, что и целой книги не хватит, чтобы все описать. И теперь уже ей не хватит сил, чтобы вспомнить и пережить заново те мгновения.
Дама вздохнула и отложила засохший листок. Она, наверное, выглядит сейчас так же — старой, еле живой, никому не нужной. Пусть так... она может утешить себя мыслью, что один человек, главный в ее жизни, запомнил ее совсем другой.
Встав, она оперлась на черный зонтик, который служил ей еще и прочной тростью. Она пошуршала им в опавшей листве и, не тратя больше времени, неспешно пошла по узкой аллее, усеянной пестрым осенним ковром.
Дама шла, раздумывая о том, как, наверное, глупо в ее возрасте вспоминать свои прошлые увлечения, гадать, что стало с теми людьми, которых она знала и которых любила. Однако одна мысль, одно желание посещало ее все последние годы — она желала вновь увидеть того, кто заставил поверить ее в чудеса. Увидеть последний раз в своей жизни.
Легкий порыв ветра заставил кроны деревьев вздрогнуть. Женщина остановилась на мгновение и подняла голову, чтобы взглянуть на опадавшую листву, посыпавшуюся сверху. Собираясь двинуться дальше, она мельком посмотрела себе под ноги, и брови ее удивленно сошлись на переносице. Возле подола ее темно-фиолетового платья лежала серая листовка, возвещающая о каком-то представлении.
Женщина огляделась вокруг себя и не увидев никого, кто мог бы распространять подобные вести в обществе, решила, что листовку поднес ветер. Ей стало интересно, что же там написано. Опершись на свой зонтик, она тихонько нагнулась и подобрала афишу.
Распрямив ее, она прочитала:

«Спешите увидеть! Только сегодня великолепный месье Ладеллен покажет то, что вы никогда и нигде не увидите! Ваши мечты блекнут в сравнении с его мастерством укрощать реальность! Не пропустите! Единственное представление, которое вы запомните на всю жизнь!»

Женщина тихо вздохнула; рука ее почему-то дрогнула. Она медленно подняла голову и обвела глазами аллею, будто бы прямо здесь и сейчас хотела увидеть этого месье Ладеллена.
«Ладеллен...» – повторила она про себя, а потом снова: – «Ладеллен».
Ей было знакомо это имя, и знакомо так хорошо, что от воспоминаний у нее заболело сердце.
«Ладеллен... Неужто это правда ты?..»
Женщина снова взглянула на афишу, еще раз пробежала глазами текст и нервно облизнула пересохшие губы. Она заметила, что у нее дрожат пальцы, и вовсе не от порывов холодного осеннего ветра. Аккуратно свернула листок вчетверо и спрятала его в свою маленькую сумочку.
Она судорожно вздохнула. Листья под ногами закружились, ветер тронул кроны деревьев, и ей вдруг показалось, что она слышит тихую, казавшуюся ей когда-то странной, песню из прошлого.

...А Весна рассмеялась в ответ
И сказала, что будет юной всегда.
Так наивно приняла тьму за свет
И раскаяться не успела она...

Женщина улыбнулась. Она уже давно не искала сюрпризов, не выпрашивала их у судьбы, а вот сегодня сюрприз нашел ее сам.

***

Она никому не сказала, куда собирается этим вечером. В одиночестве оделась в своей комнате в фиолетовое платье с лиловым кружевом, одела серьги и колье с жемчугом и внимательно оглядела себя в зеркале. Со временем она стала придирчивой, к своей внешности в особенности, но сегодня ей нравилось то, что она увидела. Даже седина в волосах показалась ей чем-то особенным, будто серебряными нитями.
Тихо спустилась по лестнице в холл, где ее встретил дворецкий.
– Мадам Бонне, – поклонился он, держа в руках ее пальто.
Женщина улыбнулась, но взволнованно оглянулась через плечо в гостиную, где могла находиться ее невестка. Она не хотела, чтобы Бланш пристала со своими расспросами или, чего еще хуже, навязалась к ней в компанию.
– Грегуар, когда возвратится мой сын, скажи, что я вернусь... скорее к полуночи. Я поймаю экипаж, пусть он не волнуется.
– Да, мадам, – кивнул дворецкий. – Могу позволить себе спросить, куда вы собираетесь, мадам? Чтобы передать молодому хозяину, конечно же.
Женщина улыбнулась и помахала рукой.
– Нет-нет, Грегуар. Это не столь важно.
Он помог ей одеться и, уже открывая дверь, сказал:
– Вы прекрасно выглядите, мадам Бонне. Желаю вам приятного вечера.
– Спасибо, Грегуар, – искренне ответила она, и взгляд ее потеплел.
Мадам Бонне спустилась с крыльца, и каблуки ее простучали по тротуару. У дороги уже стоял экипаж, и кучер был готов открыть для женщины дверцу. Когда мадам устроилась, тот влез на козлы и дернул за поводья.
Выглядывая из-за шторки на оконце, мадам Бонне явно нервничала. Каждые две минуты задавала себе вопрос: зачем она едет на это представление? И каждый раз ответом ей было будоражащее чувство, поселившееся где-то в груди. Она безумно хотела увидеть это представление, а точнее — месье Ладеллена. Она не могла поверить, что спустя столько лет, долгих, невыносимых в тоске по нему, снова встретить его. И так — совершенно случайно узнав о его приезде.
Но, быть может, это не тот Ладеллен, о котором она думает? Сердце при этой мысли жалобно екнуло. Женщина сильнее сжала сумочку в руках и глубоко вздохнула. Открыла ее и вытащила свернутую вчетверо афишу, чтобы перечитать. На ней не был изображен ни Ладеллен, ни кто-либо из его труппы. Лишь маски, красочные и пугающие маски, такие разные, словно с самого Венецианского карнавала.
Мадам Бонне оторвала взгляд от афиши и задумчиво взглянула в окно.
Она была в Венеции. С Ладелленом. Именно туда она сбежала с ним после их совсем недолгого знакомства. Именно Венеция первой узнала их любовь, она дарила им золотые рассветы, открывала тайны закатов... Именно она прощалась с ними, провожая дождливыми слезами, зная, что настал конец их истории. Ладеллен же знал это с самого начала.
Мадам Бонне опустила глаза. Он многое знал. То, что людям знать не дозволено.
Экипаж остановился; кучер спрыгнул на землю и постучал в окошко.
– Приехали, мадам! – оповестил он.
Женщина почувствовала, как сильнее ее охватывает волнение.
– Да-да, конечно, – откликнулась она.
Кучер открыл дверцу и помог ей выйти. Они оба оглядели старый парк на окраине города, и мужчина осторожно заметил:
– Здесь не очень-то многолюдно. Я имею в виду приличных людей, мадам. Я думаю, вам лучше здесь не задерживаться. Я могу вас подождать, мадам. – Он вопросительно взглянул на нее.
Женщина посмотрела в сторону парка, где через две аллейки стояло невысокое здание, в котором еще несколько лет назад давали представления приезжие актеры, не нашедшие приглашения в знаменитые театры.
– Сегодня вечером в Эстер-Мольер снова дадут представление. Я хочу посмотреть его, – кивнула мадам Бонне. – Быть может, вы тоже хотите? – улыбнулась она, протянув афишу кучеру.
Тот взял листок и скользнул по нему скептическим взглядом, будто сомневаясь, что могут показать что-то стоящее.
– Простите мои слова, мадам, но я считаю, что это приехали очередные шарлатаны. Если хотите, посмотрите на них, и убедитесь, что это так. – Он вернул ей афишу.
– С удовольствием посмотрю, – все с той же улыбкой кивнула женщина. Она не обиделась на его слова про шарлатанов, когда-то она уже слышала подобное про труппу Ладеллена. – Но ждать меня не стоит.
– Как же вы доберетесь домой, мадам? Сюда редко заезжают...
– Не волнуйтесь, – прервала его она. – Со мной все будет в порядке.
Кучер слегка нахмурился, но возражать больше не стал. Взобрался на козлы, распрощался с женщиной и хорошенько вздернул поводьями. По булыжнику зацокали подковы, и через несколько минут экипаж скрылся в надвигающихся на город сумерках. Мадам Бонне проводила его взглядом и обернулась на Эстер-Мольер. Это заведение не пользовалось успехом. Построенное из красного кирпича, с двумя резными колоннами по обе стороны крыльца и шпилем на крыше, оно могло казаться красивым. Однако его хозяин, разорившись, оставил Эстер-Мольер, еле расплатившись с налогами, и уехал в неизвестном направлении. С тех пор городские власти уже несколько раз пытались снести здание, но по каким-то причинам все откладывали это действие.
Мадам Бонне не придавала особого значения судьбе Эстер-Мольер, но сегодня была рада, что он все еще сохраняет за собой место.
Неспешно она зашагала к нему, предвкушая то, что может скоро увидеть. Его... Она хотела бы, чтобы он узнал ее... Но сейчас, в ее-то годы... разве можно увидеть за этими морщинами когда-то лучистое лицо, улыбающееся всему новому, ищущее счастья и любви в объятиях...
Стоило ей сойти с дорожки, как вокруг здания загорелись высокие металлические фонари. У женщины возникло странное ощущение, будто ее ждали. Но в следующее мгновение она услышала громкий зазывной голос, раздающийся за стенами заведения.
– Скорее, дамы и господа! Скорее спешите занять свои места, иначе их займет кто-то другой! Скорее, спешите увидеть чудеса месье Ладеллена, иначе пропустите небывалые воспоминания для своей жизни!
Мадам Бонне заторопилась, и тут же почувствовала, что дышать стало чуточку труднее. Но, гордо вскинув голову, она ступила на крыльцо, когда фонари погасли, а двери перед ней распахнулись.
– Скорее, мадам, – расплылся в улыбке перед ней молодой мужчина с необычной внешностью. Его острый нос казался неестественным, широкий рот был накрашен красной помадой, брови были разлахмачены и, потому как они прилипли ко лбу, видимо, были намазаны маслом. Он был одет во фрак не по размеру. Короткие брюки открывали взгляду голые ноги, зато на руках красовались белоснежные перчатки, которыми он держал перед собой головной убор — высокий цилиндр.
Бонне нисколько не испугалась. Она хорошо помнила, насколько неординарные личности были в труппе Ладеллена.
Она кивнула встречающему ее и двинулась по длинному коридору, совсем не освещенному. Но впереди, сквозь узкую щель тяжелых портьер, виднелся яркий свет, зовущий ее вперед.
Она раздвинула их, немного нервничая. Вздохнув поглубже, шагнула в зал и тут же услышала голос за спиной все того же разукрашенного типа:
– Для вас подготовлено лучшее место, мадам, – он в приглашающем жесте указал в левую сторону, где среди приготовленных кресел лишь одно, стоявшее прямо напротив сцены, было незанято.
– Я... не знаю, – заговорила женщина, слегка растерявшись. – Где я могу оплатить билет?
– Не тревожьтесь, все нюансы после представления, – замахал ладонями сопровождающий, и в следующее мгновение будто исчез. Мадам лишь успела моргнуть, а его уже и след простыл.
Зазвучала музыка, и женщина поторопилась к своему месту. Звуки виолончели медленно растекались от сцены, голоса в зале постепенно стали стихать, десятки глаз устремились на сцену, не зная, чего ожидать.
Мадам старалась идти быстро и никого не задеть. Мельком она скользила взглядом по незнакомым лицам, замечая какая разношерстная публика здесь собралась. Что ж, она помнила, сколько разных людей собирал на своих представлениях Ладеллен, она и сама порой помогала ему в этом. Сегодня в зале собрались и те, что не стеснялись говорить о своем богатстве, и те, кто боялся помыслить и о лишней монетке, ибо от нее тот час же пришлось бы отказаться. Можно спросить, на что тогда они купили билет на представление? Но Ладеллен всегда отличался странностью манер: с одних он брал деньги, от других требовал лишь аплодисменты, а некоторым на прощание и сам что-нибудь дарил. Что-нибудь, о чем они помнили всю жизнь. И те, что побогаче, порой бросали презрительные взгляды на простых рабочих и старались пересесть от них подальше, огораживая от них своих впечатлительных жен, которым удалось уговорить их сюда прийти.
Наконец, мадам села в кресло и, затаив дыхание, вместе со всеми стала ожидать появления артистов на сцене.
Музыка продолжала играть, медленно затихая. Занавес, разукрашенный яркими красками, задрожал, звезды у его основания, казавшиеся наклеенными, засверкали в свете тусклых ламп, и вдруг в тишине раздался приглушенный топот лошадиных копыт. Он все нарастал, люди завертели головами, не понимая, откуда он доносится. Мадам Бонне, с легкой улыбкой на губах тоже взглянула в стороны. Но она знала: не нужно в представлениях Ладеллена искать ответы, нужно просто наслаждаться и надеяться, что этот волшебник сам посвятит тебя хотя бы в толику своих тайн.
Топот усилился, и вот уже казалось, что лошадь буквально ворвется в зал и промчится между рядами зрителей, и внезапно мимо глаз пришедших пронесся темный вихрь, так быстрый и резвый, что портьеры на сцене вздрогнули и резко распахнулись. И уже через мгновение на сцене стоял великолепный жеребец, оседланный и украшенный сбруей, годящейся для королевских лошадей.
Зрители ахнули и во все глаза уставились на всадника: златовласого юношу в бархатном плаще и серебристом костюме. В черных блестящих сапогах, у голенищ которых виднелись небольшие пышные черные перья. Он был красив, светлые глаза сверкали и дарили свет, и на лицах сидящих в зале дам и девушек непроизвольно появились смущенные улыбки.
– Добро пожаловать, гости этого вечера! – воскликнул он, вскинув руку. – Сегодня я ваш проводник, я спутник ваш по грезам и фантазиям!
Мадам Бонне услышала, как сзади зашептались: как удалось ему на лошади оказать здесь? кто этот юноша — сам Ладеллен?
Но нет, то был не он, мадам хорошо это знала. И хоть знала и то, как много масок он носит, эта не принадлежала ему.
Решив больше не отвлекаться на шепот и догадки окружавших ее соседей, она устремила взгляд на Вестника, которого еще помнила, и погрузилась в магию представления.
То была феерия, ощущения которой она не забыла. Не просто фокусы, не шарлатанские выходки, как выразился кто-то с задних рядов, не имея вкуса и особого взгляда, чтобы оценить зрелище по достоинству. Вестник, уведя своего скакуна за кулисы, в неведомые зрителю коридоры, подобные зеркальным бесконечным лабиринтам, стоял на страже сцены, представляя номера и приглашая в них поучаствовать.
Мадам Бонне не скрывала улыбки и счастья, охватившего ее. Того чувства, которое дарят лишь воспоминания. Давно ушедшие, но яркие, хранящие ее молодость и красоту, ее любовь…
Перед ними выступали факиры, и, подбрасывая огненные жезлы к самому потолку, они поджигали фитили, свисавшие вниз, и в тот же момент сверкали вспышки и множество ярких огней и розовых лепестков кружилось в воздухе. И пепел их, едва коснувшись лиц или ладоней, пола или сцены, исчезал, таял словно снег.
Вестник продолжал объявлять, и в списке были и глотатели ножей, и прекрасные восточные танцовщицы, и карлики-акробаты, и предсказатели, так точно угадавшие сколько монет в каждом кармане и заставившие некоторых мужчин в зале покраснеть. И все они были в масках: ярких, темных, сверкающих, скрывающих лица или только их части. Маски, маски кружили перед всеми, смеялись и взывали к зрителям. Маски были на всех, кроме златовласого юноши.
Вестник и сам в середине представления показал трюки: взлетал, когда перья на его сапогах, словно крылья трепыхали, и танцевал в воздухе. Спустившись по воздушной лестнице со сцены, он со смехом, поддерживаемом залом, прошелся по паре голов тех недовольных мужей, а потом и вовсе увлек за собой одну юную красавицу. Девушка испуганно вскрикнула, когда не почувствовала под ногами пола и вцепилась в плечи Вестника. А он лишь улыбался и вел ее в танце под музыку, звучавшую с каждого угла. Волшебная мелодия лилась по залу, огни стали затухать, и вдруг какой-то мальчишка, еще ребенок, воскликнул, указав рукой в сторону от себя:
– Смотрите: это звезды! Звезды плывут!
И в самом деле, то были звезды, сошедшие с занавеса и больше не выглядевшие неаккуратными и дешевыми. И оставаясь все еще на разноцветном бархате, они будто множились и расплывались в воздухе, поднимаясь то вверх, то вниз, над головами изумленных зрителей или под ногами танцующего Вестника и девушки.
– Ловите их! Ловите и загадывайте желания! Месье Ладделен готов исполнить любое! – весело прокричал Вестник, и ловко подхватив девушку на руки, осторожно спустился на сцену и поставил ее рядом.
– Мадмуазель, – он поцеловал ей руку, заставив покраснеть до корней волос и спешно убежать на свое место.
А зрители в зале и правда стали ловить звезды. И пусть кто-то сначала недоверчиво смотрел на падающие огоньки и на своих соседей, вскакивающих с мест, но и они потом присоединились к ним. Зал наполнился смехом: искренним, таким, каким должен быть.
И мадам Бонне улыбалась тоже. Правда она не ловила звезды, лишь смотрела вверх, где потолок будто стал небосклоном, где волшебство продолжало танцевать. Да, Ладеллен умел дарить людям радость. Умел оставлять в их памяти свой след, хотя после того никто и не мог вспомнить его лица или слов.
Но она могла… Ее он взял однажды с собой… И она запомнила каждое его слово и все его лица…
Музыка вновь стихла. Последние звезды бесшумно растаяли в воздухе, а свет стал чуточку ярче. Вестник вскинул руку, требуя внимания, и зал постепенно затих.
– Дамы и господа! Надеюсь, вы успели поймать свою удачу, – улыбнулся он, – ведь сейчас, прямо сейчас, вы сможете осуществить то, что вам хотелось, то, о чем вы мечтали, или боялись мечтать, – вкрадчиво добавил он. Окинув зал искрящимся, но лукавым взглядом, выждав нужную минуту, он провозгласил: – Встречайте! Месье Ладеллен!
Под громкие аплодисменты занавес вдруг окрасился в черный цвет, но и в нем проблескивало серебро. Свет во всем зале потух, и в тот же момент в тишине посредине сцены вспыхнули два факела, поставленных возле высокой, но узкой ширмы. Это было похоже на дверь, отделанную бархатом и открывавшуюся портьерами под аркой.
Из этого-то проема и вышел хозяин представления, и сердце мадам Бонне от волнения пропустило удар.
Он был высок и строен, как и прежде, и хоть худоба добавляла хрупкости его образу, это нисколько не умаляло его мужской стати и красоты.
Не изменял он и в одежде: расшитый золотыми нитями черный камзол, такого же цвета жакет под ним, и из-под серебристого шейного платка чуть выглядывал воротник белоснежной сорочки. Мадам помнила: он был одет точно так же в их последнюю встречу. Впрочем, Ладеллен всегда предпочитал для себя темные цвета, говоря, что в полутонах ночи скрываются самые яркие краски. Своими фразами он нередко заставлял ее смущаться, тогда еще совсем юную девушку.
Мадам разглядывала его, не замечая никого вокруг, хотя и все остальные с интересом вглядывались в таинственного хозяина представления и пытались разглядеть черты его лица, спрятанные бархатной маской. Его каштановые волосы были аккуратно убраны назад и подвязаны лентой. О, как много в его облике напоминало о прошлых временах! Мадам смотрела и смотрела, почти не моргая, боясь потерять хотя бы секунду. И скользя взглядом по бархатной маске, по тонкому носу, по выбритым щекам и красиво очерченному рту, она не сомневалась — он все так же молод, все так же красив!
Печаль легла на ее улыбку: а что стало с ней за эти годы? Как нещадно время стерло в ней то, чем он когда-то любовался, что позволяло ей находиться рядом с ним… с ним… с тем, кто вечно остается прекрасным…
– Мои дорогие гости, – заговорил Ладеллен, окидывая взглядом зал, и от звука его голоса мадам почувствовала, как защипали у нее глаза. Медленно вздохнув, она постаралась успокоиться и слушала дальше: – Мои друзья, позвольте, я назову вас так. – Он сделал паузу и улыбнулся. – Как сильно вы бы не старались не верить, я рад, что вы все-таки пришли. Я вижу веселье в ваших глазах, и за это говорю спасибо моей труппе, – Ладеллен захлопал в ладоши, и постепенно в зале поднялись аплодисменты. – Сегодня вы поистине можете позволить себе это веселье и все те чудеса, которые увидите здесь. Но помните, друзья! Не я дарить их буду вам, а вы сами будете творцами своих чудес. Я лишь чуточку помогу, – вкрадчиво произнес он и снова замолчал.
В зале было слышно, как потрескивают факелы. Только они были источником света, но яркого, почти красного. Когда Ладеллен подошел к ширме и дотронулся до нее, факелы вспыхнули, и на пол посыпались крохотные искры, потухшие в тот же миг.
– Вот за этой портьерой вы можете увидеть все, что только пожелаете, друзья. Кто не побоится шагнуть за эту занавесь? Плата — всего лишь звездочка, которую вы поймали минутой раньше. И если она еще не потухла у вас в руках, и желание ваше еще теплится, то вперед! – Ладеллен приподнял портьеру, однако не позволяя увидеть, что за ней скрывается. – Вперед, друзья, позвольте показать вам мое скромное умение, разве не за волшебством вы сюда пришли?
Никто не пошевелился. Некоторые переглядывались между собой, но все оставались сидеть на своих местах. Мадам Бонне оторвала взгляд от Ладеллена и посмотрела по сторонам. Что, неужели никто не решится? О, они многое потеряют, она-то это знала точно. Но, возможно, ей самой стоит встать и принять его предложение? Как ей поступить? Узнает ли он ее тогда? Впустит ли тогда за ширму?
Дыхание ее участилось, стало душно. Она уже было хотела подняться, но тут какой-то мальчуган сбежал с коленей матери и подбежал к сцене.
Ладеллен опустил на него взгляд и приветливо улыбнулся:
– Кажется, ты здесь самый храбрый, юноша, – и протянул ему руку в белой перчатке.
– Куин! – воскликнула его мать, вскочив со своего места, но мальчик решительно вбежал на сцену, отдав Ладеллену пойманную звездочку.
– Прошу, мадам, не бойтесь. Идите сюда и подождите, когда ваш сын вернется счастливым, – сказал Ладеллен.
Женщина поспешно поднялась на сцену и с небольшой тревогой посмотрела на сына и на хозяина в маске.
– Иди, мой друг, и ничего не бойся, – Ладеллен отодвинул портеру на арке и пригласил мальчика войти.
Тот, не боясь, шагнул вперед.
– Что мне нужно делать там? – негромко спросил он.
– О, все, что захочешь, – мягко засмеялся Ладеллен, – или совсем ничего. Попробуй исполнить свое желание. Можешь взять что-нибудь себе на память. Ну же, иди, ведь время волшебства, к сожалению, не вечно.
Мальчик кивнул и скрылся за портьерой. Ладеллен же обратился к залу:
– Это всего лишь ширма, друзья, ширма, прикрытая тканью. За ней нет коридора или потайной двери, нет люка в полу, – он обошел вокруг поставленной арки и махнул в сторону матери мальчика: – Мадам может подтвердить.
Та, скромно оглядевшись, неуверенно кивнула.
– И когда вернется мальчишка? – выкрикнул какой-то мужчина из зала.
Ладеллен загадочно улыбнулся, но промолчал. Он взглянул на звездочку в своей руке, отданную ему. Свет ее затухал, она становилась серой и невзрачной, похожей на неуклюжую вырезку из бумаги. Когда она совсем затухла, Ладеллен тихо произнес:
– Сейчас, – и резким движением откинул портьеру.
Перед глазами зрителей предстал мальчик с широкой улыбкой на лице.
– Мама! – вскричал он, увидев мать, и кинулся к ней. – Это была настоящая парусная лодка, представляешь? Я сам могу ею управлять! Смотри! – и он протянул ей деревянную игрушку — маленькую яхту с упругим парусом.
Женщина погладила его по голове и с немым вопросом взглянула на Ладеллена. Мальчик тоже обернулся к нему:
– Можно… я возьму это? – робко спросил он, крепче сжимая игрушку.
– Она не моя, а потому и не спрашивай. Бери и беги, – Ладеллен указал рукой в зал.
Женщина с мальчиком быстро спустились вниз, и первые в рядах стали спрашивать:
– Что ты там видел?
– Где ты был? О какой лодке ты говорил?
– Откуда ты взял эту игрушку?
– Ну же, друзья, идите и взгляните сами! – воскликнул Ладеллен, вскинув руки. – Идите, пока ваши звезды не погасли. Скоро представление закончится, – и он отступил в тень, ожидая нового смельчака.
Мадам Бонне улыбнулась. Что ж, он умел привлечь публику, всегда умел это делать. И вот сейчас, уже трое поднимались со своих мест и шли к сцене, с сомнением глядя на звезды в своих руках, уже почти потухшие.
– А я не заблужусь там? – спросил один из мужчин, и в его голосе была и насмешка, и в то же время полная серьезность.
– Вам виднее, это ваши желания. Но я этого не хотел бы: возможно, мне придется долго вас искать, – с улыбкой ответил Ладеллен, приоткрывая портьеру.
Каждый задерживался за ширмой не дольше минуты, и Ладеллен в это время позволил другим в очереди прогуляться по сцене, проверить правдивость происходящего, дал возможность разгадать свой трюк. Но загадка оставалась. Волшебство продолжалось.
Но вот в зале раздался почти общий разочарованный вздох: пойманные звезды в десятках руках потухли.
– Время вышло, друзья, – объявил Ладеллен.
На сцену вышли несколько актеров из его труппы: две высоких девушки под руку с маленькой девочкой, факиры и Вестник. Все в масках, кроме последнего.
– Время вышло, – повторили они, обступив ширму.
В зале заиграла та же мелодия, что была в самом начале. Факелы возле ширмы потухли, но свет пролился из огромной круглой люстры под потолком. Простой, искусственный, рассеивающий волшебство и тайны.
– Я благодарю вас, друзья, за этот вечер, и, надеюсь, мне и моей труппе удалось немного вас развлечь. – Ладеллен раскинул руки, в прощальном жесте, актеры позади него поклонились под редкие и вялые аплодисменты: многие еще были разочарованы, что им не удалось поучаствовать в таком ловком трюке с ширмой.
Одна маленькая девчушка, лет пяти, несмело подошла к сцене и задрала голову, чтобы увидеть актеров. Мадам видела, как Ладеллен заметил малышку и еле заметным жестом кивнул Вестнику. Юноша подошел и присел перед девчушкой.
– Что тебе, детка? – ласково улыбнулся он.
Она молча протянула потухшую бумажную звезду, глядя большими голубыми глазами.
– Не успела, – понимающе кивнул Вестник. – Знаешь что, я подарю тебе это. – Он достал из складок своего плаща небольшое пушистое черное перо. Протянул его девочке: – Возьми, на удачу.
Девчушка так же молча взяла перо, и в тот же миг цвет его плавно сменился на белый. Девочка вскрикнула, изумленно округлила свои глазки и посмотрела на Вестника.
– Только на удачу, – повторил он. – А теперь беги к своим. – Он выпрямился, провожая дитя взглядом и глядя, как зрители покидают зал. Разодетые клоуны с разукрашенными лицами провожали их до дверей.
Вестник хлопнул в ладоши, и занавес опустился, скрывая сцену. Когда последний зритель покинул зал, свет погас, и мадам Бонне осталась сидеть в полной темноте. Музыка больше не играла, тишина завладела всем. Она сидела неподвижно, опустив глаза… Представление закончилось. Закончилось все… Пора уходить, говорила она себе, и в тот же момент пыталась продлить былое чувство хоть на секунду.
Мадам поднялась и в полной мере поняла, как тяжело ей стоять на ногах. Снова горячая волна поднялась к груди, и женщину бросило в жар. Стало трудно дышать, и она остановилась, пытаясь унять приступ и припомнить, взяла ли с собой лекарство. Но нет, она точно знала, что оставила его на тумбочке в своей спальне. Не забыла, просто не взяла. Она ведь до сих пор верила в чудеса. Она ведь шла к Ладеллену.
А он даже не увидел ее среди толпы зрителей, не остановил на ней свой взгляд, когда рассматривал своих зрителей. Наверняка, он просто не узнал ее за этой маской лет…
Тихонько, опираясь на кресла и стараясь сориентироваться в темноте, мадам Бонне двинулась к выходу. Надо было уйти вместе со всеми, ворчала она про себя, сейчас бы не пришлось натыкаться на спинки и углы.
Со вздохом, мадам отдернула юбку, зацепившуюся за кресло и вдруг замерла, расслышав, а может больше почувствовав, чье-то присутствие рядом.
Скрипнули полы, раздались тихие мягкие шаги. Мадам обернулась, вглядываясь в темноту. Она молчала, ожидая услышать что-нибудь… и наконец он сказал:
– Я рад, что ты пришла на представление.
Мадам облизнула пересохшие губы. Дыхание участилось, и на секунду она вновь почувствовала себя влюбленной и молодой.
– Я не могла… не прийти, – еле слышно отозвалась она.
Вспыхнул ярко голубой огонек, и она увидела, как он держит его на своей ладони. В том же костюме, в той же маске, как и на сцене. Она видела, как отражается голубой свет в его темных глазах. Он не улыбался, просто неотрывно смотрел на нее, а огонек разгорался все сильнее. Наконец он стал похож на хрустальный шар, такой же прозрачный и мерцающий, и Ладеллен подкинул его в воздух, заставив повиснуть над их головами.
– Почему бы просто не зажечь свет, – нервничая, слегка усмехнулась женщина.
– Я не люблю этот электрический свет, ты знаешь, – ответил он, продолжая смотреть на нее.
Мадам представила, как должно быть ужасно она выглядит в его глазах да еще в этом голубоватом свечении: старая, раздавшаяся в фигуре, хотя и сохранившая формы, с морщинами и потухшими глазами. Ей хотелось шагнуть в тень на фоне Ладеллена. Но хотелось шагнуть в его тень.
– Так ты узнал меня? – негромко спросила она.
– Разве мог не узнать? – губы Ладеллена изогнулись в полуулыбке.
– Я… – мадам осеклась, не зная что сказать. – Я хотела…
– Тебе понравилось? – спросил Ладеллен. – Представление.
– Конечно, – с улыбкой выдохнула она. – Как всегда.
Она разглядела в полумраке, как он отвел глаза. Никогда они еще не говорили так… словно чужие, словно были далеко-далеко друг от друга. Что ж, это было правдой — их разделяли года. Они всегда их разделяли.
– Твоя труппа осталась прежней. Никого не прибавилось, – заметила женщина и добавила с доброй усмешкой: – Никто не изменился.
Он снова посмотрел на нее.
– Время меняет все, даже себя. – Он помолчал, прошелся между ближайшими креслами, проведя по мягкой обивке пальцами. – Сколько его прошло. Времени. Как долго Весна с ним оставалась?
Мадам Бонне вздрогнула от его вопроса, вспомнив ту песню, которую он спел ей когда-то.
– Весна стала Осенью, и скоро умрет, став холодной Зимой, – произнесла она дрогнувшим голосом.
Ладеллен резко вскинул голову, взглянув на женщину.
Словно издалека кто-то зашептал, напевая:

…Пороки вечности съедали сердце ей,
И юность вскоре зрелостью сменилась.
И смех былой затих. Э-гей!
С чего ж, Весна, так быстро изменилась?..

В глазах мадам защипало, она опустила голову, сцепив руки перед собой.
– У тебя ведь не нашлось для меня маски, – постаралась отшутиться она. – Маски, которую бы приняла труппа.
– Я предпочитал видеть тебя настоящую, – тут же ответил Ладделен, и в голосе его прозвучала горечь.
– Ну и как? – мадам и сама удивилась жесткости, внезапно мелькнувшей в тоне. – Как тебе это зрелище? – она окинула себя рукой.
Ладеллен медленно подошел к ней и остановился всего в шаге. Он вглядывался в ее лицо, убрав руки за спину, словно сдерживая самого себя.
– Я вижу тебя, – сказал он, глядя ей в глаза. – Вижу тебя все такой же, настоящей. У меня не было для тебя маски, потому что Время само дало ее тебе. Все эти годы, все воспоминания…
– Не говори об этом, – тихо попросила мадам.
– Все, что было у тебя на сердце, ты всегда носила с собой. Любовь всегда была твоим лицом, а печаль стала твоей маской.
– Тогда что стало твоей? Какую ты носишь теперь? – вырвалось у нее.
Ладеллен замолчал, стиснул зубы. Он закрыл на мгновение глаза, затем снова устремил на женщину взгляд.
– Я сам уже не помню.
Мадам робко подняла руку и кончиками пальцев коснулась бархатной маски на его лице.
– Я бы хотела увидеть… напоследок, что ты так упорно прячешь за ней, – прошептала она. Ладеллен слегка качнул головой.
– Может быть, за ней и нет никакой тайны, – сказал он. – Просто долгий путь, и нескончаемый путь.
Мадам опустила руку и печально посмотрела на него. Ей показалось, что теперь она понимает его куда лучше, чем раньше, будучи молодой и наивной.
– Мой подходит к концу, так расскажи, наконец, о своем.
Ладеллен молчал. Казалось, минута сменяет другую, третью, а он продолжал смотреть на женщину, и не понятно было, какие эмоции скрываются за бархатной маской.
Мадам уже решила, что он ничего ей не скажет, и сделала шаг назад, ощущая горечь в душе. Но внезапно Ладеллен подался вперед, и рука его крепко сжала ее руку. Он наклонился, касаясь ладонью лица женщины, и, к ее изумлению, поцеловал.
Целовал как раньше, пылко, словно каждый поцелуй был последним в жизни, в жизни всего мира.
Мадам хотела отпрянуть, но Ладеллен держал крепко, обнимая и прижимая к себе. И в один из мгновений женщина заметила краем глаза неясную вспышку света. Тот голубой огонек словно взорвался над ними и окружил своим сиянием. Женщина зажмурилась, вцепившись в плечи Ладеллена, и не отпускала до тех пор, пока он не прошептал ей на ухо:
– Что есть Миг, и что есть Время, Лоранс?
Услышав свое имя, мадам приоткрыла глаза и вновь с величайшим удивлением посмотрела вокруг.
– Какая сущность скрывается под этими словами? – продолжал говорить Ладеллен, а свежий западный ветер растрепал его волосы, украв с них ленту.
Ветер овевал их ласковыми порывами, донося пение птиц и растворяясь в ярком солнечном свете, заливающим холм, заставлявшем сверкать цветы и с наслаждением расправлять крылья пташек. А они пели, щебетали, кричали, донося в этих звуках само мгновение жизни, ее движение, ее начало и конец… и свет возрождения.
Небывалая буря эмоций овладела душой, и мадам задышала глубже, желая насладиться этим чарующим воздухом свободы. Она отступила немного назад и почувствовала мягкую траву под ногами. Взглянула вниз и удивилась, не заметив на себе обуви. И платье! Это было совершенно не то, которое она надевала на представление. Легчайший шелк струился вокруг нее, поддерживаемый золотыми бляшками на плечах и тонкой тесьмой на поясе. Она провела руками по ткани и замерла… Ее руки…
Лоранс вскрикнула.
– Что… – Она приподняла руки, неотрывно разглядывая их: белая гладкая кожа, тонкие длинные пальцы, и не единого следа прошедших лет. Словно передней были руки юной девушки, а не шестидесятилетней женщины. – Как это возможно? – выдохнула она, взглянув на Ладеллена.
Он был одет в хитон, такой же белый, как ее, поддерживаемый поясом и достигающий земли. Он был бос, руки его были открытыми, сильными и красивыми, и лицо… На нем не было маски, и Лоранс, наконец, увидела, какие у него глубокие глаза цвета зелени, какие темные ресницы и нос, чуть с горбинкой. Лицо было чистым, с едва заметным загаром, а глаза слегка щурились от яркого света.
Ладеллен смотрел на нее. Он не улыбался, но Лоранс видела нежность в его взгляде.
– Как ты это сделал? – спросила она громче, замечая, что голос стал звучать моложе. Рука ее коснулась шеи, и тут же пальцы погрузились в мягкие темные кудри, рассыпавшиеся по ее плечам. Боже, и ни одного седого волоса!
– Время не властно надо мной, и иногда мне удается скрыться от него. Почему бы тебе не скрыться вместе со мной?
Лоранс шагнула к нему ближе, чувствуя, как приятно ступать по слегка влажной траве.
– Сколько тебе лет?
Вместо ответа Ладеллен мягко взял ее под локоть и повел вниз по холму. Он молчал, а мадам не переставая смотрела на свои руки. Ей ужасно хотелось посмотреть на свое лицо: какая она сейчас? Как когда ей было семнадцать? Или двадцать пять? А сколько ей сейчас?
Вскинув глаза на Ладеллена, она случайно скользнула взглядом по его губам, и подумала, что краснеет. Но вот он поднял руку и указал вниз. Там, у подножия находились руины какого-то древнего храма.
– Где мы? – спросила Лоранс.
– Это Парнас, а внизу еще можно разглядеть одно из древнейших прорицалищ [1]. – Мужчина помолчал немного. Ветер подталкивал их в спины, раздувая легкие одежды. – Иногда я все еще прихожу сюда, в это место. Когда еще хаос гулял здесь, по земле, которой еще не было… когда Время родилось из тьмы, а вместе с ним я. – Мужчина улыбнулся. – Это был благоприятный момент.
Лоранс внимательно посмотрела на него.
– Так меня и зовут, – мужчина обернулся к ней. – Кайрос [2].
– Я думала, тебя зовут Жанвье, – проговорила она, вспоминая имя, которым он когда-то назывался ей.
– Легенды переплетаются, моя дорогая Лоранс, – снова улыбнулся он и посмотрел на руины внизу. – Мое рождение — мгновение прошлого и будущего, и лик мой смотрит в двух направлениях. Где есть конец, я вижу начало. Где есть начало, я вижу конец [3].
Он говорил загадками, и как не пыталась Лоранс их разгадать, понимала, что истинный, глубокий смысл его слов так и останется закрытым для нее.
Она всегда считала Ладеллена волшебником, прекрасным принцем из ее грез, тем, кто может исполнить любые мечты и желания, и пусть другие называют это иллюзией, Лоранс знала, что чудеса его настоящие.
А сейчас перед ней стоял Кайрос. И будто все тот же волшебник, но который ей вовсе не знаком. Тот, который всегда скрывался за маской.
– Ты хотела знать, и я говорю: здесь начался мой путь. И покуда Время крутит свое колесо, с каждым новым кругом обрастая новыми тысячелетиями, возвращаясь к своему началу и вновь минуя его, так и я буду следовать за ним, обходя мир и даруя ему счастливые минуты. – Мужчина посмотрел на девушку рядом с собой. – Я странник, Лоранс, всего лишь странник. И все тот же волшебник. – Он ласково коснулся рукой ее щеки. – Ты боишься?
– Тебя? Никогда.
Он улыбнулся, хотя видел, что она не до конца его понимает. Снова взглянув вниз, на руины древнего храма, Кайрос сказал:
– Кроме этого я возвращаюсь во многие места, засевшие в моем сердце. Парнас напоминает мне о моем бесконечном пути, – он вскинул руку и провел ладонью, будто перед ним что-то было, и воздух завибрировал.
Лоранс показалось, что это ей мерещится, но природная картина, раскинувшаяся перед ней, стала похожа на стекло, на которое брызнули воду. Холмы вдалеке и храм превратились в мираж, и вид за невидимым стеклом стал меняться. Лоранс показалось, что она видит пустыню, а за ней пирамиды Египта, но затем будто ветер сдувал эти видения, а на их месте появлялись иные: огромная башня, предела которой она не смогла разглядеть, дворцы, которые на ее глазах разрушались, и армии, которые шли их завоевывать.
– Иногда я вспоминаю, как люди поклонялись самому Времени и стихиям, – продолжал говорить Кайрос, – а потом придумали себе иные идолы. Они создали себе первых богов и мечтали достигнуть их высот. Я помню, как они стали называть богами себя и придумывать новые религии, и помню, как эти религии уничтожили их самих. Взгляни, как города рождались в пустынях и лесах, посреди вод, взгляни, как они жили… Взгляни, сколько людей они хранили все эти века…
И Лоранс видела, видела все, о чем Кайрос ей говорил. Города сменялись лицами, и люди эти жили своей жизнью, взращивали урожай, пасли скот, ковали оружие и шли на войну, любили и рожали детей.
Захваченная увиденным, Лоранс усилием заставила себя отвернуться от миража и взглянуть на Кайроса.
– Зачем ты мне все это показываешь? – прошептала она.
– Чтобы ты поняла, как безжалостно Время, даже к богам. Как оно заставляет их исчезать и становиться бессильными. Как оно напоминает мне, что не всегда и не всем я могу помочь, и чудеса перестали играть важную роль в жизни людей, – ответил он, не глядя на нее.
Они молчали какое-то время, наблюдая, как мираж тускнеет, и лица в нем стираются.
– Память — все, что нам остается, и мы должны хранить ее, – произнес Кайрос.
– Я всегда вспоминала тебя, – негромко и с грустью сказала Лоранс.
Она почувствовала, как он взял ее за руку и сжал ее тонкие пальчики в своих ладонях.
– Спасибо тебе за это.
Она взглянула ему в глаза.
– Так ты был моим счастливым случаем? – усмехнулась девушка.
– Я не мог стать для тебя кем-то большим, а потому лишь мне остается надеяться, что принес хоть толику счастья, – он говорил совершенно серьезно, не улыбаясь, но заглядывая в душу Лоранс.
Она подошла чуть ближе, не разнимая рук.
– Да, – только прошептала она, приподнялась на носочках, прикрыв глаза, и приникла к его губам.
Второй поцелуй показался ей куда слаще, ибо она чувствовала себя иной, живой, полной сил и энергии. А в объятиях своего волшебника еще она чувствовала себя любимой.
Открыв глаза, она не увидела вокруг зеленых холмов, не ощутила мягкой травы под ногами, и вокруг не пели птицы.
В ночном небе внезапно взорвался сноп ярких искр, шум фейерверка наполнил узкие улочки и каналы Венеции.
Лоранс подняла голову вверх, наблюдая, как сверкающие точки, подобно звездам, раскинулись над городом, замирая на мгновение на небывалой высоте, а потом стремительно падали вниз, растворяясь в ночной мгле.
Лоранс радостно улыбнулась, а потом и вовсе рассмеялась, чувствуя себя невероятно счастливой. Она посмотрела на Кайроса, и вскрикнула, не сдержав эмоций: он был в карнавальном костюме, но без маски, как подобало бы. Лоранс посмотрела и на свой наряд: легкий струящийся хитон сменило длинное платье цвета бордо, расшитое золотыми и серебряными нитями. Коснулась шеи — рубиновое колье сверкало не хуже фейерверка, а к руке шелковой лентой была привязана золотая маска.
– Еще одна чудесная иллюзия? – Лоранс покрутилась в танце, юбка ее легко подхватила движение, вспорхнув у ее ног.
– Мой подарок тебе.
Она остановилась, оставшись стоять к мужчине спиной. Где-то раздался еще один взрыв хлопушки, мимо прошествовала толпа веселящихся людей, разодетых в красочные костюмы. Они пели праздничную песню, и то и дело прерывались, смеясь.
Лоранс отвела взгляд в сторону. Мост Риальто горел разноцветными огнями. Под ним она разглядела гондольера, перевозящего влюбленную пару, и Гранд-канал в свете огней казался зеркалом в бликах драгоценных камней.
Маски, маски… кругом были маски вместо лиц. Грустные, радостные, пугающие, с ликом ангелов и демонов, Коломбианы, Бауты, Арлекины… Лоранс вдруг показалось, что все они обращены к ней. Все они чего-то ждут от нее.
Она обернулась. Позади Кайроса стояла труппа Ладеллена. Она увидела двух сестер-двойняшек — красивых девушек, одна из которых была рыженькой с манящим взглядом, а другая белокурой с невинными чистыми глазами. Лоранс увидела и маленькую девочку, которую держал за руку Вестник. Рядом с ними стояли бородатые факиры с черными, словно уголь глазами, и старик-предсказатель в высокой шляпе фокусника.
Да, они ждали, что она скажет. Ждал и Ладеллен.
Лоранс приподняла руку с подвязанной золотой маской.
– И кем я могла бы стать среди вас?
– Мы те, кто дарит людям свет… – заговорил Вестник с улыбкой.
– … но никто не должен забывать о тьме, таящейся в нем, – продолжила девочка с длинными черными волосами и черной маске.
– Мы те, кто дарит любовь…
– … и напоминаем о страстях человеческих, – произнесли двойняшки, и рыженькая улыбнулась сквозь вуаль, покрывающую ее маску: – Их так легко перепутать, как и нас.
Один из факиров взглянул на нее и хмыкнул:
– В страстях легко сгореть, и мы помогаем прощать вину, – сказал он нравоучительным тоном.
– А я всего лишь помогаю загадывать желания, – улыбнулся старик-предсказатель и раскрыл ладонь. В ней сверкала маленькая звездочка, одна из тех, что ловили зрители на представлении.
– А я помогаю их исполнять, – добавил Ладеллен. Он шагнул вперед и протянул к Лоранс руку в приглашающем жесте. – Ты та, кто помнит и кто хранит. Стань среди нас дарящей надежду.
Лоранс смотрела в его глаза и видела свое прошлое. То, где они с Ладелленом танцевали на таком же карнавале многие годы назад, где он развлекал публику со своими артистами, а она участвовала в них, как его ученица. Простые фокусы, но она так любила их, училась, будто это были самые важные знания.
Она вспомнила, как они гуляли по улочкам Венеции, и она мечтала остаться здесь навсегда. Вспомнила, как она поцеловала его в их последнюю встречу, и как он ушел, сказав, что их время прошло…
Время… Лоронас подумала, что никогда не сможет до конца понять то, о чем говорил ей Ладеллен, не сможет разгадать загадки, которые скрывали маски, ведь все под ними — сплошь иллюзия…
– Почему сейчас? – спросила она, вскинув голову. – Ты говорил, что это невозможно.
Ладеллен подошел к ней вплотную и взял обе ее руки в свои. Он не ответил, но печаль, отразившаяся в его глазах, сказала за него.
Время прошло… ее время…
– Весне пора возродиться, – кивнул он, подтверждая ее мысли.
Лоранс глубоко вздохнула. На мгновение ей стало страшно: все, что окружало ее на протяжении жизни, жизни без Ладеллена, придется покинуть… ее семью, дом… Но ведь она уже делала это однажды. Ей все равно придется уйти, как и всем остальным — болезнь не задержит ее долго на этой земле. Лоранс взглянула на свои руки, которые ласково держал Ладеллен. Кем она вернется сегодня домой, если откажется? Беспомощной старухой, которой с каждым днем передвигаться все труднее. А что может быть прекраснее, чем вновь вернуться в свою молодость…
– Я не знаю, – прошептала Лоранс, не поднимая глаз. – Теперь я боюсь, – из уст ее вырвался звук, похожий на всхлип.
Ладеллен нежно приподнял ее лицо за подбородок.
– А теперь и не нужно. Теперь я не оставлю тебя, – заверил он. – Я не могу вмешиваться в жизни людей больше, чем на миг, отведенный мне Временем, в тот раз я и так слишком долго пробыл с тобой. – Он стер слезинку, выступившую на глазах девушки. – Прости, что так долго заставил тебя ждать. Но моя Весна вернулась ко мне, и я прошу ее остаться.
Лоранс молчала, губы ее были слегка приоткрыты, и казалось, ответ был уже готов с них сорваться. Но она молчала, а сердце бешено стучало в груди.
Вернувшись, став той, кем была, она больше никогда не увидит Ладеллена, никогда не сможет больше поцеловать его, сказать, как сильно она любит его. Любила всю жизнь, порой забывая о том, что стала женой другому… Лишь потому, что когда-то Ладеллен сказал ей: время прошло...
– Ты хочешь этого? – спросил он, и Лоранс не сразу поняла, о чем именно он ее спрашивал. О том, чтобы вернуться или уйти с ним?
Она сглотнула комок, подкативший к горлу. Сжала в руке свою маску.
– Хочу, – медленно произнесла она, – хочу быть с тобой, – выдохнула и надела маску на лицо. В ярких уличных фонарях она сверкнула золотом.
В небе вспыхнули огромные искрящиеся шары, заискрились, заблестели, посыпали звездами. Гондольер затянул лирическую песню, и откуда-то ему стала подпевать скрипка. Веселый смех сменился призывами на танцы. Бал-маскарад продолжал хранить тайны под масками, а ночь оставалась неизменно яркой.


Где-то далеко от Венеции, в одном из отдаленных кварталов Авиньона, к укрытому в темноте зданию театра Эстер-Мольер подъехал экипаж. Из него выбежал высокий молодой человек и кинулся к дверям заведения. Позади него спешил слуга, в руке которого от бега раскачивалась лампа.
– Скорее, Грегуар! Если с ней что-то случилось… уже так поздно… – взволнованно прокричал его хозяин.
Он стал стучать в двери, надеясь дозваться сторожа, но, к его удивлению, они оказались открыты. Вбежав внутрь, он позвал свою мать, слуга стал кричать:
– Мадам Бонне! Мадам!
Но в тишине коридоров и зала, где еще недавно происходило представление, если это никому не привиделось, в одном из кресел мирно сидела дама, склонив голову себе на грудь.
Мужчины подбежали к ней, окликая, но не дожидаясь ответов. Лишь эхо их голосов и шагов раздавалось в стенах.
– Уже поздно… – с горечью в голосе повторил Грегуар, коснувшись холодной руки хозяйки. – Бог мой, бедное ее сердце!..
Но сердце ее было наполнено любовью, этим чудом, которое помнит, хранит и надеется.

__________________________________________

1. Имеется в виду Дельфийский оракул — оракул, то есть прорицалище, при храме Аполлона в Дельфах. Находился у подножия священной горы Парнас.

2. Кайрос (др.-греч. — «благоприятный момент») — древнегреческий бог счастливого мгновения.

3. Французское имя Жанвье имеет латинское происхождение, и в переводе означает принадлежность к богу Янусу, «месяц бога Януса». Янус — двуликий бог дверей, входов, выходов, различных проходов, а также начала и конца. Изображался с двумя лицами, обращенными в противоположные стороны (к прошедшему и будущему). С его именем связано название месяца январь.