Маска первой ночи (историко-приключенческий ЛР)

Три главы осталось. Мечтаю до конца июня закончить книгу, может быть, и сумею, кто знает.)

очень хочется, чтобы успела! вдохновения тебе и времени свободного побольше
_________________

Марина, добрый день!
Начала читать ваш роман - очень понравился!!!! Захватил с первых строк, события развиваются интересно и динамично! Пожалуйста откройте доступ в блог - любопытно узнать, что дальше! Заранее спасибо!!!!
_________________

Спасибо, Ри! Тебе тоже побольше вдохновения и самых лучших условий для творчества.


Анна, здравствуйте, добро пожаловать в тему. Спасибо за добрые слова, очень рада, что роман вам понравился. Доступ, конечно же, открываю.

 » Глава 24. Голубой топаз (эпизод 2)

Выкладываю окончание 24 главы. Прошу прощения, что так мало, но пока это все, что есть, да и эта сцена писалась очень долго и трудно. Но, надеюсь, продолжение довольно скоро последует.)

https://lady.webnice.ru/blogs/?v=4990#episode2
----------------------------------------------

Ведущая к колокольне тропинка была запорошена девственно-чистым, нетронутым ничьими следами снегом. Резная дверь легко подалась, и они вошли в золотистую сумрачную тень, наполненную запахом свежесрубленной древесины. Винтовая лестница, многоярусным кольцом опоясывающая круглую башню, точно звала наверх. Но Катя и Михаил остановились на первой ступеньке, подняв головы туда, где лился из-под купола солнечный свет и гудел неумолчно ветер, врывавшийся в арки оконных проемов. Как и следовало ожидать, колокольня была пуста: ни звонаря, ни священника еще не было в этом приходе. Никто не нарушит их уединения. Только ветер будет безмолвным свидетелем их свидания, но этот свидетель тайны не выдаст...

Катя поднялась на несколько ступенек и, оглянувшись на Михаила, дразняще улыбнулась:

- Сможешь меня догнать?

- Я уже догнал. – он шагнул к ней, крепко удержав за руку и, привлекая ближе к себе, тихо сказал: - Не бегай больше от меня, Катиш. Никогда.

Его голос был так угрюм, на тонком лице резче обозначились скулы, и губы сжались в узкую линию. У Кати дрогнуло сердце. Так остро захотелось прикоснуться к этому хмурому лицу, разгладив жесткую морщинку возле любимых губ, но она не посмела. Смутное чувство вины охватило ее, и она лишь негромко сказала, не глядя на него:

- А если ты сам убежишь от меня?

Он изумленно приподнял брови, помолчал немного и наконец отозвался:

- Даже не представляю, что ты должна сделать, Катиш, чтобы я смог тебя оставить. Ты еще не знаешь, каким собственником, ревнивцем и деспотом я могу быть. Впрочем, после свадьбы у тебя будет возможность в этом убедиться.

Холодновато-сдержанный тон, которым он изрекал свою угрозу, вроде бы, не предусматривал шутки. Но Катя знала, что у Бахмета довольно своеобразное чувство юмора, и с легкой душой пропустив сентенцию мимо ушей, миролюбиво заключила:

- Аминь!

Михаил с усмешкой покачал головой, словно удивляясь подобной беспечности. А потом Катя положила ладошки ему на грудь, подняла голову, подставляя полуоткрытые губы, и они наконец соединились в поцелуе, - доверчиво-невинном и полном жадного предвкушения одновременно.

- Идем, - спустя несколько мгновений шепнула она и, выскользнув из объятий, быстро зашагала вверх по лестнице.

Не сводя с нее глаз, он без колебания двинулся следом. Оба молчали, только звон бряцающих при каждом шаге шпор Михаила нарушал тишину, отзываясь странной чувственной дрожью в Катиной груди.

В молчании преодолевая один за другим пролеты винтовой лестницы, они наконец достигли последнего и остановились, тяжело дыша после долгого подъема. Здесь оказалось очень холодно, с открытой площадки над их головами дул пронизывающий до костей ветер. Михаил закутал Катю в складки своей просторной, как палатка, епанчи, обнял, и она опустила голову ему на плечо.

На этой высоте, почти под самым куполом, оба наконец ощутили знакомое всем влюбленным чувство безмятежной отъединенности от всего мира, словно находились на затерянном в океанских просторах необитаемом острове. Наверное, она могла бы вечность стоять в кольце его крепких объятий, вслушиваясь в гулкий и беспорядочный стук его сердца, зная, что бесконечно любима. Любима и счастлива его любовью и своей...

Но несколько минут спустя, преодолев узенькую чердачную лестницу, они все же поднялись ненадолго на открытый ярус, где на тяжелых балках висели колокола. Катя, ахнув, схватилась за плечо Михаила. Воздушные потоки, свободно гулявшие здесь, бушевали с такой мощью, что, казалось, ее вот-вот оторвет от земли, унеся в небо, как невесомое перышко.

- Страшно, Катиш? – усмехнулся Михаил, прижимая ее к себе.

Улыбнувшись, она упрямо покачала головой, подняла руки, пытаясь справиться с волосами, которые безжалостно трепал расшалившийся ветер. Его шум оглушал так, что впору было зажимать уши, даже малые колокола, бывшие в полной власти разгулявшейся стихии, ощутимо дребезжали. Катя и опомниться не успела, как ее шелковый шарф был подхвачен ветром и, замелькав в воздушных струях, вскоре пропал из виду за ограждениями яруса.

Они остановились у края балюстрады, ограждавшей площадку. От вида, открывшегося здесь, просто захватывало дух. Как странно и чудесно видеть землю с такой высоты, когда для зрения нет ни границ, ни препятствий...

Стоявший на заснеженном холме прекрасный дворец, сияюще-палевый, как нарождающаяся заря, увенчанный круглым бельведером с восьмиугольными окнами, был окружен массивом бескрайнего парка, аллеи которого расходились звездообразно, стремясь к террасам на пологих склонах холма. А вдали, под панцирем голубого льда, тянулась узенькая ленточка реки Озерны, и почти каплевидной формы овал Тростненского озера в оправе покрытых белым инеем деревьев...

Поглощенная этим зрелищем, Катя уже почти не замечала холода; но Михаил наконец решительно взял ее за руку и повел вниз. Первым спустившись с чердачной лестницы, он снял идущую следом Катю со ступенек и, задержав ее в своих объятиях, негромко сказал:

- Катиш... У меня кое-что есть для тебя.

Она с живостью подняла голову:

- Что, Миша?

Бахмет чуть отстранился, сосредоточенно нахмурив длинные брови, извлек из глубокого кармана мундира небольшую, обтянутую синим бархатом коробочку, и Катя едва сдержала взволнованный и изумленный вздох. Но, то ли руки у Михаила замерзли, то ли мешали перчатки, и коробочка открылась не сразу, упорно сопротивляясь вторжению в свой секрет. Раздраженно стянув перчатку и, судя по выражению его лица, едва удерживаясь от того, чтобы не чертыхнуться, Михаил наконец справился с упрямым подарком и протянул открытую шкатулочку Кате.

Девушка ахнула. В ложбинке белого шелкового ложа было закреплено тонкое золотое колечко в форме переплетенных веточек, в оправе которого мерцал нежно-голубой, прозрачный, словно озерная вода, камень.

- Миша! – Катя с обожанием посмотрела на любимого. – Какое оно красивое! Это обручальное кольцо?!

Михаил, сдерживая улыбку, кивнул:

- Да. Кто знает, как все сложится и будет ли у нас официальная помолвка... К тому же мне хотелось как можно скорее утвердить свои права на тебя. - он все-таки позволил себе улыбнуться в ответ на ее счастливую улыбку и после паузы, уже посерьезнев, негромко сказал: - Ты будешь моей женой, Катиш?

Катя посмотрела на него с ласковым укором и вместо ответа, сняв перчатку, подала ему руку. У нее перехватило дыхание, когда Михаил, бережно взяв ее за руку, осторожно надвинул колечко на безымянный палец. «Невеста, - умиленно подумала она, с готовностью принимая нежный поцелуй, скрепивший это тайное обручение. – Теперь я по-настоящему его невеста, что бы кто ни думал».

Шагнув в полосу солнечного света, струящегося сверху, Катя залюбовалась подарком. Как чудесно переливаются на солнце грани голубого кристалла! Такой красивый, необычайно чистой воды камень, и на редкость тонкая работа! Ни одно из имеющихся у нее украшений не могло бы сравниться с этим кольцом... Но будь он даже грошовой безделушкой, он и тогда остался бы самым дорогим для ее сердца подарком.

- А что это за камень, Миша?

- Тяжеловес. («тяжеловесом» или «сибирским алмазом» в те времена называли топаз)

Катя озабоченно приподняла брови. Голубые тяжеловесы были в большой моде и ценились достаточно высоко. Запоздалая мысль о том, что подобный подарок едва ли по карману бедному прапорщику, наконец пришла в голову, но Катя благоразумно удержала ее при себе, боясь обидеть любимого. Она порывисто обняла Михаила:

- Спасибо, Мишенька! Это самый лучший подарок в моей жизни! Но знаешь, - поколебавшись, прибавила она, - даже если бы это был не тяжеловес, а простая стекляшка, моя радость не стала бы от этого меньше. Ведь это твой подарок, знак твоей любви, и это единственное, что имеет значение...

Михаил добродушно усмехнулся:

- Любимая, не старайся казаться еще лучше, чем ты есть. Учитывая, что ты и без того почти совершенство, это было бы для меня слишком большим потрясением.

Катя немного стушевалась. В самом деле, могла ли она осуждать Михаила за то, что он сделал ей подарок, достойный ее положения, даже если это и было для него накладно? И не лучше ли переменить разговор, пока Михаил не обиделся? Она поспешно нарушила молчание:

- Как ты думаешь, Женни и Дарья Аполлинарьевна не осудят меня, если я стану носить это кольцо, пока живу здесь? Мне не хочется расставаться с ним ни на минуту...

Вопрос был не праздный: девицы, за исключением невест, колец обычно не носили. Подаренный прабабушкой изумруд у Кати много лет лежал в шкатулке, прежде чем она решилась надеть его перед своим путешествием, рассудив, что на пальце он будет сохраннее, чем в дорожном сундуке. Вспомнив о постигшей изумруд незавидной участи, она мысленно пообещала себе, что это колечко будет хранить как самую величайшую ценность и ни на миг не расстанется с ним, что бы ни случилось.

- Не думаю, чтобы они осудили тебя. Но когда ты вернешься домой, Катиш, лучше спрячь его до поры до времени. По крайней мере, до того момента, как я переговорю с твоим отцом.

Катя улыбнулась:

- Я его, знаешь, как спрячу? Продену в длинную цепочку и буду носить под одеждой. Никто его не увидит, и только мы с тобой будем знать, что оно всегда со мной...

Слова застыли на ее губах, когда она осознала, что взгляд Михаила устремлен туда, где под несколькими слоями одежды билось ее сердце. Она невольно потупилась под этим настойчивым взглядом, а Михаил вдруг протянул руку и бережно накрыл ладонью скрытый под тканью казакина маленький трепещущий холмик девичьей груди.

- Вот здесь, - тихо сказал он. – Господи, Катиш, как мне дожить до того дня, когда я буду иметь право?..

Катя замерла. Неподвижная ладонь Михаила касалась ее груди так целомудренно и едва ощутимо, словно он прикладывался к святыне. Но в ярко блестевших глазах и мучительном изломе внезапно пересохших губ ясно читалось неприкрытое, жестоко подавляемое желание.

- Миша... - беспомощно выдохнула Катя, не делая ни единой, даже самой робкой попытки оттолкнуть любимого.

Не сдержав хриплого вздоха, Михаил властным рывком притянул ее к себе, и его губы требовательно, как никогда, легли на ее дрожащий рот, а руки принялись гладить худенькие плечи и напряженную, как струнка, спину, лаская с горячностью молодого хищника, впервые дорвавшегося до вожделенной добычи.

Он так тесно прижимал ее к себе, что Катя в одно мгновение ощутила от губ до колен все его напрягшееся тело, и краска стыда залила щеки от того, что эта беззастенчивая близость была так желанна. С каждым прикосновением обжигающих губ, с каждым стуком загнанного сердца, с дрожью хриплого дыхания, его желание все отчаяннее перетекало в ее тело, распаляя в груди нестерпимое наслаждение.

Епанча соскользнула с его плеч, с мягким шуршанием опустившись на пол, и Катя судорожно вцепилась в Михаила, вдруг отчего-то испугавшись, что он сейчас опомнится, оттолкнет, не переступив ту грань, за которой страсть станет уже неуправляемой. Но Михаил почти не владел собой в эту минуту. Рванув верхние пуговицы ее казакина, он прильнул губами к смуглой шее, покрывая ее горячими поцелуями. Полузакрыв глаза, Катя запрокинула голову, бесстыдно подставляясь его губам. Любимый мог делать с ней все, что хотел; ей ли, уже безумной от любви, противиться его даже самым откровенным ласкам? Если ее саму до потаенных глубин сжигает отчаянная потребность прикасаться к нему, узнавать его тело все ближе, все сокровеннее, и каждая клеточка этого тела любима и желанна до трепета, до дрожи в пальцах... Он принадлежит ей, ее несравненный, ее совершенный возлюбленный, и одна мысль об этом туманит рассудок, как столетнее вино. Обнять узкую талию, стянутую ремнем портупеи, подняться выше, вдоль борта камзола, гладя широкую грудь, вздымавшуюся от частого дыхания, крепкие мышцы предплечий, гордую шею... Зацеловать его, заласкать до изнеможения каждое местечко, до которого способны дотянуться ее руки. И медленно раствориться в водовороте невыразимой, сумасшедшей, до краев наполняющей душу нежности...

- Катиш... - Михаил резко выпрямился и, почти до боли сжав ее руки, лежавшие на его груди, в отчаянии прошептал: - Мы можем зайти слишком далеко. Я не прощу себе, если потеряю голову. Ты не понимаешь...

- Милый, мой милый... - у Кати срывался голос. Она без сил спрятала лицо на его плече, прижавшись губами к открытому краешку шеи, где под пылающей кожей бешено бился пульс. – Если б ты знал, как я люблю тебя... Неужели ты не понимаешь, что я сама этого хотела? – горячие, безрассудные слова почти против воли срывались с ее уст, удержать их она не могла. - Если бы ты жил в этом доме, я бы в первую же ночь пришла к тебе в спальню, и ты... и ты не смог бы заставить меня уйти. Я хочу быть с тобой. Обвенчаны мы или нет, помолвлены или нет, не имеет значения. Только в твоих руках я живу...

Михаил закрыл ей рот жестким поцелуем, словно желая заставить ее замолчать, а потом, тяжело переведя дыхание, взял за плечи и мягко, но решительно отстранил от себя. В уголках его губ дрогнула горькая улыбка.

- Девочка моя любимая, - хрипло сказал он. - Если б ты понимала, какого зверя пробуждают во мне твои пламенные речи... не говоря уже обо всем остальном... то поостереглась бы так искушать меня.

Запоздалый румянец обжег щеки, когда она осознала, насколько бесстыдно звучали произнесенные ею слова, но Катя только выше подняла голову и с вызовом взглянула на Бахмета:

- Ты считаешь меня испорченной?

Он покачал головой, с нежностью проведя ладонью по ее щеке:

- О Боже, Катиш, нет! Никогда не думай так, любимая. Просто... это такая мука и такое счастье – знать, что девушка, которую любишь больше жизни, готова принадлежать тебе по первому твоему слову. Конечно, если только, - прибавил он после паузы, пытливо вглядываясь в ее полное смятения личико, - если только ты действительно понимаешь то, о чем говорила, маленькая моя. А я в этом далеко не уверен.

Понимала ли она? Прислушавшись к себе, Катя убедилась, что едва ли сможет ответить на этот вопрос. До сегодняшнего дня ее мечты о Михаиле не заходили дальше поцелуев и объятий, которых она, признаться, жаждала с первобытной жадностью страстной натуры. Мысли о более запретных ласках, конечно, посещали ее, но лишь смутно волновали, не нарушая ее целомудрия и не являясь целью, которой она добивалась. Но одно Катя знала совершенно ясно: если однажды Михаил проявит настойчивость, он получит от нее все, чего пожелает.

Михаил, похоже, ждал ответа, но так и не дождавшись, в конце концов молча подобрал с пола свою епанчу, отряхнув, набросил на плечи и сдержанно произнес:

- Нам пора, Катиш.

Подавив тяжелый вздох, Катя кивнула и последовала за своим возлюбленным, спускающимся вниз по лестнице. Он был прав, им не стоило задерживаться здесь слишком долго, но так хотелось найти предлог, чтобы хотя бы немного продлить уединение.

- Быть может, мы еще раз поднимемся на колокольню? – рискнула спросить она.

Бахмет, не останавливаясь, бросил на нее короткий взгляд через плечо и после паузы сухо отозвался:

- Любимая, прошу тебя, помолчи, пожалуйста. Не заставляй меня думать, что ты настолько взбалмошна и бессердечна. Еще одно слово и я действительно подумаю, что ты мчалась сюда, чтобы забраться на колокольню, а все остальное просто...

Он замолчал, не договорив и, раздраженно встряхнув головой, продолжил спускаться вниз.

Катя застыла на ступенях, ошеломленная этими обвинениями. «Все остальное просто...» - что? Случайность? Игра? Господи, ну как он додумался воспринять все происшедшее именно так? Неужели только потому, что она не была готова объяснить ему, до каких границ простирается ее невинность? Или же, подумала она, бессознательным жестом тронув свои припухшие от поцелуев губы, это просто недовольство, которое, быть может, испытывают мужчины, не получив желаемого?

- Миша, - упавшим голосом позвала она.

- Ну что еще, Катиш? – он резко обернулся и боль, отразившаяся в его зеленых глазах, резнула ее по сердцу, словно острым ножом. – Я не сержусь на тебя, если именно это тебя беспокоит. Не вижу смысла сердиться на глупую девчонку, которая сама не понимает, что делает. Идем, мы и так уже задержались здесь.

«Господи, ну что я такого сделала?» - в отчаянии подумала Катя, но от сердца немного отлегло. Даст Бог, эта маленькая размолвка не перерастет в ссору. Если только ей суждено понять, чего он ждет от нее... Она вздохнула, подумав о том, что уже не в первый раз поступается своей гордостью, чтобы не потерять любовь и расположение Михаила, и эта мысль совсем ее не обрадовала. «Ты еще не знаешь, каким собственником, ревнивцем и деспотом я могу быть», всплыли в ее памяти недавние слова любимого. И на сей раз они отнюдь не показались ей шуткой.

Женни и Аргамаков ждали их снаружи, ведя неспешную беседу и не проявляя нетерпения. И, произнося слова извинения, Катя с благодарностью подумала о том, как замечательно иметь таких друзей: не надо прятать глаза, придумывать оправдания долгому отсутствию, плести небылицы. Спутники восприняли их эскападу как нечто совершенно естественное, а если и заметили легкое недовольство на лице Бахмета и растерянность на Катином лице, то оставили все вопросы при себе.

- Что ж, господа, едем. Нас ждут к обеду, - напомнила Женни.

Но прежде чем они отправились в обратный путь, Катя, сев в седло, украдкой показала Женни кольцо. Та удивленно приподняла тонкие брови:

- Тяжеловес? Чудное кольцо, но право, странный выбор камня.

- В чем же странность? – Катя была заинтригована.

- Видишь ли, - Женни явно колебалась, но природное правдолюбие все же взяло верх. – Конечно, это все пустое суеверие, но... голубой тяжеловес – коварный камень. Его называют разрушителем семьи. Правда, разрушает он лишь те семьи, где в отношениях между супругами скрыта ложь. И эту ложь он выводит на чистую воду...

Перед глазами Кати на секунду вспыхнуло какое-то смутное видение: множество горящих свечей, дрожание огня на серебре и золоте, и незнакомый голос, резкий, как удар бича, при первом же звуке которого вся эта туманная картинка разлетелась вдребезги, как стекло. Сердце сжалось, но в следующее мгновение Катя бесстрашно улыбнулась:

- Все это и вправду суеверие, моя дорогая. Ложь между мной и Михаилом? Я и представить такое не могу.

- Ты права, конечно же. – Женни, судя по всему, уже жалела о сказанном. – А кольцо прекрасное и чудесно смотрится на твоей изящной руке!

Прежде чем последовать за своими спутниками, уже отправившимися в обратный путь по пологому склону заснеженного холма, Катя обернулась и дрогнувшей рукой перекрестилась на увенчанный распятием церковный купол. Никакой камень не сможет погубить ее счастье или выручить из беды, если на то не будет воли провидения. Она делает то, что должно и будь, что будет, какие бы устрашающие картины не рисовались в ее буйном воображении.

Дорога одна. И с нее не сойти.

Ура, ура, ура, долгожданное продолжение! Марин, огромное тебе спасибо!!! Такими пронзительными, трогательными, страстными и одновременно целомудренными у тебя получаются любовные сцены, что УХ! И Катины эмоции такие естественные, верные, такие правильные для совершенно невинной, но от природы чувственной девушки. А вот Бахмет...я уже как-то жаловалась, что в его поведении проскальзывает иногда эгоизм и расчетливость. Так вот, эта сцена мне снова напомнила мои прошлые к нему претензии
Я искренне читаю, что подобные "обидки" для зрелого, уверенного в себе мужчины совершенно неприемлемы. Если мужчина в такой момент хоть взглядом, хоть полунамеком даст понять женщине, что он обижен на ее нежелание продолжения, это покажет либо его незрелость, либо эгоизм, либо полную невостребованность у противоположного пола Это я к тому, что настоящий мужчина спокойно отнесется к отказу партнерши здесь и сейчас, потому что умеет управлять собой, в общем-то не помешан на сексе, потому что его у него было много, ну и уверен, что все-равно рано или поздно свое получит. Бахмет в данном случае сплоховал) И ладно бы перед ним была опытная женщина, намеренно его распалявшая, а потом сделавшая финт хвостом. Так нет же, юная невинная девушка, которая вообще не до конца понимала, что делает!

В общем, меня снова потянуло на философию, но от твоего романа, Мариш, это всегда со мной бывает

Буду ждать продолжения!!!
_________________

Мариночка, огромное спасибо тебе! За такой скорый отклик и слова, которые так важны и дороги для автора. Так приятно знать, что долгие мучения над подобными сценами не напрасны).

Мальчик у нас, конечно, далек от совершенства, кто спорит.)

Знаешь, вообще, мне кажется, что любые авторские объяснения чувств и поведения героев «за кадром» повествования, - это от беспомощности. Значит, не смогла написать так, чтобы читатели увидели происходящее глазами автора. Но поскольку мы обсуждаем незаконченный роман и эти обсуждения очень важны и интересны для автора, заставляют его о многом задуматься, и всегда идут на пользу тексту, то я и на этот раз все-таки не удержусь, чтобы не высказать свою точку зрения.
Бахмет никак не мог быть обижен на Катю за то, что «распалила и вильнула хвостом». Вспомни, он остановился первый, потому что в отличие от Кати понимал, чем все это чревато.

Продолжения он сам бы не допустил. И Катины слова

были ему лестны поначалу, пока он не усомнился, что она понимает то, о чем говорит. Но и тогда был рассержен только сам на себя, на свою неуместную пылкость. И только когда Катя, проявив, на мой взгляд, некоторую бестактность, предложила еще раз подняться на колокольню, Бахмет был рассержен уже на нее. Он тут с ума сходит от любви, а она щебечет какой-то вздор, как безмозглая птичка, словно ей все как с гуся вода. Вот и не сдержал обиды. Ему просто важно знать, что Катя, несмотря на свою невинность, не стала бы бездумно играть с ним. Но ситуацию он все равно держал в своих руках, начал сам и завершил сам, когда посчитал нужным. Не захотел бы, не было бы вообще ничего.

Тут отвечаю чисто теоретически, поскольку мотивы Бахмета уже объяснила. Не могу, к сожалению, разделить твою точку зрения, хотя, наверное, очень многие с тобой согласятся. Мне кажется, все зависит от того, насколько этот мужчина влюблен. А в нашем случае это даже и не мужчина, а юноша пылкий со взором горящим.) И, кстати, на самом деле он далеко не такой сердцеед, каким считают его окружающие, - кажется, я уже говорила на эту тему. Но это я так, к слову.)
Ой) Невостребованность у противоположного пола - это что, так страшно? Самое главное, чтобы нашлась одна женщина, для которой этот мужчина предназначен, все прочие пусть идут лесом). В жизни так обычно и бывает, и это нормально. Но это исключительно моя махровая имха)
В общем, благодарю за пищу для размышлений, буду думать над тем, как лучше выразить в тексте то, что не получилось.

И это замечательно.)

Спасибо, Мариночка.

Марина, спасибо! Какие чувства!!Трепетно, нежно, страстно и чисто!!Еще не перешли грань физическую, но само ожидание близости!!!Как смогла ты передать, я читала, и не дышала, страшно было нарушить атмосферу этого чуда!!А вот слова Женни о камне, и страх, ведь есть недосказанность, есть тайны Катишь...

Ой, Мариш, я за продолжением слежу аки коршун, и сразу же бросаюсь его читать, читать, читать Только я уже говорила, что на детальный анализ я не способна, т.к. заглатываю текст целиком, перевариваю его, а потом возникшие при прочтении эмоции и мысли вываливаю на бедного автора) Поэтому очень часто мое собственное впечатление не соответствует тому, что написано! Вот не текст я запоминаю, а только свои ощущения при прочтении... Я уже извинялась за такую свою особенность , но уж что есть, то есть


Ну, я думаю, вовсе не беспомощность. Просто все мы разные, и часто "примеряем" на себя образы главных героев. Многим бы поведение Бахмета показалось нормальным. Я примерила на себя Катину роль, и взбрыкнула Обижает меня такое мужское поведение, да. Если поведение Бахмета в данной сцене не должно было послужить таким тревожным звоночком на будущее ( а ты говоришь, что нет), значит, я спокойна.


Да, я все-таки здесь не учла его юный возраст...Но, опять же, примеряя ситуацию на себя, ожидала бы от мужчины больше такта и чувства юмора) А так что ж, получается, и поцеловаться нельзя без того, чтоб тебя сразу в постель тащили, а если нельзя - дулись



Ну, это я немного схулиганила, про невостребованность...Но вообще, мне обычно приятно знать, что мой мужчина котируется на рынке

В общем, Марин, не могу я оставаться равнодушной, видишь, сколько эмоций твой роман вызывает За что тебе еще раз большое спасибо!!!
_________________

Марин, спасибо большое за продолжение!
Снова поумилялась нашей парочке Очень нежный и страстный момент в церкви был! Немножко грустно, правда, что после такого наши герои вновь оказались где-то на грани ссоры, что не есть хорошо... Миша довольно тяжёлый человек, и придётся Кате к нему подстраиваться Что она, в общем-то, уже и начинает делать)) Но всё время поступаться своей гордостью у неё едва ли получится
Насторожили меня слова Женни в конце, кажутся пророческими
Марина, с нетерпением жду продолжения!
_________________

Светочка, большое спасибо тебе! За такие лестные и необходимые для автора слова, за твои эмоции и их такое романтическое изложение. А Катины тайны... Наверное, стоит хранить их как можно дольше, по крайней мере, от Михаила - точно.)


Спасибо, Мариночка. Честно сказать, сама я просто преклоняюсь перед долготерпением читателей, которые по-прежнему читают мой роман, ждут продолжения и пишут такие замечательные отзывы, поддерживая автора. Святые ведь люди, столько ждать, страстотерпцы практически.)

Ты же знаешь, что твои отзывы и комментарии мне всегда были очень интересны. Они часто заставляют меня что-то переоценить, подают новую, неожиданную мысль... И насчет анализа не могу согласиться, - твои комменты практически всегда затрагивают множество аспектов и очень точны. Если мне не изменяет память, при обсуждении последней главы я с тобой первый раз не согласилась. Но в этом, я считаю, все-таки моя вина. Текст был очень рваный и эмоционально неоднородный, героев(и автора вместе с ними) бросало из одной крайности в другую... Так что, разные могли сложиться впечатления.

Ну, это еще вопрос, кто кого тащил))) По-моему, это Катька очень настойчиво совращала Бахмета. Он только защищался взял то, что ему предлагали, потрогал и, как хороший мальчик, положил на место.)))

Молодая ишшо))) Главное, чтобы твой мужчина котировался в первую очередь среди тебя, все прочее - от лукавого.))

Мариночка,



Ри, большое спасибо тебе за отзыв! Я всегда с большим интересом жду твоего мнения.
Спасибо, дорогая, очень рада, что понравилось. Правда, это на колокольне было, она отдельно от церкви стоит. В церкви герои вряд ли бы стали вести себя подобным образом...

Да, Миша не подарок, согласна. И, конечно, если только Катя будет подстраиваться, ничего хорошего из этого не выйдет. Но посмотрим, что будет дальше.

ну, в общем, не без этого. Все у них будет, и хорошее, и плохое...

Спасибо, Ри! Понемногу пишется.

 » Глава 25. В мечтах и наяву

https://lady.webnice.ru/blogs/?v=5097
----------------------------------

Гостиная, где слуги уже накрыли традиционный закусочный стол, была пуста: Женни с племянницами повела гостей в бельведер – круглую башенку, возведенную над крышей дома, откуда открывался прекрасный вид на усадьбу, а Дарью Аполлинарьевну, должно быть, задержала беседа с нежданно приехавшим мужем. Катя в ожидании прошлась по гостиной, но долго скучать в одиночестве ей не пришлось: в распахнутые двери неожиданно вошел Михаил.

Катя молчала; неторопливо приблизившись к ней, он взял ее за руку и тихо сказал, глядя в глаза:

- Ты простишь меня?

Катя с трудом подавила улыбку, но руки, которую ласково поглаживали его пальцы, все-таки не отняла.

- Не уверена, - она покачала головой. – Ты был так отвратительно груб...

- Mea culpa, - охотно признал Бахмет, продолжая ласкать ее руку, и придвинулся чуть ближе, так, что Катя ощутила на щеке тепло его дыхания. – Я грубиян, бессовестный соблазнитель и закоренелый грешник, каких поискать. Так ты простишь меня?

Катя, едва сдержавшись, чтобы не рассмеяться, отодвинулась с видом негодования:

- Однако, сударь! Я что-то не слышу в вашем голосе раскаяния.

Бахмет озорно улыбнулся, упрямо притягивая ее к себе:

- Тогда я сейчас поцелую вот это маленькое смугленькое ушко, и ты сразу его услышишь и... простишь меня.

Едва его вкрадчивый, дразнящий шепот коснулся мочки Катиного уха, как девушка, едва не взвизгнув от щекотки, отпрыгнула в сторону:

- Миша, перестань сейчас же! Я этого не выношу!

Бахмет театрально схватился за голову:

- Господи, ну что же мне еще сделать, чтобы ты сменила гнев на милость? Впрочем, знаю. Ты, должно быть, голодна, моя маленькая злючка, надо тебя накормить.

Стянув перчатку, он без стеснения забрался пальцами в блюдо с красной икрой, зачерпнул небольшую пригоршню и, повернувшись к Кате, очень серьезно поднес лакомство к ее губам. Катя икры не переносила, - ни белужьей, ни черной, ни красной, но была слишком изумлена, чтобы сообщить о своих гастрономических предпочтениях.

- Будет очень вкусно, - нежно уверил он при виде ее растерянности. – Приоткрой свои восхитительные губки, счастье мое, не бойся. Вот так, - тихо прибавил он, когда порозовевшая Катя, как под гипнозом приоткрыла рот и, взяв губами несколько икринок с его ладони, проглотила, почти не чувствуя вкуса. – Умница моя... Только не откуси мне пальцы, любимая, они мне еще пригодятся. Если будешь хорошей девочкой, я и дальше буду давать тебе всякие вкусности из своих рук, это очень, очень приятно...

Его низкий, вибрирующий шепот обволакивал ее, пробуждая в сердце чувственный трепет. Повинуясь ему, она проглотила еще немного икры, а последнюю оставшуюся икринку он успел взять губами между ее губ и съел сам.

- Так гораздо вкуснее, - пробормотал он, медленно обводя пальцем контур ее яркого пухлого рта, а Катя стояла перед ним, не зная, что думать и как назвать то, что он делал с ней сейчас. – Они, должно быть, немного соленые... Я хочу попробовать, как следует.

Поцелуй, в который он вовлек ее в следующий миг, не был жадным, но повелительным – бесспорно, словно Михаил не просил прощения, а желал подчинить ее с этой минуты и навсегда. Но эта мысль не вызвала отторжения. Она знала, что он давно взял над ней верх, но любила так сильно, что готова была принять это неравенство. Если б только его слова и прикосновения всегда были такими же нежными, как теперь...

- Я прощен? – прошептал Михаил, когда разъединились их губы.

Он спросил, и это было важно, куда важнее его своеобразных попыток заслужить прощение. Катя, наконец придя в себя, милостиво кивнула:

- Сегодня – да, но в будущем, если ты посмеешь разговаривать со мной так же, как на колокольне, тебя уже ничто не спасет!

- Я знаю. – Михаил бережно погладил ее по щеке и отступил, услышав за дверью приближающиеся шаги и звуки голосов.

- Он здесь! – воскликнула Дарья Аполлинарьевна, входя в сопровождении мужа, золовки, дочерей и Аргамакова. – Михаил Алексеевич, что же вы нас оставили? Неужели вид с бельведера вас не впечатлил?

- Простите, Дарья Аполлинарьевна, но вид из окна гостиной мне нравится больше, - отшутился Михаил.

- Мишелю больше нравится Катрин, - во всеуслышание возвестила младшая дочь княгини, десятилетняя Веро.

А тринадцатилетняя Надин, состроив умилительную мордашку, ехидным голоском продекламировала:

- Пока бушует метель,

Катрин нравится Мишель!



Веро немедленно подхватила:

- И Мишель сохнет по Катрин,

Но он такой не один!

Присутствующие невольно рассмеялись; к счастью, здесь не было никого, кому могла показаться предосудительной подобная эпиграмма. Но княгиня все же пожурила дочерей:

- Если я еще услышу нечто подобное, лишитесь сладостей на целую неделю, имейте в виду!

- А я заставлю переписать эти стихи три тысячи раз, пока не возникнет стойкое отвращение к поэзии, - не без суровости присовокупил отец.

- Или пока в доме не кончатся чернила и бумага, - усмехнулся Михаил, взглянув на немного смутившуюся Катю. – Не браните этих маленьких стихотворцев. Как известно, устами младенца глаголет истина.

- Это не младенцы, это самые хитрые и коварные на свете лисята! – Катя от души подергала за уши прильнувших к ней, хихикающих девчонок.– Значит, вот вы чем занимаетесь в часы досуга, милые барышни? Дразнилки на меня сочиняете? О, я тоже сочиню, будьте спокойны!

- Давай, - охотно согласилась Веро.

- Но так красиво, как у нас, у тебя не получится! – уверенно заявила Надин.

- Посмотрим, - на Катином лице появилась в высшей степени иезуитская улыбочка.

Вскоре хозяева и гости стояли вокруг стола, отдавая дань отменным закускам и обсуждая достоинства новой усадьбы. А остановившийся за спиной Кати Михаил негромко шепнул:

- А Катрин нравится Мишель, только пока бушует метель?

Катя бросила на него взгляд через плечо:

- И в метель, и в капель. Всегда только Мишель.

Он многозначительно приподнял бровь, словно знаток поэзии, оценивающий красоту изысканного стиха, и тихо сказал:

- Поэт из тебя неважный, Катиш, но люблю я тебя не за это.

В его взгляде и улыбке, последовавшей за этими словами, было столько тепла, что у Кати замерло сердце. Если бы они могли всегда быть такими, - открытыми, любящими, бесконечно доверяющими друг другу! «Господи, - мысленно попросила она, - пусть ничто никогда не омрачит нашего счастья, прошу тебя!»

- Катрин, дорогая, что же вы ничего не едите? – посетовала чуть позже Дарья Аполлинарьевна, видя, что Катя почти не прикасается к закускам. – Это, право же, нездорово; хотя бы ломтик пармезана, прошу вас! До обеда еще целых полчаса!

- Может быть, Екатерина Юрьевна соблазнится икрой? – с невинным видом предположил Бахмет.

Залившись краской, Катя бросила на него убийственный взгляд, нисколько его не смутивший. Похоже, она теперь до конца своих дней не сможет даже слышать про икру без того, чтобы не покраснеть. И как только Михаилу не совестно так жестоко дразнить ее, да еще в такую минуту?

Когда дворецкий наконец пригласил их к столу, милый князь Гагарин, нарушая этикет, подал руку жене, Аргамаков повел Женни, и Катя благополучно оказалась в паре со своим любимым. Следом пошли девочки, к которым присоединилась гувернантка. Их ждал великолепно накрытый стол, где аппетитные яства в сияющей серебряной посуде соседствовали с фарфоровыми фигурками в китайском стиле; белоснежная скатерть была усыпана оранжерейными цветами, и фрукты в вазах из золоченой бронзы источали восхитительный аромат. Тусклый свет ранних зимних сумерек рассеивало множество свечей в массивных бронзовых канделябрах, и так уютно было сидеть рядом с Михаилом, изредка чуть-чуть соприкасаясь локтями, чувствуя на себе его взгляд...

Хозяева и гости просидели за столом больше двух часов, поглощая изумительно вкусные блюда и ведя непринужденную беседу. И хотя Катя едва ли съела намного больше, чем за закусочным столом, голода она не чувствовала: радость от того, что они помирились с Михаилом, затмевала все прочие чувства.

У мужчин еще не было обыкновения уединяться после обеда; в гостиную они вернулись все вместе. Здесь уже был накрыт кофейный столик и, устроившись в креслах, они продолжили беседу за чашкой кофе. Женни рассказывала о посещениях Царского Села в бытность свою воспитанницей Смольного института, о том, как добра и внимательна была к смолянкам, которые всегда находились под ее неусыпным покровительством, императрица. Потом речь зашла о спектаклях и концертах, которые устраивали в Смольном, и Женни по просьбе невестки уселась за клавесин.

- Она прелестно играет, но не любит петь, - вполголоса, чтобы не мешать Женни играть, сказала Дарья Аполлинарьевна. – А вы, Катрин? Мне кажется, при вашей экзотической внешности у вас должен быть роскошный голос.

Глаза Михаила, устремленные на Катю, заинтересованно блеснули.

- Как вам сказать, Дарья Аполлинарьевна, - Катя неопределенно пожала плечами. – Я люблю петь, но мой голос настолько далек от bel canto, что я нечасто решаюсь петь на публике.

- Ну какая же это публика, дорогая? – княгиня с улыбкой обвела взглядом собравшихся. – Здесь все свои; спойте нам, прошу вас! Я, право же, в нетерпении!

Все присоединились к ее просьбе, громче всех звучали голоса девочек, жаждавших развлечения. Только Михаил ничего не сказал, но в его взгляде, устремленном на Катю, была та же просьба.

- Ну что ж, - скрывая некоторое волнение, Катя поднялась и подошла к клавесину.

Женни, уже знакомая с музыкальными пристрастиями подруги, перебрав стопку нот, показала ей листочки с записью арии Эвридики из оперы Глюка «Орфей». Катя согласно кивнула; именно эта ария, «Судьбы сила злая», из никогда не слышанной оперы, была ее любимой – нотами, во время жизни в деревне, когда-то поделилась с ней знакомая барышня. Катя долгое время старательно учила ее по-итальянски и надеялась, что сумеет спеть достойно, не слишком разочаровав слушателей.

Она выпрямилась, чуть оперевшись рукой о крышку клавесина, Женни, ободряюще улыбнувшись, коснулась пальцами клавиш, и серебристые звуки тревожащей музыки поплыли над гостиной. Когда к мелодии присоединился низкий, грудной, мягкий, как нежнейший бархат, голос, слушатели затаили дыхание.

Катя пела, забыв о себе, полностью отдавшись этой рвущей душу мелодии. Она была Эвридикой, невинной, любящей, юной женщиной, которую вывел из Царства мертвых Орфей. Почему любимый так холоден, почему не смотрит на нее? Робкая надежда, вспыхнувшая в душе при виде Орфея, гаснет под гнетом боли и смятения... Посмотри на меня, скажи, что любишь! Как мне жить, если ты разлюбил? Неужели злая сила судьбы все-таки одолела их? Беспредельная любовь и нежность, резкие упреки и покорность злой судьбе, все обуревающие Эвридику чувства, невыносимая боль ее сердца, - все было в ее голосе и сердце, которым она пела...

Когда затихли заключительные звуки, воцарилась тишина. Катя несмело подняла глаза на Михаила. Он смотрел на нее так, как никогда прежде: с неким, словно бы мистическим восхищением... Но и все остальные слушатели, похоже, были весьма впечатлены.

- Боже, это... это... У меня нет слов! – Дарья Аполлинарьевна промокнула платочком увлажнившиеся глаза.

Ее слова вывели из оцепенения всех остальных и слушатели обступили Катю, на все лады выражая свой восторг. Она слушала, благодарила с улыбкой, принимала поцелуи от восхищенных ее талантом девочек, а глаза искали Михаила. Он один не подошел к ней, но поймав ее взгляд, выразительно прижал руку к сердцу, словно признаваясь в том, что покорен не меньше других.

- Что скажете, Михаил Алексеевич? – обернулась к нему княгиня. – Ведь правда же – никакое bel canto не сравнится с этим голосом, великолепнейшим инструментом самой души! Еще немного, и я бы просто расплакалась, как дитя, так это было прекрасно!

- Вы правы, - негромко отозвался Бахмет, ни на кого не глядя.

После такого исполнения никому больше не хотелось музицировать. Некоторое время Катя удовлетворяла любопытство хозяйки дома, которая никак не хотела верить, что у Кати никогда не было учителя пения, когда же наконец тема иссякла, принялись обсуждать историю Орфея и Эвридики.

Вечер был долгий, в конце концов, утомившись разговорами, князь задремал, Дарья Аполлинарьевна, поудобнее устроившись в кресле, взялась за начатую бисерную вышивку, Женни и Аргамаков листали альбом со стихами, а сидевшие рядом девочки хихикали и шептались, судя по всему, сочиняя новую эпиграмму. Никто не мешал Кате и Михаилу, расположившимся в креслах возле пылающего камина, но они долго не начинали разговора.

- Миша, – наконец шепнула Катя, удивленная его длительным молчанием. – Скажи же что-нибудь...

Он бросил на нее краткий, но пристальный взгляд:

- Ждешь комплиментов, любовь моя? Что ж, ты их более чем заслужила. Ты подлинная сирена, твой голос выворачивает душу наизнанку и сводит с ума. Не знаю, что еще сказать.

Что ж, кому-то другому, возможно, было бы довольно и этого, произнесенного его обычным, сдержанным тоном, но, несомненно, лестного дифирамба. Но Катино раздувшееся до небес тщеславие требовало новых, более интригующих подробностей:

- Ты стал любить меня сильнее?

- Да куда уж сильнее, Катиш, - усмехнулся Бахмет. – Просто я сегодня вдруг понял, что ты стоишь настолько несоизмеримо выше меня, что теперь и не знаю, как к тебе подступиться...

- Это пройдет, - она по-девчоночьи хихикнула, - пройдет в первую же брачную ночь.

И тут же мысленно дала себе затрещину, осознав, насколько вульгарно прозвучали эти слова. Бахмет, словно не заметив ее замешательства, посмотрел на нее с задумчивым интересом:

- Ты думаешь?..

Она опустила ресницы под его взглядом и, украдкой оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто не прислушивается к их разговору, тихо, едва ли не с мольбой, сказала:

- Миша, не надо... Я сказала глупость, и давай не будем продолжать этот разговор...

- Отчего же глупость? – мягко сказал Михаил. – Глупо, на мой взгляд, скрывать от себя самих то, что мы оба только и мечтаем оказаться наедине. Глупо скрывать, что я очень сильно хочу тебя, и что ты готова принадлежать мне. По крайней мере, именно так мне кажется. И скрывать все это от самих себя – настоящее, очень глупое ханжество.

У Кати словно упал с души тяжкий камень, когда она окончательно убедилась, что любимый никогда не осудит ее за бьющую через край страстность речей и поступков, настолько вопиющую для невинной девушки. Она шепнула, не глядя на него:

- И мы можем говорить друг другу все, что хотим?

Она не видела его лица, но в голосе Михаила отчетливо слышалась улыбка:

- Я был бы рад сказать, что мы можем не только говорить, но и делать все, что хотим... но с этим, увы, придется повременить до свадьбы. А что касается разговоров, я очень хочу узнать все, что ты до сих пор скрывала от меня и все, о чем ты мечтаешь по ночам, когда меня нет рядом...

Катя в ужасе зажмурилась, ощутив, как полыхнули щеки:

- О нет-нет-нет! Ты первый.

- Трусишка, - упрекнул Бахмет, но спорить не стал. – Что же сказать тебе, Катиш, - продолжал он, понижая голос до шепота. – Расскажу, пожалуй, что бы я стал делать, если б мы с тобой оказались сейчас наедине.

Катя бросила на него полный пугливого любопытства взгляд и замерла, насторожив слух.

- Если бы мы были наедине, Катиш, - услышала она, - я бы посадил тебя к себе на колени, а ты бы обняла меня за шею и затихла, как испуганная птаха. Я бы слушал, как стучит твое сердечко, целовал бы каждый пальчик, а потом... потом ты позволила бы мне снять эту чрезмерно скромную косынку с твоей божественной шейки и сосчитать поцелуями каждый дюйм персиковой кожи от подбородка и до этой очаровательной ямки внизу... А потом ты бы склонилась ко мне и поцеловала меня в губы, так, что твой язычок ворвался бы в мой рот, чтобы приласкать его изнутри... И это было бы так сладко...

Катя, сердце которой то и дело замирало в груди, грозя вот-вот остановиться, облизала внезапно пересохшие губы. Господи, откуда он взял эти слова, эти волнующие фантазии, способные лишить ее рассудка? Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, хоть и тщетно, Катя шепнула дрогнувшим голосом:

- Я хочу, чтобы мы сделали это.

- Мы сделаем это, любовь моя, - прошептал Бахмет, - и многое другое. У нас впереди целая жизнь. А теперь скажи мне, чего хочешь ты.

Катя почти не медлила, вдохновленная его чувственной речью, которая заставила ее утратить большую часть стыдливости:

- Я мечтаю... я очень хочу увидеть тебя без рубашки. Хочу прикасаться к твоей груди, гладить ее, узнать, какой ты, когда ничто ее не скрывает...

Михаил накрыл ее руку своей.

- Что ж... Я думаю, твое желание исполнится, когда мы найдем подходящий для уединения случай, - хрипло сказал он и после долгой паузы прибавил с тонко провоцирующей ноткой в голосе: – Но это точно всё, Катиш? У тебя нет других, более потаенных желаний, которыми ты хотела бы поделиться со своим возлюбленным?

Он повернулся к ней, и по губам скользнула ласковая усмешка. А зеленые глаза смотрели так зорко и внимательно, словно он видел ее насквозь.

- Не сегодня, возлюбленный, - кротко, но решительно отказалась Катя, чувствуя, что снова непреодолимо краснеет под его взглядом. – Мы только начали; позволь мне сохранить хотя бы капельку скромности, иначе я просто сгорю от стыда.

- Мне так нравится, когда ты краснеешь... Но не стану говорить, что мне хочется сделать с тобой в такие минуты. Ты права, довольно на сегодня откровений, иначе я просто потеряю голову...

- Я люблю тебя, - она сжала его пальцы, мечтая обнять и целовать, пока на губах не выступит кровь.

- И я люблю тебя, Катиш, - помолчав, отозвался он. – И не перестану любить, пока жив...



... Когда Бахмет и Аргамаков уехали, Катя долго стояла у окна в круглой комнате бельведера, упрямо вглядываясь в ночную темноту, давно поглотившую силуэты двоих всадников, скрывшихся в глубине сосновой аллеи. Он приедет завтра, он будет приезжать каждый день, пока она здесь; а потом он придет в дом ее родителей, для того, чтобы просить у отца ее руки. Все случится так, как задумано, какие бы преграды не ставила им судьба. Они будут вместе, несмотря ни на что.

Катя прижалась губами к голубому камню, сверкавшему на руке и мечтательно улыбнулась, снова возвращаясь к мыслями к сегодняшнему дню – лучшему в ее жизни, который навсегда сохранит в памяти, как самое бесценное сокровище.



* * *

Она пока не знала, что этот вечер приготовил ей еще один сюрприз. Кате было суждено узнать о нем лишь спустя несколько дней. Но именно сегодня, в тот самый час, когда она стояла у окна, провожая глазами двух уезжающих всадников, в Москве, к черному входу дома Шехонских на Моховой, подъехал крытый возок, из которого первой вышла красивая, статная, черноволосая молодая женщина лет двадцати восьми-тридцати, в нарядной синей сибирке. Осенив себя крестом, она окинула взглядом ночную улицу и успокоенно вздохнула:

- Вот и доехали наконец, благодарение Господу! Здравствуй, матушка Москва, давненько с тобой не виделись!

Марина, огромное спасибо за главу. Мне очень нравится стиль вашего повествования. Вам чудесно удается переплести нежность, волнение с чувственностью и странностью! Образы очень яркие, живые, т.к. люблю оперу, и с недавних пор "Орфей" в моих фаворитах ,то понимаю эмоции героев от прослушивания арии в исполнении Кати. Жду продолжения,т.к. окончание главы заинтриговало.
_________________

Анна, очень рада видеть вас в теме! Спасибо за теплые слова.

Да, "Орфей", бесспорно, великолепная опера. Глюк вообще, на мой взгляд, гениальный композитор, ниспровергатель застывших форм и устоев, которому удалось перевернуть музыкальный мир того времени.

Это радует) Надеюсь, и продолжение не задержится.)

Ура, ура, Марина снова порадовала продолжением! Ох уж этот Бахмет, змей искуситель, совсем Катьке голову заморочил своими обещаниями брачной ночи Теперь он, вроде, успокоился, и действует как опытный и расчетливый соблазнитель ( в хорошем смысле слова!) А вообще, повторюсь, очень удачно переданы эмоции невинной барышни, когда уже хочется чего-то, а чего- толком еще не знаешь...ну, то есть, смутно представляешь, но...
Интригующее окончание главы, буду ждать, что же дальше...
Спасибо, Мариша!
_________________