Милая Шарлотта (ИЛР)

Всем привет!
Ой, девушки, столько версий, столько версий - глаза разбегаются)) Уже и Мари бедную вспомнили, и Клер-сообщницу, и герцогиню жутко-жутко подозрительную. Представила орущую в подземелье герцогиню - не могу, ржу
Торжественно обещаю сегодня ближе к вечеру выложить новую главку.

 » Глава 59. Чёрная маска

Жоржетта излишне резко распахнула дверь в комнату Госкара и не без упрека в голосе заявила:
— Он сдался! Только что, добровольно. Что ж, полагаю, теперь вы довольны, сударь?
Она сама не ожидала этого, но в голосе ее слышались слезы.
Госкар сидел спиной к ней, за столом и, помолчав, все же сказал:
— Я буду доволен, когда убийцу де Виньи казнят. А что до вашего мужа… - он резко обернулся, полоснув по ее лицу воспаленным взглядом, - то поздравьте его от меня – он впервые, наверное, совершил хоть сколько-нибудь мужской поступок.
И свысока ухмыльнулся, вдребезги разбивая самообладание Жоржетты.
— Не вам говорить о мужских поступках! Кому угодно, но не вам, ослепленному яростью, местью, ревностью или черт знает чем еще! – Госкар же глядел на нее равнодушно, скривив в ухмылке губы, будто и не слушал. Разозлившись окончательно, Жоржетта бросилась к нему через всю комнату с единственным намерением залепить пощечину, но в последний момент остановилась и смогла только покачать головой, говоря уже едва слышно: - Знаете, что самое печальное? Сейчас вы уверены в своей правоте и в том, что совершаете благо, но пройдет совсем немного времени, чувства схлынут, и вы по-настоящему осознаете, какой глупый, мерзкий и низкий поступок совершили. Вот тогда-то и начнется ваш персональный ад, мсье Госкар.
Ухмылка его немного дрогнула, но он, как будто сам испугавшись, что может изменить решение, торопливо произнес:
— Ваш муж виновен в убийстве – смиритесь, это объективная истина.
Теперь ухмыльнулась Жоржетта:
— Ах, вы желаете объективности? Тогда хочу вам напомнить, что вы единственный, кто извлек выгоду из смерти вашего отца, вы его наследник! И именно по вашему досадному упущению не смогли найти новое завещание, по которому все отходило вашей дражайшей мачехе. Немыслимое упущение, да – но вы ведь живой человек и вполне могли в такую минуту забыть, о том, куда дели бумагу – и не придерешься к вам даже! И с мачехой-то вашей и у вас самые нежные отношения, и даже – какое благородство – вы пообещали отдать наследство ей. Пообещать легко, а потом ведь можно и забыть об этом – потом, когда все уже просушат слезы умиления! Ну, как вам такая объективность?
Взгляд Госкара стал чуть более осмысленным, зато в нем появилась жесткость, из-за которой Жоржетте делалось все больше не по себе. Но остановиться она так и не смогла, пока не закончила.
— Так вот, какие у вас мысли, мадам де Руан? – отозвался Госкар. - Отчего же вы не доложили о ваших соображениях гвардейцам, пока была возможность?
Спросив, он поднялся из-за стола и сделал шаг к Жоржетте. Ей очень хотелось отступить, но она усилием воли заставила себя стоять на прежнем месте и смотреть в его глаза с вызовом.
Она все еще была взвинчена до предела, и миллион припасенных для него обвинений норовили слететь с языка. Но вместо этого Жоржетта только обронила:
— Потому что я знаю, что вы этого не делали.
Жоржетта глядела в его глаза и видела в них растерянность – видимо, он ждал от нее как раз обвинений. А она продолжила уже более смело:
— И знаю, что вы любили отца, что вините себя за то, что в ту ночь были со мной, а потому не могли его защитить. Оттого вам и трудно меня теперь видеть.
С каждым ее словом Госкар как будто терял свою непробиваемость, становился все беззащитнее, и Жоржетте даже показалось, что в его глазах что-то блеснуло. А в следующую секунду он бросился к ней, обняв так, что ей стало трудно дышать, и зарылся лицом в ее волосы.
— Простите меня, - порывисто шептал Госкар ей на ухо, - простите, я такой глупец…
Они сидели в кресле у стола: вернее, в кресле сидел Госкар, а Жоржетта на его коленях, уютно устроив голову на его плече и глядя, как он перебирает ее пальцы – как будто боится отпустить. Век бы так сидеть, не думая ни о чем.
Госкар вполголоса – даже на расстоянии шага от них никто бы не расслышал – рассказывал ей такое, после чего Жоржетте хотелось гладить его голову и целовать его губы бесконечно долго. Лишь бы он никогда больше не вспоминал о прошлом.
— Я никогда не называл его отцом, - говорил он, - никогда, даже в детстве, даже в мыслях…
До десяти лет Госкара воспитывал дед, прежний барон де Виньи – волевой, упрямый и жесткий человек, совершенно не склонный к сантиментам. Дед мало с кем ладил, потому как чувства и желания людей – даже близких – не брал в расчет и считал нужным говорить то, что думал, без скидок, что кому-то это слышать неприятно. Эту уверенность он вселил и во внука.
У маленького Олли было странное положение в замке: не господин, но и не слуга. Оттого и с друзьями особо не складывалось – особенно в детстве. Дело в том, что, не смотря на происхождение, самомнения и гордости у него всегда было с избытком, а потому он чаще лишь наблюдал за крестьянскими детьми из окна классной комнаты, делая вид, что алгебра и латынь для него гораздо интересней, чем глупая игра в салки. А если Олли и снисходил до того, чтобы присоединиться к ребятам, то непременно начинал строить из себя барина, что кончалось взаимным недовольством, а то и драками. Он искренне не понимал, как можно общаться с дворовыми детьми на равных – ведь он господский сын!
С этой уверенностью как мог боролся дед, весьма доступно напоминая внуку его место. Порой, в весьма крепких выражениях. А потом, уже успокоившись, говорил, что ему лучше бы не привыкать чувствовать себя барином, ибо отвыкать все равно придется.
— Хотя вскоре я стал находить плюсы в своем положении: когда что-то не получалось в учебе, или я совершал очередную недостойную выходку, у меня было восхитительное объяснение – что я крестьянский сын, а посему хороших манер от меня ждать не следует. Никто из учителей не мог мне ничего на это возразить, - он довольно ухмыльнулся, вспоминая. - Зато потом мне непременно влетало за эти слова от деда. А еще он каждый вечер звал меня играть в шахматы и рассказывал о славных представителях рода де Виньи. Говорил, что я пошел в их породу.
Когда же дед умер, де Виньи долго не решался навестить сына, но все же счел своим долгом обеспечить его будущее, а потому приехал в Седан, чтобы забрать мальчишку и отвезти в Париж, где уже выбил ему место в свите Филиппа Орлеанского.
Эта дорога в Париж – в одной карете, двум совершенно разным и почти незнакомым людям, которые как будто по нелепой ошибке считались сыном и отцом – обещала быть невыносимой. Но, как ни странно, ко въезду в Париж они сумели найти общий язык и подружиться настолько, что Госкар сам напросился не оставлять его при Дворе, а взять с собой – в качестве пажа или помощника.
Просто Госкар был уже в том возрасте, когда нужен не отец, а друг – человек, близкий по духу. Барон де Виньи как раз таким и был. Они были во многом похожи, а по сему ладили очень легко. Мальчишкой, Госкар восхищался бароном – его военной славой, его наградами, его историями. Позже детское восхищение сменилось уважением и искренней привязанностью.
— Больше всего барон не любил говорить о деде, - продолжил Госкар, - стоило мне лишь упомянуть о нем - мгновенно раздражался, а то и приходил в ярость.
— Вероятно, у него были причины, - предположила Жоржетта.
— Вероятно, - вздохнул он, - матушка была, разумеется, не парой моему отцу, деда взбесила их связь, и он приказал сыну уехать в армию. Мать вскоре вышла замуж, однако дед решил, что первый ее ребенок – его внук, и еще во младенчестве, забрал меня на воспитание. Матушка как-то не особенно этому противилась – по крайней мере, за десять лет я видел ее раз пять от силы…
Оба они затихли, потому что у самой двери – так и не запертой, кстати – вдруг отчетливо послышались шаги. Шаги замерли, казалось, на самом пороге, и Жоржетта готова была к тому, что дверь сейчас откроют и застанут их в весьма недвусмысленном положении. У нее давно уже мелькала мысль, что нужно встать и закрыть дверь на ключ, но раньше мысль эта казалась мелочной и ничтожной.
Но им повезло: постояв за дверью, некто решил, видимо, что комната пуста, и прошел мимо. Однако шаги эти все же нарушили идиллию в комнате: оба вспомнили, что, помимо них двоих, в этом доме полно людей, и проблемы, пришедшие со смертью барона, сами собой не разрешились.
— Жоржетта, - вновь заговорил Госкар после молчания, - вы мне стали… - он с трудом подобрал слово, - очень дороги. И я ни в коем случае не хотел бы ставить вам ультиматумов, но… вы и сами должны понять, что я просто не имею морального права оставить все как есть. Ваш муж убил моего отца. И вы должны выбрать, чью сторону вы примите.
Жоржетта, тяжело и надрывно вздохнув, крепко зажмурилась и произнесла над самым его ухом:
— Почему же вы так упрямы, Госкар?..
— Значит, вы выбираете его? – резко спросил он, и взгляд его снова стал жестким.
— Можете думать так, если вам угодно! – ответила Жоржетта, поднимаясь на ноги и отнимая свою руку – не без некоторых усилий.
Не оборачиваясь, она почти бегом приблизилась к дверям и вышла наружу. Зато в полутемном коридоре, прижавшись спиной к двери, она перевела дыхание и, закрыв глаза, попыталась честно ответить на вопрос: сможет ли она сама поручиться, что не попытается снова искать встреч с Госкаром? Даже зная, что он совершил такую несправедливость по отношению к Шарлю.
И, поняв, что не сможет, снова приоткрыла дверь: к ее удивлению Госкар сам стоял у самой двери, по-видимому, собираясь догнать ее.
— Почему бы вам хоть на минуту не допустить, что де Руан не совершал этого?! – с мольбой спросила она. – Ведь в этом деле столько всего неясного! Хотя бы… - она напрягла память, - вы помните, как поверенный сказал, что в спальне барона он не нашел вообще никаких бумаг? А я, между тем, хорошо помню, что часть ларцов с бумагами забрали вы, часть – он. Куда они подевались, эти документы?
— Вероятно, мсье де Шамбаль просто не так выразился… - растерянно ответил Госкар.
— А если нет? Если эти бумаги кто-то забрал? Возможно, даже искал это новое завещание! Если оно существует вообще…
Еще раз сурово взглянув на нее, Госкар быстро вернулся в комнату, поднял наброшенную на стул перевязь со шпагой, надел жюстокор и снова вышел, начав запирать дверь.
— Куда вы? – обеспокоенно спросила Жоржетта.
— Солдаты уехали, так что я могу отправиться в таверну. Заберу завещание и отвезу его к де Шамбалю – чтобы раз и навсегда покончить с этими делом!
— Я с вами! – решительно заявила Жоржетта.
Лишь покидая замок, она несколько тревожно оглянулась: следовало бы и Шарлотту отсюда увезти, потому как здешние обитатели – и герцогиня со всеми ее странностями, и герцог, который даже не соизволил появиться перед гостями – не внушали ей доверия.
Но сейчас, когда солдаты покинули Фонтенуа-ле-Шато, замок казался таким спокойным и умиротворенным, что, право, глупо было предполагать, что Шарлотте здесь что-то угрожает.
Однако уже через сутки на месте великолепного Фонтенуа-ле-Шато останутся только покрытые копотью крепостные стены. В истории сохранится лишь, что замок пал во времена Тридцатилетней войны, и только немногие будут знать истинную его судьбу.
Жоржетта этого предвидеть, разумеется, не могла: пока что она лишь подгоняла коня, пытаясь не отставать от Госкара. Она была одета сейчас в обыкновенное дамское платье с тяжелой громоздкой юбкой, любезно предложенное герцогиней де Монтевиль, поскольку явилась в замок Жоржетта и вовсе в неподобающем мужском костюме и без багажа.
Через три часа Госкар и Жоржетта прибыли к той самой таверне. Весь двор ее был как на ладони, и Жоржетта только укрепилась в мысли, что убийца мог явиться сюда в тот вечер намного позже них – разглядеть с дороги экипаж барона, а значит и понять, что он остановился именно здесь, не составляло труда.
Еще издалека Жоржетта обратила внимание, что сама таверна заперта – поперек дверей была грубо приколочена доска, да и весь внешний вид говорил о том, что внутри никого нет. Госкар не собирался останавливаться и дожидаться ее: он с досадой потряс заколоченную дверь, после чего решительно направился вдоль стены.
Жоржетта, проклиная все женские платья на свете и свое в частности, едва поспевала следом. Подойдя к двери, она разглядела и приколоченный лист бумаги и с королевской печатью, которая провозглашала о том, что вход запрещен, а нарушивших запрет ждет наказание: заведение, видимо, прикрыли после таинственного убийства де Виньи. И она только покачала головой, глядя как Госкар, не долго думая, высаживает локтем окно на первом этаже.
— Останьтесь здесь, я скоро… - не оборачиваясь, произнес он, перелезая в помещение.
И ушел, даже не подав ей руку. Жоржетта пожала плечами и тоже начала пробираться в окно – правда, юбка очень мешала ей это делать.
Внутри таверны хоть и пахло по-прежнему отвратительно, но стояла полная тишина и полумрак.
— Я ведь велел вам дождаться снаружи! – немного удивленно произнес Госкар, видя, что Жоржетта догнала его и поднимается следом по лестнице.
— Да, я слышала, - спокойно подтвердила та, - ключ от вашей спальни у вас с собой?
— Да. Мы только заберем бумагу и сразу уйдем, - заверил Госкар.
Однако, поравнявшись с комнатой, принадлежащей некогда барону, он остановился нерешительно.
Жоржетта предвидела, что мимо этой спальни он спокойно пройти не сможет – потому-то, собственно, и навязалась идти с ним. Она дотронулась до его руки, пытаясь отвлечь:
— Госкар, его давно уже увезли. И все личные вещи забрали – вы же понимаете? Нам нечего здесь делать.
Он, постояв еще немного, кивнул, и направился дальше по коридору.
Ключ не понадобился.
Ручка двери вместе с замком была взломана, а дверь распахнута настежь. Госкар носком сапога легонько толкнул дверь, и она со скрипом уплыла внутрь.
Сама комната, в общем-то, выглядела так же, какой Жоржетта ее запомнила, даже камзол Госкара был по-прежнему наброшен на кресло, а на столе находилась пустая посуда из-под ужина. Вещи тоже казались нетронутыми, вот только…
— Ларец с бумагами пропал, - как-то даже спокойно оповестил Госкар.
Однако по тому, как он в замешательстве потер лицо, можно было догадаться, что он не знал, что и думать.
Потом он повернул голову и, видимо, отметил, что перевязь со шпагой – с позолоченной рукояткой и ярким рубином на эфесе – висит на прежнем месте нетронутая. Значит, здесь побывали не мародеры, а кто-то, кто имел цель забрать именно бумаги. Жоржетта подозревала даже, что не просто бумаги, а конкретное завещание.
Но одно ее порадовало:
— Попробуйте мне объяснить теперь, для чего мсье де Руану понадобилось завещание? – с ядом в голосе спросила она. – Вы же не станете отрицать, что убийство и обыск вашей комнаты дело рук одного человека?
— Почему вы так решили? Может быть, как раз это сделали разнее люди, - не раздумывая, отозвался Госкар.
В этот момент Жоржетта, стоявшая на пороге комнаты, уловила краем глаза, что в коридоре – где-то сбоку мелькнула тень. А еще через мгновение она ясно услышала торопливые шаги на лестнице.
— Там кто-то есть! – воскликнула она.
Госкар и сам, видимо, услышал звуки и тотчас бросился к лестнице, выхватывая по пути шпагу.
Жоржетта направилась следом, но, передумав вдруг, вернулась, сняла со спинки стула шпагу – ту самую, с рубином – и тогда уже, подобрав свои ненавистные юбки, помчалась за ним.
Еще на лестнице она увидела, что на первом этаже действительно кто-то есть – да не просто случайный посетитель: мужчина был одет в черное, а лицо его скрывала черная же маска. Он уже выхватил шпагу и, пытаясь отбиться от нападающего на него Госкара, пробирался к окну.
Сообразив, что он хочет вылезти через него, а там, снаружи тотчас сядет на лошадь – и ищи ветра в поле – она немедленно побежала ему наперерез. Загородив собою окно, она встала лицом к человеку в черном и – уже в следующий момент он повернулся к ней со шпагой в руках. Жоржетта едва сдержала крик. Она отдавала себе отчет, что ничего не стоило ему сейчас проткнуть ее, или хоть ранить, чтобы попасть наружу – но он замешкался:
— Отойдите, мадам! – вскричал он.
— Нет! – как могла твердо произнесла Жоржетта, вглядываясь в прорези в маске и пытаясь узнать мужчину – безуспешно!
Вдобавок она вынула из ножен шпагу и вытянула руку с ней вперед. Рука очень некстати предательски дрожала. Слава богу, что Госкар времени зря не терял:
— Жоржетта, уйдите немедленно! – вскрикнул он, нанося сильный удар, от которого человек в маске едва сумел уклониться.
Незнакомцу снова пришлось отвернуться к Госкару, и они продолжили фехтовать.
Госкар отлично владел шпагой – техника его была на высшем уровне, но чувствовалось, что практики недостает. К тому же незнакомец был и выше и сильнее, да и фехтовал он безупречно – едва ли удастся обезоружить его. Но Госкар все делал правильно – пытался загнать его в угол между столом и глухой стеной без окон. Ему это почти удалось, но человек в маске в последний момент ловко запрыгнул на стол позади себя и – Жоржетта не успела и вскрикнуть – толкнул ногой в грудь Госкара, отчего тот резко полетел назад, пока голова его не ударилась об угол другого стола.
Жоржетта все же вскрикнула, увидев кровь на слипшихся волосах – Госкар безвольно, словно тряпичная кукла, лежал на полу и не шевелился.
Безумный страх, ярость и ненависть настолько обуяли ей, что, забыв обо всякой осторожности, она снова выставила шпагу перед убийцей, не позволяя ему подойти к окну:
— Только через мой труп! – прокричала она, крепче сжимая рукоятку.
— Мадам, я не дерусь с женщинами! Не вынуждайте меня!
— Если не хотите драться с женщиной, то сдайтесь и назовите ваше имя! – Опускать шпагу она и не думала.
— Извините, мадам, но я не могу, - Жоржетта увидела его усмешку.
Она умела обращаться со шпагой – отец смотрел на это ее увлечение сквозь пальцы, и даже сам тренировал ее когда-то. Но он так и остался единственным ее «соперником» - в хоть сколько-нибудь серьезных дуэлях Жоржетта, разумеется, не участвовала ни разу. А тут еще это проклятое платье, в котором и повернуться-то удавалось с трудом!
Мужчина был выше ее чуть ли не на две головы, и делать скидку на ее слабый пол, похоже, не думал. Он, в ответ нацелив острие шпаги на нее, сделал легкий выпад – довольно аккуратный, желая больше напугать ее, а не нанести удар.
Жоржетта справилась, причем довольно легко, а мужчина, несколько удивившись, не прекращал, однако, улыбаться. Он сделал еще один выпад, который Жоржетта хоть и отбила, но уже с некоторым усилием: будь она хотя бы в своем костюме для тренировок, ей было бы проще, но платье и корсет сковывали движения и не позволяли дышать полной грудью. Было очевидно, что долго она не продержится.
— Госкар! – позвала Жоржетта, и в голосе ее слышалось отчаяние.
Соперник это уловил и теперь, поняв, что она боится, забавлялся с нею, как кот с мышкой, не переставая ухмыляться и отпускать шуточки.
Очередной выпад Жоржетты стал и вовсе позорным: она, обезумев от ярости, буквально набросилась на незнакомца со шпагой, но наступила на подол собственной юбки, споткнулась и упала на колени.
— Ах, простите меня, мадам, позвольте помочь вам… - Человек в маске тут же склонился с элегантностью, подавая ей руку.
Но Жоржетта в этот момент бросила взгляд на Госкара – тот был жив, пришел в себя и даже пытался уже подняться на ноги.
Видимо, радость придала ей сил, и Жоржетта смело перевела взгляд на человека в маске. Отец часто говорил во время занятий, что соперника нельзя ненавидеть: ненависть отнимает силы и рассеивает внимание, а главное делает тебя смешным в глазах противника.
Так что Жоржетта вдруг улыбнулась и, опираясь на предложенную руку, поднялась на ноги.
— Благодарю, сударь, - весьма любезно ответила она и вновь занесла шпагу. – Атакуйте, ваша очередь!
— Моя, но с удовольствием уступлю ход вам, - забавлялся незнакомец.
— Сударь, сейчас не время и не место, не находите? Нападайте же!
Она не переставала улыбаться.
Когда человек в маске все же пожал плечами и сделал новый выпад, она, вместо того, чтобы безуспешно пытаться отбиться, резко отклонилась вправо, почти автоматически исполнила обманный трюк, и – острием шпаги царапнула его живот.
По-видимому, довольно сильно, так как он охнул и схватился за рану.
— Ах, простите, сударь! – делано испугалась Жоржетта.
Тем временем Госкар пришел в себя настолько, что подобрал свою шпагу и атаковал со спины. Жоржетта, не опуская шпаги, снова попятилась к окну: чувствовала она себя уверенной, как никогда.
Шутки, однако, кончились. Госкар, разозленный и собственным поражением, и тем, видимо, что мерзавец посмел поднять руку на его женщину, дрался ожесточенно: он несколько раз уже успел кольнуть соперника в плечо, ранить его щеку – Жоржетте даже показалось, что еще немного, и ему удалось бы шпагой сорвать маску с его лица.
Незнакомец, не смотря на раны, сдаваться не собирался: что было сил он прорывался к окну, и Жоржетта даже предполагала, что окажись он снова с ней лицом к лицу – больше манерничать не станет, а лишь грубой оплеухой отшвырнет ее от окна, как котенка.
Решившись на отчаянный шаг, она, держа в вытянутой руке шпагу, подобралась к человеку в маске со спины, подцепила острием повязку на голове и – дернула.
Черная ткань отлетела в сторону, а мужчина, никак этого не ожидавший, растерялся. Тут-то Госкар резким движением выбил шпагу из его рук, а самого его толкнул спиной на стол – тот тоже ударился головой и, потеряв ориентацию, не мог даже встать…
— Госкар! – первым делом Жоржетта бросилась к нему, страшными глазами глядя на залитые кровью волосы: - Вам очень больно? Я так боялась потерять вас, так боялась!
Он только глубоко дышал, глядя на шпагу, сжатую в руке Жоржетты – даже не стал ничего спрашивать. Она как будто в страхе выпустила оружие из рук и, глядя честными глазами, заверила:
— Обещаю, что ничего более шокирующего вы обо мне не узнаете!
— Сомневаюсь…
— Не важно… - Жоржетта смутилась под его взглядом, - вы узнаете этого человека?
Сама Жоржетта не могла назвать его имя, хотя признавала, что лицо господина ей знакомо – она готова была спорить, что видела его на памятном балу в Лувре.
— Это Его Светлость герцог де Тресси, - сверля взглядом лежащего мужчина, отозвался Госкар.

Вот это поворот! Жоржетта вдруг волнуется за Шарлотту!

Замок был опасен из-за солдат? Странные ассоциации у нее с солдатами!
Ну, очевидно, мерзавец де Тресси. Этому то чего не хватало?
Политика? Вот эту версию меньше всего хотела, Настя, прости!
___________________________________

не опасен)) "спокойным" там в смысле не таким шумным как при солдатах.


ну да, весь роман про любофф, а в последней главе я ВДРУГ про политику вспомню, да?

Тресси одурел от любви вместе с Жизель?
Настя! Я тебя умоляю - пожалей мои нервы!
П-Р-О-Д-О-Л-Ж-Е-Н-И-Я!
___________________________________

Юль, завтра

Спасибо, Настя, за главу!
Жоржетта с Госкаром помирились. А Жоржетта даже о Шарлотте заволновалась.
Что там с замком-то через сутки произойдет?
И что де Тресси в таверне делал? Это он бумаги украл, или до него кто-то постарался?
Одни вопросы, жду ответов.
_________________

Блин!!! Вечно меня на мерзавцев всяких тянет! Стала догадываться,что это он, когда

На такие гадости способен только один мой знакомый
Неужели всё-таки Тресси убил барона???
_________________

Зачем? У кого-нибудь есть внятные объяснения? Кроме политического мотива,
который автор уже отверг?
___________________________________

Тогда вы меня совсем запутали все!
_________________

Я думаю, де Тресси пришел с такой же целью, как и Госкар с Жоржеттой - что-то найти. Вряд ли он убивал. Сутки уже прошли, он мог все посмотреть, пока все были в Фонтенуа и приходили в себя после чтения завещания.

А масочку зачем напялил? Госкар с Жоржеттой про конспирацию не подумали)))))
___________________________________

Так Госкару с Жоржеттой прятать и скрывать нечего. Неизвестно, в каких бумагах есть - и что именно есть - о любимом Лилином мерзавчике)) Такой мужчина явно успел где-то "наследить"))) А эти двое? Совесть чиста, вот и не подумали о конспирации))

Интересно, достиг(ла) ли убийца своей цели, убив барона.
Но ведь кроме убийства были и другие нехорошие вещи. Против де Тресси тоже интрига была с письмами. На герцога де Монтевиля убийц натравливали.
_________________

Вот-вот. А господин Госкар не так уж и свят!
___________________________________