Пробуждение (любовно-исторический роман, 18+)

Мария 1804/по некоторым данным 1805 года рождения. "...я вышла замуж в 1825 году за князя Сергея Григорьевича Волконского, ... достойнейшего и благороднейшего из людей; мои родители думали, что обеспечили мне блестящую по светским воззрениям, будущность. Мне было грустно с ними расставаться: словно сквозь подвенечный вуаль, мне смутно виднелась ожидавшая нас судьба". Значит, на момент свадьбы ей 20/21 год. По нашему времени очень молода, по тем временам - не очень (уж года четыре, как пора замуж ) "Он был старше меня лет на двадцать", я позволю себе уточнить - Сергей Волконский 1788 года рождения. Следовательно разница у супругов - 17 лет, то есть на момент свадьбы мужу 37/38 лет. По тем временам - зрелый, но не старик! И разница в 17 лет - нормальная для того времени. Поэтому нельзя полагать, что бедную юную девушку выдали за старца.
Итак, муж генерал-майор, герой войны и князь. Невеста - из семьи славной, но на тот момент, имеющей серьёзные финансовые проблемы. Брак для семьи выгодный не только материально, но и с точки зрения породнения с княжеским родом.

"Вскоре после свадьбы я заболела, и меня отправили вместе с матерью, с сестрой Софьей и моей англичанкой в Одессу на морские купания. Сергей не мог нас сопровождать, так как должен был по служебным обязанностям остаться при своей дивизии. До свадьбы я его почти не знала. Я пробыла в Одессе все лето и, таким образом, провела с ним только три месяца в первый год нашего супружества; я не имела понятия о существовании тайного общества, которого он был членом. Он был старше меня лет на двадцать и потому не мог иметь ко мне доверия в столь важном деле." Однако в некоторой литературе есть информация, что всё-таки молодожёны после венчания провели медовый месяц в Гурзуфе, и вместе были три месяца. По воспоминаниям самой Марии нельзя понять хронологию событий. Когда именно "вскоре после свадьбы" она заболела?

По свидетельству исследователя Михаила Филина, Мария жаловалась братьям и сёстрам на поведение Волконского, который был иногда резок, избегал её и даже был «несносен». Как это можно понимать? Резкий, избегал её - ну, ясно же, что его волновала политика (тайное общество), он был всеми мыслями в этом, и ему совершенно не до молодой жены! Ясно, что он боится быть с ней откровенным! А разве могло быть иначе? Могло, если бы он лучше знал свою жену, если бы был уверен, что ей можно доверить страшную тайну, которая тайна не его личная, а тайна очень многих людей! Поэтому он и "несносен", то есть (по словарю Даля) - "беспокойный" (!), (по словарю Ушакова) "такой,что трудно вынести".

Так ведь потому и беспокоится (нервничает), и его трудно вынести, что все его мысли ТАМ, а жене внимания хочется! А он ведь в этот момент, конечно, и себя корил, что вот женился, молодую жену втянул в эту проблему, а ведь если его арестуют, что с ребёнком и с ней будет, родные, конечно, её не оставят, но что буде с её репутацией, вообще с положением?! Вот я на все сто уверена - Волконский был весь на нервах! Так как же тут можно быть "сносным"?!

Но ведь это ровным счётом не означает, что любви нет в принципе! Конечно, ссорились, я уверена. Наверняка, Мария, и истерики ему закатывала (или наоборот, носила всё в себе, копила обиду и плакала тайком), в письмах жаловалась. Наверняка, думала что-то вроде:"Пихнули меня родичи замуж за сухаря эдакого! А я хочу ласки, чтобы больше со мной был!". А когда беременная стала (токсикоз!) - ну тут вообще такое началось!

"Он приехал за мной к концу осени, отвез меня в Умань, где стояла его дивизия, и уехал в Тульчин - главную квартиру второй армии. Через неделю он вернулся среди ночи; он меня будит, зовет: "Вставай скорей"; я встаю, дрожа от страха. Моя беременность приближалась к концу, и это возвращение, этот шум меня испугали. Он стал растапливать камин и сжигать какие-то бумаги. Я ему помогала, как умела, спрашивая, в чем дело? "Пестель арестован". - "За что?" Нет ответа. Вся эта таинственность меня тревожила. Я видела, что он был грустен, озабочен. Наконец, он мне объявил, что обещал моему отцу отвезти меня к нему в деревню на время родов, -- и вот мы отправились. Он меня сдал на попечение моей матери и немедленно уехал; тотчас по возвращении он был арестован и отправлен в Петербург. Так прошел первый год нашего супружества; он был еще на исходе, когда Сергей сидел под затворами крепости в Алексеевском равелине"
Вот через это проходит беременная женщина! Муж увозит её в деревню, оставляет, она перед этим помогает ему жечь какие-то бумаги. Вот я себя спрашиваю - "Какие мысли ей в голову приходят?!".
Он уже в крепости, а она не имеет о нём никакой информации, она вообще ничего не знает, и все вокруг молчат!

"Роды были очень тяжелы, без повивальной бабки (она приехала только на другой день). Отец требовал, чтобы я сидела в кресле, мать, как опытная мать семейства, хотела, чтобы я легла в постель во избежание простуды, и вот начинается спор, а я страдаю; наконец, воля мужчины, как всегда, взяла верх; меня поместили в большом кресле, в котором я жестко промучилась без всякой медицинской помощи. Наш доктор был в отсутствии, находясь при больном в 15 верстах от нас; пришла какая-то крестьянка из нашей деревни, выдававшая себя за бабку, но не смела ко мне подойти и, став на колени в углу комнаты, молилась за меня. Наконец к утру приехал доктор, и я родила своего маленького Николая, с которым впоследствии мне было суждено расстаться навсегда {Сын Николай родился 2-го января 1826 г., умер в феврале 1828 г.}. У меня хватило сил дойти босиком до постели, которая не была согрета и показалась мне холодной, как лед; меня сейчас же бросило в сильный жар, и сделалось воспаление мозга, которое продержало меня в постели в продолжение двух месяцев. Когда я приходила в себя, я спрашивала о муже; мне отвечали, что он в Молдавии, между тем как он был уже в заключении и проходил через все нравственные пытки допросов".
Я это читаю и мне становится страшно! Ощущение, что все эти родные над ней издевались Как она вообще родила?! Как не умерла?!

"Наконец, однажды, собравшись с мыслями, я сказала себе: "Это отсутствие мужа неестественно, так как писем от него я не получаю", и я стала настоятельно требовать, чтобы мне сказали правду. Мне отвечали, что Сергей арестован, равно как и В. Давыдов, Лихарев и Поджио. Я объявила матери, что уезжаю в Петербург, где уже находился мой отец. На следующее утро все было готово к отъезду; когда пришлось вставать, я вдруг почувствовала сильную боль в ноге. Посылаю за женщиной, которая тогда так усердно молилась на меня Богу; она объявляет, что это рожа, обвертывает мне ногу в красное сукно с мелом, и я пускаюсь в путь со своей доброй сестрой и ребенком, которого по дороге оставляю у графини Браницкой, тетки моего отца: у нее были хорошие врачи; она жила богатой и влиятельной помещицей".

И вот мой главный вопрос: неужели с младенцем на руках, с рожистым воспалением на ноге, зимой бедная женщина, недавно оправившаяся после жутчайших родов, отправляется в дорогу только для того, чтобы выяснить судьбу нелюбимого мужа?!!! Только для того, чтобы ?
Нет, не верю! Всё у них сложно, да, в это верю!

" Был апрель месяц и полная распутица. Я путешествовала день и ночь и приехала, наконец, к своей свекрови. Это была в полном смысле слова придворная дама. Некому было дать мне доброго совета."
То есть Мария одна со своими волнениями, мыслями и в полной неизвестности! Казалось бы - если не любишь, сиди дома, в тепле и уюте. Ну шляется муж где-то, да и фиг с ним! Если любви нет, так ей без него ещё и лучше - долг постылый исполнять не надо! А она мечется чего-то... Зачем?

"Я была еще очень больна и чрезвычайно слаба. Я выпросила разрешение навестить мужа в крепости. Государь, который пользовался всяким случаем, чтобы высказать свое великодушие (в вопросах второстепенных), и которому было известно слабое состояние моего здоровья, приказал, чтобы меня сопровождал врач, боясь за меня всякого потрясения. Граф Алексей Орлов сам повез меня в крепость... Мы вошли к коменданту; сейчас же привели под стражей моего мужа. Это свидание при посторонних было очень тягостно. Мы старались обнадежить друг друга, но делали это без убеждения. Я не смела его расспрашивать все взоры были обращены на нас; мы обменялись, платками. Вернувшись домой, я поспешила узнать, что он мне передал, но нашла лишь несколько слов утешения, написанных на одном углу платка, и которые едва можно было разобрать.
Свекровь расспрашивала меня о своем сыне, говоря при этом, что не может решиться съездить к нему, так как это свидание убило бы ее, -- и уехала на другой день со вдовствующей императрицей в Москву, где уже начались приготовления к коронации."

Жуть! Родная мать не решается на свидание, опасаясь за своё здоровье, а она, "не любящая" жена проходит через всё это!

Я для себя сделала вывод - была у них любовь, хотя и сложности были. Возможно, молодая девушка была до свадьбы влюблена в другого, да хоть в того же Пушкина (кто в него не был влюблён? ), но став женой Волконского, в их короткие месяцы вместе она полюбила. А в письмах, конечно, жаловалась иногда. А разве у вас такого не было, что ЕГО хочется прибить?

Не слишком любопытные нынешние читатели не ломают голову над тем, кто стал прообразом «бедной Тани». Но какие баталии вокруг этого вопроса разгорались во времена оны! Многие современники поэта отводили эту роль юной жене известного декабриста генерала Михаила Фонвизина Наталье. Она и сама так считала, и ее второй муж, лицейский друг поэта Иван Пущин, поддерживал ее в этом мнении. Были и такие, кто видел в Татьяне княгиню Софью Щербатову, супругу московского генерал-губернатора, героя войны 1812 года. Пушкинисты расходись во мнениях еще сильнее. Одни стояли за Елизавету Воронцову, супругу одесского генерал-губернатора, предмет пылкой южной страсти Пушкина. Другие – за Анну Керн, «гения чистой красоты», хотя роман с ней начался у поэта гораздо позже, чем в «Евгении Онегине» возник впервые образ Татьяны. Третьи видели в этой роли провинциальную барышню Анну Вульф, близкого друга и соседку поэта по имению, несмотря на то что она никогда не была замужем. Четвертые спорили о сестрах Раевских – Екатерине, жене генерала Михаила Орлова, и Марии, вышедшей замуж за участника заговора декабристов генерала Сергея Волконского и последовавшей за ним на каторгу в Сибирь.

Обилие версий привело к тому, что одно время принято было считать: как Онегин – не «снимок верный» автора романа, так и Татьяна собрана из черт разных женщин. А между тем реальный прототип был, поэт сам признавался в этом, но сделал все возможное, чтобы никто не смог догадаться, кто была эта женщина. Не потому ли, что некоторые коллизии его собственной жизни могли бы проступить сквозь судьбу Евгения в большей мере, чем самому Александру Сергеевичу этого хотелось?

Приоткрыть столь тщательно оберегаемую тайну попытался писатель и историк Михаил Филин, многие годы занимавшийся изучением пушкинской эпохи. Он – ученик патриарха современного пушкиноведения Валентина Семеновича Непомнящего. Совместно ими была написана фундаментальная работа «Дар. Русские священники о Пушкине». Его недавно вышедшая книга называется «Мария Волконская. «Утаенная любовь» Пушкина».

– Смотрите, – рассказывает Михаил Дмитриевич, – вот короткая фраза: «Облокотясь, Татьяна пишет». Такая романтическая картинка. Но что из нее следует? В кругу знакомых Пушкина была девушка, которая любила сидеть, опершись на локоть. В этой позе она изображена и в зрелые лета на самых известных своих портретах. Эта девушка была ровесницей Татьяны и, как и она, «выражалася с трудом на языке своем родном», а писала только по-французски. В Одессе, где Пушкин работал над второй и третьей главами романа, ненадолго обосновалось и семейство этой барышни, издавна с ним дружившее. В черновиках третьей главы, почти целиком посвященной переживаниям влюбленной героини, есть странный «конспект», весьма напоминающий сжатый перевод любовного послания. А в черновиках предыдущей главы есть пометка по-французски: «3 ноября 1823 письмо от М.Р.» и рядом два профиля… Машеньки Раевской.

Михаил Филин напоминает, что Пушкин был вхож в дом Раевских, они вместе совершили путешествие в Пятигорск, а затем в Крым. У 15-летней Маши было время, чтобы влюбиться в поэта. Дело довершили «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан», героини которых во многом походили на нее. Девушка, отличавшаяся весьма независимым и твердым характером, вполне могла написать Александру Сергеевичу письмо в надежде решить свою судьбу. Но он в те поры, подобно своему герою, не собирался ограничивать свою жизнь «домашним кругом». Ласки «ветреных армид» он ценил выше. Если допустить, что письмо действительно было, то, скорее всего, было и объяснение в онегинском стиле, самым фатальным образом определившее судьбы обоих.

Раевские вскоре покинули Одессу, а по прошествии еще некоторого времени руки Марии попросил генерал Сергей Волконский, человек столь же богатый, сколь и неумный. Маша приняла предложение князя, чтобы спаси семейство от разорения: «для бедной Тани все были жребии равны». Все совпало… Но развязка этой истории, возможно, была даже драматичнее, чем ее романная версия.

– В 1826 году перед отъездом в Сибирь, – продолжает рассказ историк, – Мария Волконская ненадолго приехала в Моск­ву – проститься с близкими и друзьями. Остановилась она у своей родственницы – княгини Зинаиды Волконской, хозяйки одного из самых блестящих салонов Первопрестольной. Та, зная любовь Марии к музыке, устроила в ее честь музыкальный вечер, на котором был и Пушкин. В своих воспоминаниях Мария пишет о том, что они говорили о судьбе осужденных, и поэт намеревался передать через нее свое «Послание к узникам», однако она уехала в ту же ночь, и Пушкин отдал его другой добровольной изгнаннице – Александре Муравьевой.

Однако вести продолжительный разговор тет-а-тет (а на такую опасную тему можно было говорить только с глазу на глаз) при посторонних – против приличий. А кроме того, в мемуарах одного из гостей, молодого человека, восторгавшегося княгиней, а потому не сводившего с нее глаз, сказано, что она никуда из гостиной не удалялась. Главная же нестыковка в том, что прием состоялся 26 декабря, а Мария покинула Москву 29-го в ночь. Значит, была еще одна встреча – утром в день отъезда. Более того, она так взволновала Марию, что та, собираясь пробыть в Москве еще неделю, о чем заранее всех оповестила, внезапно уехала в ту же ночь.

Кстати, Евгений каждый день, стремясь увидеть Татьяну, подъезжает «к ее крыльцу, стеклянным сеням». Именно такие сени, с окнами (большая редкость по тем временам), и были в доме княгини Зинаиды. Там, вероятно, и прозвучало роковое для поэта «я вас люблю, к чему лукавить... но я другому отдана и буду век ему верна».

Дом этот, изрядно перестроенный последующими владельцами, включая купца Елисеева, устроившего там свой гастроном, стоит до сих пор. Будете на Тверской – загляните, призрак былой славы там еще витает… Чтобы глубже проникнуться этим духом, перед походом перечитайте исследование Филина. А еще лучше – стихи самого Пушкина.