| Головчинский женский монастырь. Май 1597 года Соломия тяжело застонала, перевернулась на спину и широко распахнула глаза. В келье было темно, но серые нити близящегося рассвета уже просачивались сквозь закрытые ставни и тянулись узкими дорожками по каменному полу. Опять этот сон. Жуткое марево, от которого волосы дыбом встают, и кожа мелкими пупырышками покрывается. Бесцельное блуждание в лесной чаще, затянутой таким густым туманом, что ни зги не видать, и низкий голос, зовущий за собой, от звука которого дрожь нестройной рябью по телу проходит. И чем дальше она углубляется в лес на этот зов – тем непроглядней стена тумана. Хочется закричать, чтобы приблизить момент пробуждения, но крик застревает глубоко в горле, будто кто-то сдавливает шею холодными пальцами. Уже несколько месяцев подряд панночку Ганицкую мучили кошмары, и сколько бы ни молилась в своем углу коленопреклонная, прося Господа о милости и благословении, ночное наваждение не отступало. Жесткие доски под тонким матрацем жалобно скрипнули, как только Соломия откинула покрывало и спустила ноги, опутанные широким подолом, на ледяной пол. Взмокшая на спине рубашка противно липла к коже, и холодный воздух вмиг остудил ее, заставляя поежиться и потянуться за теплой меховой накидкой, аккуратно разложенной поверх коричневого платья на единственном грубо сколоченном стуле. Все, что ей нужно сейчас – опуститься коленями на низкую скамью у образа Богородицы и молиться, пока солнце не вспыхнет на небосклоне, чтобы вновь не окунуться в кошмар, настолько осязаемый, что порой стираются границы между сном и явью, и уже не понимаешь, в каком мире находишься. Когда колокола возвестили об окончании заутрени, вошедшая в келью сестра Марта застала панночку за молитвой, тихо положила на аккуратно застланную кровать небольшой свиток бумаги, скрепленный красным сургучом с оттиском гербовой печати Ганицких, и бесшумно выскользнула в коридор, притворив за собой дверь.
Тщетно пытаясь укрыться в дальнем углу кареты от нависшей над ней темной фигуры, девушка задыхалась от смрадного дыхания и какого-то звериного запаха. Незнакомец с рычанием шарил рукой в полумраке, пока наконец на нашел, за что ухватиться, и не выволок перепуганную Соломию в предрассветный холод. Взбеленившиеся лошади, нервно бьющие копытами и крутящиеся на месте, будто этого и ждали. Прокатившись по земле, сплошь укрытой прелыми листьями, Соломия ошарашенным взглядом бегала по широкой поляне. Обезумевшая упряжка уносила прочь карету, громыхающую колесами по ухабам. Кучер грудой лежал поодаль, не подавая признаков жизни. Господи, спаси и сохрани его душу... От страха Соломия даже не могла поднять руки и перекреститься. Так и лежала, не шевелясь, вжимаясь пальцами во влажные листья, забывая дышать, и через плечо смотрела во все глаза на надвигающихся на нее крупных мужчин. В предрассветном сумраке были видны лишь очертания медленно, но неотвратимо приближающихся фигур. Они изменялись на глазах, увеличиваясь в размерах, меняя формы, разрывая в клочья одежду и раскидывая ее по сторонам. Верно, страх пририсовал им звериные черты. Ведь не может быть у людей таких длинных клыков, не могут они все, как один, быть горбатыми. Люди не рычат и не ходят таким странным образом, с выгнутыми назад коленями. У людей не бывает таких длинных и острых как иглы когтей, не бывает хвоста. Полумертвая от страха Соломия, видела в налитых кровью глаза зверей предсказание жестокой расправы.
Не сразу до Соломии дошло, что она не ощущает больше присутствия этих зверей, что вообще не слышит ни одного звука. Лишь дуновение прохладного ветерка как будто потоком по поверхности кожи скользнуло. С величайшей осторожностью приподняла голову девушка, раскрыла глаза и тут же перевернулась на спину в ожидании боли. Огромный зверь застыл прямо над ней в мощном прыжке. Неверящим взглядом пробежалась Соломия по телу раскинувшего когтистые лапы зверя, по его жуткой оскалившейся пасти, и задержала взгляд на остекленевших глазах. Зверь был неподвижен. Сомневаясь в собственном рассудке, Соломия, не поднимаясь, отползла в сторону и вжалась спиной в столб дерева. На поляне царила неестественная тишина. Только стук колотящегося о ребра сердца и собственные прерывистые вздохи слышались. Все остальное замерло. Теперь Соломия могла досконально рассмотреть зависших в прыжке нападавших и убедиться, что это настоящие звери, а не люди, хоть и поначалу надевшие человеческую одежду и стоящие на двух конечностях. Господи, да они бы просто сожрали ее! Сейчас она была бы уже мертва. Попрощавшись с возможностью понять, что здесь происходит, Соломия безотчетно подмечала признаки мертвого леса. Ветви деревьев перестали шевелиться, потревоженная птица зависла в полете, взметнувшиеся с земли листья застыли стройной дугой, и даже холодные капельки мороси не двигались по велению неизвестной силы, которой подчинились и сама Соломия. Ее беззвучный крик потерялся в резко вернувшихся звуках. Грозные рыки смешались со звуками борьбы, визгами, скулежом, надсадным дыханием, яростными проклятиями и шумом дождя. В ужасающем зрелище, представшем перед глазами обмершей Соломии, появился новый участник. Он появился из ниоткуда, будто вырос из-под земли, чтобы разрушить всеобщую неподвижность, и стал с неукротимой мощью рубить направо и налево пробудившихся зверей. С каждым взмахом огромного меча, рассекающего плотную завесу дождя, от напавших на нее зверей оставалось все меньше и меньше плоти. Соломия по-прежнему не могла шевелиться, не могла закрыть глаза и вынуждена была смотреть, как ошметки тел и кровавые брызги разлетаются в разные стороны. Она чувствовала, как они попадают на лицо и тут же смываются дождевыми потоками. Как будто Господь внимал молитвам и стирал все следы кошмара с невесты Христа. Вот только из памяти вряд ли когда-то изгладится образ этой жестокой сечи. Кровавая пляска нежданного спасителя пугала и восхищала одновременно. Высокий, худощавый мужчина с бледным лицом и темными волосами до плеч выписывал мечом зигзаги, настигая отчаянно сражающихся, рычащих зверей, и побеждал их. Да так запросто, будто ему не доставляло никакого труда справиться с четырьмя громадинами вдвое больше себя. Верно, у Соломии задвоилось в глазах, или разгулявшееся воображение пририсовало детали. А, может, она просто сошла с ума и видела сначала двух, а потом и трех дерущихся воителей, которые ошеломляли уже слабеющих монстров, возникая с разных сторон. Сквозь плотную завесу дождя донесся хрипловатый мужской голос с незнакомым выговором: - Проклятые вурдалаки! Этот глубокий голос неожиданно сильно подействовал на Соломию. Она узнала его. Именно его она так часто слышала в своих снах. Ее ночное наваждение. И сейчас он проник глубоко внутрь ее, дотронувшись до неведомой ей самой частички ее души. Он воззвал к той стороне ее натуры, которая была похоронена очень глубоко, за образом богопослушной девушки, отринувшей все мирское и плотское. Он вытащил наружу все то, что она так долго прятала даже от самой себя. Выпустил наружу ту Соломию, которая будто бы всю жизнь ждала, что он придет и разбудит ее. А ведь он приходил. Он пытался. Звал ее к себе ночами, в беспокойных снах. Навещал ее и манил к себе. Господь всемогущий! Этот мужчина был слугой Сатаны. Это очевидно. Иначе как был он превзошел в бою громадных зверей? Нет, она не позволит себе поддаться этому мороку. Не поддастся соблазну. Она избрала свой путь, но Сатана не успокаивается. Он пытается заставить ее свернуть с праведного пути. Он выбирает красивые обличия, чтобы добраться до нее окольными путями. Но она не допустит того, чтобы он добрался до нее. Никогда и ни за что! Но как же он умел и силен. Коварен. И как действенны его способы убеждения. Но Соломия не даст себя обмануть. Господь да защитит ее. Она почувствовала жуткую слабость. Вынужденное долго оставаться в неподвижности тело звенело от напряжения. И когда последний вдох вырвался из израненной груди уже четвертого умирающего зверя, Соломия с небывалым облегчением позволила себе погрузиться в спасительную пелену забвения. *** Глухой стук дождя о крышу разбудил Соломию, и она рывком села, обнаружив себя в мерно раскачивающейся карете. Случившийся с ней кошмар одним махом ворвался в сознание, леденя тело, сжимая сердце в комок. Кровавая бойня на поляне и неизвестный спаситель. Куда он исчез? Как она оказалась здесь? Нужно немедленно остановиться и вернуться на поляну. Не слушаясь доводов рассудка, девушка тонко вскрикнула и ударила кулаком в потолок крыши. Каким-то чудом кучер услышал призыв. Карета дернулась и замерла на месте. Соломия, не раздумывая, выскочила наружу, утопая ногами в размытой дождем почве. Мокрая одежда, забрызганная грязью, с налипшими листьями и веточками, всей своей тяжестью противно облепляла тело и придавливала к земле, мешала двигаться быстро. Но Соломия спешила назад, на место битвы, с радостью отмечая, что отъехали они на совсем небольшое расстояние. Вот то самое дерево, возле которого она впала в забытье. Или это не оно? А здесь, кажется, листья разворошены. Но где же ее спаситель? Где же поверженные звери? Он и правда слуга Сатаны... Тот, к кому она бежала – не человек. Ведь не смог бы раб Божий исчезнуть, растворившись подобно туману. Старый кучер Михал, живой и невредимый, семенил следом, уговаривая: - Панно, панно, вернемся. Опасно ходить по лесу в такую погоду. Вдруг зверь какой или же разбойники. Мне же голову оторвут, если с вами беда случится. Вернемся. Соломия озиралась по сторонам, всем своим существом ощущая, что за ней наблюдают. - Где ты? Покажись! – позвала она, не узнавая свой голос. Она звала приспешника дьявола, она вернулась к нему, убеждая, что хочет всего лишь отблагодарить, но в душе знала, что обманывает саму себя. Дрожь прокатывалась по телу волнами, и пришло понимание, что не дождь тому причиной, а сильнейшее возбуждение всех чувств. Никогда еще молодая панночка себя такой живой не чувствовала. - Панно, - снова и снова повторял кучер, и, поддавшись на уговоры, Соломия позволила усадить себя в карету. Не покажется мужчина из ее снов. Спрятался от нее, и теперь остается загадками томиться, как на том месте оказался, и кем же был. Сжав мелко дрожащие руки в замок и склонив голову, Соломия стала возносить благодарности Господу за свое спасение, но никакие молитвы не могли заглушить терзания пробудившейся ото сна души. *** В этот раз послушница возвращалась в монастырь с тяжелым сердцем. Знала, что никакого успокоения здесь более не найдет. Боялась засыпать, понимая, что безымянный спаситель снова станет звать ее, и в этот раз уже не с ним будет бороться, а с искушением бежать к нему. Вот только зачем, Соломии было неведомо. Невинной молодой девушке так сложно было понять метания своей души и потребности собственной плоти. Знала только, что мысли ее грешны и непозволительны, и только ночные бдения за молитвами, мольбы о ниспослании ей прощения и благодати могут очистить душу от неясных желаний. Все оказалось гораздо хуже, чем она ожидала. Стоило только смежить веки и скользнуть в призрачный мир сновидений, как увидела Соломия своего воителя, сметающего громадных тварей как ураган щепки. Его животная грация и видимая мощь приковывали взор, и во сне Соломия ласкала мужское тело взглядом, впитывала каждое движение, замирала от звуков низкого голоса. Ей хотелось, чтобы незнакомец посмотрел на нее и сказал свое имя. Чтобы сказал, чего хочет от нее. Во сне можно было сознаться во всех тайных желаниях, отказаться от разумной мысли, что перед ней отступник Божий. Он стал для нее гораздо большим, чем просто спаситель, кем-то значимым, близким. Соломия верила, что судьбы их переплетены, что им предназначено было встретиться, и уже она бежала по лесу и в туманной дымке звала его, просила показаться. Ответом ей была лишь тишина. Где-то высоко в ветках деревьев ухал филин, хлопали его крылья, шумела листва, и стонали под гнетом ветра деревья. Холодные пальцы сковывали горло, проникали под одежду и кололи ей кожу. Тихий, едва слышный шепот просил, умолял уйти, и Соломия просыпалась, вся влажная от испарины, с колотящимся сердцем. Жадно ловя ртом воздух, она хваталась за нательный крестик и молила Господа об избавлении от этого наваждения. Но спасения не было. Три недели изводилась послушница. Истязала себя молитвами и боролась со сном. Вопрошала Господа, в чем прегрешение ее, за что наказание терпит, но ответа не было. *** В один из серых унылых дней, похожих друг на друга две капли воды, пришли плохие известия из Довжинского замка: «Сестра, в наш дом пришла беда. Напала на твоего брата неведомая хворь. Лежит плашмя, с постели не поднимается. Сердце кровью обливается видеть его таким - немощным, мертвенно бледным, в гноящихся язвах. Ничего не ест, силой бульон вливаем и лекарства. Да только не помогают они. В бреду Сигмунд беспрестанно повторяет твое имя. Говорит, что только ты его спасти сможешь. Мне с каждым днем все тяжелее. Ребенок мало шевелится в утробе, а иногда замирает так надолго, что мне страшно становится. Пишу тебе, и горькие слезы глаза застилают. Не должны были мы приезжать в это гиблое место. Одни несчастья здесь ждали. Не обмануло меня предчувствие злое. Сестра, в уверенности, что ты не откажешь мне, я послала за тобой карету. Буду ждать с нетерпением твоего приезда. Даст Бог, успеешь». Тяжким грузом нахлынули на Соломию переживания за Лисавету и ее дитя. Искала она в себе и не находила сочувствия к Сигмунду. Но любовь к родным не дала ей остаться равнодушной. Через несколько дней прибыла она в Довжинский замок. Дожди схлынули, но в воздухе по-прежнему чувствовалась сырость, сумрак не давал солнечному свету пролиться на будто бы Богом оставленные земли. Простой люд клял на все лады ведьмака. Соломия уже не сосчитать сколько раз слышала, что он виноват во всех напастях. Кажется, даже пытались извести ведьмака, топили в болоте святые люди, да только спустя пару дней все вернулось на круги своя. На двух дворах подохли коровы, одна за одной, кто-то занедужил, и только ленивый не обвинял ведьмака в хвори пана. С тяжелым сердцем вошла панночка в покои брата. В воздухе витали запахи нечистой плоти и травяных настоев. Среди влажных простыней лежало покрытое гноящимися язвами изможденное тело. Соломия прижала руку ко рту, сдерживая тошноту. Больной сразу же очнулся, как только она зашла в комнату и присела на край постели, обшарил сестру глазами с диковатым блеском и схватил за руку неожиданно сильным захватом: - Иди к нему, сестра, - скороговоркой забормотал Сигмунд. - Спаси меня. Спаси мое дитя. Не успокоится проклятый, пока свое не получит. - Сигмунд, о чем ты говоришь? - Проклят наш род за то, что не получил ведьмак той, кого считал своей. - Неужто и ты в это веришь, брат? – поразилась Соломия, пытаясь вытянуть руку. - Я знаю! Он приходил ко мне, Соломия, - зашептал брат, бегая глазами по сторонам. Будто тот, о ком он говорил, может здесь появиться. – Посмотрел на меня - и сразу же покрылось тело язвами. За тебя наказал. За греховные, богопротивные желания. - Ты не в себе, Сигмунд, - уверяла Соломия, а сама соединяла в уме ниточки, пытаясь, объять умом разрозненные, казалось, события – услышанную легенду, повторяющиеся сны, портрет так похожей на нее Василины и то происшествие на поляне. А если и в самом деле она нужна ведьмаку? Считает своей и зовет, завлекает. Поэтому видит она его во сне. Поэтому он спас ее, а потом наказал брата за то, что он хочет совершить святотаство. Так почему же не забрал ее ведьмак к себе тогда, когда она была почти в его руках? - Ты пойдешь к нему, сестра, а иначе вовек не отмолишь грехи за смерти родных, - уверенно сказал Сигмунд, до боли сжимая пальцы Соломии. Вошла Лисавета. С заплаканным опухшим лицом стояла она в дверях, не смея подходить, боясь подхватить заразу и передать ее нерожденному ребенку. Тонкая рука защитным жестом обхватила большой живот. Посмотрев в потухшие глаза невестки, Соломия поняла: Лисавета знает о намерении мужа отправить сестру к ведьмаку и ради мужа и нерожденного дитя готова просить и умолять Соломию спасти их всех. Они все, все вокруг верят в эту легенду о ведьмаке. И нет возможности воззвать к разуму. И тогда Соломия решилась. Она пойдет прямо сейчас, несмотря на сгущающиеся сумерки. Пойдет и будет искать, звать этого ведьмака. Очистит свою совесть. *** Кучер Михал нашелся в конюшне. Старик и слышать не хотел о том, чтобы ехать на черную седмицу к Сонной горе. В эту ночь черти пляшут на болотах и русалки детей к себе заманивают. Прибежала молодая служанка Лисаветы, Марушка, подала накидку панночке и кучера в сторонку отвела. Что уж она ему говорила, неведомо, да вскоре Соломия уже ехала в карете, подскакивая вместе с ней на ухабах и молясь Богу о том, чтобы направил ее на путь истинный. Она потерялась. И в доме родном ей не было покоя, и в обители Божьей не нашла она смирения. И в самой себе не находила она мира. Верно, не так уж набожна она была и готова к монашеской жизни, раз чувствовала сейчас помимо намерения выполнить долг неясное предвкушение – она снова увидит своего спасителя. Когда они оказались на месте, темнота уже почти поглотила дневной свет, и кучер, спрыгнув с козел, зажег факел. Вечерний лес жил своей жизнью, наполнялся звуками и запахами. Под ногами тихо ломались веточки, пружинил настил из влажных листьев. Густой туман, стелющийся по земле, подбирался все ближе, грозя поглотить затерявшихся путников. - Воротимся, панно, - просил кучер, а где-то сверху, как будто споря, заухал филин. Перепуганный кучер вжал голову в плечи и вцепился в поводья. Лошади выказывали беспокойство, фыркая и вскидывая кверху морды, пятясь назад. - Пресвятая Богородица! - осеняя себя крестным знамением, бормотал кучер. - Спаси и сохрани! Соломии стало не по себе. Недоброе предчуствие сковало тело, ознобом охваченное. Она уже готова была согласиться с кучером и воротиться назад. Какую глупость она совершила, приехав сюда. И вдруг прямо перед Соломией выросла высокая темная фигура. Это был он, ее ведьмак! Знакомый уже голос твердо произнес: - Раз пришла сама, никуда теперь не отпущу. Сердце ухнуло куда-то вниз, и тихо вскрикнув, Соломия отшатнулась. Кучер дернулся к ней и ведьмаку, но тот был проворнее – резким взмахом руки он погасил пламя факела, погрузив все в непроглядную тьму. Соломия ощутила сильное гибкое тело ведьмака совсем рядом. Ее ноздрей коснулся незнакомый запах - сырая земля, древесный дым и что-то неясное, будоражащее, - мужские руки обвили тонкий стан и резко оторвали Соломию от земли, унося куда-то прочь... *** Соломия опомниться не успела, как оказалась в совершенно другом месте – в каком-то заброшенном Высокий, худощавый, одетый в темный длинный сюртук с высоким воротом и плотные облегающие штаны из тонко выделанной кожи, заправленные в сапоги, ведьмак еще теснее приблизился к ней. Так, что влажные кончики его длинных волос касались лица Соломии, вызывая незнакомые ощущения. Она задрожала и попыталась отстраниться. - Сама пришла ко мне. Что же дичишься? – спокойно спросил мужчина, не ослабляя захват. - Откуда вы знаете, что пришла к вам? – удивилась Соломия, глядя в темные глаза ведьмака. И показалось ей, что видит она свое отражение в перевернутом виде. Девушка зажмурилась и снова открыла глаза. Перевернутое изображение никуда не исчезло. Соломии стало жутко. - Я много чего знаю. Знаю, что брат твой при смерти. Знаю, что ты теперь сомневаешься в том, что предназначена Богу. И знаю, что я заберу тебя себе. - Вы ничего не знаете обо мне! - запротестовала Соломия, пытаясь вспомнить, уж не читают ли ведьмаки мысли. Она никогда не интересовалась такими вещами. – Я всего лишь пришла просить за брата и за его нерожденного ребенка. Если вы навели на него беду, то отведите ее ради Бога. - Ради Бога? Бог мне не указ! - отрезал ведьмак. - Уж не думала ли ты, что просто попросишь и получишь желаемое? Я больше не доверяю словам лживых людей. Мне слишком дорого это обошлось в прошлый раз. Сначала потребую расплату, а потом, так уж и быть, выполню твою просьбу. Пришла пора проклятие с вашего рода снять. - Но что я могу дать вам? Наша семья богата. Просите любую награду. - Нет такой цены, что сравнится с тобой, Соломия, - неожиданно ласково проговорил ведьмак. – Когда получу обещанное, снимется проклятие. Ваш род задолжал мне, и пришло время платить. - Но как я поверю вам на слово? Я вас совсем не знаю, - попробовала спорить Соломия, уже понимая, что исход один... - Никак. Нет у тебя выхода. В любом случае я не отпущу тебя. И ты обманываешь себя, говоря, что не знаешь меня. Ты похожа на Малену как две капли воды. В тебе живет частичка ее души, переданная по крови. Ты мне предназначена. Выхода не было. Этот злобный ведьмак в самом деле проклял их род в наказание за обман. Все людские разговоры оказались правдой. Но сколько же должно быть лет этому мужчине, стоявшему перед ней? Триста? Четыреста? Больше? У Соломии закружилась голова, и она почувствовала дурноту. От ведьмака исходили волны черной ненависти, он был решительно настроен забрать ее целомудрие, отобрать самое дорогое, и вряд ли будет добр к ней. Соломия вспомнила попытки брата овладеть ею силой и содрогнулась от ужаса. Она сама, по своей воле, пришла к ведьмаку, обрекая себя на бесчестье и погибель... *** Гарт всматривался в лицо Малены, обласканное лунным светом. Нет. Теперь он должен называть ее Соломией. Малены нет давно. Предназначенная ушла. Теперь ее место заняла другая. Прошло более трехсот лет, но Гарт помнил тот день, когда в его руки выскользнуло мокрое розовое тельце ребенка. Если бы не он, девочка бы не сделала и вдоха. Но Витовт Довгаев обманул его. Гарт терпеливо ждал шестнадцать лет, пока к нему приведут ту, что обещали. Обманутый, он излил весь свой гнев на дом Витовта и в сердцах, сгоряча, проклял его род. Высшие не простили. Наказанием за злодеяния было изгнание с подвластной ему земли. Верховные ведьмаки издавна следили за местами, где обитали ведьмы, чтобы сдерживать их козни и злые дела против людей. Как только Гарт покинул Довгаев, погрязло это место в смуте. Распоясались ведьмы. Пока он истреблял василисков, оживших мертвецов, упырей, русалок, вурдалаков и прочую погань, они прикрылись его именем и творили все, что заблагорассудится. И все их злодеяния были на его совести. По прошествии срока изгнания Гарт вернулся, чтобы обнаружить, что на него ведется охота. Гарт умел скрываться, путать следы и принимать иные обличия, но как в людском мире, так и в мире ведьм, были свои предатели. Кто-то сдал его священникам, и те изловили его и затолкали в мешок, набитый камнями. Бросили в черную воду и прочитали молитвы, Зло изгоняющие. Но им не под силу было справиться с ведьмаком. Они не смогут его так просто одолеть. Было разумным притвориться, что им это удалось, и Гарт пошел на эту хитрость. У ведьмака было дел под завязку. Ему нужно было найти предателей, обуздать ведьм, навести порядок. А вместо этого он тратил время и силы на то, чтобы справиться с наваждением. В тот далекий день, когда он был изгнан, Гарт легко смирился с потерей Малены. Что она значила для него? Лишь обещанную награду. Он был разгневан больше из-за обмана неблагодарного пана. И вот в один из дней он увидел зеркальное отражение предназначенной, Соломию. И суровое сердце ведьмака дрогнуло. Он не мог объяснить себе, что так приворожило его, но он следовал за ней по пятам, рискуя быть пойманным, боясь напугать ее. Его переполняли незнакомые чувства. Томление, желание, потребность познать, оберегать, любить. А потом он узнал, что преследует и хочет себе невесту Христа. И тогда стала для него она запретна. Разум твердил, что с Богом ведьмак спорить не имеет права, но его тело, его душа стремились нарушить данную себе клятву не приближаться к Соломии. Быть вдалеке от нее стало пыткой. Видеть ее каждую ночь во снах было тяжким мучением, душу изводящим. И тогда сдался ведьмак велениям души и снова последовал за Соломией. Лес рассказал ему, что на ее карету готовятся напасть вурдалаки. Мало ему было проблем с ведьмами, так и эти твари прознали его слабое место. Добавилась еще одна причина держаться подальше от Соломии. Он разорвал их всех и оказался рядом с ней. Девушка лишилась чувств и лежала на прелой листве. Беззащитная, напуганная, такая чистая и прекрасная. Он мог видеть ее всю. Мог украсть ее и забрать себе, но осязаемая, непоколебимая святость ее была нерушимой защитой. Едва дыша, Гарт протянул руку и коснулся гладкой прохладной кожи, позволил себе краткий миг нежности, и тут по пальцам гадкими нитями потянулась скверна. Впитывая следы грязи и похоти, оставленные братом Соломии, этим мерзким подонком, Гарт знал, что заставит его долго страдать, корчиться от боли и подыхать в мучениях. Дикая, неудержимая ярость охватила ведьмака. Он проводил Соломию в то место, где она будет под защитой Господа, а сам ринулся в дом Сигмунда, чтобы карать... И вот теперь Соломия стояла перед ним. И ведьмак боялся поверить, что не осязает щита из святости в ней. Что-то в ней ощутимо изменилось. Но он не из тех, кто будет искать причины. Рожденная для него женщина скоро будет ему принадлежать. Ее хрупкая красота доставляла истинное наслаждение. Вечность мог ведьмак любоваться своей Соломией. Длинные темные волосы обрамляли белеющее в полумраке лицо – он мечтал распустить их и вплести в них свои пальцы. Чистая белая кожа казалась полупрозрачной – он хотел гладить ее, целовать. Нежные изгибы тела манили сочетанием невинности и соблазна – ласкать их, не пропуская ни одного. Розовый бутон ее рта искушал влажностью – он хотел ворваться в него и испить сладость поцелуев. Голубые озера мерцали в полумраке глаз, затягивали в свою глубину. Гарт смотрел и не мог насмотреться. Он потерялся в предназначенной и забыл обо всем. С Соломией ведьмак хотел быть нежным, хотя не знал, способен ли на это. Она боялась. Он видел это. Но ни Господь, ни Сатана не могли изменить того, что Соломия Ганицкая будет принадлежать ему. Когда ведьмак постигает свою истинную возлюбленную, природа черпает огромные потоки силы с места их слияния, в свою очередь отдавая дары. Бесшумно, неспешно тонкие веточки молодого вьюнка проникали через щели замка, окна и стелились по каменному полу, стенам. Перевиваясь друг с другом и соперничая ароматами, они спешили стать ложем, на котором ведьмак овладеет возлюбленной. Вскоре вьюнком покрылся весь пол, и воздух наполнился свежим весенним ароматом, которого так не хватало в последнее время. Ведьмак страдал, гневался, и природа страдала вместе с ним, плакала, насылая непогоду, изливаясь дождями. Теперь же лесные создания хотели стать свидетелями его счастья и получить часть магии. Светлячки яркими маленькими точками рассеивали тьму. Маленькие белые мотыльки со всех сторон облепили Соломию и щекотали ее своими легкими крылышками, норовя стянуть теплую накидку с капюшоном. Пораженная колдовством вокруг, Соломия не могла сопротивляться и позволила бесшумным созданиям потянуть вниз накидку. Руки ведьмака, грубые, привыкшие сражаться с нечистью, с невыразимой нежностью прошлись лаской по плечам Соломии, рукам, тонким кистям, привлекли ее ближе к твердому мужскому телу. Гарт с шумом втянул в себя воздух. Соломия была так невинна, но в то же время полна соблазна. Губы девушки приоткрылись, она прикрыла глаза и затрепетала в его руках. Губами Гарт поймал тихий взволнованный вздох Соломии. Нежными скользящими движениями он ласкал ее губы, приручая. Мягко водил пальцами по щекам, нежным мочкам ушей, шее, язык толкнулся между мягких губ. И кровь ударила в голову даже от такого невинного поцелуя. В это время незаметные мотыльки распустили волосы Соломии по спине, и Гарт стал перебирать пальцами густые шелковистые пряди. Каждое легкое касание было пыткой. Так сложно было сдерживать снедающее его месяцами желание. Но он обязан был проявлять осторожность ради Соломии, ради ее целомудрия. Но всякому терпению приходит конец. Предназначенная сводила Гарта с ума. С ней совершенно невозможно было мыслить разумно. Гарт стал торопливо раздевать Соломию, довершая дело, начатое снующими туда-сюда мотыльками. Тянул завязки и расстегивал крючки, стягивал вниз, по стройному телу, тихо шелестящую ткань, которая мягким облачком падала вниз, пока Соломия не осталась в тонкой батистовой сорочке, мягко льнущей к ее телу. Под тонким полотном проступили вздернутые маковки сосков и соблазнительные линии живота и бедер. Торопясь избавиться от последней преграды, Гарт скользнул руками под невесомый подол сорочки и стал поднимать ее кверху. Губы продолжали мягко целовать нежную линию шеи. Сердце ведьмака замирало, когда он чувствовал слабый отклик оживающей в его руках девушки. Но стыдливость снова сковала ее, когда холод коснулся обнаженных бедер. Мешая Гарту раздеть ее до конца, она замотала головой и стала вырываться из объятий, отталкивать его руками. - Нет! Я не хочу! Я хочу уйти. Прошу. Опусти меня, - умоляла она. Мотыльки, кружащие вокруг них, бросились врассыпную. Цветки вьюнка заколыхались от волн страха. Неумолимо Гарт притянул к себе Соломию. Крепко прижал к бедрам, чтобы она ощутила его жар, его твердость, чтобы поняла – нет пути назад. Глядя в широко распахнутые, наполненные слезами глаза он говорил: - Ты пришла ко мне сама и останешься здесь, пока не исполнишь свой долг. У тебя был шанс спастись, но ты упустила его. Слишком поздно. Пальцы сжали округлые бедра, уже с силой ведя руками вверх, снимая сорочку. В глазах испуганной Соломии отражалось столько всего: и его долгое ожидание, и ее страх, его агония и муки, ее невинность и тайны, мольбы и целомудрие, обещания и робкая надежда. В них блестели слезы, и сердце ведьмака снова дрогнуло, но он остался тверд в своих намерениях: - Я ждал тебя столетиями, и теперь ты возляжешь со мной и отдашься добровольно или, клянусь, я возьму тебя силой! Не давая себе передумать, Гарт окончательно сорвал сорочку и отбросил ее в сторону, опрокидывая Соломию на спину. Ошеломленная, она даже не прикрывалась, являя ему совершенство своего тела - полные груди с темно-розовыми сосками, изящную линию живота, длинные стройные ноги и сокровище, затаившееся между ними. - Красавица, - прошептал ведьмак, жадным взглядом охватывая Соломию, утопающую в белоснежных лепестках. Кровь быстрее потекла по венам. Упав на колени, Гарт стал рывками стаскивать с себя сюртук, рубашку. Распутав завязки на штанах, освободил напряженную плоть и опустился на Соломию, мягко разводя ее бедра по сторонам. Соломия тихо плакала, уже отчаявшись вымолить спасение у ведьмака. Никогда в ее жизни мужчины не спрашивали разрешения, чтобы заявить на нее права. Верно, она не заслуживает доброго человека, который бы заботился о ней и бережно, не торопясь, ввел в таинство любви. Раскинувшись на мягком ароматном ложе из вьюнка, она не смела прикрыть себя руками и отдалась в руки злобного ведьмака. Помимо воли она впитывала в себя его мужскую красоту. Не смогла отвести взгляда и наблюдала, как он быстро освобождается от одежды, изгибаясь с животной грацией, так заворожившей ее в их первую встречу. Широкие плечи, сужаясь, переходили в узкую талию и бедра. Торс ведьмака был по-мужски красивым, сильным и расчерченным шрамами. Кончики пальцев Соломии неожиданно закололо от желания дотронуться до них. Что-то неведомое сжалось внизу живота и огненной стрелой распространилось по всему телу, сметая страх и согревая от озноба. Она ахнула, когда ведьмак опустил руки ниже и высвободил так пугающую ее часть мужского тела. О, милостивый Господь! Она была огромной и явно причинит ей много боли. Соломия стала перебирать ногами в попытке избавиться от тяжести тела ведьмака. Она металась под ним, но он неумолимо, твердо давил на сосредоточие ее бедер, обдавая жаром и медленно овладевая ею. А потом сделал толчок, и Соломия вскрикнула от резкой обжигающей боли, выгнулась, стремясь убежать от нее. Руки взметнулись вверх, впиваясь ногтями в мужскую спину, и ведьмак застонал и замер, находясь глубоко в ней. Этот стон прямо ей в ухо вызвал странную дрожь. Соломии вдруг нестерпимо захотелось узнать, что будет дальше. Теперь, когда первая боль ушла, оставив чувство незнакомой наполненности, она прислушивалась к своим ощущениям и находила их болезенно-сладостными. Ведьмак приподнялся на локте и посмотрел в лицо Соломии. Она отвернулась, опасаясь, что глаза выдадут предательское любопытство. Но наивная красавица не знала, что уже выдала себя легчайшими колебаниями тела. Ведьмак протянул руку и убрал с изящной щеки пряди налипших волос, стер полоски слез. И когда Соломия слабо шевельнулась под ним и потерлась заострившимися сосками об его обнаженную грудь, ведьмак дал себе волю. Наращивая темп, он толкался в тесную глубину ее тела, пылая от охватившего его жара. Соломия обольщала его каждым невинным движением, на глазах превращаясь в соблазнительницу. Ведьмак никогда не брал невинных дев, но он был уверен, что она одна единственная могла дать ему такую полноту чувств. Подспудно Гарт понимал, что теперь, когда они соединились телами, навсегда связались и их души. Теперь она навсегда в нем, а он – в ней. Ведьмак убыстрял движения, наслаждаясь слиянием. Как предназначенная вздрагивала от каждого толчка, как стискивала пальцы на его талии, как тихо стонала, выгибаясь под ним, как отдавалась, превосходя все ожидания. Более не борясь с собой, Гарт вбивался в горячее тело под ним, одновременно находя губы девушки. Ее губы раскрылись навстречу. Соломия с ошеломляющей скоростью постигала науку любви, поддаваясь напору его языка и отвечая с горячим пылом на жадные, исступленные поцелуи. Ведьмак с пугающей ясностью понял, что погиб, овладев Соломией Ганицкой. Это не он, а она полонила его. И когда их опаляющая страсть достигла накала, и он излился в ее горячую влажность, Гарт понял: никакая другая женщина более не сможет занять места Соломии в его сердце. - Моя милая, - шептал ведьмак между поцелуями, и Соломия поняла, что больше не способна сопротивляться сладкому соблазну. Все ее тело болезненно ныло и требовало чего-то неведомого, ускользающего. Она ощущала, как мужская плоть жарко и мощно проникает в нее и, пусть это грешно, наслаждалась этим, целиком отдаваясь новым ощущениям. Снежно-белые лепестки маленьких цветков трепыхались в такт дыханию сплетающихся тел. Их нежный аромат смешался с любовным ароматом, порожденным слиянием Гарта и Соломии. Все вокруг растворилось в сладостном дурмане... *** Когда все закончилось, никто из любовников не произнес ни слова. Они молчали, опасаясь разрушить колдовскую связь, которая возникла между ними. Соломия кляла себя за то, что так легко подчинилась, считая себя падшей женщиной. Но не могла запретить своим пальцам пуститься в путешествие по телу ведьмака, гладить его кожу, изучать впадинки, рубцы и шрамы. Затаив дыхание, изучала мужское тело и понимала, что внутри рождается нежность к этому сильному мужчине. И что никуда ей от него больше не деться. С ним она обрела покой, какого никогда не знала. С ним в ее душу пришел мир. Как будто она всю жизнь искала что-то, отчаявшись уже найти, и вдруг обрела это. Скиталась бесцельно в темноте, и вот вышла на свет... Гарт же думал о том, что не сможет теперь отпустить Соломию. Оставаться с ним ей было опасно. Но и без нее он уже не сможет. Приковала к себе невидимой цепью. Не разорвать и не уйти. Да он и не хочет. Ни на миг из рук выпустить не может. Но должен ради ее безопасности. Они оба совсем позабыли о причине, приведшей сюда Соломию. Они думали о будущем, которое их ждет. Легкие робкие ласки воспламенили Гарта. Он поцеловал Соломию снова, как в последний раз, обещая себе, что просто поцелует на прощание. Но ответный хрипловатый стон пробудил ослепляющее желание. И все повторилось снова. И в этот раз никто из них не мог прикрыться долгом. И не осталось места тайнам. - Я останусь с тобой, - прошептала Соломия, глядя в глаза ведьмаку, и ее уже не пугало перевернутое изображение. - Нет мне больше места там, где нет тебя. Пусть я теперь безбожница, пусть грехом сплошь покрыта, но в душе моей покой и благодать. - Ты не понимаешь, на что обрекаешь себя, - уговаривал Гарт, держа в ладонях лицо возлюбленной, - какая жизнь тебя ждёт. Вечно прятаться, вечно бояться. Со мной тебе опасно оставаться. - А без тебя я не жила, существовала. А сейчас будто проснулась. Ни что мне не мило, кроме тебя. И весь мир теперь чужой. Гарт изучающим взглядом смотрел на Соломию и понимал, что верит ей всей душой. Закончились его скитания. Он обрел то, о чем не смел и мечтать. Вдруг он замер. В ночной тиши почувствовалось чье-то постороннее присутствие. Все так же колебались лепестки цветов от дуновений ветерка, мотыльки застыли на стенах, украшая их причудливым узором, и огоньки светлячков не гасли, мерцая в ночи. Но что-то было не так. Гарт быстро встал, с сожалением выпуская из объятий Соломию, оделся на ходу и быстрым шагом подошел к окну. Сложив руки трубочкой, заухал филином, и большая птица стрелой влетела в узкое отверстие, взрезая воздух широкими крыльями, и опустилась на плечо Гарта. Встревоженная происходящим, Соломия быстро, как смогла, натянула на себя одежду и укрылась накидкой. Ведьмак общался с птицей на неведомом языке, и то, что он узнал, привело мужчину в ярость. Грозно наступая, с горящими глазами, он был злостью во плоти. Незнакомцем. Ведьмаком, которого все боятся. Как она могла забыть, кто он! - Я поверил тебе, - стискивая зубы, укорял ведьмак. – А ты привела за собой людей! - О чем ты говоришь? Я не понимаю, - лепетала Соломия, но ведьмак уже шарил руками в складках ее накидки, будто зная, что искать, и вскоре со злым ликованием извлек на свет пучок волос с засохшими каплями крови. - И теперь не понимаешь? – вскричал ведьмак с искаженным от злобы лицом. В глазах промелькнула боль, и сердце Соломии сжалось от сочувствия. Она больше не боялась и готова была доказывать свою невиновность. Но не успела. Через несколько мгновений распахнулись огромные двери залы, и в них ворвались люди из дома Сигмунда с кольями и вилами, другие держали факелы и колья, а во главе их шли священники с распятиями, и вся толпа гудела: - Убить ведьмака! Изыди, Сатана! Во имя Господа! Соломии вдруг вспомнилось, как Марушка долго копошилась с ее накидкой, прежде чем подать. Верно, пришила ей пучок волос, и по ним как-то нашли тайное место ведьмака. А вот и сама Марушка стоит среди толпы, колом потрясая. И брат Соломии вышел из-за спин своих людей, трусливо глядя на ведьмака. А когда увидел сестру, то лицо его злобой озарилось, и он стал выкрикивать проклятия. Толпа ринулась вперед по его призыву, но вскинул ведьмак руку в сторону голосящей толпы, и замерли они на месте, неведомой силой остановленные. Ярость и сила ведьмака были так велики, что побросали люди все, что в руках держали, и стали за глаза и рты хвататься, вопя от страха. Соломия слышала, что ведьмаки насылают морок, внушая людям, что у них глаза и зубы выпадают. Отступая назад, вжалась она спиной в каменную стену, с удивлением понимая, что Марушка не поддалась мороку, а с ненавистью лютой на ведьмака глядит. Он же оказался рядом с ней и заговорил низким грудным голосом: - Я – Гарт, верховный ведьмак, наделенный властью Высших вершить суд над ведьмами этой земли, приказываю тебе, низшая ведьма Марушка, на колени! Исповедуйся мне во зле сотворенном, о вреде, что людям причиняла! И Марушка, упав на колени, стала дрожащим голосом рассказывать о своих злодеяниях. Кому хвори наслала, кому скот сгубила, с кем прелюбодействовала, на кого порчу навела, сколько мертвецов из могил подняла, сколько детей русалкам и девам-плакальщицам привела. И все это время несчастные люди катались по полу, терзаясь болью во власти морока. Ведьмаку не было до них дела. Возложив руку на голову трясущейся от страха Марушке, он изрек: - За злодеяния твои, низшая ведьма Марушка, изгоняешься ты с земли, мне подвластной, на сотню лет. Марушка запричитала, валяясь в ногах ведьмака, но тот был непреклонен. Обернувшись к Соломии, он пронзил ее горящим взглядом и взметнулся в потолок сизокрылым филином. Спустя мгновение и след его простыл, а Марушка, стеная, скрылась в переплетении проходов холодного замка. Люди постепенно стали приходить в себя, и Соломии нужно было немедля принимать какое-то решение. Она с кристальной ясностью понимала, что взбешенная толпа, уязвленная поражением, выместит на ней всю злость и растерзает на месте за связь с ведьмаком. Подхватив юбки, ринулась она вслед за Марушкой, видя в этом единственный выход. - Марушка, подожди! – звала она, и та обернулась, со страхом глядя на панночку. - Что вам нужно, пани? Сильный оказался ведьмак, сильнее, чем я думала. - Но зачем ты предала его? Зачем привела людей? - Да потому что без него творили мы тут, что хотели. - Мы?.. - А вы, пани, думаете, среди людей мало ведьм? Нас много. А ведьмак над нами главный. Триста лет горя не знали, пока он не вернулся из изгнания. Некогда мне с вами разговаривать, пани, да и вам тут быть ненадобно. Опасно. Лютый народ не простит связи со слугой дьявола. На вас я зла не держу, так что могу спрятать в одном укромном месте, а потом, коли не погнушаетесь, будем вместе скитаться. Мне здесь оставаться нельзя больше. Стояла Соломия ни жива, ни мертва. И Марушки боится, и люда жестокого, а сердце глупое рвется к ведьмаку. В нем одном видит спасение, и прощения просить хочет за зло, которое и не совершала. Но раздумывать ей не дали. Из-за поворота показалась безумная толпа, вооруженная кольями и вилами, и панночка побежала вслед за Марушкой, доверяясь ей. Они бежали извилистыми проходами, а потом свернули в какой-то темный закуток, выскочили наружу, в ночную прохладу, и понеслись сквозь дремучий лес, ломая колючие ветви, увязая ногами в топкой земле, скользя по влажной листве. Когда звуки замерли вдали, и легкие, казалось, уже не смогут сделать ни вдоха, беглянки остановились и в изнеможении опустились на землю. Мысли Соломии перескакивали с одной на другую, не находя ответов на вопросы. Что дальше? Куда бежать? Как жить? Как доверять злой ведьме? Она не смела обращаться к Господу, считая себя насквозь грешной, и взывала к Гарту, к ведьмаку, которому отдалась добровольно и навек. Кромешную тьму не рассеивал ни один луч света. Мир погрузился во мрак. Тьма накрыла холодный сырой лес. Тьма вошла в сердце Соломии, и она не знала, как найти путь к свету. Тишина окутала несчастную как теплое покрывало, и голова Соломии устало поникла, а вскоре она спала, убаюканная чарами Марушки. Под утро Соломия очнулась. На сырой земле она совсем закоченела. Одинокая и потерянная, бродила она по лесу, шарахаясь от любых звуков. *** В гневе от предательства той, кому он поверил, ведьмак метался в обличии филина по лесу. Вымещал злость на ни в чем не повинных созданиях. Но покоя найти не мог, понимая, что оставил Соломию в руках взбешенной толпы, оставил на растерзание. Вернулся он обратно и стал искать ее среди чащобы. Увидев одинокую фигурку, Гарт не сразу дал о себе знать. Упираясь в столб дерева рукой, он преодолевал безумную необъяснимую тягу к этой девушке. Пусть она привела к нему убийц, пусть лгала, отдаваясь так искусно, что он дал заманить себя в сети и отвлечь, пусть ненавидела его сущность, но он был готов преодолеть любые преграды, чтобы быть с ней. И не потому, что она была ему предназначена. Не потому, что стала наваждением за последние месяцы. А потому, что дала ему почувствовать себя живым. Потому что только одна она смогла войти в его сердце и поселиться в нем навсегда. Хрустнула ветка. Девушка обернулась, и лицо ее озарила счастливая улыбка. Ведьмак шагнул к своей Соломии, чтобы всегда быть рядом с ней.
|
Готовясь к нападению, они согнулись и встали на четвереньки. Звери были так близко, что ощущался мерзкий запах, доносящийся до Соломии сквозь мельчайшие капельки начинающегося дождя. Пар, вырывающийся из их ртов, окутывал ее удушающим облаком. Крик застрял глубоко в горле. Казалось, она задохнется от ужаса, что отчаянно колотящееся сердце не выдержит и разорвется, прерывая такую короткую безрадостную жизнь. Сжавшись на холодной земле, дрожа от облепившей ее всю мороси и дикого ужаса, Соломия зажмурилась, неистово моля Господа о спасении. Не зря так этого места боялись. Сгинет и молодая панночка здесь. Добавится недоброй славы окрестностям Сонной горы. 
замке или башне. Оглядываясь, видела вокруг только голые стены, уходящий высоко вверх потолок, нити паутины по углам и чадные свечи, огромное пустое помещение озаряющие. Лунный свет струился сквозь высокие стрельчатые окна. Ведьмак, все еще держа Соломию за талию, вышел из тени и повернулся к свету. Читайте также:
История №1 _*_ История №2 _*_ История №3 _*_ История №4 _*_ История №5 _*_ История №7
Мне понравилось!