Карта ролевой игры "Вкус темноты. Эксперимент "Любовь""

Ты научил меня многому. Даже сам не представляешь, насколько многому. Сначала бояться рядом с тобой. Потом - бояться без тебя. И следом - бояться остаться без тебя. Слишком много всего за такой отрезок времени, не находишь? У меня ещё не было таких учителей, и надеюсь, больше никогда не будет. Потому что это больно. Слышать тебя, сражаться с собой и со своим желанием всего лишь коснуться тебя, чтобы понять, что ты настоящий. Лишь бы понять, что я не сошла с ума настолько, что уже перестала различать явь и сон.
Ты научил меня многому. Ждать, зная, что я узнаю тебя из тысяч, хотя никогда не видела ни твоих глаз, ни твоей улыбки. Ждать, надеясь, что я смогу быть с тобой рядом хоть на несколько мгновений дольше, чем те, что уже были в твоей жизни.

Слова Гордона жестокие. Как и те, что мы уже наговорили друг другу. Он прав, добавить больше нечего. Каждое новое слово не может стать последней каплей в той чаше горечи, которую мы так спешили заполнить сегодня до краёв. Потому что эта чаша уже переполнена.
- Нет. Ты ошибаешься в своём знании того, что нужно мне. Наверное, пары прочитанных анкет обо мне чертовски мало, чтобы меня узнать. - Губы кривит горькая улыбка. - Мне не нужны красивые слова и поступки. Как не нужны были они тогда, в темноте. Как не нужны были, когда я ждала тебя сегодня весь день. Как не нужны были, когда я обернулась сегодня, едва мне стоило услышать твой голос и вновь поверить в ту сказку, которую мы с тобой создавали вместе. Мне просто был нужен ты. Тот, которому не нужно становиться лучше с моей помощью. Потому что ты и так был для меня лучшим.
Я стираю слёзы, жест выходит рваным и злым. Потому что я зла на саму себя за то, какой глупой кажусь Гордону. А ведь так и есть. Сначала обвиняю его в том, что он солгал, купил этот чёртов проект и меня вместе с ним, а после говорю, что он был лучшим для меня. Да не был он лучшим никогда. Единственным - да. Но почему сейчас я не могу ему этого сказать? Может, всему виной моё неумение сказать правильно. А может его жестокие слова, отражающие самую суть: "мне добавить нечего".

- Я вовсе не имела ввиду жалость, - потерянно шепчу, пытаясь поймать его взгляд, чтобы прочесть в нём ответ на свой вопрос: неужели ты и вправду считаешь, что к тебе, настолько идеальному, настолько сильному, настолько властному можно проявлять жалость? Но и этого я сказать ему не могу. Потому что тоже не умею сделать это правильно. За эти четыре дня мы научились слышать и понимать друг друга в темноте, но при тусклом свете серебряной луны вдруг поняли, что нам друг до друга не докричаться.

Пора было все это прекратить. Всё это безумие водоворота боли, в который нас утягивало. Нас. Обоих. Хотя бы в этом я была уверена, но вдруг осознав, что я не одна сейчас сгораю в болезненном страхе, я поняла, что боюсь вовсе не за себя. Кажется, кто-то там, на вилле, за слепыми глазами камер хотел узнать, в чём кроется любовь? Мне кажется, я знаю ответ. В том, чтобы сгореть в боли одной, но из последних сил стараться сделать так, чтобы этого не случилось с тем, кого любишь.
- Каким бы ни было твоё преступление, поверь мне - на эшафоте нас двое.

Докричаться друг до друга из параллельных вселенных невозможно. Но можно друг до друга дотянуться. Дотронуться, зная, что эти прикосновения оба будут чувствовать сердцем. Стоя сейчас настолько близко рядом с Гордоном, всматриваясь в его глаза, почти что не дыша, я знала, что никого другого не хочу. И ничего другого тоже. Лишь бы только мне знать, что он просто есть где-то в этом мире. Такой бесконечно далёкий, но всё-таки мой. Тот, которого я никогда не смогу отпустить сама. Тот, рядом с которым я бы захотела взойти на эшафот, даже если бы преступление совершил только он. Но сегодня вина за то, что мы оба чуть не сотворили, лежала ещё и на мне. Быть может, в гораздо большей степени, чем на Гордоне.
- Я это сделаю. Сотру все воспоминания о себе. - Потянувшись к губам Гордона, я нежно прикоснулась к ним ртом, едва сдерживая стон. - Сотру все воспоминания о своих губах и руках. О своём запахе, который преследует тебя даже во сне. - Ладони снова пускаются в путешествие по его телу, жадно сминают ткань рубашки, которую хочется с него сорвать. Такого возбуждения как сейчас я не чувствовала никогда. Жадная, бездонная потребность обладать им, отдаваясь до конца. Потребность вжиматься в него, как сейчас, словно я хочу стать его частью. Короткий поцелуй, в котором нет страха, что Гордон не ответит. - Я сделаю всё, что ты ни попросишь, мой Господин, сотру все воспоминания о себе, но только для того, чтобы заместить их новыми, ещё более яркими. Ты же знаешь... у меня это получится.
Ткань рубашки сминается в пальцах, когда я нетерпеливо дёргаю злосчастные пуговицы. Мне необходимо прикасаться к горячей коже, чтобы поверить, что Гордон существует в реальности. Попробовать убедить себя в этом, все ещё опасаясь, что когда-то эта фантазия развеется пеплом по ветру. Это мой новый вдох, моя способность сделать глоток кислорода, без которого меня ждёт погибель. Но я лучше погибну, познав эту выдумку, чем останусь в живых, зная, что всё это - лишь обман.
- Скажи мне, что ты хочешь этого. Того, чтобы я стёрла все воспоминания о себе прошлой, замещая их собой настоящей. Потому что в том, что я творила, не зная, как мне нужно вести себя по-другому, в том, что я желала показать тебе наивные оттенки какого-то праздника, я была настоящей. И только твоей.

Каков вкус темноты Карибской ночи? Переливающиеся в неверном свете луны воды моря, запах тепла и ускользающей тишины летней ночной прохлады. Купол звёздного неба с ревниво оберегающей покой всей вселенной серебристой луной. Там, где-то далеко, за пределами этой галактики, идёт снег и всё кругом укутывает покрывало из снежинок. Здесь же, где есть только я и ты, и где мы с тобой навсегда останемся в этом мгновении, будет царить вечное лето. Твои жадные поцелуи, то причиняющие необходимую мне боль, то нежные, невесомые, заставляющие усомниться в том, что они существуют в реальности, мои стоны, в которые ты вслушиваешься, будто они единственное, что ты хочешь слышать и слушать... Всё это сплетается в аромат и вкус темноты Карибской ночи.
Знаешь, я никогда не думала, что настолько важно просто чувствовать под ладонями горячую кожу, впитывая в себя всё существо того человека, который так безудержно дорог, что потерять его - означает умереть. Я никогда даже представить не могла, что за такое короткое время кто-то может стать для меня настолько близким. Настолько моим. Ты же теперь мой, правда? И словно в ответ на все мои вопросы ветер доносит до меня всего два слова: "Ты моя". Скажи мне, что это не моя иллюзия.
Знаешь, я никогда не думала, что буду настолько сильно ревновать. Ко всем тем, кто когда-то был в твоей жизни, и ко всем тем, кто когда-то может в ней быть. Ты принадлежишь только мне и я ни с кем не хочу тебя делить. Ни с кем и никогда, слышишь? Я уже давно отдала тебе всю себя. Так давно, что мне кажется, будто тогда ещё не появились на свет все наши вселенные. И твои, и мои. А теперь, когда они переплетаются воедино, жадно вслушиваясь в звуки Карибской ночи, где нас двое, - ты только мой. А я только твоя. Прими это как мой самый бесценный дар. Потому что кроме него мне больше нечего тебе подарить. Это всё, что у меня осталось...

***

И я поджимаю губы, чтобы не улыбаться и бросаю быстрый взгляд на руководителя проекта. Моя рука - в руке Гордона. Единственно правильно и закономерно. А насмешливая улыбка миссис Оуэн не трогает меня вовсе. Какое мне дело до неё и того, что она думает обо мне и Гордоне, если мы с ним есть друг у друга? Какие бы кукловоды ни считали, что они властны над нашими судьбами, они могут ошибаться в этом до последнего. Только я и Гордон решаем, насколько важны для нас свет и темнота, насколько мы отдаём друг другу каждый новый вдох, который делаем только друг для друга. Быть может, сегодня и сейчас я ошибаюсь, и это ошибка будет дорого мне стоить, важно лишь то, что с Гордоном я счастлива. И то, что он - мой воздух. И всё же отвечаю эхом:
- Начнём.
И начинаю отвечать на вопросы.


- В первый раз увидев этот символ, я поняла, что он означает то, что Гордон азартен. Игральные кубики и небрежный жест мужчины. Ему словно кажется, что какая бы ставка ни сыграла следующей, он выиграет. Конечно, он подходит Гордону Старку и отражает его сущность. Он привык добиваться всего, и его азарт, подстёгивающий Гордона к новым достижениям, не даст ему ни единой возможности остановиться и успокоиться.


- Совсем иначе. Он рисовался мне голубоглазым блондином.


- Это был тот эмоциональный взрыв, ради которого я и принимала участие в этом эксперименте. Это потрясение, восторг, ощущение, что перед тобой совершенно новый человек и в то же время понимание, что это он - тот самый, который стал тебе настолько близким за последние четыре дня. Это огромное эмоциональное потрясение, которое принесло ни с чем не сравнимое удовольствие. Если бы кто-то спросил меня, хочу ли я что-то изменить, я бы однозначно и не задумываясь ответила "нет".


- По правде говоря, целью было немного похулиганить) Изначально моим символом была птица. Но когда он приглянулся другому участнику, я решила, что хочу использовать кактус. Возможно, он не отражает полностью моей сущности, судить не мне, но мне было в нём комфортно и уютно. И первое время, когда я начала носить уже реальное "лицо", я ностальгировала по своему кактусу.


- Это была игра контрастов. От тишины до грома, от спокойствия до бури, от каких-то с первого взгляда ничего не значащих слов, которые выворачивали меня наизнанку. Меня поразило прежде всего то, что даже в темноте мы читали друг друга. И для этого лично мне не нужно было ни смотреть в глаза партнёру, ни касаться его. Хотя последнее, несомненно, мне нравилось и я нуждалась в прикосновениях.


- Удалось. И мой ответ - не является. Будь Гордон кем-то, кто в любой другой ситуации вызвал бы у меня только оторопь, я бы никогда не смогла перечеркнуть всё, что было между нами в тёмной комнате. В чём кроется любовь? Любовь слишком огромна и многолика, чтобы попытаться вогнать её в какие-то рамки одного ответа. Для меня она всегда крылась в способности дать человеку то, в чём он сможет стать счастливым. И если он будет счастлив без тебя - подарить ему свободу и отпустить.
Любовь - это то чувство, благодаря которому ты принимаешь любимого таким, какой он есть, и не пытаешься изменить его в угоду себе. Да, вы вместе можете обговаривать какие-то моменты, направленные на более комфортное существование вместе, но ломать кого-то под себя - нельзя.


- Я - да.


- Невозможность принять человека таким, какой он есть на самом деле. Первостепенность внешности в том, что дарит ощущение того, что человек твой. Если внешность с этим не совпадает, почему-то люди старательно стараются избавиться от такого человека, напрочь забывая о том, как хорошо ему было с партнёром в темноте.

Ответив на вопросы Кэтрин, мы всё же покинули её кабинет. Эксперимент закончился, но у меня ещё осталось так много вопросов, на которые не было ответа. Что будет теперь? Я отправлюсь обратно домой, а Гордон вернётся в свой мир, где мне не будет места. Или будет? Не забудет ли он меня тотчас, как его самолёт оторвётся от земли, взмывая в небо? Как мы будем общаться дальше? Переписка по почте, редкие звонки? Смогу ли я без его поцелуев, ласк, без его взгляда, в котором отражаюсь только я?
Но вместо того, чтобы задать все эти вопросы, я поворачиваюсь к Гордону в одном из коридоров виллы и спрашиваю, стараясь сделать так, чтобы мой голос звучал спокойно:
- Почему ты не любишь море?

Если бы кто-то спросил меня о том, в чём кроется любовь, ещё неделю назад я бы не смогла дать вразумительного ответа. Для меня он состоял бы из каких-то банальных слов, которые я где-то услышала и приняла за истину. Но сейчас, когда я слушала размеренный голос Гордона, в котором черпала спокойствие и уверенность, я осознала, что с каждым мгновением рядом с ним, я всё больше понимаю, что такое любовь. Может быть, было глупо считать, что меньше чем за неделю можно полюбить человека, и может, я принимала за любовь другое: потребность в Гордоне, понимание, что не смогу без него дышать полноценно, необходимость в его прикосновениях, взглядах, поцелуях... Хотя, если это не любовь, то что тогда любовь?
Сейчас, когда от присутствия Гордона рядом всё в моей душе переворачивалось, а болезненно-сладкое чувство никуда не исчезало, становясь сильнее с каждой минутой, я понимала, в чем крылся смысл вопроса тех, кто затеял этот эксперимент.
А ещё я вновь начинала ревновать, понимая, насколько неправомерно это чувство. Я вправду не имела на него никакого права, но почему-то от мыслей о том, что Гордон будет принадлежать не только мне, внутри вскипал довольно адский коктейль противоречивых эмоций. Я не хотела его ни с кем делить и понимала, насколько это эгоистично с моей стороны. Но я никогда ему об этом не скажу. Может, и это - тоже любовь?


Я нахмурилась, внимательно глядя на Гордона. Было не время и не место задавать ему вопросы о том, что не было секретом для Кэтрин, но в моей душе от слов мужчины всё перевернулось. Глупая первая мысль о том, что он уже участвовал в подобном эксперименте, была тут же отброшена. Вторая мысль - о том, что когда-то Гордон мог временно потерять зрение, - заставила сделать судорожный рваный вдох. Нет. Пусть лучше он участвует в тысяче таких экспериментов, чем окажется, что когда-то он испытал подобное.
В остальном же, жадно вслушиваясь в каждое слово Гордона, я едва сдерживала улыбку, чтобы не выглядеть счастливой дурочкой, которой сама себе казалась. Это потом, когда я покину этот кабинет, а лучше - сразу остров, я покажу своему мужчине, как важны и ценны для меня его слова. И постараюсь сделать так, чтобы всё то, чем я причинила ему боль, исчезло. Я не сотру напоминания о своих губах и руках. Я сотру напоминания о том, какой колючей могу быть.


- Ты не представляешь, какой хоровод фантазий рождает во мне этот вопрос, - оказавшись наедине с Гордоном, прижалась к нему сильнее, когда он обнял и, приподнявшись на носочках, провела губами по его шее, вдыхая неповторимый аромат. - Сразу хочется сделать вид, что у меня есть в запасе множество вещей, которым я могу тебя научить.
Лёгкое прикосновение губ к мочке уха, невесомо скользнуть по скуле к уголку губ.

- Тогда не отпускай меня, мой Господин, потому что я сделаю всё, что ты захочешь. - Выдохнуть эти слова прямо в губы Гордона, согревая их своим дыханием, чтобы увидеть, как его глаза темнеют. - Я тоже не хочу, чтобы мы с тобой сегодня, завтра, послезавтра, через год или десять лет ночевали в разных постелях. - Отстранившись, я наморщила нос и произнесла притворно виноватым тоном: - И да, я знаю, что обычно мужчин пугают беседы о долгосрочных перспективах.
Но я знала - Гордон хочет того же, что и я. Возможно, когда-то это изменится. А возможно, и нет. Кто сказал, что маленьким счастливым Колючкам не свойственно сомневаться в том, что уже давно предрешено на небесах?

Эпилог. Восемь лет спустя. Сочельник

- Мама, а почему снежинки белые? - один из череды вопросов, которые теперь сыпались на меня почти ежеминутно.
- Потому что Санта-Клаус, когда мчится на санях по небу, раскрашивает их, чтобы ему было не скучно, - типичная околесица, которую дети всегда принимают за чистую монету.
- А почему он не может раскрасить их в разные цвета?
Нет, я определённо сдаюсь и сегодня. Радует одно: мы с Тейлором уже подъехали к Custard Factory, и в следующие пару часов сын будет увлечён покупками, многообразием елей и ёлочек, расставленных в каждом свободном уголке комплекса. Пока же он только восхищённо присвистывает - надо выяснить, кто его этому научил - когда выходит из машины и замирает, глядя наверх. С неба падают крупные хлопья снега, что уже само по себе можно считать чудом после привычных +8 весь декабрь. Я присаживаюсь рядом с Тейлором на корточки, обнимаю его одной рукой, и мы просто молчим, улыбаясь, когда холодные снежинки падают нам на лицо. Кто сказал, что ощущение праздника - это что-то материальное, что можно потрогать и увидеть? Оно везде, окружает нас со всех сторон, становится нашей частью, когда мы находимся рядом с любимыми людьми, восторженно ожидающими того же, что и мы сами - чуда.
- Пойдём скорее. Ты обещала мне горячий шоколад с зефирками, - наконец, детская нетерпеливость даёт о себе знать, и Тейлор тащит меня в сторону магазинов.

- Как думаешь, а папе понравится? Точно? Я же сам выбирал.
- Конечно, понравится. У тебя вкус лучше, чем у меня.
- Не думаю. Иначе ты бы не выбрала папу.
- Вообще разумно. Только не говори мне, что ты подслушивал наш разговор с тётей Милли.
- Не подслушивал. Вы просто громко говорили.
Я сижу на диване, а Тейлор осторожно, но снова нетерпеливо пытается надеть мне на глаза повязку, время от времени дёргая за волосы. Снег так и падает с неба, устилая тротуары, заставляя прохожих скорее добраться до своих домов и квартир. И хотя снежная сказка за окном волшебна, люди стремятся провести Сочельник с теми, кого они любят. Кто дарит им своё тепло, кто занимает в сердцах особенное место.
- Папа точно сегодня приедет? - в голосе Тейлора слышна неприкрытая тревога, на которую я отвечаю как можно беззаботнее, хотя, не уверена в ответе вообще.
- Конечно, приедет. Он уже звонил. А теперь давай играть.

- Попался! А, нет. Это твой мишка, которого ты мне подсунул специально, противный мальчишка! - под хохот сына я продолжаю расхаживать по гостиной, натыкаясь на предметы и водя руками в пространстве.
- Ура! Собака!
- Какая собака?
- Как я просил! Настоящая!
- Нет...
Одновременно с тем, что я слышу повизгивание щенка, мои ладони касаются прохладной ткани одежды, покрытой капельками воды от растаявших снежинок. Поднимаются чуть выше, пока пальцы не проводят по лицу Гордона, и это рождает внутри хоровод воспоминаний, от которых по телу проходит волна дрожи. Всё это было так давно, но до сих пор живо. Вот этот шрам, пересекающий бровь, щетина, покалывающая кончики пальцев, улыбка, которую я "вижу", когда прикасаюсь к губам мужа. Опускаю руку ниже, скользнув ладонью по расстёгнутому воротнику рубашки.
- Боже, Гордон, не говори, что это сделал ты!
Моих пальцев касается влажный и горячий язык.
- По-твоему, у меня может быть такая мохнатая морда?
Гордон перехватывает мою руку, когда я поднимаю её, чтобы убрать с глаз повязку.
- Я хочу убедиться в том, что это не волкодав! - возмущаюсь я.
- Это не волкодав. Тейлор, уноси щенка, пока мама не выгнала нас троих из дома.
- Предатели.
Восторженные возгласы сына сменяются топотом ног по лестнице. Тейлор, скорее всего, потащил собаку к себе в детскую.
- Я буду чаще бывать дома, чтобы заняться воспитанием собаки, - обещает Гордон, привлекая меня к себе и замирая на выдохе от моих губ. Я всё ещё не вижу его, погружённая в темноту, но до чёрточки знаю, каково это - почувствовать поцелуй мужа, напоминающий по вкусу те, у которых были оттенки карибской ночи.
- И почему я тебе не верю? - выдыхаю, прикусывая губы Гордона и сразу же обхватываю их в поцелуе.
- У меня есть отступные, - скорее чувствую, чем слышу шёпот мужа. - Надеюсь, тебе они понравятся.
- Уже предвкушаю, - я всё же убираю повязку с глаз и некоторое время просто смотрю на черты любимого лица, понимая, как я соскучилась за эти пару дней, что мы не виделись.
- Я знаю, о чём ты думаешь, но сейчас я не о сексе.
- С чего ты взял, что я думаю о сексе? - возмущаюсь я, правда, не совсем искренне.
- Ты в это время так прикусываешь нижнюю губу, - Гордон проводит большим пальцем по моим губам. - Ещё немного и мы проведём Сочельник в постели.
- Нам ничто не мешает это сделать. Тейлор будет занят ближайшие пару часов точно.
- Всего два часа? Как плохо ты обо мне думаешь, Колючка.
- Не заговаривай мне зубы. Ты говорил об отступных.
- С каких пор ты стала такой меркантильной?
- Мистер Старк...
- Хорошо-хорошо. Я тут подумал, а не отправиться ли нам вдвоём на тот остров с виллой на пару недель?
- Кайлуа?
Мы устраиваемся на диване, и я напрочь забываю о том, что нужно позвать Тейлора, чтобы убедиться, что это всё-таки не волкодав.
- Да. Как считаешь?
- Считаю, что ты не только успел подумать об этом, но и уже продумал всю поездку.
- Как хорошо ты меня изучила.
- А что же миссис Оуэн? Она перестала устраивать там эксперименты?
- Давно. Так что, Колючка?
- А с Тейлором посидит моя мама.
- Да. И с псом тоже. Нужно же кому-то скармливать пудинги тёщи.
- Только ей об этом не говори...

Немного позднее, когда ночь вступила в свои права, а снег всё ещё продолжал падать с неба, мы с Гордоном просто сидели молча, глядя на то, как белоснежная пелена укутывает город в свои холодные объятия. Я была счастлива. Обычным и простым женским счастьем. И делала всё, чтобы со мною были счастливы мои мужчины. И всё же не удержалась и спросила у мужа. Шёпотом, почти неслышно.
- Ты до сих пор не веришь в то, что наша жизнь - это праздник?
- Нет. Но верю в то, что наша жизнь - преддверие праздника.
- Говоришь так, потому что я хочу это услышать?
- Нет. Говорю так, потому что мы верим в это. Оба.