Карта ролевой игры "Забытый мир"

У меня есть разные ночи. Ночи, в которые я боюсь засыпать. Черные, словно кровь земли, словно талый снег с гор селевым потоком, словно нерест осетровых - липкие, такие, что не отмыться вовеки веков. Эти ночи я буду забывать всю свою жизнь и так и не сумею забыть. Тот, кто не был мне отцом позаботился о том, чтобы я помнила долго. Одну короткую искорку своей человеческой жизни и бесконечность после. Странно, что я, так легко находящая язык с птицами, никак не могу подобрать ключик к воронью, кружащему над растерзанным телом в моих снах. Странно, что голуби, как бы сильно они не клевали мои руки, никогда не причиняют мне той боли, которую несут с собой оголтелые черные птицы. Полно... летите-летите... Если бы дело было только во мне, я отпустила бы их на волю, раздвинула призрачные границы сна, хлопаньем крыльев напоила мир допьяна. Я боюсь этих мыслей еще больше, чем засыпать черными ночами. Ежусь под кроватью, прячусь в сундуках, но черный глаз бусинкой всегда находит. Они смотрят прямо в мою кривую душу - словно нерадивый зеркальщик намешал чего-то в серебристом. Я протягиваю руку, но на зыбком стекле не расходятся волны.
Есть ночи, которые горят сотнями сотен огней. В эти ночи босоногая кукольница не боится ничего. Она вершит судьбы мира, она мастерит вселенные, она собирает звезды в плетеную корзину и шьет из них прекрасные платья своим живым куклам. Тише, Томас, послушай, как она поет тебе песенку. Слышишь? Голос тоненький. Если будешь плакать, ни за что не разберешь ни слова. Он мог бы вырасти на моих руках, но я сама не так давно шагаю по свету, чтобы такие большие мальчики могли похвастаться тем, что я качала их на руках. Крикливый мальчишка. Мать не знала, что делать - осунувшаяся женщина, которая забыла, когда в последний раз спала. Она брела ночью по площади, горящей тысячей дрожащих огней, несла в ослабевших руках дитя, умолкнувшее на краткий период икоты, диафрагма уже набирала воздух для нового крика, когда им под ноги постелили песню. Еле слышно напевала девушка, склонив голову к кукле, расчесывала волосы пальцами, баюкала свое безжизненное дитя. По секрету всему свету рассказывала она о далеких берегах, где седой песок так истомлен двумя солнцами, что искрится белесым. Мальчик замолчал и с тех пор она пела ему одному, убирая спутанные волосы со лба и вкладывая свой голос в первую куклу, подаренную незнакомому человеку.
Я улыбнулась, прижав к груди разноцветный ворох сегодняшних артистов. Мне казалось, что с тех пор прошла целая жизнь - огромная жизнь многочисленных спектаклей, где кукловод оставался невидимым, уступая сцену пляшущим фигурам, отбрасывающим длинные тени. Эймер сидел рядом и смотрел на меня... странно. Мне вдруг показалось, что он до сих пор не верил, что согласился быть моим гостем на сегодняшнем представлении. Когда мы вернулись, уложили спать огненного змея, вся труппа приходила знакомиться с ним. Это моя семья. Одна из, - гордо кивала я на каждое названное имя. И не дотрагивалась до него. Он смотрел, как нити скользят между моих пальцев, как я говорю с каждой куклой, подбадриваю, обещаю угощение и восхищаюсь тем, какие они сегодня красивые. В кибитке, которая на Грехе изредка становится моим домом, на фигурно вырезанных деревянных полочках расположились те, кому осталось выступать недолго. Скоро они разойдутся по заказчикам, умолкнут и я больше никогда не услышу их голоса. Я не заплачу. Я никогда не плачу, мне выжгло слезы пустынными бурями, но это не значит, что я не кровоточу по каждой из них. Когда-нибудь нетканное полотно моей души разорвется на последние обрывки и я растаю вместе с уходящей ночью. Только бы не остаться там, где хлопают страшные крылья черных птиц с острыми клювами.
Детский визг нередкое явление на площади, давшей пристанище бродячему театру. Сейчас Лоло подбрасывал вверх верещащие тела и легко ловил их, с величайшей осторожностью ставя на землю. Лоло - немой великан с самыми добрыми глазами на свете. Когда он берет мою ладонь и кладет на свою щеку, единственная из слез, оставшаяся у меня, медленно крадется. Я знаю, - также немо говорю я ему в ответ и глажу колючий подбородок. Когда я замерзаю под кроватью в особенно холодные ночи, он приносит мне вязаный плед и тихо прикрывает за собой дверь. Я закрываю горящие глаза с благодарностью за его тактичность. Наш выход следующий. Ты готов, Эймер? Готов узнать, как это - когда сердца всех тех, кто стоит толпой перед твоим искусством, бьются в твоей груди?
Мои инструменты разложены в идеальном порядке, каждый на своем месте. Я нередко работаю на полу и не могу отрываться на поиски, просто протягиваю руку и беру то, что мне нужно, удерживая вот-вот рожденное дитя. Больше здесь ничего нет, только куклы, узкая кровать, поскольку я так и не привыкла к спальникам, и резные ящики. Их, как и полки, сделал для меня Лоло, и я даже пробовала спать на этих полках, но постоянно падала, громыхая на весь только что затихший балаган. Остались считанные мгновения, а я так и не решила, что за сказку буду рассказывать сегодня. Про огненный цветок, охраняемый страшным чудовищем? Про лесных зверей, умеющих разговаривать и собирающихся на лесной праздник в самой чаще? Про упавшую звезду, потерявшую голос на облаке? Про сизых птиц, распускающих косы каменной царевне? Я покусываю кончик пальца и задумчиво рассматриваю Эймера, ища ответ в его глазах. Ведь не зря же я привела в свой театр скрипача? Значит и сказка должна быть о музыке. Разгоряченные дети готовы кувыркаться и дальше, а потом будут вздрагивать всю ночь от возбуждения. Нет, - качаю я головой.
- Просто спой им, ладно? - я подобралась поближе и села на свои ноги, уперевшись пятками в мягкое место. - Они тебя услышат. Мы расскажем о братьях, которых злой маг превратил в птиц, обреченных скитаться по свету и не находить своего дома. Про волю. Простор. Бесконечность. Про полет.
Я умолчала о том, что это была одна из тех сказок, у которой нет счастливого конца. То затаенное, что билось в нем и не давалось мне в руки, говорило мне, что это не самый лучший выбор. Но в тот день, когда я перестану верить, что в каждой сказке есть смысл, необходимый одному-единственному человеку на свете, я перестану их рассказывать. Я потеряю свой театр. Я начну биться так больно, как то, что пульсирует в его яремной вене.
- Идем, - поманила я его за собой, когда Лоло распахнул хлипкую дверцу моей кибитки.
И сейчас впервые за весь день я порадовалась, что одела свое самое нарядное платье. Кукловод вышел к тем, кто ждал, когда запляшут куклы. Тысячи огней бросились на мой подол, позолотили щеки.
- Привет, Марьяша! - помахала я рукой круглолицей девочке в первом ряду. - Джейми, Ларс, Томас! Веста!
Я знала каждого из них по имени и могла перечислять остаток ночи, но сейчас обернулась к Эймеру, протянув к нему руку.
- У нас сегодня гости. О, это очень известный менестрель, и я не могу назвать его имя, потому что за ним охотится Синяя королева и если она узнает, что он с нами, то забросает нас шипучими ранетками. Знаете, как больно получить ранеткой по плечу или по голени? Вот то-то же. Поэтому мы с вами спрячем его и будем охранять от Синей королевы, чего бы нам это не стоило. Клянемся? А он за это подарит нам свои песни, которые на самом деле волшебные. Вы же не думаете, что Синяя королева так хочет его поймать только потому, что у него такие красивые волосы? Слушайте внимательно и постарайтесь угадать самую любимую песню Синей королевы.
Я не помню, в какой момент решила, что у этой сказки будет другой конец. Наверное тогда, когда он обернулся ко мне, разыскивая меня за тканевой ширмой, и в его глазах я увидела что-то похожее на... восторг? Сизокрылые мальчики ударились о родной порог и снова стали веселыми и беспечными, но никогда не забывали, что маг был не просто злым, а всего лишь суровым и преподал им урок за невоспитанность. И тогда вздрогнула я. Я знала эту песню, я пела ее Томасу и не заметила, как кольца соскользнули с моих пальцев, как дети затаили дыхание, когда я подошла ближе. Когда Лоло дернулся за мной, но лохматая рука акробата Дежу удержала его. Я стояла за спиной светловолосого мальчика с закрытыми глазами. И сердце у меня билось в горле, но ночь отступила вдруг, когда я без спроса вплела в его песню свой дрожащий голос.

(окинула взглядом послужной список Домиинары... вздернула бровь)

Неожиданно. Но я тоже вроде была )

Домиинара

~ Если бы встретились с персонажем еще раз или впервые. Какое место в Столице это бы было.
Галерея живописи Королевишны )

~Какой напиток / блюдо вы бы с ним разделили.
Плов и лаваш с печеными на углях овощами

~Какая музыка ассоциируется у вас с игрой этого персонажа в Эпизоде.


~Что бы вы хотели подарить персонажу на память об Эпизоде.
Алую нить

~Какие изображения(ии) у вас ассоциируются с его (или вашей совместной) игрой.


~ Чтобы вы пожелали игроку в дальнейшем.
Живи до донышка. Я удержу.



Ну как же... С натуры рисовали )) Вы с мечом позировали, я... хм... опять все в подол тащу )))

Пользуясь тем, что не отобрали микрофон

Так бывает. Все когда-нибудь заканчивается. На площади, звенящей сотней голосов, догорают огни. В дрожащем полусвете почти не различить эмоций на лице. Но мне и не нужно. Я могу закрыть глаза и увидеть то, что от меня прячут. Или не прячут. Все это не так уж важно ночью, догорающей золотым. И я знаю, что до момента, когда накроет абсолютная тьма, остались считанные мгновения. А мне так много нужно успеть. Так много. Слова от меня все попрятались. Мне нравится просто смотреть на него, угадывая за пляшущими в глазах угольками его мысли. Могу побиться об заклад, что даже близко ни одной не отгадаю, но игра все равно занимательная. Я впервые провожу день с незнакомцем, о котором ничего не знаю, кроме того яремного, что стиснутое горло не дает назвать вслух. Я впервые вообще привожу кого-то в свой театр, если не считать детей, постоянно цепляющихся за мой подол липкими от сладостей руками. Мне нравилось просто молчать рядом. Не говорить ни о чем, не думать, лежать под звездами и напевать песню птиц. Животом на холодной земле, пальцы сцепив в замок и уложив на них подбородок. Болтая в воздухе ногами. Легко. Непринужденно. С любопытством заглянуть в темные в ночи глаза, когда он вдруг заговорил.
Соль горчит на кончике языка, пощипывает. А я хмурюсь. Потому что не знаю куда. Не знаю на сколько. Не знаю зачем. Ничего не знаю о своей жизни. И с удивлением обнаруживаю, что меня это никогда не волновало. С тех самых пор, как я обнаружила, что могу самостоятельно шагать и под ногами у меня не раскаленные угли и не острые шипы, пропитанные черной кровью. Интересно, он видел когда-нибудь кого-нибудь, кто научился ходить после многих лет, пронизанных нитями? В черном котелке почти закипает кофе - густой, темный, ароматный. Я отсюда ощущаю, как сильно он пахнет, как вздыхает тяжело на ворчащей воде. Может, где-то варят кофе иначе, но бродячему народу привычен пропахший костром кипяток с пляшущей от огня взвесью. Мой великан с детской душой опускается на колени с величайшей осторожностью, чтобы не расплескать обжигающие капли на мои голые руки. Я пожму его горячие пальцы, улыбнусь сердцем, удержу кружку на постеленном мне пледе. Он вторую вручит Эймеру. Свой. Пусть неузнанный, но допущенный. Вымочу плавник в темном и задумчиво положу в рот. Что сказать? Я не знаю, куда мне теперь идти.
- Этот механик ты? - вспомнив ужалившую меня стрекозу и гайки, просыпающиеся сквозь пальцы. - Какое-то время они еще будут здесь. А потом уйдут бродить по Греху или полетят за звездами, я не знаю. Они свободные, каждый день как чистый лист.
Вряд ли я отдаю себе отчет, как тепло улыбаюсь, рассказывая про них. На Грехе ли или на Царе Островов, под палящими солнцами Амира, мне всегда есть к кому придти, куда вернуться. И откуда уходить. И о чем грустить, когда встреченный на пути менестрель оказывается механиком, рассказывающим мне про небо Амира. Тихо сглатываю соль с горчинкой - вкус моего далекого детства, почти готовая поклясться, что я слышала хохот Амана, окатившего меня ледяной водой из-за угла. И решаю промолчать. Пусть он говорит за нас двоих о звездах среди песков, незаметно наблюдающих за смуглыми детьми пустыни. Ничего, кроме нечаянного "Ай...", стоит ему только сомкнуть пальцы на моей ноге.
- Я никогда не мерзну, - возражаю, обхватывая крепче пальцами почти опустевшую кружку.
Неожиданный подарок сжимаю в руке, не зная, что и думать. Мне? Кукольнице, дарящей кукол только тем, кто сумеет о них позаботиться? Подарок мне?! Я сажусь резко, резче, чем может быть следовало, развязывая ленту на свертке - столь же белую, как та, что прячет от мира черную метку. Забываю, что нужно сказать спасибо, что нужно быть осторожной и не так рьяно гореть любопытством, доставая из тонкого пергамента то, что было предназначено той. Другой. Которая вот там дрожит на шее и не дается мне в руки.
- Ух ты... - шепчу я, так и не оправившись от неожиданности.
Думаешь, на этом открытия дня закончатся? Я натягиваю чулки на руки по самые предплечья, поднимаюсь, чтобы схватить Эймера за руки и потянуть на себя, заставляя подняться следом. Не так жжет, да? Кружу его так, как привыкла кружиться с детворой, пока звезды не запляшут перед глазами, пока не заколет в боку, крепко держась за него, доверчиво отклонившись, потому что знаю - не выпустит пальцы, одетые в белые чулки. Не умею обнимать, умею по-детски прижаться, обхватив за талию. На секунду. На миг. Тут же отступив на шаг назад. Хочешь, я доверю тебе тайну?
- Стой здесь! - командую по привычке, словно он один из тех непослушных мальчишек, готовых сбежать, стоит только отвернуться.
Я не смогла отдать его Хорхе. На нем пестрая рубашка и чудесный колпак и стоит мне только взглянуть на вылепленное моими руками лицо, как метка начинает зудеть. Я знаю, что он не простой, не одна из тех кукол, что такие же пустые, как я временами. Он из тех, что становятся спутниками на всю жизнь, что вполне может стать другом, если ты ему позволишь. Я поглажу его напоследок, прощаясь.
- Ему нужно дать имя, - совершенно серьезно заявляю я Эймеру, вручив ему куклу. - Он тебя убережет.
Ты сейчас уйдешь, я знаю. Все когда-нибудь заканчивается. Иди вперед и никогда не оставайся один.

Любовь любовью, дорогая моя Таечка, а кушать хочется всегда. Нет уже той тараньки. Но у механика в кармане есть конфеты. Да-да. Я знаю. В левом. Ищите.

С Новым Годом, дорогой Мир. С Новым Годом, миряне.

Вот стоит только отвернуться. Всего на минуту. Буквально мгновение. Как лишат последнего. Практически оберут до нитки и совсем не обогреют!
Я бы таки попросила, чтобы титул команданте остался девственно нетронутым и накрепко приколоченным к моему чистому имени!
Если у капитана Дия будут возражения, мы их обсудим (любовно протерла ситцевым платочком серп)

Тело выгнулось дугой. Тетивой зазвенело, изломанное плавными изгибами. В полубреду мну пальцами вязаное покрывало, не дающее ни грамма тепла. Ночь почти догорала угасающим костром, а они все равно пришли. Явились. Я знаю боль, которая предшествует сну. Помню ее лучше, чем свое собственное имя. Если мне и суждено забыть, кто я есть сейчас, как забыла, кем была когда-то и была ли или выдумка я испещренного морщинами старика, что гладил меня по голове, пока я захлебывалась беззвучным визгом, то эту боль я не забуду никогда. Самое страшное в ночи - граница сна и яви. Ты все еще здесь, где золотистый отблеск следа мальчика со светлыми волосами, что подарил тебе смех, растаял в наползающих на отблески костров всполохах ночи. Ярче всполохов огня сияет ночь, отвоевавшая свое право на беззаветную темноту. Из последних сил сопротивляюсь сну, что так приглашающе распахнул свои объятия. Падай, девочка, и ничего не бойся. Они ждут меня на самом краю. Молчаливое черное воинство с острыми клювами. Не дрогнут, не шелохнутся, не захлопают крыльями, пока не шагну. Жизни, прожитые там - это сотни тысяч судеб неизвестных миров. Я каждую запоминаю до мельчайших деталей. Рассыпаны по миру истории, запечатанные в безмолвных куклах, бродит где-то мальчик с пшеничной челкой, я замру, прислушаюсь и вспомню...
... как звенит предрассветная тишина там, где никогда не бывает рассвета. Первые ноты пронзительной зябкой волной лягут на плечи - раннее седое утро, прохладное, словно кто-то недавно прошедший выдохнул морозное облачко, выткавшее инеем проседь на век назад иссохшей траве. Никогда не поднимающееся солнце единственным лучом тронет вуаль тумана, клочьями расползающегося под пальцами. Четко все и не одной точной линии, очертания размыты. Где-то вдали в другом из миров выстроились в бухте корабли безмолвными стражами. Я не сбегу, мне некуда бежать, я потеряна в этом тумане для всего, что умеет дышать, для всего, у чего бьется горячее сердце. Я знаю, что там не спят. Замерли перед рассветом вечно готовые к бою команды и только черный дым, клубами вырывающийся из труб необитаемых домов, выдает существование жизни. Подобия. Насмешки. Угрюмой улыбки ссадины ртов. На губах стынет горечь черного пепла, смешанного с мшистой росой.
И не волнуется. И не волнуется. И не волнуется иссиня-черное море. Я знаю, стоит мне только пошевелиться, как они расправят блестящие свои крылья. Оживут. Хриплыми загомонят голосами. Я прячусь. Таюсь в отголосках тумана, предательски рассеивающегося от несуществующего ветра. Наколотый палец сочится яркой изумрудной кровью. Я не чувствую свое запястье, будто бы и не было его у меня никогда. Тело правильное, изувеченное. И так хочется вдохнуть, до рези в горле. Я воровка. Я стараюсь украсть воздух так, чтобы не услышали они. Мелкий вдох. Не хватает. И уже разноцветными пятнами плывет окружающее меня черное море. И чуть-чуть больше. Вдохнуть и закашляться. Хриплый голос разрезает филигранное безмолвие, окружающее нас, и отзывается в надпочечниках. Я давно знаю, что бесполезно сжиматься в комок, давно приучила свое тело не поддаваться первому порыву. За днем, прожитым со смехом и беззаботностью, всегда приходит ночь. Тело выгнулось дугой, но я уже об этом не знаю.
По извилистым дорогам водит нас жизнь, разные пути показывает, не рисует карт, не вышивает звезд, указатели полустертые на перекрестках не расставляет. Я помню только дом с низкой, покатой крышей. А как мы туда пришли - не помню. Наверное, это был один из знакомых Того, кто не был мне отцом. У него было много знакомых, но ко всем мы приходили только один раз. Я не помню пути туда и не помню пути назад. Помню только маленькие глиняные сосуды, обожженные в печи до темной терракоты. Одни покрыты глазурью, другие шершавы и не нравятся мне. Это точно помню, как они не понравились мне. Он тогда засмеялся, маленький седой человек, а может он был высоким худым смуглокожим, или же это была хрупкая женщина с убранными под косынку волосами, точно не скажу. Я помню смех. И то, что навсегда отпечаталось в памяти - за яркой внешностью не всегда таится что-то столь же прекрасное. Растениям, даже если они всего лишь экстракты, обязательно нужен воздух. В баночку с глазурью помещают только те, которым для того, чтобы заиграть, нужно умереть и никогда не возрождаться.
- Так пахнет лес перед грозой, - говорит мне кто-то, и я закрываю глаза, вдыхая разряженный воздух с едва уловимой грустью прелой листвы.
Меня гладят по голове и почему-то я не ощущаю горькой жалости.
- Иди, я покажу тебе мох, по которому только что пробежала циветта, - я снова прикрываю глаза и на моей руке остывают следы теплых лапок, утонувших в мягком терпком ковре.
С закрытыми глазами я изучала мир, который никогда не видела прежде. Я знала все о том, как пахнет у правого конца радуги, как отличить сено, скошенное три дня назад, от того, что пролежало целый месяц, где прячутся солнечные зайцы и в каком из домов сегодня варили густое вишневое варенье с косточкой. И даже о том, как пахнет кровь с каплей рябинового сока.
Я без труда различаю аромат каждого из острых клювов, с которых ручьями бежит моя кровь. Запоминаю. Складываю в тот далекий уголок своей растрескавшейся памяти, откуда они приходят незваными гостями. Я никогда не дам им имена, но могу различить по запаху. Каждый раз мне кажется, что это последний. Что не будет на утро промокшей насквозь постели и холода досок под кроватью, куда забиваюсь, разыскивая утерянное спокойствие. Не будет волос, прилипших ко лбу и резкого запаха пота. Так пахнет страх. Остро, пряно. Каждый раз, я надеюсь, что этот будет последним, но даже этого мне не дано.
Они прыснули в разные стороны внезапно, оставив меня изумляться внезапно вернувшейся тишине. Плоть рвалась на куски с треском, который все еще гудел в ушах, и путал мое сознание. Чья-то несоизмеримая ирония - кристальная чистота моего сознания в месте искрящейся боли. Я не могу приподняться на локтях, но голову повернуть могу. Я всегда была здесь одна, и эта темная фигура, пляшущая в глазах расползающимися очертаниями, кажется бредом. Вымученной иллюзией. Обманом. До того ужасающим своей невозможностью, что если бы могла - закричала. Изощренностью своей ни с чем не сравнится боль разгорающейся надежды. Ни в какое не идет сравнение с выпотрошенным телом. Я устало прикрываю глаза, вызывая в памяти знакомые ароматы - мой личный способ сбежать от реальности. И открывая их, уже совсем уверена, что мираж рассеялся. Но это было бы слишком легко и ночь еще не закончилась.

Ээээ... Кхм... В общем. Без комментариев.

P.S. Комары к вечеру разлетались?

Маргарита, я все помню.

Чем вы пахнете, мой безудержный друг? Вряд ли это смола. Только есть отголосок такого тягучего. Это если не слизывать кровь у виска.
Чем же, мой загадочный маг, пахнет седьмой позвонок, спрятанный под рубашкой? Вряд ли это огонь. Есть тепло, но какое-то в чем-то иное. Это если вдыхать через ткань.
Чем, мой терпкий друг, пахнут пальцы на левой руке? Вряд ли это пыльца, от растертой бабочки в ладони. Разве бабочки пахнут?
Если к вам подойти, потереться лицом и доверчиво щеку к лопатке прижать, по щеке черным тутовым соком ваш запах сбежит.
И ладони на грудь...

Сердце бьётся моё, разобьётся – и вновь оживает.
Я обязан пройти через тьму, углубляясь во мрак, без оглядки. (це)

Рейтузы оставлю. Я хорошая девочка.

Вы так думаете, мой самоуверенный маг?

Давайте рассмотрим детально. Вы таксидермист, я живодерка. Можно обсудить условия совместного предприятия. Откроем траст?
А из лоскутков кожи получаются самые... самые... самые лучшие куклы. Почти настоящие. Почти живые. Почти.

Я не могу не дышать. Тогда придется умереть. Хотите?
Пахнут волосы дымом, посидим до светла... (це)

Можно я поближе крылья рассмотрю? Если сильно горит, могу даже подуть. В рамках совместного траста.

Скажите, мой разносторонний друг, правда, что трюфельные бабочки горчат, сгорев до пепла?

Целых три с половиной процента трастового фонда. Ставку подниму максимум до пяти. Соглашайтесь, мой друг.


(вот и пригодился монокль)
Доверительная собственность (или траст — от англ. trust — доверие) в общем праве — это система отношений, при которой имущество, первоначально принадлежащее учредителю, передается в распоряжение доверительного собственника, но доход с него получают выгодоприобретатели (бенефициары). Особенность траста как иной формы держания собственности в том, что учредитель теряет право собственности на имущество с момента передачи его управляющему.
Так что? Вычеркнем из договора форс-мажор?


Дышать или не дышать, вот в чем вопрос. (прикидывает, на кого бы возложить надежды по изобретению противогаза)
Рассказывают, будто в отравлении углекислым газом даже что-то есть ) не то, что в смерти от удушья. Я же вам уже говорила, как намереваюсь умереть.


Почему все время я?! В конце концов, я слабая, беззащитная женщина. Подойдите сами!


Нет... все-таки ничто так не мотивирует женщину, как чудесное слово "наперекор".

Как вам только не стыдно слова из контекста вырывать. Я же верну их обратно и подставлю ответ.
- Хотите, чтобы я умерла, мой маг? - с замершим сердцем спросила она.
- Хочу, - ответил он и пошел мыть руки перед обедом.

Резюмирую - раскатывать губу на Темную башню в почти личную собственность, включая чапаевские труселя магистра бонусом, не стоило. Ну ладно... буду жить в кибитке.
А я тут на днях себе дверную ручку нашла в антикварном. Массивную. Уже представила, как на дверь повешу. Подарю вам, мой друг.


Слушайте, вы зачем товарно-денежную систему рушите на глазах?! А как же рыночная экономика? Где, я спрашиваю, надежда на светлое будущее и победу капитализма? Если уж затеяли торг, так торгуйтесь до конца! Вымогатель! (бурчит)


Потрясенная тишина. Минут сорок. Ответ так и не придумала.


Это вы как врач выносите официальный диагноз?