Карта ролевой игры "Забытый мир"

Еще безусым юнцом я грезил о других мирах. Наверное, потому и пошел по кривой дорожке, предпочтя свободу распахнутых крыльев земным оковам. Или же потому, что твердь земная не особенно радовала ограниченностью восприятия своих обитателей. Если перевертыш, значит, пария, персона нон-грата. А как иначе? Ведь это против природы. Природы? Природы, создавшей Льдистых? Природы, что возвела в ранг легенд и преданий Мать-Богиню и Бога-Оленя? Природы, загнавшей в угол своих детей? Какая сказочная неправда. Только в сказках, которые нам рассказывали старики, разведя костер под открытым небом и покуривая ароматные трубки, не было места отщепенцам и отверженным. В них тот, кто принял Зверя, как себя самого, всегда оказывался героем. Героем детских снов и чаяний неокрепшего сердца тощего котенка. Но даже когда небесный свод распахнул мне свои объятия, я не перестал вглядываться в его синеву - вдруг да разойдется купол неба, обнажая чужие, непривычные глазу краски. Почти такие, какими выкрашен сейчас сумеречный Амир, пляшущий и смеющийся, единый в своей радости, волнующий, как покачивание бедер гордо удаляющейся цыганки, посчитавшей, что она выиграла битву.
Варрава Зановорожденный, милая? Неслыханная удача! Стоило догадаться, что кто-то из них двоих здесь объявится. Птица ты моя пестрая, если бы ты только знала, что за твои слова я тебе все двадцать бы отдал. И почему же губы так хищно изгибаются? И кровь по венам быстрей побежала, будто торопится куда-то. Залить золотой багрянец, разукрасивший улицы, запятнать лазурь в аквамарин перетекающую, ржой покрыть яркие желтые пятна. В предвкушении кости ноют, крепко-накрепко в оковы суставов закованные. Ну надо же... Дом Понирос не прохлаждаться на остров Юга явился. Не посмотреть, как падают на белые пески редкие пресные капли - не все же слизывать соль морскую с обветренных губ. Беги, Алоиза, беги, нашепчи своему горячему поклоннику, если он в курсе, что таковым является, кого ты встретила на базарной площади. Поиграй с ним, ласточка, затумань ему голову, отыграй свои золотые так, как умеешь. Стрелой рвется ввысь томительное ожидание, оседая краской на моем лице, пальцем расчерченном.
Почему она меня постоянно лапает? Почему полагает, что невольное участие означает явное дружелюбие? Не понимает разве, что отпустить я ее теперь могу только в саване в масло кипящее? Хватит уже одной сороки, вести вокруг разносящей, не хватало сойку пустить в другую сторону, чтобы круг замкнулся не в то время и не в том месте. Нет, не туда тебя тропка вывела, не к тем ногам падать стоило.
- Обернуться, - брякаю без задней мысли, отрешаясь от гула, долбящего в барабанные перепонки. - Похвальное стремление. Сразу бы сказала, договорились бы быстрее. Если сыграешь правильно, подержу твоего деверя, пока откручивать голову будешь, - а сам руку ее убираю, чтоб не вздумала гладить против шерсти и за ушком чесать. - Идем. Утром расскажу, что мне от тебя нужно будет.
Имя? А зачем оно мне? Исчезнет, как только ветер сменится, пусть уж не тревожит густой, пряный воздух.
К тому моменту как к дому Реджаба добираемся, я едва не приплясываю. Зудит под ногтями, шарнирно не гнутся ноги и пальцы скрючивает. Потряхивает, словно продрог совсем в шторм со штурвалом обниматься. Вталкиваю притихшую полуспутницу-полупленницу в теплый, гостеприимный дом и бегом за угол, к заднему двору. Некогда мне разводить приличествующие случаю дебаты, объясняясь с хозяином. Он ее и без моих просьб примет со всей широтой амирского радушия. А я пока тут поваляюсь, землю позагребаю, травку пожую, от жучков отплевываясь. Жалко чепан, в клочья разодранный, новый же был совсем. Пелена перед глазами и оглушающий рев крови... в момент проясняется. Острее пахнет воздух, донося запахи готовящейся пищи, уши торчком ловят обрывки разговоров, кончик хвоста подрагивает - то принимаясь хлестать по земле, то напряженно застывая. Сумрак окрашен в сияющие сполохи. Несколько мгновений одуряющей полноты жизни, утробного урчания и серебристая тень исчезает в сердце затихающего города.

Мягко ступая по хранящему дневное тепло песку, бродит по окраине города Зверь. Движутся-перекатываются лопатки, осторожно перебирает лапами, прислушивается, затаившись в густом синем сумраке, чихает от раздражающих обоняние холи, тревожно поднимает морду к плачущему небу, что-то ищет, а что - не может рассказать. Он бредет по чужим следам, щурится от слишком яркого огня, встретившегося на пути, пружинится, подбираясь для прыжка, заметив неосторожную живность, неосмотрительно задержавшуюся в тишине ночи, задирает окрестных кошек и вновь возвращается на окраину по ему только ведомой причине, что манит к себе, зовет-зазывает. Замешкается в чернильном времени среброшкурый Зверь, будто задумавшись уставится в одну точку, и вдруг сорвется с места огромными прыжками покрывая бесконечные расстояния. Бродит. Мечется. Крадется. Таится. А то вдруг спокойно уляжется, голову на лапы положив, да так и застынет изваянием-призраком, полустертой из мира фигурой своей задавая богам вопрос - умеют ли звери мечтать? Эоны лет промчатся мимо, прошагают эшелоны, сдирая верхний слой почвы, послушные новой травле, замрут ножи, всаженные в спину теми, кому больше всех доверяли. И тогда окажется, что там, где кончается страх, нет больше границ. И это безграничье повернет ось мира и сотрет с его испещренного морщинами лица алые паруса, дрожащие на горизонте. Также мягко ступая возвращается Зверь к приютившему его порогу, сворачивается у двери и выбирает из цепочки пройденных следов один путь, умиротворенно вздыхает. Перламутром окрашивает город новорожденное IСолнце - один только миг и мир вновь усыпан веснушками солнечных лучей, что коралловыми бусинами скачут по ступеням, сорвавшись с нитки.
Тело быстрее принимает свою форму, а разум еще какое-то время остается разумом зверя, впитывая полученное, рассовывая по клапанам сердца, пряча от чужих глаз - подальше, поближе, поглубже. Разгоряченной коже воздух кажется стылым, того и гляди облачка пара засеменят в розовеющее рассветное небо. Передергиваю плечами, проскальзывая в предусмотрительно оставленную открытой дверь. Расталкивать спящих хозяев не требуется - у Тути было всего три свободные комнаты, но спать можно лишь в одной. Другие две под потолок захламлены вещами разной степени нужности. В принятии ванны особого смысла тоже не было, потому что каждый раз после трансформации ты оказываешься родившимся вновь - ошпаренная, чуткая, реагирующая даже на малейшее движение воздуха кожа. А еще мне очень, очень хотелось спать. До такой степени, что впору было улечься на плетеном коврике перед дверью Зулейхи, но быстро расхотелось проснуться от того, что о тебя споткнутся и отпинают от души, и только потом приглядятся, кто это вообще был. Не исключено, что повторят экзекуцию. Пробравшись в предположительно мои апартаменты с любопытством лицезрею спящую с чистой совестью, судя по размеренности дыхания и отсутствия метания ввиду снящихся мучительных кошмаров, нескромную девицу, видимо, даже не попытавшуюся сказать Тути, что она мне не настолько близкая знакомая. Недовольно надувшись, отодвигаю ее подальше, заодно вытаскивая одеяло, которым и укрываюсь с головой, мгновенно проваливаясь в сон...
... короткий, бесчеловечно короткий сон. Приоткрыв один глаз, тут же его закрываю, попытавшись скользнуть обратно в глубокий омут бесчувственной полуяви, а если ей не спится, то может сходить на пробежку. На улице как раз изумительно свежо и пахнет пылью, прибитой дождем, и родившимся из пены прибоя утром. Еще там куда-то должны идти все женщины аккурат сегодня. В конце концов, сама найдет себе занятие, только меня пусть не трогает. Святая Бездна, я же все чувствую! Я чую, как ты смотришь! Открыв глаза, какое-то время разглядываю ее, затем ободряюще хлопаю по белеющему плечу, поворачиваюсь на другой бок и с удовлетворенным вздохом засыпаю.

У меня есть одна рабыня... И ванна. И куча тутового варенья. Где бы найти еще одну-две представительницы женского пола и устроить бои в конфитюре?

Пользуясь случаем мелькания в теме - Леди Элефтари, счастлив знакомству ) Не всем пиратам не свойственна куртуазность )

Алоиза, мелочность тебе не к лицу ) И даже не к груди )))

Ласточка моя, ты не ту бумажку в ручку свои нежные взяла ) Это твоя черная касса ))

Да потому что верить на слово в наше время стало очень не модно ) Все под личный контроль брать приходится, чего и твоему жениху советую. Чтобы брачный договор с умом составлял и не расписывался на мятых бумажках )

Сменила тактику, ласточка? Но на этом велосипеде мы с тобой уже тоже катались ) Поищи еще что-нибудь в своем богатом арсенале )

Вот ты и прокололась, Алоиза, свет моих очей. Как сейчас помню - ты на рамке, я налегаю на педали, хвостом утирая испарину со лба (ты тогда была аппетитной девочкой, но жизнь обошлась с тобой сурово), мы тогда еще трехлитровую банку с молоком разбили о бордюр - слишком резким было торможение )) А на колесе обозрения был кто-то другой. Нет, никогда не была ты верна мне, ласточка. Шрам на всю жизнь оставила. Вооооот такой рубец!

Аман, я знаю даже, кого посадить за прием ставок на тотализаторе, как только ты с постом разделаешься ) И я тоже, кстати.

Алоиза, не бойся! Я тебе все прощаю и отпускаю с миром ) Лети, мой мотылек, через запад на восток, и не забывай махать крылышками )

Аман, слышь, оторвись от поста! Сейчас она навернется, не заметив воооон тот порожек из-за гордо вздернутого носа, ты ее поймай в конце лесенки, но не мешай пересчитывать ступени прелестной попкой )))

Я не принадлежу к тому типу людей, которые долго не могут отпустить разноцветный подол сна, цепляются за него обеими руками, хнычут и отмахиваются от тех, кто пытается их разбудить, путают во сне имена и палятся по полной программе еще даже не придя в сознание. Мне не свойственно невнятное бормотание и долгие потягивания на смятых простынях, что неоднократно спасало жизни. Мой удел - вскакивать с постели за секунду до того, как раздался тихий шорох, предупреждая бесшумное открывание двери, полушепот занесенного над сердцем лезвия, перехватывать едва не сорвавшееся с губ слово, разоблачающее прикрытие. Это не Дар, данный мне принятым мною Зверем, это моя работа. И либо я делаю ее хорошо, либо покоюсь с миром в пучине Безбрежных вод, играя в салочки с тритонами и дергая за хвост русалок. А так как я пока еще не готов сменить место жительства (ну и еще потому что от сырости я буду часто простужаться и у меня начнут слезиться глаза), это время, которое я планировал потратить на сон, было для меня кошмаром. Стоит ли удивляться одной рабыне, чье имя слишком известно, чтобы его называть, моему дурному расположению духа? Ответ - нет. Не стоит. Стоит начать умолять Санву и иже с нею, может кто из богатого пантеона этого мира и откликнется, вняв мольбам несправедливо обруганной дамочки. Она что, не могла пойти приготовить завтрак? Или помочь по хозяйству? Или подоить коз? Или принять роды у соседской свинки? Она что, никогда не слышала, что реакции перевертышей отличаются от реакции "нормальных" людей? Что их органы чувств настроены на другие частоты?
Когда мне надоедает пытаться заснуть, рычу в подушку от раздражения. Я перепробовал все - сильно зажмуривался, считал овечек, вглядывался в хрустальные искры фонтана брызг, образованные мысленным падающим водопадом, несколько раз пытался вспомнить Кармен, самую выдающуюся девицу из борделя на острове Отверженных, но картины были такими скудными и серыми, что невольно закралась мысль о проблемах с потенцией, но потом развеялась, когда меня стали мучить вопросы относительно пытающейся дышать через раз мстительницы. Она вообще человек? Ей что, пописать не нужно? Если она меня стесняется, могла бы выйти во двор в кустики. Они у Тути изумительные, просто шедевр кузнечного дела, листья от настоящих не отличишь. Да сколько ж она лежать-то будет?! Еще эти долбанные канарейки, передушу всех до единой! Дождь на улице идет, чему они там радуются так, что за хоровое исполнение ритуальных песнопений Зачарованного леса? О, все демоны мира, стоило вчера рассказать ей, что сады Тути - это чудо света. Может, прямо с утра понеслась бы сломя голову щебетать с птичками и не играла тут на моих отвратительно настроенных нервах. А в южной беседке Зулейха любит завтракать в полном одиночестве. И если нарушить ее стабильность, чего не рискует делать никто уже лет так пять, то вышла бы веселая игра в догонялки, собравшая целую толпу болельщиков, снова организовали бы тотализатор не отходя от кассы и всем было бы хорошо и приятно. Особенно мне. Потому что в отличие от некоторых я уже давно хочу поссать! И излишними терзаниями по поводу приличий не страдаю!
Как назло канареек что-то так сильно возмутило в саду, что они устроили настоящий переполох, пагубно сказавшийся на моей истерзанной психике. Слышать как неистово хлопают крылья, перекатывая во рту привкус ночной охоты, стало невыносимо, и оторвавшись от подушки, в которую я долго, проникновенно рычал, едва не заснув от усилий, что сделало бы меня более, чем счастливым, резко оборачиваюсь к вздумавшей затеять игру с перышком беглянке, вырывая у нее из пальцев орудие труда:
- Ну тебе что, совсем не нужно никуда сходить? Попить, пописать, более основательно устроиться в туалете? У тебя скромность вообще есть? Имей ввиду, через три секунды я встану за кувшином и не стану стесняться твоего присутствия, намереваясь отлить.

Вы знаете, особенности мужской анатомии состоят в том, что иногда можно перепутать благородный инстинкт копировать себя в бесчисленных потомках с гораздо более прозаичными вещами. Поэтому я даже с интересом слежу за тем, как покрывало сползает в сторону, и забываю поразиться наглости и бесстыдству смеющейся рядом нахалки. Я в постели с полуголой женщиной, обещающей быть мне во всем покорной - да это же просто хмельные мечты нетронутого мальчишки, истекающего слюной по любой юбке, показавшейся в радиусе двухсот шагов. И от него вполне можно ожидать необдуманности действий и потери контроля, поскольку разум занимает одно только желание - поскорее забраться под эту юбку, постаравшись не опозориться раньше времени, а то если очень сильно хочется, оно же иногда не оправдывает ожиданий. Икра, знаете ли, раньше времени откладывается. До нерестилища доплыть не успеваешь. Но для того, кто два месяца провел в одурманенном кутеже, где явь смешалась с маковыми сюрреалистическими картинами, на поверку оказавшимися такими реальными, осязаемыми, подобное соседство было скорее любопытным, а местами даже назойливым. Я ее к себе в постель не приглашал. Договоренности о безграничной покорности моей воле не заключал. Не очаровывал в попытке в эту постель затащить в течение нескольких месяцев, чтобы сейчас прыгать до потолка от радости и коршуном набрасываться на топкое девичье тело, разрывая когтями сорочку с вышивкой. И мучиться и дальше от несуществующей скромности не намереваюсь!
Откинув покрывало, легко поднимаюсь, с удовольствием разминая натруженные за ночную прогулку мышцы, привыкая к человеческому телу, высоте роста, неустойчивости двух конечностей, потягиваюсь, разводя руки в стороны. В два босоногих, шлепающих по полу шага добираюсь до кувшина, заботливо оставленного на столике, и пью прямо оттуда, почесывая голый живот. Было бы чего стесняться, наличие деверя явно подразумевает под собой, что голых мужиков она уже видела во всех подробностях. Так чего миндальничать и прикрываться, устроив прежде драку за покрывало? А уж к естественным нуждам я отношусь с присущим ловцам Удачи пониманием. Нравится - пусть смотрит. Не нравится - отвернется. Не знаю, в каких условиях содержат рабынь, но заключенные под стражу особые гости некоторых узилищ быстро привыкают к издержкам тесных покоев, выделенных им от щедрот принимающей стороны. Вот теперь спокойно забираюсь обратно в постель, отобрав у нее покрывало и вытянувшись во весь рост, заложив руки за голову и задумчиво уставясь в потолок. Нужно как-то распланировать день так, чтобы к завтрашней отправке в порт все работало, как часовой механизм. Если дергать тигра за усы, то будучи уверенным, что ноги у тебя не переломаны. Но первым делом стоит отправить Тути выкупать эту незадачливую беглянку, которая не в курсе, что даже пират-беззаконник не выведет ее из Амира, не имея на нее прав. Или же и впрямь решила, что больше нечего терять. Проще, конечно, просто прирезать ее прямо в койке, да у меня сейчас не то настроение. Но я терпеливый. Подожду, когда она узнает, что срок ее службы мне не ограничится одним условием, после которого она вольна, как ветер в небе.
Перебирая в уме вероятности, тасуя события дня, как карточную колоду, ищу наиболее верный расклад. В то время, как весь остров празднует, кому-то приходится работать, чтобы не отказывать себе в таких мелочах, как собственная рабыня. Странное приобретение, учитывая, что мне нужно было кое-что другое. А может она вдруг окажется талантливым Механиком? Чем Госпожа только не шутит, что-что, а чувство юмора у нее не приведи Бездна. Придирчиво разглядываю едва заметно напрягшуюся в ожидании ответа женщину, протягивающую на ладонях покорность. И кисло соглашаюсь сам с собой, что это вряд ли. Утро настало, как верно подметила моя гостья, а вместе с утром кардинально поменялись планы.
- Не бери в голову, я передумал. Ты вставать вообще собираешься?

Маргарита Сенза Вольто, не могу пройти мимо и не отметить особый вкус, присущий выбранным Вами эпиграфам. Спасибо. Есть авторы, перед которыми невольно склоняешь голову.

Не существует самопровозглашённых злодеев, зато самопровозглашённых святых - целые полки и дивизии. А где зло и где добро, в конце концов определяют историки одержавших победу.
Глен Кук. Черный отряд.

Сияющее убранство острова Юга было истинной находкой для художников и поэтов. Солнечный, яркий Амир - неиссякаемый источник вдохновения. Багрянец, киноварь, золото, раскаленные белые волны песков, густая синева высокого неба. Земля рождающая сыновей и дочерей сумерек, которым к лицу яркие одежды и морщинки в уголках глаз, собранные от смеха. Мне же по душе всегда был каменный, собранный из ветров и дождей остров Отверженных. И не потому, что можно было идти по улицам, не склоняя голову, и не потому, что там безопаснее, чем где-то еще - несусветная наивность. Нигде нет безопасности, нигде нельзя расслабляться и терять бдительность. Художник, что рисует твой портрет угольками на площади, может оказаться наемным убийцей, движением холста перерезающим горло. Беглая рабыня, честь и раненую гордость которой бережешь, как достояние мира, может оказаться неблагодарной мстительницей. Чего хоть ей еще не достает?! Если так спешит счеты с жизнью свести, зачем вообще искала помощи? Может, нужно научить ее вены себе вскрывать? Или рука на себя, такую несчастную, такую обездоленную не поднимается? От жалости удавиться можно на собственном хвосте! Вот зараза! Характера на то, чтобы огрызнуться хватает, а на то, чтобы сделать выбор - бороться или скулить - нет, значит? Канарейка певчая еще одна на мою голову.
Намотанные на запястье рыжие волосы, мягким обручем обнимают руку, что голову ее дурную запрокидывает, обнажая белую шею. По ней кончиками пальцев бегу от самого выреза сорочки до подбородка и обратно. И так пока мне не надоест. А надоедает мне быстро - что поделать, ветреная натура, увлекающаяся. Чуть отпускаю волосы, чтобы в глаза посмотреть мне смогла, пока я косточки ее хрупкие двумя пальцами сдавливаю, сглотнуть мешая, любезно улыбаясь ей в лицо.
- Заскучала, золотце? Ну, извини, не подумал, как тебя развлекать за время длительного путешествия. Ты же на длительное напрашивалась, не так ли? - пальцы снова шею белую гладят, мягко, крадучись, без угрозы, то по тонкой ключице постукивая подушечками, то прядки выбившиеся за ухо заправляя.
Шейка тонкая, косточки хрупкие, кожа прозрачная, где уж таким определиться в жизни, когда привыкли баловнями быть, все на подносах расписных получать, о рушничок вышитый утираться, да перстами указующими холопов рассылать. Не спорю - больно со взбитых перин падать, ох как гордость ушибается, похлеще синяков на заднице болит, и уж точно гораздо дольше. Только кто-то приобретает полезную привычку гонор свой в нужное время показывать, а кому-то опять в полет хочется. Ну и обидится же она на меня сейчас... А что делать? Либо господином зовешь, по своей инициативе, сама так решила, либо ведешь себя, как оскорбленная невниманием давно опостылевшая любовница, что в любом случае порицаемо и наказуемо. Пусть не порками публичными, но не менее доходчивыми способами. Объясняться с тобой, о чем конкретно я передумал и какова теперь твоя роль в уличной драме, я совсем не обязан.
- Не хватает тебе слова моего, что помогу? Да других помощников на горизонте не густо, - тихое бешенство гораздо хуже громкого скандала, да откуда ей знать.
Не оттуда же, что закинутая на плечо выносится из спальни, а там и вообще из дома. И хорошо, что именно этим утром женская половина семейства Тути отыщется только часам к четырем, не досуг мне одеваться согласно этикету, не дождется дамочка, пока все приличия соблюдены будут. Горячая головушка, такие обычно только замачивание понимают, остывают разом. Только что покрывало с собой зацепить и удается, пока стараюсь не касаться в местах, где прикосновения могут быть поняты превратно. И пусть потом не говорит, что не о ее скромности заботился!
Вчера, пока по травке катался, боковым зрением заприметил выставленную лохань для сбора дождевой воды. Вот в нее-то с головой окунаю незадачливую искательницу справедливости, подержав для порядка две секунды, чтобы волосы как следует намокли. А потом рывком вытаскиваю, все также за шею ее лебединую придерживая, широкой ладонью лицо вытираю, да встряхиваю маленько, чтобы в себя пришла. Красота-то какая! Канарейки ором дурным заливаются до хрипоты, по кованым листьям дождевые капли бьют, рождая новую мелодию канареечного сада, а шею из пальцев выпускать так не хочется... Так манит это ощущение преломляемости хода жизни, так бьется жилка, так грудь под намокшей тканью вздымается. Вот бы каждое мое утро таким было... На шум Тути выскочил, в три секунды сделал правильные выводы и немного спал с лица. Признаю, сам виноват, статуса гостьи не обозначил. Да вот как-то по жизни мне все равно - раб ты или уважаемый человек. Кровь в жилах одна струится, жизнь отнять можно одними и теми же способами. Нет, нет во мне уважения к социальным неравенствам, не благоговею перед чинами и правами, данными по рождению. Может, трагедия всей жизни у меня в этом состоит, а никто и не оценил. И сейчас глазами синими сверкает... Что ж... Раз не хочешь ты, чтобы с тобой, как со свободным человеком, с женщиной обращались, значит, будет так. Легким поклоном обозначаю, что выбор ее принят, заодно и покрывало подхватываю, вокруг бедер оборачиваю.
- Сейчас пойдешь с господином Реджабом и покажешь своего торговца. Поняла меня? - подарю я тебе потом твою купчую, а пока хочу уверенным быть, что на собственном корабле могу засыпать спокойно.
Отвернувшись от нее, с извинениями склоняюсь перед гостеприимным хозяином, распахнувшим двери своего дома, прошу об одолжении. Мне нет нужды напоминать, что в громком деле выкупа беглой рабыни мне лично лучше не участвовать. Да и Тути ни к чему лишние вопросы о странных гостях его дома. Горячо благодарю за помощь, заодно напоминая, чтобы приковать ее к своей руке не забыл, а то мало ли что в голову взбредет, а меня рядом нет, чтобы остудить.

Даже удивительно, как быстро может ползти вверх градус настроения, казалось бы навеки вечные втоптанного в пыль гранитных скал, когда все удается, горит в руках, спорится. Кто не знает, что капитан Ассоль вспыльчивый недочеловек? Даже моя девочка не раз попадала под горячую руку, остужая не менее горячую голову деревянными панелями и металлическими заклепками. Натура-то у капитана вполне себе человеческая, обнаженная перед лицом пережитых вместе опасностей, поделившаяся частью непутевой души с бездушным приобретением, отбитым по чистой случайности в одном нелепом сражении. Нас с ней двое во всем мире - я и моя девочка, в праздники надевающая выпачканные в киновари паруса, как любимая женщина карминовые юбки, чтобы ее, стоящую на скале, было видно издалека. Вот она я, жду тебя, всегда тебя жду, живу твоим возвращением. Нас было двое - я и моя девочка, в гулкой глубине которой медленно, размеренно бьется собранное из шестеренок сердце. Правду говорят, будто если большая часть твоей крови впитается в палубу твоего корабля, то он оживет, станет продолжением тебя, заберет твою жизнь, вплавив олово в твои вены взамен. И когда ты хлебал свою кровь, в тот же миг выворачиваясь наизнанку отторгающим ее желудком, нет ничего более непередаваемого, чем замереть на границе сознания, ощущая как баюкают тебя нежные, родные руки канатов, как обтирают твое лицо рваные на клочки паруса, как отступает тошнота, протягивающая к тебе липкие щупальца мрака, как кто-то очень дорогой тебе, кому очень дорог ты, бьется за твою жизнь, за каждую ее каплю, за каждый судорожный вдох. Мы с тобой одной крови, моя необыкновенная девочка, нечаянное мое сокровище, которому суждено однажды проводить меня в тот путь, который только начинается для каждого идущего. Даже если лапы не будут меня держать, ты отнесешь меня к месту последнего водопоя. Нет на свете никого больше, способного это сделать.
А пока я весело вышагиваю по направлению к жилищу Тути, довольно улыбаясь и насвистывая легкомысленный мотивчик. Завтра утром карты судьбы соберутся совсем в другой расклад, потрепав по голове рехнувшегося капитана, завтра утром цепочка событий либо сложится в определенный узор, либо рассыпется свободными звеньями, но в любом случае - у меня есть имя и согласие того, кто это имя носит. У моей девочки есть Механик. Странноватый даже на мой вкус, но у тех, кто заглядывал в его глаза, окруженные тонкой сетью морщинок, не возникает вопроса - доверять или нет. Жить или не жить. Отшельник, пять лет отдавший белым пескам, но так и не переставший грезить о лазури, целующей губы.
С тем замечательным настроением неуклюжим медведем вламываюсь в дом, одарив звонким поцелуем в щеку рабыню, покружив ее на месте, явно дурачась, когда задавал вопрос, не соскучилась ли она, и вечер проходит в теплой, дружеской атмосфере. Даже Аша не отрубила мне ни одного фаланга, научившись наконец всаживать клинок в столешницу между пальцами спокойно жующих и почти не подавившихся. И после того, как послушная указывающему на постель пальцу моя находчивая гостья занимает в ней свое место, мы с Тути полночи обсуждали дела и курили что-то настолько ароматное, что утром в голове оно все еще клубилось. И не удивительно, раз я вишу головой вниз с напрочь затекшей шеей в состоянии близком к экстазу. По мере возможности осторожно принимаю нормальное положение, приподняв голову от подушки, убедившись, что собственность моя за ночь не испарилась с клубами травяных смесей - вот она, возлежит на своей половине, не пытаясь нарушить установленную договором границу. А что, я сразу не сказал? Ну не на полу же ей спать, в самом деле. Мне не сложно, я подвинусь. Это что же она обо мне подумала, когда я ей место в своей постели выделил?!
Ах она негодяйка!
А может нет?
Да точно!
Да быть не может, такая приличная с виду...
Заткнитесь все, кто гомонит в моей голове!
Ти-ши-на... Счастье есть.
Канареек казнить.
Всех.
- Хватит спать, - толкаю локтем безымянную женщину, гревшую мою постель две ночи подряд, и не надо обличительно заявлять, что нет мне прощения! - Я хочу, чтобы ты угнала для меня корабль. Какие идеи?
Женщины же всегда хотят с утра поговорить, да? И сильно обижаются, если сваливаешь, не дождавшись их пробуждения. Вот и поговорим, пока в висках звенеть перестанет.