Карта ролевой игры "Забытый мир"

*деловито готовит в особняке еще одно койкоместо, взбивает подушки в гостевой*

Поскольку вы именно Трепетная, то можно и не заморачиваться.
Женщины вообще эстетически прекрасны, а красоту скрывать грех.

Нет. Он обычно хуже. Треплется про идеалы, расчленение и что-то непонятное еще.
Не ходи к нему играть. Хотя... *достал попкорну*

Да. Ты пока доедешь - все свободные места будут заняты. Придется ночевать на коврике. Пить кислый компот и жевать сухарик.

Не, ну, в принципе, как хочешь *жует сосиську*


Пфф..
Напугал ежика голой ж...
Тащи чачи, и я сам устрою тебе представление. Но не говори, что я не предупреждал!

Сделаю ли я Элию настоящей? Хочется задумчиво хмыкнуть.
Не уверен.
Какая кукла может считаться настоящей? Та,что сидит на полке, радуя конфетным видом, или та, которая может двигаться, как человек? А ты, Маргарита? Ты тоже кукла?
Я не сделаю ее живой, словно твоя уменьшенная копия.
Но я смогу надеть на нее маску человека и превратить в подобие.
- Не совсем, - рот мой извергает слова.
Мысли, занимавшие меня давно, опасно просачиваются сквозь молчание. Не могу молчать, когда говорю о работе, совсем. Моя ошибка или проклятие. Моя радость в жизни - одна из немногих избранных счастливой случайностью. Поддеваю ногтем пластину, скрывающую механизм, снова вскрывая самое нутро. Там, щелкая на грани слышимости, снова работают шестеренки. Гипнотизируют звуком и мерными движениями. В механизме все просто.
Хотел бы я сохранить эту легкость.
- У нее же нет живого сердца, - поясняю, - поэтому настоящей она не станет никогда. Внутри всегда будут эти механизмы, но она начнет двигаться более плавно, походя на человека.
Конечно, я знаю, как осуществить замысел. Он волнует меня грандиозностью задуманного, но дальнейшее, сказанное Маргаритой, снова толкает к мыслям не раз и не два уже переосмысленным.
- А если бы было живое сердце? Скажем, тело без одной конечности? - жадно сверкая глазами, говорит она.
Даже не встрепенись во мне то самое хваленое чувство, в моменты опасности вопящее о превратностях судьбы, я понял, что она задумала великое ЭТО. Конечно, сказать, что именно, я не мог, но чувствовал, нечто грандиозное.
- Нуу… думаю, это реально... только… не обойтись без мага, а я - обыкновенный механик.
Который жаждет исполнить подобный заказ. Даже если придется задержаться. Я был готов к этому. К шансу, что выпадает раз в жизни.
- Обыкновенный ли? - глаза с болотными огнями сияют.
Сияние это манит, притягивает. Оно опасно, мне не нужно протягивать руку к пламени, чтобы знать, что можно обжечься.
- Быть может, немного умнее, чем остальные, - улыбаюсь я.
Потому что улыбка спасает. От многого? Остроты ума в том числе. Ведь трудно заподозрить в чем-то человека, у которого ямочки на щеках, правда?
- Ты врешь, Эймер, - она улыбается тоже, - только мне, или себе тоже?
У нее тоже ямочки на щеках, а у меня покалывает кончики пальцев. Если я не прост - насколько сложна ты?
Слишком много вопросов. Слишком много опасности. Слишком много возможностей... только вот для кого? Для нее или для меня?
- Если и вру, то там об этом не знаю, госпожа, - соглашаюсь я. И вспоминая, добавляю, - Маргарита.
У нее в глазах роятся огоньки и этот танец завораживает. В волосах - не известно откуда взявшееся перышко. Не успев хорошенько подумать, аккуратно снимаю его, зажав между пальцев и сдуваю на пол. Оно медленно кружит, опускаясь вниз. Она внимательно смотрит на меня этими своими глазами, не двинувшись ни на миллиметр.
Если она попросит о помощи, я знаю, что не смогу отказать.

- Мне очень хочется сказать «да»…
Я получил ответ, не задав вопроса.
Сердце стучит, как полоумное. Грозит выпрыгнуть из груди, раздробив ребра. На какие-то секунды я забываю, что она - хозяйка этих мест, и обращаюсь к девушке. Странно-красивой девушке, и не больше. Будь осторожен, Эймер. Ты теряешь бдительность. Так и голову потерять не долго. Но прежде...
- Так скажите, - отхожу к столу, - своим желаниям нужно уступать, госпожа.
Должно помнить, что она не просто Маргарита.
Не просто та, кто смотрит изумительными, чарующими глазами.
- Уступать, - в ее голосе горечь.
Не уступать, да? Делать, что должно? И это давит? Впрочем, кто я, чтобы знать.
На ум приходит Амир. Яра. Брачный договор. Но разве это не мое желание? Пусть не сразу, но ведь мое? Мое...
- Ты любишь кофе? - спрашивает Маргарита, перебивая мои сумбурные мысли и не дожидаясь ответа, действует.
У меня же зудят пальцы, и я знаю этот зуд. Играть, я должен играть. Вылить все чувства во вне, пока они не стали разрывать меня напополам. Напополам... Яра... В этот же миг словно что-то бьет по затылку, даже кажется словно сейчас брызнут слезы - так же, как было недели две назад. Я тогда еще подумал, что воя заползу под стол. И больно, и ошеломляюще одновременно, будто мир делится на две реальности. В одной я сижу рядом с одной из клана Безликих, а в другой... В другой я потерян в пространстве. Словно меня отрезали от чего-то важного, как ребенка, наверное, отрывают от пуповины. Тут ты был миром, а теперь...
Вдалеке - совсем рядом - Маргарита отдает приказания Самисян. Я слышу голоса, но не понимаю, о чем их разговор. Глупость какая. Какая глупость. Что это? Что со мной? Секунды вязкие, как патока. Кажется, если захотеть, то можно дотронуться рукой до каждой из них. Превратить касанием в желе. Пахнет зеленью, листьями, молодыми, клейкими... что за глупость?! И в затылке пульсирует. Эй, Балабол, что с тобой?
- Думаю, тебе понравится, - голос вторгается в мои мысли снова. Беру себя в руки, улыбаюсь в ответ, принимаю чашку с кофе, вдыхаю. Аромат входит в меня, успокаивая. Словно гладит изнутри, мягкий и бархатный. Я здесь. Я здесь.
- Я не хочу походящую на человека куклу. Меня интересует живое, - говорит, улыбаясь, Маргарита. - Нечто со своим разумом и живым сердцем, душа, которой немного не хватает тела. Только, чтобы сказать «да», я должна знать все, благо времени на тонкости много.
Будто я перегрелся, и был выставлен на мороз. Хватаюсь за спасительную мысль, как за соломинку.
- Механики, которые потеряли конечности, придумали одну технику. Именно поэтому я говорил о маге. Можно сделать конечность, которая была бы, словно родная. Я только не смогу привязать ее к человеку, а маг - может.
Кофе в чашке пахнет бархатом и пряностями. Раньше я не знал, что бархат имеет запах, а теперь - он у меня в чашке. Машинально тянусь к выпечке, и надо отдать должное, она просто тает на языке, будто хлеб включил в себя большой оранжевый плод, напоминающий солнце.
- Если хотите, об этом есть одна редкая книга и я могу съездить за ней в город. Только так я смогу показать чертежи и попытаться объяснить...
- У брата огромная библиотека, ты можешь все взять там.
- Там нет нужного мне, - качаю головой я, тот, кто, конечно же, все там уже облазил.
Маргарита хмурится. Затея ей не понравилась, но без меня получить ценную литературу не сможет никто. Не зря братья Михрад славятся самым лучшим домом, по хранению всего. Законного, разумеется. Законного на Грехе.
- Мы пошлем раба, - заключает она.
- Не выйдет, Маргарита, - пожимаю я плечами, стащив еще один кусок пирога, - мои сокровища хранятся надежно. Но для вашего спокойствия, я возьму столько рабов, сколько потребуется. Если позволите, дорога и прочее, займут часа два - если не копаться. Я могу взять лошадь. И да... у меня в подвале трое ваших гостей, которых я встретил в саду.

Быстрые лошади, немного приготовлений - остров всех грехов, сияющих, словно драгоценные камни, ждет. Дышит, зовет прошлой жизнью, обещая снова заполнить жизнь рамками, которые начал забывать. Он будет шептать: ты механик, механик, - и гладить по волосам вольным воздухом с причалов. Он подарит мне улыбки женщин, смех детей, печальные глаза рабов и мужицкую ругань. Он вернет мне меня самого, о котором я, почему-то забыл. Забыл обо всем, кроме собственного имени. А имя - это только слово, которое не отражает нас, а только называет.
Забрал все, выгреб под чистую. И книги, которых немного было, и скрипку - боги, когда только купил, и письмо, оставленное мне всего два часа назад. Вот уже почти отправлять с рабом хотели, говорят. Хорошо врут, складно. Я так тоже умею. Интересно, сколько ему на самом деле? Хочу открыть и прочесть тут же, потому выйдя из лавки присаживаюсь на бортик фонтана.

Эймер, мальчик мой, Яра отправилась за тобой. Мы не смогли удержать ее от сего опасного мероприятия, ты же знаешь, какова она, когда что-то решит...

Мне очень жаль сообщать такое в письме, но на их корабль напали пираты, и девочка упала за борт. Мы все еще проводим необходимые церемонии, тела так и не нашли...

Я не виню тебя, нужно было сразу отпустить ее с тобой. И я не устаю благодарить Санву, что моя дорогая и любимая Малика не дожила до сего дня, ибо сердце ее разорвалось бы от горя...

В руках моих - плотный лист промасленного пергамента. С подписью отца и строками от них троих, будто количество писавших должно сделать все проще.
Вранье.
Почему-то наоборот, только резче ощущается вина. Будто все это сделал я собственноручно. Вот что это были за сигналы. Дурак. А кто скажет, что вины моей полностью нет?
Почему-то мы понимаем что или кого потеряли только после потери как таковой? Словно кто-то злой щелкнул переключателем, и мир во мгновение переменился. Стал ярче, плотнее, больнее. Как в момент когда от глаз убирают мутную пленку, которую ты видел всегда - в одно мгновение ты представляешь мир привычно, а в другое оказывается, что все это лишь фантазия. Краски ярче, контуры четче, а в лицо бьет ветер с совершенно иными запахами.
И, о Боги, ты среди этого один.
Совсем один, на самой середине.
На пронизывающем ветру, наедине с тем, что на тебя обрушилось. Тремор в руках, потому что это много. Слишком много для одного маленького человечка. Бесконечно много для меня.
В этот момент, прочитав, я потерял не только Яру, но и дом, который хотел иметь с ней.
Хотел, почему-то теперь в этом не стыдно признаться глупому бездомному мальчишке без рода и племени.
Пергамент выскальзывает из пальцев и тяжело падает на каменную кладку.
Мир вокруг так тесен, что хочется вдохнуть его полной грудью через ноздри, и так ужасен, что хочется задержать дыхание навсегда. И эта двойственность раздирает пополам.
Почему это - мне?
Почему это - во мне?
Я не хочу.
Не могу.
Это не мое.
Заберите назад, отдайте мне мои шоры, и позвольте забыть. Но только подумав я уже знаю ответ - невозможно. Что бы не произошло со мной, вернуть пору блаженного неведения не выйдет.
Я другой.
Иной.
Странный.
Это теперь во мне, внутри. Пытается приладиться к душе, как пиявка. Или всегда было внутри - вот это ближе. Сидело, выжидая своего часа.
Великий О`Шьен, почему ты не рабрал меня в пучины свои? Не ты ли покровитель всех моряков, а заодно и глупых зазнавшихся механиков?
Больно, так больно.
Раздирает изнутри, словно откусывая кусок за куском. Наживую. Тяжело обхватываю голову ладонями.
Мне нет смысла ехать назад, нет смысла возвращаться.
Нет смысла во всех этих деньгах.
Будто что-то сломалось.
Я теперь - механизм.
Мужчины не плачут.
А что насчет потерянных механиков?
Я скучаю Яра и так тоскую по тому, что могло бы быть...
Не важно.
Теперь уже не важно.
Письмо отправляется в футляр скрипки. Я перечту его еще раз, позже. Наедине с собой. А собой мне сейчас быть не хочется. Мне хочется быть кем-то другим. Тем, кто наверное был ее достоин. Хочется, чтобы все было по-иному.
На пятачке возле одной из лавок играют музыканты. Кто-то случит по стекляшкам, у другого гитара, у третьего трещетки. Что-то веселое и заводное. Поет девушка. Поднимаю скрипку, кивая им вопросительно, получая кивок в ответ.
Нежное.
Что-то нежное.
Не тягучий сладкий напев Амира.
Водопад, как сама Яра.
Мне нужен водопад.
Смычок касается струн, и все вокргу исчезают. Только мелодия течет и льется, вспоминая ее за меня.

Мужчины не плачут, кто-то сказал мне эти слова, а я - поверил. Все мы верим, когда говорят искренне, глядя в глаза и проникая в душу. Особенно, когда совсем дети. Ну и, вырастая, конечно, тоже - ребенок внутри все так же правит нами, что ни говори. И путь внешне я мужчина, и слез нет, в душе моей живет тот, кто умеет отдавать и слушать. Именно он трогает струны скрипки смычком, заставляя ее извергать эти раненные, плаксивые звуки, которые режут сердце. Показывает то, что у меня внутри, толпе.
Ненавижу его за это и люблю, потому что иначе просто раздыдался бы здесь, как идиот. Потому, что боль внутри тянется наружу, словно цветок к солнцу, и без музыки ее не удержать. Не вылить в форму без слез и стенаний, покачиваясь, чтобы не разрывало пополам, словно полоумный.
За меня плачет скрипка. Тяжко, надрывно, захлебываясь и стеная. Пугая случайных прохожих и детей на площади. Живое горе, обретшее форму, оно такое. Не считается с теми, кто его слышит и видит, побуждая бежать, чтобы не заразиться, словно болезнью.
А ведь я мог быть счастлив. Мог. Даже был, незатейливо и просто. В месте, где ждала меня маленькая гордая амирянка с большими глазами и тысячью косичек. Зачем ты поехала за мной, Карима? Зачем... А ты, О'Шьен, мог бы приберечь свою жестокость для меня. Забирать ее было не обязательно.
Судьба. Жестокое слово.
Скрипка плачет. Знает, что у меня в душе и жалеет меня на свой лад. А я - один. Теперь один.  Приемного отца - свой дом и семья, а больше меня теперь никто не ждет. Больше никто. Поэтому вознеси мой плачь к небу, скрипка. Пусть его усышит Н'Габах, и, быть может, прольет слезы мои дождем, если уж глаза пусты. Как Амир, чье небо летом знает только солнце.
Все это говорит за меня музыка, скрипка. Я знал, что в ней живет целый мир, но раньше извлекал только звуки радости. Теперь же боль и гнев стихают, постепенно сменяясь тихой печалью. Музыка это дар? Наверняка так. Как и обещают струны - она дает освобождение. Забирает изнутри то, что хотелось бы скрыть. Обещает, что все пройдет.
Все пройдет?
Все пройдет.
Только я буду помнить.
Обрываю мелодию на нежной тонкой ноте, захоронив в сердце. Вряд ли буду играть ее вновь. Некоторые вещи - как лебединая песня, только на один раз. Толпа вокруг рукоплещет. Раньше я бы обрадовался, но теперь измучан и пуст внутри.
Вокруг крылья внезапно появившихся птиц, как морские волны. Голуби, крысы больших и малых городов. Сизые, тонкие, легкие, с золотисто-красными глазами. Птицы - всегда обещание. И когда их ворох - белопенный, с сизыми отливами - рассеивается, мой взгляд останавливается на ней. В белом. Почему только на ней, а не на ком либо еще в сплошном потоке людей?
В татуировке на груди колет, будто удар в сердце. Больно. Это знак, или отзвук амирской мечты? Не знаю. Уже ничего не знаю. А хочу ли знать?
Хочу.
Хочу - понимаю нежданно.
Потому что все в жизни не случайно. И девушка с глазами ребенка - с той бездной, что снилась мне в далеких кошмарах детства - на которой остановился мой взгляд, тоже. Бездна... воспоминание неожиданное и зыбкое, как туман. Не уверен даже, что не выдумка. Может просто моя фантазия или бред. А скорее - испуг ребенка, которому рассказывали страшные сказки. Все не может быть так, как мне снилось. Потому что это - лишь сны. А не реальность. Реальность она... другая.
Говорят, что все в жизни предопределено и все мы покорны судьбе вне зависимости от своих поступков. Глупость, правда? В жизни все подчинено логике и только ей. Тогда почему шаги мои сейчас направлены в сторону фигуры в белом? 
Она смотрит на меня горящими глазами в упор. Выжигает в душе только ей видные линии.
Я никогда не видел таких. Никогда.
Таких, от которых в голове будто стучат молоточки.
Тук-тук-тук - на каждый удар сердца. Забавная какофония. Словно со мной и не со мной одновременно.
Под ногами хрупает. Смотрю вниз и с удивлением поднимаю небольшой, можно даже сказать крохотный мешочек, туго набитый каким-то сыпучим содержимым. Но узнать, что внутри я могу и позднее. Сейчас более важно не упустить незнакомку, потому что женщины ветрены - чуть отвернешься, и ее не будет, так всегда.
Подхожу близко, протягивая руку, и тут же одергиваю, когда между нами с треском пробегает статическое электричество, кусая кончики пальцев. Она же отскакивает, не отрывая взгляда. Только один человек... или не очень... был в моем окружении, с которым мы реагировали друг на друга так же. Но время его поглотило. Время и расстояние. До сих пор гадаю, был ли я ему другом и был ли он - другом мне. Но он определенно не был девочкой с растрепанными косами, что стоит сейчас передо мной.
- Я Эймер. А кто ты?

Голуби плещут верх сизым морем, и я моргаю, ожидая, что она исчезнет, словно видение. Но нет, только меняется выражение лица на растерянно-ликующее, будто незнакомка нашла за моей спиной нечто неожиданное. Что сказать, часто я так на людей действую, но чтоб вот так сразу...
В ней есть что-то неправильное, чуждое, странное, будто в иной полярности. Мерзкое даже, как бы противно это не звучало. Червоточина внутри. Понимая это я вдруг удивляюсь - как это между нами не сыплются искры или не бросает в разные стороны, словно два магнита.
Но в тот же момент, в ней есть и нечто родное, малая частица, но все же - бывают люди, в которых с самого момента знакомства хочешь укутаться, как в теплый мягкий плед, нисколько не сомневаясь в их близости к тебе, пусть даже их только увидел.
Я видел таких мало за жизнь свою и встречал каждый раз внезапно, будто подарок судьбы, расходясь по разным путям так же стремительно. Они не оставались мне друзьями, иногда даже просто знакомцами, но по какой-то невероятной причине, западали в душу и воспоминания. А еще - в них невозможно было ошибиться.
Я сказал бы - магия. Но мы ведь люди, а значит так быть не может. Не может же?
Эхом отдаются в голове слова - я живая - словно бы она сомневалась. О, жизнь ее можно было бы доказать сотней разных способов, но почему-то я выбираю самый тривиальный. Делаю шаг вперед и щипаю ее за руку. Не слишком сильно, но ощутимо, чтобы только подтвердить эти слова - я живая.
Меня снова бьет током, теперь уже не так больно, но все равно приходится одернуться. Она смотрит осуждающе в ответ, или мне это только кажется, и мне даже на какую-то минуту становится стыдно.
Пусть я и знаю, что чувство это ложно, и я сделал бы так еще раз.
- Ощутимо, верно? - говорю, чтобы хоть как-то оправдаться, - больше не сомневайся. Точно живая.

Суламифь.
У нее все же есть имя, от которого веет спокойствием и мятежностью одновременно. Она обнимает мальчика, которому неловко от чужой ласки, а я думаю, что отдал бы все, чтобы оказаться на его месте. Так бывает, когда очень одиноко. Я мог бы сходить в один из борделей в доках и получить частичку тепла, но не хочу. Главного - тепла душевного - там нет и быть не может.
Смотрю под ноги, где мячиками скачут жаренные каштаны. Иногда Константин был суров, наказывая меня за невнимательность и рассеянность. Почему-то вспомнилось это. Как я убегал и прятался на улице, в старой битой бочке, стоявшей у входа в лавку винодела, а по возвращению был обязан перебирать мелкие шестерни. А после, он приносил жареные каштаны на ужин, и мы вместе ели. Став постарше я никогда не роптал, понимая, сто он так выказывает свою любовь. Да и в детстве наверное это знал. Женщины действуют по-другому.
Мне смутно помнилась мать, или вспомнилась сейчас, я не знаю. Не какой-то образ, а обрывки. Сладкий запах. Мягкие руки. Неожиданно сильные объятия. Горячие слезы, падающие мне на щеку, которые я размазывал ладонью. А еще нежный голос, хотя и уверенностью, что принадлежал он именно ей, нет никакой.
И почему мне вспомнилось сейчас?
Мысли мои прерывает звучный поцелуй, и мальчишка наконец вырывается, смешно вращая глазами. Детское пока. Потом он начнет ценить и даже гордиться такими моментами - когда целует красивая девушка, но пока он стеснителен и глуп. Я тоже был таким? Точно? Не помню. Кажется, я никогда не упускал женской ласки. Даже в глубокой юности. Что бы обо мне не говорили, я же не совсем дурак...
- Эймер, будешь?
Рука у нее перевязана в белое. Мой шрам на груди колет, а я хочу знать, почему у девочки с косами повязка. Дополнение к платью, или... что там? Она протягивает руку, и нас обоих снова ударяет разрядом. Не так же, по иному. Из меня будто что-то тянет и вихрится, перемешиваясь с ее бело-карамельным с черными всполохами. Дегтярными, гадкими, страшными. Они стонут из глубины и хохочут безумно, шепчут безголосо и рвотно, совсем не имея голосов и запуская когтистые пальцы в белое, кусая меня туда, где она дотронулась. Но это ничего. Ее они кусают в самую душу, а она жива. Значит и я выберусь. Пусть и больно, но не так страшно. Или я просто себя уговариваю.
- Что..? - шепчу я на грани звука, но видимо остаюсь неуслышанным.
Не знаю, что это. Никогда не ощущал такого. Противно и притягательно одновременно. И липнет ко мне, как смола. Но я не хочу отдергивать руку.
Я не могу отдергивать руку.
И дело не а том, что она меня держит.
Или именно в этом.
Наконец Суламифь стремительно отступает, оставляя за собой удивление, опустошение и мои дрожащие руки. А еще - странное и отвратительное желание распробовать то, что в ней, больше. Хочу этого всем сердцем механика и боюсь всем тем, что внутри. Что в тебе такого, девочка с косами? Но что более важно, что такого из-за тебя во мне?
- Суламифь меня зовут, - тем временем говорит она, усевшись на перевернутую телегу и поджав под себя ноги. - Я угощу тебя каштанами, а ты сыграешь что-нибудь еще? Что захочешь? Иди сюда. Иди, я не буду щипаться.
Она похлопывает ладонью по гладким доскам рядом, и я, как и все дураки, верю. А кто не поверил бы красивой девушке, даже если она уже решила сорвать?
Забираюсь, усаживаясь рядом - пристально следя, чтобы мы не касались друг друга, и нагло вылавливаю из кулька несколько каштанов. Они аппетитно пахнут, и я конечно же кладу один из них в рот - жизнь приучила брать, когда дают и щедро благодарить за это судьбу.
- Я сыграю тебе, Суламифь, - с набитым ртом говорить неудобно, но это еще один из навыков, подкинутых судьбой неугомонному мне, - хочешь просто музыки, или песню? А может ради каштанов мне стоит заставить танцевать всю площадь? Нет, я знаю, - наклоняюсь ближе и шепчу, - расскажи мне, что это такое темное в тебе, а я сыграю то, что будет только для света, который у тебя внутри.

Хочу ли я, чтобы площадь танцевала?
Нет. Я больше хочу отгадать. Но знаю, что это такое вежливое "нет", какое умеют говорить только самые воспитанные девочки. Или те, кто хочет ими казаться. Вот только разбираться, кто же ты - я не хочу.
Какая разница?
Сгребаю кулек с каштанами, поднося его к носу и вдыхая запах. Чувствуется, что повар знал свое дело, но тем больше недоумение от того, что Суламифь отказывается. А может просто это меня жизнь научила есть впрок, а у нее еды всегда было вдоволь? Или она не любит жареных каштанов? Что же тогда любит девочка с растрепанными косами?
Мне нравится ее запах, напоминающий про Амир и Яру. Растрепанные волосы, темные и шелковые на вид, загнанные в косы - в тщетной попытке упорядочить хаос. Смуглая кожа, такая темная на белом, обрамленная, как драгоценность, красным узором - словно капли крови, вытянутые в рисунок. И руки.
Боги. Какие у нее руки.
Расцарапанные, с мозолями и порезами, руки того, кто знает цену материи и ее детям. У меня такие же, когда увлечен и болею делом. Вот только, не смотря на все это, тряпица на запястье все еще притягивает мое внимание. Отчего-то я знаю - там не порез.
Почему я знаю это? И почему думаю?
Глупость какая.
Достаю из дорожной сумки соленую тараньку, замотанную в белую холщевую тряпицу, и кидаю ей в подол. И вкусно, и храниться долго. К тому же, еще не видел женщины, которая отказалась бы от сушеной рыбы. Ну ладно, видел, но это было очень глупо с их стороны.
- Я хочу, чтобы станцевала ты. Что мне до площади? Станцуешь?
Ответа я не жду. Просто поднимаю скрипку, касаясь смычком струн.
Мелодия взлетает вверх, щипая окружающих, заставляя их оглядываться и улыбаться - я вижу это.
Уличные музыканты, которые вяло пытались играть что-то тут же подхватывают мотив, превращая музыку в феерию. И я улыбаюсь.
Мы все смертны. И когда-нибудь умрем. А еще - попадем в Гайю, как говорил тот, кого я не помню, и возродимся в итоге.
Да, Яра мертва. И я помню об этом.
А я - жив.
Я - Жив.

То самое чувство, когда припираешь Правителю ЦО корабль - белый и эксклюзивный между прочим - а он хочет от тебя дракона.

И кнопочка турбозапуска.
И независимая подвеска.
И даже понтодел автоматический.
Все для тебя, Правитель. А ты ругаесся.

Су, я все сдал и иду к тебе XD

Девочки!
Предлагаю, пока эти двое бухают, приходите ко мне на тараньку и вообще... песни там послушать.
У Балабола кренделечки сахарные

Он парит в воздухе, ярко-рыжий, задевая облака. Змей кажется таким крошечным в вышине. И я тоже кажусь себе крошечным, совсем маленьким.
Облака бегут вперед, следуя порыву ветра, и нить натягивается туже, вырывая челнок с намотанной на него бечевкой у меня из рук. Мы не нашли хозяина, да впрочем и не искали. Суламифь сразу признала торфей своим и я не спорил. По правде говоря, мне тоже хотелось запустить змея.
- Выше! Выше! - кричит она, дергая меня за рубашку.
Странная. С ней рядом - пьянящая свобода и радость. С ней рядом я забываю, что теперь один. И буду один наверное. Так проще и легче. Человек рождается один и один умирает. Пусть на секунду и показалось, что это возможно изменить.
Солнце освещает все вокруг багровым и я знаю, что пора возвращаться.
Почему-то работа не имеет той притягательности в деньгах, что и этим утром. Я  больше не смогу потратить их на дом с амирской принцессой, и они не так нужны, как были раньше. Привлекает лишь возможность сделать новое. Заполнить пустоту. Но это совершенно не мешает сбежать от рабов, приставленных ко мне. Глупость конечно, но так надо. Просто надо.
- Знаешь, - говорю ей, стоящей чуть поодаль и так же внимательно вперившей взгляд в небо, - ему ведь хорошо там, в небе, одному. Или он не один, а с облаками, как думаешь?
У Суламифь тонкие, но очень сильные руки. Она жует губы, наверное обдумывая ответ, и выдыхает.
- Дам монету за твои мысли, - не задумываясь, и, удерживая змея только одно рукой, тот час же лезу в карман.
Внезапный порыв ветра дергает игрушку, и мне приходится перехватить бечевку поудобнее. Из кармана растревоженно сыплется разная мелочь - болты, гайки, шайбы, несколько шестерен, механическая стрекоза, собранная в минуты размышлений, три монеты и две конфеты в яркой обертке.
- Собирай, - кричу, прилаживаясь к воздушным потокам.
Мне нравится.
Мне кажется, что это я сам в вышине, парю над всеми, полностью свободный и недосягаемый. Задеваю цветастые облака.
Справа в мглистый вечерний туман уходит вверх та часть острова, которую называют ступенями. Слева - пока незаметный обрыв, который станет видим, если подойти ближе, а в иных местах и вовсе встать вплотную. Под нами бесконечная толща вод. Надо мной - небо без конца и края.
- Я есть хочу, - заявляю неожиданно даже для самого себя. - Пошли, купим чего-нибудь на Площади Ночных Птиц?