Карта ролевой игры "Забытый мир"

Кто бы мог подумать, какое все-таки полезное изобретение - рабство. Образ жизни и мировоззрение пирата полностью исключает какие бы то ни было реверансы в сторону ограничения свободы, а про мировоззрение перевертышей и вовсе упоминать не нужно - они рождаются с маяком в крови, каждодневным рывком к свободе, презрением к любым клеткам, протестом в любой форме. Не так уж эта женщина и глупа, если из многообразного разноцветья гостей жаркого Амира выбрала первого подвернувшегося под руку протестанта. К тому же вряд ли лишена хитрости, постоянно указывая на собственную недалекость. Зря старается, но если ей так хочется, то мне не жалко собственных ушей. И все же, кто бы мог подумать...
- Оооохххх... - поневоле втекаю в постель трепетным блинчиком, когда обручи, стискивающие виски, отпускают мое сознание в бреющий полет над чудесами света.
Так и тянет боднуть лбом прохладную ладонь, требуя, чтобы еще немного почесали за ушком. Урчать никто не запрещает, я и урчу - тем более, что не резонируют утробные волны с выпустившим иголки мозгом, уперевшим лобные доли в совершенно не предназначенные для того места. Все-таки когда-нибудь я не вернусь из прогулок по миру абстрактных иллюзий, влекомый под ручку добрым сказочником Тути, втирающим про полную безопасность полуденного сна посреди макового поля. Этот алхимик, гений в своей сфере, однако же некоторые препараты следует законодательно обязать тестировать и в аннотации указывать побочные эффекты. К примеру, обострение звериных инстинктов. Оттого ли слишком сильно прикусываю руку, удобно повернув голову, пальцами впиваясь в смятое белье - хорошо, что не вспарываю аккуратно постриженными ногтями. Ни тени мимолетной вины за естественную реакцию, не жеманничать же, в самом деле, отрекаясь от сути своей.
- Возьми меня на ручки, - капризничаю, перетягивая ее обратно в постель и устраивая поудобнее на манер подушки, уткнувшись носом в колени и освободив руки, требуя продолжения. Не я это начал, даже не просил, но ты давай-давай, не останавливайся... Может, не стоит ей сразу руки развязывать, заявляя, что она свободная женщина и мне ничего от нее не надо, это был акт в поддержку демократии? Пусть года три покатается со мной, потаскает меня на себе в дни оголтелого загула, повыуживает из злачных мест, заманивая в родную каюту обещаниями безнаказанности и бесследности для здоровья вредного образа жизни?
Время - нетерпеливый товарищ. Оно не станет переминаться в сторонке, дожидаясь пока теплые руки разомнут затекшие мышцы, пока осоловевший капитан доспит те несколько часов, что ржал до слез, пока Тути рассказывал про способную к ведениям сделок новоприобретенную заклинательницу головной боли. И выбрал же время, паразит, когда мне смешно становилось даже от вида собственных ногтей. И как бы не хотелось свернуться в клубок, морду сунув в опасливо сомкнутые бедра, даже у тех, кто ценит свободу превыше жизни своей, есть особые радости, которые требуют немедленного внимания. Погрузка к этому времени уже должна завершиться, отданные распоряжения достигнуть тех, кому предназначались, как только доберутся посланники до порта. У меня будет всего час. Всего час на то, чтобы оправдать средства, затраченные на рисование моего отвратительного портрета, украшающего окрестные столбы. Всего час для любовно расставленных вчера пешек.
А также, хотелось бы еще отметить, что никто не сможет меня упрекнуть в излишнем внимании к целостности собственности. Рациональность собственных поступков лично у меня не вызывает никаких опасений, а все остальное - ересь.
- Тебе нельзя идти одной. Мне с Тути некогда, а у тебя есть немного времени и задача найти провожатого по эту сторону забора. Найдешь - ко времени отправления ссупры ты должна быть там, у нас много дел, если хотим вообще убраться с этого благословенного острова.

Мне не терпелось. Ерзалось. Хотелось вскочить и бежать, обгоняя еле-еле ползущую ссупру. Желалось высунуть язык и тяжело дышать, капая слюной на сандалии рядом сидящих. Это нетерпение не делало мне чести, как не делают чести алкоголику дрожащие руки, тянущиеся за стаканом. Так дрожали мои ноги, сводимые судорогой бездействия, так ломало мои пальцы, стиснутые коленями, дабы не заплясали они, разрывая тонкие ткани убранства моей спутницы. Не могу же я себе позволить рвать одежду на ком-то еще! Как оказалось, я не могу себе позволить рвать одежду на собственной рабыне из вялых соображений приличий. Какие, к демоновой Бездне, могут быть приличия?! И тут же - мерное осаживание вздыбившего шерсть зверя. Взгляды любопытствующих были вознаграждены, стоило только составу дернуться в последний раз перед остановкой, как вызывающий подозрения субъект в алой косынке, аккурат под цвет сицци своей спутницы, хватает ту за руку и целенаправленно волочет за собой к выходу. Кажется, она что-то говорила мне, пока мы ехали, но я прослушал. Колокольным звоном в моей голове отдавался привкус встречи с Ассоль и невозможность одного на двоих полета. Меня выжигало напрочь желание щелкнуть по носу многоуважаемый дом Понирос и необходимость при этом целовать корму собственного корабля, уплывающего без меня. Я не знаю, что прячется там, за звездами, по которым прокладываю путь, но разве не оно сейчас сжало ледяными тисками предстательную железу, стоило только блеснуть Безбрежным водам под палящими южными солнцами?
От толпы приезжих отделяется Самир, хранитель девочки, что иногда одевает алые паруса, желая покрасоваться. И тогда жжение в кончиках пальцев обретает новый смысл, тогда без надобности таить хищную усмешку, притаившуюся в кривом разрезе губ, тогда толкотня и спешка уже воспринимаются кадрами замедленной съемки. Кажется, до меня только что дошло, чего хотела от меня моя спутница, и я обещаю ей показать необходимый ареал, увлекая их за собой, спеша добраться до пристани, может еще успею коснуться пальцами, прощаясь. Нет... не успеваю. На пристани ссутулился калека-капитан, лишившийся половины себя. Вглядывается в сверкающую даль, приложив ладонь к глазам. Несколько бесконечных минут и не остается и следа от того потерянного человека. Теперь взбалмошный пират обнимает талию сопровождающей его женщины с корзинками и мечется по пристани, расспрашивая о пассажирских кораблях, которые привезли гостей на праздник. С капитаном одного из них весьма споро удается сговориться и на руках у меня билет до острова Греха. Найти в порту мальчишку-посыльного тоже труда не составляет и билет с быстро нацарапанной запиской отправляется на поиски адресата.
Время просыпается песчаной струйкой между пальцами, но я дожидаюсь, пока качающая бедрами рабыня исполняет свою часть пьесы. Погрузка корабля дело важное, но как тут не отвлечься, внимая синим глазам, заглядывающим тебе в самую душу? У нее для каждого доброе слово найдется, ласковая ладонь, пожимающая пальцы. Я все еще психую, утомившись дожидаться своей партии, но спектакль, разыгрывающийся как по нотам, заканчивается на палубе другой красотки, где семерым чужакам нашлось место, правда, приглашения мне пришлось бы дожидаться до глубокой старости, поэтому я немного ускорил события. Молли, Молли, ты ждала меня, правда, звездочка? Потанцуй со мной, милая. А вот и массивная фигура твоего капитана. Вон она, видишь? Не совсем понимает, почему его люди разлеглись прямо на пристани в то время, как должны грузить тебя. Он тебя совсем не бережет! Смотри, сколько всего приволок! И как ты только ему это позволяешь, Молли? О, а вот и мальчишка с письмом. Только бы билет не порвал, как же он домой доберется? Слушай, Молли, а он у тебя хорошо стреляет из арбалета?!
- Какой курс, капитан? Обкатаем кобылку? - и откуда только выражений таких понабрались, неучи?
- А спроси у нашего дорогостоящего груза, куда ее демоны несут, - отмахиваюсь от незавидной капитанской участи принимать решения, стараясь не упустить из виду стремительно мельчающую фигуру на берегу. - Эй, Фитц, узнаю, что зовешь Ассоль лошадью - кастрирую извращенца.
Перерисуй портрет, не позорься! - беззвучно произношу слова в записке, прежде, чем начинается полет. А по хребту прокатывается волна предвкушения от того, что сделает мне Варрава, если умудрится поймать. Ох и давно же мы не играли с ним в салочки!

Уж и не знаю, многоуважаемый Амир-шах, насколько в точности я выполнил ваше указание )) Но раз уж было сказано, поступил, как полагается пирату )

Триста лет тому вперед...

Будильник зазвонил как всегда неожиданно. Резко и безапелляционно. Усталое тело отказывалось реагировать на пожарную сирену, поднимавшую по тревоге весь стояк. Вот сейчас бабуля божий одуванчик, живущая этажом ниже, начнет остервенело долбить по батареям, а молодая, нервная мамаша прибежит с разборками в фартуке, небрежно наброшенном на выстиранный ситцевый халатик. Господибожетымой, как же мне все это надоело... Надоело оловянным солдатиком вскакивать с постели, шарнирно плестись в офис, выпрыгивать из штанов, зарабатывая деньги чужому дяде, в последний момент вспоминать, что закончилась страховка, что вчера я должен был быть на ужине у мамы, а бабушка нашла очередную дородную внучку какой-то своей древней знакомой, которая составила бы мне изумительную пару. Мир развитых технологий жмет в плечах постоянно ломающимися лифтами, забитыми мусоропроводами, километровыми пробками, загрязненным воздухом. Человечество научилось только гадить там, где ест и спит, а прибирать за собой - это же высший уровень, мы на эту ступень эволюционного развития еще не вышли. С точностью до минуты... В дверь ломились, грозя сорвать ее с петель, перебивая грохотом почти охрипший будильник. Спать хочется просто убийственно. Износ организма достиг своего апогея и сон уже не имеет того эффекта, который от него ждешь. Не спасает ни холодный душ, ни чрезмерно крепкий кофе, ни рекомендованные мотивации. В конце концов несмолкаемый шум вытаскивает меня из постели, на чистом автомате заставляя плестись в прихожую, распахивать дверь, а там калейдоскоп безликих лиц, сливающихся в одно неразличимое серое пятно. Люди потеряли свои очертания, став безмолвной серой массой. Хотя почему безмолвной? Морщусь от визгливости, едва не переходящей в ультразвук. Да, да... Каждый день одно и то же... Сколько можно... Вызовем полицию... Да делайте, что хотите, только отвяньте - дверь летит в безликую толпу, а я иду в душ, щелкаю кофеваркой, пинаю упавшую с журнального столика книгу, заложенную на двадцатой странице, которую читаю уже третий год. Ежедневный ритуал и вот свист постоянно спешащего города, нажимающего на клаксоны, взрезает барабанные перепонки, заставляя меня ожидаемо неожиданно вздрогнуть и...
... вскочить в постели, тяжело дыша. Да что за демонова хрень?! Мокрые простыни летят в сторону, я в качестве завтрака принимаю тройную порцию гномьего самогона, как называет это адово пойло мой новый механик, опираюсь ладонями о столешницу и трясу головой. Вчера были бесконечно холодные звездные пейзажи и огромные, серебристые птицы без крыльев, что парили в вечной черной мерзлоте, светящиеся лучи и чудаковатые создания, летающие на серебристых птицах. Позавчера была Дикая Охота и в качестве загоняемого зверя выступал ваш покорный слуга. Еще раньше порнографические картины с участием невиданных зверей, морды которых плавно перетекали в знакомые черты и обратно. Вот ужас-то! Но сегодня подсознание выдало нечто воистину новенькое. Интересно, какую магию применяет Варрава, чтобы заставить меня потерять связь с реальностью? Магию крови? Древние давно позабытые шаманские пляски с вхождением в транс? Или это Алоиза раскладывает пасьянс на моих костях? А может это совесть, Сольвейг, решила воскреснуть из небытия и напомнить о том, что нужно быть хорошим мальчиком и не играть чужими игрушками? Какая изумительная мысль! Пожалуй, за это стоит выпить!
Что ни говори, а кататься на чужих кораблях не входит в список моих заветных желаний. Чужие жены - это совсем другое дело, они доказательствами к рассматриваемому делу не подшиваются. Молли была мне нужна не только затем, чтобы подергать за усы расслабившегося Варраву, но и в личных, страшно контрабандистских целях. Корабль столь уважаемого дома не станут перетряхивать на заставах, заглядывая даже в щели в трюме, чего нельзя сказать об Ассоль, а тот груз, который вывозился с острова Юга, ни в коем случае не должен был быть обнаружен теми, кому не следует. Собственная палуба встретила меня холодно, когда мы подошли к моей девочке для перегрузки. Несостоявшаяся в рабынях спутница к тому времени уже наводила порядки в собственном доме, расцелованная в обе щеки с наказом сообщить, если будут обижать. Нет, даже не каждая женщина умеет так выражать собственное презрение к опозорившемуся любовнику, как моя норовистая малышка, едва не всадившая заноз мне в пятки. Было бы из-за чего дуться! Могла бы и приласкать, все-таки опять сейчас расстанемся и неизвестно, свидимся ли теперь... Я ее глажу, а она даже бровью не ведет. Где уж тут спокойно ночами спать, когда от тебя почти отреклась часть твоей собственной души. Да вот только некогда миндальничать, прощение вымаливая. Улыбнется Удача, тогда и поговорим.
А вообще, прогулка была та еще... Когда в очередной раз мы падали, катастрофически набирая скорость, мне начало казаться, что механик Зановорожденного просто псих. Отмороженный. Мимо, восторженно гикая, проносился обмотанный канатами Самир и спустя какое-то бесконечное мгновение мы зависали в воздухе, большей частью своей держась за сердце. Соревнования двух механиков - это круче, чем Арена! Если поставить дело на поток, то можно сколотить баснословное состояние и выкупить к демонам весь этот треклятый мир с потрохами.
К Греху подходим со стороны малоизвестной бухты, опаздывая часа на три, но там народ при своих интересах. Либо забирает сразу, либо топлю на глубине и только их проблемы, как они будут все это выуживать. Тишина - главный фетиш пирата. Никаких тебе лишних переговоров, расспросов, каждый знает свое дело и споро делает. И спустя каких-то пару часов я в последний раз поднимаюсь на палубу танцовщицы, намереваясь оставить ее где-нибудь поближе к пристани, чтобы Варраве долго искать не пришлось. Все-таки возраст уже, не мальчик... Нужно войти в положение. Если он еще не повесился на собственных портянках, то исключительно страстно желает повесить на них меня. Фи! Я категорически против, это же негигиенично! Однако следует признать, что меня это слегка мазохистски, но радует, поскольку жить в последний год стало несоизмеримо скучно, надпочечники едва не атрофировались. Стянув потуже на голове красную косынку, придерживающую отросшие вихры, схожу на берег, распуская ребят по сторонам. Кифер приведет Ассоль точно к условленному времени, а у меня пока есть возможность пропустить стаканчик в замызганной таверне, собирая слухи и сплетни. Глядишь, чего интересного о себе услышу, так ведь и в забвение у народа недолго впасть, если постоянно исчезать с радаров.

Немного искажая полотно реальности, можно с уверенностью утверждать, что некоторые встречи предназначены самой судьбой. Не знаю, сколько петель упустили подвыпившие небесные пряхи, чтобы исказить свое полотно до степени кривой тряпки, но увидеть излучину издевательской улыбки можно невооруженным взглядом. А если поднапрячься, то можно даже услышать, как они ржут, держась за животы и катаясь по полу, суча ножками. Это какая-то совершенно необъяснимая страсть, другим словом назвать не получается. У меня к этому увальню с глазами прозрачными, как горные озера - горячечная, бредовая страсть. Так и запишите эпитафией на моем надгробии, не нужно будет силиться и изобретать что-то особенное, типа "Мир оскудел с твоим уходом...". Не. Нужно емко и доходчиво "Пагубная страсть стала причиной нашего горя". Не чересчур? А может еще что-то вроде... ммм... дайте подумать... "Трехдюймовые глазки предмета его страсти путем меткого попадания зажгли огнедышащий пожар в его сердце". Ну и что-нибудь про то, что сердце слабое, не выдержало такого накала страстей и ледяного равнодушия... В общем, жертва безответной любви. Да. А судя по тому, как он на меня смотрит - это жертва просто баснословных размеров! Нет, не осталось в людях благодарности, все попродали, купцы бессердечные, во всем ищут выгоду. Нет бы спасибо мне сказать, что я пылинки с его танцовщицы сдувал, груз его охранял, ночей не досыпая, постельное за собой выстирал, а он тут строит мне страшные глазки, как большой и жутко разозленный серый волк девочке из сказки. Знаем мы эти сказки! Сначала лапши на уши навешает, а потом ищи-свищи ветра в поле, неси постреленка в подоле!
Еще немного искажая полотно реальности, можно себе представить на грязных улицах двух оборванных мальчишек. Шелковые кошели падают в подставленные карманы, сорванные цепочки с тяжелыми драгоценными камнями отбрасывают причудливые сполохи в свете костра, озаряющего холодные ночи, разделенная на двоих маковая росинка, башмаки, носимые по очереди, латанные лохмотья. Веселится судьба, подливая своим пряхам в бокалы игристое, терзают нещадно свои скрипки сверчки, складывающие мелодии из свиста ветра и шума воды, падающей с обрыва, летят ледяные колья на землю, белые молнии режут чрево неба, проливая чистую, как хрусталь, пресную небесную кровь. Стучат по крышам домов капли, бередит сны шальной вихрь, срывает покровы с душ, грызет, рвет, себя ранит, роняя черную кровь в самую суть Бездны, отравляя ее, вылущивая, остатки жизни выцарапывая когтями из вечной ее мерзлоты. Не завернуться в лохмотья, не погреть у костра зябнущие руки, не вырвать кудель из скрюченных пальцев, только и остается, что пить из той чаши, горечью давясь. Хохоча. В пику безумным старухам с прялками, хохоча так, что едва не выплескивается выпитая дешевая портовая отрава.
Дальше искажать реальность не станем, а то мало ли, куда занесет. Вдруг в полупьяном бреду грезить начну о том, как прощенье вымаливаю разбитыми губами, ползая в луже собственной крови? От одной только мысли враз пропадает доставшая меня до печенок икота, ни запить которую, ни избавиться никак от нее. Я бы так и дальше икал, если бы тишина в таверне не объявила о намечающемся шухере. Долго же ты искал меня, Варрава. Я-то думал, что скалы прибрежные грызть будешь, глаза до бельм проглядишь, дневать и ночевать под суровыми ветрами станешь, дожидаясь, когда появлюсь на горизонте. А ты вон как... Ни стыда, ни совести у тебя нет, капитан танцовщицы! Вместе с душой выменял в очередной торговой сделке. Что? Нравлюсь? Смотришь-то как... Чуть не поверил в твое равнодушие, не склони я голову набок, открывая взору жадному бешено бьющуюся жилку на шее, манящую яростью, сладкой, терпкой, вязкой яростью взбешенного зверя. Мы же почти одного поля ягоды, мальчик мой... Да не бесись ты так, остуди мозги прежде чем за ножны хвататься. Выпотрошить всегда успеешь, а как же поговорить по душам, пожаловаться друг дружке на злую судьбинушку? Не мани ты к себе звездой путеводной, глаз от тебя отвести не могу. Пусть зрачки вполне себе человеческие, да подмечает Зверь каждый твой вдох, пряный запах лютой ненависти. Не обманись... Не обманись...
- Она вообще у тебя мягкая девочка, не норовистая. В бедрах широковата на мой взгляд, но тут дело вкуса, чего не сказать о твоем механике, - хищно подобравшись, любуюсь тем, как он держит себя в руках, в момент щелкаю пальцами, - Мартин, господин угощает, достань нам бутылочку того, что у тебя припрятано для особых гостей.

Скажите, Лиет, Вы уверены, что ничего не хотите добавить к сказанному в посте? Я полтора часа жду, искренне надеясь, что простецкое сестринское отношение к таланту мне просто померещилось и оно ничего общего не имеет с недвусмысленным отношением к организаторам игры, колоссальная работа которых для обеспечения заезжих актеров Эпизодом достойна хотя бы мало-мальски уважительного отношения.
Оно, знаете ли, есть такое свойство у уважения - бумерангом возвращаться.

Прошу прощения за нетерпимость. Меня просто вдвойне покоробило, учитывая посты, появляющиеся в обсуждалке в течение последних двух дней. Неудобно теперь даже поздравлять.

Соль-вееейг... Соль-вееейг... Лебединым шепотом тонкостанным, что по волглому утреннему туману, озера гладь устилающему, стелится алыми летними зорями. Берегись, берегиииись... Шепот ласковый, льнет, что шелк к разгоряченной плоти, от дурмана голову прочищая, остужая, перламутром укутывая, от взглядов любопытных укрывая. Задушевный шепот. Замогильный. Стынет кровь берсеркова, не несется сломя голову по венам, болезненными толчками не терзает сердце получеловеческое. Берегись... берегись, Сольвейг... позабудь, позабудь... О Зове, древнем, как сам мир, испещренный морщинами битв, сломанными ключицами гор глядящем на детей своих, пергаментной кожей выжженных пустынь лелеющем искру во влаге жизни. Полустерты из мира легенды, что мертвым языком записаны на стенах подземных пещер, позабыты основы основ, вытравлены из генетической памяти, кислотой вытравлены, не студеной ключевой водицей. Не кажись память бессмертием, не живи в осколках сказок, что в ночь глухую, зимнюю, навьюженную крошкой ледяной в сердцах поселяются, заставляя поклониться трону из ясного льда, тронув вечностью бесконечности немеркнущий свет живых глаз. Позабууудь... позабудь, Сольвейг... сказки древние, шепот старческий. Глупые люди те сказания сказывали, глупые. По наивности мир не уберегли, в объятия ледяные бросили, кровь свою с искоркой голубой ржой пометили. Не гниет та плоть, тлену не поддается. Кровь кипит, обдираясь осколком льда, не удержать даже шепотом, преломленным изгибами белой шеи. Непреложная верность, да вот только кому? Только что кровь и помнит о короне, властнее иных.
Избавь от нравоучений, Варрава. Или не кипит в тебе обида, не горит той искрой, от которой пламя в глазах раздувается? Не шути со мной, капитан танцовщицы, не пугай словами, ничего для меня не значащими. Нет законов для того, кто однажды преступил черту. Не существует слов, способных устыдить бесстыдного. Не сотрясай ты понапрасну воздух. Бей! Бей, пока есть у тебя такая возможность, пока не горят угольями мои глаза, свет твоих привечая. Ноют ребра в местах преломлений, и колени, будто вымороженные вечной той мерзлотой, ноют, скребут, наружу просятся. Головой повожу, принюхиваясь к пьянящему коктейлю человеческого пристрастия играть в опасные для здоровья игры. Остро пахнет потом. Остро и пряно. Наполняется слюной рот. Отвратительный аккомпанемент ароматов: от кружащих голову до тошнотворных. Вон там в углу пьяница, что не просыхает уже несколько недель. Допивает выпивку, по каплям собирая со дна кружек. Прогорклых, кислых, как недоваренный эль, что в них наливается. Мочой несет. Болезненной, нечистой. Немытым телом. Со всех сторон. Отвратительная привычка чистокровного человека опускаться на самое дно жизни и пировать, словно стая гиен над падалью, пожирая огрызки с чужих столов. Ни один Зверь не позволит себе такого. Гонимый, преследуемый, презираемый, в клетку посаженный и забрасываемый камнями беснующейся безликой толпой.
Твой пот сладкий, капитан танцовщицы. Хочешь, расскажу? Острый и сладкий. И я жмурюсь тебе в лицо, наклоняясь ближе, раздувая ноздри, собирая хмельное твое дыхание с полуоткрытых губ. Ты чистый, чистокровный. Презираемый за свою чистокровность не меньше моего. Уважаемый за свою чистоплотность помимо воли. За отзвук берсеркова сердца, что бьется в твоей груди. Думаешь, не слышу? Не слышу, как перемежаются удары, сменяя яростный набат сладкой твоей крови на тягучий бег ожидания? Морщусь только однажды, когда по обыкновению человеческому все денежной мерой измерять принимаешься. Но прощаю... Тебе, пахнущему так остро и сладко, крови твоей, обещающей обжигать горло, шепчущей, манящей. Бей, человек. Голыми руками, а не прутьями железными по клетке. Бей, оглушая ударами своего сердца, а не воплями оголтелой толпы. Бей, опьяняя меня безгнилостностью твоего дыхания. За каждый седой волос, к которому руку протягиваю, намереваясь погладить короткие, жесткие прядки. Жизнь не учит, научи ты по праву старшего, праву сильного, праву правого. Сколько мне еще ждать, когда мне рот в кровь разобьют, пересчитывая зубы? Бей, пока я зубами этими не щелкнул перед твоим носом. Хотя... почему пока? С наслаждением щелкаю, пока в гляделки играем. Без угрозы, скорее ласково так, забавляясь. Еще ниже склоняясь к рваному полотну дыхания.
- Ты сначала сам меня удержи, Капитан. Весь этот год цепь для меня ковал? Да не выковал. Серебра проклятого не хватило. Уж не моей ли косынкой руки мне путать собрался? - резко толкаю в грудь, оборвав вдох, заперев в груди набранный воздух. - Отпусти. Целоваться с тобой я не намереваюсь. Если больше нечем меня уесть, значит, на том и распрощаемся.

Да он, верно, шутит. Или издеваться изволит... Другого не дано. Так и замираю, разглаживая смятый ворот, недоверчиво глядя на него. Нюх подводит? Так я не поленюсь, подтащу его той же манерой поближе, внюхаюсь тщательней, остатки запоя разыскивая. Пил... Как есть пил. Всю дорогу. Но не до алого тумана, не до выпяченной печени, не до разлетевшегося в щепки запора в мозгах, когда нет уже пути назад. А может я переборщил? Два месяца перед праздником Амира, на который меня поволок Кифер, силой затащив на Ассоль, я не очень хорошо помню. Скорее, не помню совсем. Может, я где шаткой походкой дорогу кому перешел? Не тот угол пометил? Не в те ботинки нассал? Зверь не пьет. Зверь не травит себя добровольно. В такие моменты он уходит, ворча, вглубь, сворачивается болезненным, пульсирующим клубком, и замирает в ожидании, когда придется лечить данное на двоих тело. Его разум - незамутненное сознание. Человеческая половина слаба, но ей это прощается. За те непередаваемые ощущения выходящего из запоя перевертыша, когда даже опиум оказывается бессилен. Только вот меня сейчас мысль посетила - а я вообще завязал? Или все это было маревом отравленным, воспаленными остатками разума, наркотическим дурманом? Щупаю такого реального Варраву, по щеке похлопываю... Да к демоновой матери! Если кто когда и сведет меня безвременно в могилу, так это вот этот субъект, планирующий мою жизнь, а не отказавшие почки.
Искренне говоря, мне даже и ответить-то нечего. Вот так просто? Взять и ступить на скользкую твою дорожку? Все могу понять - я увел твой корабль, где-то творил на нем непотребные дела, сапогами своими немытыми палубу осквернял, руками, которыми почесываюсь в разных местах, за штурвал брался. Да нож мне под ребра. Или вспороть от паха до горла одним точным резким движением. Дорисуй к ухмылке моей наглой бантики в районе ушей. Точным движением мимолетно шею незащищенную погладь, выпуская наружу кровь мою порченную, черную, как подгнившая моя душа. Затянувшаяся пауза верно расценивается пышной красоткой Лаурой, чью свежесть только-только тронул ветерок увядания, разъеденного вольным образом жизни. Наклоняется ниже, демонстрируя тем, кто сразу не разглядел, сочность девичьей груди. И рука-то как двусмысленно по бутылке соскальзывает, будоража воображение, рисуя картины ловкости загрубевших от тяжелой работы ладошек. Совести у меня нет. Это доказано не единожды. Гораздо больше подпревших прелестей потасканной бабенки меня интересуют кристально честные глаза собеседника. Лаура обижается, излишне резко разворачивается, взметнув подол, выискивая взглядом более благодарную публику, заставляя меня скривиться.
Меня совершенно не волнует повисшая тишина. Я ее и растянуть на подольше могу, выбивая пробку из бутылки и наливая до краев бурое, прошлогоднее вино, слишком сладкое, чтобы высоко цениться, слишком сильно оскверняющее благородный вкус высших мира сего. Бурда. А для нас сойдет. Ничего, что не лезет в глотку, ничего, что желудок скручивает от отвращения, все равно допью. Заглушу это странное ощущение враз ныть принявшихся внутренностей. Лучше бы и вправду выпотрошил да бросил подыхать, как собаку, за углом этой вшивой таверны. И упрека в затухающих глазах бы не встретил. По законам мира, которые понимаем мы оба, а не по тем, которые сейчас пытаешься вменить ты мне. Горсть медяков? Кус заветренного мяса? Плесневелый хлеб? Что считаешь ты достойной платой за правду твоего мира? Неспроста преломилась свирель, всю сознательную жизнь носимая у груди. Домом Понирос разыскивается... Разыскивается. Для чего? Захотелось подергать за ниточки мальчишку, что смешно всплескивает руками? Поиграть в вершителя судеб? Такова цена за мою голову, положенная предприимчивым дельцом. Марионетку ищешь. На зеленое сукно фишки летят, а ты еще не сделал ставку. Прикормить решил, приручить. Только забыл ты, верно, что сколько Зверя не корми, а он все одно - во сне песню свободы слышит и кровь его вскипает невыносимо, заставляя вцепляться в горло хозяину и рвать его на куски. По глазам моим видишь ответ, но я дам тебе еще немного времени, чтобы продумать следующий ход.
- И во сколько же сейчас оценивается свобода? - лениво откинувшись назад, шлепаю по заднице проходящую мимо Лауру.
Не виновата девочка, что претят мне игрушки, в которые уже кто-то когда-то играл. Не виновата, что не размениваюсь на мелочи, которые иными за сокровища принимаются. Не виновата, что не звоном монеты меряю жизнь, а свистом ветра в настороженно приподнятых ушах. Не виновата в том, что нет в этом мире места для перевертыша иного, чем другая сторона закона. Ей и толики внимания хватит для того, чтобы расцвела улыбка на привлекательном еще совсем недавно лице. Чтобы загорелись румянцем щеки и заблестели глаза. Искренне, слишком искренне для того, кто чует ложь, кто привык к ее привкусу.
- И, что самое интересное, что с этого поимеешь ты, бывший авантюрист?

Проступают на белом полотне причудливые тени. Изгибаются ломко, хрустко, острыми локтями говорят о плавности жизни, худосочные коленки высоко задирают, на откуп искушенному зрителю, на потеху разношерстой толпе. Время! По щелчку пальцев слетают колпаки, увенчанные звенящими бубенцами. Драма, разворачивающаяся на выстиранной простыни, захлебывается в рукоплесканиях. Овации! Овации! Какое чудо, чудо из чудес - смотреть на хрупкие фигурки, изображающие политическую сатиру, затерявшуюся за незначительностью сотканных полумраком теней. В узкой комнатушке при свете тлеющих лучин убористо расписывается на дешевых свитках судьба мира, вьются филигранные паутины, заполняя углы над престолом. Какая непередаваемая ирония - пьеса, написанная голосом нищеты. Упоительная безнаказанность ослепшего от блеска чужой жизни общества, мнящего себя живым. И никто, никто и никогда не догадается, что в остроконечности этих колпаков собрана реальная картина мира - таким громким был смех, таким восторгом был наполнен вздох, таким ярким показался дневной свет, что защипало глаза от непрошеных слез. Ослепленные, мы не видим того, что творится у нас под носом, принимаем алые круги в глазах за ожоги. И готовы слепыми котятами тыкаться носом в любую протянутую ладонь, не знакомые со вкусом собственной крови.
Время! Я забываю про пустой стакан, зажатый в руке, с приоткрытым ртом внимая разыгрывающемуся спектаклю. Меня уже практически покинула уверенность в наличии у одного конкретного индивидуума чувства юмора. Буквально - заглянуть с недоверием в излишне честные глаза и можно ставить точку. Не знаю. Не уверен. Не могу сказать, что меня больше поражает - чистосердечное предложение добровольно закрыться в клетке изнутри или собственное несоответствие воображению этого парня. Мы вообще сейчас об одном и том же говорим? Того и гляди раздастся скрежет разваливающегося на кусочки мира, который срочно необходимо сжать ладонями и попробовать удержать расходящиеся швы. Милый, окстись! У меня не хватает чувства такта даже на то, чтобы шерсть на загривке встала дыбом при упоминании Безликих, а ты ждешь от меня восхищенного блеска в глазах и жажды наживы. Может, все-таки издевается? - флагманом надежды тлеет во мне последний островок адекватности. Что, говоришь, мы имеем? Предложение вписаться в политический переворот и теоретически теплое местечко при переделе мира? Только я-то тут причем? Будь у меня еще немного времени, я бы обязательно расспросил его о том, как он себе представляет наше ближайшее будущее. Диверсионная деятельность по внесению сумятицы в ряды противника с целью этого самого противника деморализовать еще до начала военных действий? А может просто напьемся сейчас до зеленых тритонов и пойдем подкупим кого-нибудь, способного элементарно защекотать весь правящий дом до смерти, чтобы не мучились, бедные? А как иначе мне реагировать на то, что меня явно считают кем-то вроде придурковатого племянничка Тути, которого при рождении уронили?
Другой вопрос состоит сейчас в том, за каким раскаявшимся демоном меня Варрава награждает такой информацией. Полагает, что затянул поводок и я теперь совсем никуда не денусь? Обложил таверну верными гетерами, переквалифицировавшимися в амазонок, с мечами наизготовку, чтобы я только шмыг за порог, а мне раз и голова с плеч? Выписал себе личного охотника, кукующего сейчас на пресловутом пороге кабака в ожидании моего явления? Чего ты добиваешься, пичкая меня отравой недоговорок, позволяя домысливать несказанное? Нет, все-таки он самого паршивого мнения о моих умственных способностях. Ну и ладно. Без обид. Я пользовал его девочку, он мои мозги. Все по-честному, раз уж зубы мне никто не выбивает. Изощренная месть! Восхищенно загораюсь секундным восторгом. И все же. Расставлять точки, запятые и восклицательные знаки придется. Раз намеки игнорирует, скажем прямо. Вот прямо встаем и говорим.
- Отдаю должное, цены тебе нет в промышленном шпионаже. А вот вербовщик ты все-таки посредственный. Не учитываешь психологических нюансов особей, привлекаемых к труду на благо отчизны. Я тебе напомню, раз ты забыл - у меня нет намерения сдохнуть в собственной постели, окруженным стервятниками-наследниками, подливающими отраву в стакан воды.
Нет, я не питаю напрасных иллюзий и знаю, что судьба мне быть распятым на палубе моего корабля, глядя в сверкающее чистотой умытое недавней грозой небо. Отыгрывая везение у пропитанной древним знанием колоды нужно быть готовым к цене, которую тебе назначат. И я не намереваюсь бегать от судьбы, закатав штанишки повыше.
- Меня не интересует стоимость клетки, даже если она отлита из чистого золота. Но дам тебе бесплатный совет - будь осторожен на выбранном поприще, ведь на этом месте могу оказаться не я. Не располагаю больше временем, извини, друг, в другой раз потолкуем подольше. Ведь мы свидимся, правда? - не следую его примеру и не сдерживаю улыбку. - Мы обязательно встретимся, капитан танцовщицы, ведь мне нужно научить тебе фокстроту.

Эпилог

Мир изменчив. Возможно когда-нибудь он изменится до такой степени, что моя кровь остынет до температуры родника в Зачарованном лесу, но сейчас меня необыкновенно веселила мысль о том, какую свинью непередаваемых масштабов подложил Орвику его названный брат. И ведь должен же был догадаться, глядя как моя улыбка из просто ироничной становится издевательски обаятельной, с ямочками на щеках. Ничего не могу с собой поделать - когда у меня перед носом машут красной тряпкой, мне сразу одна забава вспоминается. В народе танцами с разъяренными быками именуемая. А что еще нужно, чтобы чувствовать себя живым? Хождение по острию меча - это профессиональная забава пиратов, суть и соль их жизни, острая приправа к свободе. Есть тонкости и нюансы в размеренной жизни честного человека и есть то, что заставляет переступить черту. Не бездумный авантюризм, не вырождающийся ген борцов за справедливость и равновесие мира, не жажда острых ощущений. Жизнь, полная терпкого вкуса воли. Не потому ли перевертыши стали изгнанниками мира, нежеланными гостями, ночными тенями, скрывающими собственную суть от честного взгляда тех, кто мнит себя искрой мира сего, чтобы не приведи Бездна, не оскорбить их пресное существование одним своим видом? Зверь не умеет подчиняться. А это слишком сильно оскорбляет достоинство тех, кто ежедневно преклоняет колени. Напоминание. Постоянное обжигающее напоминание о собственной слабости мягко переступает лапами по прелым листьям, крадет воздух мира, упивается дождевой водой. В этом разница между нами, капитан танцовщицы. Дернув меня за усы, ты не рассчитал, что я приму вызов. Приму так, как требует того закон. Не ведаешь ты, что творишь, не руки мои следовало сдерживать, ток крови перекрыть. Вот здесь, где кожа тоньше всего, где беззащитно и горячо бьется жилка, выдавая звериное возбуждение. Дому Понирос по законам охоты придется обновить мои портреты и найти для этого настоящего художника, чтобы не только беглые рабыни могли узнать в общих чертах того, над кем занесли они свой меч.
И ухожу. Туда, где меня ждут. Та единственная, что ждет меня любым, в праздничном убранстве ли, в рубище ли. Принимающая таким, какой есть, без ограничений, без наивной надежды изменить суть вещей. Пока есть в этом мире тот, кто тебя ждет, не стоит гневить судьбу, отрицая бесценность ее даров.
Мир, опутанный меридианами сосудов, параллелями судеб, гулко бьется в груди. А под ногами снова лежит дорога.

- Красиво... - тихий задумчивый женский голос.
- Мир вообще удивительно прекрасен, Ассоль, - отвечает ее капитан.
Их снова было двое. Двое, что парят с облаками наравне, подставляя лицо дождю. Двое во всем мире и против него. И это казалось единственно правильным.
Не обманула колода в пергаментных руках бродячего народа, шелестом карт шептавшая, что никогда он не будет одинок.
Перламутром расстилалось небо, распахнувшее свои объятия. Лебединый шепот, ревущую кровь остужающий, и опьяняющий простор.
На мостике застыла одинокая фигура капитана, живущего в согласии со своим Зверем и никогда, никогда не ощущавшего себя одиноким.

Вот и все мое сказание ) Про былое с небылицами, да про молодца с девицею, про любовь большую, светлую, про отвагу про пиратскую, да про нашу землю добрую, что родит героев-соколов ))

В первую очередь, хочется сказать большое спасибо организаторам Эпизода (в особенности одному конкретному организатору) за проделанную работу, за терпение, за поддержку, за отзывчивость, за простые, добрые слова. Это такая редкость. Мое искреннее восхищение. Я не знаю больше ни одного места, где встречают так. И отдельное спасибо за то, что здесь нет временных границ. Спасибо за сохраненные крылья и бесконечность полета )
Спасибо человеку, который показал мне тропинку в это волшебное место. Без него никогда не было бы у меня этой сказки. История не имеет сослагательного наклонения, но зато она пишется дальше ) Наша с тобой история не заканчивается и в ней появились новые действующие лица.
Спасибо всем тем, кто читал - за теплые слова, за интерес, за то, что мне было для кого писать. Просто за то, что вы все были здесь и это вдохнуло жизнь в Эпизод.
Спасибо всем тем, кто писал - без каждого из вас не было бы этого красочного мира, вы все его неотъемлемая часть, вы сердце этого мира - живое, горячее сердце.
Спасибо тем, с кем свела судьба меня в этом Эпизоде. За неожиданность, за искренность, за трепетность, за улыбку, которая не сползала с лица, за доверие, за волшебство, за азарт, за жажду живого слова. А еще за осторожность и чувство защищенности, за бережность - это непередаваемо.

Маргарита Сенза Вольто, я читал вас вне Эпизода ) Вы чудесная девушка, талантливая и тонко чувствующая. Мне было бы очень интересно... допустим, подарить Вам цветы )

Майя О'Рэн, на месте того мужчины, которого Вы любите, я бы запер Вас в башне и расплавил ключ )) Но это не помешало бы мне гордиться Вами.

Леди Элефтари, мое почтение )

Я очень надеюсь, что мы еще встретимся. Всегда ваш

Пути Судьбы неисповедимы. Вьется ниточка, петляет, путается, в узелки крепкие свивается - не развязать, казалось бы, вовек. Бежишь за клубочком, лесной ведьмой тебе подаренным, ноги в кровь сбиваешь, до кости стираешь грубыми сапогами - было или не было? Через чащи ведет он тебя дремучие, через болота непроходимые, то за куст можжевеловый юркнет, то спрячется за кочкой. Вымочишь ноги, из сил выбьешься, губы твои потрескаются, язык распухнет и жажда станет невыносимой, и водица болотная ключевой покажется - закусишь тиной, похрустишь лягушачьими лапками, жадно пьешь, давишься. А потом вдруг - раз! И разошлись над головой тучи черные, солнце выглянуло ласковое, расступились ветви, исхлеставшие все лицо, и радугою стелется судьба-змея. И оказался ты нежданно-негаданно на острове Греха. И до того радушно тебя встречают там, что сил нет выправить сведенную судорогой челюсть. Забывается сон, в котором зверь со впалыми боками спотыкаясь бредет по протухшему болоту. Забывается, тает в предрассветной мгле, вместе с вонючей жижей выходит из тебя.
Костяшки пальцев содраны об острые камни. Эко тебя, милый, скукожило... Очередной спазм выворачивает желудок наизнанку, и я со стоном переворачиваюсь на жестком своем ложе, чтобы не захлебнуться. Пальцы скользят и точка опоры никак не желает идти ко мне в руки. С трудом разлепив глаза облегченно убеждаюсь, что в луже вокруг меня нет крови, значит, буду жить. Демонов засранец, я все-таки буду жить. Мой собственный запах отвратителен, и дрожь бьет не от долгого лежания на холодных камнях, а от окружающего меня амбре. И все же среди какофонии ароматов позорнейшего человеческого существования есть один, манящий остротой и пряностью. Пахнет соленой водой. Пьяно пахнет. Но я уж лучше поищу пресную. Так вернее будет. Отлепив брюхо от камней, старательно поднимаюсь на дрожащие ноги. Не так ты сдохнешь, Сольвейг, так что прекрати скулить и иди помойся. Глаза жжет, в носу какая-то каша, язык не вмещается в рот и мешает дышать, но горизонт все равно несоизмеримо далеко и где-то там качается на волнах девочка об алых парусах, а у меня от нее лишь косынка, которой и вытираю дрожащие губы.

Чем мне нравятся бордели - там никого не волнует кто ты есть, лишь вес твоего кошелька имеет какое-то значение. Или имя того, кто готов за тебя поручиться. Косынка выстирана и любовно разглажена, да и я уже не чувствую себя так паршиво, как несколько часов назад. И тот факт, что за меня придется кому-то заплатить, не имеет особого значения для упокоившейся моей совести. Какая кривая занесла меня вновь на остров Греха, где я не собирался появляться в ближайшие полгода? Не иначе, как заговоренный тот клубочек был. Водил меня кругами, мысли путал, бдительность усыплял, свежие царапины соком можжевеловым заживлял - все было сном. Воспаленное сознание грезило наяву, пока стервятники бились об заклад, как будут обгладывать мои косточки. А пирату все одно - лишь бы кормили вовремя, да грудь в ладонь ложилась потяжелее. Разомлев от сытости, утробно урчал Зверь, свернувшись внутри мягко пульсирующей точкой безмятежности. Яд из огранизма вышел полностью, прихватив на память несколько не особенно дорогих сердцу органов - физическое ощущение было очень явным, печени, почек и легких у меня больше нет. С другой стороны, сухой кашель не так уж мешает жить, когда по телу водят горячими, жадными ладошками, попеременно забираясь в места, заставляющие натруженные косточки изогнуться дугой. Сладкий сок тягуче течет по истерзанному горлу, но поморщиться не успеваю, захваченный новыми шалостями. Девочки на удивление игривы и отзывчивы, чего не скажешь про некоторых моих знакомых из мест, немного отличающихся по статусу от этого.
Шкодный котенок внутри очень хочет поиграть, зная, что за этим могут последовать неприятности, но руки, закутывающие меня в тонкий шелк, уже куда-то тянут, и я забываю, что развязана тесемка на свободных штанах. Девочки смеются, и я смеюсь вместе с ними, тонкие пальчики запутываются в спутанных моих волосах, дергают с неожиданной силой, и отдающие хурмой губы позволяют пробовать себя, с готовностью выгибается хрупкий стан, трещит... Трещит?! Трещит под двойным весом потертая балюстрада и полусонный зверь не успевает среагировать. Лишь переворачивается при падении, смягчая удар рухнувшей вместе с ним баловнице, хохочущей на весь честной бордель. Мысленно добавляю к счету стоимость нанесенного урона и тут же забываю об этом. Веселящаяся красотка вспоминает о своих должностных обязанностях и приступает к ним с похвальным усердием.

Какая жалость, что я тут проездом...

Всем здравствуйте!

Ведущий, меня уже покрутили и ущипнули и... эта... в общем, точно не мираж! )) Спасибо за гостеприимство )

Аман, прекрати ржать )) Я чуть коньки не отбросил, а ему смешно...

Фигура первая. Классическая.

- Орвик! Ооорвиик!
- Чего кричишь, Соль? – Орвик высунулся из окна.
- Выходи гулять.
- В бордель?
- В бордель.
- Меня Лорена не отпустит.
- Ты маленький что ли, отпрашиваться?
- И то верно… Ладно. Стой там. Щас спущусь. (c)

Фигура вторая. Прозаическая.

Что наша жизнь?! Иииигра! (с)

Фигура третья. Мудрая.

Береги паруса снову, а честь тебе бабы и сами отдадут (автор неизвестен)

О чести ходят легенды. Рыцари благородных кровей и просто благородные рыцари (заметьте, среди них есть существенное отличие) свершают подвиги во имя прекрасных дам - бескорыстные подвиги, рихтующие их честь, как направляющие мачты, словно на грязный снег ложится слой пушистого белого одеяла, прикрывая недостатки и нелицеприятные подробности благородства. И предательство друга можно выставить в ином свете, оказавшись пострадавшей стороной, лишь ярче засияют солнечные лучи над головой. А в некоторых, особенно запущенных, случаях длительный запой придает флер этакого подвига. Море волнуется раз.
Зря я что ли двери этого притона открывал благородным именем Варравы, друга моего закадычного? Думаю, он не обидится и не поскупится, оплачивая скромный счет, выставленный ему субъектом с бегающими глазками. Знаю я таких. Им хозяина продать, что ночной горшок выплеснуть на голову прохожего. И крикнуть вдогонку, что нечего шляться под окнами перед рассветом, когда добрых людей диарея замучила. Замечательный типаж! Просто находка для честного и благородного пирата! Как?! Вы не слышали о благородстве пиратов? Где же справедливость, спрашивается? Рыцарям, значит, честь и хвала и молоко без пенки, а пирату петля да дыба? И после этого у вас совести хватает понимающе качать головой на светских приемах и рассуждать о том, куда катится этот мир. Нет уж, хватит, натерпелись. Сказаниями о благородстве, чести и искренности пиратской души полнится мир. Разве не слышали вы о славном капитане Кубрике, что все награб... заработанное непосильным трудом раздавал нуждающимся? В своем завещании он так и нарисовал - крестиком отметил место захоронения общего благосостояния, разорвал карту надвое, чтобы не досталась она господам разленившимся, и послал с птичьим базаром в разные стороны. Говорят, и по сей день носятся по свету синие птицы удачи - одна на одном краю мира, другая на другом. А к лапке каждой свиток пристегнут. Да в руки никому не даются - настолько сильна воля благородного капитана и после смерти защищающая достояние народное от жадных щупалец буржуазии. Море волнуется два.
Да что там говорить! Один только взгляд на благородный профиль вашего покорного слуги и все станет ясно без слов. В горбинке орлиного носа заключена гордость свободного духа, в тонко очерченных губах бьется Слово, в прямом честном взгляде заключена отвага перед лицом любой опасности. Да встреться мне такой на пути в годину моей пышной юности, я бы горько сожалел о злом роке, подтасовавшем результаты безбрачной ночи моих родителей и подарив им вместо прелестной девчушки собственно меня. Я концы косынки алой под подбородком пышным бантом завяжу - взглянешь тогда на меня с искрой интереса? Море волнуется три.
Так вот ты какой, названный брат моего кредитора. Не то, чтобы я тебя в лицо не знал - тех, кто платит за мою голову, я узнаю по расположению родинок на копчике - просто как-то ты... катишься по наклонной, друже. С ускорением равным скорости света. Еще буквально пара дней, и я бы тебя не признал уже. Впрочем, это говорит субъект, исполненный благородства, который намедни выблевывал собственное нутро на прибрежных скалах. Ох, и судьба ж нам встретиться была, да четвертуют меня духи Леса, если я не прав. Важный господин отвернулся, и я в лицах изобразил его недосягаемую знатность. Столь удачно кривляясь, что девчонки прыснули со смеху и спрятались мне за спину от сурового взгляда этого разбойника в шелках. Где ж это видано - грабить собственную родню такими расценками?! Ни стыда, ни совести, а еще благородный господин, бла-бла-бла, честь, совесть и предательство правящего дома. Я же застываю в издевательском полупоклоне, придерживая норовящие свалиться штаны. Море волнуется. Волнуется, слышишь, милый?

Леди Элефтари, как всегда - мое почтение )

Маргарита, одно то, что вы читаете, уже говорит о том, что пишу не зря ) Я задолжал вам цветы. Я помню.

Домиинара, ну... ты в курсе ))