Карта ролевой игры "Забытый мир"

Маргарита, не просите жалости ) Просите больше.

Гол, как сокол, Маргарита! Жизнь одна, чести и той нет. Неужели вам нужна никчемная пиратская судьбинушка? )

(мечется) Караул! Девочка моя, Ассолюшка! Лучше жизнь!
Маргарита, играть чужой судьбой опасно ) рискуете подменить собственный путь чужой дорогой.

Панорамное зрение, доставшееся мне вместе с пучком генов, столь же цветастых, как и простоватый с виду букет, уже получивший все возможные лавры, очень сильно влияет на мировоззрение. Человек во мне умирает с каждым годом, Зверь завоевывает пядь за пядью. Мало кто знает, что перевертыши в детстве вопреки расхожему мнению гораздо больше похожи на человеческих детей, чем на диких зверей. Это повод высокомерному человечеству задуматься, насколько близко они находятся к тем, кого боятся и ненавидят, глядя на стаю заигравшихся детенышей, с рычанием рвущих красную тряпку на куски. Вряд ли кто-то ставил опыты по психологическому воздействию, искореняя специализированным воспитанием животную часть существа. Забить палками Зверя просто, когда он еще не научился рвать горло и не пробовал на вкус свежую кровь. Многие сходят с ума, не справляясь с жаждой, полностью подчиняясь Зверю, живущему внутри. А на самом деле все гораздо проще. Если воспитывать детей, отмеченных даром сути вещей, в согласии между сущностями, делящими одно на двоих тело, то их не нужно будет бояться. Меня не воспитывали так. Согласие, как и панорамное зрение, было впитано мной через плаценту матери. Я не борюсь, но знаю, что он становится сильнее и однажды, если доживу до этого момента, я больше не вернусь в это тело. Останусь снопом серебристых искр, мягкой поступью среди еловой хвои, мои зрачки вытянутся и останутся статичными, а шрамы затеряются в густом подшерстке. И тогда любой, рискнувший накинуть поводок, окажется врагом.
У тебя пульсирует яремная вена. Я не вижу. Я чувствую. И он чувствует. И это заставляет его припасть к земле и замереть перед прыжком. И не важно, что этот прыжок может стать последним. Она совсем дитя. Под этой маской и этим плащом, призванным внушать страх и почтение, скрывается совсем дитя. Я расслабляюсь, Зверь нет. Он часть меня, но эта часть живет, дышит и мыслит самостоятельно, так, как диктуют ему инстинкты. Химия моего тела не наносит ему вреда и не может отдавать приказы. Мы равны перед выбором. Точно также, как в борделе стояла дыбом шерсть на холке и с клыков капала слюна, а я всего лишь целовал сухие губы. Точно также, как он не доверяет ей, даже слыша ее дыхание, чувствуя биение сердца, легкую дрожь полуярости. Ярая, - со смешком замечаю я. Росток, - утробным рыком отзывается он, в то время как кончик хвоста лупит землю. Ты такая... слова подобрать не могу. Росток. Молодая лоза, пробивающаяся сквозь каменную кладь. И меня так и тянет разулыбаться вовсю, игнорируя саднящее ощущение. Предлагает проклятому считать нюансы цвета, даже не догадываясь, что он не в состоянии это сделать. Я воспринимаю преимущественно движение, а не цвет окружающих меня объектов. Какая жалость...
- Ой! - прикрываю глаза ладонями, притворно ужасаясь. - Точно нужно смотреть так внимательно?
Вновь ветер рвет полотно воздуха, донося до меня ароматы моря. Где-то там ждет меня единственная женщина, перед которой я безропотно встаю на колени. Так близко и так несоизмеримо далеко.
Но ты, дитя, кажется хотела разыграть спектакль? Так яростно хотела, что перешла черту, отделяющую забаву от принуждения. Интересно... только ваши дети в качестве защиты от того, с чем не могут справиться одним своим видом, капризно топают ножкой и тащат из рукавов крапленые карты? Или это отличительная черта всего вашего рода?
- Позволь, госпожа, я устроюсь поудобнее, - плюхаюсь, не дожидаясь позволения, к ее ногам, скрещивая собственные на амирский манер и тщательно расправляя юбку. Негоже смущать невинность отсутствием порток.
Зачем же дожидаться второго свидания, которого может и не случиться? Давай сейчас. Поднимаю к ней лицо, а на нем глаза без единой смешинки. Даже цепные псы не принимают побои от горячо любимых владельцев с восторгом. Вставай на колени и отвечай за свои слова. Или прикажи кому-нибудь поднять меня за шкирку к твоему уровню. Но тогда ты уже не будешь такой самостоятельной и всевластной. Что, росток, ты предпочитаешь?

... и у меня нет больше слов... Это ж надо было так зрить в корень ) Аманыч, ты мой герой!

Пес вечен. "Он и правда пес. Полудикий и злобный, который кусает руку, желающую его погладить, но разорвет любого, кто тронет его хозяев." (с) О, как это мне знакомо ) Особенно про руку, желающую погладить.
Нет, Бес и Пес на одной ступени у меня. Я не могу разорваться между умными и красивыми.

Ведя ) Не слушай женщину ) Не лезь мне на спину!
У Мартина смерть не столько сакральный смысл имеет, сколько выдает с головой, что автор маньяк. Дядя Зигмунд не дремлет )

Я требую огласить имя Спанч Боба! А что это он глаза свои бесстыжие прячет?! Все люди, как люди - показали, что могли, а этот?!

Орвик, таки кокосы сделали свое дело, и мы теперь повязаны. Меня даже где-то глубоко внутри греет мысль о тихой совместной старости на одном из затерянных островов... Где-то очень глубоко )

Случись это все несколько лет назад и результат мог бы быть прямо... таким, каким он будет. Только быстрее и много более кровавым. Ведь твоя кровь такого же алого цвета, как моя, правда? Я же предпочитаю не бить женщин. Хотя бы не так сильно, чтобы оставались следы. Исключения составляют случаи, когда они меня об этом умоляют. И решающим всегда становится количество одежды на их телах. Чем меньше, тем... ну вы поняли. Да, у меня тоже есть слабости, ведь я все-таки наполовину человек. Будь ей немножечко побольше лет, я бы предложил поумолять меня. Вот так поумолять и еще вот так, или вот так, если ей первые два варианта не очень понравились бы. Даже Зверь внутри немного успокаивается, ошалев от моих размышлений и начиная подозревать, что ему пора мигрировать в какое-то другое тело - с этим можно влипнуть почище истории с Травлей. Не дрейфь, - меланхолично внушаю я ему, - где наша не пропадала. И едва не захлебываюсь от ответной волны возмущения, с трудом разбирая среди переплетающихся эмоций, что именно заставило его так расстроиться. Тело - сосуд, это да. Но стены какого сосуда выдержат мощь одновременно двоих, сорвавшихся с цепи? Мне так жаль, росток, но ты сама напросилась. Никто тебя не заставлял поворачивать случайный разговор в такое русло. Слушай, заткнись, - возмущаюсь я, когда мой Зверь падает на спину и начинает кататься по земле. Мне не жаль, дорогая. Советую запомнить тебе на всю жизнь только одно - мне не жаль. А если быть совсем уж честным, то именно этого мне хотелось уже давно.
Я не воздаю за грехи, не назначаю наказание, не сужу и не буду судимым. Просто задумчиво смотрю, как ты открываешься для удара - бездумно, наивно, совершенно по-детски. И так же ребячески ты едва не лопаешься от высокомерия. Мой милый птенчик, ты никто без твоей семьи. Если сейчас выкрасть тебя из твоего уютного гнездышка и заставить взрослеть в одиночестве, оторванной от родительской руки, ты спесь свою проглотишь самой первой. Я могу нарядить тебя в шелка и увешать драгоценностями с ног до головы - твоя золотая маска будет казаться гротескной насмешкой по сравнению с ними, но это не изменит того, что ты больше не будешь чувствовать себя в безопасности. Никогда. Ни рядом со мной, ни окруженной целой армией, ни даже если боги этого мира явятся, чтобы укутать тебя коконом. Похоже, я опять ошибаюсь. И все-таки выбираю тебе нечаянное наказание. Меня оправдывает то, что ты не разделишь мою точку зрения, и так и останешься в блаженном неведении. И никогда не сможешь расцвести. Так и останешься ростком, увядая среди каменистой почвы. Волею судеб мне приходится быть более образованным, чем того стоит жизнь одного безызвестного перевертыша, поскольку неведение означает быструю и зачастую болезненную смерть. Хватать знания жадно, давясь, меня научил мой давний приятель, драгоценный мой Варрава, который занимался не только тем, что пересчитывал мне ребра, но еще и методично вбивал в голову взъерошенного котенка необходимость учиться. Учиться на всем и всегда. Не просто читать кем-то испещренные свитки, не просто подсчитывать прибыль от дел, оказавшихся по ту сторону закона. Он научил меня видеть чужие ошибки и играть на них. Как свидитесь, передай ему спасибо.
Вы угасаете. В настойчивой попытке сохранить чистоту крови вы сгустили ее настолько, что она уже не бежит по вашим венам, а крадется, лишая вас инстинкта самосохранения начисто. Вы тлеете. И от того ошибаетесь, недооценивая степень неуважения, которую кто-то может испытывать по отношению к вам. Не гадай, откуда взялось сожаление в моих глазах. Не догадаешься. Не спеши с выводами... Если бы ты только знала, то бежала быстрее ветра, обгоняя своих посланников. Если бы ты только могла представить. Выжившие, но не усвоившие урок.
Не дергаюсь от ее прикосновений. И ему не даю. Он почти огрызается на меня, готовый прыгнуть и разорвать ей шею, напиться истомленной магией крови. Я не смогу держать его долго, извини, тут мы равны. Он получает свою часть, а я свою. Если перестану соблюдать эту непреложную истину, то не смогу заставить его считаться с моими желаниями. Смотри на рабов, как хочется, на меня смотреть будешь по-другому. Пальцами скольжу по ее руке, ласкающей шею, чуть растягиваю губы в полуулыбке безумца, решившегося на последнее сумасшествие. Столь же ласково и едва ощутимо касаюсь ее шеи, поглаживаю кончиками пальцев, прежде чем сомкнуть их. "Ах!" - округляются мои губы, вторя удивленному вдоху под маской. И в улыбку мою проникает Зверь - хищник, почуявший добычу. Ну, неужели? Быть не может, чтобы тебе - высшему созданию - воздух был столь же необходим для жизни, как и мне! Какая неожиданность... В глаза мне смотри. Да-да, вот так, стремительно расширяющимися зрачками. И глаза-то у тебя сейчас, как у меня - черные и горящие. Видишь, как я умею? Кислород в ее легких кончился и руки, царапающие мои запястья, слабеют. Еще немножко, птенчик, еще совсем чуть-чуть. Зря ты отпустила свою стражу. Он хочет, чтобы я тебя убил. Представляешь? Все эти считанные минуты, когда толпа вокруг еще не ощутила, что что-то происходит, он желает твоей смерти. А я нет. Это слишком легко для той, которая не знает ценности чужой жизни. "Ах!" - опять ловлю я ее желание освободиться. Не дергайся, птенчик, я же не дергался. Не имею понятия, что она видит в моих глазах. Холод? Пустоту? Равнодушие? С чем теперь будет ассоциироваться у нее жизнь? Если быть честным, то мне нет до этого дела. Просто я сосредоточенно нащупываю точку, избавляющую ее от мучений.
Она утыкается лбом мне в плечо, словно очень устала. Безусловно, можно было сразу отключить ее и не нужно было разыгрывать представление с удушением, но ведь она же так хотела поучаствовать в спектакле. Кто я, чтобы отказывать госпоже в ее чаяниях? И что делать теперь? Не могу же я вечно сидеть на рыночной площади, успокаивающе гладя бесчувственное тело по спине. И кустов-то тут нет, чтобы положить ее от глаз подальше. И не настолько я скотина, чтобы оставить бессознательную Безликую на потеху толпе. Будь она не таким ребенком и этот выход показался бы мне вполне приемлемым. Тяжко вздохнув, решаю вернуть ей долг - как-никак, а она спасла меня от охотников за головами. Это она так думает, на деле же у меня все было под контролем. Но от меня же не убудет? Не убудет. Она легкая, а я жилистый и выносливый и заживает на мне все гораздо быстрее, чем на простых людях, и мы составляем такую колоритную парочку... И в объявление о моей поимке помимо дома Понирос добавится имя клана Выживших. Зато цена возрастет до небес. Я несу ее очень осторожно, будто она заснула, утомившись от долгой прогулки, но не обманываюсь тем, что окружающие поверят в эту иллюзию безмятежности.
- Девочка моя... - рвется мое сердце на части, стоит мне увидеть очертания Ассоль.
- Идиоты, - рычу я, стоит моей команде высыпать мне навстречу. Проще было сразу оповестить всех, что Безликую принес Сольвейг Первый.
Виляю в сторону от своего корабля к строительным докам, заваленным разным мусором, куда подтягиваются несколько человек.
И тут же принимаюсь командовать:
- Фитц! Найди человека, который доставит ее до Тайного сада.
А кому еще я мог доверить сохранность ростка, как не заклятому своему врагу?! И человек этот не должен иметь возможность привести свору к нам. В идеале - слепой, глухой и немой. Озвучивать не имеет смысла, моя команда, моя семья прекрасно понимает, что от этого зависят наши жизни.
- Капитан, ты выяснил? - Кифер, как обычно, прежде всего думает о деле.
- Выяснил. Он восстанавливает Арену. Охота начинается.
- Что стало с пятью?
- Аглая больше нет и корабля его тоже, - морщусь я от воспоминаний, сжимающих желудок ледяной рукой. - Остальные четверо в деле.
- Это станет проблемой? - кивает он на принесенную мной Безликую.
- Станет. Но не сразу.
- Капитан...
- Нет.
- Твою мать, капитан!
- Моя мать - святая женщина. Ей пришлось выносить меня. Кифер, - окликаю я психующего первого помощника. - Тот, кто ее доставит, не должен заговорить.
Здравствуй, девочка моя. Ты скучала, родная?

Итак, Маргарита. Я благодарю вас за шахматную партию. За несколько щелчков по носу высокомерному зазнайке. За время, проведенное вместе. Простите, что занял его у вас недопустимо много. Я надеюсь, что почтенный герр сэр Орвик хорошо о вас позаботится. Если судьбе будет угодно, когда-нибудь увидимся.

Десертик, я посмотрел клип. Ты был прав, так вкуснее ))

Дорогой Аман, я принимаю заявки на повторение банкета. Но пока ты в моем списке один такой ) Тяжелой артиллерией пойдет Орвик - его просьбы будут учитываться вне конкурса и немедленно претворяться в жизнь )) Видимо, кокосы уже сделали свое черное дело. А так как ты часто и безоглядно ночуешь в огуречной маске и пеньюаре в непосредственной близости от меня, того и гляди я приобщу тебя к разнузданным пляскам ) Берегиииись, берегиииись...

Пробираясь через калитку в задней части сада, я невольно почесываюсь, вспоминая каким именно образом мне пришлось ретироваться отсюда в прошлый раз. Бедному садовнику еще долго потом икалось. Нет, а где это видано, чтобы в саду Правителя крапива произрастала, словно высокоценное и крайне редкое, практически вымирающее растение - холимая и лелеемая, сочная и по пояс?! Бардак, а не Дворец! А если есть нужда неглиже прогуляться сквозь заросли?! Что значит - сам виноват?! А судьи вообще кто? Может, у меня терапия такая. Противокобелиная, как говаривал Кифер между приступами необузданного ржача и попытками намазать меня каким-то жутко воняющим маслом производства кристально честного контрабандиста Тути. Видят боги, за это масло я ему еще выставлю счет. Чтобы в инструкции по применению специально для имбецилов-пиратов крупными буквами писал (а лучше наглядно рисовал!), что на некоторые участки тела попадание этой бодяги строго запрещено! Но Рози... Рози стоила того, чтобы всякий раз наведываясь в Столицу, я рисковал головой и задницей, являясь отведать ее стряпню. В которой главное, безусловно, десерт.
Конечно, нужно прямо сказать, что кухаркой Рози была весьма средней. Это если сравнивать с деятельностью, которая не была основным источником ее дохода. Вернее, совсем не была источником дохода, но могла сделать ее богатейшей женщиной в мире, если бы вдруг она решила составить конкуренцию деятелю, с которым якшается Варрава. Разорила бы в момент. Правда, заикаться об этом самой Рози не стоило, во избежание долгоиграющих последствий, исправить которые было бы не под силу даже кудеснику Тути. А изготавливать протезы именно этой части тела пока не научились. Говорят, бессмысленно. Ах, Рози, нам ли быть в печали? Ради тебя мне пришлось потратиться на билет, бросить мою девочку на растерзание безголовым стервятникам в лице моей команды, надрать в паре кварталов отсюда цветов, словно я влюбленный юнец, несущийся на свидание с женщиной, которая впервые в жизни мне дала потрогать себя. Что-то подсказывало мне, что одними цветами я в этот раз не отделаюсь. Если Рози все еще помнит, что застала меня на собственной кухне с той девчушкой... как бишь ее имя... голова дырявая... Ох и талия у нее была! У меня пальцы чуть ли не сплетались на ней. Гибкая, как лоза, молоденькая, а умела такое... До сих пор в дрожь бросает от одного только воспоминания. За такое той безделушки, что я везу для моей сочной кухарки, будет даже маловато.
Стоя перед дверью, я прикидываю:
а) тот ли это вход;
б) как заискрится синяя капля сапфира в ложбинке между грудей;
в) с какой стороны обойти крапиву, если Рози решит засунуть мне этот сапфир вместе с цепочкой в...
Дверь подталкивает меня под зад, приглашая быть решительнее и перестать изображать из себя истукана. Вот ведь тритон его забери! Давно не был, забыл. Придется пройтись коридорами, чтобы успеть поймать Рози на кухне до того, как в кругом начнется столпотворение. У меня перед глазами так и стоят волнующие изгибы, на которых дрожит драгоценная капля. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Дыши глубже, кретин, иначе рискуешь подарить цацку уже после того, как вы горячо обрадуетесь встрече. Нужно было срочно отвлечься на что-то и так вовремя мне подворачивается девица, замотанная в какие-то немыслимые тряпки, превращающие ее фигуру в нечто бесформенное и крайне непривлекательное. Барышня заигралась с чем-то непонятным, уделяя слишком много внимания своим рукам и бормоча что-то под нос, что не заметила, как врезалась в спокойно идущих мимо пиратов! Что за молодежь пошла... Рассеянные и невоспитанные! Это она меня только что отпихнула? Меня?! Словно я шелудивый пес, трущийся о ее колени?! Хамка! Я всего лишь намеревался помочь ей подняться.
Я бы и забыл об этом незначительном происшествии тут же, если бы что-то не мешало мне идти. Вытряхнув сапог, вздернув бровь гипнотизирую монету, выкатившуюся оттуда. Видимо, с ней так увлеченно играла та невоспитанная особа, с которой я только что столкнулся. Врожденная неоспоримая пиратская галантность требовала догнать девушку и вернуть ей имущество, но гордость моя была уязвлена слишком сильно - я расплылся в самой обаятельной своей улыбке, предлагая поднять ее с пола, а она со мной так... Обойдется!
- Рози, Рози, где ты, мой цветочек? - отчаянно пошлю я, вваливаясь в кухню и распахивая объятия.
Боги и демоны, этого просто не может быть! Мне хочется благоговейно взирать на округлости, ставшие за время нашей разлуки еще более... гм... величественными. Но если я сейчас не подниму глаза, то половник в лоб - это будет самая меньшая из моих горестей.
- Рози, дорогая, я привез тебе подарочек, - задабриваю я женщину, которая уперла руки в бока и воинственно колышется грудью в мою честь. - А это всего лишь маленький задаточек.
Монета скользит за корсаж, а я выставляю вперед букет вместо забрала.

Хорошо, что я не стал обдирать куст шиповника в саду Правителя. Умнею. Шиповник, конечно, дело благородное, ароматное и с претензией, но благословенен будь человек, сажающий в центре Столицы простенькие цветочки с хрупкими стеблями, больше массирующие морщины (мимические!) на обветренном лице, чем царапающие щеки. С нежными бутонами местного садовника это бы не прокатило. Горяча штучка, - восхищенно цокаю я языком, сминая пальцами теплый пирог. Никогда не устану мечтать о том, что наша встреча однажды сместится хотя бы на половину градуса, потому что сами мысли об этом уже и есть вершина извращенного удовольствия. Почему извращенного, спросите вы? Потому что только извращенец будет представлять, что это не веником его охаживают по лицу, а сотни тысяч нежных пальчиков разминают уставшие черты. Рози, я вымотался, как джинн, сбегающий из Бездны автостопом, - хочется капризно выпятить мне нижнюю губу и картинно закинуть ноги в сапогах на стол.
Сцена первая. Рози трепетно колышется грудью, схватившись за живот в приступе смеха от моего жалобного вида. Вот она не в силах сдержаться наклоняется ниже, похлопывая ладонью по столешнице в спазме неудержимого веселья, и моему взору открывается потрясающий обзор в ее вырезе. Я машинально вытягиваю шею, стараясь заглянуть поглубже, подозрительно смахивая на гусака, шарю слепо рукой по столу в поисках чем бы промочить горло. И она услужливо пододвигает мне стакан уксуса. Хотелось бы надеяться, что яблочного.
Сцена вторая. Рози, не терпящая и не переносящая антисанитарию в любом ее проявлении на своей кухне, хватает меня за сапог, перекидывает через спинку стула и пригвождает к камину в правой части кухни вместо красующейся там кабаньей головы.
Мизансцена. А сейчас обратите ваше внимание на украшение правительственной кухни. Это заключительная часть нашей экскурсии, которая уходит своими корнями в глубокое прошлое, к тем временам, когда легенды о пиратстве были не легендами, а яркой и искрометной частью жизни общества. Все мы прекрасно знаем сказание о смелой и прекрасной всеми фибрами своей великолепной души кухарке Рози и несчастном, но невыразимо обаятельном и непередаваемо привлекательном капитане Сольвейге, который пал жертвой коварных женских чар. Говорят, что вот этот чудесный образец мужественности, увековеченный над камином и тщательно сдабриваемый трижды в день инъекциями яблочного уксуса, и есть этот легендарный пират, мечта всех юных барышень, герой их ночных снов. Совсем как живой, - смахивает скупую слезу экскурсовод...
- Ешь! - тем временем передразниваю я Рози, кривляясь за ее спиной.
Тоже мне встреча! Никаких тебе обмороков от счастья, падений в мои страждущие объятия, фонтана слез, утираемых краешком фартука, заламываний рук и счастливых финалов. Ни "Спасибо, Сольвейг, ты так щедр ко мне"! Это какой-то вирус, не иначе. Он косит женщин во всем мире, превращая их равнодушных статуэток, предназначенных для украшения домов. Ешь! Тьфу ты!
- Да я ем, ем, - давлюсь пирожком, запихивая его целиком в рот, когда Рози сурово оборачивается ко мне.
Влюбилась она что ли... Или ее не учили, как нужно пользоваться солью? Это же не пирожки, а солевые месторождения!

Караул! Она решила меня убить! Я беру назад все свои нечистоплотные намерения, зашнуровываю намертво тесемку на портках, принимаю обет воздержания на два, нет, на три (!!!) дня! Я больше не буду плохим мальчиком, святая Санва и иже с нею, я почти не стану воровать и совсем не буду обманывать собственного помощника, возьму на борт нуждающихся, организую кругосветное путешествие в поисках просветления, пошлю мои нижайшие извинения той Безликой девчонке (хотя нет, на это я точно не пойду), я... я.... карауууууул, чем это она посыпала сверху оливье?! Вызовите нотариуса, я хочу засвидетельствовать свою последнюю волю.
Пампушки?! Батюшки, мне же еще детей рожать! Рози, сжалься, дорогая, убери пампушки, это слишком изощренная пытка даже для тебя.
Пока Рози вертелась туда-сюда, судьбоносно бухая передо мной тарелками, я осторожно оглядывался по сторонам. Искать отходные пути было поздно, теперь нужно было искать другой выход. На камине сидел старый, ободранный кот, явно не обходивший стороной ни одну приличную драку (уважаю!) и следил за Рози не менее пристально. Кончик его хвоста лупил по кладке бесшумно, но оттого не менее громкоговоряще. Нет, он мне точно не помощник. Люди! Вы где-нибудь есть?!
Интересно, где же дочка пекаря? Она всегда умудрялась вырвать последний кусок из моих цепких рук и точно пригодилась бы сейчас со своими талантами всеедения для обеспечения необъятности размеров. Рози смотрела на меня так, что мне совсем некстати вспомнилась одна пошлая песенка. "Не пугайся, не пугайся, детка, заходи в мою большую клетку..." Явственно ощутив, как затягивается на моей шее петля, я скорбно размышляю о том, что гуманизм - это один из основополагающих предметов при обучении палачей. Они хотя бы лезвие оттачивают до идеальной остроты. Несмело подвинув поближе тарелку с борщом, я утыкаюсь в нее носом и вяло взбалтываю бульон ложкой.
Итак, что мы имеем в анамнезе:
1. Оливье. Сдобренный чем-то подозрительным.
2. Тарелку борща странно лилового оттенка. Этот садовник не только шиповник с крапивой кругом разводит, но и свеклу селекционировать научился?! Генные мутации никого до хорошего не доводили!
3. Пампушки, натертые чесноком - 1,5 штуки. Что?! Ах ты нахал! Не кот, а троглодит какой-то. Чеснок, видимо, тоже селекционный.
4. Картошечка жареная. В сале. Без мяса. Ужас. А что это за черные веснушки на ломтиках картофеля? Перец! Садистка!
5. Компот. Из косточек вишни.
Занавес.
- А сметана где? - наморщив нос, заявляю я, глядя на то, как меняется в лице Рози.
Ничего-ничего, ты только отвернись, моя пташечка, а мы с котом как-нибудь договоримся. Он берет на себя борщ и салат, я компот.

Честно говоря, я уже и не припомню момента, когда в последний раз так волновался. Сначала мне казалось, что кот жует очень медленно, потом я стал подозревать, что он только для вида жамкает продукты давно потерянными зубами и последнюю пампушку мы доедали уже вместе. Притронуться к борщу я не смог себя заставить, и вылил его в бочку с простоквашей под осуждающим взглядом кота, распространяющего на всю округу запах жареной картошки, которую он умудрился закусить хамоном. Прощелыга! Хоть в команду бери. Кадр несусветной ценности.
На самом деле я помню Рози еще совсем девушкой. Ее пытались обокрасть на рынке лица сомнительной национальности, оценившие в процессе кражи волнующие изгибы ее тела и взявшие ее в плотное кольцо. К многоуважаемым стражам порядка, осуществляющим в Столице исполнительную власть, у многих жителей давно накопились вопросы. Когда не надо, они тут как тут, зато когда нужны - не дозовешься. Мы как раз вывалились из какого-то очередного злачного местечка, где доказывали свою состоятельность и необходимость миру. Головы болели не столько от выпитого паршивого вина, сколько от количества опущенных на них стульев. Собственно, это и стало решающим. Те ребята вовремя попались под руку злющим морякам, жаждущим найти место приложения своей обиды на весь свет. Тогда-то и разошлись наши дороги с ее мужем. Он остепенился, вовремя попав под каблук Рози, а мы полетели дальше сбивать колени и подниматься во что бы то ни стало. У него уже седые виски, в прошлом году мы виделись на этой самой кухне, а она все такая же девчонка - руки в боки и не пасовать перед опасностью. Грудью только мужает из года в год. И сводит с ума всех окрестных мужчин.
Зашел зачем? Так говорят, что скоро Совет Десяти, ты же знаешь, что душонка у меня меркантильная, давным-давно растерявшая иллюзии. Поболтать захотелось. Как-никак, кто владеет информацией, тот правит миром, дорогая, а где, как ни на царской кухне можно собрать последние сплетни, которые еще не успели обрасти народными подробностями и имеют свой первоначальных облик? Да вроде как увиденного в коридорах мне пока что хватит, а там может и еще загляну.
- Ладно, Рози, спасибо за шикарный завтрак. Он превзошел все мои ожидания. И уж точно задаток маловат.
Обходя ее кругом, защелкиваю на шее замочек, не отказав себе в удовольствии полюбоваться видом сверху маленького камушка, упавшего на левую грудь. Камни, начавшие дышать - последние чудеса этого мира.
- Мужу привет, дорогая. И учись готовить, учись. Может, тебе повара какого заграничного привезти? Так ты только скажи! Мигом скрутим и пришлем. Хочешь целиком, хочешь частями, соберешь потом, как тебе самой захочется.
И не удержавшись, крепко целую ее в щеку, удерживая плечи, пока она не успела схватиться за половник.

В лесу. Три локтя по карте.

Отсюда и до обеда – дело, безусловно, веселое. А мы вообще ребята веселые. Видимо, именно потому, что веселье наше зашкаливает за нормальные человеческие нормы, мы трое суток брели по пояс в ряске, чавкая сапогами и пытаясь удержать внутри норовящий прогуляться наружу желудок. Зато скудных припасов хватило на всех. Почему-то с аппетитом все нормально было только у Кифера. Когда он молотил еду так, что за ушами трещало, наше доблестное воинство зеленело в тон окружающего пейзажа и хваталось за нюхательные соли. Крайне популярный продукт среди пиратства. К концу третьего дня почва под ногами перестала напоминать кисель, воздух стал походить на нормальный общечеловеческий, а не собрание галлюциногенных газов в заднице великана и мы было вдохнули полными легкими, как жизнь поспешила напомнить нам, что расслабляться резко – вредно для здоровья. Демоновы рощи… Мне хотелось впиться зубами в горло этого напыщенного хлыща, который возомнил себя пиратом и катался на корабле, на котором каюта капитана напоминала низкопробный бордель. Бабы прилагались. Тоже не первой свежести.
Я не знаю, за каким лядом согласился на эту авантюру. Потому что у меня в жилах вместо крови течет спинномозговая жидкость лягушек или потому что я вдруг решил, что альянс – это звучит гордо, и погибнуть в протухших еще до Травли болотах практически равняется автоматическому возведению в ранг народных героев. Как только я вспомню, кто вообще подписал меня на идею создания альянса – разберу на атомы, прожую и отрыгну обратно. Судя по взглядам моей команды, они примерно тем же самым образом хотели объяснить мне правду жизни. Правда жизни, друзья мои (это я потомкам, запишите), в том, что на дебилах всегда держался мир. Не станет дебилов, остовы мира рухнут в то же мгновение. Меня страшно бесило спокойствие Кифера, в то время как я уже изошел на брюзжание и готов был жевать собственные штаны, представляя, что это шкура Мартина.
- Кто-нибудь… - охрипшим от долгого молчания голосом разрываю тишину, вспугнув парочку мелких птах, суматошно выскочивших из кустов. – Потрудитесь объяснить мне, что мы здесь делаем.
- Но, капитан… - начал было кто-то с заднего ряда.
Очень жаль, что его быстро заткнули. Я не успел насладиться звуками треснувших ребер. Кифер спокойно отложил в сторону фляжку. Я с омерзением проследил за тем, как медленно сомкнулась над ней трава. Хищно. И завораживающе. Вот так сомкнется над нами этот долбанный лес, который не дает ориентироваться даже по звездам, непостижимым образом путая тропы. Прорастет между наших ребер и будем мы смущать улыбками от уха до уха лишь незадачливых грибников, споткнувшихся в густой зелени о черепушки идеальной округлости. Кифер взялся за утиную ножку третьего дня свежести. Лучше бы он жевал траву, честное слово. Ее оттенок зеленого хотя бы немного напоминал здоровый.
С момента моего последнего посещения Амира, соответственно и последней встречи с Варравой, прошло месяца так три. За три месяца практически на пороге Совета Десяти я застрял со всей своей командой во вшивом лесу, которому даже нет названия на карте. Потому что он на ней отсутствует! Хотелось волком выйти и выть в степи. Зверь заинтересованно поднял голову. Принюхался. И сказал «Не…»
- Встали и пошли, - говорю в небо, подложив руки под голову и зажав в зубах травинку.
Сладкий сок брызнул на нижнюю губу, я высасываю из нее жизнь, жадно и терпко. Задумчиво разглядываю небо, подмигивающее мне острыми краями звезд, подглядывающими за незадачливыми путниками через плотное сплетение веток. Их словно кто-то специально переплел между собой, завязал намертво, чтобы ни одна буря не развязала. Пожевав травинку губами, задумчиво хмыкаю и переворачиваюсь так, чтобы угол обзора теперь был с той стороны, где смердели мои сапоги. Все-таки нет ничего прекраснее ночи в лесу. Уже успели залить костер, и подкравшаяся тьма озарилась внутренним светом, присущим только одной ночи. Ты видишь все, до мельчайших деталей. И не понимаешь, что это такое. Никакой аналогии с тем, как это будет выглядеть днем, почему расстояние до кустов среди призрачного ночного света оказывается намного короче, чем под палящими лучами солнца, почему качнувшаяся ветка указывает в ту сторону, куда ты даже не додумался бы посмотреть днем. Ночь оживляет лес. Вместе с темнотой в мир приходит его душа и нужно совсем немного, чтобы ее услышать. Я выплевываю колющийся колосок травинки и чуть смещаюсь влево. Поворачиваю голову, резанув травой щеку и мгновенно ощутив разливающийся терпкий запах крови.
- Кифер. Ты и еще трое проходите триста шагов. Ты меня слышал? Я сказал триста шагов и останавливаетесь. Поворачиваете направо и проходите еще триста. Вот туда, - если бы я смотрел днем, то ничего кроме бурелома не заметил бы. Ночь вырисовала скелет леса. И сквозь его ребра сейчас прорастали стволы деревьев. Погодим немного удобрять местную почву. – Рэд. Берешь еще троих. Через пятьсот шагов останавливаешь, поворачиваешь налево и проходишь еще сотню. Остальные со мной.
Что я тут делаю? В который раз задаюсь этим вопросом. Нет, пить на деловых встречах все-таки нельзя. Проигранные желания в карты из разряда «пойди туда не знаю куда» потом без пары литров и не разберешь.
- Ха! – довольно мурлычу я, когда Кифер вываливается из кустов с феерическим применением по назначению матерного языка. Практически с лингвистической филигранностью.
- Я так и думал, что тут есть система! – отвечаю вопросительным взглядам. – Сейчас остальные подойдут, и будем устраиваться на ночлег. Завтра отыщем этот загадочный клад.
- Капитан...
- Потому что ты меня бесишь, когда не бесишься, Кифер, - сонным голосом отвечаю я, схлопотав в лицо горсть травы. Ой, бабские шутки...

В лесу. Два с половиной локтя по карте.

- Капитан…
- А?
- А обязательно было напяливать эту чудесную алую косынку, отправляясь в это дивное место? Чтобы мы уж наверняка не остались незамеченными.
- Кифер. Заткнись.
- Что, капитан, не туда свернули? Так надо было ночью идти, когда развлекаться изволили, а не храпеть у меня под боком, норовя подкатиться поближе и отогреться в моих объятиях.
Мне интересно, каким взглядом смотрят на идиотов? Уничижительным? Или издевающимся с прищуром? От ответа на этот вопрос зависит вся моя жизнь. Я когда ухожу в глубокую депрессию, начинаю сильно пить и употреблять запрещенные к свободной торговле вещества. Не то чтобы это обычно заканчивалось печально… Но иногда я оказывался в беспросветной глуши в компании с людьми, которые обычно вытаскивают меня из кабаков и тюрем под носом у осчастливленных моим явлением в их серой и скучной жизни поклонников. И эти люди сейчас тоже как-то странно на меня косятся. Без обычного тепла и душевности. А ведь сколько вместе пройдено! Неблагодарные. И мне ничего не остается, как только вздернув гордо подбородок продираться через какие-то неимоверно колючие заросли. Я слышу, как за спиной тяжело вздыхает Кифер и начинает… рубить. Рубить колючие заросли. То есть, я, мало того, что капитан, так еще и просто выдающаяся во всех смыслах личность, грудью прокладываю им дорогу, а они настолько изнежены, что не могут пару оставшихся веток в сторону отвести? Что же, нужно позволить людям быть гордыми и независимыми.
И именно из этих соображений я круто разворачиваюсь и иду обратно. Гори синим пламенем карточный долг, нет у пирата чести, выели вместе с печенью те, кто решил, что по каким-то весомым причинам есть живые существа, заслуживающие того, чтобы быть выброшенными на окраину жизни. Где им самое место. Среди отбросов и смрада отходов человеческого бытия. Потому что человечество не марает белые рученьки в собственных экскрементах. Им, видите ли, фу как противно. Ну а мне не очень. Я вполне себе комфортно располагаюсь на полянке, где дремлет в сонной тишине засыпающего леса таинственная тень, отбрасываемая кряжистыми деревьями, что сплели свои кроны у самого синего неба. Закладываю руки за голову и принимаюсь насвистывать незамысловатую детскую песенку. Я помню, как еще ребенком, грезил волнами, сотканными из воздуха. Как отплевываясь кровью, я видел в алых каплях паруса самой большой привязанности в моей жизни. Ждал ее всю свою жизнь, потому что больше нечего было ждать, да и незачем. Дождался. И теперь у меня новое ожидание. Глядя в стремительно темнеющее небо, рваными кусками сыплющееся через сплетение веток прямо мне в лицо мелкой сумеречной взвесью, я жду и знаю. Ее руки оботрут мое лицо этой косынкой. Сотрут с него кровь, чуть дрогнут, заметив, как в глазах отражается небо. А большего и не надо.
Небритая физиономия Кифера склонилась надо мной и застыла в этом незамысловатом положении, вздернув бровь. Вот смотрю я на него и в толк взять не могу – что в нем бабы находят? Ну страшный же, как моя жизнь. Глазища в пол-лица, только девке какой суждены были, а не тому достались. Видно еще с зачатия драться за приглянувшееся научился. Да вот все равно не понять ему с глазами его бабьими, что в этом куске красной тряпки вся моя жизнь узлом у основания шеи завязана.
- Сам пойдешь или тебя волочь через заросли прикажешь? – интересуется человек, ставший другом не потому, что кровь наша смешивалась в разных пропорциях не в венах, а в землю проливаясь. По иным причинам.
Я устало отворачиваюсь, зажигаясь интересом только когда замечаю, как ночные тени крадутся через кусты, подминая под себя законы мира. Этот упырь слишком нетерпелив для того, кто привык лежать по несколько дней под холодным дождем, подстерегая давно намеченную жертву. С него не просто станется… Он уже ухватил меня за сапоги и тянет в сторону самых раскидистых кустов! Когда я выворачиваюсь, остальные начинают гоготать на весь лес, скабрезными шуточками подбадривая почему-то совсем не меня.
- Извращенец! – шипеть не получается, слова расходятся в застывшем в полусне лесу, как капли дождя в застоявшейся луже. Отражаются от черных стволов, разбредаются гулким эхом, множатся на сотни голосов, заставляя всю вылезшую нечисть задрожать и попрятаться по норам обратно.
Есть у нас один на двоих шрам от одной на двоих сабли полученный. И туда первым делом выстреливает рука, толкнув в грудь раз и еще раз, чтобы не просто пошатнулся – навзничь опрокинулся. И уже очутившись на земле с прижатой к груди ладонью с удивлением осознать, что лежишь. Вот ведь мерзавец. На шаг впереди постоянно. Где-то далеко тонко завыл ночной охотник, задрав морду к звездам, высыпавшим веснушками на ситце неба. Мотнув головой, поднимаюсь, не принимая протянутую руку. Обвиняюще ткнуть пальцем в грудь не получается. Глухой звук удара заставляет вскинуться, пропустить удар сердца… И дернулся Зверь.
Припечатав ее к земле телом, когда раздалось первое: «Эй!...». В том, что это она, сомневаться не приходится – слишком уж привычно ощущать под собой мягкое тепло. Но чтобы понять, что это именно она, нужно уткнуться носом в шею, втянув в себя с недоверием запах пропитанного лесом тела, чуть сбивающий с толку, слабым напоминанием всколыхнувший память, на всякий случай сжимая руки, чтобы не нашла на земле еще одну хворостину, которой примется гонять меня по всему лесу.
- Надо же, какая встреча! – восхищенно восклицаю, чуть приподнявшись и заглядывая между нашими телами, чтобы тут же утвердительно кивнуть – а ничего так, что на ощупь, что при более детальном рассмотрении. Хорошо, что суть моя все еще хлещет хвостом по бокам, сузив зрачки в толщину волоска.
Сухим крепким поцелуем поздороваться, воруя мятный привкус губ – имею право, давняя знакомая, почти родня! – устроиться на ней поудобнее и завести светскую беседу:
- И что же мы делаем в лесу ночью в гордом одиночестве, кроме как валим мужиков мановением руки? – я бесспорно очарователен, когда улыбаюсь во весь имеющийся арсенал не выбитых зубов.