Карта ролевой игры "Забытый мир"

В лесу. На смятой карте.

И горазды же ржать эти молодчики. Хлебом не корми, ромом не пои, дать позубоскалить. Любую причину найдут, чтобы над капитаном своим надругаться. И думать не думают, ироды, что у него тонкая душевная организация и ранимое сердце. А как тут не заработаешь себе комплексов на всю оставшуюся жизнь, когда девица из прошлой жизни (я их отмеряю короткими мгновениями, чтобы не привыкать к миру, к земле твердой, застыть остекленевшей роговицей, когда час придет), что вроде как в тепле и заботе среди родни самой близкой чай со сдобными пирогами отведывать должна, а не гнуться телом податливо, заставляя бровь мою изломаться углом недоверия, в самое что ни наесть дорогое зубами впивается! Да лучше бы она коленом усерднее поработала! Нос! Нос – это святое! Сколько можно… То Понирос издеваются над моим практически святым ликом, вверяя рукам полупьяного художника, то эта рыжая со страху зубы еще сильнее сжимает. Все. Я решил. Всех на казнь. Девку тоже. Хорошо смотреться будет в предательских рядах.
Кифер, сотрясаясь всем телом, но предусмотрительно не покатываясь в голос со смеху, сначала решил проверить самочувствие Джея. И только убедившись, что для паники нет причины, обратил свое сиятельное внимание на вцепившуюся в страстном порыве друг в друга парочку. Потому что я в долгу не останусь. И даже если придется пожертвовать для нее половиной самой примечательной части моего тела, значит, пожертвую. Потом спрошу втридорога, но это будет потом. Пока я зубы сжимаю на тонкой полоске кожи – все, что удалось оттяпать себе от ее подбородка. Сжимаю так, чтобы и мысли не мелькнуло, что пожалею, когда расцепят. Чтобы черной гематомой запеклось – узкой, но не лишенной очарования. Кровь кипит в жилах от ярости и знала бы эта дуреха, каких трудов мне стоит удержать рвущегося наружу Зверя. Каким невиданным опытом обернулось бы их знакомство лицом к лицу. Она таких ласк еще в жизни не пробовала, не гнулось тело гибкое ни в одной постели так, как выгнулось бы под ударом лапы, располосовавшей грудь. Жалко грудь-то, весьма знатная она у нее. Утонула в ладони бы, собранная пальцами. Боги, о чем я думаю?! Не иначе, как кровь прилила к самому драгоценному. К закушенному рыжей заразой носу!
Кифер наконец снисходит до моих растоптанных эдельвейсов, сжимая челюсти горе-рабыне и щелкая меня по лбу. Я откатываюсь, а он на нее накидывает тряпку какую-то, прикрывая от сальных взглядов изголодавшихся мужиков. А не все из них моей выдержкой похвастаются. Ох, не все. А я еще, между прочим, не решил, стану за нее зверствовать или нет. Три дня таскал по болотам родню близкую, за неимением другой в семью вписанную, а эта вертихвостка от кровных уз отказывается, в чащобе плутая. И ведь надо же было такому случиться, что именно Джею было поручено ее доставить к родному берегу. Что, не угодил паренек-то? Или зря мне Ассоль месяц мстила занозами в пятки за то, что катал на ней постороннюю женщину? Легкомыслие мое и безграничная уверенность в каждом, кто коротает ночи на одной со мной палубе, играет временами дурные шутки. Ну чего мне стоило расспросить его подробнее, куда он кралю рыжую дел. А вдруг?... Об этом я подумаю после. После. Пока у меня перестали сыпаться искры из глаз и чуть присмирели водовороты в венах, пока уверен в том, что смогу удержаться и не переусердствовать…
Нужно найти прут получше. Для горячих девочек все только самое первоклассное. Не вымочен, конечно, в рассоле, но и так сойдет. Проверяю на доходчивость на одном из подвернувшихся весельчаков и по сдавленному ойканью понимаю – самое оно. Кифер смекает вовремя и пытается спрятать ее за спину, грудью встав на защиту… Чего?! Я с тобой потом разберусь, а сейчас пошел вон.
- Вон… - сквозь стиснутые зубы так глухо, что за скрип принять можно. Чего только в ночном лесу не услышишь.
- Кап… - обрывается сам.
Понимает. Не достучаться. Не дозваться. Лучше так, чем если мелькну серебристой тенью на воле, что шальной искрой бередит кровь. И знаю, что не одобряет все равно, но… да наплевать мне на его одобрение. Вообще на мнение всего мира наплевать. Я себе оправданий не ищу и лицемерить в будущем не намерен. За руку ее хватаю, отшвырнув помощника, что до последнего прикрывает женщину телом. У нее на предплечьях и без того темнеют синяки, видимо, рефлекторно сжал, раз не помню. Тряпка летит в кусты, а уж пней в старом лесу предостаточно. Но я выбираю недавно сломанное дерево, что еще одурманивает соком, бьющим прямо в ноздри из разлома. Умащиваюсь поудобнее, перекидывая ее через колени. Не бейся, пташка, для тебя эта скорость непривычна. Ты бы моргнуть не успела, если бы накрыло тебя мехом серым, придавило к земле. Рта бы не раскрыла, зияя перехваченным горлом. И все же в какой-то вспышке сочувствия, столь неприличествующего ситуации, слежу за тем, чтобы не ударилась грудью об острые колени. Ни к чему причинять лишнюю боль, когда у каждого поступка есть своя цена. Ну… не прощай, не надо.
Свист разрезаемого прутом воздуха заставляет вздрогнуть и очнуться. Словно ото сна очнуться. Телом девичьим пахнет густо, терпко. Не знаю, сможет ли сидеть в ближайшее время, но не умрет точно. Три удара вполсилы. Всего три, девица. За Джея. За глупость. И за нос! И впредь… Не буди во мне глухое и темное. Сейчас Зверь молчит, не хлещет по бокам, не припадает к земле. Но когда рванется внезапно, горящая задница тебе цветочками покажется. А я с поводками не дружу.

В лесу. В лесу, екарный джинн

Еще я за бабами не бегал. Нет, когда-то, конечно, безусловно, а кто нет? Но вот по лесу ночному шастать с мозолями моими кровавыми в истертых портянках – это извините. Это я еще себя, горемычного, пожалеть хочу. Короткий взгляд на небо через сплетения веток не обещает ничего светлого и обнадеживающего. Что-то я немного подустал и решил усомниться в важности миссии, возложенной на мои, без сомнения, широкие и выносливые плечи, особенно, если учесть все сопутствующее возложению. Бросить бы все к джинновой матери, вот только как возвращаться без того, неведомо чего, оттуда, неведомо откуда. Боги… Как у него только мозги не завернулись узлом, когда он это выговаривал заплетающимся языком? Все. Я устал. Я ухожу. Возьму Ассоль, купим с ней домик где-нибудь в районе неизведанных островов, заживем душа в душу… Я буду канифолить палубу на рассвете, стирать паруса, сушить на ветру и гладить раскаленным на углях ржавым утюгом. А кому сейчас легко? Пенсией пиратов государи не обеспечивают, пакетов разных с пособиями не обещают. Разве что бесплатную кремацию после повешения. На повешение даже при условии серьезной экономии я после краткого раздумья решил не соглашаться. Что-то как-то лучше на другом сэкономить. На зарплате команды лоботрясов, упустивших девицу и кинувшихся за просвистевшим по уху ежом.
Ухо жгло. Интересно, чем она иголки обработала? И ведь надо же умудриться прям по мочке, легкомысленно под косынку не убранной. Нашли хоть, ироды? Или так просто по кустам лазили? Мало портков за три дня изорвали шиповником? Вычту из жалования. Из трех жалований. Как не плачу?! А, это я разумно к делу подошел, да. Сразу видно, буквально невооруженным взглядом, что мужик хозяйственный и швырять в него ежами приличным женщинам должно быть совестно! До такой степени совестно, чтобы упасть в кусты и залиться горючими слезами, причитая: «Что ж это я, баба глупая, наделала, на кого руку подняла, как только духу хватило? И как же мне стыдно и как же теперь прощения вымаливать? Разве что в ноженьках валяясь, истомленные оглаживая…» При учете того, что ни таких, ни каких иных причитаний в радиусе нескольких метров слышно не было, мне оставалось только горестно вздохнуть, раздать подзатыльники по назначению, носом к носу порычать друг на друга с Кифером (я ему еще устрою за разговорчики в строю, я ему еще напомню, кто у нас капитан, я ему… да-да!), комкая в кулаках вороты рубах потрескивающие, да разойтись, так и не доказав друг другу ничего из доказываемого.
И что-то я растерялся. Четкой цели передо мной не стояло, рассвет был еще впереди, единственное развлечение ломанулось через кусты в неизвестном направлении, оставив меня с носом (ощупал осторожно пострадавшую конечность… вот паразитка…), короче говоря, мы пришли к тому, что дело было вечером, делать было нечего. А посему я с мечтательным видом развалился на траве, сунув длинный колосок в рот сладким концом, и попытался прикрыть глаза.
- Ты что, не пойдешь ее искать? – два вонючих сапога по обе стороны от моей головы.
Я скривился. Видимо, пока я сам лично каждому ноги не вымою, да не оботру шевелюрой своей шикарной, о том, что такое гигиена они будут знать лишь понаслышке. Кажется, я не удивляюсь, почему от нас рыжие крали бегут сломя голову. Если бы от нее несло также, как от портянок Кифера, ядом прожигающих даже грубо выделанные сапоги, то она могла бы избежать порки. Что не говорит о том, что я отказался бы выкупать ее в местном болоте. Спинку потереть ряской, в горсть набранной, жижу в волосы втереть и выполаскивать потом долго и тщательно. Пока булькать перестанет.
- Неа… - сока в травинке оказалось видимо-невидимо. – А зачем?
- Ну как… - смутить Кифера не могли даже разудалые выступления в одном борделе, куда мы по ошибке вкатились в состоянии крайней любви к миру и всему сущему. Быстренько смекнули, что сущее с трясущимися причиндалами в спазме танца на столах, не настолько котируется в системе наших ценностей и убыли через окно. Поэтому сейчас моя бровь весьма обоснованно поползла вверх, и я оторвался от высасывания травяного сока из давно почившей травинки, уткнувшись взглядом в… эээ… дырку на штанах моего помощника. На самом интересном месте.
- Кифер. Имей совесть. Шаг назад или я за себя не ручаюсь.
- Не соскакивай с темы, капитан, - не дрогнул вымуштрованный мальчишка. – Женщина. Ночью. В лесу. Одна. Почти голая.
- Когда кругом бродят злые и голодные пираты…
- Не передергивай!
- Слушай, ты…
- Сам слушай! Завтра ее обглодают, а мы из остатков супчик сварим. На косточках.
Как интересно слышать, как дребезжит рычание внутри тебя, когда ты бьешься затылком о землю. Глухо стукнулось раздражение, чуть полыхнула ярость, немного присыпало недовольством и можно поджигать.
- Фитц… - зову я голосом вчерашнего повешенного.
А в ответ тишина.
- Фитц?... – переглядываюсь я с прорехой на штанах помощника. – Твою мать… Фитц!
Когда я вскакиваю, все вскакивают следом. Вашу б реакцию, да вовремя, может и обошлось бы. Я их расчленил четырьмястами способов за секунды, которые ушли на подсчет. Плечи мои опустились. Видят Боги, я не хотел. Я все еще не хочу. Кифер дергает меня за рукав и отступает, когда я поворачиваю к нему лицо. Кифер. Отступает… Нужно поработать над контролем. Хотя… все равно на роду мне траву жрать написано. Дребезжит рычание? Хрена с два. Визжит на частоте, недоступной человеческому уху.

***
Мягко ступает. Не хрустнет веточка, не зашелестит прошлогодняя листва, не прыснет из-под лап зверье мелкое. Не стоит шерсть на холке дыбом. Серебристой искрой мелькнет средь кустов и погаснет. Огоньками зажжется в ночи и исчезнет. Перекатываются лопатки, бредет по лесу, добра не ищет, худого не мыслит – чистое сознание, тяжбами человеческими незамутненное, алчностью людской не выпачканное, гнилостным ветром из души не тянущим. Кого ищет – не ведает. Ведает. Ведает. По следу идет. Медленно, да что с того, всяко отыщет. Зрачки расширены, как бывает горят глаза у Человека после посиделок у сладкого с металлическими птицами. Мягко ступает, перебирает лапами, дышит глубоко, мерно. Клок шерсти оставит на колючих кустах – даже не рыкнет.
Прохладным носом ткнется в щеку, уловив дыхание. Шумно выдохнет в бесчувственное тело, оглянется. Идут ли? В сонме разнообразных ощущений потеряет мысль, боднет лбом еще раз грузное тело, листвой припорошенное, интерес потеряет, уловив облегчение где-то на подкорке. Да мелькнет дальше. В путанице следов не остановится. Туда ходила или оттуда пришла – зверю разбирать не свойственно. Что первым в ноздри шибануло, то и верное. Не петляет самка, следы не путает. Видимо, погони не заслышав, срезать решила. Внутри от промедлений незначительных беснуется Человек. Зверь уши прижмет, фыркнет протяжно, да забудет о нетерпении, в одну на двоих кровь выплеснутом. Качнется, боком к стволу привалится, прислушается. Вот ты где. Ступаешь громко.
На поляну выйдет сзади, спину белую не тронув. Заворчит тихонько, приветственно. Ату ее, ату! – придавит, придушит в горле. С ленцой потянется, двинется бесшумно, огибая самку, на которой Человеческий запах теплится. Не перепутаешь. Там поодаль рубашка на земле осталась, ею-то и пахнет. Стукнет лапой перед замершей, да не приблизится. Сама пойдешь или хребет надкусывать придется? Мне-то все равно зачем, Человек хочет.

Я буду долго гнать. За неимением велосипеда.

Я бы выбрал Семерку жезлов. Потому что в масть. А попасть в масть иногда бывает крайне жизнеутверждающе. Вот прям как сейчас в глухой чащобе лесного массива, который давно нуждается в том, чтобы его вырубили, выкорчевали с корнями, подняли все, что однажды было похоронено, засеяли землю новыми всходами, перекроили мир, который успел позабыть, как оно бывает. Как стонут под топорами вековые стволы, как ветви ломают друг друга. Но суд вершат Старшие арканы, а я всего лишь пешка в игре судеб. Ну ладно, конь. Два поля по вертикали, одно по горизонтали. А кому сейчас легко? Пузырьки на воде.
Я бы выбрал Двойку пентаклей. Потому что в лоб. А бег по граблям всегда был моим любимым видом досуга. Это если не считать праздных шатаний по разным заведениям сомнительного времяпрепровождения, но прошу тех, у кого возникают хоть какие-то сомнения, воздержаться от посещений мест не столь возвышенных и утонченных, и осуждения вашего покорного слуги в том числе. У меня неадекватная реакция на попытки меня осудить. Потому что они имеют обыкновение заканчиваться горячим желанием страждущих засунуть мою голову в петлю, а голова моя, как вы можете догадаться, столь истового желания не испытывает и крайне предосудительно относится к негуманному отношению к братьям вашим меньшим и их шейным позвонкам. К тому же это просто-напросто некрасиво. Я все-таки предпочитаю хоть какое-то подобие искусства. Пузырьки на воде.
Я бы выбрал Пажа мечей. Потому что причинным местом чую – он не замедлит явиться. У нас так всегда – я начинаю партию и вызываю весь огонь на себя, стоически не дрогнув под ударами судьбы, а он является на белом коне (хорошо, если в портках) в сияющих доспехах и вершит быстрый и справедливый суд надо мной, я уползаю в угол размышлять о своем нехорошем поведении, а он даже не пытается обелить меня разумными доводами и причинами моих поступков. Потому что зачастую случается так, что ни доводов, ни причин, ни предпосылок к моему несколько истеричному восприятию мира не находится. Это страшная тайна и поведать ее я могу только находясь на самом краю жизни и заглядывая с него в Бездну, приветливо размахивающую демоновыми шкурами. Иными словами, если я перебрал. Учитывая совершеннейшую кристальную трезвость на протяжении нескольких дней, я не в праве раскрывать все секреты, потому умолкаю. Пузырьки на воде.
Я бы выбрал Девятку кубков. Потому что именно столько мне хотелось бы сейчас осушить одним глотком, чтобы залить хотя бы на мгновение ту полыхающую внутри меня ярость, которая грозит испепелить эту посадку с белыми грибами на корню. Я видел много разных баб, красивых и не так чтобы, но почему-то история всегда заканчивается одинаково – меня тянет их убить. Исключительно в воспитательных целях. Или по меньшей мере выпороть так, чтобы сидеть не могли с неделю с лишним. Но поскольку порка прошла успешно, а результатов не возымела, бороться с желанием вытащить и утопить своими руками становилось невыносимо. И вот тут судьба приходит ей на помощь. Несется, буквально, сломя голову, юбками своими загораживая безвинно обижаемую дщерь. Мне не с руки ее вытащить. И также не с руки утопить. Наблюдается полное отсутствие конечностей, именуемых руками. А я за последние минут десять так жалел о том, что их нет. Так невыносимо хотелось хлопнуть себя ладонью по лицу, что даже Зверь присел на задние лапы от изумления, когда она руками махать принялась. Никак болезная?
Шут я. Не иначе. Шутом родился, шутом помру. Нет иных путей-дорожек, изрисованных на рубище простой и незначительной моей жизни. Не подобрать мне красок разных, кроме багрянца рассвета на парусах отпечатанного, сини бескрайней, что голову мою бестолковую пенным взморьем вымочит, зелени буйной, непроходимой, да пары желтых огоньков – лютиков на холмах безымянных. Кто я, чтобы судьбу чью-то вершить? Кто я, чтобы жизнь, которой не дорожит ни грамма, из когтей цепких выцарапывать? Не по шуту ноша неподъемная, не по плечу мне решения за других принимать. Разошлись круги на водице болотистой, тиной пропахшей, грязью прогнившей. Разошлись, как и не было. Зверь над краем стоял, уши прижав, с лапы на лапу переминался, да что он сделает? Дуреха же. Мала наука оказалась, зря жалел сойку взбалмошную, надо было так отходить по заднице белой, чтобы трое суток подняться не могла. А как поднялась, повторить науку.
Треск в кустах меня взвыть заставляет. Я же так совсем перестану лапами мох мять, мне руки мои нужны будут в постоянном доступе. Падать в них мордой небритой с завидной периодичностью. А как иначе жить прикажете?! Явился. Мрачно заключаю я, невозмутимо разглядывая мечущегося по берегу Кифера. Давай еще ты следом булькни, для полной гармонии и единения с природой. Я так и быть ваши пятки отмокшие на поверхность всплывшие осокой перевяжу, чтобы рядышком колыхались. Додумать не успел, как он взял и булькнул. Честное пиратское. С этим сердцем горящим только в карательные (читай – спасательные) экспедиции записываться. Сил моих больше нет. Пузыри на воде пенятся. Этот достанет. Может даже ребра не переломает с психу, откачивая несостоявшуюся утопленницу. Зверь утомленно свернулся на траве, положив голову на лапы, и прикрыл глаза.
Сложно вам жить.
И возразить-то нечем.

Маргарита, честное пиратское слово, как только в гавани пришвартуется "Танцующая Молли", так прогулка вам обеспечена! И высота, и свобода, и птички, и полет - все будет. Хорошо, что вы мне напомнили. Я тоже скучаю по ее капитанскому мостику. Я вам записку пришлю с указанием места встречи и обещаю ждать с цветами и очень волноваться )

Леди Лесандра, какая приятная встреча и еще более приятная неожиданность. Так значит, я буду в белом к тому моменту, когда параллельные прямые пересекутся. Есть еще какие-то особенные пожелания? Носки в полосочку? Бескозырка с лентами? Купола на груди? Подтяжки с широкими лямками? А мне вам свой список требований нижайших просьб выслать в письменном виде или я вам так расскажу... на ушко?

Ведя. Попрошу убрать лапы! А то неровен час я ослепну от света, который ты несешь в массы ))

Миледи, вы полагаете, что до куполов мы все-таки добрались бы? ) Встреча обещает быть все занимательнее и занимательнее.
Желание дамы - закон. Будет черная повязка. Возможно даже на глазу.

Многоуважаемый и обожаемый лорд Севера! Друже, я очень не хочу тебя расстраивать, все понимаю - Челентано это все-таки высший сорт, чемпионский разряд, но это не про нас с тобой.


И тапочков не надо. Мы люди маленькие, тапками не избалованные. Оставь себе, пригодятся ))

Изучил я, значит, всех, в ком живет Челентано и так мне стало его жалко... Спекулируют на его честном имени бессовестно. Хотя да, какая совесть у Лордов Севера.

Миледи, я обращаюсь к вам с личной просьбой. Вышейте мне персональные белые тапки. Не люблю донашивать за голубями. К тому же к моим обтягивающим брюкам аля Митхунчик нужны не лапти лорда Севера, а филигранной работы шерстяные тапульки с меховой завлекалочкой сверху.

Маргарита, вы же знаете, что я, как та истина, всегда где-то рядом. Особенно когда вы улыбаетесь!

Миледи, я нахожусь в священном ужасе от того, как сложно вам живется. Бросайте все, идемте в пиратки, я могу познакомить вас с нужными людьми, замолвить словечко.

- Держи же меня за шкирку, живущий во мне мальчишка... - нудил Кифер вот уже третьи сутки, противно бряцая струнами. Конечно, почему бы и нет. Ведь некому устроить нагоняй за тысячу лет не выдраенные палубы, провисшие паруса, некогда бывшие алыми, а теперь приобретшие вид траурного одеяния северных птиц с яркими грудками, искурпавшихся в талом бесснежии селевого потока. Дел всегда было невпроворот, но старший помощник Сольвейга П. Первого не считал нужным пригреть на груди почти осиротевшую девочку, приласкать, пожалеть, слезы горькие утереть, косы карминные заплести, перехватив кожаным ремешком рвущиеся к вольному ветру паруса. В буйную голову вышеупомянутого смертника не совались мысли о каре небесной и легендарных казнях давно умерших сказаний. Буйная голова вновь отвернулась от поставленной рядом кружки рома, с тяжким скрежетом прикрыла воспаленные веки и еле слышно скользнула вздохом по растрескавшимся губам...
- Милостивая Гайя! Всего лишь пара клещей в яйцах, а ты уже готов отдать триста тридцать три свои продажные душонки практически безвозмездно, да вот беда - на хрен они кому сдались! - веки умирающего благодарно дрогнули, когда бессовестно истязаемый инструмент жалобно крякнул, отброшенный в угол.
- Девочка моя... - еле слышно прошелестел детина, чьи колени свешивались с полатей, не рассчитанных на столь упитанных трупов.
- Не выдержала она этого позора и удалилась на покой! - рявкнул старший помощник, пнув стоявшую рядом бочку. Из-под сдвинувшейся крышки густо потянуло брагой. Полутруп порозовел в щеках.
- Пить... - по-прежнему полузвуком раздалось с полатей.
- Я его сейчас напою, - легла на плечо Киферу морщинистая рука, покрытая пигментными пятнами.
Тот в очередной раз с восхищением воззрился на хрупкую старушонку, бойко взобравшуюся на печь, втянувшую следом ведро, да ничтоже сумняшеся окатившую охамевшего капитана студеной родниковой водой. Ноги в коленках дрогнули, стукнув этими самыми коленками о потолок и разразившись нечленораздельными крамольными речами.
- Сними с него портки, я посмотрю, - скомандовала Рафина.
Кифер давно не видел, чтобы кто-то с такой скоростью скатывался с полатей, по-кошачьему упав на лапы, что не спасло спину от брошенного следом патиссона. Стыдливо прикрыв хозяйство обеими ладошками, его горе-капитан попятился в сторону выхода.
- Я ведь тебе сразу говорил - дай посмотрю, - обреченно вздохнул помощник. - А ты что заладил? Насосутся и сами отпадут. Нечего было по кустам шаркать с голыми причиндалами.
- Уж кто бы говорил. Мне твое геройство до... - капитан покосился на печь, - одного места. Хватило глубоководных ныряний. По одному подвигу за день, Кифер, а то ты своим сиянием будешь выдавать месторасположение засад.
- Сынок, - Рафина слезала с печки, внушая трепет обоим. - Не слушай его, сыграй мне еще, сыночек.
Кифер элегантно раскланялся и потянулся за гитарой, попутно поплотнее прикрыв крышку на бочке с брагой.

Я не мог больше этого выносить. Мы сыты водой из трюма и байками о погоде, - дернул струны Кифер и обе пары моих челюстей зашлись в нестерпимом стоне. Боги, ни в коем случае не давайте мне сил, убью ведь. Шумно выхлебав остатки воды из второго ведра, я демонстративно захромал к колодцу. Может, подорожник приложить? Или лист лопуха? Что ж так зудит-то...
Кифер вышел их дома, вжав голову в плечи из-за низкого проема.
- Капитан, Рафина говорит, что постоялый двор в паре часов езды. А там как раз какая-то знахарка уже неделю с места не двигается. Вся деревня к ней ездит, может, и мы?...
Вряд ли раньше мир видел более скорбный взгляд, но либо я сам оторву себе яйца, либо это сделает знахарка. Будем надеяться, что она хотя бы симпатичная. Ладно, просто молоденькая. Да твою ж... Боги, спасибо уже за то, что баба. А то как представлю ручонки Кифера на... так сразу тянет первоначально дать обеты.

Если я думал, что испытал наивысшее наслаждение, опирающееся на облегчение в наиболее трепетной части моего тела (в любом обличии), освобожденной чуткими нежными ручками слегка усатой знахарки, то спустя еще пару часов и сбившись со счета в праздничных кружках хмельного пенного, я понял, что никогда еще так не ошибался. Никогда. На заднем дворе величественно возвышался слегка покосившийся деревянный макинтош. Узковатый в плечах, низковатый в темечке, сучковатый в ляжках. Пока я гнездился, размышляя, каким образом вообще мне сейчас пописать, обостренный слух уловил бряцанье оружия и незнакомые голоса, явно превышающие нас числом. Сидя на удобно сколоченной скамеечке с вырезанным посередине кругом, я задумчиво комкал в руках портки и размышлял, как мне выдернуть оттуда Кифера, чтобы не отягощать хозяев лишними проводами и скромно удалиться через неприметную калитку прямо за моим пристанищем. Счастье... счастье есть...
- Держи же меня за шкирку, не дай мне сорваться вниз, - послышалось из открытых дверей таверны.
А счастье было так возможно...

Батюшки! Опоздал!
И поздно уже кричать "Стойте! Без меня не начинайте!" Но! Пираты не сдаются, они переезжают на ПМЖ на государственное обеспечение и трехразовое питание в одноместных номерах с встроенным гальюном за счет налоговой системы. О чем я? А! О себе же, да.

Постоялый двор "Не дождетесь!"



Единственная женщина, знакомство с которой я мог бы назвать светлыми и чистыми отношениями, находилась сейчас в Столице и не имела физической возможности прижать к груди мою буйную, непутевую голову. Я отвечал ей полной взаимностью. Разве можно не любить блаженных, доверчиво ждущих тебя из года в год и героически прикрывающих своим телом от всевидящего ока прижимистых и сварливых хозяек домов терпимости, так и норовящих опустошить твои и без того пустые карманы, впаяв совершенно вопиющие эфемерные долги и проценты за предыдущие расходы. Как хорошо, что наши чувства с Душечкой были выше презренных ценностей и зачастую ускользали от взгляда этой излишне хозяйственной дамы с, как ни крути, но весьма интересными формами. Я всерьез подозревал неминуемую кастрацию, если только мой взгляд задержится подольше на воинственно обнаженном декольте, потому предпочитал разглядывать прелести этой ведьмы исключительно из-под кровати. Лучше бы следила за санитарией, а не кошельками честных работяг! Если еще пару месяцев здесь не будут убираться, то придется изобретать средства индивидуальной защиты. И все же именно мысли о ней сейчас согревали меня, заставляя поверить, что глаза, обозревающие отличительные признаки Гильдии, и нюх, сморщившийся от амбре их потертых о седла порток, вводят меня в заблуждение и через неделю-другую я упаду в гостеприимно распахнутые объятия и мой сон не потревожат трое суток и даже Киферу будет воспрещен вход в обитель моего отдыха, что доводит его до белого каления. Но ругаться с Душечкой будет или круглый идиот, или самоубийца. Поскольку из своей команды я еще никого не довел до сведения счетов с жизнью, а идиотов я не набираю по причине любви к этой самой жизни и жутчайшей аллергии на рею, где меня с удовольствием вздернут без суда и следствия доброжелатели, комната Душечки в столичном борделе была моим личным местом силы. Эта неимоверная женщина держала оборону даже перед лицом своей внушающей ужас хозяйки, за что я платил ей исключительной верностью в радиусе десяти верст от Столицы и клятвенными заверениями купить дом и пустить корни. Боги, эта женщина дана мне во спасение. В следующей жизни.
А в этой не факт, что мы еще хоть раз свидимся. Пересчитав поголовье нагрянувших из ниоткуда воинов Севера, я задумчиво поскреб затылок. Когда вот так фатально не везет, нужно радикально с этим бороться. Из своих здесь ваш покорный слуга и Кифер. Усатая знахарка не в счет, у нее свои интересы, но можно рискнуть попросить ее подсыпать что-нибудь забористое в кубки этих вояк. А вдруг? Привычка надеяться только на свои силы едва не стала роковой ошибкой. Я подавился возмущением, наблюдая, как девица со свободно гуляющей под блузой грудью сначала забралась Киферу на колени, а затем потянула его в сторону лестницы на второй этаж. Емко и кратко охарактеризовав ситуацию, как патовую, вложив в саму характеристику всю силу моего разочарования, я отправился в сенной сарай, излишне тщательно взбивая заскирдованное сено в подобие уютной постели и проворочавшись там с полчаса, решил, что просто не могу позволить себе быть таким великодушным. Запах девчонки весьма смутно припоминался, но память такая штука - стоит чему-то знакомому добраться до нервных окончаний, как она услужливо подсовывает именно тот образ, который ты мученически ищешь в голове пару месяцев подряд.
Именно поэтому я стою на карнизе второго этажа, вцепившись пальцами ног в узкую деревяшку и прислушиваюсь к движениям в комнате, из которой так явственно пахнуло девичьим духом и немытым мужским телом. Идиот! Прежде чем лезть бабе под юбку, надо сполоснуть яйца! Он меня постоянно позорит. Может пришла пора сменить старшего помощника? А я все слишком трепетно отношусь к давности нашего знакомства и почти близкому родству, когда сотню раз смешанная на палубе кровь стала одной на двоих? Сентиментальность меня погубит. Перевалившись через подоконник и бесшумно присев на корточки, одним взглядом оцениваю обстановку. У порога что-то валяется и смердит. На кровати ровно дышат. Порог в приоритете. Мда... А раньше я за ним не замечал склонности к присутствию зрителей. Сонная артерия привычно отзывается простоем в толчке крови, и я отправляюсь к койке, где уже практически не надеюсь найти своего помощника, но хоть спросить у дамы, куда она его запихнула, я имею право? Еще какое!
- Я, право, дико извиняюсь, - шепотом начинаю я после некоторой заминки, когда совесть боролась с бессовестностью, призывая не будить спящую мирным сном женщину, явно измотанную долгой дорогой, судя по тому, что она даже не шелохнулась за все время моего присутствия. - Но не могли бы вы просветить меня о месте нахождения вашего недавнего спутника?
Реакции ноль. Смирившись с неизбежностью и тяжко вздохнув, я осторожно трясу за плечо разоспавшуюся крошку. Кифер, мать твою за ногу, ну ты у меня попляшешь, гаденыш, дай я до тебя доберусь только. Разжалую в коки. Лучше удавлюсь от твоей стряпни, но курс дисциплинарной подготовки ты у меня пройдешь заново.

Первое. Голубиная почта не работает. Письма не доходят, живу в изоляции, позабыт, позаброшен.
Нет, это второе.

Первое! Маргарита, выходите за меня замуж. Я осознаю, что предлагаю вам связать жизнь с нелюбимым почти человеком, но обещаю (можете внести этот пункт в брачный договор) заслужить уважение примерным поведением и исключительной заботой. А то в последнее время женщины со мной совсем нелюбезны и забывают о том, что они женщины, я теряю надежду остаться настоящим мужчиной до конца своих дней.

И последнее. Миледи, я искренне надеюсь, что вам говорили, что бывает, когда дергаешь тигра за усы. И вы осознаете последствия своих поступков. Мое дело просто предупредить и сообщить, что если будете падать, падайте без страха. Я поймаю.

Кто говорил про корабль?! Это коллективная собственность! Вам достанется голый и непредсказуемый полулюд со склонностью к внезапному насилию, а мне девочка, ничего не знающая о коварстве и двуличии окружающего мира, которой всего-то и нужно просто ждать, когда я вернусь домой. Вы будете меня ждать? Если ваш ответ не изменился, то вы знаете, где меня найти.
Ма шери, Маргарита, мне всерьез кажется, что та голубка улетела осваивать новые галактики, не говоря уже о земном шаре. Какую популяцию еще мне ощипать, чтобы узнать как вы пахнете?

Миледи, мне не нужны никакие обещания. Я честно предупредил о своих намерениях. Очистил совесть!

Я решительно отказываюсь от решительных действий без десятистраничного объяснения в любви! И не говорите, Маргарита, что вам жаль гербовую бумагу Безликих. Я жду вас. В серебряных туфельках с маленькой черной собачкой и картой маршрута по дороге из желтого кирпича. Вы щелкнете каблуками и мы унесемся в волшебную страну.
И разве я вас не предупреждал? В нашем очень скромном семейном домике обязательно должны быть предусмотрены спальни для моих коммунистических единомышленников. При свете лучины мы будем вершить судьбы мира и строить наполеоновские планы. Конечно же они закончатся полным провалом и нас сошлют в Сибирь на Стену в геолого-разведывательную экспедицию. Но ваш ответ утвердительный, так что я не отчаиваюсь и примериваю серебряные туфельки ))

Я вот сейчас не понял, Маргарита, вы что-то имеете против первых секретарей? Это вы зря... зря. Первые секретари они такие. Сегодня коммунизм и коммуналка, а завтра дача в Абхазии в Амире и в живописной части Царя Островов. Погодите наводить порядки, дайте священному делу социализма развернуться в полную мощь. Будут вам и армады, и гонка вооружений, и первое в мире ядерное оружие. И даже ядерный грибок и тот будет! В качестве свадебного подарка )
За почту портала ручаться не могу. Общность всех почт в мире в том, что их можно только понять и простить.

Если долго мучиться, что-нибудь получится.
Или второй вариант - если нельзя, но очень хочется, то можно.
Выбирайте.

Я вздохнул. Да, вот просто взял и вздохнул. Не к месту и не совсем вовремя вспоминается Зоркий Сэм с Отверженных, чья катаракта проросла на слизистую ребристыми волнами, увековечив море в незрячих глазах. Он всегда говорил, когда стайка взъерошенных щенков утихала у его ног, грея долговязые и остроколенные лапы у костра, затаив дыхание в ожидании очередной истории. Стоит отдать должное - сказочник Сэм был еще тот. Среди негласного пиратского братства живы легенды о том, как некогда еще зрячий лучший канонир всех времен и народов уболтал тружеников, закрепляющих веревку на предназначенной ему виселице (корявый сук эбенового дерева, едва не отсохший от счастья оказанной ему чести), войти в ряды ловцов удачи. Когда его спрашивали, чем именно он воздействовал на слушателей, Сэм скромно тупил ребристые выцветшие глаза и тихо замечал, что все слова придумали еще до него, он просто не боится ими пользоваться. Особенно холодными ночами я все еще явственно ощущал жар костра, изредка лизавшего жадным языком мои загрубевшие подошвы. Когда-то мне казалось, что все в мире имеет свою цену и свое место. Кроме баб. Эту истину Сэм вбивал в горячие, шальные головы недомужей, готовых в миг сорваться вершить подвиги и то и дело юркавших под первую попавшуюся юбку, особенно тщательно. Потому что бабы - это злое зло. И вовсе не в том их вина, что потянув носом горячий терпкий запах, мозги у мужиков отключаются напрочь. А потому, - Бездна, прими мои нижайшие извинения, угораздило тебя быть женского рода - что когда природа раздавала логику и способность к анализу, они стояли в очереди за лентами.
С кулака капало. И пахло калёно. А меня до того пробрало на лирику и философию, что Сэм мог мной гордиться. Правда, он бы сказал, что лучше меня пристрелить, чтоб не мучился больше, но это уже совсем другая история. Со счастливым концом, в котором ни одна странная бабонька не хрипит под пальцами. У меня зудело подмышками - так хотелось обсудить сложившуюся ситуацию. Вот скажи мне, болезная, кто ж тебя научил на перевертышей с ножами кидаться? Ведь ребенку же ясно, как то, что день белый, а ночь темна, что реакции хвостатого народца всяко побыстрее человечьих будут. И так сложилось, что жизнь моя в последние пару недель не изобиловала приятными сюрпризами, а потому нет у меня никакого желания строить из себя гуттаперчевого циркача из захудалого заезжего театра. И лишь потому шея твоя не кривится, а губы не синеют, что эти самые реакции от инстинктивного "убить" успели перемолоться в долбаное любопытство. Ну не виновата она, видят боги, что очередь за сурьмой поболе была.
- Зашибу, - мирно сообщаю вошкающейся барышне, заставляя снова сглатывать кровь с моей ладони, которой зажимаю ей рот со стиснутыми зубами.
Какого ляда мне приспичило перехватить лезвие, сухожилия свидетели, я объяснить не смогу. Юркнуло змейкой серебристой, а я заигрался. Настроение такое. Игривое. Повезло ей.
- Дуреха ты, - веду я светскую беседу, пеленая ее в ее же тряпки. А это крайне неудобно делать одной рукой, которой то и дело приходится прижимать ее обратно к кровати. - Надо было бы, я бы тебя во сне зарезал. Думать надо хоть иногда, это полезно для здоровья.
Вот с бабами мне фатально не везет. Есть одна, да и ту имеют все, у кого есть три шекеля в потайном кармане и энтузиазм на платную, но чистую и большую любовь. Благо, у нас с ней исключительно безвозмездные отношения. Но что-то я слишком часто вспоминать ее начал, не к добру. Я пока морально не готов к встрече с ее мадам. А все почему? А все потому, что с бабами мне фатально не везет! Я уж не знаю, кто там раскладывал судьбу мою и озорничал сильно, да вот оказия - не встречается мне на пути славная, тихая девушка, готовая день за днем глядеть на горизонт в ожидании моего возвращения к родному дому. Тишины хочется. Покоя. Голову на грудь положить и чтобы пальцами по кудрям и "Тшшшш..." тихонечко. Куда там... То ежами швыряются, да за святое зубами цапают, то в рабы милостиво приглашают, что отказаться даже и неприлично, то с ножами, за идиота меня придерживая, кидаются. Грешен, я уже перестаю осуждать мужеложство! Да по совместительству еще и баб не бью, хотя готов пересмотреть свои устои. Так хоть какую-никакую науку, а вобьешь в голову, а иначе вообще пиши-пропало.
- Ну, ты полежи, полежи. Рассвет еще не скоро, успеешь выспаться, - нудновато тяну, заталкивая в рот окровавленную тряпицу. Еще не хватало, чтобы она визг подняла на весь этот забытый богами постоялый двор (читай - скотный), а так очухается этот ее прихвостень пороговый, да отвяжет куклу. Ишь, глазами сверкает как. Спасибо скажи, дорогуша, что легко отделалась. Староват я, сентиментален, как последняя портовая бл... это... сердце, говорю, слабое. Годков пять назад не удержался бы.
- Бывай, краля. Доведется встретиться, ты за нож-то сразу не хватайся. Не приведи дурная голова, себе же под ребра и загонишь. А я не маг, врачевать не умею, - по-отечески целую в лоб на прощание.
Ох, суровые пошли времена. Ох, злые задули ветра. Ох, что-то зреет, коренится в темных углах, раз уж вот так оно все.