Карта ролевой игры "Забытый мир"

Фух. Насилу перечитала. Столица в запое. Никак не определюсь, хочу ли я в запой.
Перекличка! Мазохисты тут, смущенные с расцелованными руками тоже были, чрезвычайно образованные конюхи, папеньки, маменьки, королевишна с топором и т.д. - все, можно не переживать, все в порядке, все по прежнему. Мир на своих местах, раз Амана бьют.


Вот это кстати чуть не сподвигло вызвать вас на дуэль.
Но поскольку далее следовала провокационная цитата о любовниках... я воздержалась.

Величество, вы мной гордитесь? И моим воздержанием?


Это просто чудеса зрительного восприятия. Но мне тут же вспомнилась корпорация Амбрелла. Resident Evil. Я по-новому взглянула на Правителя. С легким трепетом.


Я бы не надеялась, если честно. В моем случае бракосочетание насильное, что исключает торги. В случае королевишны - я вчера уже говорила, что мне нужно найти ей достойного человека. Человеку при этом необязательно знать, что его нашли. Потом сюрприз будет.
И как не стыдно наживаться на друзьях!

Величество, когда я гостила во Дворце, вас там не было! А у меня был шикарный повод уйти в запой! Но я уже подумала о том, что в следующее свое посещение ЦО, обязательно назначу вам встречу. Хочу. Вы только не пропадайте.
Невозможно сопротивляться вашему радушию. Я так не очень умею, но будьте уверены, что покружиться, взявшись за руки - всегда за. Просто... спасибо. Честно.


Господибогивымои... Как?! Как вы пришли к такому умозаключению?! Я просто пытаюсь склеить папье-маше мира, в котором у весельчаков есть двойное дно и они не по наслышке знают, где находится Ястребиный источник.


Вы сознательно допускаете двусмысленность этого заявления?
И тем не менее... тем не менее я тоже рада вас видеть.


Мне? Конечно, нет. Ничего себе! Жалеть человека, женившегося на королевишне?! Да вы шутить изволите, сударь.
И я как раз потому чистосердечно предупреждаю, чтобы закрывали окна на ночь в спальне. Выкраду вместе со спальней. Если придется )
И нет. Это не садо-мазо-клуб. У нас все исключительно приятно ) (в смысле все хуже, все намного хуже...)


(пририсовывает к рекламному плакату "Сниму венец безбрачия, откачаю почивших, верну с того света слабаков, решивших избежать купания голышом и токсикоза"... жалко, что кровь закончилась. Углем готично выходит...)

Нет и нет. Я далеко от маскарада - раз, и у меня чрезвычайно дивная компания - это два.
Но в наших силах устроить продолжение банкета при встрече )


На фабрике кукол мадам Буревестник ) Кормят таранькой.


Никогда! Никому! Не сознавайтесь! В таком! Пока не попросят произнести сиреневенькая глазовыколупывательница! И тогда все равно стойте на своем - трезва, как стеклышко ) Дикция плохо поставлена ))


Себастьян, я вам по секрету признаюсь, временами мне кажется, что боги были сильно навеселе, когда в мои корни зарывали и цыган, и кубинских команданте, и испанских конкистадоров, и карибских флибустьеров. Простите, если кто-то из них особенно сильно выпирает, вообще я очень милая и добрая )


Проклятье... я леплю вам комплимент за комплиментом, а вы?

Я тут подумала... и поняла, что мне пора. От греха подальше. Потому что углубившийся когнитивный диссонанс грозит вылиться в расстройство моей и без того шаткой психики. А это чревато для ближнего. А мне его жалко, он очень хороший.
Величество, помилуйте... ну соблазнять?! Это мы не проходили. Вы меня с кем-то путаете.

Хенрик, (с опаской) а почему мы вдруг заговорили о разделяющих нас километрах китов? Я просто где-то пребывала в таком восхищении, что упустила поворот в беседе.

Себастьян, гейши? Боги... Они же лишены авантюризма! Давайте лучше пропишем в мою ДНК Лукрецию Борджиа! И авантюристка, и недалеко ушла от этих... как их... гейш, вот.

(вышла на улицу, посмотрела, не прибил ли кто красный фонарь к пологу актерской палатки или дощечку с говорящей надписью к фургону... не обнаружила... задумалась...)
Величество, на мой взгляд, если взгляд вас действительно интересует, он предлагает отыграть эпизодичку. Но если вы захотите, то давайте я сбегаю за серпом и мы таки припрем его к стенке. А потом скажем, что так и было! И вообще не мы. Я на Грехе, с меня подозрения автоматом снимут.


Я думаю, что моя звездная роль - Елизавета Батори. Графиня ) Подойдет? )


Не любите дрожащих женщин?

Безымянный, не троньте моего мальчика! Я вас найду. И отгрызу вам уши!
Вот так стоит только отвернуться...

Не надо. Вы чудесны в вашей роли. Бросьте крамольные мысли. И будьте стихией )

Себастьян, я могу так здорово нахалтурить в чепце Вирджинии, что отобью у вас всю тягу к графиням. Право, не мне так расправляться с вашей юностью )

Хенрик, вы так сокрушаетесь, что меня вновь терзают мысли о насилии. Ну чтобы с вас подозрения точно сняли.
Дрожать люблю. От нетерпения.

Утро... день... или какое там время суток... Доброго здоровьичка, короче.


Добрый день, Хенрик. Я подумала о вас и решила, что вы действительно вымахаете, вырастете и станете особенным. И обязательно даже кого-нибудь из горящего дома вынесете на руках.
И в следующую Варфоломеевскую ночь я подумаю о том, чтобы стать слабее. И не сразу достать совсем не сокрушительный серп.

Вашество! У меня к вам предложение! Давайте оставим полетные испытания, все равно механик спалил всю контору, и рассмотрим мое заявление на должность палача. Введем новую моду в Столице - казнь серпом. И я в должностных обязанностях пропишу смотреть на вас полностью с почтением и замиранием сердца, когда кровь будет тоненькой струйкой бежать по моим пальцам вы будете выдавать мне зарплату.

Безымянный... Леди Элефтари я, без сомнения, уступаю честь обгрызть вас. Но надеюсь, что она побрезгует внутренним ухом. А я нет. Ваши ручки, сердобольный вы сир. Подальше от моей головы. Я не ем сладкого. Приберегите конфетку для кого-нибудь другого.


(вздрогнула) Величество... за что вы так со мной?

Я не могу есть из чужих рук, увы. Вот если бы Владыка Севера предложил горсточку черных ягод или шкалик спиртовой настойки - совсем другое дело. А сладостями заманивать нехорошо. Дети они же такие доверчивые. (обернулась и посмотрела на Бэзе)
Что у вас еще есть из арсенала необыкновенного? Если уж пить вино и петь стихи, то любопытно, чем меня могут поразить.

Буду. Договорились. Батори или Борджиа, а может Матой Хари на радость королевишне.

(глупо улыбается, лежа на спине на кровати под королевишной... боги, боги...)
Величество, у меня утро вообще не самая любимая часть дня ) Мне бы утро взять и отменить. Бросается в глаза, да? Сейчас-сейчас, я натру белилами свою маску. Но вы погодите, все будет. Я размышляю, как мне вас развеселить и порадовать. Можно было бы разрушить Дворец, но я не люблю повторяться. Как только найдем точку приложения, так я сразу упакую динамитные шашки и вышлю контрабандой.


А знаете... это один из вариантов нашей с вами встречи! Я тоже хочу Магистра. Лихо хочу. Нужно еще подумать над морфологическим смыслом фразы.


Как выходят из ситуации непьющие ранее дамы, которым вроде как некомильфо пасовать перед перспективой первого в жизни дебоша? Риторический вопрос.
Вы попросите забрать для меня конфеты? (прикинула сцену) Хенрик, не надо... Вы мне нравитесь целым, с неистощимым запасом литературного, от которого у меня эстетический коллапс и желание разобрать вас по винтику и посмотреть, что там внутри. Забудем об этом и после первой рюмки я вам со стола прочту что-нибудь душещипательное.


Интригуете. Толкаете упрашивать вас быть. Захотите, значит, будете.
Я люблю Дитрих. Люблю.

Сентябрьская возлюбленная, октябрьская возлюбленная, ноябрьская возлюбленная! А какие у тебя глаза в последнее воскресенье перед Рождеством, как блестят твои волосы в январе, как ты прислоняешься лбом к моему плечу в холодные ночи февраля, какая ты во время мартовских прогулок по садам, что у тебя на лице под влажным порывистым ветром в апреле, при волшебстве распускающихся каштанов в мае, при серо-голубом свечении июньских ночей, а в июле в августе?


И этот человек еще показывает мне язык... Себе же вы наливаете, вопреки замечанию о детском алкоголизме. Я требую равенства и справедливости перед лицом растления малолетних!
Между прочим, я с Аманом ходила в бордель. Тут история умолчала о том, как он отстегал меня за это крапивой, но факт налицо!

Заскочила попрощаться. Всем насыщенного Эпизода, мм... мммм... слово не подберу... короче, удачного маскарада и т.д. Спасибо за веселые выходные.

Величество, оказывается, я еще не завтракала, так что когда будете расчленять Магистра, оставьте мне печень. И сердце.

Хенрик, спасибо вам. Не берите в голову про какой-то там позор и про наше скоротечное знакомство - мало ли какими тропами пройдем в следующий раз.
Тогда и расскажу, кого люблю. Пока буду размышлять, что это за лишние детали остались, после того, как я вас собрала обратно.

Безымянный... ух, вы такой опасный, оказывается. Принимайте мою ставку. На победу леди Элефтари. Леди ) Мое почтение.

Вашество, забронируйте мне должность! Я как только, так сразу! С юристом. Чтобы на месте обсудить пункты контракта. Хочу отпуск три раза в год. И профсоюзные путевки на морэ.

Ушла. Подумала. Вернулась. Поцеловала королевишне пальцы левой руки. Спасибо.

Вашество, можно воспользоваться услугами правительственного мозгоправа? Мне нужно лечь на кушеточку и обговорить вопрос, почему после вот этого заявления

я вдруг начала метаться и искать табличку "Выход" ))) Синдром тревожного состояния! А мне еще профосмотр на должность палача проходить!

Королевишна, даже если бы я и захотела вдруг от вас отделаться, то в разрезе последних событий мне совесть не даст ) Нужно собраться тесным девичьим кружком и определить этикет поведения во время насилия (термин определен самой королевой!) )))


Это очень сложно объяснить, Ян. Добрый день, простите мою неучтивость ) Эмоции, переложенные на слова, обычно не поддаются расшифровке. Но можете мне поверить, что это было чистосердечно.

Ушла жевать подол, кончик косы и плавник тараньки и нервничать.

Эге-гей! - свистит шальной ветер, подхватывая мою новую игрушку и мою безудержную радость бытия. Я хлопаю в ладоши, растеряв все свои тревоги и заботы, если таковые у меня имелись. Разглаживается казалось бы намертво рассеченная морщинка между бровей, уходит из глаз что-то зыбкое, что зацепилось ржавым якорем за подол моего нарядного платья. Я грустила по давно отгоревшему, по когда-то забытому, по тому, что привиделось мне в полумраке дворцовых переходов, где по углам прятались всхрапывания маленьких лошадок, тревожно прядающих ушами, когда я вплетала им в гривы свои цветные ленты. Эге-гей! - снова зовет меня ветер, и я смеюсь, запрокинув голову к небу, протянув руки. Обнимаю ладонями безграничность, становлюсь частицей всего, песчинкой в океане неподвижных пустынных волн. Верчусь под ногами у Эймера, кружусь, то прижимая руки к груди, то протягивая их вслед за солнечным зайчиком, дрожащим в пронзительной вышине, то дергая и отвлекая его. Посмотри! Посмотри же, как весело! Улыбнись.
- Он летит! Летит! - восторженно шепчу я то ли самой себе, то ли светловолосому мальчишке, поделившему со мной этот день. - Выше! Выше!
Мое сердце несется вскачь за детской забавой, я готова взбежать на радугу и не навернуться оттуда, обнять весь мир, любить каждого, отдать себя за одну улыбку, раствориться сейчас и навсегда, растаять от порыва ветра, в клочья разносящего утренний туман. Эге-гей! - кричит ветер.
- Да! Да! Да! - кричу я в небо.
И я бы упала прямо сейчас, раскинула руки и в глазах моих отразились бы облака, вовлеченные в нашу игру, хороводом несущие пенные свои тела вслед за оранжевым хвостом развеселившегося змея. Только валяться на площади, попираемой ногами тысяч людей, мне как-то не то чтобы неуютно... просто эта мысль покидает меня также быстро, как пришла. Я сияю, как начищенная монета с истертым гуртом, так издавна живущая на свете, что и не различить чекань. Мое настроение - два порыва ветра, да мандариновая точка в лазури, стоило ли печалиться хоть о чем-нибудь, когда переполняющее тебя счастье потоком, сметающим все на своем пути, плещет через край. Я простила его за обжегший крапивой танец, за непреднамеренную просьбу, за то, что он бьет меня разрядами. За одну только его мальчишескую улыбку, превращающую его лицо в настоящее произведение. Я могу читать на нем все краски, все его краски, все. На миг защемит сердце и потянется рука потрепать по волосам светлую голову. И не дотянется. Нельзя. Он такой самостоятельный, такой уверенный, такой взрослый, что мне стало внезапно совестно видеть в нем сумбурный мальчуковый образ. И все же... И все же. Ты даришь мне детство.
- Знаешь, - вмешивается он с уже знакомой мне непринужденностью в мои мысли , - ему ведь хорошо там, в небе, одному. Или он не один, а с облаками, как думаешь?
Одному? Разве он один? Я задумчиво и тревожно слежу за полетом искорки солнца и думаю... Я частица всего, песчинка, кроха вчерашнего хлеба на ладони мира, но я с тобой. К цветному клочку в небе присоединяется стайка голубей, и я машу им рукой, вновь ощутив себя частью необъятного. Я тянусь туда, где едва уловимо касается моей щеки невидимое крыло и мне остается только догадываться о том, что оно сизое. Привстаю на цыпочки, стремясь оторваться от земли. И вновь оседаю пылью на площадь. Мои мысли? Тревожная улыбка тронула уголки губ. Я качаю головой, а он выворачивает карманы. Ну вот какое сердце не дрогнет, когда от солнечной макушки отражаются лучи, улыбка зажгла глаза, а вывернутые карманы еще больше делают его похожим на Томаса? И легкость, с которой доверяет мне свои сокровища, и сильное запястье, удерживающее змея, и эти блики, путающиеся в светлых волосках на руке - такой простой, такой знакомый. Сотни тысяч лет. Сколько лет этому миру? Столько он знает меня.
Эта площадь судьба и звезда мне. Не раскинув руки, так на коленях я проползу весь периметр, выхватывая из-под ног незадачливых прохожих кучу вещей, которые просто не могли поместиться в кармане. Я с сомнением оглядываюсь, пытаясь оценить глубину карманов, весьма живописно трепещущих под порывами ветра, и все равно не могу понять - как он все это туда запихнул? В двух горстях у меня чужие сокровища, я сажусь и скрещиваю ноги на амирский манер, пересыпав в подол доверенное. Скоро стемнеет и мне пора будет отправляться на спектакль. Но пока... пока блестит завораживающими меня глазами стрекоза. И я осторожно сажаю ее на палец, громко ойкнув от неожиданности. На самом кончике выступает кровь. Крупной дрожащей каплей, которая только набухает, но не спешит скатываться вниз. Я чувствую, что на моем запястье оживает темное. Густое. Тяжелое. Неподъемное. Жадное. Капля дрожит ощутимее и вот-вот сорвется вниз по пальцу. Я не хочу чувствовать вкус своей крови во рту. Панически не хочу. Так сильно, что едва сдерживаюсь. Я не буду слизывать свою кровь с пальца. Но и показывать тоже не хочу. Капля двинулась. Не раздумывая, я засовываю кончик пальца под повязку, вытирая изнаночной стороной, чтобы не выпачкать платье. Темное дрогнуло. Я вздрогнула. Вдруг услышит? Вдруг он меня услышит? В моей сумке спрятано то, что я не смогла отдать Хорхе. Оставила.
Вытащив палец, я смотрю на новую каплю, собирающуюся на нем. Мне так ужасно жаль свое новое платье и я совсем не хочу разгуливать в собственной крови. Надавливаю на ранку, поморщившись, растираю кровь подушечками пальцев.
- Я есть хочу, - звучит надо мной теперь уже знакомый голос. - Пошли, купим чего-нибудь на Площади Ночных Птиц?
- Пойдем лучше к Карло? У него самые лучшие пироги с ревенем. Ты любишь ревень? - я заглядываю доверчиво ему в глаза, сидя на площади и держа в собственном подоле его сокровища. А в руке с повязкой зажата ужалившая меня стрекоза. Мне никогда не говорили, что стрекозы жалят.
- Скажи... ты выступал в театре? И хотел бы? - почему я так надеюсь?

Спасибо... я на зрение не жалуюсь. Отсюда неплохо видно.

Один ребенок всегда услышит другого

Дин-дон
Стук-звон.
Дин-бай
Кто-то плачет
Засыпай.

Воет и скребет. Воет. Над пустыней стоит стена. Ограждает, не пускает, заслоняет. Дин-дон. Так стучит сердечком он. Тепло и надежно за стеной, снятся сны. Я ладошкой упрусь - нет ладошки. Я к стене прикоснусь - нет ладошки. Я возьму повернусь - улыбнешься. Дин-дон - постучусь. Ты проснешься. Упираюсь локтем тихо-тихо. Мама, я где-то тут, слышишь?
Утопаю в песке по колено, проваливаюсь. Мне рукой бы прикрыть глаза, чтобы солнца не так резали. Но нельзя. Нельзя. Я иду. Воет и скребет впереди. Страшно. Я услышала. Я всегда слышу, это мое проклятие нерождения, это мое увечие. Страшно холодно идти, песок манит - провались, обниму, буду ласковым. В горло набьюсь, засыплю слезы в глазах, застелю постель тебе, путница, руки-ноги твои усталые вылечу, разомну, разглажу. Лягу на тебя тяжестью неподъемной, что не двинешься. А куда тебе? Ну зачем тебе? Тихо! Слышишь?
От стены отражаются крики. Та стена мной соткана, не ходи. Не ходить? Не ходи. Дин-дон. Плачем звон. Я иду. Сяду под пологом - дальше не пустишь. Мне и не нужно, я уже пришла. К губам приложу подарок давний. Сколько ветер отмерит дыхания? Сколько получится. Дуну - громко. Не спеши, не торопись, подожди. Посиди подольше, я тебе стопы расцелую, шелками укутаю. Дуну - звонко. Почему не слушаешь, дитя неразумное, почему не слушаешь? Невесомая та стена, из песчинок, колышется. Ни ветерка в пустыне, ни дуновения, ни проблеска мысли ясного. Я ложусь на песок. Вспомню, что видела Свет нестерпимо-яркий. От стены отразится крик. Воет и скребет. Воет. Взметает над тишиной пустынной вихри барханные, рыжим стелет по следам нехоженным. И скребет. По сердцу, по крови, по душе. Я упрямая. Я по Свету иду, клубочек разматываю, он за стену юркнет, я останусь. У меня в руке ниточка, у тебя в руке?

Дин-дон
Стук-звон.
Дон-дин
Я один.

Это самое красивое и самое печальное место на свете. Здесь ничего не имеет значение и у всего есть своя цена. Здесь шорох - самый громкий из звуков. Я играю. Я сотни тысяч раз слышала эту песню, почему бы мне ее не сыграть? Закрываю глаза, песок на веки опустится - не открыть теперь. Забивается в нос, заносит меня, я сама пустыня, которая и поет эту старую песню. Дин-дон... тише, глуше. Дин-бай... Я не слушаю. Я теперь песок, соткавший стену, которая не хотела меня пропускать. Я теперь узор переменчивый, завтра и не узнаешь. На грудь ложится тяжестью. Неподъемной. Разгорается огнем, все вокруг сжимается. Хочешь за полог? - ярким отблеском. Пшшшш... - разгонит ветер песок, приоткроет ступни, кусочек подола выглянет из рыжего. Заиграю снова, почти себя не слышу. Там, за пологом держит пальцами, еле держится. Дерну ниточку - выпустит. Искрой блеснет... искоркой...
Ты испугалась, мама. Почему ты испугалась? Мне тепло и уютно, мне легко и спокойно. Только давит что-то вот здесь... Мучает. Упираюсь ладошками - нет ладошек. Ножкой в печень упрусь - нету ножки. Ты зачем так боишься, мамочка? Ты меня покачай, мамочка. Разве ты не помнишь? Я так сладко тебе думаю. Это было совсем не здесь. Дин-дон... Тихо, мамочка! Я тебе улыбнусь, разве ты не почувствуешь?
А глаза у нее... Ярые. Тонко веки дрожат, тонко руки лежат, тонко камни горят. Шевельну плечом - заструится песок, а она не шевелится. Воет и скребет уже в самой стене, из песка сотканной. Это буря на волю просится, крики чужие крадет, в себя вкладывает, пронесется по крышам покатым и сотрет все, что было, расшалившимся щенком приползет обратно на брюхе и уткнется в подол золотого песка. Что тут сделаешь?
Сто дорог у тебя ветреных, сто путей у тебя пройденных. Никогда не боялась, ни за что не отчаивалась. В жизни всему уделяется место - гладила ты голову темную. Головой этой к тебе лежу. Слушаю.
Голос тоненький. Тоньше тонкого. Упрется ладошками - больно. Больно. Не скрутиться в жгут, не обнять, не заплакать. Рук не оторвать - окаменели. Сильная? Смелая? Допустила как? Покачать бы тебя, баюкать, старый ласковый мотив в сон вложить, сдуть со лба волосок. Назвала бы тебя, имя выбрала. Вышивала бы ночами по вороту тебе слова верные.

Дин-дон.
Стук-звон.
Дин-бай
Спи, мамуля,
За-сы-пай.

Упираюсь ладошкой - вот ладошка. Пуповиной вокруг обовьюсь, стукну ножкой. Не грусти и не плачь, слышишь, мама? Я ведь сильным и смелым, как ты, стану. Мам, а знаешь... Ты спи, я лежу.
Мам?.. Я сильный, слышишь, мама? Мама, я тебя держу.