Карта ролевой игры "Забытый мир"

Доброе время суток))))

Хочу поздравить с открытием игры всех уже присутствующих и всех, кто появится позже!!!

Ведущий, с новым проектом!!!

И да благословит нас Санва в мире новых приключений

Всем привет!! Приятно познакомиться)))

Ведя, неделя - это чуть, подождать не проблема. Так что я поддерживаю решение подождать тебя, чтобы начать обживать это уникальное внутриигровое пространство ЗМ!!!

Оооооооо Спасииибо)))

Предисловие:

- Эта девочка всегда будет другой, Алим. Ты видишь? Негласно она - полукровка, и без покровительства южанки будет считаться… изгоем. Даже уважение к тебе не поможет.
- Я не хочу другой жены.
- Ты всегда имеешь на это право. Юг почитает тебя.
- Ты полагаешь, моей дочери будет сложно жить среди южан?
- Твоя дочь не поцелована солнцем, - словно оправдываясь, ответил собеседник. - Но ее будут уважать, как и любую другую южанку.
- Ты противоречишь себе, мой друг.
- Отнюдь. Она родилась под оком Санвы.
- Ее станут уважать не потому, что она расцвела под лучами южного Солнца, Отто. Она рождена свободной, и я воспитаю ее такой. Моя дочь достойна выбора, который сделает сама, намного большего, чем моя вторая земля может ей дать.
- Будь осторожен с такими речами, Галимей.
- Ты прекрасно знаешь, Отто, что я не отрекался от первого дома. И юг всегда мирился с этим. Малика стала мне женой по договору, и слава Великим Пескам, что этот брак в итоге стал благословением Солнц. Я полюбил жену, и она ответила мне взаимностью. Отто, ты свидетель: я не захотел другую, даже когда выяснилось, что судьба не осчастливит нас ребенком. И после стольких лет, если бы знал об исходе всех чудес ее зачатия, попытался бы отговорить жену.
- Она была бы против.
- Да, была бы. Малика так радовалась, когда зачала. Сомневаюсь, что посмел бы лишить ее такого.
- Ей было поздно рожать. Мы все это знали.
- Я не смог ей запретить. Я делал ее счастливой.
- Твои чуждые югу взгляды, Галимей, не пойдут на пользу девочке. Дай дочери Малики достойное будущее любой южанки.
- Она наша общая дочь. Не только Малики, но и моя. Она не целована Солнцем. Ты сам так сказал, Отто. Хотя я всей душой верю, что Санва благоволит моей девочке, я буду ее воспитывать по другим законам. В глазах Кьяры души моих предков.

Из воспоминаний Галимей Алима джазид-Малиха абу-Карима

Жар и зной раскаленных песков,
Вой ветров –
Душный яростный вздох.
Край колец,
Томный свет ярких солнц,
Что танцуют в объятьях богов.

«Освети мою жизнь, о великая Санва,
Благосклонная будь в тех делах, что грядущи,
Да коснись поцелуем, что перстом, кожи нежной,
Пусть останется след благословения богини»…
из песни «Благословение Санвы»

Появление первого (I) Солнца над песками Амира, когда Санва частично уступает свое господство в небесной выси, а жар врывается душным потоком с появлением ее соседа – это удивительное зрелище, которое затрагивает душу.
Возможно, при других обстоятельствах я бы стала искусным художником - столь влекущи и значимы для меня оттенки двух Солнц. Но судьба распорядилась иначе.
I Солнце, желто-рыжее и сияющее, более яркое по сравнению с вечной Санвой, чей свет мягче и благороднее. Лик Богини меньше, но так бывает не всегда. Она изменчива и по красоте, и по благосклонности.
Как величественна она в период благословения, когда ее око даже больше I Солнца.
Но этот день не сегодня. Сейчас она мала и чуть светла над Амиром, что делает ночи более холодными и менее солнечными.
В такие дни я чаще всего сомневаюсь в своем Свете…*
Мое лицо поцеловано Санвой лишь слегка, в ярких брызгах веснушек на переносице. Этим я сильно отличаюсь от знакомых и друзей, которые ценят меня за заслуги моего отца. Не все правда, но многие.
Быть может, я бы хотела разделить судьбу каждой южанки – замужество, материнство. Но судьба и здесь распорядилась по-другому.
Я знаю, чем я непримечательна для этих мест. Неравенством. Юг слишком не любит различий. Он их выжигает. Но буду честной – я горжусь своей индивидуальностью.
Мой отец велик. Именно он открыл мне истину мироздания и миропонимания. Он – причина и решение моей индивидуальности.
«Твое имя – Карима**. И это я так решил, ибо это правда!»
Он всегда считал, что я поцелована не только Санвой, но обоими Солнцами. Наверно потому я так люблю наблюдать их разницу.
Мой отец – гость из другого мира. Его история увлекательна и многогранна. Он был выдающимся механиком в свое время. Ходил под парусами большого летучего корабля. В какой-то момент он передал свое место, отстранился от жизни в поисках новых технологий. Потом нашел ученика и воспитал его, как механика, передавая знания и навыки. Помог найти свое место.
Он явился в Амир, как никогда не доходящие сюда песчаные ветра, со своими прогрессивными идеями и уникальными технологиями. Считал, что его долг, как механика, исчерпан для других, и теперь он хотел жить и создавать для себя. Точнее не только для себя, но именно то, что сам хотел. А хотел он претворить в жизнь давно вынашиваемую идею – технологию полета над раскаленными песками. В итоге он преподнес ее Амиру в дар, за что навечно заслужил уважение. А уважение юга – это самая великая награда. Амир дал ему дом и семью, не требуя более ничего, только желая оставить себе сей ценный приз. А отец более ни к чему не стремился, потому и принял новый мир, который в итоге дал ему самое дорогое – любимую. Папа в течение следующего пребывания на юге спроектировал новые суда для одного и трех наездников, чтобы передвигаться по самому городу. Он был счастлив заниматься любимым делом. И любить самому.
Потом мама родила меня, а сама отправилась к Санве, сопровождать ее в вечном сне. Мир отца перевернулся второй раз, и он более никогда не был прежним. О другом Алиме мне иногда рассказывал его лучший друг Фуад ибн-Фарид. Но скорее, чтобы показать мои грехи. Однако я никогда не считала себя виноватой. Ведь я для отца Карима. Этого у меня никто не отнимет.
Наверное в угоду своему происхождению я смотрела дальше всех южан вместе взятых. Отец передавал мне свои знания о механике окружающей реальности, о законах, которые юг и не знал вовсе. Он не требовал от меня идти по его стопам, потому что у Механика должен быть лишь один официальный ученик – либо сын, либо приемыш. Дочерей редко готовили на механиков, к тому же я была слишком поздним ребенком. Потому мне рассказывалось про другой мир, про бескрайние воды, и мне хотелось все это увидеть своими глазами.



Жизнь южан концентрируется в самом сердце острова – в единственном городе, Амире.
Город расположен внутри огромного и довольно глубокого кратера, оставленного разгневанной некогда Санвой. Форма кратера чашеобразна, что позволяет накапливать и сохранять воду. По сути, этот один большой оазис – дар Богини.
Края чаши высокие, словно горы, и острые, как оскал песчаных червей.
Скалы возвышаются над городом, заключая его в подобие стен клетки. А в центре открытого чистого неба – сама Санва.
Подобный естественный заслон от песка, ветров и бурь, или неприступные стены защиты, как от порождений песков, так и от иных врагов Южного народа, позволяет процветать Амиру в самоизоляции.
Город прекрасен своим светом и цветом. Я никогда не могла поверить, что где-то в нижнем мире есть места серого камня и черных земель. Про них мне рассказывал отец. И меня тянет неизведанный второй горизонт.

_____
* Кьяра – светлая
** ценная

Галимей Алим джазид-Малиха абу-Карима



Возраст: 67 благословений Санвы
Связь: отец
Биография или история: В 9 лет стал учеником механика на долгих 10 лет. После проследовал свой великий путь от простого и одаренного до механика "высшей лиги". Много изобретал и летал на почти полностью самолично спроектированном корабле, капитан которого был ему очень хорошим другом. В 32 отказался от места в силу долга всех механиков - передать знания. Нашел ученика - 10 летнего одаренного мальчишку - и занялся его подготовкой на 10 лет (обычный срок обучения). После истечения срока подготовки передал свой патент и распрощался со своим названным сыном. Стал искать новые цели в своей жизни, одной из которых была давно требовавшая выхода технология - полет над песками.
Какую роль играет в игре: Через знакомых и друзей на о. Греха попал на священный остров Юга - Амир, а затем и в сам город. Предложенная им технология стала уникальной. Южане в знак уважения дали ему статус и власть, чтобы умаслить и убедить остаться. Галимей нашел новые цели, как в профессиональном, так и в эмоциональном аспекте. Взял в жены южанку и полюбил ее всем сердцем. Она подарила ему дочь - Кьяру Кариму, после чего умерла. Алим - как назвали его Амирцы (ученый) - и дальше проектировал новые технологии для новой родины, а так же растил дочь и обучал своему искусству.


Отто Фуад ибн-Фарид


Возраст: 62 благословения Санвы
Связь: давний хороший друг Галимей Алима
Биография или история: неизвестно
Какую роль играет в игре: Очень часто пытается открыть глаза друга на его любимую дочь Кьяру, которая по его словам, ведет себя совсем неподобающе истинной Южанки. На что Галимей смотрит сквозь пальцы, потому как его вполне устраивает воспитание дочери, тем более что она и не коренная Южанка, только по матери.


Насира бени-Бакир



Возраст: 49 благословений Санвы
Связь: няня, управительница дома Алима
Биография или история: неизвестно
Какую роль играет в игре: Южанка из не очень состоятельной семьи, которая приняла место домоправительницы после смерти жены Галимея. Так же Насира взялась за воспитание Кьяры Каримы с самого ее рождения, естественно, под пристальным вниманием хозяина дома, и только в соответствии с ранее оговоренными правилами.


Малика бинт-Наджма



Возраст: на момент смерти почти 40 благословений Санвы
Связь: Мамочка
Биография или история: Как и любая Южанка, рано вышла замуж. Первый муж был любим, но судьба ему уготована Санвой была не долгая. Он умер в чужой стране во время дипломатической миссии. Тело на родину так и не вернули. Убитая горем вдова, не имеющая даже детей, отказалась от нового брака на долгих 15 лет.
Какую роль играет в игре: Когда механик Галимей прибыл на землю Юга, и стал интересен Амиру, согласилась в качестве жеста уважения и почитания этого белого человека стать его супругой по всем законам Юга. Вскоре полюбила мужа и родила ему дочь Кьяру. Во время родов умерла, так и не увидев свое единственное дитя. Первое имя дочери выбрала сама еще до ее рождения.

Я была все там же, теперь уже наблюдая заход I Солнца, когда оно окрашивало ярко выделяющийся горизонт в рыжие цвета так, что песок переливался и казался совсем белым в сравнении. А Санва словно вздыхала в свободном Господстве, расправляла лучи и мягко ласкалась в нежной голубизне небес.
День выдался неспокойный. Весь город готовился к юбилею ССупры* - Одинокой Эстакады. Этой дороге исполнялось 20 благословений Санвы. И чествовать собирались именно моего отца. А я как бы была засланным шпионом - огораживала отца от малейшей догадки. Но, извините, если Алим исчез, не сказав мне ни слова, это была уже не моя вина. К тому же, как можно скрыть что-то от внимательного к любым деталям механика?
- Карима! Ты снова на крыше? – вдруг раздался голос отца, - спустись к нам, будь добра.
Я вздохнула. Снова упреки.
Нет, отец мне не запрещал взбираться на смотровую и наслаждаться ликом Санвы. Хотя он и не знал, что я была повыше площадки, залезая на самый купол. Однако Фуад не приветствовал ни одного моего занятия. В том числе и высокогорные порывы. Отто всегда замечал отцу, что благородной Южанке не подобало себя так везти. Ибн-Фарид был хорошим другом отцу, но, видимо, обо мне он был не лучшего мнения.
Вот и сейчас я почти слышала, как раздается его возмущенный голос:
- Санва Священная, Алим. Мне иногда кажется, что у тебя сын, а не дочь. От нее сына было бы куда больше пользы.
«Конечно же, больше пользы», - накручивала я себя, пока спускалась.
Но у отца уже был сын. Единственный преемник всех знаний и умений.
Я никогда его не видела, но очень часто о нем слышала. Отец рассказывал мне много о нижнем мире и о себе тогда. Я привыкла негласно считать его ученика, который и сам уже побывал в роли учителя, и с которым отец постоянно переписывался, почти братом. И привыкла мало уступать ему, стараясь чтобы уж если гордился, чтобы нами обоими.
- Карима! – прервал мои размышления голос Алима, - мне долго ждать?
- Я уже, элеб** Алим.
- Прости ее, она у меня вольная птица. И очень любопытная, - я уловила папин голос.
Я действительно было крайне любопытна. Как и сейчас, понимая что он не мог с такими словами обращаться к Отто. Ибн-Фарид и сам это знает.
Я еще быстрее стала слезать с купола и случайно задела ногой лестницу. Она с грохотом свалилась на смотровую площадку. Я же повисла на выступе крыши, не совсем удачно уперевшись ступней в декоративный подвесной горшок с цветком. От чего наделала еще больше шума и беспорядка.
Выражение негодования было громким:
-Яра! Ты сведешь меня в могилу.
Пока он сам не стал лезть на смотровую, я быстро соскочила на площадку и отряхнула руки, а затем и белые легкие брючки, вышитые крупным золотым орнаментом. Сверху, на короткий топ с точно такой же вышивкой, по приличиям нужно было накинуть прозрачный кафтан. Он был голубой шелковой ткани с большими резными пуговицами и жгутообразными петлями.
Жара ограничивала нас в одежде, хотя на улицу мы всегда выходили укутанные в плотную ткань, чтобы песок не путался в волосах, не вдыхался легкими, ну и одежду не портил.
Для хорошей проветриваемости внутри дома было мало стен, а те что присутствовали, сделаны были из дерева с изразцовыми окнами, прикрытыми множеством мягкой легкой ткани. Столбы и опоры обвивали всевозможные плющеобразные растения, чтобы обеспечивать накопление чистого воздуха. Такие травы способствовали так же понижению влаги в воздухе, что в свою очередь немного охлаждало помещение. Твердые частицы, словно притянутые магнитом, оседали на крупных листьях, после чего просто смывались водой при уборке.
Чтобы свет попадал максимально, а песчаные ветра по минимуму, само здание оснащалось окнами в потолочных плитах или куполах. Сверху тоже были натянуты обрезы ткани - полесы, которые менялись во время Господства Санвы. Ткань пропитывалась соком растения, который под потолком вязал пыль и частицы песка с нитями. В дальнейшем полесы долго выстирывались и высушивались, чтобы можно было применить ихеще на один день. Такой ткани было очень много – ее многочисленные свертки, готовые к эксплуатации, складировали в отдельную комнату, которая так и называлась складом. И скорее всего именно потому не особо обращали внимание на то, какого именно цвета обрезы надо подвесить сегодня под купол дома. Лучи Солнц, проникая через полесы, играли всеми цветами на полу в коридорах и комнатах, разцвечивая и лица жителей дома.
На большом красном диване, покрытом разномастными мягкими подушками и пуфами, развалились двое - мой отец и его белокожий гость, которого я видела впервые.
Ахмед как раз раздувал кальян на низком столике, и в воздухе приятно пахло мятной амброзией.
- Карима, - подозвал меня отец, лицо которого выражало большую радость. – Иди сюда. Вот и мой любопытный сорванец, - обратился он к гостю. – Константин, познакомься, Кьяра Карима, моя прекрасная дочь, моя и моей любимой Малики.
- Приятно, Карима бен-Алим, - заговорил улыбчивый гость с явно выраженным вольным говором, - наконец увидеть предмет извечной гордости Галимея. Долго мечтал.
Он протянул мне руку, но я не ответила. У нас не принято было позволять касаться себя без видимы причин, или без разрешения элеба.
- Все в порядке, Карима, - махнул рукой отец, - ты можешь ему это позволить. Он в некотором роде тебе брат.
Я протянула руку, рассматривая удивительного гостя, и невольно воскликнула:
- Так это ты?
Я совсем не таким себе представляла ученика Галимея. Он выглядел чудаковатым, растрепанным, и совершенно непосредственным. Взъерошенный, маленький, улыбчивый и непоседливый.
- Я, - еще больше улыбнулся гость на мою реплику.
- Он только прибыл, я ходил его встречать. Жена Константина проделала путь от Столицы Мира вместе с ним. Сейчас она отдыхает.
- Памина не очень хорошо переносит водные путешествия, - вставил гость.
Я никак не могла поверить своим глазам. Наверно потому из-за моего молчания всем стало неловко. И гость решил мня не смущать, завладел вниманием отца, стараясь не обращать на меня внимание.
- Я рад, что мы успели к празднеству, Галимей. Твои технологии достойны восхвалений.
- А я рад, что ты увидишь Ссупру со стороны, они будут в некотором роде демонстрировать ее технологию, не выдавая секретов конечно.
- Так ты знаешь? – прервала я свое молчание, обращаясь к отцу.
- Конечно, дорогая. Ты думала, что от меня можно скрыть?
- Я никогда так не думала, - сказала я, скорее гостю, чем отцу. - Я же не нижняя какая-нибудь.
Константин рассмеялся. А отец вновь махнул рукой.
- Иди спать, Яра, дай нам, старикам, еще немного помыть кости этому древнему миру.
Я присела чтобы поцеловать Галимея в щеку, и почтенно поклонилась гостю, а затеем удалилась в свою комнату, отдаленно слыша обрывочные фразы двух механиков.
- Она очень открытая, Галимей, и прекрасна во всех деталях. И у меня есть к тебе предложение отменной отмычки к данному драгоценному замку.
____________________
ССупра* - Одинокая Эстакада, железная дорога, соединяющая Амир с портовой заставой, куда прибывали все корабли.
элеб** - папа (может обозначать не только кровную связь, но и почитание и уважение)

Бесценная моя ясная…
Большинство всегда называли меня именем, которое дал мне отец после рождения – Карима, что означает бесценная.
Однако я всегда любила имя, данное мамой.
Еще в детстве, когда я слушала истории о ней, рассматривала ее портрет, видела, как лицо Алима молодеет при мысли о жене, она стала мне сниться. И Малика там была такая яркая, лучезарная, словно сама Санва дарила ей свет в моих снах. И мама всегда звала меня именно так.
Бесценная моя ясная…
Сначала сны были моим маленьким секретом, но потом я все же поделилась ими с отцом. Алим называл подобные сновидения - моими личными моментами с мамой. И я стала постоянно повторять это имя. Яра. Стала обращаться так к себе сама. Это продолжалось до тех пор, пока папа не исполнил мое негласное желание – когда эмоции переполняли его, он сам стал звать меня Ярой. Имя грело мне душу каждый раз, словно матушка ласкала своей любовью. И я переросла детскую привычку говорить о себе в третьем лице. Почти…
Бесценная моя ясная Яра…

Сон спал, и я открыла глаза. Мягкая Санва освещала комнату через натянутые полесы, кидая свои лучи разноцветными бликами на мои вещи.
Я давно привыкла к обстановке, которая росла и развивалась со мной, отражая внутренний мир и воспитание. Алим всегда приветствовал художественные проявления моей натуры. Любил наблюдать реализацию знаний, которые мне давал. А я в свою очередь много его радовала. Я всегда знала, что папа мной гордится, но он оказывается и хвастал мной - удивительно.
Ощущение мягкости и воздушности тканей - я очень это любила, потому лоскутов было навешано по всей комнате больше, чем и в половине всего дома. Балдахины над кроватью, по стенам и периметру помещения - отрезы мягкими волнами спадали вниз, образуя ряды воздушных материй, как свой личный многослойный костюм. При желании – или невезении – в них можно было легко запутаться.
Отец выискивал мне самые тончайшие ткани для комнаты, потому даже сквозь все эти волны материи можно было видеть очертания предметов – чтобы не напороться на них.
В центре комнаты стояла большая кровать с множеством подушек, вышитых золотистыми нитями. Оно всегда застилалось лоскутным одеялом закатов, которое сшила мама во время беременности. Разные поделки – музыкальные шкатулки, настольные светильники – все, что делал для меня отец. Мои личные мини изобретения, которые не служили никакой цели, а просто созадались для развлечении – механические насекомые, водные пистолетики, механизмы для тканевых кукол, которые придумывались медленней, чем я росла, потому в дальнешем отпали за ненадобностью. Все в этой комнате было моей историей.
Мебель полностью была сделана по заказу из дерева. Сама кровать, комод с зеркалом, кукольный домик, который до сих пор стоял в углу. Вместо стульев – всевозможные мягкие пуфы из шелка и бархата, набитые и пухом и шерстью. Алим всегда все делал для моего развития и удобства, и для вдохновения.
Как-то раз я пожаловалась, что так мало садов у нас в городе. Это было как раз после очередной сказки про нижний мир на ночь. После этого отец стал строить крытый сад рядом так, что с балкона моей комнаты я могла спуститься вниз.
Амир даже прозвал его одним из чудес Юга (при том, что Алим тоже входит в этот список).
Детство мое по сути было веселым, меня ни в чем не ограничивали, разрешая быть и девчонкой, и южанкой, и дочерью механика – и все на свое усмотрение.
Я ходила в школу, потому что сама так решила. Я не предъявляла права на место механика, и не проектировала ничего масштабного – тоже в силу своих суждений. Отец никогда не пытался навязать мне свое мнение. Скорее… они чаще всего совпадали. Он умел логично объяснить мне то, что я не понимала или не приветствовала, если считал важным мое понимание в данном аспекте. И в силу того, что я жила среди народа с единым мировоззрением – верой в объединяющую всех богиню – а отец не навязывал мне никаких других, хотя и рассказывал о них, я была южанкой по натуре. Я являлась дочерью Южанки – и это было для меня самым главным.
Санва охраняла мой сон, лаская лучами, словно мать, которую я не знала. Я любила Амир всем сердцем, ценила все в нем. И всегда гордилась своим рождением в верхнем мире.

Открывая занавеси в зимний сад, я вновь дивилась его прекрасному зеленому цвету, заодно припоминая все обязанности на сегодня.
Названный брат с женой гостили у нас уже более двух дюжин Господств Санвы (ночей). Из-за атаки сильнейшими песчаными бурями, которые были спрогнозированы на прошедшую неделю, праздник пришлось отложить на определенный срок, однако из-за сменившихся приоритетов не было уверенности, что мы все успеем.
Продвижение Ссупры приостановили ровно на трое Восхождений I Солнца (дней), пока буря миновала все ее протяжение до заставы, но вскоре ход по Одинокой Эстакаде был восстановлен, и все привезенные из-за верхнего горизонта ингредиенты для праздника поступили в город.
Однако из-за подобной задержки пока не решали вновь тормозить перевозки ради праздника, потому с точной датой еще было не ясно.
Все равно южане продолжали трудиться в преддверие великого события, сетуя на задержку, вновь отворяя закрытые из-за бурь мастерские, очищая от песков улицы.
Украшения уже были расставлены вновь, развешаны гирлянды из рукотворных разномастных изделий. Что только не встречалось сейчас на улицах города. Украшали всем, разве что только не едой – песок все еще запылял воздух.
Ткани, металлы, уникальная древесина из-под горизонта, удивительная флора и фауна – и все это было сделано ради отца. Я никогда еще не видела столько чужестранных вещей на улицах.
Самым главным праздником всегда было Благословение, и на это время город закрывали полностью, вся застава пустела. Ровно три самых близких Господств Санвы люди праздновали начало нового ее жизненного цикла. При том на Господство самое дальнее Богини город всегда словно замирал.
Но сейчас мне казалось, что на улицах людей становилось все больше и больше. Множество гостей Южного города стремились в Амир, выпрашивали приглашения у своих знакомых и причаливали на кораблях. И словно никого не останавливало предупреждение об активности в сезон бурь песчаных червей.
Пески конечно подводили. Рассчитать сезон бурь было всегда сложнейшей задачей. И хотя отец в свое время поспособствовал упрощению алгоритма подсчетов, все равно спрогнозировать можно было лишь за несколько дней до наступления атаки. И сколько продлится очередной сезон, как сильны будут наступления – сказать было всегда сложно.
Но люди так ждали праздника, что его отмена могла ввести их в уныние и недовольство. Юг просто не мог закрыть глаза на праздник восхваления и почета столь уважаемого человека, как Алим. Я не отрицаю, что на Юге были и другие менее масштабные праздники, но этот юбилей становился все оживленнее и ярче с каждым днем, даже еще не начавшись.

Сегодня мы идем покупать молу…
Эти пернатые птицы довольно давно используются южанами в хозяйстве. Большие и выносливые, с шерстью на пузе и перьями в хвосте и крыльях - они хорошо поддаются дрессировке. Молы не умеют летать, но зато очень быстро бегают. Маленькие глаза, расположенные, словно у рыб, с боков черепной коробки, хорошо защищаются от сильно захламленного песком воздуха густыми жёсткими ресницами. На ногах располагаются плотные толстокожие перепонки, выдерживающие большие температуры - пескоступы. Такую технологию часто используют в изготовлении обуви для экипировки песчаных охотников.
Однако и недооценивать молу не стоит. Сильные ноги оснащены острыми торчащими когтями, которые не мешают при ходьбе, но разят врага наповал. Птицу можно покорить только заботой, и азартом – что удивляет.
Молу используют в качестве тягачей силы – их впрягают в повозки и песчаные сани. В пустынях эти птицы являются незаменимыми помощниками. Есть конечно любители ездить верхом, но крайне мало – и чаще в развлекательных целях.
Раньше у меня жила мола. Когда я была маленькой, Слап сбросил меня с себя, и я сломала ребро. Отец так разозлился на птицу, что продал ее на убой. Молу часто выращивали для прокорма населения. Именно тогда я полностью исключила мясо этой птицы из своего рациона. А вдруг я буду есть своего питомца?!
Много лет прошло, я уже отвыкла от вкуса и запаха подобных блюд. Однако в честь отца устаивались моловские бега. Мне так хотелось поучаствовать. Я долго подготавливала почву для покупки молы, и Константин мне помог в решающей схватке.
- Но папа!
- Я уже говорил тебе, Яра, насколько расходно будет брать вновь на себя ответственность за эту птицу.
- Твои друзья привезли же тебе индюков из-за I Солнца, такая же птица. Всего на одну больше.
- Скорее на десяток!
- Но папа!
- Я все сказал, - возмутился Алим, вскидывая руку (плохой знак).
Я решила сменить тактику.
- Отец. Мы богаты. Мы знамениты. Для тебя делают такой праздник. Он запомнится еще на ближайший десяток благословений (лет). Неужели из-за глупого происшествия в прошлом, ты откажешь себе в таком удовольствии.
- Яра, я о тебе забочусь.
- Но при чем тут забота обо мне? Ты должен о себе думать. Разве уважение к твоим почитателям не достойно проявить себя в принятии собственных страхов? Это нарушает внутренние устои южной жизни, отец.
- Никто не будет упрекать меня за то, что я пользуюсь своими умениями в механике.
- Я не о том, - глубокий вздох, чтобы успокоиться. – Ты печешься о чьем благополучии? Отец. Я же не прошу у тебя стадо молов. Я прошу всего одну птичку. Для забега. Я уже не ребенок, чтобы залезть на нее ради развлечения. Это просто смешно. Ты представляешь, как глупо я буду смотреться со стороны, если позволю себе такое?
- Карима, - начал вновь возражать Алим.
Я топнула ногой.
- Ну почему ты такой упрямый! – и обращаясь в Константину, который был свидетелем нашего спора, - элеб!
Названный брат тут же встал на мою сторону.
- Галией, твоя дочь - разумная женщина. В хозяйстве у тебя не убудет от одного лишнего питомца. Тем более, если Карима так настаивает, то пусть и берет на себя ответственность. Это хорошая практика для нее. И ты же сам хотел выступить на забеге со своей новой технологией. Почему бы не показать Югу, что ты не только за прогресс, но и поддерживаешь свою вторую родину в уже сложившихся традициях?
Я почти хлопала в ладоши от такой тирады. Алим угрюмо смотрел на своего ученика, но видно было, что он уже сдался.
Направив на меня палец – что он делал всегда, когда хотел пристыдить, о сказал:
- Ты сама берешь на себя эту птицу. Выберешь ее тоже сама. И если она тебя покалечит – собственноручно придушу.
Я не стала уточнять, кого именно. Я только захлопала в ладоши, чмокнула обоих в щеки.
- Элеб! Элеб!
И умчалась, чтобы одеться к базару. Одну они меня конечно не отпустят. Папа всю дорогу будет ворчать, но, если сказал, значит выбор будет именно мой.

Отец являлся знаменитым человеком, потому и дочь его была не менее известна. Я всегда очень предусмотрительно относилась к своему внешнему виду. У нас было очень жарко, но в то же время очень пыльно. Верхняя уличная одежда: «таран» – обычно кафтаны или платья -накидки до пола; так же специальный головной платок «сицци», укрывающий волосы, кожу, и преграждающий песку проникать внутрь с дыханием через нос и рот; «соток» - покров на обувь из кожи песчаных червей или пескоступности молы (количество слоев кожи зависело от цели).
Под нее же разрешали многое. В помещении таран необходимо было снять. Остаться в нем у южанина в доме – знак неуважения. Если таран всегда был светлых песчаных или бледных тонов, то подотаран – то, что было под кафтаном – был разномастен. Подотаран (или как сокращенно называли «тара») показывал зажиточность его носителя посредством цвета и фактуры ткани, а так же стиля. Таран старались делать из плотной ткани для защиты, не бахвальства. Он не давал зажариться в лучах обоих солнц, и не пускал песчаные ветра к коже. Тара же максимально украшала тело, открывая до позволенного. Мужчинам разрешалось носить шаровары до колен и плащеные платья без рукавов (удлиненные безрукавки) на голое тело. Женщинам дозволялось носить нагрудный скромный лиф (обычно открывающий изящность талии и линию плеч), юбки или шаровары в пол из легкой ткани (или ниже колен), и поверх обязательно дополнительный невесомый таран (его обзывали для различия татран), который считался украшением и уважением к женскому телу, ибо оголенное тело прекрасной южанки несло соблазн. Женская мода, как можно было предположить, несла в себе всевозможные интерпретации. Татран как мог полностью скрыть костюм, так и полностью показать, если он был эфирным. Его делали по моде с пышними юбками и рукавами, либо полностью обволакивающим фигуру, с разрезами, коротким или длинным, запахивающимся, цельным, многослойным. Особые стили татрана были для празнецтв, похорон, свадеб или даже сна. Ночные татраны часто использовали замужние дамы, особенно в брачные ночи.
Тапы – обувь под сотоком – тоже могли быть всевозможными. На всю ногу и в виде шлепанец, с заостренными и закрученными мысками, с бубенцами, пумпонами или бантами. Ткани нижних одежд всегда использовались яркие и расписанные богатыми нитями, украшенными камнями самоцветами.
Но помимо тканных покровов, в Амире приветствовались накожные рисунки. Рисунками мужчины расписывались в зависимости от принадлежности сословия и специальности.
Женщины рисовали на теле для красоты. Чем больше кожи открывал татран, тем больше рисунка можно было сделать. Часто золотые украшения носились не вещами, а именно рисунками. Так было и дешевле и разнообразнее. Хотя большинство рисунков делали на один раз, чем зажиточнее была женщина, тем меньше держались рисунки, чтобы чаще их можно было делать. Это считалось отдельным ювелирным искусством. Я всегда носила два солнца на запястьях – по одному на каждом. На левом – ближе к сердцу – Санва, на правом – как дань уважения всему миру - I Солнце. Больше отец не позволял мне делать надолгих рисунков.
В волосы тоже делались украшения. Чтобы проще с ними было обходиться, их плели в косы. Чем знатнее был южанин (или южанка) тем больше кос он носил. Многие предпочитали смешивать, в том числе и я. За счет запыленности атмосферы, волосы обрабатывались составом воздуха, выпаривающего песок, грязь и всяких паразитов. Это и экономило воду, и позволяло носить косы дольше (и реже их переплетать). Плели их всегда не с корней, а ниже, чтобы не тянуть кожу головы – южане очень тщательно продумывали свой внешний вид, ибо красота не должна была мешать непростой жизни горожан. Так же, в зависимости от богатств, волосы либо раскрашивали (но это редко), либо расцвечивали ювелирными украшениями: бусинами, самоцветами, чужеродными плетениями и вкраплениями – в зависимости от статуса и случая.
Мне всегда заплетали косицы у висков и за ушами – что показывало, что я не нагружаюсь усердным трудом, где мне мешали бы «завлекалы». Так же, чтобы не потела шея, нижний слой волос скручивался в косицы. Сверху же делалась сеточка из плетений, не позволяющая ерошить волоски, если с головы снимается сицци (особый знак более знатных женщин). Все остальные волосы не плелись, чтобы показать их прелесть. Но украшались усердно лентами, камнями или нитями, иногда золотыми украшениями, которые создавались специально для волос. Папины друзья из-за I Солнца часто привозили мне украшения для волос – это ценилось очень высоко.
Надо сказать, что у работящих южан чаще плелись все волосы в редкие косы, чтобы они им не мешали при оттачивании своего мастерства.
Отдельно делались одежды для танцев (южанку учили танцевать с детства, все танцы она могла демонстрировать только мужу), которые открывались больше и украшались чаще.
Много ограничений претерпела подобная мода у дочерей Санвы, однако и они тоже придерживались основных правил. Правда у них были именно боевые варианты одежд темных цветов.

Одевая свой выходной темно-бордовый костюм, я оглядела себя в отражающую поверхность потертого зеркала - всегда старалась носить чаще укороченные брюки, чтобы было удобнее. Штанины этой тары имели с краев золотые язычки, увешанные бубенцами. Звон тихий и не навязчивый, но приятный слуху раздавался при каждом движении. Татран был укороченный с прозрачными вставками и такими же язычками на рукавах. Папа выписывал мне костюмы у самого известного амирского портного, но свои костюмы я старалась продумывать сама.
Выйдя на улицу в сопровождении веселой жены Константина, его самого и Алима, а так же двух рабов, я еще раз убедилась, что правильно сделала, что забрала волосы вверх. На улице было сильно душно и пыльно из-за недавно прошедших бурь.
Мы жили почти на центральной площади, которая обходила кругом самый известный и уважаемый район Амира. А торговые ряды находились на базарной улице, которая витляла у главных ворот города, словно червь песчаный. Отец никогда не приветствовал пешие прогулки, говорил что у него возраст. Но я всегда подозревала, что это от излишего внимания. Он до сих пор не совсем привык к восхищениям своей второй родины, ему было куда проще сидеть в своей лаборатории и мастерить.
Меня соотечественники воспринимали куда более лояльно. Быть может из-за того, что я все же была дочь южанки, может в силу неафишированных или неизвестных изобретений, а может из-за своих явных отличий "белокожей полукровки". Уважали - да, но не воспринимали с излишним поклонением, намного более сдержанно.
Когда я достаточно подросла, отец предпочел, чтобы я распоряжалась хозяйством, редко выбираясь со мной. У нас конечно была домоуправительница, но южане всегда сами благоустраивали свою жизнь, так что я была хорошей хозяйкой.
Однако, сейчас Алим был гостеприимным пригласителем, а значит нес некоторую ответственность.
У порога нас ждали два парных летающих борда - двухместный изобретенный папой транспорт. Мы с Паминой решили сесть вместе, чтобы мужчины не мешали нам делиться впечатлениями и сплетничать. Я нашла в жене брата себе подругу, которая впервые не ощущала благоговения перед моим отцом, наоборот, она понимала меня, мы обе знали каково это - жить с одержимым человеком. Она признавалась, что со мной чувствовала себя младше. Ее забавляла и восхищала жизнь юга, меня же захватывали рассказы о втором горизонте. Она любила сравнивать, а я выпытывать подробности. Мы стали неразлучны.
Вот и сейчас, впитывая мой энтузиазм, она не меньше меня предвкушала покупки, и сам забег.
Из-за бесконечного числа прибывающих гостей, на базаре было не протолкнуться. Все приветствовали отца, сетовали на перенос праздника, желали ему всяких благ. Мы оставили мужчин и двинулись, в сопровождении раба, в сторону птичников. Продавалось здесь разное: летающие, охотничьи, домашние птицы. Для развлечения боем, и для дальних перегонов (специально более стойкие к жаре и долгим дорогам). Молы разных сортов в небольших крепких загонах. Некоторые на убой, и единичные для спортивных целей.
- Госпожи, - приветствовал нас пухлый торговец, умасливая улыбкой, - приобретите к столу мясистую птичку.
- Благодарю, господин, но нам нужен бегун, - возразила я.
Глаза торговца загорелись. Он поклонился мне и еще раз назвал госпожой. Провел к загону с гордыми большими птицами, не такими упитынными, однако более бойкими и сильными. Последнее было видно по мускулистым ножищам молы.
- Как ты считаешь, Авраам? - тихо я обратилась к рабу рядом. Он разбирался в птице, хотя молу раньше не выращивал, но часто присутствовал на бегах, мы этого никогда не запрещали. Что и говорить, именно ему предстояло в большей степени заниматься молой.
- Есть вариант поторговаться, госпожа.
Я рассматривала птиц, с интересом замечая малейшие отличия.
- Какая тебе нравится? - спросила я мужчину.
- Нет, госпожа, халеб-Алим* сказал тебе выбирать птицу.
Я моляще взглянула на Памину. Она засмеялась и подняла руки, чуть отступая.
С досадой я снова обратила свой взгляд к загону и начала его обхаживать. Авраам с подругой в этот момент принялись торговаться с птичником, чтобы сбросить цену. Мне же предстоял нелегкий выбор.
Забег делал папин приятель Эбен сабу-Зарид. Он считался устроителем всех развлечений на Амире, хотя иногда сам скрывал.
Забеги обычно в сезон песчаных бурь не проводились, однако ради такой даты, как юбилей Ссупры, точнее в честь Алима абу-Карима, он сделал исключение.
Я тем временем во все глаза смотрела на своего будущего питомца. Он выделялся большим синим носом-клювом и маленькими желтыми глазками, яркими, словно I Солнце. Оперение птицы было белым с голубым налетом, это смотрелось очень вдохновляюще.
Я протянула руку и поманила пернатую, та похлопала глазками, потом сделала гордый вид и отвернулась. Это вызвало смех. Упрямство полезно, а приручить пряником и кнутом всегда сможем.
- Госпожа, - позвал меня Авраам, - Ты выбрала?
- Да! – и я указала торговцу на понравившуюся молу. Пока шли торги, и мы с Паминой выбирали атрибуты для забега (очень кстати у того же торговца), к нам присоединились отец с Константином. Алим одобрил выбор птицы, и это воодушивило еще больше. За большой объем покупок, и может из-за наличие самого виновника празднества, торговец сбросил цену еще немного.
Авраам забрал молу и повел ее домой, в хозяйство. Алим и Константин уехали по своим интересам, я же захотела показать Памине первое чудо Амира – источник золота Юга.
Вокруг источника в свое время был построен большой стеклянный купол, защищавший от песков и зноя. Из-за бурь доступ был некоторое время закрыт, потому раньше мне не удалось похвастать перед подругой.
Высокий скалистый водопад на одной из крытых стенных площадей – он высвобождал свои воды из самой стены-ограждения. Свободно и легко лились слезы Богини блестящим, золотистым под ее оком, потоком – водной нескончаемой струей жизни.
После достопримечательности, мы побродили с ней по базару (я заказала себе еще несколько тканей, надеясь, что отец не разругается), поели сладостей и отправились обратно к дому.
Так как Авраам ушел раньше с молой, я сама должна была убрать борд на задний двор. Тем более мне хотелось глянуть, как устроилась птичка. Памину я высадила у зимнего сада, а сама свернула к хозяйственной секции. Эта часть жилища, чтобы не мешать премудростям отца, и не распространять специфические запахи и звуки в направлении основного спального дома, была пристроена с другой стороны площади. Секции пересекались под углом, а между ними были комнаты слуг, кухни, бордный, склады для различных нужд.
Авраам как раз во всю боролся с новым постояльцем, когда я вошла. Необходимо было снять уздечку, а птица не давала, клевалась и щипалась. Я пришла на выручку, мы подсунули в клюв каменный цилиндр, чтобы мола не смогла закрыть его. Авраам отстегнул узцы и проверил перья и когти птицы. Он был знаток, на самом деле, хотя у нас молы в семье не было давно. Мола сперва очень сопротивлялась, а после поутихла, словно поняла всю полезность наших занятий.
Чаще всего торгаши не следили за крыльями и ногами птицы. Ногти для привлечения покупателя покрывались краской, которая после отпадала и могла попасть в пищу, что было не хорошо. Из-за того, что мола была не только с перьями, но и с шерстью, у нее образовывались колтуны под крыльями и на бедрах. Мы с Авраамом тщательно все проверили, он подпилил ей когти, чтобы она не нанесла никому вред, обстриг обильность пуха и перьев у хвоста и почистил крылья.
Я же проверила клюв и кожу на краску. Это все же был ее истинный цвет как оказалось.
Это был самка. Мы дали ей имя Лале.
Хотя она собиралась участвовать в забеге, тренировать ее было не зачем, да и не успели бы все равно. Это скорее как действительное своеобразное почитание традиций со стороны отца, и хороший повод с моей стороны заиметь нового питомца. Выигрывать на Лале мы не собирались.
Чтобы пройти в гостевые залы от бордного, или от хозяйственных загонов, необходимо было пересечь почти весь дом, построенный зигзагами. Потому обратно я возвращалась к центральным воротам по непосредственной площади, за стеной наших владений.
Я как раз спешила в дом, так как почти опоздала к вечерней трапезе, когда он налетел на меня ни с того ни с сего. Мужчина. Мы столкнулись. Я попятилась, он отскочил, одновременно чихая. Его сицци не удержалась на голове – видимо ее плохо завязали – открывая светлые частые локоны. Я даже замерла – я никогда таких не видела.
- Простите, - он поднял руки в непонятном мне жесте, как будто упирался ладонями в преграду.
Молодой, занимательный на внешность, с пристальным взглядом, направленным на меня. Он не мог рассмотреть, потому что открытой была только часть вокруг глаз.
- Почему ты так смотришь? – не выдержала я.
- Интересно, - он улыбнулся, и словно засветился, стал еще моложе. Мое оцепенение сразу ушло, возвращая шум и суету вокруг, стало неловко. Я не должна разговаривать с гостями. Это неприлично. Тем более когда одна. А он был белокожий, да еще и беловолосый.
Я быстро отвернулась и пошла к воротам.
- Подожди! – крикнул мне вслед гость Амира. – Подожди, - он подбежал и дернул меня за руку, может для того чтобы повернуть, или для того чтобы остановить. В любом случае это бесстыдно! Я зашипела и прищурилась, отступая. – Прости, извини, я не хотел, - стал поспешно оправдываться мужчина, - я, не знаю, вроде заблудился.
Он запустил руку в свою кудрявую шевелюру. Он мне не нравился. Посмел коснуться, дернуть без разрешения, да еще рассматривал. Я вздернула подбородок.
- Я ищу известного механика, Галимея Алима… - он замялся и замешкался, словно забыл как дальше, и полез в карман.
- Абу-Карима, - угрюмо подсказала я.
- Да, верно, - разулыбался он. – Подскажешь?
- Зачем он тебе? – с подозрением.
- Я его гость, - объяснил мужчина.
Я даже фыркнула, еще раз пробегаясь полностью по новоявленному гостю. На ногах тяжелые ботинки, которые в Амире не носили, но я иногда видела подобные на моряках. Таран, ничем не примечательный, поношенный, вполне возможно выданный на заставе. Неправильно завязанный сицци, скорее всего он снимал его на Ссупре. Мешковатая сумка через плечо.
- Подхожу? – ехидно бросил мужчина.
- Не совсем, - так же с издевкой ответила я. Но все же он был гостем. И я не могла его оставить на улице. – Пошли.
Он поправил свою сумку и двинулся за мной в открывающиеся ворота. Раб приветствовал меня, ничего не сказав о моем спутнике, как и положено. Я – хозяйка.
Гость во всю осматривал внутренний зеленый участок пути до самого дома, словно никогда не видел таких деревьев и кустов. Я же тем временем стала стаскивать с себя верхнюю одежду, раб поспешил открыть нам ворота в дом. Я скинула таран, отдала его рабу вместе с сицци, встряхнула косами, чтобы они не липли к шее.
- Где элеб-Алим? – спросила я его.
- В гостиной, але-Карима**, с господином.
- Отец, - крикнула я так, чтобы кучерявый понял, кого посмел так предосудительно схватить на улице, - к тебе гость.
____________________
халеб* - приставка-обращение раба к своему господину
але** - приставка-обращение раба к своей госпоже

И конечно Вы больше не нашли как удивить девушку, нежели как оскорбить ее на глазах у всех, Господин Балабол!

Напыщенный Индюк!

Это было затмение Санвы…
Отец решил передать меня мужу. И не сыну Санвы, а чужеземцу, одному из нижних! Это было стыдно.
Слезы обиды жгли глаза, особенно когда жених рассмеялся, садясь на диван без приглашения. Отцы в этот момент переговаривались, потому не обратили внимания. Зато я – да!
- Ты не можешь требовать от меня согласия, Алим, - громко сказала я, набрасываясь на отца. Он оторвался от разговора с Константином, и оба взглянули на меня. Отец был зол.
Я знала, что мой протест неуважителен, и скорее всего, будь здесь хоть один южанин, я бы придержала язык. Однако сейчас я не могла притворяться.
- Ты не можешь заставить меня согласиться на мужа-чужемирца. Южанка никогда не согласится…
- Ты не южанка! – перебил Алим, и увидев мое замешательство, поправился, - ты полукровка. Юг – твоя родина, но другой мир в крови. Я желаю тебе большего.
- Ты желаешь мне его?! – я ткнула пальцем в юношу, - его, отец?!
- Не смей, Яра! Он гость, его отец – сын мне.
- Не смею, - гордо ответила я, смахивая слезы, - хотя всю жизнь считала наоборот, что я могу решить сама, что ты считаешься с моим мнением, - и пока он не возразил, я поклонилась Константину, - прошу простить меня, элеб, за оскорбление, нанесенное Вам.
- Я прощаю, - Константин кивнул, чуть удивленный.
Не поднимая головы:
- Прошу позволить мне уйти.
- Д-да, - еще удивленнее.
Отец промолчал, очевидно считая, что так будет лучше.
Я повернулась к гостю, точнее жениху, склонилась:
- Прошу простить меня за оскорбление, нанесенное Вам, элеб, - последнее слово вышло надрывным. Я так и стояла, склонившись, пока он, сбитый с толку, не ответил мне хриплым голосом:
- Ээ, да, прощаю.
Аккуратно вытащив гребень из волос, я уместила его в шкатулку и вылетела из гостиной, пробираясь к лестнице.
Я осознала что именно делаю у самой своей комнаты.
Я готова была разреветься!
Возьми себя в руки, Яра.
Глубокий вздох. Я изменила направление – нужно было выплеснуть злость. Постучавшись в комнату Памины – та была закрыта резной деревянной дверью с оконцами – я дождалась ответа подруги.
- Он решил меня сосватать! Передать чужемирцу! – возмущалась я, вышагивая по спальне. Памина тем временем сидела на кровати, просматривая сборник вырезов высшего качества тканей.
- Эймер – хороший мальчик, - мягко сообщила она.
- Но он из нижних!
-Карима, - она снисходительно улыбнулась, поднимая на меня взгляд, - мы, живущие внизу, как ты выражаешься, не считаем вас выше.
- Ну, это ваша ошибка, - пробормотала я, не сильно вникая в ее слова.
- Вы живете обособленно, у вас свои порядки и традиции, свое солнце, но разве мы чем-то хуже вас? Мы просто другие.
- Я не хочу оскорбить вас. Меня так воспитывали.
- Я понимаю, - кивнула Памина, возвращаясь к своему делу.
- Тот мир, я никогда не видела его, - вздохнула я, соглашаясь с доводами подруги.
- Может быть, тебе стоит отправиться в путешествие, увидеть его. Эймер бы помог. Он расскажет и покажет удивительные вещи.
- Э-й-м-е-р, - проговорила я по буквам, - имя еще такое…
- Не хмурься, он и вправду очень хороший. И красивый, не находишь?
Я зарделась, и чтобы подруга не заметила, присела недалеко от нее, отворачиваясь:
- Может, я просто расстроилась из-за неожиданности.
Памина вздохнула, подвинулась ко мне, приобняла.
- Ты гордая, самостоятельная южанка. Для тебя конечно обидно, что Алим решил все сам, а теперь ставит вас перед фактом.
- Все так запутанно, Памина. Он прав, я не должна сильно возмущаться из-за его выбора, я же лишь наполовину южанка.
- На большую, - поправила она.
- В том то и дело! Он воспитал меня, четко указывая на мое истинное южное происхождение. И теперь хочет смирения?
- Ну откажись, - посоветовала гостья.
Если бы все было так просто.
- А что сложного?
- Он привез дары, - прошептала я.
- Мммм, Эймер? Объясни мне, я не знаю ваших обычаев.
- Дары на сватовство, достойные невесты, преподносятся женихом после договоренности сторон. Это конечный итог союза. После назначается дата. И учитывая то, что отц одобрил подарок, и Константин тоже, то… Здесь можно было бы воспротивиться, если бы дар был недостойным.
- А он достойный?
- О, - я даже усмехнулась от самой абсурдности такого вопроса, - еще как.
Памина задумалась.
- Что еще может быть предлогом разрыва договора?
- Если будет нанесено оскорбление, если стороны разочаруются друг в друге, если на момент даты одна из сторон отсутствует на церемонии.
- По порядку, - попросила подруга, - оскорбление каким образом?
Мои руки похолодели.
- Если отцы поссорятся.
- Ну, этого мы делать не будем. Еще?
- Если я позволю другому коснуться меня.
Она покачала головой:
- Что еще?
- Если жених оскорбит мою скромность на глазах кого-то. Если замыслит физическую близость до свадьбы.
- Ты разве такое позволишь? – удивилась женщина. – Делить ложе с мужчиной…
- Нет, конечно, - я закрыла лицо руками и застонала, - но сейчас он, как жених, имеет на меня права. Может оставаться наедине, входить в мою комнату, и… касаться…
- И ты не можешь ему отказать?
- В некотором нет.
- А близость?
- Акт полной близости запрещен до свадьбы, но… - я взглянула на подругу, чувствуя панику, страх. – Почему отец позволил такое? Я ему мешаю? Обременяю?
- Он хочет устроить твое будущее.
- Потому передает без согласия беловолосому чужемирцу!
Она сильнее меня обняла:
- Ты сама мне говорила, что южане не сватаются к тебе, ты тоже в некотором чужая для них.
Я всхлипнула.
- Это из-за цвета кожи. Все меня уважают, я дочь своего отца. Но достойные не хотят меня, а недостойным отец отказывает конечно.
- Эймер достойный.
- Но…
- Карима. Он достойный юноша, и столкнулся с такой же проблемой, что и ты. У вас есть возможность обсудить все наедине, вдвоем найти достойное решение.

Я вернулась в комнату в растерянных чувствах. I Солнце клонилось к заходу, и мне было жутко душно. Я сняла татран и повесила поверх ширмы, отделявшей мою комнату от зоны для переодеваний. На столике моей кровати лежали мамины любимые бусы, которые ей смастерил отец, когда узнал, что она ждет малыша. Я взяла их в руку, чувствуя прохладу металла, и попыталась отвлечься от грустных мыслей.
- Карима, - донесся до меня мужской голос. Я взглянула на него, стоящего в моей комнате у самого входа. Словно призрак сквозь дымчатые ткани, нависавшые по всей комнате с потолка, он был красив, я признавала. Мой вид был не совсем подобающим, но вошедший был не просто гостем теперь, не просто мужчиной. Женихом.
А значит, мог видеть меня без татрана. И я боялась подумать, что он мог еще. Обняв себя руками, я приготовилась принять неминуемый бой.
- Галимей Алим абу-Карима, твой отец, сказал мне принести и отдать тебе подарок.
Юноша продвинулся вперед, руками разводя волны тканей, и поставил шкатулку мне на кровать. Он окинул меня внимательным взглядом.
- Ты можешь звать его Алим, - попыталась отвлечься я.
- Могу? – удивился он.
- Теперь ты одна семья с нами. Когда отца нет, ты можешь звать его Алим. Когда обращаешься к нему лично – элеб-Алим.
- Элеб-Алим, - повторил Эймер, глядя в пол, - а что это значит?
- Элеб – это уважительное обращение к… защитнику.
- Ты назвала меня так.
- Да, - я гордо вскинула глову, - ты теперь мне не чужак, и не гость. Ты несешь ответственность за меня, потому что… - я запнулась, - потому что…
- Я твой жених.
Поморщилась:
- Да.
Он глубоко вздохнул.
- Просто откажись, - вырвалось у меня.
- Я не могу, - он глянул на шкатулку, а потом вновь прошелся по мне взглядом, и двинулся ближе.
Я тут же отступила, говоря громко и четко:
- То, что ты теперь имеешь право на все это, не говорит о том, что мне приятно.
- Ты о чем? – остановился он.
- О том, что ты внимательно осматриваешь, оценивая, заходишь в мою комнату, - я сглотнула, - касаешься.
- И как твой жених, я все это могу?
Я прищурилась. Он смеется надо мной!
- Ни один чужой мужчина не смотрел откровенно на меня. И не касался. Это запрещено.
- Но мне можно, - вкрадчиво произнес он, делая еще один шаг ближе.
- Это не значит, что мне нравится, - разозлилась я, - Санва Священная! Почему я вообще должна позволять подобное кому-то из низших.
Эймер сделал шумный вздох и напрягся. Я закусила губу, дергая за одну из кос, как делала в детстве, когда сильно волновалась.
Необходимо найти решение, и как можно быстрее.

Я не могла поверить, что подобное может происходить со мной. Сгорая от стыда изнутри, слушала, как его шаги удаляются, все еще не отнимая рук от разгоряченного лица.
Я поникла духом, ругая себя за случившееся, ведь его что-то задело в моих словах, хотя не понимала точно – что? Именно потому он поступил подобным образом, я спровоцировала. Или мне только так казалось? Может он действительно этого хотел?
Священная Санва! Глубокое дыхание, горячие щеки, пожар в груди... Какой стыд! Как я могу...
Я отнюдь не была невинной девочкой, и прекрасно знала, что такое жар желания. Да, возможно я сама никогда не испытывала подобного, но спутать это с чем-то другим... нет.
Легенды о жарком юге никогда не обходили стороной зной страстей этого мира. Слава о любовном огне детей Санвы шла далеко за Великие воды океана. Я часто слышала истории от морских путников. Амирские любовники славились выносливостью, а так же требовательностью и жадностью до женской ласки. Что же касается южанок, они были известны как чувственные, страстные, искусные любовницы. И это было не без причины, нам преподавали искусство любви в теории для будущих мужей. И хотя я мало отвечала на сорванный с губ поцелуй, я в полной мере его ощутила.
Какой стыд... Где была моя гордость, когда меня целовал чужемирец? О Санва, я до сих пор чувствовала его губы на своих, кожа зудела от желания. А сознание никак не могло прояснить разум, пребывая в тоске по нему. Все настолько быстро...
В этот вечер я сослалась на недомогания только чтобы не встречать его больше. Но вечно прятаться в стенах комнаты я не могла. Буря усиливалась, держа всех как пленников в сумраке дома, и я не могла найти себе занятие.
Я так больше и не взглянула на дары, что преподнес мне жених. Шкатулка была убрана в угол, за ширму. Сколько раз я порывалась и останавливала себя, чтобы не тронуть изящной вещицы. Если я влюблюсь в подарок, насколько трудно мне будет его возвращать? А я была падка на прекрасные украшения.
На следующее утро я почувствовала себя достаточно уверенной, чтобы, наконец, встретиться со всеми моими мучителями - а их было трое. Памина видимо разговаривала с мужем о сложившейся ситуации, и он ее убедил, потому как она, не встав конечно на сторону мужчин, перестала поддерживать мои идеи в расторжении соглашения.
Во время трапезы отец ненароком задел тему механического новшества, которое планировал продемонстрировать на предстоящем забеге, и у меня сразу же родился очередной план.
Я, конечно, много передумала разных вариантов, как расторгнуть помолвку, но самым очевидным и простым был отказ одной из стороны. Или по обоюдному желанию – к чему видимо нам сложно будет привести отцов, или по небезызвестной причине – унижение. И так как мне гордость не позволяла прибегнуть к уничижительным действиям, то заставить наивного жениха совершить что-то подобное – можно было устроить.
- Отец, - обратилась я к Алиму, - раз уж Эй-элеб теперь мой жених, он тоже должен поучаствовать в празднестве.
Он, не ожидавший видимо подобного от меня, удивленно поднял взгляд:
- Каким же образом ты хочешь его участия, Яра?
- Ну, - я замялась, делая вид, что не тщательно спланировала тактику боя, а действительно хочу неким образом представить его в лучшем свете Амирцам. – Сперва у нас забег, так почему бы ему, например, не побыть всадником? Опять же, уважение к народу с твоей стороны – не только мола в забеге, но и жених твоей единственной дочери на ней. Я думаю, Амиру будет приятна такая дань традициям.
Отец подозрительно смотрел на меня, а вот Константин, кажется, оценил мое участие.
- По-моему, Карима хорошо придумала, Галимей.
- Но Эймер никогда не был всадником молы. Ты понимаешь, что это чревато травмами?
- Что за мола, простите? – вмешался жених.
- О, я уверена, - мило проворковала я, глядя на юношу, - что мой жених, сильный, уверенный, обладает хорошей реакцией, и не боится рискнуть ради желания невесты, и твоего уважения конечно, Отец. Правда, Эй-элеб?
Мою хитрую улыбку видел только он, и я была уверена, втайне догадывался о возможном подвохе.
- Эймер, это местное развлечение - гонка на амирских птицах, - стал объяснять Константин.
- Мы как раз подобную купили на днях, - поддакнула я.
Юноша подозрительно взирал на меня.
- И я должен быть всадником этой птицы?
- Если ты выиграешь бега, то доставишь мне огромное удовольствие, - кивнула я.
- Выигрывать не обязательно, - вмешался Алим, - это развлекательное мероприятие, а не соперничество. И твой отказ не будет расценен как оскорбление, - так же заверил Галимей.
Но жених прекрасно понимал, что не может отказаться. Иначе в глазах отцов может стать трусом. Да, ужасен выбор, либо трус, либо посмешище. Я так гордилась собой.

***
- Ты все это специально придумала, - шипел на меня Эймер, когда я вела его через дом, чтобы показать птицу в стойле.
- Вовсе нет, - заверила его я, - это испытание твоей силы и характера. Стандартное для жениха южанки. Ты ведь не на обычной девушке хочешь жениться.
- Я не сказал бы, что хочу, - буркнул он, преодолевая очередной поворот.
- Тогда скажи об этом отцам.
Эймер промолчал. Я чувствовала себя с ним более-менее уверенно, но мы еще не возвращались к тому, что так сильно вывело нас из равновесия.
Мы прошли кухни, где рабы приветствовали нас поклонами, и переступили в укрепленные хозяйственные пристройки. Так как бури на Амире не были редкостью, народ сразу научился строить крытые жилища для всех своих обитателей, именно поэтому в городе не было как таковых открытых интересных мест. Все защищали навесными крышами. Малосостоятельные хозяйства - шатрами, более богатые - плотными конструкциями, или из тканей, или из закаленных песчаных камней, или из чужеземных материалов – в зависимости от назначения. Алим сразу укрепил подаренный дом, изучая культуру, погоду. Он уже тогда увлекался архитектурой, и все свои замыслы воплотил именно в Амире. Формы Ссупры тоже были его детищем.
В хозяйственном стойле Авраам, один из смотрителей, и самый ценимый мною, доложил о делах насущных.
- Один подаренный индюк сбежал прямо перед бурей, але-Карима, мы его нашли и выловили, но я боюсь, что песок мог попасть в глаза. Хорошо бы попросить Мухамеда ибн-Шартан посмотреть птицу.
- Я отправлю к нему гонца, как только все стихнет, Авраам, - пообещала я. Он как раз подвел меня к загону индюков, и я, взглянув на высокомерных птиц, вдруг поняла, что они мне кого-то напоминают. Бросив взгляд на скучающего рядом жениха - его руки сзади были сцеплены в замок, а сам он угрюмо осматривал хозяйство исподлобья - я увидела много сходства, и тихо засмеялась.
- Авраам, покажи нам Лале. Он будет ее наездником, - я еще раз прыснула, когда раб удивленно воззрился на жениха.
Мола с красивым синим оттенком носа, хлопала своими маленькими глазками, сидя на больших ногах, как в гнезде, высоко вытягивая голову над жердью. Я дала Эймеру самому оценить его участь, лишь кивнула на плетеное седалище для наездника.
Авраам похлопал в ладоши, чтобы распугать дичь в другом загоне – он собирался их кормить – и мола подскочила на своих длиннющих ногах, поворачиваясь боком.
- Как удачно, что ты сразу можешь рассмотреть ее со всех сторон, - засмеялась я и поцокала языком, подзывая птицу. - Она щипается, имей в виду, - предупредила будущего наездника.
- Ты издеваешься? - воскликнул Эймер, указывая рукой на свой будущий транспорт.
- Почему? - изумилась я. - Как будто ты один такой. Все богатые семьи выставляют своих лучших мол на бега. Наездники обычно смелые, любящие риск юноши. Часто даже сами хозяева или их дети. Это хорошая традиция.
«А ты хорошо подвернулся нам под руку», - про себя подумала я.
- Ее зовут Лале. Это я назвала. Но она на имя не откликается, так что можешь даже не пробовать.
- Птица дрессирована как -олле, - объяснил Авраам, - своего рода клич, который используют для них. Если ты разрешишь, госпожа, я преподам юному господину, как лучше управляться с ней.
- Конечно, мы же не хотим, чтобы он свалился до начала забега, - мило улыбнулась я, и удалилась.

***
Прогноз бурь предрекал их окончание уже завтра. Они и в последние дни были не сильными. Народ Амира стал чаще появляться на улицах и активно готовиться к празднику.
Авраам все утро учил Эймера езде на моле. Мне не полагалось видеть уроки, но я все же уже успела подглядеть действо и порадоваться, что моя Лале так не любит чувствовать тяжесть на спине. Надо будет потом дать ей больше фиников в качестве поощрения.
Я выбрала одежду для забега себе и Памине, а так же получила костюмы, заказанные для мужчин, вместе с Насирой, моей няней и управительницей нашего дома (я, в силу своего положения, не могла управлять домом отца, хотя во всем участвовала и считалась главной) просмотрели заказ и остались довольны. Так же я еще раз посетила дом амирского хана и согласовала с устроителями некоторые вопросы по украшениям празднества. Меня считали своего рода представителем отца, одобряя участие в сюрпризе.
Во второй половине гостеприимства Санвы, когда I Солнце преодолело уже большую часть своего пути по небосводу, я спустилась в сад, избегая послеполуденной духоты.
Зелень всегда навевала на меня ностальгию, хотя я не то чтобы скучала по чему-то подобному. Но я часто мечтала о том, другом, нижнем мире.
Может, именно потому мой жених так интересен мне? Что совсем не пристало благородной южанке... Но он нес с собой некую свежесть и мягкость, воздушность, легкость и простоту. Я не знала, каков именно морской воздух, но Эймер мне казался именно им, и пахло от него так... свежо.
И о чем я таком думаю!
Сколько бы я себя не ругала, но все равно не могла отделаться от мыслей о нем. Мне до сих пор казалось, что он невидимо касается моих губ, не как в прошлый раз, но очень похоже, невесомо, еле ощутимо.
Я старалась избавиться от ощущения, правда. Внушала себе, что он не заслуживает произносить моего первого имени, дарованного Богиней, что не имеет на это никаких прав. Но все равно представляла это, и с обидой на саму себя признавала, что грежу о беловолосом юноше.
Именно в подобный момент разрозненных чувств, виновник моего смятения и подстерег меня в саду.
- Ты! - крикнул он, приближаясь, словно песчаная буря - такой же стремительный и разрушительный. – Ты все это затеяла! Решила выставить меня посмешищем! Вот только не выйдет!
- И ничего я не затевала! - воспротивилась обвинению, - хвастливый индюк!
Приблизившись, Эймер заговорил тихо, но от того еще более зловеще.
- О, я знаю, что творится в твоей миленькой головке, - он обхватил мое лицо ладонями, внимательно всматриваясь, - но только, сколько бы пакостей ты мне не делала, язва, все равно мне быть победителем в нашей маленькой партии.
- Не понимаю о чем ты! - я схватилась за его руки, - пусти!
- Нет.
Он смотрел мне в глаза, и этот взгляд, казалось, проникает глубоко, читает сокровенное, завораживает, словно звуки флейты прекрасную кобру. Я не могла плеваться ядом, или проглотить, как питон, но сейчас одновременно мне хотелось сделать и то, и другое. И он видел это.
Прикосновение губ вышло резким и стремительным, как и его появление, и я не знаю, кто в тот момент был первым. Но буря эмоций захлестнула настолько, что я хваталась за жениха, тянулась, прижималась. Меня обучали многому: ласкам, действиям, хитростям. На деле я оказалась не готова ни к чему, пытаясь что-то вспомнить, и забывая как дышать. Мне ужасно хотелось спросить, или наоборот сказать. Я, кажется, даже кусалась, пока мой... собеседник не стал похлопывать меня ниже талии, поглаживать. А я лишь, сильно обхватив его шею, ощущала в себе тысячу I Солнц.

Свет благородной Санвы проникал сквозь легкие ткани моей комнаты и странным образом тревожил мой тихий сон. Необычное разрозненное ощущение моего существа встрепенулось, словно бы его вызвали из глубины сознания, и сняло рукой дрему. Резко все вокруг стало слишком насыщенным, а я чувствительной. Это не свет будил меня своей настойчивостью, а завывания голоса? где-то совсем близко под балконом. И голос я узнала сразу.
Грубо отбрасывая со своего пути лоскуты, я пробралась на балкон, прекрасно осознавая, что меня ждет очередной бой. И учитывая то, что я каким-то образом проигрывала в его присутствии, моя гордость вызывала жажду крови. Крови еще несостоявшегося мужа.
- Эймер, - зло растянула я имя, произнесенное по сути впервые, и прищурилась. Не то чтобы он пел плохо. Я знала, что он менестрель и одобряла подобный выбор. Голос был мелодичен и приятен слуху, хоть и немного натянут очевидно из-за душной атмосферы – не привыкший к подобному. Однако он явно пел мне – а то что бы он забыл в зимнем саду прямо под моим балконом, когда все остальные жилые комнаты находятся в достаточном отдалении от этого конца дома. И либо он таким образом издевался, либо преследовал другую цель. И то и другое было мне не… приятно. И недопустимо!
- Что ты делаешь? – прошипела я, явно ощущая присутствие повторяющегося в наших разговорах. Разве не этот вопрос первым слетает с моих уст после… непозволительных порывов?
Он закончил свои звукоизвлечения, легко перебирая пальцами струны инструмента.
- Решил, что нам следует объясниться.
- И для этого надо разбудить всех?
- Тебе не понравилась моя песня? – спросил он подозрительно. – Это мой личный подарок на помолвку.
Я захлебнулась от подобной наглости.
- Помолвки еще не было! – уверенно произнесла я.
- Ооо, разве? – он вроде как даже был разочарован.
- Есть договоренность, - объяснила я. – Договоренность на помолвку.
- Ну значит это дело решенное.
Его уверенность задела меня.
- Совсем нет.
- Тогда что же ты медлишь с отказом?
Я откинула назад все свои волосы. Они взметнулись, радуясь редкой свободе. Завтра предстояло вплести много бусин и лент для празднества, а так же водрузить украшения. Голова болела заранее. Сейчас, после мытья, полностью расплетенные, они были легки и невесомы. Жених удивленно воззрился на меня, как всегда обсматривая с ног до головы. И в свете Санвы мне показалось, что его кожа краснее, чем обычно. Я ощутила, что атмосфера меняется. Он забыл о своем вопросе и подозрительно сощурился:
- Тебе разрешено разгуливать в таком виде по дому?
Растерянная, я осмотрела себя. На мне была ночная тара, татрана я не надевала, тем более что некому было его демонстрировать. У нас в доме было достаточно чисто и не пыльно. И то, что мой балкон выходил в сад, где атмосфера была самой очищенной, но и самой жаркой за счет полной доступности теплу Солнца, я могла себе позволить минимальную ночную тару. Костюм состоял из светлой ленты на груди и легких прозрачных шаровар – лоскутов, скрепленных на бедрах, щиколотках и редко по всей длине ноги. Таким образом я полностью легко дышала после жаркого захода 1 Солнца.
После омовения мне нанесли праздничные рисунки на тело. Сейчас тара хорошо демонстрировала их, почти не скрывая. Плетения лучей стремились от ключиц, между грудями к пупку. Вокруг него золотистыми узорами буквы старых писаний в три круга выписывали мои достоинства, которыми особенно гордился мой отец. Завтра я планировала быть в золотой юбке с прорезями, и потому от коленей вниз тоже шли легкие ненавязчивые телесные украшения. Это была самая дорогая и скороуходящая краска. И чтобы она хорошо легла, мне наносили ее сразу после ванны на чистое слегка влажное тело.
Видимо чуть раньше волосы в большей степени скрывали все это, потому жених заметил только сейчас. Но он смотрел как-то не так. Не восхищенно, а чуть презрительно.
Я гордо вскинула подбородок, принимая унижение.
- Я не разгуливаю!
- А как ты назовешь то, что выставляешься напоказ в чем мать родила?
Казалось, с каждым словом его презрение росло.
- Если тебя не устраивает мой вид, тебе достаточно отвернуться, - твердо сказала я. – В своем доме я имею право выставляться как хочу.
- Не тогда, когда ты моя невеста! Ты словно жрица кошачьего бога!
Мои щеки запылали от обиды. И хотя я не знала, что именно он имеет ввиду, но чувствовала, что это что-то непристойное.
- Это ты - мой жених. И находишься в моем мире. Тебе стоит привыкать ко всему, потому что, если нас женят, то ты отсюда никуда не денешься.
Я конечно же врала. Хотя бы в том, что нас женят. Я не хотела этого брака в итоге. Ну а если все же союз состоится, не знаю, захочет ли отец отправить меня в нижний мир. На Амире не было разделений в семьях. Жена и муж уходили в дом, построенный для них семьями. Не приветствовалось одному из супругов переходить в старый дом к другому. Считалось, раз уж оба начинают новую жизнь, то и дом должен быть новый. Потому очень часто старые дома разрушались до основания, чтобы было место будущим поколениям. Амиряне ценили будущее не хуже прошлого.
На этом наш разговор закончился. Я скрылась в тканях своей комнаты так быстро, как смогла. Возможно не пристало так сдаваться амирянке, но мне хотелось не видеть его, забиться в угол. Я чувствовала унижение, обиду, боль. Ему не нравился мой внешний вид. Что именно? Волосы? Фигура? Какая-то отдельная ее часть? Чем занимался он дальше, я не знаю. Но петь он больше не стал. Может решил, что мне больше не стоит петь, что я – недостойная? С досады одна из подушек полетела в сторону балкона. Да как он смеет! Недалекий индюк! Не видать ему обручения!

***
Утро началось с досады. Я не была довольна своим внешним видом, как ни крутилась перед зеркальной поверхностью. Золотой цвет мне всегда очень шел, яркий и насыщенный, он был далек от лимонного цвета костюма Эймера, очень благородный и теплый. Из-под красивого в меру целомудренного лифа выглядывали росписи на теле, напоминая ночное происшествие, а еще четче его взгляд. Я трижды хотела переодеться, но Памина трижды меня уверяла в ложности таких решений. Татран почти ничего не скрывал, повторяя контуры одежд, сшитый из совершенно прозрачного шоколадного оттенка эфира. Его края и разрезы распахивались таким образом, что цвет нижней ткани играл при движении. На талии висел звенящий пояс, волосы, с боков заплетенные в косы с бусинами на концах, украшали ленты и самоцветы, обрамленные золотыми цепями. Кулон с желтым камнем свисал на лбу, образуя с цепями подобие головного убора. Это был мамин любимый кулон, который она надевала на свадьбу с отцом. Я давно продумала этот костюм, не ведая, что отец за это время решит меня отдать мужу. А подумать о смене украшения мне не пришло в голову. И теперь он ярко светил, словно клеймо, смеясь и ликуя. И я так злилась на всех.
Нас с Паминой ожидал Константин, чтобы проводить к центру празднества. Отец уже должен был уехать с молой и Эймером, а так же своим техническим изобретением, на место гонок. Памину мы одели в темно-синий вышитый белыми нитками татран, который ей очень шел. Константин выказал восхищение как женой, так и моим внешним видом, и поцеловал в щеку. Не привыкшая к такому, я приняла жест и похвалу с большой радостью. Мне это было необходимо.
Добравшись до помостов гонок, я убедилась что празднество будет масштабным. Казалось, что весь Амир оставил свои дела, и так же виделось много гостей из нижнего мира.
Отец уже был на помосте, Эймер видимо готовился к гонке.
- Сегодня ты еще больше сияешь, моя девочка, - отец обнял меня, и я зарделась от удовольствия.
- Благодарю, элеб Алим.
Отец познакомил Константина со своим другом Отто, а я тем временем махнула рабам, чтобы те поставили нам чаны с монетами и лентами. Их полагалось бросать в гонщиков во время забега.
Я видела, как молы выстраивали в шеренгу в стартовом загоне, а наездники становились позади птиц, чтобы вовремя на них запрыгнуть. Яркий лимонный цвет выделялся, словно маяк, почти посередине загона. А у самого края я видела папиного подмастерье, который просматривал механическую птицу еще раз. Отец не стремился обучить помощника премудростям механика, потому как мог иметь только одного официального ученика, и имел его. Но Хайрат был хорош в этом деле, и он очень любил отца и почитал. Механической птице полагалось бежать без седока. Этой технологией отец планировал развить передвижение и возделывание сухих почв Амирских полей.
- Ты все пояснил Эй-элебу? – спросила я Алима. Все-таки нехорошо будет, если он убьется в гонках.
- Не переживай, Яра, твой жених - цепкий малый, он не пострадает.
- Не понимаю тебя, отец. Почему ты решил, что мне стоит связать жизнь с мужем.
Отец нахмурился, не желая мне отвечать.
- Я не такая уж и взрослая, чтобы так поспешно выдавать меня за чужемирца. Я понимаю, что он сын твоего сына. Что тебе будет спокойнее знать о моем благополучии с более менее близким человеком. Но отец, если на него можно положиться в механике, это еще не значит, что ты можешь ему доверить свою единственную дочь.
Алим не выдержал моего монолога.
- Яра, не то время ты выбрала, чтобы это обсуждать.
- Но элеб, неужели я сама не могу решать в этом вопросе.
- Все не так просто, девочка.
- Ты не думаешь, что я должна знать твои причины, - я особо выделила интонацией «должна», стараясь не повышать голос, чтобы не привлекать внимание.
- Яра! – рассердился отец, - пока я твой элеб, я полностью принимаю решения относительно тебя.
- У меня всегда будет элеб. Ты хочешь сказать, что за меня всегда будут решать? А как же мое мнение? Оно ничего не значит?
- Яра! Обсудим это после, - примирительно сказал отец.
Но я не могла уняться.
- Я хочу сама распоряжаться своей судьбой. И уж точно никак не иметь мужа из нижних.
- Мы живем в таком мире, где тебе будет лучше быть под защитой иноземца.
- Мама бы сказала по-другому. Она ценила свободу выбора, ты сам мне говорил.
- Твоей матери нет с нами! И тебе придется полагаться на мои решения!
Тут уж я не решилась спорить. Отец не любил, когда я шла наперекор его мнению, особенно используя память о маме. И хотя он полагал, что именно этим непокорством я пошла в благородную Малику, все же в силу своей полукровности у меня было другое положение среди южного народа. И больше всего я боялась, что последний факт сыграл на руку брачному союзу с нажнемирцем.

Прозвенел гонг, и загоны открылись. В тот же миг все всадники со специальных высоких твердых подушек прыгнули на спины своих птиц, пришпоривая их. Отец включил механического мола, он стартовал вторым. Жених замешкался с упрямой Лале, и к сожалению для моих родных, выехал последним. Гонка началась.
Гомон, хохот вокруг от несуразности действа заполнил стадион. Это было больше представление на потеху, хотя и считалось благородным развлечением. Первый круг полагалось бросать в участников монеты. Я рассеянно запустила руку в чан с монетами и захватила горсть. Искрящиеся в лучах обоих светил, они свободно полетели на землю под ноги стремящихся вперед гонщиков. Я видела, как сосредоточенно Эймер прижимается к птице, стараясь нагнать своих соперников. Предприимчив с его стороны. Он держал уздечку Лале у самого ее клюва, чтобы у нее меньше было шансов вырваться. Его ленты и перья в волосах развивались позади, словно флаги. Это я настояла вплести их в его светлые кудри. Он так много пререкался, пока я собственноручно измывалась над ним подобным образом, хотя и не оскорблял так, как позволял себе наедине со мной, потому как Памина присутствовала при этом действе. С моей стороны это было уловкой. Хотя я и хотела проучить индюка, я вовсе не хотела его проигрыша. Ленты в его волосах будут отвлекать бегущих за ним мол, и они будут менее послушны. Авраам – знаток этой птицы, в свое время объяснил мне много маленьких хитростей на бегах. Но чтобы все подействовало, нужно сначала хоть какую молу оставить позади себя. Казалось, Эймер не плохо справлялся с этой задачей, подходя все ближе и ближе к лидерам гонки. Требовалось пробежать три больших круга. Один был уже позади, и в ход пошли ленты. Это тоже было подобие хитрости. Не мастерство выигрывало в гонке, а удача. Молы хорошо отвлекались на постороннее движение, будучи очень прожорливыми. Но сильные руки жениха казалось просто не позволяют Лале отвлечься на что-либо прочее, нежели бег. И насколько вид их двоих был уморительным, настолько он завораживал. Я была уверена, она всячески противится его хватке. Молы о сути упрямые и непоседливые птицы. Но вместе они смотрелись как что-то стремительно следующее общей цели. Алим захохотал во весь голос и хлопнул улыбающегося Константина по спине. Он не планировал выставлять, железную молу чтобы выиграть, скорее просто чтобы блеснуть, удивить. Болел он конечно за жениха. Памина напористо кидала ленты. На третьем круге стали бросать оба предмета. Чтобы не привлекать внимание, я мерно опускала руку в чан с монетами, выбрасывая их вниз. В момент самого исхода, когда три молы шли почти лоб в лоб, и Эймер на удивление не сильно отставал позади, оставляя всех остальных еще дальше, произошло несколько вещей одновременно. Перед маленькими глазками молы лидера пролетела яркая лента, отвлекая птицу от цели, она помчалась за этой лентой, покачиваясь, как самая настоящая индюшка, седок не выдержал резкой остановки, спрыгивая с пернатой на песок. Лале, сильно подпрыгивая, перелетела через лидера, потрясывая Эймера пуще прежнего.
Вторая мола-лидер заворожено уставилась на прыжок Лале, замедляя темп, а может мне просто так казалось, и Лале вырвалась вперед благодаря своей скорости.
Первая мола-лидер в погоне за своим личным трофеем отвлекла третьего претендента, пускаясь в драку с его птицей. На радость всей толпе, зрелище было дивным. Они обе завихляли по полю, приближаясь к краю, где работал отцовский механизм. Алим затаил дыхание, Константин вжался в перилла. Я видела ужас на лице Хайрат. И затем механическая птица под весом двух других повалилась на стену, прерывая свою гонку. Толпа ахнула.
Казалось, Эймер прирос к спине птицы, не обращая внимания на происходящее, не отвлекаясь на шум, не разрешая моле отвлечься. И их стремительный бег не прервался даже тогда, когда финиш и все соперники остались далеко позади.[/i]

Наблюдая за светом заходящего 1Солнца из окна, я вновь прокрутила в голове события прошедшего гостеприимства (дня).
Как отец радовался выигрышу Эймера, нисколько не расстраиваясь из-за разломанной механической птицы (при этом Хайрат чуть ли не плакал над обломками). Алим смеялся и похлопывал по спине Константина, который был лишь слегка озабочен, но так же рад исходу гонок. Как причитала Памина, волнуясь за Эймера, после кульбита с птицы. И каково было мне. Сначала шок, затем гвалт, потом Эймер перед моими глазами. Он пришел в себя почти сразу, и славно держался во время поздравлений. Алим обнимал его каждый раз, когда его хвалили за чудесное приобретение – жениха дочери. Но позже выяснилось, что у него вывих правой руки, сильный ушиб правой ноги и царапина на ней от когтей молы, а так же сотрясение мозга.
Знахари советовали ему больше отдыхать. Он отключился уже в борде. В дом его вносили, и он выглядел таким беспомощным. Я хихикнула. Если ему сказать, что он был в подобном виде, он перестанет быть таким индюком.
Я вновь подошла к кровати и присела подле него. Все еще не покидавшие меня виды его голых ног и груди будоражили мое воображение.
Расслабленные мужские черты казались хрупкими и рушимыми, как только я подношу руку, не касаясь, повторяю контуры бровей, а потом отодвигаю прядь волос со лба.
Пела я хуже, нежели танцевала, не было у меня призвания. Однако священные для моего народа слова главное было петь всем сердцем, тогда песня была исцелением.

Луч чистый божественный захвати нитями локоны небесные,
Защити от вражеских очей нечестивых, темных, бесовых.
Богиня прекрасная, окрась мысли цветом благостным, ясным да радостными в чертогах мастей разных.
Скинь маски вражеские, очисти песками их руки грязные, слезы соленые, цели разные.
Пойду я по жаркой суши высушенной, выбеленной твоими очами грозными,
Не забоюсь я гостеприимства знойного, и 1Солнца в царстве твоем жаркого, яркого,
Заберусь на холмы барханные, могучие да зыбучие, поглощающие в царство чудовищей,
Доберусь до краев юга Амирова, да увижу границы мира я, что под ним простирается, под него преклоняется,
Да спою во все стороны мятежные восхваления тебе, о Богиня Великая, благостная, благослови да других звуком священным, знанием вечным,
Ты вечная, бесконечная, хранительница, света да тепла дарительница, родительница, мать любимая.

Освети мою жизнь, о Великая Санва,
Благосклонная будь в тех делах, что грядущи,
Да коснись поцелуем, что перстом, кожи нежной,
Пусть останется след благословения Богини.
песня «Благословение Санвы»

Прочитав над ним молитву Великой Богине, я покинула его покои и ушла к себе. Не хотелось, чтобы он проснулся и увидел рядом, напридумывал себе чего. Санва уже осталась в своем господстве, ее лик был еще ближе, нежели до этого. Приближалось «Благословение» (праздник смены года). А значит мне скоро 18. Отец планировал праздник союза связать с моим совершеннолетием. Мне необходимо было срочно думать об отмене этой свадьбы. Только стоило сочинить причину размолвки.

***
На утро я поняла, что ничего не изменилось, за исключением того, что мой жених ходил и бурчал, а все вокруг его жалели.
Я как раз вернулась с площади, чтобы переодеться на празднество (оно должно было состояться под прямым светом Санвы в зените), когда застала троих мужчин, раскуривающих кальян, и во всю хохочущих над прошедшими бегами.
- Видел бы ты себя, Эймер, - рассказывал Константин, - правильно говорят «как об стенку горох». Монеты и ленты отлетали от тебя, как от чумного. Ты почти слился с молой, невозможно было бы определить где она, а где ты, если бы не этот цвет костюма.
Алим захохотал.
- Да, цвет костюма был знатный. Он бил в глаза. Ай да Карима.
- Элеб-Алим, - прервала я его хохот.
- А вот и она. Посиди с нами, доченька.
Я старалась не смотреть ни на кого кроме отца.
- Элеб-Алим, - повторила я. – Пора одеваться.
Лицо отца вытянулось, но он тут же засуетился, чтобы всех отправить по комнатам для наряжения.
Эймер поймал меня левой рукой – правая висела у наго на специальном ремне, цепляющемся на шее, так меньше создавала беспокойства хозяину.
- Если ты опять вырядишь меня в посмешище.
Я одернулась.
- Твой наряд сыграл главную роль в твоем выигрыше. Ты должен быть мне благодарен. Актер из тебя вышел никудышный, и не понимаю, почему всем пришелся по вкусу твой концерт в финале.
- Я травмирован ради твоего каприза, - ощетинился Эймер.
- Как приятно знать, что ты так сильно меня любишь, - бросила я ему в лицо.
- Еще приятнее сознавать, как любишь меня ты, - услышала ответ.
На этом мы разошлись переодеваться.
Зажиточные важные семьи Амира имели каждая свой цвет. Цвет Алима был зеленым. Вся семья и все слуги этой семьи одевались в один и тот же оттенок зеленого. Но каждая ткань по-разному украшалась символами Санвы, золотыми или серебряными нитями, рельефами и нашивками другого подходящего цвета. Мой зеленый перекликался с золотом, как и у Эймера. Папин зеленый отмечался фиолетовым ярким акцентом в узорах – в цветах семьи Малики. Константин и Памина – зеленым в серебре.
Я одела толстый золотой пояс и золотые браслеты, с которых свисали цепи и монеты. Волосы были заплетены в замысловатые косы с золотыми нитями и бусинами, одним единым полотном они вились по оголенной спине, которая была разукрашена священными писаниями Санвы и ее символами специально для празднества. На голову я надела плетеную золотую шапочку, ее бусины обрамляли, словно обод, и вниз спускались легкие золотые косы, перемежаясь с моими, вплетенные в прическу. У мужчин красивые шаровары с различными бусинами и монетами разных цветов. У отцов так же под кафтаном были жилеты, в силу их возраста, Памина так же не была сильно оголена, в отличие от меня. У Эймера же торс был гол, кафтан запахивался, не сильно скрывая могучую грудь. Поврежденную руку украсили зелеными тканями, а светлые волосы редкими золотыми бусинами, не утяжеляющими волос. Он чуть хмурился, периодически запуская пальцы в волосы, и поглядывая на меня.
- Не переживай, - беспечно посоветовала я,- они не выпадут из-за украшений.
- Обязательно было вешать на волосы побрякушки? – угрюмо уточнил он.
- Нет, - пожала я плечами, - но возраст тебе такое позволяет, тем более что тебе идет. Мне нравится.
- Эймер, - вмешался Алим, - ты словно родился для Юга. Посмотри на себя! Выглядишь под стать моей Яре.
Я тут же пожалела, что решила именно так его нарядить.

В борде мы почти не разговаривали. Точнее Алим и Константин болтали без умолку, периодически затягивая в разговор Памину, но мы с Эймером, сидя дальше от остальных, почти не общались. Каждый думал о своем. Может мы оба боялись перейти на оскорбления в присутствии родителей.
Локомотив Ссупры уже причалил. Эстакада сегодня была закрыт половину дня в силу празднеств. Одно металлическое крыло в голове поезда было поднято, и внутренности агрегата выставлялись на всеобщее обозрение. Всякий от мала до велика подходил и рассматривал, задавал вопросы, на что компетентный Хайрат давал ответы. Мы устроились на специальном помосте, украшенном тканями глубокого зеленого цвета. Здесь на площади было место, откуда голос расходился во все концы, не теряя своей громкости.
Амиршах (предводитель Амира) выступил вперед с речью. Его голос разливался по всей станционной площади, звуки были сильные и величественные. Сначала он благословил народ. Потом взял тему, собравшую нас всех здесь. Его слова постоянно касались величия Алима, его яркости и мудрости. История начиналась давно, более двадцати благословений назад. И она не заканчивалась сейчас, когда столько было сделано, и столькому еще предстояло свершиться.
______________________
Да сияй в выси в вечности все жизни будущие как и прошлые;
Да воля твоя пусть исполнится во всем мире достойном, как и ранее;
Да имя твое на устах и в мыслях пусть светится молитвою и восхвалениями.
молитва Великой Богине

Спасибо, о великолепный Ведя, за проявленное доверие. Я обещаюсь, что подойду к этой привилегии со всем ответственностью.


Р.С. дорогой мой избранный, поздравляю тебя со званием