Карта ролевой игры "Забытый мир"

Привет, всем Играющим!Славится имя Царя островов. Склонят все головы в честь трона и правителя.
*хмуро грызет гранит науки*
Кто звал мужчин? Не могу помочь прямо.... Но вызвать кого могу.
Тут никому услуги молодого и юного ненужны? Беру не дорого. Натуру не предлагать.... только если посмертно.
Удачной игры всем!
Всем ученикам магов.

Скот...как много в этом слове....


* записывает потенциальных жертв*

Делия Йисс Д`Аттар писала:Скотик), ты сначала поймай меня, если сможешь. Tongue Потом в потенциальные жертвы записывай.

Если смогу? ....хм
Крысы не охотятся... не умеют... они жертву выжидают...нападают сзади....
Так, что когда поймаю... времени не будет записывать...

Всех с началом игры

На рыбном рынке, который расположился не далеко от Изумрудной бухты – пристанища для воздушных кораблей – воняет так, что больно сделать вздох. Может быть из-за этого именно тут и располагаются самые злачные бордели Столицы мира. Пряча свой дух под покровом запаха рыбы.
То тут, то там шныряют торговцы кожей с набитыми под завязку корзинами, кусками тушек. Некогда  видел, как именно здесь сушили разделанные тухи перевертышей. И воняло от них не животными, а человеком. И запах тот даже вонь с рынка не могла скрыть. Именно поэтому я четко знаю, что грехи нельзя скрыть никаким запахом, как не прячься.
Продавцы рыбы разделывают ее прямо тут. Подвешивая очиненную на крюки для просушки. А местные зазывалы, вставая на помосты, орут о новой свежей партии. Кухарки шныряют между рядами, чтобы выбрать товар получше и украсить стол рыбой. Самой популярной едой в этих краях. Рыбу я ненавижу с детства. Если его можно назвать детством. Детей же не кормят объедками?
Проходя к распутным дворам, вижу, как прохаживаются уличные девочки – отправленные на поиски клиентов в дневное время. Те ищут себе изголодавшихся по телу покупателем среди прибывших моряков. Они не так избирательны в женщинах после долгих путешествий и легко идут на сговор. Чем ближе к пристани, тем девочки лучше. Дальше идут бордели похуже. И девочки попроще. Кто-то стоит в дверях, окликая то одного, то другого прохожего:
– Хотите девочку? Свежую, только вчера с острова Греха привезли. Ну, или мальчика? Уверяю тебя, он доставит тебе удовольствие получше самой отъявленной шлюхи. Всего десять драхм, и он твой на часок другой, – кричит торговка телом. Чуть полноватая с большой грудью, которая почти переваливает через плотный корсет. Лицо ее съедено пудрой. Из-за чего губы, измазанные краской, кажутся кровавыми. Не видя интереса у прохожего, что идет передо мной, устало облокачивается о дверной косяк и сплевывает табак.
Осматриваю дом в два этажа. На втором, через немытые окна, вижу работниц заведения. Не знаю, что мутнее – стекло, сквозь которые они смотрят, или их глаза. Почти всем в таких домах дают настойку мака, чтобы работали лучше. Или не сошли с ума.
– Господин заинтересован? – чуть небрежно спрашивает, осматривая меня сверху вниз. – У господина есть деньги?
Вытаскиваю монету и кладу ее в ладонь. Та сразу сжимается, а на лице рисуется приветливая улыбка.
– Девочку или мальчика? – семенит мелкими шагами, придерживая юбку выше колена, от чего видно ее грязное белье, и виляет задом. Иду за ней, смотря на тех, кто нас встречает. Все улыбаются. Натягивают улыбку на лицо, растягивая кожу так, что скулы еще чуток и лопнут от боли. Эти улыбки всегда сочетаются с одним и тем же чувством. И это не радость или ненависть. Даже лицемерием это назвать сложно. Да и не спутаешь ни к каким другим. Это чувство голода. Здесь девочки работают за еду. Улыбка – как способ выживания.
Взгляд замирает на фигуре девчушки лет шестнадцати. Ни улыбки, ни взгляда навстречу. Худа настолько, что если подуешь, упадет и, наверно, уже не встанет. И понятно, что ей уже все равно. У голода тоже бывает степень – когда все равно, есть он или нет. Входит в привычку.
– Вижу, господин сделал свой выбор? – слышу голос позади. – Вы возьмете ее здесь или подниметесь в комнаты? Если берете комнату, то это будет стоить еще три драхмы. – Девочку тут же поднимают по указке хозяйки, когда в ее ладонь приземляется пару монет.
– А если хотите ее помыть, то с вас еще две. – добавляет тут же...

Не поднимаю глаз, пока она купается. Ванна стоит прямо тут, в комнате. Видимо, чтобы клиент сразу мог оценить приобретенный товар. Дева не залезает в ванную. А стоит, наклонившись над ней, и остервенело стирает с себя смоченной в воде тканью грязь. Смывает с себя усердно и долго, всячески пытаясь оттянуть то, для чего ее наняли. В конце концов в комнате все стихает. Слышно только ее протяжное дыхание. Потом легкие шаги, когда идет ко мне.
Поднимаю глаза только когда ее руки касаются моих брюк под плащом и начинают истерически дергать завязки. Ловлю ее за запястье и развожу руки в стороны. Та смотрит сначала на вязь символов на моих пальцах. Тонкие змейки, пробегающие от ногтя по костяшкам, обхватывают руку и спускаются к ладони. А потом в лицо:
– Маг? – вырываться из ее рта.
Качаю головой в ответ.
– Ты же меня убьешь? – сначала испугано, а потом с надежной добавляя, — убьешь?
Снова качаю головой в знак отрицания.
– Тогда можно быстро? – не знаю, что она имеет ввиду. То ли просит быстрой кончины, то ли соития.
В любом случае это будет быстро. Так как хочу того же.

Она кусает себе кубы и сжимает кулаки, каждый раз, когда я проникаю в ее тело. Она сильней прикусывает губы. А я закрываю глаза и жду, наконец, разрядку. И когда пелена удовольствия, которого я не запомню, подкатывает к паху, губы начинают шевелиться, взывая к тем силам, которые отозвались бы, будь я магом, а не простым учеником. Без лишних стимуляторов. Удовольствие смешивается с адской болью в позвоночнике и поднимается вверх. Сжимая горло в захват удушья. От боли кричу... И вижу…

Густой туман серыми облаками вокруг. Пар изо рта тут же смешивается с ним. Рыскаю глазами в поисках того, за кем пришел. Крутясь на месте, пока не почувствую топот копыт по земле.
– Он уже идет. – слышу детский голос позади себя. – Он погладит нас.
Тут же поворачиваюсь к нему. И вижу мальчика лет пяти. Пытаюсь подойти, но, делая десять шагов, остаюсь на месте. Рука протягивается к нему, желая поймать.
– Он уже близко, – и как знак правды в его словах в спину ударяет звук ржания лошади.
Тянусь к нему еще истеричный, памятуя об уходящем времени
– Как тебя зовут? – говорю быстро. – Скажи мне свое имя.
Мальчик смотрит сквозь меня. И глаза залиты таким же густым, как и вокруг, туманом. Туманом паники. И чувствую эту панику так же, как и он . Она под кожей. Пожирает под кожей нервы, заставляя орать.
И я ору. Все тот же вопрос, который мучает меня все это время:
– Имя, скажи мне свое имя!
– Поздно, он тут, – отвечает мне и тут же переводит взгляд на меня. И в его темных расширенных от ужасах глазах я вижу фигуру всадника, заносящего меч. И боль в груди обжигает. Ибо проткнул меч этот нас двоих одновременно. А я все, схватив за плечи ребенка, трясу его и ору:
– Как тебя зовут?

– Как тебя зовут?
– Милена! Меня зовут Милена! – дикий крик девушки выводит из забытья. Она отползает спиной назад быстро к стене и, прижавшись там, смотри на меня дикими глазами. – Милена... Я Милена.
Подношу руку к телу – туда, где порвалась мантия и рубаха. Пачкаясь о кровь. Размазывая ее о ткань пальцами. Кровь моя собственная. Но раны нет. Хотя органы болят так, как будто их действительно проткнули мечом.

Вставая с пола, завязываю брюки. Милена притихла, закрыв рот ладонями. И только когда подхожу к двери, подает голос.
– Не можешь убить, хоть что-то сделай. Не могу помнить... Не могу помнить их всех.
Замираю на пороге.
– Твоя сила – это ненависть. Для этого нужно помнить... Помни их всех. Помни до мельчайших подробностей. Чтобы быть сильней.
На пол, в след за мной, падают несколько монет.

Магистр Мелос VII( Канон)
Маг при дворе — ведет линию от первого Мага, что был по левую сторону от трона в период охоты на проклятых. Носит алую мантию- знак полного служение высшим силам как и знак высокой ступени в своем деле. Сколько при троне люди не помнят. Насчитывают порядка 70 лет. Был учеником еще при Маргарите Молчаливой — бабке нынешнего правителя. Говорят именно он и приложил руку к ее скоропостижной смерти. При нем правил Аларий Долгожданный и почили все претенденты на престол до Дария Скорбящего.
Учеников в служение стал брат себе двадцать лет назад. Из них не выдержали обучения порядка десятка. Но в круге приближенных всегда тройка служителей. Если умирает один — на его месте появляется другой.
Молчалив — производит впечатление стороннего наблюдателя. Берет слово редко, но всегда весомо. Старается не участвовать в конфликтах. Обходится без этого. И всегда добивается желаемого. Имеет целую сеть шпионов работающих его глазами и ушами.
В настоящий момент постоянно совершает паломничества к Бездне.
Готов к передаче силы. От чего многие затаили дыхание в ожидании тех сюрпризов что из этого выйдет.
Связь со мной: Мой учитель.

Старый храм на территории дворца Владыки. 
В прошлом сюда ходили толпы паломников... Поклоняться старым богам, шептать слова просьб, вознести дары, наивно полагая, что их мольбы услышат. А сейчас гости здесь – ветер да заблудшие души. И припадают они уже не к богам, а к силе другого толка. Я иду вдоль залы храма, бесшумно ступая по плитам пола. Наверно, в старых молитвах был свой толк – эти стены не разнесли в щепки во времена травли. И хотя краски росписи на стенах поблекли, да и подчистили их не нежной рукой, на поверхности видны шрамы вырванных кусков камня. Там, где рисунок приобретал объемную форму из-за лепнины, они более глубоки. В этюдах все еще можно рассмотреть символы забытого. Дерево, поднимающее ветки- руки к небу, дотрагивается пальцами до огненной девы. Та в ответ одной рукой тянется к сестре, а другой отпускает Сокола... а может, и не он это вовсе, не разберешь. Все, что написано на стенах, не больше, чем изображение, отголосок прошлого. Но я помню, как молился этим богам. Не зная, как произносят молитвы, и меняя имя бога на устах, как меняла бы шлюха имена своих любовников, ища защиты. Поклоняясь в ноги дереву или смотря в небо на жар солнца. Каждый раз, когда тело было истощено новым знанием, а боль в теле становилась невыносимой, я молил не о защите или покровительстве, я молил о понимании того, для чего испытываю эту боль. Но к скольким бы богам я ни обращался, ответа не было.
Я подхожу к ступеням, ведущим к креслу, здесь некогда был алтарь. Три ступени, чтобы подняться и воссесть на место Магистра. Здесь в часы приема сидит мой учитель. Его имя возьмет себе один из его учеников. Всего три ступени. Кресло пустует. Часы приема закончены. Но видя этот пьедестал... вокруг поблекших картин глухих богов, чувствую, как у меня подкашиваются колени, а голова склоняется... Да, в этом месте молятся... но богам другого рода.

Магистр занимал комнаты на верхних этажах храма. С возрастом его сил становилось все меньше, а часы приема длятся не так долго, как раньше. Магистр стареет… Едкий запах крема, который втирают в его тело, слышен на подходе к покоям. Да и не знаешь, что больше удушает – запах трав или запах разлагающегося тела. После паломничества к Бездне Магистр, несмотря на усталость, пожелал увидеть своих учеников.
Три склоненные головы в белых капюшонах не смеют поднять глаз на Учителя, пока служанка разминает его старческие ноги и моет их в воде с разведенными в ней травами. Кожа на его ногах пузырится от черных вен и, кажется, может лопнуть при любом неосторожном нажатии. Треснуть, надорваться и высвободить ту силу, что накопилось в этом человеке. Тишина в комнате оглушительна и привычна. Лишь шуршание женского платья, звуки воды и треск угля в камине. Когда служанка, поклонившись, исчезает из комнаты, Магистр откидывается в своем кресле и устало смотрит на учеников. Его глаза пробегают от одного к другому. И ведь видит все: страх и возбуждение. Остается только выбирать, что желает сегодня – наградить или покарать. Каждый раз после Бездны Магистр делился частью своей силы с тем, кого считал готовым принять ее.

Не думаю, что готов к этому после недавних событий. Поэтому замираю и совсем дышать боюсь. Чтобы даже легким движением не привлечь к себе внимания. Мое тело все еще несет ту боль, что я принес из небытия. И неведомо, что со мной будет, если сейчас дар Учителя коснется меня. Должен радоваться, ведь мощь, которую дает маг, ни с чем несравнима. И та сила, что впивается в тело, дает такое знание, о котором можно лишь мечтать, высиживая годами в темных башнях над письменами, заучивая обряды. И я бы радовался, если бы после таких подарков не издыхали в мучениях и агонии. Я был свидетелем всего одной такой смерти, но этого хватило, чтобы понимать, что все, что дает Магистр, не только дар, но и наказание.
Выбирают не меня... Мастер подзывает ученика, что стоит рядом. И я точно знаю, что этот выживет. Самый сильный из нас. Самый выносливый. И даже когда он корчится на полу от боли, все знают, что на его месте мы бы корчились в пять раз сильней. Закатанные глаза, пена изо рта и скрюченные судорогой руки. Это малая цена за ту силу, что он получит, но она так мучительно показательна. Ему не помогают. Тут каждый сам за себя. Пока последняя судорога не пройдет, а тело не обмякнет, мы смотрим на него безучастно. Кто, радуясь, что на его месте сейчас не он. А кто – завидуя той силе, что приживается сейчас к его телу. Мало кто заметит, что вены на руках и коже учителя стали не так черны. А кожу покрывает легкая бледность, как после того, как вредную кровь отсосала пиявка. Ученику все же помогут подняться и уведут, поддерживая. Просто, чтобы очистить помещение как можно скорей.
И уже на пороге я услышу, как Магистр просит меня остаться...

Покои Магистра

Поклон. Касание губами выпирающих из-под тонкой, сухой кожи костяшек пальцев в знак почтения. Чувствую взгляд на себе, но не поднимаю глаз. Я хорошо запомнил первые уроки, а они посвящены только одному – покорности. Учитель поворачивает руку ладонью вверх. Приглашая. 

Кожа его ладони – белый лист. Лишь зарубы сгибов от пальцев. Ни одной подсказки, что кидает судьба: на мертвой ладони нет линий жизни или линий судьбы. 

Судьба с Магами не играет. Это они играют с ней. 

Смотрю на раскрытую ладонь Учителя и метку, что язвой расположилась в центре. Такую ставят всем ученикам в день посвящения. В тот день, когда на коже возникает этот знак, бежать уже не возможно. Она связывает не только тело, но и души привязывает к Магистру. И эту закладную невозможно оплатить. Сжимаю свою руку в кулак, пальцами касаясь собственной отметины. Пальцы липнут друг к другу, и мне не надо смотреть на них, чтобы узнать, в чем они испачкались. Моя метка начала кровить. Тело всегда чувствует, что его ждет. 

– Ты весь провонял забвением. Тебе пора очиститься, – слышу тихий голос учителя. 

Воздух вокруг нас начинает сгущаться. Словно камни проникают в легкие с каждым глотком омертвевшего вокруг нас, из-за силы, воздуха. 

Смотрю на ладонь учителя. И понимаю, что медлю. Дышу с трудом, так что слышу свое дыхание. И медлю. А раздумывать нельзя. 

Это бесполезно. Надо как перед прыжком в воду: сделать быстрый глубокий вдох и окунуться с головой. Не в первый раз стою на коленях перед учителем. И не в первый раз готов принять в себя силу... Но каждый раз кляну свои легкие, что они берут так мало воздуха. Что тот становится тяжелым и как грузило тянет меня все глубже туда, где не достать дна. 

Cплетаю наши ладони и крепко обхватываю пальцами, чтобы не отдернуть свою руку от первого же удара силы. Наши метки соприкасаются. 

И тону. Захлебываясь тут же от грязной массы, которая проникает в тело. Пальцы сводит судорогой, но оторвать руку уже нельзя. Наши ладони прибиты вместе, словно гвоздями. Cлышу голос учителя где-то там под толщей той силы, куда меня уносит от каждого нового удара слов. Он шепчет слова контроля. И  знаю, что пока его голос не затихнет, я буду сосудом, принимающим дар. Недобрым гостем втискивающийся в меня и изживающий все то, что было во мне до него. 

Воздуха как всегда не хватает. Кричать тоже не могу, только шипеть и выть. Есть много звуков, которые человек издает, когда не может говорить из-за боли. Но боль – это то, что я хотел бы сейчас испытывать. Она бы вернула меня к настоящему. Не дала бы засосать все глубже и глубже в тот водоворот, из которого так легко не вернуться... 

... лежу в поле белом. Сухая трава под снежным одеялом закутана. И я на ней мертвым телом. И никого рядом нет. Только воронье, что над трупами летает, да каркает. 
Каркает... 
Каркает... 
А спуститься не решается.. 
Таких, даже вороны не трогают... 
Рука по снегу хлопочет... Собирает кусок мокрого в кулак. И на лицо его. Размазывая его вместе с землей, что пахнет мертвечиной. В такую только покойников кладут. Открываю веки тяжелые. И смотрю на небо. А в небе солнце. Смотрю на него, глаза не щуря. И боли нет. И кажется и тела... нет. На лицо падет тень. Не вижу кто, не знаю, кто. Только голос. 
– Живи... 
…Лучше бы приказал подохнуть... думаю перед тем, как снова испытаю боль... 

– Как тебя зовут? 
– Никак. 
– Помни это. И не ищи ответы в Забвение. Ты слишком слаб для этого. 
– Да, Учитель. 

Он сидит на том же месте. А я пытаюсь встать … хотя бы на четвереньки. Мышцы сводит тремор. От пальцев до локтя рука онемела. Вены на руке полопались и почернели почти до плеча. Если не нанести символы и не зафиксировать яд письменами татуировок, он пойдет выше. Я видел, как сгнивали заживо. 
– У меня задание. – говорит он, пока я встаю, стараясь не обращать внимания на то, как хрустят суставы. – Есть должник на Севере. Я не беспокоюсь о его долге и мог бы подождать. У человека слишком много врагов, чтобы жизнь его была долгой. Но боюсь, зов Бездны слишком громко зовет меня, чтобы ждать, когда трусы начнут действовать. Ты знаешь, что делать? 

Киваю. И облизываю губы, на языке чувствую вкус кладбищенской земли и снега. 

*** 

Не знаю, как назвать его. Друг? У нас не бывает друзей. И назвать его тем, кому доверю, тоже не могу. 

Когда-то давно, когда еще только начинал обучение, я видел, как ловят крыс на рынке. Их не убивали. Не травили ядом. Их сажали в один кованый короб с такими же крысами. Каждую помечали по-своему: какой-то отрубали хвост, какой-то лапу. Делали ставку. Без еды и воды крысы начинали жрать друг друга. И где-то через полгода в ящике оставалось всего две крысы, сожравшие всех остальных. И вот тогда им бросали еду... и смотрели, кто кого сожрет уже за кусок хлеба. 

Не знаю, как назвать того, кто может меня сожрать. 

– Он убьет меня, – говорит над ухом. 

Или я сожру его... 

Смотрю на того, кто прокалывает мне кожу на плече иглой, чтобы нанести символы. И тут же перевожу взгляд на соседнюю койку. На ней сидит... самая жирная крыса из всех нас. 

Старший ученик. Тело его в балахоне. Ткань липнет к телу из-за крови. Темной крови. Такой же, что струится сейчас из каждого прокола у меня на плече после касания его иголкой. Он потирает пальцы друг о друга. И улыбается улыбкой предвкушения... 

Ничего нет слаще, чем попробовать свою силу в деле... 

– Он убьет меня. – повторяется. А иголка входит в тело чуть глубже положенного. 
«Убьет.» Думаю про себя. Слишком слаб мой собеседник, чтобы я думал иначе. 
– Потерпи пару недель. И мы что-нибудь придумаем. – Говорю в ответ. 

– Убей его… Хорошо? – не знаю, что ответить, только сглатываю тошнотворный вкус во рту. – Когда вернешься. Если  не убьешь, просто скажи, что завалишь его, как только вернешься. 

Тяжелым камнем на пол падает ткань, пропитавшаяся ядом. Ей протирали кожу, впитывая все то, что выходит из тела, когда не видно, где нанести новый укол. 

Смотрю на старшего ученика. 

И медленно киваю своему собеседнику. 

– ... потерпи пару недель, – говорю, понимая, что не протянет

Весь во внимании....

наивные людишки...
* смотрит как отходят на шах назад * Магами земля полнится.... а своя Скотина ближе... - основа политдипломатии

Отвожу? Наверно в страхе ?


Вам видней.



Я подожду.

Северные земли. Утес плача- владение дома Элефтари.
Волком воет ветер, пытаясь предупредить, что там, в глубине северных земель, начинается смерть. Бьет он любого, кто ступил на эти земли, и душит невидимым захватом лап шеи, надо воевать с ним за вздох. Все знают легенду о хладных демонах на этих землях. Ими пугают детей, когда укладывают спать.... им приносят жертвы в кровавых лесах. Но главные демоны тут – люди, что носят красное знамя... И от их меча земля пропитана кровью. 
От того здесь так хорошо... Дышится спокойно, несмотря на пощечины ветра. И даже тело ломать перестало. Как только зашел за границу. 
Лошадь копытами месит земляную кашу. В панике тараща глаза, раздувая ноздри, как перед забегом, желая найти, куда пустится вскачь подальше от своего седока. Уже третья на смену, если не считать ту, что взял в Столице. Каждый раз, меняя, дают хорошее животное, да только толку мало. Те, чуя силу, данную Учителем, не желают везти на себе столько грязи. Пытался захлопнуть силы в себе – не выходит. Если в Столице я еще мог ею управлять, то здесь, почуяв смерть, та, как голодная, рвалась наружу. 
Похлопываю по крупу коня, безрезультатно пытаясь успокоить. До цели осталось совсем немного. Поэтому уже пеший веду за собой животное, не желая бросать на съедение ветрам. 

К Утесу Плача дошел к вечеру. Плащ, пропитанный мокрым снегом, уже тяжелым грузом давил на плечи. Вода с него стекает на землю. Пропитывает одежду вкуская холод к телу.  А лицо казалось скрыто под каменной маской, как земля на севере застывает под ледяной коркой. 
Ворота мне открыли сразу же, как только отдал документы. И встретили молча. Только посматривали исподлобья, да шепотком проводили в спину, когда, взяв коня, отправили с провожатым во внутренние дворы к хозяину замка. Его я узнал сразу же …по метке на лбу должника. 

Он сидит на скамье под закрытым пологом. Глаза его из- под опущенных век следят за боем, что ведут его псы. Лязг метала и ругать стоит позади спины. Запах крови, смешанной с потом, ударяет в нос. Так же как запах страха и ненависти – тот витает в воздухе более плотный и оседает на каждом, кто находится рядом с хозяином замка. Аг не обращает на меня внимания. Мой проводник наклоняется к нему, шепчет о моем прибытии. И с поклоном отходит в сторону, чтобы дождаться будущих указаний. Еще пару минут хозяин замка застывшей статуей смотрит отрешенно на происходящее на арене и, не глядя на меня, произносит: 
– Что привело Мага из столицы в наши земли? 
Не склонив головы, ибо склоняюсь только пред своим учителем, отвечаю, что был оправлен на земли по велению магистра. Ибо обеспокоен тот, что на Северных землях нет более Мага для защиты, так как тот почил у Бездны, не оставив после себя учеников. Молчу о том, что почил маг от руки моего учителя. 
– Ученика? – Наконец Аг смотрит на меня. Его глаза замирают на моем лице и в пренебрежении. – Ученика... Говорят, вам яйца режут, как только в ученики берут. Для покорности. Думаю, мне своим парням тоже для покорности и живости яйца отрезать? 
Пауза, и под металлическим взглядом Ага. 
– Зачем Северным землям Ученик? 
Отвечаю, что это временно, пока для защиты не найдется более опытный Маг. 
Аг выдыхает, словно устало: 
– Я помню твоего учителя. Он лечил меня, когда двадцать лет назад меня поломал медведь на королевской охоте. Обещал мне долгой жизни. – Еще один испытывающий взгляд на меня. 
– Уверен ваша жизнь будет долгой, – произносят губы. 
– У нас Шкура в одном из отрядов не может почить. Говорят, кости ломает. Дар передать надо. Справишься? Не хочу терять Белоглазого. 
Киваю в ответ. 
Аг смотрит на слугу и с указанием проводить отпускает...

Утес Плача обдувается ветрами со всех сторон. Мишенью являясь на важном своем возвышении. И под натиском ветряных кулаков, что бьют по замку, семейное гнездо Элефтари стонет всеми камнями своими. Да ловит ветер в ловушки коридоров. Тот, заплутавший в узком пространстве, ищет выход и находит его между щелями в стенах и воет, предупреждая, что когда-нибудь он порушит этот замок, замуровав всех под его обломками.

Шаги провожатых гулко стучат по каменным плитам, а легкое перешептывание их друг с другом почти скрывается из-за плача пойманного в щелях ветра. Звуки мечей и ругань во внутренних дворах замка не угасала до самого вечера. Несмотря на мокрый снег, бойцы Ага без устали оттачивали свое мастерство. И только когда факелы зажглись в коридорах, за мной пришли.

– Крутит его. Так крючит, что десны кровят, когда кожу зажимает зубами. Давеча боялись, что язык сам себе откусит... Ты уж помоги парю, а не то смотреть жалко, – говорит один из провожатых, что держит в руках факел, освещая дорогу.

Второй, выше меня на три головы, только хмыкает, да молчит. До постройки, где живут бойцы Ага, шли витиеватыми переходами, спускаясь все ниже, уходя по лестницам вниз, словно в Бездну. Пока не дошли во дворы, где пахло сухим сеном, скрытым от дождя под навесами, и запахом ладана. Его жгут, отгоняя Северных демонов, что по поверьям ожидают душу покойника, когда та выходит из тела. И не будет тогда покоя, если окажется она в их лапах. Северный народ может и забыл богов, и не молится над их чашами, но страх перед смертью делает верующими всех.

У входа в каморку, куда на ночлег приняты бойцы, стоит пара. Переминаются с ноги на ногу, переговариваются неслышно, поминают Шкуру добрыми словами и говорят уже как о покойнике – только хорошее. Расступаются, когда подходим ближе, пропуская в комнату, где мало света, а запах ладана здесь крепчает, как и запах смерти.

На постели за ширмой лежит Белоглазый. Года его не определить – да и исхудавшее, немощное тело прибавляет возраст. Губы, посеревшие от болезни, глаза впали в глазницы. В захвате пальцев – тряпица, на которой лежит, собранная в гроздь конвульсивно. А кожа поминальным покрывалом лежит на нем – вот-вот порвется.

Возле Шкуры суетится крупная баба, протирает ему лоб и губы мокрой тряпицей, причитает. Не смотрит на пришедших. Да и кинув на меня быстрый взгляд из-подо лба, продолжает делать свое дело:

– Жар не спадает. Полыхает весь уже какую ночь, со счета сбились. И Мага нашего как Бездна забрала, где его демоны носят...

Провожатый мой, чуть прицыкнув на нее, тут же шепчет мне на ухо:

– Простите бабу, простая она – жена кузнеца нашего. Сын ее немощный совсем, в ратном деле себя не проявит, а вот Белоглазый из него знатный бы вышел. Только Мага и ждет, чтобы дар передать. Да отпустить Шкуру уже на тот свет, а то мучается бедолага.

А тело последнего замирает. Дыхание останавливается резко, словно тот подавился глотком кислорода.

Тело сведено судорогой так, что изгибается на кровати дугой, упираясь на плечи. Руки в кулаки зажаты и полусогнуты, ноги прямы как палки. Глаза открыты и только пеленой подернуты.

Народ вокруг начинает суетиться, чтобы повернуть Шкуру на бок. Кладу руку на плечо проводничего, когда тот кидается, как и все, к лежанке больного. Обернувшись, смотрит на меня:

– Мальца приведи, – говорю.

Долго просить не надо – тот кивает и идет за будущим Белоглазым.

Ему лет двенадцать, не больше. Хотя из-за маленького тощего тела кажется, что и того меньше. В этом возрасте мальчики становятся мужчинами. Но этого, кажется, не трогает сей факт. Смотрит на все карими своими глазами с испугом и интересом, как смотрят только дети. Руку свою в мою кладет, храбрясь, хотя чуть по-девичьи прикусывает губу и резко втягивает со сморчком воздух, когда клинок рассекает кожу на его ладони. Пепел из Бездны смешивается с его кровью, рисуя знак. Повторяя все то же на ладони уходящего в небытие Белоглазого. Тот смотрит из-за опущенных век, из-за слабости не имея возможности открыть их шире. Из комнаты уходят ненужные свидетели. Только мать парнишки стоит за печами его, как наседка все еще высиживая своего птенца после того, как тот вылупился. Смотрит на меня со страхом. Настоящим страхом, на который способна только мать за своего ребенка. Руками придавливая его плечи и чуть сжимая. И стискивая челюсть свою, чтобы не сболтнуть что лишнего.

– Хилый он у меня вышел. Может, на это сгодится? Займет свое место в отряде Господина. Принесет честь своей семье. Как братья его. – Не выдерживает она и начинает говорить. Только не понятно, кому. Мне или себе самой, успокаивая.

– Ты готов? – спрашиваю у парня.

Тот смотрит на мать, повернув голову, задирая повыше, чтобы взглянуть ей в глаза. И кладет руку свою на ее пальцы, что лежат на плечах. Та сжимает их, стискивая... и отпускает. Делая шаг за шагом назад, отходя в тень. Парень кивает в готовности. Кидаю взгляд на Шкуру. Тот опускает веки устало.

Моя рука сжимает руку Шкуры. Вторая обнимает ладонь парня. С губ слетают слова перехода силы из одного сосуда в другой...

И она проходит через меня. Цепляясь когтями, царапая кожу изнутри. Оставляя отметины, но безустанно движется через меня по венам. И сила моя, как пес на цепи. Рвется со всей своей яростью на кость, которой дразнятся. Заливается лаем с рыком, нападая, пока шею не сдавит крепкая цепь. И кажется, не выдержит, порвется та, и вцепится пес в долгожданную награду.

Руки дрожат. Пот по лбу течет. Знаю, что татуировки, нанесенные недавно, кровоточат снова. Они – те цепи, что держат пса на привязи. И если спустить чуть больше, уцепятся зубы не только в кость, сожрут и меня впридачу.

Шкура уходит тихо. С последним выдохом, что слетает с его губ, кажется, уходит и его душа.

Мальчик падает на пол. Вспотевший, с мокрыми, всклокоченными волосами. Закатанными в сторону зрачками. И руки прижаты к телу в нервном, тоническом напряжении. Мать подбегает к нему, сразу же подхватывая на руки.

– Если жар через пару дней не пройдет, значит, дар не прижился. Будет нужна новая Шкура. – Говорю, идя к выходу. Мать смотрит на меня, а в глазах ужас. Дикий материнский ужас. Что-то говорит сыну, гладит по волосам. А я отворачиваюсь и встречаюсь глазами с тем, кто меня сюда привел для обряда. Тот смотрит на меня, не отводя взгляда. Подношу руку ко рту и смотрю – та пачкается о кровь. Провожу по губам языком, ощущая вкус гнилой крови. И сплевываю ее на землю. Еще раз... и еще... Чуть пройдя вперед к деревянной опоре, что держит навес. Меня скрючивает. Харкая кровью, не могу остановить костью в горле стоявший кашель. Пока, кажется, не выплюну легкие наружу.

Вкус грязи все еще во рту, несмотря на то, что мне протянули кружку с кислым пойлом. От него стало только хуже. Провожали в башню молча. Боясь встречаться взглядом. Остановились у входа. И кивнув в знак почтения, ушли, ославляя один факел. Поднимаюсь наверх, слыша только свои шаги. Пока не замираю у входа в кладовую.
Мерное постукивание стекляшек друг о друга говорит, что кто-то в ней есть. Дверь не скрипит, когда открываю ее и смотрю на ту, что в столь поздний час оказалась в башне Мага. Роется по полкам, перебирая баночки со снадобьями, оставшиеся после прежнего Мага. Лица ее не вижу, потому что ко мне спиной стоит. Шаг вперед, чтобы песнь деревянного настила предупредила обо мне. Замирает на секунды. И оборачивается ко мне. В темном помещении видно только восковые пятна ее лица и рук, которые прижала к животу. Волосы саваном лежат на ее плечах под толстым ободом на голове. Молчит. Смотрит прямо, не испуганно, как смотрела бы воришка.
– Я могу вам помочь? – спрашиваю и делаю еще один шаг веред.
Выдыхает тихо, расправляет плечи. Давая понять, что и в этом месте она хозяйка.

Мне?

Просто так?

- пододвинул кофе к краю стола -

Майя О`Рэн признайтесь, честно. Что (кого) вы хотите за кофе?

Кормить Магов Опасно. Особенно слабых и недоученных. Могут привыкнуть. И откусить пальчики...
- кофе забрал-
- в должниках быть не привык-
- держи -
механическая - сделал механик.
Это клетка для души, чтобы не улетала далеко
Так, что у тебя теперь есть своя... ручная душа