Карта ролевой игры "Забытый мир"

Рассвет, серый и туманный, вползает в окно. Так всегда в этой части дома, отстроенной как можно ближе к краю острова, к океану, на который выходят большие, чаще всего открытые окна. Солнце редко заглядывает сюда, но мне оно и не нужно. У меня есть свое солнце.
Она мирно спит рядом, прижимаясь ко мне всем тело, переплетя ноги с моими. Розовые губы чуть вытянуты вперед и приоткрыты, исторгая дыхание. Волосы разметались по подушке и моей груди, а длинные черные ресницы отбрасывают ажурные тени на щеки.
Слушаю стук Ее сердца.
Не могу спать без Нее. Не могу и не хочу.
Помню, как еще в детстве просыпался один, в холодном поту, когда няньки уносили Ее - мне снилось, что Отем пропала, а я остался один, в полной тьме, плачущий и зовущий. И я плакал, и звал. Громко и бесконтрольно. Так желал видеть и ощущать Ее рядом, что не мог контролировать только проснувшийся во мне Голос - всюду, куда доносились звуки из спален, умирали мелкие животные и птицы, а у слуг, гостей дома и наших родителей шла носом кровь. Отем тоже пугалась и плакала, когда меня не было рядом, хотя последствия не были такими разрушительными. Проще было оставить нас как есть, так, в конце концов, и поступили.
Хочу, чтобы Отем поспала подольше, но рассвет неумолим. Крадется, вползая в комнату все больше, трогает нас холодными пальцами, толкая к зябкости. По моей коже бегут мурашки, а Она, теплая и мягкая, почти залезает на меня во сне, ощущая, что я мерзну.
Всегда защищает нас, моя Отем. Храбро отстаивает наши желания и нужды звонким голоском, не гнушаясь мелкими кознями и интригами, которые выдумывает с завидным проворством и новизной. Но злиться на Нее невозможно. Моя возлюбленная Сестра как истинное солнце, притягивает любовь и обожание окружающих, едва входя в комнату. А ее нежный голосок, похожий на чирикание певчей птички, только оттеняет внешнюю красоту.
Нащупываю одеяло, сброшенное в теплоте ночи, и аккуратно, чтобы не разбудить Сестру, натягиваю на нас. Отем громко вздыхает и тяжелеет телом, когда отступает сон и приходит простая дрема, но у меня еще есть несколько секунд полюбоваться, пока Она проснется окончательно.
Мы похожи так, как могут быть похожи только двойняшки. У нас один на двоих цвет глаз - бушующее грозовое море. Один рост и сходные черты лица. Такие же темные волосы. Различия же обусловлены только полом - я более коренаст и широкоплеч, у Сестры же тонкое тело с объемными женскими формами.
Мы разные настолько, насколько могут быть разными дети одних родителей. Отем похожа на яркое солнце, говорлива, общительна и прекрасна. Она способна очаровать любого за самое короткое время, и может разговорить даже камень. Я же молчун, угрюмый и нелюдимый - так думают окружающие, все кроме Нее. Только Сестра знает и понимает, что слова пусты и не нужны, а звуки - лишь выражение желаний. Все, что мне хотелось бы сказать Ей - я могу выразить действиями или глазами. И уж, коль скоро я имею все, что мне нужно, зачем говорить?
- Доброе утро, - голос моей Отем похож на прилив.
Целую в лоб, молчаливо приветствуя новый день, её пробуждение и легкие объятия, становящиеся более нежными и теплыми. Одергиваю длинную ночную рубашку, укрывая бедра, чтобы холодное утро не воровало Ее тепло, оставленное сном. Еще сильнее укутываю в одеяло нас обоих, желая остановить рассвет на еще несколько мгновений. Глажу по волосам – мне просто приятно, что пальцы и ладони могут утонуть в мягких прядях, так легко и свободно. И закрываю глаза. Мне хорошо.
Не знаю, что было бы, останься я без Нее. Возможно, и всей Семьи не хватило бы, чтобы утолить мою боль и печаль. Мать часто говорит, что я слишком завишу от Сестры, но она не понимает. Не знаю, понимает ли кто-то кроме нас вообще. Не хочу думать об этом.

В молчании есть особое очарование, недоступное большинству. Говорить – есть удел любого человека, и слова часто начинают путать его самого, завлекая в паутину лжи. С Отем я всегда правдив и честен, не могу иначе. Она знает суть меня, она и есть моя сердцевина, основа, а обманывать самого себя – что может быть глупее?
Прогулка по острову доставляет мне массу приятных ощущений. Впрочем, большую часть моего удовольствия составляет именно тонкая ручка в моей руке – как и всегда. Ничто не может сравниться с этой радостью – быть рядом с моей Сестрой, знать, что тебя понимают, любят и принимают таким, какой ты есть. И внешний мир – часть той канители, что зовется жизнью – не может заменить мне ее. И никогда не сможет.
Рынок рабов, даже его самая чистая и благородная часть, выглядит привычно.
Люди, люди, масса людей вокруг.
Отем живая и легкая, она – как истинное чудо, моя путеводная звезда. Иду за Сестрой, держу ее за руку, оглядываюсь по сторонам. Мы ищем сегодняшнюю гостью, жертву, маленькую бедную девочку, которая будет достаточно глупа, чтобы надеяться убежать и выжить. И, конечно же, находим. Красивую, тонкую, с фарфоровой кожей и огненным цветом остриженных волос. Но, как бы ни была она прекрасна, ей далеко до Сестры.
Лишь Отем идеальна.
После недолгих расспросов покупка совершена. Требуемая сумма перекочевывает в руки торговца, несчастная строптивица в руки наших рабов – для препровождения и подготовки ее к развлечению в садах. И я чувствую, как в моей ладони дрожат от предвкушения пальцы Отем. Знаю, что она что-то задумала. И не собираюсь ломать эту игру.
Притягиваю тонкое запястье к своему рту, целуя нежную полоску кожи между перчаткой и рукавом. Она сладка, как тысяча кристаллов меда. Смотрю в глаза, через прорези маски, зова за собой.
«Арена».
«Бои?»
«Кровь. Смерть. Ужас.»
«Романтика».
Не известно, кто автор какой мысли. Мы едины с самого рождения. Лишь пыль под ногами, стелющаяся вслед за звуком наших общих шагов, и легкое пожатие пальцев в моей ладони. Она рядом.
Семейная ложа заполнена. Отец сидит по центру с точно такой же, как и у нас обоих, маской на лице, только узоры на ней темно-синие. Маска матери, сидящей за ним, повторяет цвета и узор. Маски двух братьев и сестры, занимающих крайние сиденья, как и наши, светлее. Наша семья огромна по меркам безликих, но это исключительно от введения в ветвь пробабушки-полурусалки. Но это же и делает менее ценными для Семьи, ведь способности проявляются тяжелее и меньше, чем у чистокровных.
Все с увлечением следят за происходящим на арене и делают ставки. Для нас с Отем установлено одно кресло – все давно привыкли, что нет ее и меня, а есть мы. И ничто не отменит этого.
Никогда не помню боев, они для меня обезличены. Только кровь, песок и стоны умирающих заставляют сердце биться, почти выпрыгивая из груди. У Сестры учащается пульс и розовеет лицо. Она тоже видит и слышит иное. Уж не ту ли рыжую, что купили мы несколькими минутами позже? Тешу себя тем, что узнаю это совсем скоро. И пожимаю тонкие пальцы, покоящиеся в моей ладони.
«Пари?»
«С нового боя».
«Мой тот, что справа».
«Тогда я беру левого».
«Что получит победитель?»
«Право выбора для рабыни».
«Жизни или смерти?»
«Скорее способа второй».
Я вижу, как улыбаются глаза моей любви, когда побежденный падает на песок. У нас нет проигравших, ибо желания наши всегда едины, хотя и отличаются в мелочах.

Безумие страшно не тем, что приходит, а тем, что падет на меня только рядом с ней. И если буду я безумен, и подвергнут Ритуалу, то только с моей дорогой Отем, не иначе. Ведь сумасшествие мое будет значить не только мое собственное, но и ее, а значит и ее смерть. Ведь единое неделимо, а подобное не живет без подобного, и если смерть, то не твоя и моя, а только наша общая.
Поступок брата потрясает меня, было бы неверным утверждать обратное. Представив себя на его месте, я, прежде всего, вижу Отем рядом, как было всегда. Второе, что я вижу –Семья, и все те последствия, кои может принести такая выходка. Открыть себя, на большом празднике, когда полно наблюдателей не только от жителей острова, но и извне, опасно. А уж если вспомнить годы гонений на смешанных кровью, и то, что они не закончились и сейчас, становится понятно, что Сантино доказал свое безумие. Что поделать, это должно случиться даже с лучшими из нас.
И совсем не удивляет, кода при выходе из Арены он получает черную маску.
Ожидаемо.
Отем поникает. Невысказанный страх держит и ее тоже – за меня, за то, что мы не сделали, или не успели познать. И страх этот довлеет над нами, рассеиваясь только в родных и знакомых садах, в преддверии церемонии.
Маски мы сменяем на более обезличенные – здесь правит Семья, поэтому нет нужды хоть как-то выделяться, соответствуя массе народа на улицах. Сегодня день жениха и невесты, поэтому только на их лицах сияют ритуальные знаки воли.
Во время церемонии мы так же держимся за руки, внимая звукам вокруг. Монотонным бормотаниям читающего речь магистра, шороху толпы, ответам брачующихся. Говорим мы так же беззвучно, но привычно и понятно, как и всегда. Сестра права. Тем, кто принадлежал друг другу еще до рождения, не нуждаются в каком-то ритуале, чтобы знать.
Как и в словах для общения.
Целую ее пальцы, скрытые тонкой перчаткой.
Нащупываю ниточку пульса, поглаживая большим пальцем.
Владей мной, потому что я – владею тобой.
«Свершилось, празднуйте», - доносится сверху, где сейчас, на балконе, находятся молодожены. И мы безмолвно рады со всеми, с Семьей, сливаясь с тенями и друг другом.

Не знаю, что люблю больше – азарт погони или горящие глаза сестры в такие моменты. Не важно, где и на кого мы охотимся сегодня, но самое важное, что я могу получить – запредельное удовольствие от процесса – настигнет меня только рядом с Отем, моей лучшей, нежнейшей частью.
Сады знакомы мне с детства, и манят тьмой и вседозволенностью – в разумных пределах. Нет, мы не собираемся приносить в жертву того, кто принесет выгоду Семье, наоборот, всем им раздали защитные знаки, чтобы сохранить нужных людей в относительной ценности. Впрочем, память они все равно утеряют, именно для этого закрыты как входы, так и выходы, что бы ни думали пришедшие.
Смотрю на сестру, и воображение играет со мной в привычную шутку – вижу Отем как в обычное время наших единений, нежной, развязной, готовой на все. Только для меня Она – такая, знакомая каждой частичкой души и тела, принадлежащая мне, как и я ей. Моя Отем. И конечно, я рад утолить нашу жажду, порожденную той частью души, которая повелевает мной, вольно или нет. Тем более что сегодня нас ожидает жертва, ярковолосая и пугливая, как лань.
И мы просто можем побыть хищниками.
Дыхание томно вырывается сквозь сомкнутые губы, которые тотчас же складываются в усмешку. Отзвук его остается на волосах Отем выдохом, наливаясь желанием в паху и пуская сердце вскачь. Я жду того, чего так жажду, и получаю ее губы на своем запястье, как обещание.
Беги, возлюбленная моя, сестра моя.
Ибо я неотвратим как закат, и ты знаешь об этом.
А той, другой, только предстоит узнать нашу общую неотвратимость и несправедливость судьбы.
Мы равны в быстроте бега и изощренности. Ни одной сломанной ветки, ни одного отпечатка легких ног – в нас живет давняя память предков, заставляя опускать собственную невесомость, видя неуклюжесть остальных. Отем чувствует страх добычи, а я – ощущаю Ее и свое собственное нетерпение. Не хочу быть первым, мне не нужно быть первым, свое я возьму в игре, забирая наше желание. И мне любопытно, что же задумала сестра, в разуме которой скользит легкий флер лукавости. Ну что ж… нужно дать фору.
На поляну я выскакиваю гораздо позже, чем мог бы, ловя взглядом глаза напротив, такие же синие, и похожие на бурное море, как и у меня самого. Возбуждение и желание плещут в них, целуя кромку зрачка. Краем зрения замечаю, как к ногам рабыни, которую прижимает к себе Отем, падает платье, а взор сестры наполняется вожделением и торжеством. И я жажду ее такой, отчаянно дерзкой и открытой, готовый поработить волю и полностью контролировать желание.
Ибо контроль – это свобода.
«Желай… сильно» - экстатически рождается в голове.
Знаю, что этот призыв не мне, что сила Отем не действует на меня так, как на других, но отчаянно желаю. Она не повелевает мной так, как иными, но совершенно на другом уровне. Краем сознания отмечаю, что жертва открывает свое сознание, как недавно открыла тело – жадно и неистово. В глубине души они всегда готовы повиноваться нам, принять кару или удовольствие от наших рук, и только мы сами готовы подчиняться лишь Семье и друг другу.
«Мечтай…» - граней у повеления много, но власть над желаниями человека, есть исступление. С любопытством наблюдаю, как рабыня пробует ублажить себя, еще не зная, что этот голод может быть бесконечен. Секс, как любой из инструментов утоления жажды, в каком-то роде порабощает, и я рад, что подвержен только одной страсти.
Отем все, чего я жажду.
«Сильнее!» - в глазах сестры вихрятся темные начала, и я знаю, к чему этот безмолвный призыв. Время утоления моих желаний, наших общих, тесно переплетенных в экстазе не только мыслей.
- Отем, - мой голос обманчиво-ласкающ. Он сочится медом и сладостью, облизывая кожу, дурманя желанием и жаждой. – Моя Отем… иди сюда.
Рабыня стонет, лежа на земле и убыстряя движение пальцев. Нет, ей не достигнуть желанной разрядки – сестра цепко держит ее душу в кольце своих собственных желаний, повелевая волей. И покорно идет на мой зов, впрочем, добровольно – Глас на Отем не действует.
Обнимаю свою возлюбленную одной рукой, второй собирая волосы в горсть, жестко и сильно запрокидывая ее голову. До радостного стона из груди, нашего общего, вырывающего из груди рабыни рыдание. И целую мягкие сочные губы с преувеличенным напором, прикусывая нижнюю до крови, слыша звонкий стук сталкивающихся масок. Рыжая корчится на земле, внимая нашему рваному дыханию и стонам, натирая свою плоть до красноты, прикусывая губы до крови, но не может утолить желание. Отем все еще царствует в ней, наполняя меня гордостью и желанием.
- Моя Отем… - так же мягко говорю я, отстраняя возлюбленную от себя, но все еще держа в кулаке ее пышные, закрученные в тугую прическу, локоны. Запрокидывая Ей голову еще больше вверх, открывая доступ к шее и жадно касаясь губами белой бархатной кожи.
Рабыня бьется на земле. Радужки почти скрыты под веками, рот открыт в безмолвном крике, ее собственные пальцы глубоко внутри. Мне не интересно, это всего лишь тело, одно из многих, с которыми мы играем. Мне интересна женщина передо мной.
- Отем, - нежно, как святая молитва.
Пробегаю губами по коже, заменяя их языком. Вкус Ее, резкий и солоноватый, вкус пота от быстрого бега и предвкушения, будоражит меня, как алкоголь. Край маски, который царапает Ей шею, пока я оставляю на ней жадный знак багрового обладания – символ моей власти над Ней, и Ее – надо мной. И Ее жадная рука, сжимающая, наглаживающая плоть у меня в паху так, как знает и умеет только Она. До эйфории.
- О-о-о-отем… - со стоном, теряя над собой контроль.
Когда разлетевшееся сознание собирается по кускам, на меня смотрят невидящие глаза рыжей. Она не мертва – физически – просто сломана, как одна из наших детских игрушек. Пытка похотью занимательна, но слишком часто сводит с ума.
Сестра прижимается, нежно целуя мое лицо, и я отвечаю Ей тем же. Она просто идеальна, моя Отем.
«Ты великолепна сегодня, как и всегда».
«Ты тоже, брат мой».
«Что будем с ней делать? Продадим в публичный дом, или подарим покой?»
«Она сломана. С ней больше неинтересно играть».
«А забудет ли она, если услышит Песнь»?
Мы ощущаем интерес и предвкушение вновь. Нужно попробовать.
«Пусть останется здесь пока», - лукаво.

Багровый диск целует горизонт, посылая первые утренние лучи на землю, и тишина нарушается моим Голосом. Тем самым, который убил несколько нянек, но не тронул мою сестру, прежде чем я закрыл его в себе. Вероятно, даже тогда, в глубоком детстве, еще не умея внятно складывать слова в предложения, я знал, случись что-то с Отем – жизнь станет невозможна.
Первые звуки ласкают. Они, конечно, складываются в слова, но это не более чем иллюзия – мне не нужно внятно выражать желания, чтобы получить результат. Достаточно определенного набора переливов в моем голосе, и все, что я пожелаю, может быть исполнено. Не важно, чего оно касается. Лишь Отем исключение – Она делает для меня все только по собственной воле. Вот и сейчас, прикрыв глаза, сестра внимательно внимает Песне, легонько поглаживая меня в такт.
Все мои слова – для Нее.
Звуки крадут душу. Проникают в самую суть нежными пальцами, собирая семена памяти и безжалостно вырывая их, пока человек заворожен волшебными переливами. Люди – богачи и рабы, слуги и господа. Лишь Семья избегает губительных пут, хранимая нашей любовью. Песне же нет различия между ними, и, достигая крещендо, голос мой исполняет предначертанное, делая глаза гостей Садов пустыми. Они потом сами придумают причины и следствия, ведь мозг не любит оставаться в дураках.
Слова пусты, но иногда, они несут наш отпечаток, объявляя миру нечто важное. Сегодня я готов говорить, хотя хватило бы звуков. Хочу наполнить мир ощущением Ее, тем, что дает мне Она, тем, что дарит каждый день и тем, что дарю Ей я. Иногда даже мне требуется выплеснуть это наружу так, чтобы другие знали.
И я пою для Нее.
Говоря о любви своей вслух, ласкаемый нежностью ответного чувства.
- Отем, любовь моя…