Карта ролевой игры "Забытый мир"

- Ты играешь с огнём, - сказал он.
- Все играют, - ответила она.
- А если все сгорят?
- Тогда я сгорю вместе с ними.
- Разве ты не боишься?
Она посмотрела на него и улыбнулась:
- Боюсь. Но сгореть со всеми не так страшно, как выжить одному.

Прохладный персиковый шелк ложится на плечи, широкими рукавами спускается к запястьям, стянутый поясом, обнимает талию и струится вниз. На спине, между лопаток расправил крылья вышитый алой нитью феникс – бессмертие. Сажусь на мягкий невысокий табурет, напротив на столе большое зеркало, шкатулки с украшениями, флакончики с розовым маслом и сандалом. Служанка расчесывает гребнем чуть влажные волосы, перебирает светлые пряди.
- Какую прическу желает госпожа? – спрашивает она.
- Вплети жемчужный ободок и убери назад, чтобы локоны падали на спину.
Юго-восточный ветер колышет полупрозрачную занавеску, к которой привязаны серебряные колокольчики, издающие приятные, музыкальные звуки. Это одна из мелодий ветра, рожденная в жаровне кузнецы далекого города Амира, преодолевшая земное притяжение, чтобы поднявшись с кораблем в воздух, оказаться здесь, в моей спальне. Это Его подарок.
Волосы уложены, медальон с жемчужиной на шее, рука обхвачена тонкими витыми браслетами. Выхожу на залитый утренним солнцем балкон. Держась за гранит перил, привстаю на носочки, стараюсь разглядеть пристань. У самой полоски воды, убегающей к горизонту, стоят корабли. Торговцы, пираты, вельможи, рабы – кажется, будто все маршруты ведут на остров Греха независимо от рангов и титулов прибывших. Их влечет кровь, пролитая в боях на арене, пышные празднества с вином и танцовщицами, возможность увидеть сады Выживших.
На небе ни единого облачка – ноль балов. В чистой лазури только воздушные суда, путь которых лежит к причалам града-рынка. Возможно, на одном из них Он возвращается домой и, стоя на палубе, смотрит на парящий над бескрайними водами клочок суши. Или, сойдя на берег, затерялся в лабиринте улочек, похожих на паутину с центром в Гнезде. Уже в поместье и отряхивает с плаща дорожную пыль, снимает с лица маску… Наивные грезы? Он обещал вернуться к играм на арене Безликих. Я верю Его слову как непреложной истине, но Его все еще нет.
Сменить шелк на серебристое платье с отливающими золотом вставками и можно спускаться к завтраку. Это семейная традиция – отец и обе его жены, родные сестры Иллэри и Мириэлла, подарившие своему мужу талантливых детей.
Хотя когда-то меня едва ли можно было считать одаренной предками, скорее проклятой. Спонтанность и бесконтрольность, оранжевый отблеск на дне радужной оболочки. Я помню этот день, будто чертова дюжина лет так и не припорошила его снегом событий, словно все случилось вчера: ночной кошмар, страх, танец языков пламени, пепел. И Он, спасший меня из ада, который создала сама.
Время вносит перемены: обтачивает камни, с помощью воды превращая их в гальку; дарит новые кольца стремящимся к небу деревьям; рушит рукотворное и создает новое; меняет лица и тела, мировоззрение и умения. Оковы моего контроля прочны как титановые цепи. Я умею управлять собой, пусть это и сложнее, когда рядом Он. В чертогах моего сердца Заир, что, став неотъемлемой частью жизни и сознания, захватывает его, как непобедимая армия крепости Царя Островов, постепенно вытесняя все, становясь по-настоящему важным, нужным, святостью или безумием. Имя моему Заиру – Сантино.

Он вернулся в ее жизнь, как пламя, которое тянет свои языки прямо к сердцу...

Стоит только почувствовать Его, и слова замирают, так и не сорвавшись с губ. Не помню, о чем спорила с тетей, пока спускались по мраморной лестнице; о чем настойчивым звонким колокольчиком спрашивала мама; о чем хотела поговорить с отцом за завтраком. Вмиг потеряв связь со всем миром, смотрю на Него. Смешивая нетерпение и радость, вгоняю себя в краску, смущаюсь. И только в объятиях моего личного солнца, чуть более пылких, тесных, долгих, чем позволено при свидетелях, испытываю счастливый покой.
- Ты привез мне подарок? – стоит ли говорить, что сейчас я ощущаю тепло самого ценного дара, исполнившего своего обещание?
- Нет, я забыл его.
Слова Санти – шутка. Чтобы понять это, мне вовсе не обязательно заглядывать в переплетение зелени сада и небесной лазури в его глазах или видеть пляшущую на губах улыбку. Достаточно интонации, чтобы тихонько неверующе усмехнуться. Ты не мог забыть…
Из своего далекого, почти бесконечного для моих ожиданий, путешествия брат привез рубины, камни жизни и любви, солнца, оправленные золотом, что верно в цвет с песками Амира. Не зная цены, попросту не задаваясь вопросом стоимости, для меня по-особому дороги все подарки Сантино, потому что преподнесены именно им. Нередко, разложив украшения на покрывале своей кровати, я погружаюсь в воды воспоминаний, которые, отыскивая день, когда то или иное попало ко мне, реками прошлого текут к Нему. И кажется, что, несмотря на разделяющее нас расстояние, брат становится ближе.
- Наденешь мне? – робко, невинно, но искушая.
Сегодня, сейчас Санти должен быть еще ближе, чтобы застегнуть на шее замочек колье. Честно ли дразнить Его этим, столь малым в сравнении с тем, что, не задумываясь ни на мгновение, могла бы отдать? Сердце, разум, душу, сгореть в собственном пламени – все ради Него, для Него. Правильно ли, получив желаемое море нежности, заключенное в неторопливых и жадных прикосновениях, все равно чувствовать себя рыбой на песке, которой необходим океан? Нужно ли, с трудом усидев за завтраком напротив брата, внимательно вглядываясь в лицо, изучая каждую черточку лица, что мать не одобряла, делая недвусмысленные намеки, спешно выйти из-за стола, едва закончится трапеза, и увести Его в свою комнату? Мой ответ – да.
Как много хотелось бы показать: и свои далеко не мастерские рисунки, и сотканные из послушного, не обжигающего огня фигурки. Рассказать о том, как смогла приручить температуру пламени; как скучала все это время. И умолчать лишь о том, что точит змеей страха – возможность новой разлуки из-за планов отца касательно моего будущего.
- У меня тоже для тебя кое-что есть, - когда за спиной закрывается дверь спальни в знак того, что теперь Он безраздельно мой. - Безделушка, - опускаю глаза, протягивая ярко-алую небольшую декоративную подушку с вышитыми гладью картинами. – Феникс – я, - объясняю свою задумку, показывая птицу. – А солнце - ты, - переворачиваю ее другой стороной.
- Почему солнце? – спрашивает, вроде бы собираясь забрать сувенир, но почему-то поглаживает пальцами запястья.
- Потому что ты солнце, которое светит только для меня, как Санва для жителей Амира.

Нельзя — сначала убивать,
Потом шептать: я не нарочно.
Нельзя все время предавать,
Потом молить: исправлюсь — точно.
Нельзя сначала принижать,
Потом просить: прости за шутку.
Нельзя трусливо убегать,
Сказав, что вышел на минутку.
Нельзя вернувшись сделать вид —
Что все как прежде остается.
Ведь жизнь на месте не стоит.
За всё всегда платить придется.

Санти ушел. Забрал с собой что-то важное, нужное, мое. Будто не замечая упрашивающего взгляда, оставил. Я привыкла к тому, что мое одиночество начинается в его объятиях, после чего он уходит, уезжает с очередным заданием одного из магистров, улетает на воздушных судах к другим островам. А я считаю: минуты, часы, дни. Это даже в мыслях кажется полнейшей нелепицей, чем-то не нормальным. Может, я схожу с ума?
О-ди-но-чест-во – осознание собственной беспомощности, когда стены родного палаццо превращаются в железную тюремную решетку. Неспособная вырваться из этой клетки, расплавить огнем прутья, вынужденная терпеть вторжения в мой внутренний мир, что родителями зовется заботой о дочери и клане в целом, а мною – навязыванием воли. Прости меня, мое бесценное солнце…
В комнате душно, пламя играет причудливой вязью на драпированной розовой тканью и золотом стене, что напротив кровати. Оно, выжигая кислород, стелется, будто льнет к гобелену, но моей властью их разделяют миллиметры. Языками ползет лоза, распускаются огненные цветы, от одного к другому летают пчелы. Жарко, в ответ на призыв огня повышается температура крови.
- Летиция, - нарушая гармонию тишины, в спальню заходит мать, попадая в сухую выжженную пустыню, даже цветы на окне завяли, лишившись живительной влаги. – Довольно сидеть в четырех стенах и заклинать полымя.
- Как скажете, маменька, - все разом затухает, не оставляя после себя ничего.
Она довольно кивает, проходит к окну, раздвигает в стороны плотные шторы, впуская свет. Ей непривычна эта духота. Толкает раму – свежий воздух, присаживается рядом со мной на кровать, рассматривая подарок брата. Молчу, ожидая, зная, что она хочет сказать что-то важное.
- Магистр над монетой приглашает тебя на гладиаторские бои.
- Но…, - возражаю тихо, хаотично подыскивая аргумент против. – Наедине?
- Милая, - она берет за руку, чуть сжимая пальцы. – На играх полно народа, представители семьи. Тебя будут скрывать плащ с капюшоном и маска.
- Нет, я уже обещала Санти, - упрямлюсь, понимая, что придется говорить правду.
Давно не замечала в ее привычных плавных движениях той стремительности, с которой мать поднимается на ноги, возвышаясь надо мной. Она крайне недовольна, о чем свидетельствуют холод в глазах и словах:
- Я уже дала добро от твоего имени. У тебя есть час на сборы.

Доброго времени суток. Давно хочу сказать, что очарована сюжетами и постами.

Ошибки — это знаки препинания жизни, без которых, как и в тексте, не будет смысла.
© Харуки Мураками

- Прошу меня простить, оставлю вас на несколько минут, - как можно более сдержанно.
Спускаясь вниз, считала шаги и ступеньки, чтобы отвлечь себя от тех мыслей, что змейками страха вились в груди. Стараясь дышать ровно, но учащенный пульс, отбиваясь в висках, никак не желал утихать. В словах, обращенных к магистру над монетой, пришлось списать выброс силы на потерю контроля и потрясение от того зрелища, которое увидела на арене. Но про себя, глубоко в душе знала, что огонь такой мощи не возникает из ничего без должной концентрации или эмоционального всплеска, которым стал Он.
Сбилась задолго до сотни, лестница под ногами летела слишком быстро, будто падая вниз. Скрывшись в темном проходе, проигнорировала короткое «сюда не пускают» и последовавшее в спину «но вам можно». А затем и вовсе перешла на бег, что отдавался эхом в пустом и узком коридоре. Поворот – свет ударил в глаза. Успела, гладиаторы, те из них, кто мог, покидали арену, направляясь к выходу. Но я не видела их, не видела ничего и никого кроме брата.
- Санти, - едва безликий ступил во тьму прохода, бросилась к Нему, чтобы поскорее обнять. - Ранен? – вопрос, вырываясь, режет горло.
- Осторожнее, сестра, я перепачкаю тебя кровью противника, - отстраняется, не позволяя коснуться. - Со мной все в порядке.
Что же Ты делаешь с моим сердцем, солнцеликий? Оно едва не остановилось в тот миг, когда я поняла, что на арене среди жалких рабов и наемников Ты. Едва не вырвалось из груди, пока неслась к тебе сломя голову. Здесь нет огня, он ушел в песок на арене, где его жар создал кристаллики стекла. Есть лишь слезы, которые скрыты от любопытных глаз за маской. Сохраняю расстояние, которое требует Он. Близко, но так далеко, будто нас разделила пропасть, на дне которой вскипели страх и обида, подогревая слова.
- Ты хоть представляешь, каково это: сидеть в ложе и смотреть на тебя на арене? К чему это бессмысленное безрассудство? А если бы тебя убили? – голос начинает звенеть, звуча все громче.
Не отдавая себе отчет, заношу руку, но брат успевает перехватить ее, сжав запястье. Молниеносная реакция – Он всегда очень быстр. Удерживая ее на месте, проводит по коже, поднимается к пальцам, переплетая их со своими. С ужасом осознания смотрю на его окровавленную руку, сдерживающую мою. Неужели я могла настолько забыться, чтобы хлестнуть по щеке в своем бессильном гневе? Просто безумие, Ты играешь моим сердцем, лишая здравого рассудка. Вырываюсь, вовсе не потому что неприятно. Страшно. Не знаю только, чего сильнее нужно бояться – Его сумасбродства или себя, когда я рядом.
- Лети, - пытается успокоить, но я отступаю на шаг назад.
- Нет, Сантино, - нарочно полным именем. - Не говори ничего, не хочу слушать, - ногти впиваются в ладони, отворачиваюсь. – Мне нужно вернуться к магистру над монетой.
И снова считая собственные шаги, моля предков, дать сил не сорваться, не выпустить отчаянье. Не оборачиваясь, чего невыносимо хотелось. Равно как и услышать свое имя, почувствовать его прикосновение, что не даст мне уйти. В напряженной тишине свернуть в другой коридор и подняться в ложу, вновь извинившись перед магистром над монетой и попросив отвести меня домой. Нелепая отговорка – усталость из-за непривычности к шуму и многолюдью.
Уже на зеленых аллеях сада понимаю, что страшнее всего – реакция семьи на поступок Санти. Это заставляет снять маску и капюшон, разбросав по спине золото волос, улыбнувшись и кокетливо опустив ресницы. Все через силу, но разве не об этом просили матушка и отец? Будь по-вашему, хоть и с условием.
- Магистр, что будет с братом?
- Вы же знаете правила.
- Я стану вашей женой.

- Ты напоминаешь мне фарфоровую куклу.
- Это хорошо или плохо?
- Я ненавижу кукол.

Глухой и темный уголок сада озарило яркое пламя. Я не знаю его имени и возраста, положения в обществе и связей. Каждый, кому хватило силы духа и любопытства, чтобы перешагнуть через незримую черту во владения Безликих, попадает в иной мир, где все былое теряет значимость. Он стал моей игрушкой, забавой на время охоты, которая, увы, не принесла должной радости. Сначала горела одежда – слух резали крики паники, чувствительности эмпата достигла боль от ожогов, потом жар стал нестерпимым, сдирая кожу, обжигая мясо до кости. А я просто сидела на белоснежной мраморной скамейке, равнодушно глядя на живой факел, не ощущая ничего, словно этот огонь выжег все внутри меня самой. Встав с мраморной плиты, я прошла мимо мертвого тела, отданного мною во власть полымя, и, оставив за спиной поляну, отправилась в палаццо.
Петляющая дорожка вывела к водной глади округлой формы. На дальнем берегу в лунном свете два силуэта: Маргарита и ее жертва. Оттуда веет отчаяньем несчастной и извращенной радостью сестры, получающей истинное удовольствие палача от использования своей силы. Травля пришлась ей по вкусу, всколыхнув внутри что-то темное, жаждущее крови. Я знаю ее способность – это дар хищницы. Я не такая, пламя не тянет меня к мраку, не окунает в него с головой, едва давая сделать вдох, балансируя на грани безумия. Оно просто горит во вскипающей крови, порой ласковое и теплое, а иногда неукротимое, обжигающее вены своей дикостью, а после вновь ластится.
- На поляне, что за дубовой рощей труп, избавься от него,- ровным голосом дав слуге поручение, ушла в спальню.
Никогда не испытывала наслаждения от охоты, считая ее всего лишь традицией, данью тем временам, когда добычей были мы.

Когда я думаю о днях, которые мы провели вместе…
О ярких моментах, которые у нас были…
О наших общих мечтах и желаниях…
Обо всем, что нас связывает…
Я понимаю, что у меня нет никого дороже тебя.

Да, я другая, безвольная, бесхарактерная, слабая, не способная смириться с реальностью и тешащая себя иллюзией и сказкой брата. Я так привыкла к этому, несмотря на недовольства и запреты матери, обычаю, который мы считали нашей тайной. Приучила себя к мысли, что он всегда будет рядом, моим и только моим, поверила в эту красивую ложь, позволяя ей просочиться под кожу, укрепиться в сознании и пустить корни. Но искусственный мирок рухнул, так должно было случиться.
После сказки обнимая Санти, прижимаясь к нему, я дышала ровно, стараясь отпустить все мысли, чтобы сымитировать сон. Мой солнцеликий должен думать, что я, прекрасно зная правила клана, приняла решение старейшин. Вздор, что в семье не лгут, но это ложь во благо. Еще одна, потому что я не стану перекладывать на его сердце тяжесть утраты любимого брата, брака из долга и осознания собственной беспомощности.
Лишь после того, как поцеловал в лоб «спящую» сестру, тихонько закрыл за собой дверь и вернулся в свое крыло, я дала волю себе, слезам, безмолвной истерике и огню, управлять которым не было сил… Он никогда не был моим…

Ведя, прими и мою порцию восторга интересной идеей для эпизода)
Спасибо всем игрокам за лестные слова, очень приятно.
Солнцеликий, тебе отдельная благодарность.

Эпилог. Пять лет спустя.
Он никогда не был моим… просто был, входил в состав крови…

Еще в детстве за связь с огнем меня прозвали пламерожденной. Эта стихия росла вместе со мной, крепла, оттачивалась, текла по венам, не причиняя особого вреда, наоборот делая сильной, нужной клану. Я знала, чувствовала на уровне интуиции, что с этим живущим внутри меня полымем шутки плохи, стараясь сохранить хрупкую гармонию. Нет, жар не может убить феникса, потому что, сгорая, он возрождается, но может уйти. Навсегда. Во мне больше не было огня, он пропал в ту ночь, когда солнцеликий брат рассказал свою последнюю сказку. Я больше не вызываю пламя из ничего, не сплетаю из него узоры и сложные фигуры, которые рисует фантазия. Ни подчинять, ни управлять, лишь иногда держать руку над огнем и ощущать как языки, танцуя под самой ладонью, почти лижут ее, но не оставляют следа. Малое, практически ничто после того, что я могла раньше.
Чистокровная дочь Выживших, не унаследовавшая никаких изъянов, встречающихся в семье из-за близкого родства. Это один из решающих факторов для моего брака, в конце концов, что как не талантливые и здоровые дети нужно клану? А спорить с волей семьи также бесполезно, как пытаться заставить реки повернуть вспять, солнце не вставать на востоке и не садиться в море на западе. Наивысший закон не подлежит оспариванию.
- Чезаре, не паясничай, - любовно поцеловать светлую голову трехгодовалого сына, сидящего у меня на коленях. – Кушай яблочное пюре.
Свое чадо нельзя доверять нянькам, все только самой: кормить, играть и баловать, рассказывать сказки.
- Ты счастлива, свет мой? – вопрос мужа, сидящего напротив, через стол.
- Да, дорогой, - ни ответ, ни улыбка не могут быть другими.

Санти, или уже воля семьи Сенза Вольто... спасибо. И за украшение тоже.
Ведя, спасибо на добром слове. Не все ж тебя печалить и подводить под корвалол)