Карта ролевой игры "Забытый мир"

Холодно, пустынно. От леденящего ветра сводит скулы, высыхают, застывая прозрачными дорожками на щеках, злые слезы. Это было так естественно, понятно, логично, правильно, но ужасно. Когда тебе, рыцарю, вручают в руки не клинок, сражавший врагов на поле брани, в честном поединке лицом к лицу, а топор палача, и отправляют убивать. Жестоко, бесчестно, без сожаления. Не просто оборвать жизнь, дав шанс сыграть в последнюю игру со смертью, а вонзить клинок, смотря в широко распахнутые в последний миг глаза. Глаза, в которых отражаются несущиеся по небу рваные тучи, холодные кристаллы снежинок и немой вопрос. Вперед, по бескрайнему полю, по залитому алой кровью снегу, среди гор трупов и слетевшихся на пир стай воронья. Руки судорожно сжимают рукоять. Долг схлестнулся с честью. Они враги. Те, кого не должно быть в этом мире, но они пришли, ломая все представления о жизни. Будучи перевертышем, я знаю, каково это... Когда тебя называют чудовищем. Ненавидят, бояться, пряча в глазах презрение, а в сжатом кулаке за спиной - камень. Никто не должен выжить. Приказ предельно прост. Надрывная песня зазвучала над усеянной трупами долиной. Словно белоснежные волки провожали в последний путь тех, кто попрощался сегодня с жизнью. Каждый шаг, превозмогая себя, превозмогая ярость. Я не палач, я рыцарь. Но именно мне предстояло добивать тех, кто на свою беду не умер в первых двух волнах атаки. То был не бой, а бойня. Не жалели никого. Многих я потеряла сегодня... тех, кого звала друзьями. И теперь я буду нести им смерть на острии лезвия. Будь проклят приказ. И я выполню его, хотя все внутри переворачивается. Не хочется смотреть на обагрившийся кровью клинок, не оборачиваться назад, подавить порыв разогнать черные тучи падальщиков, слетевшихся на пир. Упрямо идти вперед, не обращая внимания на холод, пробиравший до костей, леденящий, сковывающий движения, от него не спасала сталь доспехов. Пока судьба была ко мне милостива, и знакомых убивать не приходилось. В бою я не дрогну и не отступлю назад, никакого сострадания, врага убить, а другу помочь. А когда вчерашний друг и есть враг? Стиснуть зубы, не сбавлять шаг, поставив долг превыше всего, забыть о надрывном вое волков и метаниях собственной души, возмущенной взваленной на плечи рыцаря работы палача. Вперед, сквозь метель и оседающий на волосах пепел.

Сталь клинка окрашивается в алый. Снова и снова смотреть в стекленеющие глаза. В них - немой вопрос, в них - непонимание, ярость и леденящая душу сильнее завывающего в унисон с волками ветра ненависть. Всепоглощающая, безбрежная,стягивающая шею словно удавкой. Я иду дальше, с каждым взмахом меча обрывая чью-то искалеченную жизнь. Искалеченную, но возможную. И презираю себя. Даже то, что я выполняю приказ, не является оправданием. Могла ли я отказаться от миссии палача? Возможно? Могла ли сохранить трепещущие на тоненькой нити жизни? Наверное. Шаг за шагом, проваливаясь в пропитанный кровью снег, к окраине, к обагренной алой хвое веток возвышавшихся к небу деревьев. Понимаю, что услышав даже слабый стон, обязана поднять меч и пронзить насквозь грудную клетку. Пусть я вынуждена стать палачом в этот морозный день, издеваться не стану никогда. Это низко, недостойно рыцаря.
Шаг, шаг, шаг, скрип снега, песня ветра и вой волков. И отдающиеся грохотом в ушах удары сердца. Может, это все? Смерть на сегодня закроет свой счет? Последний ряд тел, у самой кромки леса, на примятых еловых ветках. Сжать рукоять, и, проклиная себя, заставить идти дальше сквозь метель. Чтобы в очередной раз окрасить в жидкий алый бархат отточенную сталь. Узнаю это лицо, в гари, копоти и крови. И снова мне придется убивать друга. Соратника. Просто знакомого. Врага сразить легче, совесть не ноет подобно растравленной ране. А сейчас... Остановиться, занести меч. И верить, до последнего решающего момента верить, что прикажут прекратить эту бессмысленную бойню. Занести и опустить клинок, вонзив сталь в промерзшую землю. Дать еще миг, минуту, неважно. Для тех, чья жизнь ускользает словно песок сквозь пальцы, каждое мгновение бесценно.

Завывания ветра глушит слова, но они не нужны. Я узнаю. У таких, как мы, не бывает друзей. Мы - монстры. Мы - перевертыши. И все видят в тебе зверя, даже те, кто еще минуту назад шутил и смеялся, а сейчас с ужасом убегает прочь, словно я наброшусь и разорву клыками горло. Молчание. Мы храним нашу тайну, несем свою ношу и клеймо чудовища. В детстве я не знала, почему. Потом пришло осознание. Возмущение. Гнев. Смирение. И понимание того, что я должна убить друга детства, впивается в сердце злой змеей, обвивая до треска ребра. Уподобиться тем, кем нас представляют. Чудовищу. Глубокая рана, не смертельная, но опасная. Снизу вверх, слегка изогнутый след. Догадываюсь, чьих это рук дело. Шиплю ругательства сквозь зубы. Если ты называешь себя рыцарем, то убивай достойно, а не оставляй умирать.
Порывистый, неуправляемый порой мальчишка, который знал тайну моей семьи. Не сбежал, не сыпал проклятиями. Дети просто находят общие интересы - шалости, приключения, вылазки за пределы замка или вообще территории, за что потом так ругались лорд и мой отец. Дети смотрят на мир другими глазами, без злобы и ожидания удара в спину. Более серьезной и ответственной была я, а парнишка, сейчас он вымахал выше меня, немного эгоистичным непоседой и баловнем. Порченные - клеймо, сродни нашему. Перевертыш - монстр. Порченный - чудовище. Все просто, не так ли? Взваленная на меня ноша палача придавила с такой силой, что, казалось, я проваливаюсь по плечи в приторно-розовый липкий снег. Все выстроенные мной идеалы о рыцарстве, благородстве и мужестве рассыпались как карточный домик. Любого врага при встрече со мной ждет неминуемая смерть, но отнять жизнь у друга детства... Сама мысль об этом казалась дикостью, отдавала горечью предательства. У всех свои недостатки, и порой личные интересы дороже принципов, но пока в противоборстве долга и чести побеждала честь.
- Я... Это я, - меч со свистом рассекает воздух и вонзается в промерзший снег, на доспехи оседают снежинки и стекают рубиновыми каплями вниз. Капля за каплей.

Нелепая вражда. Война, расколовшая мир на "до" и "после". На их и нас. К чему эта бессмысленная жестокость? Вчерашние друзья, родственники были вынуждены убивать друг друга. Как и я. Но меч словно налился свинцом, тяжелый фамильный меч с резной рукоятью и выбитым девизом рода, потерявшего былую славу. Я всегда знала, что мне суждено стать воином, рыцарем, вернуть имя рода, кровью и подвигами доказав свою верность. Потому что братьев у меня не было. И потому все чаще замыкалась в себе, не хотела взваливать на него свою ношу. Детство навеки останется теплым лучиком в душе, как воспоминание о времени, когда не нужно было притворяться, когда можно было поддаться... как перевертыш да и просто старшая я была сильнее, драчливее, самостоятельнее. Наверное, волчья натура брала свое. Потому отдалялась с каждым годом, не резко, оборвав все связующие нити, чтобы не причинить лишней боли, но постепенно, приучая и привыкая к тому, что отныне есть два пути. Я перевертыш, рыцарь. Так должно быть. Так правильно. Радовалась успехам, о лорде и его наследнике говорили часто. Все та же порывистость, эмоциональность, избалованность. Залепить бы отрезвляющую оплюху, как в детстве, и выслушивать потом от отца, что так поступать нельзя, чувствовать как горят уши от обиды, что попалась, и зудит ладонь.

Вонзить меч в снег, не обращать внимания на пыль и снежные хлопья, оседающие на волосы, доспехи, кожу. Не такой оказалась встреча друзей детства, как я предполагала. На поле боя, посреди трупов, ворон и въедливого тошнотворного запаха крови.
- Пришла убить, но не думала, что тебя. Держи, - на обрывке знамени скалит зубы какой-то зверь. Ужасная рана, рваные края и обильное кровотечение. Если мне и суждено убить одного из самых близких мне людей, то я скрещу мечи в поединке, а не вот так подло, как последний трус. Взгляд сказал это красноречивее слов. - Я всегда держу слово, дорогой друг.
Еще пять лет назад я бы не поверила, что дойдет до войны, хотя это был наиболее вероятный сценарий. Кто начал эту войну и ради чего все мы, собравшиеся в этой заснеженной долине, должны проливать кровь друг друга?

Склоняюсь, вручая обрывок знамени, бесполезный кусок ткани, ставший причиной сотен смертей, безразличных застывших глаз, лживых идеалов. Каждый рыцарь сражается и умирает во имя чести, сюзерена, страны, богов. Ради чего сражалась я? Или мои мечты и стремления были столь же обманчивы и ненадежны, как тающий грязной лужицей снег на ладони. Для чего устроили эту травлю? Великий Дом, Леди Элефтари, я хотела бы задать вам один-единственный вопрос. За что? Скольких волчат убили в этой бойне. Серые, белые, черные... сжавшиеся в комочек, оскалившие совсем еще крохотные клычки. А верноподданных короны? Глупо. Кровь порождает кровь. Смерть порождает смерть. Даже я, монстр, это вижу. Почему же не видите вы? Или не хотите видеть? Тяжелый вздох растворяется в воздухе облачком пара.

- Мне тоже жаль, - снимаю ремешок с рукояти. - Перетяни, крови много.
Останется шрам. Наверняка. У меня их бесчисленное множество, но я перевертыш, заживает быстрее. В детстве мне как старшей всегда влетало за порезы и царапины. Киваю. Я верю. Мне тоже жаль. Жаль, что не могу коснуться даже кончиками пальцев, затянуть потуже края опавшего знамени, чтобы приостановить кровотечение. Жаль, что обречена смотреть, как угасают эти живые глаза, то безмятежно-рассеяные, то яростные, как небо перед бурей. Говорят, в глазах отражается душа. Но как же сложно поймать ее отражение. Один взмах меча, и оно застынет. Жаль... и в сто крат больнее от того, что именно я буду этому причиной. Просите меня, лорд, я не сдержала свое слово...

Ветер забивается под сталь доспехов, вымораживает душу, последние несмелые ростки надежды, что это сон, что это скоро закончится. Что я хочу? Прекратить это безумие. Но это невозможно. Развернуться и уйти, оставив друга на произвол судьбы. Нет. Не могу. Закусив губу, несколько минут молча всматриваюсь в белую пелену снега. Эмоциональные, неправильные, тревожные слова едва не сорвались с уст. Слова, простительны детям, но не взрослым, тем более не разделенным баррикадами сражений. Как-то белый волчонок повредил лапу, он еле добрался до замка и услышал тихое "тшшш". Знак, что все хорошо, что тайна остается тайной. Прижимаю палец к губам, тонкий слух перевертыша улавливает малейшие шорохи. Где-то вдали взлетают потревоженные вороны. Такая огромная долина. Теперь она станет долиной смерти.
- То, чего хочу, несбыточно, - войну уже не остановить, время не повернуть назад. - Не знаю... Выполнить свой долг, но, - шумно выдохнуть, едва не захлебнувшись морозным воздухом, - я рыцарь, а не палач. Хочу ответа. Почему. Но это тоже несбыточно.

Кровь, повсюду кровь и мечущиеся среди заснеженных деревьев души павших. Сегодня я проливала кровь тех, с кем еще вчера сражалась плечом к плечу. И мой клинок должен отнять жизнь лучшего друга. Я видела, как они убивали. Таких, как я. Перевертышей. А мы убивали их. Возмущение, гнев змеей обвились вокруг сердца, впившись ядовитыми зубами ненависти, застилая взор и поднимая вихрь эмоций. И попрощаться с братьями и сестрами не смогу, не успею, не закрою широко распахнутые, обращенные к затянутому черными тучами небу глаза. Кого за это винить? Лорда Севера? Генриха? Себя? Мир нельзя раскрасить в черное и белое, множество промежуточных оттенков порой решают судьбу, осколки, из которых можно сложить иную картину. Но не всегда. Снежные хлопья взвились вверх, свиваясь в смерч, ослепляя, заставляя жмуриться, пытаться прикрыть глаза окровавленной рукой - нанесенная в бою рана заживала медленнее, чем обычно, и сражаться пришлось левой. Когда-то дети беззаботно стискивали рукояти деревянных клинков, а теперь один поднял его против другого.

Сорвавшаяся в еловой ветки сосулька казалось вонзилась в сердце, прозрачные капли омывали края давно зажившей раны. Мы всегда были мишенью. И я привыкла выслушивать это от всех и каждого, белый волк на залитой лунным светом долине готов был услышать те самые колючие слова, он тоже смирился, хотя клокочущая ярость на мир, превративших нас в изгнанников, бушевала в груди. Хотелось рассмеяться. Истерично. Громко. Запрокинув голову, чтобы слипшиеся от пота и крови почти белые пряди хлестнули по вискам, отрезвляя, напоминая, что хрупкое равновесие закончилось, и мир раскололся надвое. И мы оказались по разные стороны глубокой трещины. Обвинять? Злиться? Отчитывать как в детстве? Глупо. Хрустнула под ногой еловая ветка, возвращая к реальности.
- Очень легко обвинить кого-то другого, - стараюсь не сорваться на крик, только в глазах на мгновение мелькает вытянувшийся вертикальный зрачок. - Легко дались тебе эти слова, дорогой друг? Я не обвиняю, - уже спокойнее, - забирать жизнь из различий и статуса это низко.
Мое глупое рыцарское благородство. В рухнувшем перед моими глазами мире оно было моим якорем. Теперь же в сердце поселилась гнетущая пустота.

Снежные хлопья ложились белоснежным ковром на равнину, кружась в танце. Чтобы пропитаться алым и расплыться по поверхности розоватыми лужами. Такие легкие и такие опасные, они застилали путь, вселяли в душу страх. Страх ослепляет, словно блестящая под лучами снежная равнина, на которой сошлись в смертельном поединке те, кому не было места среди других. Изгои, монстры. Какой я была наивной и глупой, внимая речам командующего, торжественным, величественным, способным зажечь волю к победе даже в самом обледеневшем от сомнений сердце. Мы кричали, рискуя сорвать голос, рвались вперед, к славе. А чего достигли? Разочарования. Разрушения. Всего, что было нам дорого. Но я не желала рушить этот пласт воспоминаний. Он оставался в детстве, там, где должен быть, с перезвоном колокольчиков на карете, с прохладой озера и теплыми брызгами петляющей между деревьями реки, с песней Луне, с неуверенным прикосновения детских пальцев к белоснежной холке волчицы, свернувшейся в клубочек под старым дубом. Там, куда нет дороги ненависти и боли.

Вспышка ярости прошла, осталось понимание и сожаление. Я действительно не хотела обвинять. Вижу, что слова растравили рану. Вздыхаю. Возможно, эти эмоциональные слова были моим укором всем, кто убивал нас. Но не ему отвечать за все грехи. Леденящий порыв ветра срывает с копья знамя, несет его по небу и роняет в помутневшие от кровавых ручейков, в алый окрасились ледяные пики, вздымавшиеся к серому небу.
-Не стоит, - опираюсь на меч. Как же удивлялись люди, увидев, как девушка поднимает одной рукой тяжеленный клеймор. Они просто не знали, что перед ними не человек. А если бы узнали, как поступили бы? Сбежали? Закидали камнями? Сдали магам? - Оправданий нет тем, кто затеял эту бойню. Если на то пошло, - усмехаюсь, - то и таким, как я, его тоже нет. Все мы заложники ситуации, - сдуваю со лба припорошенную снегом прядь, - вину это с нас не снимает, но не перекладывает ее лишь на нас потому, что мы чудовища.

Сжать рукоять покрепче, молчание отдается набатом в ушах. Давящая тишина стискивала виски, заставляла скрипеть зубами от безвыходности и затопившего все существо гнева. На мир. На его несовершенство. На магов. На себя. Я знала, что меня никогда не примет общество людей, они подозрительны, мелочны, кровожадны даже порой больше, чем мы, делящие сущность со зверем. Нападала я лишь защищаясь и выполняя приказ. И вот теперь сомнения рвали на части душу. Вера в справедливость вождей и командиров умерла вместе с братьями и сестрами, растаяла вместе с кристаллами снежинок на их посиневших губах, шепчущих последние слова, надрывные, хриплые, тихие. Наступить гордости на горло и вонзить клинок. Ради кого? Ради лжи и предательства, ради тщеславия магов?

Слова, полные отчаяния и горечи вырывают меня из раздумий. Он прав, кровь убитых навсегда останется на наших руках, и ее не смоют ни раскаяние, ни убеждения в правоте и справедливости своего поступка. Только я убивала, добивала своих сородичей. Не могла позволить петле или топору палача коснуться их шеи. Умереть так - позор для рыцаря, с мечом в руках, на поле боя, вот достойный конец.

Полог тишины рассеялся, с новой силой зазвучала песня волков в унисон с завыванием ветра. Сама природа оплакивала сотни потерянных жизней. Перевертышей, порченных, людей. Что ответить тебе, мой друг? Что сожалею? Что осуждаю? Оба утверждения будут лишь наполовину истинными. Черно-белая картина мира рушилась на глазах. Я не могла назвать порченных своими врагами, они просто были иными, отличались от людей, от нас. Кого тогда стоит называть человеком? Того, кто чист кровью или того, кто благороден душой и поступками? Я знала людей, совершавшие зверства столь жестокие, что даже оборотни не могли смотреть на то, что осталось после посещения деревень и городов, мы задыхались от гари и копоти, от тошнотворного запаха крови, которая лилась потоками. Да, среди нас тоже были чудовища, как и среди порченных. И я не стану измерять аспект человечности чистотой крови. Верой и правдой служила лорду, сражалась, защищая границы, и все равно оставалась монстром.
- Ты задал вопрос, на который я не найду единственного верного ответа. Возможно, его и нет, - усмехаюсь, пожимая плечами. - Перевертыш, человек, порченный - условность, данность. Мои суждения как рыцаря могут быть слишком прямолинейны, я никогда не любила дискуссий, которые устраивал твой отец. Не происхождение определяет человека, а человек происхождение. Или не человек, - перевожу дух, холодный воздух словно вымораживал легкие. И разбитую на части душу.

Холодный зимний ветер хлещет по лицу уколами морозных порывов. Но это мелочи. По сравнению со словами. Резкими, болезненными, обвиняющими. Меня. Войну. Магов. Древних. Весь мир с его несправедливостью и смертью.

Ты напомнил мне о том, что в этой битве я больше палач, чем рыцарь. После сегодняшней бойни я никогда не смогу назвать себя рыцарем, латы словно вдавливаются в сердце. Как я радовалась посвящению, как рьяно чтила принципы и законы рыцарства, слишком рьяно, по словам отца. А теперь я убийца. Ярость взмывает вперемешку с болью и горечью разочарования во всех - магах, Древних, для которых наши распри глупые детские игры. Они реальны! Они приносят смерть, разрушения, страдания! Запорошенные снегом, замерзшие руки стискивают рукоять.

Взмах. И словно сквозь пелену доносятся слова. Клинок, с которым я прошла сотни битв, которым приветствовала лорда, когда наш отряд возвращался с победой. Тогда я могла гордиться собой. Тяжелый фамильный меч рассекает промерзший воздух, вонзившись в пропитанный кровью снег. Один удар. Все внутри сплетается в гремучий клубок, спокойствие и самообладание, небывалое для перевертыша начинает отступать перед накатывающимися волнами гнева.
- Уверен? Уверен, что жизнь настолько дешевая? - рукоять лежала в ладони как влитая. - В следующий раз я не промахнусь.
Даже если со взмахом клинка во мне умрет часть души безмятежного ребенка и белоснежного волка, который позволял себя гладить. Прости, дорогой друг. Дороги разошлись слишком далеко.

Кровь. Теплая, вязкая, окрашивает снег рядом, пластины стальной кольчуги и омывает последние рухнувшие идеалы, сметая их прочь. Я перевертыш, и для меня эта рана неприятная и болезненная, хотя и опасная, не для человека... Для перевертыша, не для человека. Особый клинок, серебряный. Понимание. Ужас, гнев, боль. Я перестала быть человеком. Для себя уже давно, с самого рождения я знала, что отличаюсь от остальных, но родные, близкие, друзья... Призрачная надежда растаяла туманной дымкой, мглой, застилающей долину.
Гамма чувств смешалась в тихом голосе, звучавшем совсем рядом, но постепенно отдаляясь. Куда-то вдаль, прощаясь с белоснежными равнинами, полной луной и силуэт волка становился все более и более размытым, подернутым серой дымкой. Серой с вкраплениями алого. Простой ветошью стал гордый флаг, разделивший жизни кровавой полосой ненависти и убийства.
- Я пришла убивать, ты прав, - слова «дорогой друг» прозвучали бы издевательски, не для меня, мне они казались последней нитью, связывающей меня с детством, с окончанием фразы оборвется и она, - но не предполагала, что придется обнажить клинок против близкого человека, - все же ни они, ни мы не монстры, я все еще верю в это. Наивно. Глупо. Но верю. – Я не смогла убить друга, но теперь это не нужно. Он уже мертв... - перекладываю меч в левую руку, правый бок ноет, ощутимо и тягуче. Но что эта рана по сравнению с той, что заморозила проклятым дыханием душу.

Тоскливо, пасмурно и хмуро. Ветер пробирал до костей, вымораживал душу, застывая на миг в воздухе облачками пара. Призрачными и такими мимолетными, как надежда. Надежда на то, что эта бойня закончится, что Лорд повернет войска, маги оставят в покое и нас, и порченных. Алая кровь от серебряного клинка, темно-бурые запекшиеся капли на стали доспехов и стали клинка, моего клинка. Я так гордилась им, а теперь ненавижу. Я не смогу убить тебя, друг мой. Потому что пусть на мгновение и волк, и я увидели тот самый немного растерянный, но твердый взгляд. Шаг. Шаг. Рука с мечом наливается свинцовой тяжестью, меня упрямо клонит к земле, великой Маа, давшей жизнь всему сущему. К истокам. Все на круги своя.
Шаги даются мне нелегко, серебро все же проникло в кровь, сковывая движения. И кто-то из моих братьев и сестер тоже постарался, рана, убивающая не сразу, давая прочувствовать медленное угасание огня жизни.
Поднялась метель, тысячи снежинок кружили в хороводе, оседая на волосах. Ослабли ли мы настолько, что никто не поднял оружие, или в этом мире есть то, что сильнее ненависти и презрения. Пусть сейчас мы оба обречены, возвращаться назад нельзя, а мороз и раны добьют раньше, чем кто-то из нас сможет найти помощь... Усмехаюсь. Бесполезно. На ладони тает снежинка, словно состоящая из завитков. Мир бесконечен, каждый век это новый виток, так говорили мудрые, так их учили Древние. Веки тяжелеют, приходит блаженное полузабытье, ощущение холодных пропитанных кровью рук, на инстинктах волка, который верил, не убираю свою, стальной клинок лежал рядом, заметенный снегом. Вокруг мерцали алые огни, алые цветы. Цветы... Зимой? Гибкие ветки коснулись легко, невесомо, надежно, укутывая в теплое одеяло. Лепестки падали и падали, танцуя только им известный танец, переплетаясь с кристаллами снежинок. Не прощаться. Улыбнуться. И верить, что волк и забавный немного неуклюжий мальчик когда-то вернутся в этом мир, на другой виток спирали узора, что рисует Маа. На виток, где не будет смерти и ненависти. И будут танцевать бархатисто-алые лепестки.

Закончилась партия действительно неожиданно. Но так, как должна была. Так чувствовалось, так игралось.
Спасибо всем за то, что читали историю снега, крови и откровений.
Спасибо тебе, Генрих, за тот путь, что мы прошли. Для меня играть с тобой эту партию тоже честь.