проКиС: про Катю и Сережу

ДжЫн и Светлая, спасибо огромное! Замечательная история!
___________________________________

Та милейшая милота.


Эт точно!


И еще немножко сумасшедшинкой.


Ну таки поменьше будет.






Дамы, спасибо огромное! От нас и от этих двоих... КиСов.
_________________

Добренького!
Ваши КиСы - это нечто:-) Казалось бы, остов историй один и тот же, характеры героев неизменны, динамичны только декорации, но читать про кис не устаешь, ни капельки, мурр)))))
Катя в любой версии - стервозина та еще, Серёню аж где-то жалЬко... Он такой няховый мишка, с отсутствующим напрочь инстинктом самосохранения, но с зашкаливающей порядочностью и открытостью. И если Катерина интригует своими не всегда адекватными вывертами, то у Писарева С.С. одна дорога - в загс. И как только эти двое сталкиваются, конец заранее предопределен: пойдут жениться)))))))))) И эта предсказуемость почему-то оченно доставляет.
Спасибо! Надеюсь на продолжение:-)
_________________

Мерси


Есть такое дело


Патамушта Серёжа - молодец! И даже Катькина неадекватность пасует перед его убежденностью.


Немножко - точно будет =)

alen-yshka, спасибо большое!
_________________

Ждем.
_________________

Спасибо за таких замечательных героев!

Вот точно!
_________________

_________________

 » Пятнадцатый пассаж (пас. 1-7)

В дни рождения принято делать подарки - виновникам торжества.
Сегодня таковыми являемся мы. Нам - ажжж три (!!!) года. За это время мы много чего наваяли - хорошего и разного, какгриЦЦа.
\сам себя не похвалишь, да?\
В связи с собственным праздником мы решили поделиться с вами особенно дорогим.
Дорогим по нескольким причинам.
То, с чем мы вас сегодня познакомим, - с самого начала было про наших разлюбезных извергов - Катю и Сережу.
Но в силу разных причин и поводов они претерпевали не единственную метаморфозу, прячась под разными именами.
Собссна, даже мы надевали "золотую" маску.
И сей водевиль бродит по всемирной сети под нашим псевдонимом \даже двумя, созвучными\.
Любим мы пошалить =)
Но!
Сегодня мы представляем \впервые!\ оригинальную версию нашего...
Пятнадцатого пассажа

Пассаж первый. Князь Петр Михайлович сердится

- Не ожидал от тебя, Сергей, такого сумасбродства, - пыхтел справедливым гневом Петр Михайлович. – Офицер, потомок древнего рода! И так безрассудно себя повести. Весь Петербург говорит. Дошло и до Императора!
Молодой человек посмотрел на крестного отца, чуть приподнял свой и без того высоко поднятый подбородок и уныло подумал, что старый Долгорукий, несомненно, переживет их всех, уморив сперва своим брюзжанием окружающих. А тех, кто выживет, доконает воспоминаниями о прежних временах, когда все было, согласно его разумению, лучше и благочестивее.
К тому же нещадно ныло раненое плечо, отчего не так просто было сохранять невозмутимый вид и офицерскую выправку.
- Я уже отписал батюшке, что коли нападет охота жениться, то он узнает о том незамедлительно и от меня, а не потому, что «весь Петербург» говорит.
- Где уж тебе жениться, коль у тебя одна охота – волочиться за юбками, - фыркнул Петр Михайлович.
- Я не полагаю себя пригодным для семейной жизни. К тому же Ольга Дмитриевна и сама после произошедшего едва ли согласилась бы стать моей женой, будь у нее хоть толика ума. Поскольку в последнем приходится сомневаться, пришлось полагаться на собственный.
- Ежели ты признаёшь за женщинами наличие ума, отчего же связался с той, у которой его нет?
- Ольга Дмитриевна обладает и другими достоинствами в превеликом множестве.
- Не дерзи! – воскликнул князь и выпрямился в кресле. – На правах твоего крестного отца, и чтобы все это не дошло до непоправимого, я ходатайствовал о твоем переводе в Белостокский полк. А полковнику Гладышеву сам отпишу. Предупрежу, чтоб присмотрел за тобой.
- Да что непоправимого может случиться, коли мы уже стрелялись с ее братцем? – опешил Сергей Сергеевич. – Милейший господин Замятин продырявил мне плечо, я устроил удачную охоту на белку. Чего же еще?
- Чего же еще… - ворчливо протянул Долгорукий. – Весь Петербург знает, что к Замятиной проявляет интерес сам Император.
- Коли так, Его Величество едва ли встретит препятствия с ее стороны. В числе достоинств Ольги Дмитриевны также и покладистость.
- Но тебе лучше побыть пока подальше от столицы!
Князь прихлопнул ладонями по подлокотникам кресла и, несмотря на свой почтенный возраст, легко поднялся.
- В любом случае твой перевод – дело решенное. К концу месяца ты должен быть в Севастополе.
- Уж хоть бы в Москву! – рассердился Сергей Сергеевич. – Что я стану делать в Севастополе?
- Служить! Как служили твои отец, дед и прадед, - торжественно сказал Петр Михайлович. И по его тону было понятно, что обсуждать решенное он более не намерен.

Пассаж второй. Модистка

- На Екатерининскую, - велела девица Нарышкина, аккуратно раскладывая шелковые складки юбки на сиденье экипажа, - да не гони, словно за тобою черти несутся!
Нынче она направлялась в шляпный салон мадам Дени. Француженка обещала, что сегодня, наконец, доставят капор, заказанный Катериной Дмитриевной еще в июле. Нескольким оборкам тончайшего кружева и широким бархатным лентам под изящным маленьким подбородком всенепременно станут завидовать прочие модницы Севастополя. Барышня улыбнулась своим мечтам и ласковому солнцу, пригревающему перламутровую кожу ее едва ли не фарфоровых щек – погоды нынче стояли самые подходящие, чтобы Катя успела порадоваться новой шляпке.
- Приехали, барышня, - прогундел извозчик и принял в огромную лапу монетку, протянутую изящной рукой в кружевной перчатке.
Не успел он, старый и неповоротливый, спрыгнуть с кОзел, как к экипажу подлетел молодой человек в мундире, подавая девице руку.
- Сударыня, - сказал он негромким грудным голосом, отчего могло показаться, что они знакомы. А вокруг них сновали люди, едва ли понимавшие, что она впервые увидела его.
Обдав наглеца ледяным взглядом, Катя кивнула кучеру и, воспользовавшись его помощью, спустилась на мостовую. С высоко поднятой головой она прошла мимо незадачливого кавалера прямо в салон мадам Дени. Писарев, а это был именно герой предыдущего пассажа, так и остался стоять с самым комичным выражением лица возле экипажа.
В тот же самый миг к нему подошел поручик Репнин с дружеской усмешкой на губах, сопровождавшейся добродушным похлопываем по плечу.
- Хороша! Не находите, Сергей Сергеевич? Говорят, вы знаток по этой части.
- Хороша, - проговорил Писарев, глядя, как барышня скрылась за дверью салона.
Приезд в Севастополь казался ему истинным изгнанием. А быть изгнанником штабс-капитану Сергею Сергеевичу Писареву в своей жизни однажды уже пришлось. Нет, семь лет назад похоже не было. Тогда его, еще поручиком, отправили воевать на Кавказ против османов. Под Карсу он получил ранение и до конца Восточной войны провалялся в госпитале. В Петербург возвращался героем.
Теперь же пребывание в Белостокском полку безо всякого толку можно было бы назвать невыносимым. Ему было скучно. Тесные квартиры для офицеров, казармы, ежедневные учения действовали на него самым плачевным образом. И все чаще посещали голову мысли об отставке, хотя и понимал, что сам себя бы он по прошествии времени не одобрил. Если что и выручало, так это дружба с князем Михаилом Александровичем Репниным, с коим они сошлись здесь же в первые дни по его прибытии.
Он обернулся к князю и спросил, криво усмехаясь:
- И кто такая?
- Мадемуазель Нарышкина, - ответил Репнин и принялся обстоятельно пояснять: – Папенька ее в молодые годы отличился под Эриванью, но по службе не продвинулся. Так и вышел в отставку штабс-ротмистром. Без состояния, но с дворянской честью. К сорока годам женился на дочери мелкого чиновника. Говорят, она красавица была и партию могла получше составить. А вот поди ж ты… любовь, - усмехнулся поручик. – Умерла лет десять тому от горячки. Старик Нарышкин-то в дочери души не чает, да только если б не Катерина Дмитриевна, давно бы по миру пошел. Она ж, однако, работать не брезгует, - Репнин взглянул вслед девице. – Модистка она. Натали у нее платья заказывает. Между прочим, сильно хвалит.
- Модистка? – бровь штабс-капитана Писарев дернулась вверх. И это было единственное, чем он выдал свое недоумение.

Пассаж третий. На Графской

Очаровательно теплый и мягкий сентябрь весело шуршал травой и шептал морем. Ветер легко касался лица, однако солнечные лучи, резкие, совсем неласковые, определенно горячили сквозь сукно.
Сергей Сергеевич скинул с головы кепи и огляделся по сторонам. На Графской пристани было людно, как во всякий другой день. Выйти на прогулку к морю еще некоторое время тому назад представлялось заманчивым. Теперь же было попросту жарко. Да на Южную бухту надвигалась черная туча. Быть шторму.
Штормы он любил, хотя и видать доводилось нечасто. Любил замирание природы перед их наступлением. И любил ощущение того, как раскаленность берега сменяется холодом. Если бы только вокруг сновало народу поменьше. Гомон сердил его – ведь нет ничего острее одиночества среди людей.
Он неторопливо спускался по ступенькам, глядя скучающим взглядом по сторонам. Как вдруг увидел ее.
Она стояла у самого края и смотрела пристально вниз, на воду, глухо бьющуюся в стену причала. И не замечала вокруг себя больше ничего, кроме волны, пытающейся вырваться вверх и расползающейся каплями по ее юбке. Она не видела ни веселых подмигиваний матроса с пришвартованного у пристани баркаса, ни пристального взгляда, которым одарил ее офицер в темном мундире.
Офицер, между тем, решительно вернул на голову кепи и быстро сбежал вниз, пересек расстояние до края пристани и оказался возле Кати. Сколько он видел ее за эти дни – не счесть. Она постоянно встречалась ему где-нибудь в городе. Может быть, лишь потому, что он сам хотел видеть ее. Всякий день, когда ее фигурка не мелькала где-то поблизости, можно было смело вычеркнуть. На зиму полк был расквартирован в городе. И здесь он пользовался некоторой свободой. Если уж честным быть до конца, он лишь затем и выбирался раз за разом на пристань – здесь бывала Катя Нарышкина.
- Мадемуазель, - проговорил он, оказавшись возле нее, тем же голосом, что несколько недель назад, когда хотел помочь ей сойти с экипажа.
Она вздрогнула, растерянно взглянула на окликнувшего ее молодого мужчину, и лицо ее стало непроницаемым.
- Мы не знакомы, сударь, - даже голос ее оказался таким же ледяным, как и взгляд, который вновь достался офицеру.
- Мы не были представлены и только-то. Но вас я знаю, - он улыбнулся, щелкнул каблуками сапог и кивнул: - Штабс-капитан Писарев. Сергей Сергеевич. К вашим услугам, мадемуазель.
Ответом ему стал шорох юбки и быстрый стук каблучков туфель удаляющейся барышни.
Он снова смотрел ей вслед, как тогда, когда впервые увидел. И один уголок его губ медленно пополз вверх, искажая лицо кривой усмешкой. В его глазах цвета грозы отражались не люди на пристани, а единственная тонкая фигура в светлой накидке, которая спешно шагала прочь от него, ни разу не оглянувшись.

Пассаж четвертый. Внезапный

Вечера у полковника Гладышева были тем немногим, что хоть отчасти скрашивали пребывание Писарева в Севастополе. Каждый четверг полковник собирал в доме офицеров с позволения дорогой своей супруги Елены Михайловны. Кутежей не допускал. Был строг по этой части. Однако некое разнообразие в мирное течение жизни вносил. В доме хорошо кормили, всегда имелся неплохой табак, и общество образованных людей было несколько более приятным, чем бесконечная муштра солдатья.
Сергей Сергеевич обыкновенно ездил к Гладышеву верхом. Конем своим, Ветром, он любил щегольнуть перед окружением. Тот был неизменным предметом его гордости и зависти прочих. Пользуясь здесь, вдалеке от столицы, некоторой свободой, подчас он объезжал верхом окрестности, и красивый штабс-капитан на вороном коне теперь уже стал привычным зрелищем в городе и не казался столь экзотичным, как прежде.
В тот вечер все шло из рук вон плохо. Конь захрипел с утра. Пришлось искать лекаря. Тот ворчал, что не иначе животное застудилось. Писарев сердился. Проведя весь день на конюшне, в конце концов, оставил Ветра на попечение денщика.
К Гладышеву тоже теперь опаздывал.
Когда входил в дом, шумные разговоры из гостиной уже слышны были и на первом этаже. Торопливо пересекая совсем пустой в это время коридор, он, к собственному изумлению, вдруг столкнулся с мадемуазель Нарышкиной, покидающей комнаты госпожи Гладышевой. Елена Михайловна была одной из первейших заказчиц Катерины Дмитриевны, и нынче они обсуждали платье к Синопскому балу.
Завидев штабс-капитана, Катя вздернула подбородок и поджала губы, с явным намерением миновать сие нечаянное препятствие. Но не тут-то было. Едва увидав выражение ее хорошенького и такого высокомерного личика, Писарев тут же ускорился и, оказавшись прямо перед ней, широко расставил ноги, не давая ей пройти дальше.
- Какая приятная внезапность, мадемуазель! – нарочито радостно заявил он. – Вы здесь.
- Позвольте мне пройти, сударь, - строго проговорила Катя, норовя его обойти.
Пренебрежение модистки, признаться, Писареву порядком поднадоело. Он окинул взглядом ее сердитую фигурку. Казалось, на ней сердятся даже шляпка с перчатками. От этого сделалось смешно. Он шагнул к ней, отчего расстояние между ними резко сократилось, и теперь почти уперся в ее грудь.
- И куда это вы вечно торопитесь? – полюбопытствовал Сергей Сергеевич.
- От вас! – девушка недовольно выдохнула и отступила назад. – Ни одна порядочная барышня не позволит вам приблизиться к себе!
- Вот как? – черная бровь изогнулась. – Ваши слова ранят в самое сердце. Я ведь с самыми честными намерениями.
С этими словами, будто бы им в подтверждение, он резко склонился к Кате и самым нахальным образом завладел ее губами. Но ненадолго – ее ногти вонзились в его шею. Коротко выдохнув от неожиданности, Писарев выпустил свою внезапную добычу.
- О том, что ваши поступки разнятся с вашими словами, наслышан весь город, - заявила Катя, поправляя капор. – А также об обстоятельствах вашего перевода на службу сюда и о вашей репутации бретера и волокиты. И если вы, штабс-капитан, еще раз позволите себе подобную вольность, я позову городового!
- Да хоть Его Императорскому Величеству отпишите, - рассмеялся он. – На меня давно махнули рукой.
И он снова навис над ней. Но Катя юркнула под его руку, и юбки возмущенно зашуршали по паркету коридора прямо к выходу. Она была так сердита, что не заметила под лестницей двух офицеров, из последних сил сдерживающих смех.
- Премило! – рассмеялся князь Репнин, показываясь на свет. – Какой пассаж!
- Я полагаю, твой смех, Михаил Александрович, здесь не вполне уместен, - рявкнул Писарев. Еще не хватало, чтобы об этом происшествии стало известно.
- Отчего же? – искренне удивился подпоручик Шубин, также посмеиваясь.
- Оттого что смеется тот, кто смеется последним, так сказывают. Кобылка норовиста, так и наездник опытный.
- А это как посмотреть, Сергей Сергеевич, - снова прыснул Репнин. – Пока кобылка ускакала, оставив наездника ни с чем.
Писарев побледнел и окинул недобрым взглядом приятелей.
- Дайте срок, господа, - процедил он сквозь зубы. – Дайте срок. К декабрю я покажу вам подвязки ее чулок.
- Выкупите у ее кухарки? – откровенно забавлялся князь.
- Ну отчего же у кухарки? – растянул губы в усмешке штабс-капитан. – А желаете пари, поручик?
- Пари?
- Пари, пари. Коли до конца осени означенная особа не станет смотреть на меня влюбленными глазами, презрев отца и свет, я буду должен вам… ящик шампанского? Седло? Ружье? Хаудах мой помнишь?
Брови князя удивленно взмыли вверх. Шубин помалкивал.
- Коня! – сказал Репнин.
- Ветра?
- Да. Отдашь своего Ветра.
Писарев скрежетнул зубами и протянул ему руку.
- Не отдам. Я выиграю это пари. Шубин, разбейте!
- К вашим услугам, господа! – подпоручик улыбнулся и резанул ладонью воздух и руки заключивших пари офицеров.
Весь последующий вечер штабс-капитан Писарев то и дело касался пальцами саднящих следов на шее. Жена полковника буравила его тяжелым взглядом. И только Гладышев, громко хохоча, когда супруга вышла, всерьез спросил: «Эк вас, Писарев! Кошка или собака?»

Пассаж пятый. Представление

- Дневное платье, Ваше Сиятельство, можно сделать из шерстяного фая. Я на днях видела такой в лавке Гендлера. Очень пойдет к вашим глазам. На юбке пустим две широких оборки с купонным узором, им же отделаем рукава и пелерину. И обязательно короткий шлейф. Нынче это в моде. Серебряную пряжку к поясу и пуговицы можно выбрать у Дайбера.
Натали задумчиво разглядывала рисунки в журнале. Этот самый журнал она лично и привезла с собой из Петербурга. И в итоге подарила модистке, у которой руки были золотые. В этом утверждении княжна уже не сомневалась. После нескольких нарядов, что мадемуазель Нарышкина шила для нее, сомнений остаться не могло. Да и сама модистка была разнаряжена, как с картинки.
- Хорошо, пусть будет фай, - согласилась Наталья Александровна. – Но шлейф на дневном платье… Катиш, вы уверены, что нас правильно поймут?
- Через полгода сами такие же начнут заказывать, - отмахнулась Катя. – Это новый крой юбки. Спереди ткань ложится по кринолину, а сзади расширяется, от чего сильно ниспадает, образовывая шлейф.
- Что ж, вам виднее, моя дорогая. Мне это все с собой в Петербург везти. А там ошибок не прощают.
- Не беспокойтесь, Наталья Александровна. Конфуза не случится. Вы когда собираетесь уезжать?
- Дорога далекая. Называется, приехала повидать братца, - рассмеялась княжна Репнина. – Но к Николину дню все же надеюсь поспеть. Сколько вам нужно времени для платья?
- Я обязательно успею к вашему отъезду, - улыбнулась модистка.
- Было бы чудесно! – обрадовалась Натали, поднялась с кресла, надела накидку и перчатки и снова улыбнулась: – Что ж, я отнимаю ваше время. Дайте знать, когда приходить на примерку. Все, что нужно, заказывайте, я оплачу. Вот вам мое добро. И вот что… примите уж мое приглашение на чай, будьте любезны.
- Думаю, на следующей неделе сделаем первую примерку, - сказала Катя, провожая княжну до ворот, и озорно усмехнулась. – И на чай приду. Перед вашим отъездом.
- Наталья Александровна уезжает? – раздался вдруг знакомый голос. В приоткрытой калитке показался штабс-капитан Писарев собственной персоной, а на мостовой стоял извозчик, явно дожидавшийся его. – Простите, я здесь по оказии – князь просил передать вам, сударыня, что сам встретить вас не сможет, у него появилось важное дельце в штабе.
Пояснение было явно придумано на ходу. Но ей-богу, не говорить же ему, что слонялся под домом модистки, которая нынче даже не взглянула в его сторону.
- Либо вы, либо князь путаетесь в придумках, Сергей Сергеевич, – усмехнулась княжна. – Но за то, что вы оказались здесь так вовремя, прощу вас на этот раз.
- Быть может, вы представите меня, - пропустив мимо ушей все сказанное Натали, попросил Писарев, теперь внимательно глядя на Катя. Не желавшая его замечать, она была совершенно очаровательна.
- Катерина Дмитриевна, позвольте рекомендовать вам. Штабс-капитан Писарев Сергей Сергеевич, - светским тоном проговорила Репнина. – Большой друг моего брата.
- К вашим услугам, мадемуазель, - добавил он, снова, как на Графской, прищелкнув каблуками. – Ну вот мы и представлены.

Пассаж шестой. Флоксы, белка, поцелуй

«Этот теплый солнечный день обязательно должен быть прекрасным».
Как прекрасен октябрь у моря.
В вышитом сутажом легком светлом жакете, подчеркивающим тонкую девичью талию, и в бархатной юбке цианового цвета Катя была невероятно хороша. И знала это.
Едва проснувшись, вот уж который день подряд на своем подоконнике она обнаружила букетик цветов и вновь подивилась, отчего ночью молчал Пират. Не хотела думать, но и не думать не могла – ей настойчиво вспоминалось об утренних подарках, пока она бродила у моря, вдыхая соленый воздух и подставляя лицо мягкому бризу.
Утренние прогулки были обязательны. Иначе трудно выдержать целый день за иглой.
В самых радужных мыслях, мадемуазель Нарышкина возвращалась домой, когда на углу своей улицы неожиданно заметила высокую фигуру, смущавшую ее ровно столько же, сколь и ежедневные сюрпризы на окне. Там на углу, цветочницы с большими корзинами весело зазывали прохожих. Здесь всегда шумно бывало среди дня. И еще более шумно к вечеру. Штабс-капитан Писарев стоял возле одной из торговок и вертел в руках два небольших букета. Первый состоял из солнечных хризантем, второй – из лиловых флоксов. Вид его при этом был потешно сосредоточенным.
Улыбка Кати сделалась вымученной, как если бы это тучи сокрыли солнце. Она задумалась ненадолго и, сочтя проходящего мимо дородного господина купеческого вида ниспосланным ей спасением, спряталась за его спиной в надежде прошмыгнуть в ворота собственного дома.
Но и здесь не тут-то было!
В это самое время к домику, где она жила вместе с отцом, жизнерадостно стуча тростью по мостовой, направлялся титулярный советник Шишкин. Фигура малопримечательная, но все же весьма значимая в нашем повествовании. Зажмурившись и звонко выдохнув от такого невезения, расстроенная модистка за широкой спиной купчины миновала дом, в воротах которого скрылся Кирилл Матвеевич, и предстала перед штабс-капитаном с самым печальным выражением лица.
- Катерина Дмитриевна! Какая удача! – раздался глубокий голос Писарева. И с широкой улыбкой на устах и лиловыми флоксами в руках он сделал шаг по направлению к ней. – Я как раз размышлял о том, чтобы навестить вас и вашего батюшку. Оказывается, они вместе с моим отцом были под Эриванью! Тот, как узнал, так отписал мне всенепременно расспросить, в каком полку служил Дмитрий Николаевич.
- Жаль разочаровывать вас, штабс-капитан, но папеньки нынче нет, - уныло пробормотала Катя. Она так злилась на господина Шишкина, вздумавшего заглянуть в гости именно теперь, что совсем не обращала внимания на откровенные выдумки этого несносного человека. Еще не хватало общего чаепития: отец, Кирилл Матвеевич и Писарев! Она мысленно застонала.
- Как жаль, как жаль, - совершенно не огорчился Сергей Сергеевич и протянул ей флоксы. – В таком случае не откажите мне хотя бы в прогулке, мадемуазель. Иначе этот день станет совершенно безрадостным.
- Он и без того совершенно безрадостный, - вздохнула Катя, принимая цветы, и добавила совсем тихо: – Ежели уж прогулка с вами становится предпочтительнее возвращения домой.
Пропустив последнюю фразу мимо ушей, Писарев снова улыбнулся и подставил ей локоть.
- Что ж, поглядим, быть может, мне удастся его хоть немного скрасить. Нет ничего разумного в том, чтобы хорошенькая девушка грустила.
Катя вежливо улыбнулась улыбкой воспитанной барышни, устроила ладошку у него на локте и молча пошла рядом. Неспешно и чинно они направились по мостовой прочь от дома Нарышкиных в сторону небольшого сквера неподалеку. Деревья там стали теперь начали желтеть. И развеселые белки радостно носились среди листвы – как по стволам, так и по земле. Под ногами то и дело попадались орехи с каштанами. И штабс-капитан озорно раскидывал их носками сапог. Болтал преимущественно он, пытаясь нащупать, как подступиться к мадемуазель Нарышкиной.
- Это вы цветы по утрам приносите? – неожиданно спросила Катя.
Высвободив руку, она достала из кисета колотую лещину, подошла к невысокой сосне и протянула к стволу с растрескавшейся корой лакомство. Через мгновение на Катиной ладони уже сидела белка, громко хрустя орехом. Некоторое время Писарев, как завороженный, наблюдал за ней, не в силах отвести взгляда от ее тонкого профиля. Потом разлепил губы и тихо сказал:
- Если быть точным – ночью. Вы ее приручили? Отчего она не боится?
- Она всего лишь сластена, - ласково улыбнулась Катя. – Сластену приручить не трудно. А вам должно быть стыдно, Сергей Сергеевич!
- Отчего же? Неужели вам это неприятно?
- Папенька давно думает, что наш Пират совсем старый и по ночам спит.
- Ваш Пират по ночам ест. Мы с ним подружились.
- Наш Пират не любит таких, как вы! – весело рассмеялась Катя, отчего белка вскинулась и резво умчалась к самой верхушке сосны.
- Откуда вы знаете, какой я?
- А разве вы скрываетесь? – спросила девушка, отряхивая от крошек перчатку. – И ежели даже ваше нахальство – самоуверенная маска, вы непритворно в ней щеголяете.
- Как и вы в своей – с этим высоко поднятым носиком. Но вам она, право, к лицу. Впрочем, я не знаю, что может быть вам не к лицу.
- Шляпка ванильного цвета, - решительно ответила Катя и сама взяла своего кавалера под руку.
Его свободная рука в перчатке тут же легла на ее ладонь. И они пошли дальше. Сквер, в отличие от мостовой, был немноголюден в это время. Умиротворение продолжали нарушать лишь белки. Да несколько дам у одной из скамеек неодобрительно наблюдали за штабс-капитаном и мадемуазель Нарышкиной. Впрочем, чего ожидать от модистки? Пройдя мимо них, Писарев и Катя скрылись за поворотом, и никого вокруг вовсе не стало.
- Так что же? – наконец, проговорил он. – Вы позволите мне нанести вам официальный визит? Теперь мы представлены. Некоторым образом я обеспечиваю пропитание вашей собаки. К тому же знаю подробность о шляпке ванильного цвета. На мой взгляд, вы могли бы немного смягчиться.
Катя подняла на него глаза, и щеки ее покрылись нежным румянцем.
- Вам мало в городе знакомств? Тоскуете без визитов? – шутливо поинтересовалась она, скрывая смущение.
- Позволите мне откровенность?
Она отвела взгляд и кивнула.
- Тоскую без вас.
Она так и замерла, продолжая молчать и не находя нужных слов. Едва ли не впервые в жизни Катерина растерялась, с удивлением понимая, что ей приятны знаки внимания, которые оказывает Писарев. Так ничего и не придумав, она сжала тонкими пальцами плотную шерсть форменного сюртука.
- Вы очень нравитесь мне, Катя, - наконец, сказал он.
- Я вам не верю, Сергей Сергеевич. О вас столько всего говорят, - прошелестела она в ответ и смутилась еще сильнее.
- И будут говорить еще больше, когда я стану ходить в ваш дом. А я стану, - негромко рассмеялся штабс-капитан, но, резко оборвав свой смех, внимательно посмотрел в ее восхитительные глаза. И, ведомый порывом, которого сдержать не мог, вопреки собственному решению быть осторожным в каждом действии, склонился к ней и легко провел губами по ее губам. Катя удивленно распахнула глаза, негромко охнула и положила руки ему на грудь. А губы ее задрожали в ответ его мимолетному поцелую. Писарев прижал ее к себе, скользнув ладонями по спине. И тут же отпустил, отступив на шаг. Серый его взгляд сделался теплым и нежным.
- Кроме белок, здесь могут быть и другие зрители, - чуть слышно прошептал штабс-капитан.
Катя сделалась совсем пунцовой.
- Я, верно, не знаю, какой вы…
- Узнаете, - подмигнул он ей и снова подставил локоть.
В этой осени все казалось замечательным. Особенно то, что по выбранным дорогам идти можно было не останавливаясь.

Пассаж седьмой. Примерка

- И вы знаете, Катрин, в конечном счете, выйдет все же по-моему. И папенька о том знает не хуже меня. К чему только препираться?
Модистка кивнула. Уже во время примерки, Кате вдруг пришла в голову мысль иначе собрать рукав платья. И теперь она делала быстрый наметочный шов, чтобы посмотреть, как выйдет. Она рассеянно слушала княжну, без умолку щебетавшую сначала о некоторых светских новостях, теперь об Италии. Кате под мелодичный рассказ удобно мечталось о серых глазах и приятном голосе милого ее сердцу штабс-капитана.
- Словом, решено. По окончании сезона я всенепременно еду во Флоренцию. До самой следующей осени. Отец настаивает, конечно, на том, что я вполне могу до того времени выйти замуж. Но тогда это будет свадебное путешествие, что, согласитесь, Катрин, было бы прекрасно.
- Прекрасно, - послушно повторила Катя, отрезая нитку. – Свадебное путешествие – мечта любой барышни. Давайте примерим, Наталья Александровна.
- Давайте, давайте, - закивала Натали, отставила чашку с чаем на столик и вскочила с кресла. – Милый братец уже почти собирает мои вещи. Ждет не дождется, когда я уеду.
- Мне казалось, у вас с ним добрые отношения, - сказала модистка, закалывая ткань булавками в местах, где после будут пуговицы, и расправляя складки на рукаве. – Как? Вам нравится?
- Очень нравится. Только вот поглядите, здесь, у бедер, ткань чуть топорщится. А что до Мишеля, так у нас прекрасные отношения. Но, как всякие брат с сестрой, мы не можем долго выносить друг друга. Он чувствует ответственность за меня. А я не чувствую себя способной ему этого позволить.
Катя кивнула. Будучи занятой упрямо топорщившейся тканью, она не ответила. Да и что она могла ответить? Брата у нее не было, как, впрочем, и сестры. Но, кажется, она бы вовсе не отказалась позволить, чтобы за нее чувствовали ответственность. Если бы только это был не брат, а один молодой человек, из-за которого мадемуазель Нарышкину все чаще мучила бессонница, заставляя надеяться, что однажды она услышит признание не только в симпатии к себе.
Но по утрам она вставала с постели в твердой уверенности, что столичный офицер не станет связывать себя с простой модисткой. И уже к обеду снова верила в искренность его привязанности.
- Помимо прочего, я стесняю его, - продолжала излагать свою витиеватую мысль княжна. – Длительное пребывание всегда стесняет. И этот его Писарев! Признаюсь, я удивлена их дружбой. Никак не думала повстречать этого господина здесь, а как оказалось, его сюда перевели за самую глупую проделку. В нынешнюю весну он скомпрометировал одну из фрейлин Ее Величества, вообразите! И стрелялся с ее братом. Пристрелил белку. На дуэли, говорят, довел своим шутовством бедного господина Замятина до такого гнева, какого тот прежде никогда не обнаруживал. Несчастный, он ведь и мухи не обидит. И отец у них – человек уважаемый, при должности – товарищ министра юстиции. Впрочем, ему и должность самого министра прочат.
- Вот как, - ровно проговорила Катя, сосредоточенно глядя на нитку с иголкой. Шов выходил кривой.
- И вы полагаете, на этом Писарев остановился? – хмыкнула Наталья Александровна. – Какое там! Куролесит и здесь. Совершенно случайно от любезного братца я узнала, что они заключили со штабс-капитаном пари на некую особу, чьего имени мне не назвали. Писарев бахвалится тем, что к зиме барышня влюбится в него. И в подтверждение тому обещает явить подвязки ее чулок. Ужасная гнусность! И как только Мишель поддался этой низости? Катрин, ну вы поглядите – такие крупные стежки!
Мадемуазель Нарышкина сделала глубокий вдох и подняла голову. Лицо ее было несколько бледнее, чем обычно, но княжне было не до наблюдений.
- Нет, Ваше Сиятельство. Это временный шов. Не беспокойтесь пустяками.
- Да? – брови Натальи Александровны чуть приподнялись, но она тут же вновь защебетала: – А может быть, все же пряжку не серебряную, а золотую? Я такую милую видела у Дайбера!
- Перламутровые пуговицы будут излишне вычурными для этого платья, - ответила невпопад модистка.

_________________

 » Пятнадцатый пассаж (пас. 8-15)

Пассаж восьмой. Заскучал орел…

Дурное настроение штабс-капитана Писарева в полку успело достаточно приесться. Непривычно было видеть хмурое выражение на его обычно спокойном лице. Причем не просто спокойном, а прежде вполне себе жизнерадостном. Теперь же почти неделю Сергей Сергеевич бродил мрачнее тучи.
«Заскучал орел», - заявил однажды полковник Гладышев своей супруге.
Она в который раз поджала губы да ответила: «Не все же орешки щелкать».
О памятной для Сергея Сергеевича прогулке с мадемуазель Нарышкиной в сквере и кормлении белок было достоверно известно всему Севастополю. Во всяком случае, в части города, расположенной в Южной бухте. Равно как и о прочих его встречах с означенной особой, как достоверных, так и выдуманных.
Молва все еще бродила в обществе, хотя как раз встреч более не было. Собственно говоря, оттого и скучал Сергей СЕргеевич, оттого и кручинился.
Сперва она не соизволила явиться на назначенную заранее встречу. Писарев справедливо счел, что, вероятно, не смогла вырваться от клиенток. Он никогда не задумывался о характере ее работы. Более того, для него и вовсе было странно, что барышня дворянского происхождения при живом отце вынуждена работать и не имеет никакого приданого, чтобы благополучно выйти замуж. Мадемуазель Нарышкину, по всей видимости, текущее положение дел нисколько не удручало и не казалось чем-то неподходящим ее положению.
Когда он явился к ней сам, ее не оказалось дома. Во всяком случае, так сообщила ему горничная, открывшая двери.
Всерьез штабс-капитан обеспокоился, когда Катерина, встретившись с ним однажды на улице почти лицом к лицу, быстро перешла на другую сторону мостовой и скрылась в извозчичьей коляске.
И тогда Писарева осенило: модистка его избегает! Что было весьма странным после того, как он открыто стал за ней ухаживать на глазах всего общества.
- Отделение вправо на три шага разом-КНИСЬ! – гавкал штабс-капитан на плацу, глядя, как пляшут по его команде солдаты инфантерии. – Ружья на гр-УДЬ! Бегом МАРШ!
- Думаете, если крикнете погромче, так и солдат побежит побыстрее? – усмехнулся Репнин, возникший рядом. И тут же заговорил о другом: – За Ветром, полагаю, хороший уход? Не хотелось бы получить больного коня.
- Не извольте беспокоиться, Михаил Александрович, - рявкнул Писарев. – Хворал в начале осени, да уже подлечили. Как раз весной нам полковник скачки устроить обещал. Думаю, мы с Ветром имеем надежды на победу.
- А вот я так не думаю, - манерно протянул князь. – Не я один наслышан о неудаче, постигшей вас.
- Не все, что в народе говорят, суеверия. Цыплят ведь, и верно, по осени считают. Мы с вами до зимы условились. И, сдается мне, еще время в запасе имеется.
- Имеется, - согласился Репнин. – Но я бы на вас сейчас не поставил.
Репнин прищелкнул каблуками и удалился так же неожиданно, как и появился. Глядя ему вслед, Писарев лишь скрежетнул зубами и снова заорал:
- Отделение СТОЙ! РАВНЯЙСЬ! Смир-НО!
В конце концов, это становилось невыносимо. Быть отвергнутым модисткой. Да так, чтобы о том всем стало известно. Еще худшее заключалось в том, что штабс-капитан искренно не понимал, с чего бы такая перемена. В последнюю их встречу он преспокойно ужинал за одним столом со штабс-ротмистром Нарышкиным. И мог думать только о тех минутах, когда Катя выйдет провожать его до ворот. Эти несколько мгновений наедине неизменно принадлежали лишь им двоим. И отчего-то ему казалось, что и ей эти минуты важны.
Было еще одно худшее – самое худшее. Он скучал по ней. И не намеревался с этим мириться.

Пассаж девятый. Настойка от подагры

Катя печально взирала на папеньку, который, кажется, пребывал в самом радужном настроении. Таким она не видела его уж много лет. И это было единственным, что ее утешало – хотя бы отец испытывал удовольствие от пикника, устроенного полковником Гладышевым на своей даче в Голландии. Катю же не радовал даже прекрасный вид моря, который открывался с того места, которое ей отвели за столом.
Ей было неуютно среди всех этих людей, жены которых заказывали у нее платья и юбки. Ей нравилось ее занятие. Она ни минуты не считала свой труд унизительным, пусть и по происхождению такой ей не полагался. И ежели она вынуждена была шить для того, чтобы прокормиться, то постыдного в том ничего не находила. Но сегодняшнее присутствие здесь и озадачивало, и удручало.
- Почему нас вообще сюда пригласили? – негромко проговорила Катя и вздрогнула от звука собственного голоса. Она собиралась лишь подумать об этом.
- Должно быть, господин полковник счел мое присутствие здесь подходящим, - жизнерадостно ответил господин Нарышкин, весело ей подмигнув. – Я верой и правдой служил Отечеству, имею награды. Отчего бы и не пригласить?
- Оттого, что раньше не приглашали. Ни Гладышев ваш, ни полковник Эггер! – возмущенно прошептала Катя.
- Я нынче в отставке. Но ты слыхала, школы для солдат вздумали устроить. Не все ж муштра да учения. Быть может… - он так и не решился договорить, лишь разведя руками.
Катерина нахмурилась. Если отец вздумает питать ложные надежды… Ей и без того особенно трудно было бороться с его прожектами, которые он измышлял в своей голове.
- Нет, папенька, вряд ли, - ласково проговорила она и погладила его по руке.
- А может быть, потому что ты у меня красавица да умница, - вдруг добавил он совсем тихонько. И кивнул на группу офицеров. – Погляди на них. Ведь ты им ровня, хоть и состояния мы не имеем.
- Ах, папенька… - только и смогла выговорить Катя.
«Папенька» пожал плечами и с серьезным видом направился к офицерам, оставив дочь на попечение совсем почти глухой старушки, матери полковника. Или старушку на попечение Кати. И следующие несколько мгновений она наблюдала, как Дмитрий Николаевич пытался пристроиться к разговору. Весьма неудачно, но все же он упорно не уходил от них.
- А еще говорят, от подагры хорошая настойка еловых шишек. Вы про такое слыхали, милочка? – доносились до нее обрывки болтовни полковничьей матери. Почтенной даме можно было и не отвечать. Ей довольно было кивков головы в такт ее разглагольствованиям, что она и делала, пока в мерные отголоски звуков извне не ворвался голос штабс-капитана Писаарева.
- Катерина Дмитриевна…
- Папенька хвалит из каштанов, Евлампия Тихоновна, - выпалила Катя, изображая увлеченность разговором.
- Что вы сказали, милочка? – тряхнула головой почтенная дама.
- Мадемуазель Нарышкина, мне надобно поговорить с вами, - снова постарался втиснуться штабс-капитан. Он теперь стоял совсем рядом и протягивал барышне бокал вина, усердно делая вид, что всего лишь оказывает любезность.
- Я говорю, - громче произнесла Катя, - ваш сын устроил чудесный обед.
- Кларет? Нет, моя дорогая, я не люблю кларет. Предпочитаю настойку своей кухарки. Та ее прекрасно делает на буковых орешках.
- Катя! – теряя терпение, рявкнул Писарев. – Я полагаю, госпоже Гладышевой стоит отдохнуть немного. Слишком шумно. Не хотите прогуляться к воде?
- А наша Егоровна делает замечательную вишневку. Ни с чем не сравнится.
- Ни с чем не сравнится, - уверенно подтвердил штабс-капитан и заорал, обращаясь к Евлампии Тихоновне: - Госпожа Гладышева, позвольте мне увести от вас мадемуазель Нарышкину. С нею очень хотела переговорить супруга господина Шубина.
- Да-да-да, - затрясла головой старушка, ясно расслышав ор Писарева. Впрочем, его ор расслышала добрая половина присутствующих на пикнике гостей. В том числе и мадам Шубина, изумленно воззрившаяся на происходящее.
Катя поднялась, кивнула Евлампии Тихоновне и, не взглянув на Писарева, отошла к группе офицеров, с интересом слушающих, к некоторому ее удивлению, штабс-ротмистра. Анекдот из его службы оказался коротким, и очень скоро отец и дочь Нарышкины покинули пикник, на который, в сущности, и попали лишь потому, что Сергею Сергеевичу удалось уговорить полковника Гладышева пригласить отставного вояку и его дочь-модистку к себе на дачу.

Пассаж десятый. Кирилл Матвеевич женится

Опустив голову на руки, сложенные на подоконнике, Катя совершенно не думала ни об отказе взять заказ популярной этой осенью в обществе майорши N, ни о том, что отменила уже вторую примерку для госпожи Гладышевой. Даже недошитое платье княжны Репниной, которое она обещалась закончить в срок, ничуть ее не волновало.
После пикника все сделалось еще хуже. Писарев столь настойчиво пытался навязать ей свое общество, что она лишь уверилась – он намерен выиграть пари. И это единственное, что его заботит. Не затрудняясь тем, что у модистки есть сердце.
Впрочем, не на сердце ли они спорили?
Катя вздохнула. Когда она позволила себе думать, что может быть иначе? В парке? Или когда Писарев впервые появился в ее доме и несколько часов подряд терпеливо выслушивал рассказы отца?
Она подняла уставшую от раздумий голову. На улице было пустынно. Холодный осенний ветер разогнал всех случайных прохожих, кроме одной знакомой фигуры в офицерском мундире, направляющейся к их воротам. Она взволнованно вздрогнула и отпрянула от окошка.
Писарев стремительно шел по улице, как всегда в последнее время, хмурый, даже, похоже, сердитый. В руках тащил очередной букет. Катерина выбрасывала их по утрам охапками.
Меж тем, с другой стороны улицы степенно направлялся к их дому титулярный советник Шишкин. Ему оставалось всего несколько шагов, и Катя, накинув лишь тонкую шаль на плечи, да в домашних туфлях, бросилась во двор, чтобы успеть запереть ворота от Писарева.
- Катерина Дмитриевна, рад приветствовать! – только и успел произнести его благородие, сдергивая с головы шляпу, когда был втянут за рукав в калитку, которая немедленно захлопнулась. Последнее, что успела увидеть Катя, это растерянное выражение на лице штабс-капитана, как раз оказавшегося возле ворот.
- Здравствуйте, Кирилл Матвеевич, - сказала в свою очередь Катя. – Так славно, что вы заглянули. Папенька будет очень рад.
- Так ведь мы с Дмитрием Николаевичем, поди, условились третьего дня о моем визите, - удивленно пожал плечами Шишкин. – А вы, Катерина Дмитриевна, хоть сколько-нибудь обрадовались бы…
Из-за забора до нежных Катиных ушек донеслось отчетливое ругательство.
- И я вам рада, Кирилл Матвеевич, - звонко ответила модистка. – Идемте же в дом, Егоровна чаю подаст.
- Смею ли я надеяться, что нынче и вы составите нам компанию? – поинтересовался титулярный советник, когда они, миновав будку с Пиратом, поднялись на крыльцо дома.
- Составлю, - подавив вздох, сказала Катя.
- И не станете отговариваться работой?
- Не стану.
Кирилл Матвеевич кивнул и промолчал. Однако молчание выдержал недолго. Уже в сенях он снова завел вечный свой рефрен:
- Вот кабы вы имели мужа хоть с небольшим, но состоянием, да жалованием, положенным еженедельно, так вам бы и вовсе не пришлось озадачиваться тем, чтобы работать, мадемуазель Нарышкина.
Она в ответ лишь улыбнулась.
- Ежели бы да кабы…
- Так ведь есть такой человек, - воодушевился Шишкин, не встретив в ней привычного равнодушия, - знаете же, Катерина Дмитриевна.
- Я не понимаю вас, Кирилл Матвеевич, - несколько озадачилась она.
- Как же-с! – почти обиделся титулярный советник. – Ни для кого ведь не секрет, что люблю вас вот уж который год… И жив лишь мгновением, когда вы согласитесь оказать мне честь и стать моей женой.
- Вашей женой…
- Моей женой, - повторил он громче.
- Да неужто! – донеслось из гостиной радостное восклицание. И из двери показался штабс-ротмистр в отставке. – Дети мои! Свершилось?
- Папенька! – вскрикнула Катя.
Но папенька не слышал. Папенька бросился к себе в комнату – за образом, коим его папенька благословлял их брак с покойной Александрой Ивановной уж сколько лет тому назад. Но воспоминания все еще были ярки. Да и икону они сохранили для дочери.

Пассаж одиннадцатый. Я люблю вас!

Начало ноября было ужасным. Впрочем, Сергей Сергеевич искренно не помнил, когда и что было хорошо.
Ужасными были шутки Репнина. Ужасной была болтовня Гладышева о переводе в Петербург по весне. Ужасна была и погода. Несколько дней Катерина не выходила на прогулки. А штабс-капитан Писарев напрасно ожидал ее в известное ему время за углом дома, откуда она его не могла бы видеть заранее, чтобы избежать встречи. Повезло ему только через неделю пустого ожидания. К тому времени Писарев уже пребывал в бешенстве.
Она вышла, плотно притворив за собой калитку. Потом пошла по улице, не замечая, что штабс-капитан следует за ней почти шаг в шаг, лишь соблюдая некоторое расстояние, чтобы подольше не попадаться ей на глаза. Миновав несколько домов, свернула в узкий проход между ними. Оттуда начиналась тропинка в небольшую рощицу, которая заканчивалась там, где начинались прибрежные камни. Но к камням Катя не пошла. Она присела на ствол давно упавшего дерева и аккуратно разложила юбку. С этого места открывался прекрасный вид на море, которое сегодня, казалось, тоже не могло решить: сердится оно или ищет успокоения.
Некоторое время Писарев смотрел со стороны на ее узкую спину и тонкие плечи в коричневом бархате казакина, который отчего-то делал ее еще более тонкой и хрупкой. Ветер шевелил золотистые локоны, вившиеся возле шеи под шляпкой. И вся она казалась ему напряженной и одновременно уставшей. В который раз так некстати вспомнилось, что она вынуждена содержать и себя, и отца. Оттого он помрачнел еще больше. И решительно шагая по ракушечнику, подошел к ней.
- И все же здравствуйте, Катерина Дмитриевна, - проговорил он.
- Здравствуйте, - ответила она после долгого молчания, напряженно глядя в одну точку на горизонте.
- Кажется, я должен вас поздравить?
- Не припомню, чтобы делала вам одолжения.
- Да нет же… - сдержанно ответил он, сцепив пальцы за спиной. – От чистого сердца поздравить. Покуда я, дурак, гадаю, почему вы стали избегать меня, по городу разнеслись вести, что вы вот-вот сделаете весьма удачную партию. И эта ясность хоть немного облегчила мою участь.
- Рада за вас.
Она по-прежнему не смотрела на него, но лицо ее и голос были спокойны.
- Вот как? Рады? – выдохнул он. – И кто же этот ваш жених, господин Шишкин, что вы предпочли его мне?
- Добрый, хороший человек. Старинный друг папеньки.
- Ах, вот оно что! Добрый, хороший человек! Настолько добрый и хороший, что вы сочли возможным играть со мной, чтобы вызвать в нем ревность и тем самым подтолкнуть к действиям?
Катя усмехнулась и промолчала. Писарев скрежетнул зубами и в два шага переместился так, что закрыл ей вид на море собою.
- Иной причины тому, что было между нами, я не нахожу. Отрицайте, если я не прав, Катя!
- Вы не вправе требовать от меня объяснений, - сказала она и подняла голову, посмотрев ему в лицо.
Он коротко и зло хохотнул. Глаза его сверкнули и обманчиво мягким тоном он проговорил:
- Несколько недель тому назад я был вправе делать многое, чего обыкновенно мужчинам женщины не позволяют.
- А после я передумала.
- Что? – опешил штабс-капитан.
- Вы непонятливы. Мне надоело. Так отчего вы не оставите меня в покое?
- Оттого что я люблю вас! – выпалил Писарев и замер с открытым ртом, в ужасе осознавая, что сказал в эту минуту… правду.
- Ваше поведение оскорбительно! – ее вскрик заставил его вздрогнуть. – Прекратите, наконец, преследовать меня и приносить свои глупые цветы.
Она вскочила, резко развернулась и, не оглядываясь, побежала в рощицу. А он так и стоял, глядя ей вслед, то открывая, то закрывая рот, похожий на рыбу, выброшенную на берег. И пытался свыкнуться с безумной мыслью – он любит ее. Он любит – впервые в жизни.

Пассаж двенадцатый. Подвязка

Если бы Катерина Дмитриевна Нарышкина могла предположить, что приглашение на чай к княжне Репниной обернется самым настоящим приемом, она, конечно же, осталась бы дома. И уж тем более не пришла бы сюда с господином Шишкиным, почитавшим отныне своим первейшим долгом всегда и везде сопровождать невесту.
Но княжна никогда ничего не делала наполовину, потому «прощальное чаепитие» перед ее отъездом в Петербург оказалось заметным событием в их провинциальной жизни. А титулярный советник Шишкин оказался на редкость настойчив.
Теперь же мадемуазель Нарышкиной оставалось только вздыхать, слушая Его благородие, севшего на своего излюбленного конька, и стараться ничем не выдать собственной растерянности происходившим.
- Вы слышали, что отечественными спиритуалистами объявлена подписка по сбору денег для приезда одного весьма сильного медиума из Франции? Говорят, он часто общается с духом герра Месмера. Я лично дал семьдесят пять рублей. А фотографии мистера Слейтера вы видели? Только представьте: сейчас вокруг нас витает пара-тройка духов!
Выслушивая бессчетный раз его тираду, Катя сама готова была стать невидимым духом и упорхнуть из комнаты на свежий воздух.
- Один из них как раз сейчас уселся вам на плечо! – донесся мрачный голос штабс-капитана Писарева с другого конца гостиной.
Катя нашла его глазами среди гостей и сердито нахмурилась.
«Любит он! – обиженно думала она. – А сам даже не смотрит! Духов на плече Шишкина разглядывает! Все обман, ни слова искреннего. Готов говорить что угодно, только бы спор выиграть».
Помимо прочих допущений, ежели бы она знала, что Писарев будет здесь, у княжны, не пришла бы тем более. Теперь бежать было поздно. Да и Натали непременно обиделась бы.
- А второй стоит за вашей, Сергей Сергеевич, спиной, - съязвила, меж тем, княжна. - Более всего на свете они любят развенчивать убежденности скептиков. Кирилл Матвеевич, продолжайте, очень интересно.
Катя старалась не слушать, в ужасе понимая, что теперь господин Шишкин не уймется. Он, если к его увлечению не проявляли ровным счетом никакого интереса, мог говорить о духах часами. А уж если его поощрить!
- Ужасный, ужасный, ужасный Писарев, - пробормотала Натали, оказавшись возле Кати. – Если бы я знала, что Мишель его притащит, запретила бы приходить обоим! Вообразите, неделю пил беспробудным пьяницей. На учения не являлся, командование трижды вызывало – не пришел. Гладышев его велел холодной водой окатить, все бутылки из квартиры изъять и перевести в казарму от греха подальше. Судом грозил, говорят.
Терпеливо дождавшись окончания тирады, совершенно побледневшая Катя болезненным голосом проговорила:
- Наталья Александровна, вы не обидитесь, если я уйду? Мигрень разыгралась, сил никаких.
- Господи, да что с вами, милочка? – обеспокоенно спросила Натали. – На вас, и впрямь, лица нет. Идемте-ка, побудете одна. Раньше, чем вам легче станет, никуда вас не пущу. Сейчас я разыщу нюхательные соли…
И Катя послушно поплелась за княжной в небольшую гостиную на другом конце дома, где расположилась в удобном мягком кресле, подложив под голову думку.
- Я предупрежу вашего жениха, что увела вас, - продолжала щебетать неугомонная Натали. – Быть может, прислать к вам мою горничную? Она поможет, если вам что-то понадобится.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, - пробормотала Катя. – Я побуду здесь в тишине, и все как рукой снимет.
- Да что же это с вами такое? Это нам, жителям севера положено маяться болями всех возможных органов. Но здесь, у моря, где ноябрь совсем не ноябрь… Не пугайте меня, Катрин, будьте здесь, сколько вам нужно. Позднее я загляну к вам.
С этими словами Наталья Александровна выпорхнула за дверь.
Катя лишь вздохнула и прикрыла глаза. Голова, и вправду, нещадно болела. И еще очень хотелось домой. Запереться в своей комнате ото всех. Совсем-совсем ото всех. В особенности от Шишкина. И еще более от штабс-капитана.
Но штабс-капитан, действительно пивший всю последнюю неделю хуже сапожника, невзирая на увещевания денщика и ворчания князя Репнина, хотя и не отданный под суд, был в корне не согласен с мадемуазель Нарышкиной относительно того, как ей следует проводить свой досуг. Спустя несколько минут после того, как Наталья Александровна покинула малую гостиную, дверь снова скрипнула, и он вошел в комнату.
Он был бледен и выглядел уставшим.
«Пить меньше надо! – бушевал полковник Гладышев, приводя штабс-капитана в чувства. – Хуже дитя малого! Ох и подкинул мне Петр Михайлович задачку, низкий ему поклон!»
Писарев не отвечал, сидя на пеньке во дворе домика, куда был расквартирован. Его уже дважды окатили холодной водой. И он готовился к третьему заходу. Потому что протрезветь так и не выходило.
«Скорей бы тебя домой забрали, что ли!» - раздосадовано бросил полковник и махнул рукой. Где ему было понять, что штабс-капитану, в сущности, все равно здесь или дома. Везде был бы один и тот же исход – он влюбился в женщину, которая собиралась стать женой другого мужчины. История стара, как мир. Но его весьма озадачила.
- Что же вы делаете, Катя? – мягко произнес Писарев, глядя на ее тонкое лицо, в котором теперь, казалось, не было ни кровинки.
Она открыла глаза и взглянула на офицера.
- Отдыхаю, коль вы сами этого не заметили.
Писарев мотнул головой, и на лице его появилась улыбка. Совсем другая, чем прежде – горькая, почти обиженная.
- Вы же не любите своего спиритуалиста. На кой черт вам сдался этот брак?
- Вам-то какое дело? – разгневанно спросила Катя.
- Я уже говорил вам, что мне есть дело.
- Я знаю, в чем состоит ваше дело!
- А я знаю, что вы зачем-то разыгрываете глупый спектакль. Я не видел в ваших глазах никакого расположения к жениху. Не видел, Катерина Дмитриевна! А потому отступаться не намерен. К черту Шишкина. Я люблю вас!
- Вы лжете! – она поднялась из кресла и встала перед ним с воинственным видом.
- Не лгу. Я люблю вас. Про такое не лгут.
- О чем угодно лгут. Первее всего – когда норовят выиграть пари.
С этими словами она приподняла кринолин. В пене кружевных юбок мелькнула острая коленка в белом чулке, и еще через мгновение холодные пальцы вложили в руку Писарева бархатную подвязку.
- Что станет вашим выигрышем? – спросила она звенящим голосом.
Несколько кратких мгновений он сжимал и разжимал в ладони кусок ткани, не в силах оторвать взгляда от ее лица и не веря себе в том единственном, что все происходящее не дурной сон. А потом, наконец, проговорил, с трудом разлепив губы:
- Откуда вы…
- Вы не отрицаете, - усмехнулась Катя. – Так какую цену вы мне назначили?
- Мой Ветер…
Она кивнула и, словно придя в себя, бросилась прочь из комнаты. Он замешкался всего лишь на несколько мгновений прежде, чем помчаться за ней. Но и того хватило, чтобы стало поздно. Катя стояла возле Натали. И здесь, среди людей… невозможно…
Теперь количество гостей сыграло ей на руку. Она незамеченной вышла из гостиной, а потом и из дома. Во дворе, воспользовавшись наступившей темнотой, быстро стянула спадающий чулок и, подхватив юбки, почти бежала до своей улицы.

Пассаж тринадцатый. Судьбоносный для Ветра

Он смотрел ей вслед с крыльца. Видел все. Как она остановилась посреди двора, как скинула чулок. Как обула ботинок обратно на ногу. В это мгновение к горлу подкатил гадкий ком, в котором он с удивлением узнавал чувство вины. Такой вины, от которой никогда не скрыться. Хотел бежать за ней. И бежать не мог. Никогда прежде не задевало его так чужое горе. Быть может, оттого что это горе и его тоже – одно на двоих.
Сунул руку в карман мундира. И руку обжег бархат подвязки.
Ночь не спал. Один взгляд на бутылку коньяку, вытащенную из-под кровати, вызвал отвращение. Раскуривал трубку. Перебирал в руках ткань брошенной ему подвязки, будто намеренно причиняя себе боль.
К утру вошел в конюшню, где денщик возился с Ветром.
- Ну что, Григорий? – спросил он хмуро. – Ночь тихо? К прогулке готов?
- Да как всегда, Ваше благородие. Коли гулять изволите, так оседлаем мигом.
- Седлай, седлай, - пробормотал Писарев.
Часом позднее он стучал в двери дома, куда был расквартирован поручик Репнин.
- Что так рано? – удивленно встретил его князь.
- Скорее поздно, - буркнул Сергей Сергеевич. – Коня привел. Рассчитались.
Он оглянулся и кивнул на Ветра, которого под уздцы держал слуга Михаила Александровича.
- Так срок не вышел… - еще более удивился Репнин.
- Для вас не есть тайна то, что дама приняла предложение некоего достойного во всех смыслах господина.
- С каких это пор вас стало останавливать столь досадное недоразумение, - усмехнулся князь и посторонился, освобождая проход. – Прошу вас, Сергей Сергеевич.
- Нет, благодарю. Коня забирайте. Выиграли.
- Писарев, не устраивайте балаган! – нахмурился князь. – Я не приму вашего коня раньше условленного срока. Вы что же это, сдались?
- А вот это дело, милостивый государь, к вам касательства иметь не должно! – рассердился Писарев. – Выиграли – забирайте. Я от слова своего не отказываюсь.
- Я тоже. И я знаю, что по доброй воле вы никогда бы Ветра не отдали. Так что?
- Я не намерен впредь тратить ни своего времени, ни времени Катерины Дмитриевны на то, что не имеет смысла. Ее репутация, как вы понимаете, пострадать не должна. И ежели станут болтать, я вынужден буду… - Писарев не договорил, резко развернувшись, чтобы уйти.
- Да погодите же вы! – выкрикнул Репнин. – О мадемуазель Нарышкиной и без того болтают которую неделю. Теперь вы отдаете мне Ветра. Это не останется незамеченным.
- Именно так, - хмыкнул Писарев. – Станет ясно, что слухи не имеют оснований. Даст бог, быстрее забудется.
- Для слухов не нужны основания! – кипел князь.
- Верно, Михаил Александрович. Не нужны. Но все будут знать, что штабс-капитан об этот орешек зубы пообломал. А обсуждать мою персону куда как интереснее, чем будущую супругу титулярного советника Пышкина, или как бишь его!
Лицо Репнина стало серьезным.
- Отчего мне кажется, что вам небезразлично замужество маленькой модистки? Вот что, Писарев. Ветра пока оставлю у себя. И если вам понадобится помощь…
- Подите к черту, Репнин!

Пассаж четырнадцатый. Предпоследний

- Сударь! Сударь!! Да-да, к вам обращаюсь, - кричал Репнин с мостовой импозантному господину средних лет в коричневом сюртуке, шелковом цилиндре и с тростью в руках, прогуливающемуся вдоль крыльца лучшей в городе кондитерской. – Не откажите в любезности.
Титулярный советник Кирилл Матвеевич Шишкин, а это был именно он, озадаченно приподнял брови, отчего лицо его стало казаться несколько более комичным, чем было на самом деле. Но вслух ответил:
- Чем могу быть полезен, сударь?
- Да вот конь мой захромал. Думаю, камень под подкову попал. Придержите за уздцы, а я посмотрю.
Господин Шишкин поморгал несколько раз и обернулся ко входу в кондитерскую, возле которой дожидался невесты. Он сопровождал ее везде и повсюду. Дел перед свадьбой было предостаточно, и Катрин настаивала на том, что нуждается в его помощи в любом из них. Либо в обществе госпожи Шишкиной, что сути не меняло. Она совсем перестала выходить из дому в одиночестве. И всякий человек уверен был бы в том, что происходит нечто невразумительное, но не титулярный советник Кирилл Матвеевич. Он пребывал в мечтательно-романтическом расположении и столь большое внимание своей невесты к его семье принимал за желание Катрин поскорее в нее войти.
Коней господин Шишкин искренно не любил. Ужасные животные, так и норовившие угодить ему копытом в колено. Мальчишкой он весьма серьезно пострадал. С тех пор лошадей опасался.
Но к вежливому офицеру на дороге все же подошел.
- Экая животина, - пробормотал он, обращаясь то ли к Репнину, то ли к коню.
- Да, конь знатный, - подтвердил князь. – Почитай друг. А ежели другу больно – надо помочь. Как думаете? – он вручил Шишкину поводья и, вместо того, чтобы заняться копытом, принялся разглагольствовать: - Мы с ним к морю проехались. Погоды нынче стоят изумительные, располагают к прогулкам. Вот, думаю, где-то там мой Паладин и подхватил камень. А вы верхом ездите?
- Мне по должности, к счастью, необходимости нет. Папенька когда-то конюшню держал, да как-то все недосуг было, - засмущался Шишкин. – А в сущности, знаете ли, для здоровья нет ничего полезнее пеших прогулок. Уж коли чего срочного, так на то извозчик всегда найдется.
О том, что не содержал выезда, он болтать не собирался, само как-то вырвалось.
Меж тем, покуда он болтал, из-за угла кондитерской показался штабс-капитан Писарев, нисколько не обращавший внимания на чудесный спектакль, разыгрываемый отныне лучшим другом, но только на дверь в кондитерскую. Очень скоро в ней появилась Катя. В блестящей атласной юбке с множеством кружевных оборок и новом капоре она привлекала к себе взоры прохожих и с улыбкой кивнула двум знакомым дамам, прошедшим вдоль улицы. Сергей Сергеевич оборок не разглядывал. На кивающих «свидетельниц» внимания не обращал. Ему было некогда. Он быстро подскочил к крыльцу, подхватил не успевшую и рта раскрыть барышню на руки и, развернувшись, скрылся за углом здания.
К тому времени мадемуазель Нарышкина уже пришла в себя и разразилась гневной речью, которая сопровождалась звонкими оплеухами.
- Вы несносный нахал! Немедленно верните меня обратно! Ежели господин Шишкин прознает – он вызовет вас на дуэль! И тогда вам несдобровать.
- Премного благодарен за ваше беспокойство о моей персоне, - кивнул Писарев, подставляя под удар другую щеку. – Но это лучше – быть продырявленным вашим женихом, чем прожить остаток жизни, зная, что погубил вашу.
- Да что вы знаете! По какому праву вы позволяете себе… - она перевела дыхание и выкрикнула: - Думаете, коль я простая модистка, то вам позволительно не разводить политесов?
- Будете удивлены, если я скажу вам, что не думаю вовсе? – буркнул штабс-капитан и поставил ее на мостовую возле кареты. Раскрыл дверцу и кивнул. – Садитесь, а не то запихну вас самолично.
Катя не сдвинулась с места. Писарев тяжело вздохнул, легко подхватил ее подмышки и шагнул на подножку экипажа, увлекая ее за собой. Устроив модистку на сидении, рявкнул: «Трогай!» И, захлопнув дверцу, устроился напротив.
- Вы с ума сошли! – воскликнула она, намереваясь выскочить из экипажа.
Но было поздно. Карета сдвинулась с места, ее чуть тряхнуло, и Катя упала обратно на сиденье.
- Соглашусь с вами, - ответил Сергей Сергеевич. – Но это не я брожу повсюду с женихом и почтенными матронами, упреждая всякий случай для объяснения.
- Вы запамятовали, господин штабс-капитан. Мы с вами объяснились. Более не вижу резона для разговоров.
- Я вижу. В конечном счете, это меня лишили последнего слова, с чем я не согласен.
- Мы с вами не в судебном разбирательстве! – заявила Катя и отсела от Писарева как можно дальше, насколько это было возможно, чтобы их колени не соприкасались. Штабс-капитан хмыкнул, но исправлять положение не стал. Несколько мгновений молчал, глядя в ее лицо. И не знал, что ответить, чувствуя растерянность едва ли не бОльшую, чем в тот вечер некоторое время назад, когда между ними случилась безобразная сцена у Натали Репниной.
Писарев незаметно перевел дыхание и негромко произнес:
- Я не позволю этому нелепому недоразумению разрушить нашу жизнь.
- Разрушить только мою – куда как проще, - ворчала Катя, отвернувшись к окошку.
- Я никогда не причинил бы вам никакого вреда. Тогда, вначале, все было глупой шуткой. Но не после, поймите!
- Шуткой? – выдохнула она, взглянув на своего похитителя. – Благодарю вас, Сергей Сергеевич, мне стало легче. Я была шуткой. И мои чувства были шуткой.
- Да услышьте же меня! – взвился Писарев. – Я виноват. Я поступил недостойно. Но я не раскаиваюсь в этом. И не раскаюсь – иначе никогда не узнал бы вас. А я даже мысли подобной не хочу допускать. И будущности своей без вас я не мыслю!
От его слов Катя побледнела и вжалась в спинку сиденья экипажа.
- Куда мы едем? – с опаской спросила она.
- В церковь, - сердито ответил он.
- Куда? – задохнувшись, переспросила Катя.
- В церковь, к попу.
- Зачем? – голос был понижен до шепота.
- Зависит от вас, мадемуазель. Я намерен поклясться перед образами в том, что люблю вас. Если вас это удовлетворит, и вы сможете простить меня, нам обоим станет легче смириться с произошедшим. Если же в вашей душе осталось хоть немного ответного чувства после всего, что я натворил, то мы могли бы условиться с попом о венчании. Выбор за вами.
- Я не могу венчаться с вами, - она снова отвернулась к окну. – Папенька благословил меня с господином Шишкиным.
- Благословит еще раз! Вы же не любите этого своего Шишкина, Катя!
Она упрямо молчала.
Писарев сглотнул, не в силах отвести взгляда от ее глаз. И пересохшими губами, едва шевеля языком, прошептал:
- Я отпущу вас не раньше, чем вы поймете, насколько серьезны мои намерения, Катерина Дмитриевна. После... после решайте сами.
- Я вам не верю, - тяжело дыша, сказала Катя. – Сначала вы играли моими чувствами, теперь увезли без моего позволения. Я не знаю, чего ожидать от вас в будущем.
- Я ни минуты не играл с вашими чувствами! Я и теперь не играю! Я прошу вас стать моей женой, а вы не желаете этого слышать!
Она взглянула на него и, спустя бесконечно долгое время, тихо сказала:
- Желаю.
Теперь уже он молчал, то открывая, то закрывая рот. Беспокойный серый его взгляд метался по ее лицу – к губам, к глазам, к складочке у рта, к завитку возле лба. Потом стал тише, осмысленнее. И, наконец, Писарев проговорил:
- Да?
Катя кивнула, не отводя от него глаз.
- Вы любите меня?
- Вы выиграли спор, - сказала она с улыбкой. – Моя подвязка у вас.
Штабс-капитан Сергей Сергеевич Писарев, герой Восточной войны, потомок древнего благородного рода, неожиданно смутился и отвел взгляд.
- Мы никогда никому об этом не скажем, - глухо ответил он. – Но с вашего позволения я оставлю ее у себя. Как знак вашей любви.
- Только ежели ей не доведется соседствовать с другими.
- Прежде я до такого не додумывался, - буркнул штабс-капитан. – Но это вы своей неприступностью меня довели до крайности.
- Все дело лишь в моей неприступности? – улыбка вновь сошла с ее лица.
- Все дело в том, что я влюбился в вас с первого взгляда еще в тот день, когда вы вышли из экипажа на Екатерининской.
Катя в замешательстве посмотрела на Писарева.
- Едемте к папеньке.
- Поедем. Обязательно поедем, - кивнул Сергей Сергеевич и решительно пересел на ее сиденье, оказавшись так близко к ней, как только мог. - Но не раньше, чем вы поцелуете меня.
- Вы смущаете меня, - сказала она, опустив глаза.
- И именно этим я намерен заниматься всю оставшуюся жизнь, - весело ответил он и, наконец, нашел своими губами ее.

Пассаж пятнадцатый. Все, что было после

…
_________________

Во-первых, поздравляю с годовщиной! Это знаковое событие не только для Вашего тандема, но и для читателей! Творите много, упорно, в удовольствие и на радость нам!
А во-вторых, Сергей Сергеевич, конечно, как обычно, жук еще тот, но в любых обстоятельствах Катя завоюет его сердце. По другому невозможно.

Девочки с годовщиной Вас! Творите, удивляйте, радуйте себя и нас!
Спасибо за историю о Кате и Сергее)
Вот с чего бы не начиналась их любовь, но Сергей всегда добьется своей возлюбленной)))
_________________

Спасибо!


Эт все потому, что и сердце Кати принадлежит только Сереже. Вне зависимости от эпохи, обстоятельств и предложений аФФторш.


Мы стараемся!


Упорный чувак в принципе! А если еще и знает, чего хочет!

Дамы, спасибо!
_________________

Дорогие Авторы с Годовщиной!
Творите на радость себе и нам!!
_________________

Растите большими и талантливыми! Творите всем на радость!
Спасибо за замечательную пару. Сережа и Катя всегда поймут друг друга!
_________________

Спасибо!
Будем стараться.


Ээээх, растем =) Над собой ©


Всегда!!!
Спасибо!
_________________