Сборник рассказов о Великой войне

Дорогие леди, благодаря чудесным помощницам, Кармен и Ксанке, была открыта конкурсная страничка по произведениям Марины. Очень жду там всех! Без вас эти конкурсы не состоятся, так что не ленимся и отмечаемся. Конкурсы уже анонсированы, присоединяйтесь! Не отказывайте себе в возможности снова окунуться в мир Марининых книг!

По желанию можно приодеться Вика /Кармен/, спасибо за красивущий баннер и значки








___________________________________

 » Отец

Здравствуй, папка! Ты опять мне снился,
Только в этот раз не на войне.
Я немножко даже удивилась-
До чего ты прежний был во сне!
Прежний-прежний, ну такой же самый,
Точно не видались мы два дня.
Ты вбежал, поцеловался с мамой,
А потом поцеловал меня.

Папе на фронт - от дочери.
Е.А. Благинина.


Отец

Толстые неровные половицы под вязаными из ярко-красной шерсти носками. Быстрый перебор ногами, словно знает, что в следующую минуту уже может упасть на пол, потеряв равновесие. Она бежит и понимает, что осталось совсем немного, и от этого понимания душу захлестывает радостью. Такой, что аж сердце сжимается, и перехватывает в горле.
Всего три коротких шага, и она падает с размаху в протянутые крепкие руки, а потом резко взлетает высоко в воздух и визжит от смеси восторга и страха перед этой высотой. Откуда-то издалека доносится тихий голос. Она знает, что это говорит мать. Мама взволнованно смотрит, как ее раз за разом подбрасывают в воздух. Но голос матери для нее приглушен тихим смехом отца, и от этого смеха становится так тепло в груди. Все ближе и ближе его лицо, и ей кажется, что еще немного, и она заглянет прямо в его искрящиеся смехом глаза. Все ближе и ближе… Вот-вот она увидит его лицо. Фамильный тонкий нос с легкой горбинкой, словно когда-то был перелом переносицы. Глаза. Его губы.
Все ближе и ближе. Она наконец-то увидит своего отца…

Раиса Петровна сама не поняла, отчего проснулась. Ночь стояла тихая. Такая, какими тихими бывают только деревенские ночи, вдали от шумных улиц и ярких огней фонарей. В соседней комнате тихо сопела правнучка, уткнувшись носиком в подушку. Мяукнул недовольно и протяжно кот, а потом пробежал в кухню, ступая мягкими подушками лап по половицам.
Раиса Петровна поднялась постели, понимая, что вряд ли теперь уснет. Кутая плечи в вязаную шаль, она прошла в кухню, поставила чайник на одну из газовых горелок и задумчиво стала наблюдать за всполохами голубого пламени.

Ей снова приснился тот же самый сон. На протяжении уже восьмидесяти лет он снова и снова приходил к ней, оставляя при пробуждении смешанные чувства. Ощущение потери и горечи. Острое и такое колючее. Раньше она справлялась с ним самостоятельно, а последние двадцать три года приходилось принимать лекарства, чтобы успокоить растревоженное сердце. Вот и сейчас отсчитала себе тридцать капель, сосредоточенно глядя, как они медленно растворяются в воде.

Один и тот же сон. Всякий раз, когда она приезжала сюда, в эти родные для нее стены деревенского домика, где прошли ее детство и юность. Раиса Петровна уехала отсюда в двадцать один год, когда молодость звала покорять новые вершины. В далекий Челябинск, куда до сих пор добираться приходится несколько суток поездом. Потом был Орск. Затем Волгоград. Начинала простой ученицей мастера, а на пенсию вышла в должности начальника производственного цеха в одном из подмосковных городов. Сама всегда удивлялась себе. Своим упорству и стойкости, которые помогали всякий раз, когда ее вызывало к себе начальство и ставило очередную задачу.

– Это у тебя от папы, – улыбалась мама, когда Раиса Петровна, приезжая в родную деревеньку во время очередного отпуска, рассказывала об изменениях. – Это упорство. Он всегда любил повторять, что есть у партии слово «Надо», а у партийца должно быть слово «Есть!». Как у солдата.
– Перестань. Он же не был партийцем, – Раиса Петровна отвечала немного зло и раздраженно.
– Для него это была лишь формальность. Все в Авдеевке знали, что он настоящий партиец. Несмотря на то, что не успел билет получить. И несмотря на то, что болтали потом.

Петр Иванович ушел на войну в первых рядах призыва. Раисе Петровне тогда еще не было и трех лет. Она его даже толком и не знала. Только по рассказам матери, которая, как могла, поддерживала память об отце в них, детях. В день рождения отца неизменно пекла его любимый капустный пирог и ставила на стол вместе с единственной в их избе хрустальной рюмкой на одной ноге. Но класть кусок хлеба как покойнику на эту рюмку категорически запрещала.
– Без вести сгинул – не мертвый, – всякий раз отрезала она. Как и в ответ на расспросы долго ли собирается ждать мужа, пропавшего в жерле войны в самые первые месяцы. Так и прожила почти сорок лет после дня победы. В постоянном ожидании. Что вот-вот скрипнет дверь в сенях, и в горницу войдет ее Петр Иванович. До самой смерти ждала.

Раиса Петровна до сих пор помнила, как загудела деревня, когда один из колхозных грузовиков привез со станции Женьку Митряйкина. Вернее, это в сорок первом он был девятнадцатилетним Женькой. А тогда в шестьдесят первом на порог покосившейся родной избы важно шагнул уже Евгений Иванович, пряча полысевшую голову под кепкой.
– Это что же деется? – причитали бабки, все еще помнившие его по тому времени, когда он был подпаском колхозного стада. – Это как это? Считался без вести сгинувшим. Мать обвыла все пороги и углы в избе столько годков назад. И вот он. Живехонек. С руками-ногами. Без контузии какой. Это как это?
Раиса Петровна тогда была в отпуске в Авдеевке. И среди первых побежала, бросив все дела, к дому старой Меланьихи, уже давно схороненной на сельском кладбище в двадцати километрах от их деревушки. Чтобы просто взглянуть на Евгения Митряйкина, считавшегося пропавшим без вести, как и ее отец.

Но Митряйкин ничего не знал об отце. Хоть и служили в одном батальоне, по воле случая став не только соседями по дворам в деревне, но и однополчанами.
– Под Минском потерял я из виду отца твоего, Раиса, – сказал Евгений Митряйкин, нервно щелкая суставами пальцев. – Как в окружение попали, так и потерялись. К своим тогда по одиночке выходили. Вот и разошлись наши пути. Не знаю, что с ним. Врать не буду.
На все вопросы, где сам он был так долго, и почему не приезжал даже мать родную навестить, которая так и умерла, не узнав, что сын живой, Митряйкин только отводил глаза в сторону и молчал. Он пробыл в Авдеевке только три дня. Дом выставил на продажу, а сам уехал, даже не простившись с односельчанами. Будто что-то гнало его прочь из родной деревни. Словно ему было стыдно смотреть в глаза бывшим знакомым и друзьям.

Раиса тогда долго думала над возвращением, пусть и временным, Митряйкина в Авдеевку. Все сопоставляла и анализировала по привычке. Внимательно прочитывала каждую статью, связанную с очередным разоблачением некогда пропавшего без вести во время войны, а после неожиданно воскресшего, но с новой семьей или вовсе – с неприятным прошлым. И думала. Постоянно думала о том, что лучше отцу оказаться мертвым, чем вот так…

Иногда, правда, корила себя за такие мысли. Ужасные. Грубые. Злые. Особенно когда ложилась спать в стенах родного домика в Авдеевке, и ей снились крепкие руки отца и его голос. Но никогда она не могла вспомнить его лица. Никогда. Потому что она никогда его не видела. Только в три года, когда память такая хрупкая и такая неуловимая. Наверное, именно поэтому ее мучили эти сны, от которых потом так болело сердце. Потому что до боли хотелось снова увидеть лицо отца. Его глаза, искрящиеся смехом. Его улыбку. Его нос, так похожий на ее собственный.
– Ты копия Петр, Раечка, – говорила всегда мать на зависть брату, и Раиса гордилась тем, что так схожа лицом с отцом, которого она никогда не видела. Гордилась до тех пор, пока соседка Зинаида Афанасьевна не принесла в их избу известие о том, что видела отца на станции, когда продавала пирожки пассажирам спешащих мимо скорых поездов.

Чайник вдруг начал со свистом выпускать пар из толстого носика, и Раиса Петровна поспешила повернуть вентиль на газовой плите. Не разбудить бы маленькую Таечку! А потом застыла на месте, четко уловив в рассветной тишине, как стукнула калитка. Невольно покосилась на круглый циферблат старого будильника, стоявшего на полочке буфета. Четверть шестого утра. И тут же сжалось сердце в предчувствии чего-то необратимого, что вот-вот ступит на порог. Только понять не могло, что это будет – хорошее или плохое.

Это ее младшая внучка Лиля. Сумасбродка, с горем пополам окончившая художественное училище. Ее неожиданное появление в столь ранний час для Раисы Петровны означало только одно. Что-то стряслось! Неужели младший сын, только-только оправившийся от инсульта?!
– Миша? – так и осела медленно по стенке Раиса Петровна, когда Лиля переступила порог дома, тихонько закрывая дверь.
Девушка вздрогнула от неожиданности, чуть не уронив черный прямоугольник ноутбука, который зажимала под подмышкой.
– Черт, бабушка! Так и до инфаркта недалеко! – сначала прошипела она в ответ, а потом тут же поспешила успокоить: – Нет, с папой все хорошо. И мама. И дядя Коля. Вообще, у всех все хорошо. Все живы и здоровы.
– Тогда что случилось?
– Бабушка, ничего не случилось. Просто я… просто… я тут кое-что нашла. Не могу спать теперь спокойно. Уже вторую ночь. Все думаю о нем.
– О ком? – с недоумением спросила Раиса Петровна. Лиля подхватила ее за руку и повела обратно в кухню, где заботливо усадила на табурет.
– Будешь чай?
– Лиля! Ты можешь заговаривать зубы своему отцу или матери. Но не мне! Что случилось?
– Ладно, бабушка, только ты, пожалуйста, не волнуйся, хорошо? – сдалась Лиля и резко подняла крышку ноутбука, с которым Раиса Петровна так и не научилась обращаться, несмотря на все усилия внуков. Даже телефон у нее до сих пор был с кнопками, «древний», как шутил ее внук Дима от сына Николая.

– Вот! – после недолгого щелканья по клавишам развернула Лиля экран к Раисе Петровне. – Смотри, что нашла.
Сначала Раиса Петровна не поняла, что ей показывает внучка. Желтые, явно постаревшие от давности времени документы. Четкий каллиграфический почерк. Чужой язык. Ровные строки. Линии столбцов какого-то документа, судя по наименованиям. Но сердце почему-то испуганно и тревожно сжалось, и перехватило дыхание. Потому что взгляд зацепился за знакомую фамилию и имя, написанные латинскими буквами. Только ошибка в написании фамилии. Не Кочергины. Кочаргины. Через «А».

– Это сайт, где можно найти все-все документы на тех, кто воевал, – проговорила внучка. – Тут и военные билеты, и приказы, и журналы учета. И даже карточки военнопленных. Это ведь он, да? Это твой папа, бабушка?

Ровные скупые строки. Имя, фамилия, дата рождения. Место работы до войны – тракторист в колхозе «Красный Луч». Имена родителей. «Немцы всегда были педантичными», – невольно подумала Раиса Петровна, протирая краем кофты очки. Стараясь гнать от себя мысли, что все сходится… Господи, все сходится!
– Вот смотри, они даже пишут, когда и где его взяли в плен, – донесся откуда-то издалека голос внучки. – Третье июля сорок первого. Минск. Вот смотри – фильтрационный лагерь, кажется. Я не смогла перевести, разобрать почерк тяжело. А потом его направили в Польшу. В шталаг. То есть в лагерь. Я даже нашла это место. Это бывшая психбольница в небольшом городке. А вот смотри, на другой странице список его переводов в карцер. За побеги. Три попытки побега из лагеря. Последний был в сорок втором году, в мае. А потом… тут написано, что он умер от воспаления легких, в лагерном лазарете. Тридцатое июня сорок второго года. Странно, что умер своей смертью… при его побегах-то.

Раиса Петровна прикусила губу и постаралась сосредоточиться на словах внучки. А лицо при этом вдруг запылало огнем. Невыносимо. Прямо в том месте, где когда-то болела щека от пощечины матери, ударившей по лицу взрослую дочь первый и последний раз в жизни. Оттого так и болело тогда, что по лицу ударила, поджав побелевшие от гнева губы.
Не крапивой или хворостиной, как часто бывало по спине или мягкому месту. А именно по лицу…

– Тут есть фотография, – произнесла взволнованно Лиля. – Показать?
– Не надо, – положила быстро ладонь на руку внучки Раиса Петровна. – Позже. Давай чаю лучше попьем. Ты всю ночь из города ехала. Устала поди.

Лиля все никак не могла успокоиться после такой находки. Расспрашивала взволнованно о прадедушке, стараясь узнать больше того скупого рассказа, которым раньше от нее отделывалась Раиса Петровна. Внучке всегда было любопытно узнать о своих корнях, а Раиса Петровна предпочитала молчать о своем отце, обходя неприятную для нее тему. Отделываясь коротким «Пропал без вести». Потому что рассказывать о том, как прибежала в дом соседка, захлебываясь эмоциями, чтобы сообщить, что узнала в одном из пассажиров отца Раисы, было всегда больно и горько. Спустя год после визита Митряйкина в родную деревню.

– Ох ты, что ж деется-то?! Я как взглянула – дык он же! Ну, все его – и глаза, и нос их, Кочаргиных-то, и ямочка на подбородке, – причитала она, ходя из стороны в сторону возле притихшей матери Раисы. – Я так и обмерла, как увидела его. Он огурцы у Старостихиной из Ручеевки покупал. Дочка у него теперь. С бантиками беленькими на косичках. И жена с такими завитушками, знашь, модными такими. И сумочка у нее крохотная. Чудно, она в халате с рюшами, но с сумочкой из поезда выскочила. А он в штанах в полоску. Ну, спят в которых. Я все разглядела. Только обмерла тут же, как увидела, и упустила-то его. Он – в поезд шасть. А поезд – того…
– Не он то был, – глухо произнесла тогда мать, поднимаясь со ступеней крыльца. – Слышишь? Не он! Показалось тебе!
– А то как же – показалось! – фыркнула тогда соседка. – Вона у Меланьихи Митька незнамо где шлялся столько времени. Знать, и твой тож! А ты столько слез выплакала… а он после войны-то вон как! Небось, с местной шалавой какой армейской. Слышала, такое вон сколько раз бывало.
– Пошла вон, – только и сказала мать Раисы. В ее тихом голосе звучала такая угроза, что соседка бочком поспешила шмыгнуть за калитку. Раиса ждала, что мать что-нибудь скажет ей, замершей за ее спиной на крыльце. Но та только и проговорила, что надо дальше картошку перебирать молодую, что накопали утром. И все. И сама Раиса не поднимала в разговорах этой темы. А в день рождения отца в доме разразилась ссора. Некрасивая. За которую Раисе Петровне было стыдно перед матерью до сих пор. Потому что едва мать достала из печи капустный пирог и устроила его на красивой тарелке рядом со стопкой водки, Раиса быстро и решительно положила кусочек хлеба на края рюмки. Как покойнику. Замер брат, сидящий за столом, ясно ощущая грозу ссоры в избе.
– Ты что, Рая? – только и спросила мать.
– Ты слышала, что сказала тетя Зина, – твердо произнесла Раиса. – Он жив. Он завел другую семью. Потому он умер для нас, ясно?

Она думала, что имела право говорить все это в лицо матери. Потому что уже была кандидатом в члены партии и оканчивала институт, готовясь занять должность инженера на заводе. Потому что считала себя достаточно взрослой. Хотя не взрослая девушка говорила тогда ее голосом, а девочка, выросшая без отца. Почти двадцать пять лет без его ласки. Двадцать пять лет снов, в которых его лицо постоянно ускользало от ее взгляда.
– Он умер, тебе ясно?!

Со временем мать забыла ссору. Мамы всегда прощают обиды. Даже самые злые и больно ранящие. Но Раиса Петровна с тех пор старалась не приезжать в день рождения отца в родной дом, потому что не могла видеть, как мать ставит капустный пирог на стол и садится у окна, словно до сих пор ждет мужа. До самой своей смерти мама неизменно следовала этому ритуалу, не изменяя ему ни в чем. Так и не приняла на веру слов соседки. А вот Раиса Петровна поверила каждому слову. Потому что читала о таких историях в газетах, хоть и печатали их редко. Но каждая отдавалась в ней по-особому. Злостью. Горечью. Стыдом перед своими детьми, когда дедушки их одноклассников приходили в школу в преддверии Дня Победы. И разочарованием, что почти не помнила отца. Лучше бы он умер, приходило всякий раз в голову. Лучше бы умер, как погибли почти все мужчины их деревни. Кто-то сгорел в танке, кто-то сгинул в пехотных боях, кто-то умер от ран в госпитале. Лучше бы он умер!..

А теперь Раиса Петровна даже дышала с трудом, сидя на неровной ступеньке крыльца, пытаясь унять боль в сердце, с которой даже лекарство не справлялось. Потому что папа действительно был мертв все это время. Начиная с лета сорок второго года. Упрямец! Он так и не смирился с тем, что попал в лагерь, и раз за разом пробовал вырваться на волю. Зря ждала его мама столько лет… Но ведь и сама Рая тоже зря… Ой, зря!

Раиса Петровна решилась взглянуть в глаза отцу только под вечер, весь день пытаясь справиться с душевной болью и стыдом. Лиля, непривычно притихшая, тут же принесла ноутбук и открыла ту самую страницу с пожелтевшими страницами дела военнопленного. Один щелчок, и перед Раисой Петровной медленно стала проявляться фотография, словно по тонким полосам открывая прошлое.
– Связь тут не очень, грузит плохо, – произнесла тихо внучка, будто оправдываясь, но Раиса Петровна даже не услышала.

Сначала коротко-стриженные волосы и высокий лоб. Знакомый лоб. У нее и у брата такой же лоб. Мозговитый, как шутила всегда учительница математики их районной школы. Потом брови. Широкие.
У Раисы Петровны даже дыхание в груди перехватило, когда показались глаза. Темные. Усталые. Таящие в себе что-то такое, чему Раиса Петровна и названия дать не смогла, но тут же начала плакать. Глаза, в которые так часто мечтала заглянуть прежде и спросить, почему все так сложилось. Теперь вопросов не осталось. Только боль, колющая сердце. И надо бы спросить лекарство у Лили, да нельзя отвлечься… Не хочется пропустить даже мельчайшей детали.
Темные круги под глазами от усталости. Нос. Прямой, с широкими ноздрями и горбинкой прямо под переносицей. Горькие складки, протянувшиеся к уголкам упрямо поджатых губ. Знакомая ямочка на волевом подбородке. Острые скулы, обозначившиеся от недоедания. Раиса Петровна не сдержалась, так и ахнула, когда фотография открылась полностью. Мама всегда говорила, что папа был настоящий богатырь. Трактор мог поднять, не напрягаясь, над бороздой. А на фотографии был человек, у которого в расстегнутом вороте темной робы виднелись плечевые кости. И пусть плечи все так же были широки, но Раиса Петровна видела, что человек на фотографии был уже далеко не так силен как прежде. Но не сломлен! Воля и решимость читалась на его исхудавшем лице, несмотря на то, что на робе белел кусочек материи с личным номером и названием лагеря в Польше.

– Фото – январь сорок второго, – проговорила сидящая рядом Лиля. – Как они любили порядок во всем, оказывается. Даже датировку фотографии не забыли. Это подумать только! Орднунг во всем, как говорится…

Той ночью Раиса Петровна засыпала с трудом. Мысли все крутились и крутились в голове. Столько всего она бы сказала матери сейчас! Столько всего! Про то, чтобы вымолить прощение у отца, было даже страшно подумать. «Надо поехать на кладбище, – решила Раиса Петровна по утро. – Испеку пирог и повезу к матери на могилу. Может, действительно, они с отцом нашли друг друга на том свете, и мать заступится за меня перед ним? За все злые мысли и слова»

Толстые неровные половицы под вязаными из ярко-красной шерсти носками. Быстрый перебор ногами, словно знает, что в следующую минуту уже может упасть на пол, потеряв равновесие. Она бежит и понимает, что осталось совсем немного, и от этого понимания душу захлестывает радостью. Такой, что аж сердце сжимается, и перехватывает в горле.
Всего три коротких шага, и она падает с размаху в протянутые крепкие руки, а потом резко взлетает высоко в воздух и визжит от смеси восторга и страха перед этой высотой. Откуда-то издалека доносится тихий голос. Она знает, что это говорит мать. Но не слышит ни слова. Закрывает глаза, когда в лицо ударяет легкая волна воздуха. Она взлетает вверх, подброшенная сильными руками отца, смех которого слышит сейчас. И открывает глаза, чтобы увидеть его лицо.
Серые глаза. Высокий лоб. Нос со знакомой горбинкой. Волевой подбородок с маленькой ямочкой. И усы. У него были усы, теперь она ясно видит это, когда отец прижимает ее к себе ближе и целует прямо в кончик носика, щекоча усами нежную кожу.

– Моя Раечка, – тихо говорит он и снова подбрасывает ее в воздух. И она смеется, взлетая над ним высоко, счастливая, захлебываясь эмоциями, от которых так и распирает грудь.

Ее отец. Папа. Папочка…




/
_________________

Так трогательно...Как же Марина пишет, просто за душу берет. Я плачу
_________________

Марина, огромная благодарность за новый рассказ - очень сильно
___________________________________

Спасибо за такой подарок.
Прочитала и слезы на глазах, до мурашек.
_________________

Мариночка, большое спасибо за новый рассказ!
_________________

Мариночка , спасибо большое !

Сильный , настоящий и светлый рассказ, ничуть не уступает другим Вашим рассказам.
Как хорошо , что Раиса Петровна наконец увидела своего отца...
Как хорошо , что её внуки помнят своего прадедушку.
Они должны помнить, всегда.
Я плачу...

СПАСИБО!
_________________

Спасибо большое!!! Очень трогательно!

sarina, Кармен, natin, Mira g, Margot Valois, ленаммм,
Спасибо, что заглянули сюда, и не забываете дорожку в эти степи, где так часто гуляет только ветер...
Я рада, что очередной мой рассказ, пришедший в голову совсем нежданно, тоже лег вам на душу, как и остальные. Для меня очень важно поддерживать тот нерв, который был задан первыми рассказами, потому безумно переживаю, когда несу сюда очередные строки. Спасибо за поддержку, которую вы оказываете мне в этих стенах. И, конечно же, спасибо за то, что делитесь своими впечатлениями и эмоциями. Ваши эмоции - отдельный отличительный признак "качества" написанного для меня.
_________________

Марина, девочки всем привет!
Я немного припозднилась, видела, что рассказ появился, но хотелось прочитать его не спеша, и желательно, когда домашних дома не будет, а то устану отвечать на вопрос почему мама плачет...
Как в воду глядела, опять рыдаю... Марина, спасибо, что не оставляете эту сложную, но такую важную тему!

На 9 мая от одного мужчины при возложении венков услышала пожелание не только не забывать Героев войны погибших или пришедших домой, но и детей войны. Ведь, действительно, они фактически остались без детства, повзрослели в один миг, видели смерти и все ужасы войны. И оставались без отцов, матерей, или вместе с ними теряли братьев и сестер... Вот и у Раи остались лишь воспоминания, точнее одно рзмытое воспоминание, которое терзает ее душу уже 80 лет. Наконец-то ее израненная душа найдёт покой.
Спасибо, Марина, ком в горле, рассказ как всегда очень трогательный!
___________________________________

Марина, девушки здравствуйте!
Марина, рада вновь видеть тебя на форуме с новым рассказом. Он хорош, как и всё, что тебе довелось написать. Хорош своей правдой. О войне, увы, невозможно написать без горечи. Но здесь горечь особая, потому что она смешана с чувством вины. Тяжкое испытание выпало героине рассказа на закате жизни. Знать, как непоправимо ошиблась. И не попросишь теперь прощения ни у отца, ни у матери. Но это верно, что родители все всегда прощают, так что уверенна, там в ином мире, они видят раскаянье состарившейся уже женщины и дают ей своё прощение
А Раису Петровну всё же можно отчасти назвать счастливицей. Ей довелось узнать, что стало с её отцом пусть и спустя столько лет.… А ведь скольким этого было не дано. Получили извещение «пропал без вести» и это было последнее, что они услышали о людях, которых проводили на войну. Так что, в этом напоённом горечью рассказе для меня всё же есть светлый лучик.
_________________

Всем привет!
Зашла поблагодарить Марину за сборник рассказов о Великой Отечественной войне.

Марина огромное спасибо за эти трогательные и написанные с душой рассказы! Читая некоторые из них, у меня на глазах были слезы. Хотя я очень редко плачу над книгами. Я прочитала давно ваши три романа. А этот сборник избегала. О чем жалею. Но, я со скептицизмом отношусь к современным авторам, касающихся данной темы. Поэтому еще огромное спасибо девочкам за организацию конкурса. Именно благодаря ему, я решилась почитать этот сборник. Не могла же, я голосовать вслепую, не прочитав.

Я всегда говорю в таких случаях - лучше поздно, чем никогда))) Я ведь рассказ тоже с опозданием принесла...
Так что - спасибо, что заглядываете сюда.


Верно сказал. Лишенные детства, они стали сразу маленькими старичками, на мой взгляд. Не взрослыми, а именно старичками.


Спасибо, что поделилась своими впечатлениями. И конечно же, за организацию конкурса.


А я рада видеть тебя после очень долгой разлуки))) Я только недавно думала о том, куда ты пропала. Последнее, что помню, что предстояла защита работы. И все, больше от тебя ни слухов, ни духа... Ни ответа, ни привета)))
Не буду лукавить - соскучилась даже. И снова повторюсь - очень рада видеть твое появление в одной из моих тем.


Кстати, и этот рассказ можно назвать в некотором роде "из собственной жизни взята канва...". Потому что я по просьбе своей бабушки после нахождения скупых строк в журнале выбытия о прадедушке искала так и остальных родственников, о которых она более-менее что-то помнит. Так мы нашли ее дядю. Он тоже призывался из одного и того же военкомата, что и мой прадед. Но только попал на другой фронт. Попал в плен под Минском в июле. Сначала перевалочный лагерь под Минском, потом офлаг в Польше, на территории бывшей психбольницы.
И действительно, немцы удивительные аккуратисты. Заполняли все от и до. Даже имена жены и родителей. Вот к чему им эта информация?
Дядя моей бабушки умер в сентябре 1942 года (если я верно пишу по памяти). О нем не было ничего неизвестно, пока я не решила и его пробить. Удивительно. Огромная благодарность тому, кто создал эту единую базу данных. Пусть и не до конца она заполнена до сих пор.
Я пошла дальше в поисках. Нашла даже памятный камень на братской могиле в местечке, возле которого был лагерь. Он установлен на месте, где часто хоронили умерших в офлаге. Очень хочется надеяться, что мой пра-дядя (или как его назвать?) лежит именно там, пусть и безымянный.
Вот такая основа у рассказа...


Спасибо вам за то, что поделились впечатлениями от прочитанного. И за эмоции, которые испытали и которые открыли нам.
А что касается вашего замечания, что с опаской подошли, то не стоит даже испытывать за него и толику смущения. Потому что я вас прекрасно понимаю. Это не та тема, где допустимы спекуляции и игра на чувствах ради каких-то рейтингов или прочего в этом духе. И не та тема, которую можно гнуть в свою сторону ради прихоти или сюжета, который вдруг пришел в голову. И, конечно же, не та тема, где можно делать промахи в исторической части или отражать свое восприятие того, что творилось тогда, что позволяют многие современники наши в литературе и кинематографе.
Поэтому я до сих пор и не решилась даже на шаг подойти к тому, чтобы начать более форматное произведение. Тут должно быть ни грамма лжи или перегиба. Потому я как-то опасаюсь браться. Очень опасаюсь. Я и рассказы пишу с большими сомнениями, а тут...


Это верно.
Хороши работы, правда? Я до сих пор под огромным впечатлением от некоторых.
_________________

Очень хороши. Я пока только за стихотворения проголосовала. По отзывам и коллажам думаю. Очень трудный выбор. Не думала, что даже над отзывами буду долго думать. А вот думаю и не могу принять окончательное решение. Каждый старался передать свои эмоции во время чтения, со всеми согласна... А выбрать-то надо только две работы.

Всем доброго дня )
Пока не забыла, копирую сюда свой конкурсный отзыв.

***

Есть книги, которые нельзя читать на бегу, в транспорте, вполглаза, кое-как – они требуют от читателя абсолютного внимания, предельной концентрации сил. Именно такова книга рассказов М. Струк о Великой Отечественной войне: голоса героев, сильные, уверенные, предельно правдивые, сплетаются в могучий хор, а в нем – боль, слезы, отчаяние, надежда, вера, любовь, все времена года, седые волосы на висках отцов и матерей, взрывы и выстрелы, короткая улыбка и чей-то последний предсмертный вскрик.

Одна нить – память человеческая, а на нее нанизаны маленькие и большие истории, написанные женщиной о женщинах и их мужчинах. История о летчике и его одноклассниках, которые выросли вместе и знали, что такое любовь, да только одному из них пришло в голову от любви отречься и стать палачом; история о часах, которыми вражеский снайпер отвлекал русскую девушку, целясь в нее из винтовки; история о соседях разных национальностей, которые все обгорели изнутри дочерна и вопреки всему, цепляясь за хрупкую надежду, выкарабкались из пропасти; история о забывших прошлое людях, убирающих с родных могил красные звездочки; история бойца, нашедшего смерть свою вдали от родных под сосной, на чужом берегу… Нет сил оторваться от них, нет сил выдохнуть.

Но странно – дочитав последнюю страницу, чувствуешь, что сил у тебя прибавилось многократно. И что, пожалуй, воздух вокруг стал куда чище, а небо, такое пасмурное только что – прояснилось. И лица людей уже совсем не такие хмурые, это просто показалось, а на самом-то деле светлые у них глаза и вот-вот покажутся улыбки.

А еще вспоминаешь – хотя откуда тебе это знать, если сам не пережил – ту ржаную муку, украденную у одних во имя спасения других, и девочку, висящую на воротах родного дома, и желтую звезду Давида, пришитую к одежде влюбленного в нее мальчика, и тележку для безногого солдата, и грузина, привезшего кровной своей сестре-медику дары из далекой южной республики.

Книга врастает в сердце, как деревце, посаженное юными в память о дедах, и растет, и расцветает внутри, а значит, не напрасен был труд автора.

«Чтобы помнили ушедших всегда и чтили их заветы». Будем помнить.

Спасибо!
_________________