Клуб историков-любителей

 » Софья, дочь князя Витовта

Дочь князя Витовта

©Константин Матусевич

Великий князь Витовт прожил 80 лет. Из них 60 он был женат. Жен у князя сменилось трое. Но от трех жен более чем за полвека семейной жизни оказался у него один ребенок — дочь Софья, которую родила его вторая жена Анна Смоленская. Эта обделенность князя наследником наложила неизгладимую печать и на нашу историю. В хрониках встречаются упоминания, что от Анны были у Витовта два сына - Иванко и Юрий, но их в малолетстве якобы отравили крестоносцы. Есть даже художественное полотно на этот драматический сюжет, на котором изображен безжалостный тевтон, подносящий двум отрокам чашу с отравой. Объективные исследователи считают, что в основу этой мрачной легенды легла путаница - Иваном и Юрием называли свояков великого князя, которых он действительно оставлял немцам в заложники, но оба остались живы. Да и в наших летописях эта трагедия не отражена, хотя, безусловно, такое событие, как подлое убийство сыновей Витовта, не осталось бы без широкого резонанса. Софье не пришлось оплакивать смерть родных братьев. Но и в детские, и в зрелые годы судьба уделила ей намного меньше счастья, чем можно было ожидать для дочери великого князя литовского и великой княгини Московской, коей она стала в замужестве.

Княжеская школа

Софья родилась в 1371 году. Замуж вышла двадцати лет. По обычаям того времени поздно: тогда 15-летняя девушка считалась переспелой невестой. Да уж так для нее сложилось, что между обручением и свадьбой минуло пять лет. Ее раннее детство было счастливым. В Литве мирно княжествовали братья - Ольгерд и ее дед Кейстут. Витовт и его двоюродный брат Ягайло являли образец вечной дружбы. Она жила то в дедовых Старых Троках, то в отцовском гродненском замке. Бабка Бирута, жена Кейстута, души не чаяла в первой внучке. Все изменилось со смертью Ольгерда. Борьба Ягайлы за самодержавную власть открыла трагическую страницу и в жизни Великого княжества, и в судьбе Софьи. Десяти лет ей пришлось пережить горькие потери — смерть деда в темнице Кревского замка, где он был задушен по приказу Ягайлы, и смерть бабки, которую челядники Ягайлы утопили в Муховце возле Брестской крепости. Ее отец оказался в той же замковой тюремной каморе, где был убит Кейстут. Она с матерью приезжала к нему в Крево и ходила навещать в каменное подземелье. И знала рискованный план побега отца из темницы. Служанка матери Елена была для нее вроде родной тети. Софья оплакивала ее, когда Ягайловы душегубы убили ее за самотверженную помощь в побеге князя Витовта. Когда отцу удалось сбежать из замка, начались скитания семьи. Конно, с малым отрядом верных отцу бояр, они умчались под крыло к крыжакам. Софье пришлось наблюдать, как отец просил у крыжаков помощи, и жить с матерью по немецким замкам в роли заложников. Тут Витовт вынужден был креститься в “немецкую веру”, чтобы водить отряды рыцарей–“одноверцев” жечь и рушить поселения на землях Ягайлы. И Софья в двенадцать лет - свидетель тайных разговоров отца с матерью, их планов, их терпения, необходимого, чтобы вернуть власть и себе, и тем людям, которые доверили свои судьбы. В 1384 году Ягайло перед Кревской унией с Польшей тайно предложил Витовту замириться и вернул ему Гродненский, Бресткий и Луцкий уделы. И они бежали от крыжаков, помечая свой путь пожарами сожженных рыцарских замков. Не думалось тогда, что вновь придется просить тут приют. На родине их тоже ожидала трагедия. В 1386 году в Мстиславской битве смолян с войском Ягайлы был убит смоленский князь Святослав Иванович, отец княгини Анны и дед Софьи. Драматическая судьба ждала ее родных дядек Глеба и Юрия. В Луцке судьба свела ее со своим суженым - княжичем Василием, сыном Дмитрия Донского. Княжич после погрома Москвы Тохтамышем в 1382 году был послан отцом в Орду для спора за великокняжеский стол с тверским князем Михаилом Александровичем. Два года ордынцы удерживали Василия заложником за отцовский долг в 8.000 рублей серебром. С помощью бояр княжичу удалось бежать в Молдавию, а оттуда на Волынь, где наместничал Витовт. Встреча эта для Василия и Софьи окончилась помолвкой. Важно отметить, что Василий и Софья были одногодки, по 15 лет, юные, красивые, из лучших семей - словом, прекрасная пара. Так что при всех политических расчетах вокруг этого брака, Витовт не кривил душой и отдавал свою дочь по любви, что в тот век представляло крайнюю редкость. Заняв польский трон, Ягайло счел лишним выполнять свои обещания Витовту, и это обусловило новую внутреннюю войну. Витовт опять ушел к крыжакам, и вместе с немецкими рыцарями провел ряд походов на Литву, стремясь захватить Вильно. Во время этих походов отца Софья с матерью пребывали в столице Ордена Мариенбурге (Мальборке). Длительная жизнь среди немцев способствовала знанию языков. Мать и дочь научились играть на клавикордах. Так что Софья была по-европейски образована, получила обширный политический опыт и убедилась, что жизнь великого князя и княгини полна опасностей. В междуусобной войне, кроме деда и бабки, многие из ее родных были убиты в боях или стали жертвами заговоров. Когда настал день ее отъезда в Москву, она знала, что родичи в своих битвах за власть жалости не имеют, чужеземного врага ценят выше, потому что его могут выкупить, а из помилованных свояков вырастают самые жестокие мстители.

Муж и дети

В 1389 году скончался князь Дмитрий Донской. Он завещал княжение своему сыну Василию, и законный хан “Русского улуса” Тохтамыш подтвердил права Василия Дмитриевича на великокняжеский стол. Тогда за невестой в орденскую столицу поехало от великого князя посольство. Из Мальборка Софья морем поплыла в Псков, из него обозом добралась в Новгород, где ее встречали от лица жениха его дядя Владимир Андреевич Серпуховский и младший брат Василия князь Андрей. Был на этой встрече и будущий главный враг Софьи - второй сын Дмитрия Донского князь Юрий Дмитриевич. 1 декабря 1390 года санный поезд доставил литовскую княжну в Москву, а после коляд было венчание и свадьба. Софья стала великой княгиней Московской. Ей предстояло прожить тут более 60 лет. Они оказались драматическими, бед и горя довелось пережить немерено. От отца с матерью попала она в многодетную семью. У Дмитрия Донского и жены его Евдокии было 12 детей. Трое умерли до приезда Софьи, но оставалось еще девять, причем младший сын Константин родился за четыре дня до смерти отца. Евдокии надо было ставить их на ноги. То есть каждому сыну обеспечить хоть какой-то удел, и четырех дочек выдать замуж. У самой Софьи Витовтовны с Василием Дмитриевичем родилось пять сыновей и четыре дочери. Первой появилась на свет в 1393 году Анна, отданная в 1407 году за византийского цесаревича Иоанна Палеолога (будущего византийского императора Иоанна VIII). Но ей не суждено было стать императрицей, она умерла в 1415 году. Анастасия в этот год вышла замуж за Александра (Олелько) Владимировича (владевшего в то время Слуцким княжеством), она скончалась в 1470. Василиса и Мария были отданы за русских князей. (Василиса была замужем дважды, и оба раза за суздальско-нижегородскими князьями. Ее первым мужем стал князь Александр Иванович Брюхатый; вторым – князь Александр Данилович Взметень. Мария стала женой московского боярина, выходца из Литвы – Юрия Патрикеева). Но на сыновьях словно лежала печать злого рока. Юрий, рожденный в 1395 году, прожил шесть лет, Иван умер в 1417 на 20-м году жизни, (едва успев жениться на пронской княжне), Симеон и Данила не прожили и года. И только Василий, которого Софья родила в 44 года, оказался долгожданным наследником. Смерть каждого ребенка надо было пережить, а о таких потерях всегда скорбит материнское сердце. По настоянию жены Василий Дмитриевич завещал великокняжеский стол двухлетнему Василию, что нарушало вековые представления о праве наследования. Смерть первого и второго сыновей, позднее появление следующего наследника создали ситуацию, когда борьбу за московское княжение начали другие сыновья Дмитрия Донского, держась старого обычая, который позволял всходить на престол и младшим братьям. Возможно, так и случилось бы, и Софью с ее мужем вытеснили бы из московского кремля на задворки, не будь отцом Софьи великий князь Витовт. Придя к власти в Великом Княжестве Литовском (ВКЛ) в 1392 году, он продержал ее до 1430 года. Встречи Софьи с отцом были нечастыми. В 1399 году они встречались в Смоленске. При расставании Витовт благословил Софью иконой Смоленской Богоматери. По преданию, эта икона была написана святым евангелистом Лукой и привезена на Русь в Киев греческой царевной Анной, супругой Владимира Святого, а при Владимире Мономахе была перенесена в Смоленск, где хранилась в городском соборе. Вернувшись в Москву, Софья поставила икону в Благовещенском соборе в Кремле. В Смоленске же дочь и отец встречались еще в 1408 году, когда возникла угроза войны между Витовтом и Москвой. Не без стараний Софьи тесть и зять договорились о вечном мире. Еще они виделись в 1422 году, отцу уже было 72 года, Софье - за 50. На эти встречи Софья брала своих детей. Грустно, надо полагать, было Витовту расставаться с внуками, которые росли без него и в другой державе. Великое княжество тогда простерлось от моря до моря, и с ним все считались. Понимая силу своего тестя, Василий Дмитриевич на смертном одре в 1425 году “поручил” свою жену и десятилетнего наследника Василия опеке князя Витовта.

Трагедия межусобицы

Василий Васильевич Темный, начав княжить по смерти отца в 1425 году, сам, естественно, править не мог. Реальной управительницей, великой княгиней московской была Софья Витовтовна. Выпало ей с первого же дня начать борьбу с родней мужа. Брат покойного, Юрий Дмитриевич, отказался присягнуть племяннику Василию и отправился в свой город Галич собирать войска для войны за московский престол. Начнись война, едва ли обошлось бы без вмешательства Витовта. Чтобы избегнуть войны, в Галич по совету с княгиней Софьей выправился митрополит Фотий. Князь Юрий собрал к его приезду в город множество вооруженных крестьян. Владыка эту уловку Юрия Дмитриевича оценил так: “Сын князь Юрий! Никогда я не видел столько людей в овечьей шерсти!” Юрий понял, что его крестьянское ополчение не сможет победить московскую конницу, признал себя младшим братом 10-летнего племянника и обязывался не искать великого княжения. Но в октябре 1430 года умер князь Витовт. Великое княжество Литовское немедленно вступило в полосу межусобных войн. Великим князем шляхта прокричала младшего брата Ягайлы князя Свидригайлу. Он не любил троюродную сестру Софью уж за то одно, что ее отец 10 лет продержал его под замком в Кременецкой крепости. А Юрий Дмитриевич был с ним в каком-то родстве. Такая перемена обстоятельств послужила пробуждению воинственных планов в семействе Юрия Дмитриевича. Повод тоже нашелся. На свадьбе сына в 1433 году Софья Витовтовна сорвала золотой пояс с Василия Юрьевича Косого, двоюродного брата жениха. Старые бояре рассказали Софье, что этот пояс от Дмитрия Суздальского, в приданое за дочерью, перешел к Дмитрию Донскому. На свадьбе тысяцкий Вельяминов подменил этот пояс и отдал сыну своему, Николаю. От Вельяминовых пояс перешел, тоже в приданое, в род князя Владимира Андреевича, а потом к Василию Косому, в приданое за его женою. Княгиня Софья, узнав какой был на Косом пояс, публично вернула его в свою семью. Опозоренные Василий Косой и его брат Дмитрий Шемяка сразу же покинули свадьбу. Их оскорбленный отец, князь Юрий Дмитриевич, решился захватить Москву. Он насильственно лишил племянника великого княжения и “великодушно” дал в удел Коломну. Пришлось Софье Витовтовне покинуть Кремль и выехать из Москвы. Смириться с такою потерей и с положением удельной княгини Софья Витовтовна, конечно же, не могла и организовала через церковь всеобщее возмущение самоуправством младшего сына Дмитрия Донского. Юрий Дмитриевич, недолго посидев великим князем московским, счел за лучшее вернуться в свой Звенигород. Там он внезапно скончался, что вызвало толки в умышленном отравлении. Тогда великокняжеский стол своей волей занял Василий Косой. Даже его братья были против такой лихости и сами предложили Василию вернуться в Кремль. Война продолжалась до 1436 года, когда князь Василий Косой направился в Кострому собирать войска против великого князя Василия. Войска противников встретились при селе Скоретине. В битве Василий Косой был захвачен в плен, отвезен в Москву и по решению бояр и с согласия Василия Васильевича ослеплен. Разумеется, братья несчастного стали ждать случая для отмщения. Меж тем на Литве случилось событие, которое не могло не затронуть Софью Витовтовну лично и как великую княгиню московскую. В 1440 году в Трокском замке князь Александр Чарторыйский по боярскому заговору убил ее родного дядю великого князя литовского Жигимонта Кейстутовича. На вызволенное место паны и шляхта прокричали великим князем 14-летнего Казимира, младшего сына Ягайлы. Все, что отец ее десятилетиями сбивал в державное тело ВКЛ, что могла наследовать династия Кейстутовичей, досталось ее троюродному брату Казимиру Ягайловичу вскоре ставшему и королем в Польше. Этот далекий братец годился ей во внуки, он появился на свет, когда ей было 55 лет, а его отцу королю Ягайло 76 лет, то есть когда многие и в Литве, и в Польше были убеждены, что в рождении сына королю помогли молодые рыцари. На многое из территориального наследства по своим родителям Софья Витовтовна имела права, в частности на Смоленское княжество, которым управлял теперь королевский наместник и которое стало воеводством. Как любящая своих внуков бабка княгиня Софья распорядилась дедовской вотчиной, конечно, бы в их пользу. И, помимо Смоленска, она, единственный ребенок Витовта, считала за собой права на иные отцовские уделы. Часто она об этом думала и часто об этом говорила. Ее любимые внуки, сидевшие у нее на коленях и завороженно слушавшие бабкины рассказы о прошлых днях, дедах и прадедах, обидах и потерях, войдя в возраст и во власть начнут их возвращать. Так что московские войны с Великим княжеством, начавшиеся в 1492 году, имели основанием не только однозначную агрессию.

Око за око

В 1445 году Василий Васильевич выступил против татар, занявших Нижний Новгород, и попал в плен. В битве на Нерли он потерял от сабельного удара несколько пальцев на руке, а на голове его потом насчитали тридцать ран. Татары отослали в Москву княгине Софье нательный крест сына, чтобы она не усомнилась в беде сына. Софья Витовтовна выкупила Василия за огромную по тем временам сумму в 25.000 рублей. Сбор таких средств вызвал среди московского боярства смуту и несогласие. Князь Дмитрий Юрьевич Шемяка этим воспользовался. Во время отъезда Василия Васильевича на богомолье в Троицкий монастырь Шемяка со своими сторонниками неожиданно захватил Москву и пленил жену князя и княгиню-мать Софью Витовтовну, а затем в Троице пленил самого великого князя Василия. На простых санях Василий был отвезен в Москву, во двор Дмитрия Шемяки, где 20 февраля 1446 года его ослепили. Было ему тридцать лет, а следующие шестнадцать он прожил в слепоте, и потому стали его называть Василий Темный. Легко ль было матери встретить своего любимого сына без очей? Слепой Василий был сослан в Углич вместе с женой, а великую княгиню Софью Витовтовну сослали в Чухлому. Малолетние дети Иван и Юрий были вывезены в Муром, а потом их перевезли к отцу. Софья Витовтовна в этой трагедии проявила высокую стойкость, сумев организовать всех своих приверженцев и приверженцев сына. Их дружины стали стягиваться к Угличу. Предчувствуя беду, Шемяка взял с Василия проклятые грамоты не искать великого княжения (“проклятые” - означали, что Василий Васильевич заранее признавал себя проклятым, если поднимет руки на Шемяку) и дал ему в удел Вологду. Но игумен Кириллова Белозерского монастыря снял с Василия Темного эту клятву. Тогда князь Василий прибыл в Тверь. Тверской князь Борис Александрович просил Василия Темного женить его семилетнего сына Ивана на своей дочери Марии. Состоялось обручение детей, и Василий Темный с тверскими отрядами двинулся к Москве. В 1450 году Шемяка был разбит под Галичем и бежал в Новгород. Но избегнуть отмщения ему не удалось. В 1453 году в Новгород прибыл московский дьяк Степан Бородатый, который сумел сбить заговор против Шемяки. Дмитрий Шемяка умер, поев курицы, которую его личный повар пропитал ядом.

Последние годы

Это был последний год жизни великой княгини Софьи Витовтовны. Перед тем летописи засвидетельствовали ее участие в обороне Кремля. В 1451 году на Москву двинулись татары. Василий Темный отправился собирать войско для отпора врагу. В Москве осталась управлять княгиня-мать. Хроники отмечают, что именно 80-летняя великая княгиня своей сильной волей наладила отпор татарам. 1 июня она послала москвичей на битву под стенами города. Стояла сухая и ветреная погода. Неприятель сжег посады, густые облака дыма застилали Кремль. Люди задыхались от гари и копоти. Вечером, когда пожар стих, вновь была битва, и москвичи отбили у татар награбленное добро. Скончалась Софья Витовтовна 13 июля 1453 года в инокинях под именем Ефросинии и погребена в Вознесенском девичьем монастыре. После себя княгиня Софья оставила: икону, окованную на мусии, икону пречистыя богородицы с пеленою, большую икону богородицы степную с пеленою и с убрусцами, икону св.Козьмы и Дамиана, икону св.Федора Стратилата, выбитую на серебре. Кроме того, оставила два дубовых ларчика, большой и малый, большой ящик и короб с крестами, иконами и мощами. Все это, как видно, невеликое богатство, мало похожи эти вещи на экспонаты для Оружейной палаты. Но не в моде тогда было в Москве собирать движимость. Великие князья тратились на скупку недвижимости, увеличивая свой удел. Софья Витовтовна тоже купила несколько сел, которые завещала внукам. Ей принадлежало и подмосковное село Воробьевы Горы (теперешние Ленинские Горы), купленное у попа по прозвищу Воробей. Это село перешло от нее любимому внуку, будущему Ивану III Васильевичу.

Внук Ванюша

Любимый ее внук стал великим князем после смерти отца в 1462 г. По завещанию Иван получил самый большой по территории и значимости удел, в который помимо части Москвы входили Коломна, Владимир, Переяславль, Кострома, Устюг, Суздаль, Нижний Новгород и другие города. В 1469 г. папа Павел II предложил вдовому Ивану руку Зои, или, как она стала называться в России, Софьи Палеолог, племянницы последнего византийского императора. 12 ноября 1472 г. Софья въехала в Москву и обвенчалась с Иваном. Брак с принцессой сильно изменил и обычаи московского двора: Софья привезла с собой византийские представления о царской власти и византийский герб (двуглавый орел). При Иване в 1480 году после стояния на разных берегах реки Угра рухнула власть Золотой Орды над Русью. А по смерти Казимира, когда литовский престол занял великий князь Александр, Иван начал с ним открытую войну за возврат земель. Иван согласился на брак своей дочери Елены с Александром, но выставив условием, что Александр признает за ним титул государя всея Руси и все приобретенные Москвой во время войны земли. Обоюдные притязания и претензии в 1499 году вызвали новую войну между Литвой и Московией. Она оказалась удачной для Ивана Васильевича. 14 июля 1500 года московские войска одержали победу над белорусско-литовскими полками в битве на Ведроши, причем взят был в плен великий гетман литовский - князь Константин Острожский. Умер внук Софьи Витовтовны, царь Иван III Васильевич, в 1505 году. А уже его дети бабку свою в живых не застали, голоса ее не слышали, и на Иване прервалась живая память о княгине Софье, дочери князя Витовта, а осталась книжная.
___________________________________

Натали, спасибо за статью об Софье Витовтовне (еле написала ее отчество; как, интересно, ее современники выговаривали его? ) Только сегодня нашла время прочитать - раньше некогда было, приближается защита диплома. Мне прежде всего показалась интересной жизнь этой женщины, потому что была прожита словно на стыке двух культур: с одной стороны, она видимо получила воспитание если не европейское, то приближенное к нему. С другой стороны, была "пересажена" своим браком на другую почву, где требования к женщине были все таки иные. Но справилась, и сыграла очень важную роль в жизни и мужа, и сына!
___________________________________

 » История поэтической строкой - 3

Женщина эта - Софья Витовтовна -была незаурядная, и не только для своего века, она и сейчас бы выглядела значительной фигурой. С такой энергией! Даже есть картина "Софья Витовтовна срывающая пояс с Василия Косого", художник, если не ошибаюсь, Чистяков.
Дамы, с помощью Ингеборг я подготовила в журнал "Синий чулочек", где нашему клубу предоставляют место для статей, новую поэтическую подборку -

https://lady.webnice.ru/litsalon/?act=article&v=1527 История поэтической строкой – 3
_________________

 » Подробности из жизни одной принцессы

Добрый день! Тут недавно речь шла о византийских принцессах. Вот история Софьи Палеолог http://fon-eichwald.livejournal.com/15444.html

 » НЕ - БЕДНАЯ НАСТЯ: Настасья Минкина

Это была одна из самых жестоких женщин своего времени. Когда я читала знаменитый роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», то в главе «Великий бал у Сатаны» впервые встретила фамилию этой женщины. В этой главе Маргарита встречает гостей бала (их ей представляет Коровьев), и уже после прочтения романа я сообразила, что большинство представленных — не выдуманные, а наоборот — самые что ни на есть реальные персонажи: это наиболее знаменитые в истории злодейки и злодеи. И вот как Коровьев представил очередную гостью:

« –...Госпожа Минкина, ах как хороша! Немного нервозна. Зачем же было жечь лицо горничной щипцами для завивки! Конечно, при этих условиях зарежут!..»

Естественно, мне стало интересно узнать про госпожу Минкину и я начала искать сведения о ней. Вот результаты моих поисков:

НЕ-БЕДНАЯ НАСТЯ:Настасья Минкина

Меня на эту мысль натолкнул эпизод из той же главы "Великий бал у Сатаны":
А я незадолго до этого прочитала статью о Генрихе Ягоде, одном из одиознейших руководителей НКВД в период репрессий 30-х годов. Он был одним из тех, кто раскручивал маховик массового террора, но и сам пал его жертвой. Его арестовали, судили и расстреляли как "врага народа". Одним из обвинений на суде было утверждение, что он пытался отравить своего преемника на посту главы НКВД, не менее известного Н.И.Ежова, который продолжил и усилил репрессии. Для этого он якобы подговорил своего секретаря П.П.Буланова (тот тоже был осужден и расстрелян) образгать ядом стены в кабинете Ежова. Все это подробно описывалось в прессе того времени и Булгаков использовал эти материалы для своего романа. По понятным причинам имен он не стал упоминать - всем и без того было ясно, кого он имел в виду. Когда я поняла, что в приведенном пассаже речь идет о Ягоде и Буланове, то я подумала, что и упоминавшаяся "госпожа Минкина" тоже существовала на самом деле - и не ошиблась!
___________________________________

 » От великого Конде до Короля-солнце

Девушки, за интересные статьи, узнала много нового.

Не так давно прочитала книгу "От великого Конде до Короля-солнце" Ги Бретон а и решила поделиться ссылкой

И еще, сегодня, 11.07 день рождения Олимпии Манчини - одной из племяниц кардинала Мазарини
_________________

 » «Звезда с Востока». Часть первая

«Звезда с Востока» (часть первая)


4 февраля 1786 года, семья цесаревича Павла Петровича пополнилась пятым ребенком и третьей по счету дочерью. Новорожденная Великая княжна была названа в честь матери – Марией.
В 1790-м году, императрица Екатерина II дает внучке такую характеристику: «Она – настоящий драгун, ничего не боится, все ее склонности напоминают мальчика, и я не знаю, что из нее выйдет, самая любимая ее поза подпереться руками в бока и так прогуливаться».
Еще через пять лет, Екатерина пишет барону Гримму: «…Мария, которой девять лет от роду… уже окончила у Сарти генерал-бас, так как она отличается необыкновенной любовью к музыке... Сарти говорит, что она наделена большим талантом к музыке, и что вообще она проявляет во всем большой ум и способность и будет разумной девицей. По словам генеральши Ливен, она любит читать и проводит за чтением по несколько часов в день, при всем том, она очень веселая и оживленная...».



По замечанию одного из придворных: «Мария Павловна, если не такая красавица, как Елена, но столь привлекательна, добра, что на нее смотрели, как на ангела».
Однако, ангел отличался волевым характером, острым умом и столь ценным для царственной особы качеством, как умение разбираться в людях.
Впрочем, и внешностью Великую княжну, несмотря на некоторые неприятности после привитой в детстве оспы, природа не обидела.
Недаром ее называли «perle de famille» – «жемчужина семьи».



Император Павел I, несмотря на резко отрицательное отношение к традициям царствования матери – Екатерины II, все же сохранил одну из них, а именно: выбор женихов для Великих княжен заранее.
По разным источникам, переговоры о возможном браке Марии Павловны начались уже в 1800-м году.
В мужья Великой княжне прочили наследного герцога Саксен-Веймар-Эйзенах Карла Фридриха.
Для ведения предварительных переговоров в Петербург из Веймара приехал посланник герцога Карла Августа — тайный советник барон Вильгельм фон Вольцоген. В 1800—1801 гг. он пробыл в России несколько месяцев.
Какой стала к этому времени Мария Павловна? Описание характера и внешности великой княжны сохранилось в записках ее двоюродного брата Евгения Вюртембергского, сына одного из многочисленных братьев императрицы Марии Федоровны: «…я приветствовал своих милых кузин. Из них Maрия была уже 15-ти лет и, стало быть, для меня особа внушающая, но тем не менее такая кроткая и добрая, что я сейчас же почувствовал к ней сердечное влечение. Она обладала сочувственным, нежным сердцем».
Переговоры о браке Марии Павловны и наследного принца Саксен-Веймарского закончились успешно: предложение было принято, хотя слишком явным было несоответствие рангов жениха и невесты.
Однако, брак великой княжны был отложен вследствие трагических событий в императорской семье: убийства Павла I и смерти великой княгини Александры Павловны.
В те дни именно Мария Павловна стала поддержкой и опорой для императрицы-матери, лишившейся сразу двух родных людей: мужа и старшей дочери.
Вполне естественно, что Мария Федоровна не могла принять мысль о браке дочери, о будущей разлуке с ней. Она как могла оттягивала приглашение жениха в Росиию. И лишь вежливо-настойчивые письма из Веймара напоминали ей о данном ранее обещании.
Наконец, 22 июля 1803 года в Санкт-Петербург прибыл наследный герцог Карл Фридрих. Герцогу был присвоен чин генерал-лейтенанта русской армии, и пожалован высший орден Российской империи – Св. Андрея Первозванного; но, «жених сей, при полной его приятности внешней, для нашей милой цесаревны слишком прост умом…». (1)
Даже эта неопределенная, истинно дипломатическая характеристика, позволяет понять, что столь тщательно подготовленный брак, должен был соединить навсегда двух совершенно разных людей.
Мария - активная, умная, образованная, прекрасно играющая на фортепиано и рисующая, открытая миру и в то же время умеющая видеть вещи целиком, вникать в самую суть, всегда занятая чем-то - то есть деятельный и успешный человек. Карлу Фридриху, в отличие от его невесты, не хватало силы, целеустремленности и инициативности. За год, что он провел в Петербурге, он практически пребывал в полном бездействии, разве что много писал в свой дневник.
Однако, все недостатки герцога с лихвой перекрывались тем обстоятельством, что в будущем ему предстояло стать правителем Саксен-Веймарского герцогства.
Несмотря на небольшие размеры, герцогство считалось культурным центром Германии, а его столица – г. Веймар именовался «германскими Афинами».
Особо стоит отметить, что своей славой Веймар был обязан прежде всего женщинам, первой из которых была мать правящего герцога Карла Августа – вдовствующая герцогиня Анна Амалия, урожденная принцесса Брауншвейг-Вольфенбюттельская: «Философы, поэты, художники и литераторы толпились вокруг принцессы Амалии, женщины великого ума и возвышенного сердца. Она была волшебницей, привлекавшей и вызывавшей гениев. То была германская Медичи, которая заимствовала у своих итальянских совместниц одни их добродетели». (2)
Поэтому вполне понятно, что герцог Карл Август обладавший и умом, и характером, получил великолепное образование, и достойно продолжил дело своей матери, покровительствуя и помогая многим людям науки и искусства.
Столь же незаурядной личностью была и его супруга – Луиза Августа, урожденная ландграфиня Гессен-Дармштадтская. (Герцогиня приходилась родной сестрой Великой княгине Наталье Алексеевне, первой жене Павла I, и даже приезжала в Россию).
Ее «беседы за белым столом» о искусствах и науке собирали весь цвет интеллектуальной элиты Веймара.
Причем, смело можно сказать, что это был цвет не только Веймара, но и всей Германии - для этого достаточно перечислить лишь несколько имен: философ и писатель Виланд, знаменитейшие поэты Гёте и Шиллер, историк и философ Гердер, драматург и публицист Ифланд.
Может быть, эта атмосфера высокой духовности, сложившаяся при веймарском дворе так привлекала Великую княжну Марию?
А может быть, она понимала, что именно такой супруг, желающий лишь безмятежно плыть по течению, позволит ей в полной мере проявить свои способности и таланты?
Кто знает…
Так или иначе, но в тот год, что наследный принц провел в России, Мария и Карл Фридрих успели довольно неплохо узнать друг друга и проникнуться взаимной симпатией, что для политического брака уже было весьма увесистым плюсом.
Торжественное обручение Марии Павловны и Карла Фридриха произошло 1 января 1804 года, а полгода спустя свершилось бракосочетание, в день которого был издан манифест: «Божией милостью Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая и прочая и прочая. Объявляем всем нашим верноподданным: Силою Всемогущего Бога и Его мудрым попечением июля 22 дня по обряду Православной Восточной Церкви совершено венчание нашей возлюбленной сестры Марии Павловны с Его Светлостью Наследным Принцем Саксонско-Веймарско-Эйзенахским Карлом Фридрихом. Призываем верных сынов России вместе с нами обратиться к Богу и вознести Ему благодарение и усердные молитвы о благополучии, мире и любви нововенчанных, ради услаждения драгоценных дней нашей чадолюбивой и всяческой любви достойной матери, Царицы Марии Феодоровны, и на утешение всей нашей семье.
Дано в Санкт-Петербурге июля 22 дня 1804 г».





Согласно брачному контракту приданое Марии Павловны составляло миллион рублей, из которых первую четверть она получила после венчания, а вторую — спустя шесть месяцев; со второй половины она ежегодно получала 5% ренты. Наряду с этим Мария Павловна получила много вещей, среди которых были и вклады в будущий православный храм в Веймаре…
До октября новобрачные оставались в резиденциях царской семьи - в Петергофе и Павловске, а затем отправились в Германию. Мария Павловна прибыла в Веймар 9 ноября 1804 года: колокольный звон и пушечные выстрелы оповестили о прибытии новобрачных. По сообщениям очевидцев, это прибытие вызвало общую радость населения. Многие устремились увидеть и приветствовать супружескую пару наследников. Некоторое время спустя те показались на балконе дворца — и тысячи людей восклицали в радостном оживлении «Да здравствуют, многая лета!». Ликование продолжалось 12 ноября при первом посещении Марией Павловной театра. В этот день была премьера пьесы «Поклонение искусств» Фридриха Шиллера, которая была только что написана и посвящена Марии Павловне. В предисловии к тексту сказано: «Ее Императорскому Высочеству госпоже наследной принцессе Веймарской Марии Павловне, Великой Княгине Российской, с почтением посвящается и представляется в придворном театре Веймара 12 ноября 1804 г.»
Наследная принцесса очень быстро завоевала любовь и уважение подданных и своей новой семьи - вдовствующая герцогиня Анна Амалия так отзывалась о ней в письмах: «С радостью и истинной любовью говорю Вам, что моя новая внучка — настоящее сокровище, я ее бесконечно люблю и уважаю. Ей выпало счастье — а возможно, и благословение — нас всех очаровать»;
и беседах: «С радостью могу Вам сказать, что моя внучка просто – клад. Она принесла нам счастье и благословение. У нее полное отсутствие мелочной гордости. Всякому умеет она сказать что–нибудь приятное, и чутко понимает доброе и прекрасное. Мужу своему она настоящий, великодушный друг. Все на нее здесь молятся. Она уже сделала очень много хорошего, что говорит о качествах ее сердца... Я нахожу счастье в моих внуках...».
С Анной Амалией были согласны очень многие:
«Она невыразимо обаятельна, и умеет соединить прирожденное величие с необыкновенною любезностью, деликатностью и тактом в обращении. С нее, наверное, начнется новая эпоха Веймара, Она… продлит и доведет до совершенства то, что Амалия начала сорок лет назад...»; (3)
«В лице нашей новой принцессы к нам прибыл поистине добрый ангел. Она необыкновенно любезна, понятлива и образована, она выказывает твердый характер и умеет соединять недоступность, свойственную ее сану, с самой обаятельной любезностью. Коротко говоря, она такова, что если бы у нас был выбор и мы могли бы по собственному заказу выбирать принцессу, то мы все равно выбрали бы только ее и никого другого. Если только она почувствует себя у нас как дома, то я обещаю Веймару великолепную эпоху». (4)
«Мы все можем у нее учиться, эта русская не только молода, красива и богата, но и чрезвычайно умна». (5)
«Боги послали нам ангела. Эта принцесса - ангел ума, доброты и любезности. К тому же я никогда не видела такого созвучия во всех сердцах и у всех на устах, какое появилось с тех пор, как она стала предметом всеобщих разговоров». (6)





Мария Павловна поселилась вместе с мужем в Бельведере - загородной резиденции веймарских герцогов.
Первые годы жизни Марии Павловны на новой родине оказались нелегкими.
Над Европой уже нависла грозная тень воинственного французского императора – Наполеона Бонапарта.
В 1805 году была создана первая антифранцузская коалиция – Россия, Австрия, Англия. Однако, уже в ноябре 1805 года, австро-русские войска потерпели поражение от французов под Аустерлицем, Австрия вышла из войны и коалиция распалась.
Год спустя была образована вторая коалиция: Россия, Пруссия, Англия, Швеция. И вновь военные действия против Франции оказались неудачными: 14 октября 1806 года, прусско-саксонская армия была разбита под Йеной, и вечером того же дня, французы вступили в Веймар.
В то время, когда через Веймар бежали разгромленные полки князя Гогенлоэ, а также часть жителей герцогства, спасаясь от французских солдат, в городе оставалась владетельная герцогиня Луиза. В ее дворце искали убежища женщины, дети, старики, там они могли укрыться со своими собранными наспех нехитрыми пожитками. Герцогиня Луиза посылала несчастным людям продукты из своих запасов, сама ходила по резиденции, ободряя одних, утешая других.
Пятнадцатого октября 1806 г. в Веймар прибыл Наполеон. Состоялась встреча императора и герцогини Луизы, мужественно ждавшей «грома и молнии». Она знала, что Наполеон не пощадит герцогства Саксен-Веймарского, поскольку его владелец находился в рядах противников Франции.
Но спокойное достоинство, с которым встретила герцогиня Луиза Наполеона, привыкшего к полному повиновению и искательству поверженных им владетельных особ, обезоружило его. «Завоеватель мира» столкнулся в Веймаре с природным, заложенным в генах, величием и нравственной силой хрупкой женщины. Воздавая должное ее бесспорному превосходству, Наполеон не стал преследовать герцога Карла-Августа и пощадил его маленькую страну; по крайней мере, Веймарское герцогство избежало самого худшего. Так герцогиня Луиза не только спасла свои владения, но и подала пример благородного поведения мужчинам, своим «братьям по классу», — германским князьям.
Все же герцог Карл Август Саксен-Веймарский был вынужден присоединиться к Рейнскому союзу – объединению под рукой Наполеона более тридцати германских государств - став тем самым, врагом России.
В 1812 году веймарские войска вошли в состав армии Наполеона, отправившейся в поход на Россию.
После поражения войск Наполеона Мария Павловна просила русского министра графа Аракчеева о помощи и внимании для веймарских пленных: «Граф Алексей Андреевич. С особенным удовольствием получила я письмо ваше от 22 августа и благодарю вас усердно за старание ваше в рассуждении веймарских пленных офицеров, коим следует ожидать до будущего времени перемену их судьбы, где они находятся: а между тем, прошу вас меня уведомить вперед, ежели что воспоследует в пользу их; я, конечно, всегда сочту внимание ваше к их участи доказательством особой услуги, относящейся к моей особе».
Наследная герцогиня создала в стране Патриотический институт женских объединений; целью его членов было оказание помощи раненым и пострадавшим во время войны.
В сентябре 1814 года, вместе с братом-императором и сестрой – вдовствующей герцогиней Ольденбургской Екатериной - Мария Павловна приехала в Вену, на конгресс, который должен был решить вопрос о послевоенном устройстве Европы.
Решение судьбы Саксен-Веймарского герцогства – с помощью русского родственника – оказалось благоприятным.
Герцогство получило титул Великого, приращение к территории и значительную – 800 000 талеров – контрибуцию.

1. C.И. Муханов, обер-шталмейстер вдовствующей императрицы Марии Федоровны;
2. Э.П. Мещерский;
3. К.-М. Виланд;
4. Ф. Шиллер;
5. Шарлотта фон Штайн;
6. Луиза фон Геххаузен;


(продолжение следует)
___________________________________

Ну, я тогда маленькое объявление сделаю. Может, кто заинтересуется, а потом и нам расскажет.

Очень надеюсь, что среди нас имеются ростовчанки (не велико-, а дончанки ) или такие лягушки-путешественницы, пути-дороги которых этим летом пролегали через казачью столицу Новочеркасск. Так вот, там, в музее истории донского казачества (прекрасный музей! До сих пор с благодарностью вспоминаю), работает выставка "Женщины-казачки в Отечественной войне 1812 года". Хотелось бы что-то с этой выставки.

Ну, а в первопрестольной очередная выставка, посвящённая 1812 году, открывается 1 августа в единственном музее, который исключительно этому самому году и посвящён - в "Бородинской панораме": "Славный 1812 год". Там-то я уж обязательно побываю.
_________________

Всех перитветствую!Я осмелилась поставить свой вариант - да, очень я по специальности и по призванию учитель истории. И мне хотелось бы поделиться тем какие исторические периоды я больше всего люблю. Из истории США я очень люблю время войны за независимость, период гражданской войны, золотой лихорадки и становления американской нации. Я когда училась в университете, писала курсовую "Процесс становления американской нации в 19 веке", это одна из самых любимых моих работ, до сих пор помню ее до мельчайших подробностей, очень увлеклась покорением индейцев, противостоянием США с Испанией, Мексикой, Францией! Из истории европейских стран: Франция периода Великой французкой революции, Англия - времена королевы Елизаветы, в особенности противостояние с Испанией и Викторианская эпоха, Австрия - период правления Франца Иосифа, если можно так сказать из общеевропейской истории очень люблю эпоху Великих географических открытий, период Первой мировой войны, но только ее политическую и дипломатическую составляющую, тут я тоже отметилась работой "Мирное урегулирование после Первой мировой войны. Парижская мирная конференция", здесь меня потрясла тонкая и коварная дипломатическая игра, и я была в восхещении от изощренности Дэвида Ллойд Джорджа и Жоржа Клемансо, которые перекроили карту Европы по своему усмотрению не считаясь ни с кем, очень увлекалась марксизмом и дипломную работу писала по теме "Исторические взгляды Фридриха Энгельса", не смотря на критику марксизма после развала Советского Союза, уж очень стройно и красиво все написано, разложено по полочкам, и на мой взгляд в марксисткой теории больше рацианального, нежеле в цивилизационном подходе А.Тойнби, хотя себя все-таки больше отношу к центристам. Из истории России очень люблю период Древней Руси, эпоху Петра I, Отечественной войны 1812 г., движение декабристов, Крымской войны 1853-1855 гг., несмотря на поражение в ней - героизм русских солдатов бесспорен, а также начало 20 века, хотя это очень сложное, драматичное время в истории нашей страны, мне всегда хотелось в нем разобраться, из исторических деятелей этого периода я изучала биографии Льва Троцкого, Александра Керенского и Александра Колчака, такие разные люди и представители разных политических сил России начала 20 века и трагические судьбы. И конечно самый ужасный и трудный период нашей страны - годы Великой Отечественной войны, как же все-таки хорошо, что мы победили! Очень люблю мифологию Древней Греции, Древней Скандинавии, легенды о короле Артуре и древних славянов. Для меня история - это непросто интересная наука, а ключ к пониманию современных политических процессов, к пониманию места России в современном мире! Приношу заранее свои изввиния за излишний пафос, но я действительно верю в величие и исключительность своей Родины.

 » «Звезда с Востока». Часть вторая

«Звезда с Востока» (часть вторая)

После окончания войн, после продолжительного времени бедствий, лишений, изматывавших народы Европы, нормальная жизнь в Веймаре стала оживляться, получила новое развитие. Мария Павловна, продолжая традиции, заложенные еще бабкой ее мужа, герцогиней Анной-Амалией, и ее свекром Карлом-Августом, принимала во всем этом самое активное участие.
Всегдашние спутники войн — общее обеднение, огрубление нравов, упадок культуры — коснулись и Веймарского герцогства. И чтобы помочь гражданам своей маленькой страны пережить последствия долгих лет лишений, Мария Павловна развернула широкую благотворительную деятельность. С детства она имела перед глазами пример своей матери, основавшей и поддерживавшей целую сеть благотворительных учреждений, призванных помогать обездоленным и способствовать распространению народного образования (знаменитые в свое время институты «Ведомства императрицы Марии»). Теперь Мария Павловна тоже стала учреждать в Веймаре и других городах великого герцогства подобные заведения. Стали создаваться особые «ссудные кассы» для «вспоможения бедным», что было необходимо на первых порах. Потом появились работные дома для взрослых, различные ремесленные школы. Важно было дать возможность людям трудиться, чтобы они зарабатывали себе на пропитание не попрошайничеством, а честным и полезным трудом.
Понимая, что исправление, смягчение огрубевших нравов надо начинать с молодого поколения, которое должно в будущем стать носителем новых нравственных начал, Мария Павловна особое внимание обратила на то, чтобы с самого детства приучать к труду своих юных подданных. Большое распространение в герцогстве получили школы для бедных детей, чьи родители не могли дать им должного начального образования. Открывались разного рода ремесленные школы для девочек, где они осваивали «женские» профессии вышивальщиц, прядильщиц. Были созданы училища трудолюбия для мальчиков, где они получали и технические знания.
Мария Павловна не только вкладывала во все это немалые свои средства, но и поощряла к благотворительной деятельности других. А готовность частных лиц была, но для успешных действий было необходимо правильно организовать и использовать их возможности. Со свойственной ей энергией великая княгиня соединила эти благородные стремления отдельных граждан и создала Женское благотворительное общество. Она даже сама написала устав. У общества были филиалы-комитеты в других городах герцогства — в Йене, Эйзенахе, Ильменау. Эти комитеты организовывали на пожертвования родильные отделения при больницах для ухода за бедными женщинами, оказывали бесплатную медицинскую помощь на дому, снабжали бедняков лекарствами, содержали детей бедняков в специальных яслях. Благодаря Женскому благотворительному обществу число девичьих ремесленных школ росло с каждым годом: в 1817 г. их было двадцать, через десять лет стало шестьдесят, а к концу жизни Марии Павловны, которая приняла школы под свое покровительство, уже сто двадцать пять. В них обучалось до пяти тысяч воспитанниц. Наиболее трудолюбивых девушек премировали: награды всегда раздавали в честь дня рождения герцогини.



Никто из обращавшихся к Марии Павловне «никогда не сталкивался с промедлением или упущением. Ответы на обращения, предложения, отчеты организаций следовали с быстротой и пунктуальностью, которые могли бы взять себе за образец иные администрации, и были так ясны и определенны, что не понять их вряд ли было возможно».
Однако, способствуя образованию подданных, наследная принцесса занималась и, весьма успешно, собственным просвещением.
У нее сложились дружественные отношения с Виландом и Гёте, она часто бывала в их обществе, вела беседы, даже советовалась с умудренными знаниями и жизненным опытом знаменитыми писателями. Общение с ними стало для нее настолько необходимым, что, уезжая на время из Веймара, она постоянно писала им письма. Не без влияния дружбы с этими и другими замечательными людьми и, несомненно, благодаря своему стремлению к знаниям, молодая герцогиня в 1809—1811 гг. вместе с принцессой Каролиной (сестрой мужа) решила прослушать курс истории искусства у профессора Мейера. Это был шаг совершенно неожиданный для женщин ее ранга, по крайней мере в то время. Видимо, к этому ее подтолкнуло и то, что неспешная жизнь в тихом городке, да еще рядом с не слишком интересным в интеллектуальном отношении мужем, уже не вполне удовлетворяла ее. А деятельная натура Марии Павловны требовала занятий, достойных ума.
На лекциях у Мейера вместе с Марией Павловной и Каролиной не раз присутствовал и Гёте, конечно же одобрявший такой поступок наследной герцогини. А она, верная своему целеустремленному и твердому характеру, не ограничилась этим: под руководством еще одного профессора Йенского университета, Керстнера, серьезно занялась логикой, историей, философией.
Особенностью культурной жизни Веймара было то, что дома Марии Павловны и Гете - эти два культурных центра города - являлись как бы одним целым, взаимодополняли друг друга. Такое сочетание, взаимопроникновение двух культур не могло не привлекать внимание, вызывало живой интерес, придавало культурной жизни Веймара особый, ни с чем не сравнимый колорит. «Все, кто приезжал в гости к Марии Павловне, оказывались в гостях у Гете, и наоборот», - отмечали современники. Среди них были члены русской императорской фамилии, в том числе Александр I, а также А. Тургенев, В. Жуковский, С. Уваров, З. Волконская. Покидая Веймар, Волконская, искренне привязанная к Марии Павловне, оставила следующие строки: «Удаляясь от пантеона великих писателей германских, моя душа исполнена чувствами благоговейными. Все там дышит наукой, поэзией, размышлением и почтением к гению. Гений там царствует, и даже великие земли суть его царедворцы. Там я оставила ангела, проливающего слезы на земле».



Конец 20-х годов XIX века открыл для Марии Павловны череду утрат.
Друг за другом, с разницей меньше, чем в полгода (ноябрь 1825-го и май 1826-го), ушли из жизни брат и невестка Марии Павловны – Александр I и Елизавета Алексеевна.
В 1828 году скончались великий герцог Карл Август и императрица-мать Мария Федоровна.
Мария Павловна стала не только великой герцогиней Саксен-Веймар-Эйзенах, но и главой семьи Романовых. Ее авторитет был беспорен в силу ее ума и твердости характера. Николай I писал о старшей сестре: «Я чтил ее как мать, и ей исповедывал всю истину из глубины моей души».
Благотворительная и культурная деятельность, теперь уже Великой герцогини, стала еще более активной: она то и дело учреждала поощрительные стипендии, музыкальные конкурсы с фондами премий, на ее личные пожертвования был основан знаменитый на всю Европу Институт Фалька, с приютом для беспризорных детей на двести мест. Театральные представления, гуляния в герцогском саду, музыкальные спектакли - все это было доступно широкой публике по настоянию русской принцессы крови, веймарской властительницы.
В интересах науки Мария Павловна учредила литературные вечера, происходившие во дворце, на которых делали доклады различные веймарские ученые и профессора Йенского университета. Это никоим образом не было простым времяпрепровождением; напротив, Мария Павловна таким образом заботилась как о собственном образовании, так и об образовании других. «Наверное, ее придворные дамы часто втайне вздыхали, когда их венценосная госпожа требовала, чтобы они на следующий день по памяти записывали ученые доклады».
Профессор и путешественник Александр Гумбольдт, назвал в честь Марии Павловны - Paulovnia Imperialis, открытое им в Бразилии растение.
Мария Павловна была настоящим украшением Веймара - по словам Гёте: «Великая герцогиня <...> показывает пример как одухотворенности и доброты, так и доброй воли; она - поистине благословение для страны. А поскольку людям вообще свойственно быстро понимать, откуда к ним идет добро, и поскольку они почитают солнце и прочие несущие благо стихии, то меня и не удивляет, что все сердца обращены к ней с любовью и что она легко увидела, чем это заслуживается».
К моменту вступления на престол, Мария Павловна и Карл Фридрих были родителями троих детей: Марии, Августы, Карла Александра.
Увы, Марии Павловне довелось пережить самое тяжелое горе для женщины – смерть ребенка.
Её первенец – Павел Александр, названный в честь русских деда и дяди, прожил всего шесть с небольшим месяцев.
Теперь же, кроме заботы о семье и активной благотворительной деятельности на плечи Марии Павловны легло управление великим герцогством. И она успешно справилась с этой нелегкой задачей.





Её племянница, великая княжна Ольга Николаевна, писала в своих воспоминаниях:
«Папа любил эту свою старшую сестру почти сыновней любовью. Мне она казалась воплощенным долгом. Замужем в течение 35 лет за смешным мужем, она никогда не знала слабости. Добрая, большая благотворительница, очень способная в делах финансового управления (она унаследовала это от своей матери, Императрицы Марии Федоровны, и первой ввела в Германии ссудные кассы). С шести часов утра она уже писала, стоя у своего бюро в кабинете, вела все переговоры от имени Великого герцога и старалась еще сохранить традицию Веймара как немецкого литературного Олимпа. Она покровительствовала артистам, главным образом музыкантам - Веберу, Гуммелю и Листу. Ее двор был сборным пунктом для всех маленьких дворов немецкого Севера».
Во многих заботах великой герцогини по поддержанию науки и культуры в герцогстве Веймарском Гёте оставался для нее надежным помощником и постоянным советчиком. Потеряв своего друга и государя (дружба Гёте с великим герцогом Карлом Августом длилась более полувека), великий поэт не отошел от дел, а по мере сил продолжал помогать его преемнице в деле покровительства талантливым людям. Гёте с видимой симпатией и уважением говорил о замечательных качествах Марии Павловны: «Она в своем благородном рвении тратила много сил и средств на то, чтобы смягчить страдания народа и дать возможность развиться всяким добрым задаткам. Она с самого начала была для страны добрым ангелом, и становится им все более и более, по мере того как ее связь со страной делается все теснее. Я знаю великую герцогиню с 1804 г. и имел множество случаев изумляться ее уму и характеру. Это одна из самых лучших и выдающихся женщин нашего времени, и она была бы таковой, если бы и не была государыней».
Мария Павловна, со своей стороны, питала к Гёте искреннее уважение и чрезвычайно высоко ценила его не только как поэта, но и как государственного деятеля – «министра Его Королевского Величества великого герцога Саксен-Веймарского».
Позднее, после смерти поэта (в 1832 году), великая герцогиня пожелала каким-то образом поспособствовать увековечиванию памяти Шиллера и Гете.
Результатом этого желания стало создание в герцогском дворце мемориальных комнат, для убранства которых взяли бархат из приданого Марии Павловны. Эти комнаты не только служат почитанию памяти поэтов; они — вещественный памятник культурных тенденций и личной оценки Марией Павловной тех, кто был князьями немецкой поэзии.
Как памятник попечения Марии Павловны о сохранности наиболее значительных немецких учреждений культуры можно рассматривать реставрацию Вартбурга, последовавшую по инициативе «матери нации», как стали называть великую герцогиню. Мария Павловна внесла значительный вклад в расцвет искусств в Веймаре. По ее желанию в Веймар были приглашены композиторы Ян Непомук Хуммель и Ференц Лист, который прожил в Веймаре 13 лет и именно там создал самые значительные свои произведения.
В 1852 году по инициативе Марии Павловны было организовано «Общество истории».
Мария Павловна достойно продолжила еще одну традицию общую для дома Романовых и дома Саксен-Веймар: её дети получили прекрасное воспитание и образование. Про наследного принца Карла Александра говорили: «Мы не знаем, где в нем кончается немец и начинается русский».
Не менее строго великая герцогиня относилась к вопросу о браках членов своей семьи и с неодобрением воспринимала выбор неравный, сделанный, как она считала, неудачно. Об этой династической разборчивости великой герцогини Саксен-Веймарской писал в своем дневнике бывший прусский посланник в великом герцогстве Баденском Варнгаген фон Энзе в июне 1839 г., когда стало известно о свадьбе старшей дочери Николая I, великой княжны Марии: «Не желая открыто порицать брак великой княжны Марии Николаевны с герцогом Лейхтенбергским, великая княгиня тем не менее не скрывает, что этот брак ей не нравится. Как мне кажется, ее гордость порядочно страдает, ибо она не утерпела, чтобы по этому случаю не вспомнить с горечью о браке великого князя Константина Павловича».
(Великий князь Константин, после развода с супругой Анной Федоровной - урожденной принцессой Юлианой Саксен-Кобург-Заальфельд – женился морганатическим браком на польской графине Иоанне Грудзинской).
Своим дочерям – Марии и Августе – Мария Павловна устроила достойные партии, выдав их замуж за сыновей короля Пруссии Фридриха-Вильгельма III.
(Августа, впоследствии, стала первой императрицей объединенной Германии).
Когда же наступило время выбора невесты для сына, мысли великой герцогини обратились к России.
«В июне (1841 года) к нам приехала тетя Мари Веймарская. Она жила в Петергофе, ее окружение было выбрано с большой тщательностью, и Папа очень старался сделать ей это пребывание приятным. Каждый второй день мы, сестры, шли к ней, чтобы узнать ее распоряжение на этот день; мы присутствовали на ее приемах и сопровождали ее даже во время поездок в город. От нее можно было многому научиться; она знала, как обращаться с людьми. Ее вежливость по отношению к окружающим, включая самых простых людей, с которыми она встречалась, не знала пределов. Она никогда не забывала поблагодарить за малейшую услугу. Когда она выходила из экипажа, она поворачивалась, чтобы кивком головы поблагодарить кучера, и это было отнюдь не формальностью, а сердечной потребностью. Она всегда думала о тех, кто ей оказывал внимание, чтобы ответить им тем же.
К обеду тетя почти постоянно приезжала к нам, в громадной шляпе, которые были в моде в 1814-1815 годах. По вечерам мы сидели в зеленом салоне до 10 часов вечера без света, в сиянии прекрасных светлых ночей Севера. Мы, молодые, сидели одни, за столом у окна, шутили и дразнили друг друга. Если тетя и не слышала наших голосов (она была глуховата), тем не менее она не спускала с нас глаз. Она мечтала заполучить одну из нас, Адини (великую княжну Александру Николаевну) или меня (великую княжну Ольгу Николаевну), в жены своему сыну и старалась отгадать, которая из нас подошла бы ему лучше. Она обратилась с этим к Папа, его отказ ничуть не смутил ее. В один прекрасный день она пожелала видеть мои комнаты. Она критически осмотрела лестницу, множество балконов и дверей, которые все выходили в переднюю, и наконец сказала неожиданно: "Неужели у вас здесь нет ни одной комнаты, в которой нельзя было бы подслушивать?" Я напрасно старалась ее успокоить, и только после того, как Анна Алексеевна (гувернантка великой княжны Ольги) обошла все комнаты, чтобы установить, что мы одни, она начала торжественно: "Существуют предрассудки, которые необходимо побороть, предубеждения, граничащие с суеверием, над которыми только смеются в культурных странах. В твоем возрасте надо научиться узнавать это. Я говорила с Николаем, но без успеха. Теперь я сама хочу поговорить с тобой и сказать, что прошу твоей руки для моего сына. Ты согласна?" - "Но, тетя, ведь это мой кузен!" - "Это предрассудки". - "Но Папа сказал тебе то же самое". - "Это отсталые взгляды". - "Но наша церковь запрещает это, и я чувствую себя обязанной ей послушанием".
Разговор длился целый час. Я защищалась, сопротивляясь в корректной форме, в душе несколько обиженная, что она могла подумать, чтобы я ослушалась Церковь, которая была также и ее Церковью. С Адини последовало на следующий день то же самое. Тетя так близко приняла это к сердцу, что захворала и должна была слечь».
Однако, несмотря на русскую неудачу, Мария Павловна достигла желанной цели: год спустя, женой наследного принца Карла Александра стала его голландская кузина – принцесса София Вильгельмина, дочь великой княжны Анны Павловны.
Что же касается политических событий, то наибольшие последствия для великого герцогства имела Французская революция 1848 года.
Ее отголоски проявились в Веймаре в виде народных волнений: «Везде ходил народ и что-то обсуждал, и общее направление его движения было - ко дворцу. Издали мы видели, что вся площадь перед дворцом была запружена народом, кричавшим и что-то требовавшим... До часу ночи люди не покидали площади, требуя свободы печати уменьшения налогов, смены министерства, пересмотра бюджета двора и тому подобных вещей…». (1)
Кульминацией мятежных настроений стал погром, устроенный студентами Йенского университета, в одной из деревень, находящейся недалеко от Веймара.
«В этот день, в десять часов, великая княгиня прислала сказать моему отцу, чтобы начинали службу, не дожидаясь ее прихода. Нужно заметить, что великая княгиня была аккуратна, никогда не позволяла себе опаздывать к назначенному времени. Когда начали читать Евангелие, мой брат Иван, открыв обе половинки двери, впустил великую княгиню. Она, войдя в комнату, опустилась на колени у стула, стоявшего около дверей, и разразилась горькими слезами. По окончании Евангелия она встала и прошла на свое обычное место. Она была страшно бледна и едва держалась на ногах. После обедни она подошла к моей матери и сказала: “Вот благодарность за все, что я сделала для них...”.». (1)
Все происходящее, несомненно, оставило тяжелый след в душе Марии Павловны.
Однако, она сумела вернуть жизнь герцогства в привычное русло: в августе 1849 года Веймар торжественно отмечал 100 лет со дня рождения Гёте.
Всего через год, в августе 1850-го, не менее пышно отмечался день рождения Гердера.
Но судьба уже готовила Великой герцогине новые испытания.
26 июня 1853 года, в возрасте 70-ти лет, скончался муж Марии Павловны – Великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенах Карл Фридрих.
Их союз продлился необычайно долго – 49 лет.
Став вдовствующей герцогиней, Мария Павловна отнюдь не утратила своего влияния на жизнь герцогства. Ее поистине многогранная - культурная, просветительская и благотворительная - деятельность продолжалась: «Великая княгиня Мария Павловна живет в Бельведере. Ее отличают одухотворенность, достоинство, утонченность и особая прямота. Теперь, овдовев, она не берет денег из казны, а довольствуется тем, что получает из России, — примерно 130 000 талеров в год; излишки она отдает беднякам, раздает и помогает повсюду». (2)
В 1854 году, Великое герцогство Саксен-Веймар-Эйзенах праздновало 50-летие со дня приезда Марии Павловны. В веймарском театре вновь было поставлено «Поклонение искусств» Шиллера, но по желанию великой княгини это событие отмечали не особенно торжественно.



Мария Павловна запретила намечавшуюся иллюминацию, предназначив деньги для бедных. На эти деньги был основан фонд призрения дряхлых стариков. Даже по таким поводам великая герцогиня искала и находила новые возможности для благотворительных деяний.
Всего через несколько месяцев, в начале марта 1855 года, в Веймар пришло известие о смерти (18 февраля 1855 г.) младшего брата Марии Павловны – императора Николая I.
Это печальное событие, тем не менее, дало Марии Павловне возможность еще раз побывать на родине - Великая герцогиня прибыла в Россию на коронацию племянника – императора Александра II.
Два года спустя, Мария встретилась с младшей сестрой Анной - из всех детей императора Павла I в живых остались только они двое. Сестры были очень немолоды: Марии – 71 год, Анне – 62 года. И, наверное, они уже не раз задумывались об окончании своего земного пути… но Мария Павловна, разумеется не знала, что ей отпущено всего лишь два года.
6 июня 1859 г. она простудилась. Но, чтобы люди из-за нее не волновались, великая герцогиня запретила выпускать бюллетени о своем здоровье. После недолгой болезни великая герцогиня Мария Павловна отошла накануне дня рождения своего сына, великого герцога Карла Александра – 11 июня. Смерть наступила в половине седьмого вечера. Правящий великий герцог простился с матерью, не подозревая о ее близкой кончине, и отправился из Бельведера в Эттерсберг. Но не успел он туда прибыть, как его нагнал верховой гонец и сообщил ему о кончине Марии Павловны.
Этой печальной вести вначале не хотели верить. Днем смерти был четверг, а в воскресенье жители герцогства узнали, что «По высочайшему повелению cветлейшие останки Ее Императорского Высочества сиятельнейшей почившей Великой герцогини и Великой княгини будут выставлены (по настоятельному распоряжению усопшей — в закрытом гробу) в греческой церкви, расположенной в веймарском парке, в воскресенье 26 сего месяца с четырех часов дня до полуночи. Торжественное погребение состоится в понедельник 27 сего месяца в 8 утра». (3)
Как и ее сестры, Мария Павловна всегда оставалась русской. В своем завещании она написала: «Я благословляю полюбившуюся страну, в которой прожила. Я также благословляю мою русскую родину, которая мне так дорога, и особенно мою тамошнюю семью. Я благодарю Бога за то, что здесь и там Он направил всё к лучшему, способствовал расцвету добра и взял под свое могущественное покровительство как мою здешнюю, так и мою русскую семью».
Первая годовщина смерти Марии Павловны была отмечена торжественными Богослужениями: «сначала большой литургией в греческой церкви, затем богослужением в протестантской дворцовой часовне, и наконец греческой панихидой в княжеской усыпальнице в половине седьмого вечера. Надгробие со всех сторон было пышно украшено венками».
26 июня, в годовщину смерти ее супруга, великого герцога Карла Фридриха, состоялась закладка первого камня в основании православной кладбищенской часовни. Исполняя последнюю волю Марии Павловны, начали строительство православного храма над ее могилой.
В 1862 году храм во имя святой равноапостольной Марии Магдалины был освящен.
Память о цесаревне и Великой герцогине Марии Павловне сохраняется в Веймаре до сих пор.
В 2004 году, в Веймаре прошла выставка «Их императорское Высочество Мария Павловна – царская дочь при веймарском дворе», приуроченная к 200-летию бракосочетания Марии Павловны и ее приезда в Тюрингию; а также многочисленные концерты, доклады, презентации фильмов.
Глава Федерального агентства культуры и кинематографии России Михаил Швыдкой, участвовавший в открытии выставки, рассказал о своих впечатлениях: "...меня потрясла атмосфера. Дело в том, что город говорил о Марии Павловне как о живой женщине, говорил так, будто она часть их современной жизни и восторгался больше, чем живущими женщинами, ходящими по улице, что меня потрясло. Ни одни мужчина, которого я встретил, не говорил ни о ком, кроме как о Марии Павловне в этот день".

1. Записи из дневника М.С. Сабининой, дочери духовника Марии Павловны;

2. К. А. Варнгаген фон Энзе.

3. В посте указаны даты по старому стилю, а в приведенном сообщении – по новому.
___________________________________

 » Адини. Соловей гатчинских рощ... Часть I

9 августа - день рождения великой княгини Александры Павловны, палатины Венгерской.

Выкладываю несколько её портретов, не вошедших в пост-биографию.











10 августа 1844 года умерла великая княгиня Александра Николаевна, ландграфиня Гессен-Кассельская, младшая дочь императора Николая I и императрицы Александры Федоровны.



Соловей гатчинских рощ... (часть I)


© Светлана Макаренко

ОТ АВТОРА.


Я впервые пишу такую историю знатной по происхождению рода артистки. Артистки уникальной до гениальности. Но не принадлежащей к этому «сословию» по праву рождения. Артистки из царствующего дома Романовых. Музыкальное ее дарование было столь велико, что повергало в изумление опытных и профессиональных певцов италийской школы и музыкантов венских. Но она пела лишь в камерных гостиных Эрмитажа, на изысканно-маленькой сцене придворного театра, в будуарах и залах Зимнего и Александрии. (1)
Те же, кто слышал в ее исполнении арии из опер Моцарта и Доницетти, хоралы Дмитрия Бортнянского и Перголеззи, с трепетом сердечным думали о том, что так, вероятно, поют в горней выси ангелы Господни: чистота и высота звуков, исторгаемых нежным, поистине «золотым», горлом великой княжны Александры Николаевны была просто непередаваема. Она то переходила в волнующий бархат самых низких нот, ласкающий до дрожи, то вновь взмывала вверх невинною трелью жаворонка или переливчатым звоном струй высокогорного ручья.. Казалось, что сам солнечный луч замирал в своем вечном танце услышав сие волшебство.
В Даре голоса ее было нечто, трепетное, теплое, ошеломляющее, волнующее, то самое, что заставляло седовласых профессоров вокала из Рима и Берлина, качать головами и утирать повлажневшие глаза: «Это невероятно! В горле у маленькой русской принцессы живет соловей из эдемского сада, а из рук ее музыка течет, словно струи родника». Кстати, на всех портретах Александры Николаевны обращает на себя внимание именно эта необыкновенная «музыкальная посадка», «постановка» ее рук, скрытая певучесть жеста и невинная, девическая гармоничность души…



Да, щедрые Небеса даровали ей многое из того, чего жаждет при рождении любая душа человеческая: необыкновенность внешности, которую многие сравнивали с ангельскою, мягкость характера, чистоту помыслов, широкую художественную одаренность натуры, громадный талант, повергающий окружающих в восторг. Если же к этому еще прибавить желанность существования ее в лоне семьи, желанность, которую она каждодневно ощущала от родителей, сестер и братьев, то...



Чего бы ей можно было хотеть еще? Разве что – лишь долгой жизни рядом с любимым человеком, в окружении любящих детей, внуков, правнуков. Но спокойствия своего заката она не изведала. Небеса, даруя ей все, что перечислено выше, взамен попросили слишком многое: Длительность Жизни. Царственной служительнице Муз было суждено встретить радостною улыбкой только лишь зарю своего бытия. …
Покидая этот мир светлым, солнечным утром, она страдала невыразимо, но голос ее, полный смертной муки, еще пытался произнести слова утешения для близких, толпящихся растерянно у ее смятой горячкою постели: братьев, отца, юноши-мужа, сестер и матери.
Голос, глубина и ширь которого прежде могла достигнуть трех полных октав, звучал теперь до неузнаваемости тихо и часто прерывался горловым, надсадным кашлем, окрашивающим тонкий батист и шелк платков алыми или темно-багровыми пятнами крови. Но она все еще силилась проникнуть в прозрачность верхних нот Моцартовского «Дон Джованни» - хотя бы: в первые три-четыре…
Сквозь поток слез, застрявших в горле горьким комом, ей пыталась подпеть Мэри, а вместе с нею – Олли, любимая, сдержанная, чуть холодноватая Олли, подарившая ей не только скрытую нежность сестринского сердца, но и часть своей собственной судьбы…
Ландграф Фридрих-Вильгельм Гессен-Кассельский, приехавший в июне 1843 года свататься к ней, Олли, и, увидевший в прохладных галереях Арсенала Гатчинского дворца, рядом с нею, черноволосую, синеглазую, подвижную, как солнечный луч, Адини - любимицу семьи и грозного исполина-отца: русского Государя Николая Первого Павловича – влюбился в последнюю мгновенно. Окончательно, ошеломляюще, бесповоротно, словно в голову ему ударило старое «шаторе», подаваемое изредка к обеду царственной семье и гостям за длинным дубовым столом Арсенального зала.



Отпрыск старого ландграфа Вильгельма Гессен-Кассельского влюбился безнадежно, ибо думал сперва, что родители Княжны Александры, настроенные на замужество старшей дочери, найдут его неожиданному желанию ряд возражений. А они лишь растерялись. Княжна же Ольга Николаевна, видя нешуточность пыла чувств немецкого владетельного наследника и ответную приязнь сестры; любуясь на ее румяные щеки, бархатистую тень ресниц то и дело опускающуюся на глаза; слыша, как серебряным колокольчиком взмывает вверх ее смех, эхом отдаваясь в гулком полумраке галерей, отступила в сторону… Тихо, мудро, тактично.
(Александре и Фридриху понадобилось всего лишь десять дней для принятия решения, и 29 июня, во время торжественного обеда, была объявлена помолвка. Жениху – 22 года, невесте – 18 лет.
Императрица Александра Федоровна писала своему брату, королю Пруссии Фридриху Вильгельму IV: «Мы очень довольны этим радостным событием. И хотя Мы желали, конечно, чтобы прежде предстала перед Алтарем наш Ангел Олли, тем не менее, не устаем благодарить Небо за то, что Оно даровало Нашей Адини такого милого, доброго, юного жениха»).







Ольга Николаевна сопровождала влюбленных на прогулках и катаниях на лодках по прудам Гатчины, которых там было великое множество. Пруды скрывались в густой листве и, когда неожиданно открывалась взорам зеркальная ширь и гладь воды, то - дух захватывало…
Адини обрывала свой обычный веселый щебет, и сердца сопровождавших ее замирали уже от каватины из Доницеттиевской «Лючии де Ламермур»...
Нежные трели голоса девушки, словно скользили по воде, тонули в ней, ласкали ее. Это лишь героиня оперы грустила у озера, поверяя ему свою печаль и мечты, а Фридриху все казалось, что Адини, чудная Александра, поет о себе…
Он обращался с трепетным, немым вопросом к Олли, несостоявшейся невесте. И та, как верная наперсница, смеясь, уверяла встревоженного будущего зятя, что никаких горестей сердце Адини, пока не знает, оно чисто и свежо, единственное, пожалуй, чего она боится в жизни, так это чем-нибудь ненароком обидеть Отца или огорчить МамА. Ну, да, еще – грозы! Но от нее они удачно прячутся в своем домике для кукол, построенном по специальному заказу ПапА в Париже. Правда, они уже выросли, и очень боятся переломать в кукольной гостиной изящную мебель и посуду каким-нибудь неосторожным движением. Жених удивленно-непонимающе поднимал брови кверху, и хохочущие сестры под руки вели его на галерею Арсенала, где в одном из укромных уголков стояло изящное сооружение… Любоваться там было на что: крохотные креслица и столики, посверкивали в свете тонких, кованных из серебра шандалов и канделябров позолотою, а те в ответ - отливали матовым блеском на глянцевых боках севрских кофейных чашечек с «романовским» вензелем по краю. Фридрих полюбопытствовал было, почему крыша в домике снята, но сестры объяснили, что так ведь удобнее светильники гасить, не будут же они гореть, когда фарфоровые обитательницы дворца – куклы – уступают место шелкам и туфелькам взрослых озорниц. Не ровен час, юбкою заденешь, пожар случится, а ПапА после огненной гибели Зимнего 17 декабря 1837 года, о чем Адини и Олли только по рассказам нянюшек помнят, ужас, как строг стал насчет свечей и, вообще, огня ночного! Ведь пожар, уничтоживший Зимний до самого основания, случился оттого, что в Аптеке Дворцовой кто-то из зябнувшей прислуги додумался, ненароком, заткнуть отверстие рядом с дымовою трубою куском рогожи. От попавшей на нее искры из печи, рогожа начала тлеть, потом загорелась. Огонь пробрался в не заделанную отдушину Фельдмаршальского зала, отделенную от капитальной стены деревянною перегородкой. Дерево тотчас занялось, а когда солдаты караула заметили огонь, было уже слишком поздно!
Василий Андреевич Жуковский, их общий с Цесаревичем-братом наставник, позднее рассказывал Адини, что «злой дух огня» уничтожил буквально все сокровища покоев Императрицы, не удалось сохранить ни одной безделушки, даже и той семейной реликвии, которой особо дорожил Император: статуи Государыни, отлитой из мрамора немецким художником Г. Раухом… Но зато, как все гордились тем, что удалось спасти из знаменитой Военной галереи Карла Росси и Джорджа Доу все триста тридцать два портрета генералов, участников битв с Буонопарте, и все полковые и гвардейские знамена!
И как же все в столице радовались, что уцелели полотна в знаменитом Эрмитаже: отважные солдаты и пожарные с Божией помощью разобрали галерею, соединяющую Зимний с Музеем, выложив на пути бушующего пламени глухую кирпичную стену…
И блистательная Концертная Зала, увы, тоже сгорела дотла, но уже через полтора года юная Адини дала первый концерт в Новой, восстановленной с прежней роскошью.. Она рассказывала Фридриху, что тогда голос ее неумолимо дрожал от слез восторга и восхищения восстановленною красотою, но почти никто не заметил этого, ибо верхнее ее «до» взлетало к тонким хрустальным подвескам люстр и те - звенели в такт, переливаясь тысячью маленьких, слепящих радуг..
МамА говорила Адини после, что более всех юной певице рукоплескали три человека: ПапА, и приглашенные им в концерт (2) архитекторы: Владимир Стасов и Александр Брюллов, брат знаменитого «гения кисти» - Карла Павловича. Именно эти два Творца сумели до мельчайших деталей прочувствовать почерк гениального Бартоломео Расстрелли…
И воссоздать его вновь. Фридрих-Вильгельм, разумеется, жаждал послушать голос Любимой в возрожденной зале, но…
В Гатчине они чувствовали себя защищенными от нескромных взглядов праздной толпы, от ее пересудов и излишних восторгов. Молодые влюбленные не спешили в столицу, в прохладную парадность Зимнего. Им было спокойнее в тишине укромных уголков гатчинских парков и аллей. Адини, сбегая по парадной лестнице парка, пересчитывая ножками в замшевых туфельках ступени, слегка запыхавшись, доверчиво шептала Фридриху о своих детских играх, что так часто выдумывала для нее Олли, и о пристрастиях, о книгах, что читала, таясь от строгой гувернантки по ночам…
Книг любимых у Адини было великое множество! К примеру, все баллады Жуковского, но особо нравился ей роман Жоржа Занда об актрисе и певице Консуэло, ученице знаменитого Никола Парпорра, чьи кантаты и упражнения для бельканто она и сама с восторгом часто и упорно разучивала.. Все, все в романе казалось ей пылкою, невыдуманною правдой; и она горячо отстаивала в глазах слегка насмешливого, но, впрочем, неизменно корректного, жениха высокую преданность Консуэло своему искусству, ибо и сама ощущала в полной мере все то, о чем писал в очаровательно- свободной, искусно-небрежной, энергической манере господин Занд о волшебной власти музыки! Ни МамА, ни кто либо из домашних не разделял пристрастия Адини к роману о певице-босоножке. ПапА же и вовсе не терпел в своем присутствии разговоров о вольностях дерзких французов!
С нетерпением ожидая каждый номер «Ревю Эндепендант» (3) Адини каждый раз буквально выхватывала газету из рук придворного библиотекаря, и удивительно, как не сминали комом ее тонкие, порывистые пальцы чуть желтоватую бумагу, загадочно пахнущую карамелью, рисовою пудрой и чем то еще, далеким, парижским… Ветром с Сены?
Адини, с детскою почти восторженностью, расспрашивала Фридриха о его пребывании в Париже, о том, видел ли он сам легендарного господина Занда? Но жених в ответ лишь растерянно разводил руками, в Париже то он бывал, но вот писателя, писательницу то есть, увидеть на этот раз ему не довелось, ибо тот, то есть та... – на этом месте милый ее Фридрих слегка краснел и заикался от конфузливой путаницы, - после путешествия с господином Мюссе по Венеции, заперлась почти безвыездно в Ноане, родовой усадьбе, и, по слухам, пишет новый роман о любви. Красив ли господин… госпожа Занд? О, несомненно, но ее смугловатые, немного резкие черты лица не несут в себе той пленительной нежности, что он видит в лице милой Адини, хотя они чем-то похожи. Живостью взора, быть может? Но у знаменитой романистки глаза карие, почти черные, и такие же блестящие, как смоль, кудри до плеч. Она прячет их под шляпою, остричь не осмелилась, благодарение Богу! Говорят, великолепно сидит в седле и часто шокирует светское общество своим появлением в мужеском костюме: редингот, сюртук, панталоны, блуза, галстух... Правда, она повязывает его с небрежностью банта, и опытный глаз сразу отличает изысканность ее истинно женских манер и за этой маскаредной странностью, но все же!
Фридрих разводил руками и сокрушенно качал головою: милая его невеста вправе иметь свое мнение, особое от его, но шелест шелка и газовый шарф, пропитанный ароматом гардении, более привычен, приятен его глазам и обонянию, всем его шести чувствам…
И он жадно приникал губами к маленькой руке невесты, краем глаза замечая, как идет ей румянец. Ежели бы в нем, румянце не было еще этого странного огневого жара! Волнения противупоказаны ей!! – спешно вспоминал герцог Фридрих наставления придворных врачей, и старался изящно перевести разговор на другую тему, более спокойную: цветы, в изобилии полнившие оранжереи Гатчины, даже и в самое холодное время года.
Адини любит гардению? Нет? Жасмин? Но - почему? Слишком резок запах? Пожалуй, она опять права….. Ей нравятся ландыши, камелия и сирень? Нежные цветы. Как она сама. Ландыши, сколько он слышал, любила и ее легендарная «Анмама» - королева Луиза Прусская? Та, которая покорила и самого Буонопарте... Он даже объявил себя ее Рыцарем, так гласит легенда прусской королевской семьи. Но какой странный рыцарь, однако! – сокрушенно качала головой девушка. Вместе с ее благословенным Дядюшкой, Императором Российским, Александром Первым, в честь которого она и получила свое имя, Буонапарте жарко клялся в присутствии прелестной Дамы - королевы Луизы на могиле ее предка, Фридриха Великого, в верности идеалам мира и чести, а чем это все закончилось?! Походом в польские земли и пожаром Москвы, войною, принесшей России много бед.. МамА рассказывала им позднее, что покойная Государыня Елисавета Алексеевна, Августейшая ее тетушка, заливалась слезами, получая письма Венценосца-супруга с театра военных действий. Тысячи убитых и раненых, разоренные деревни и усадьбы, униженные и ограбленные поселяне. Сердце Государыни разрывалось от боли, когда она читала эти письма в семейном кругу: анмама Марии и «тетушке Мишель», Великой княгине Елене Павловне, – никак не могла мириться с тем, что всегда галантные и обходительные в ее представлении французы, могли быть такими варварами!
Да – да, Адини знает, что Буонопарте, напротив, считал варварами россов, воевавших противу ружей и мортир с дубинами и рогатинами, и сжегшими своеручно свою любимую, древнюю красу: Москву-матушку. Но…!
В одном из черновых писем покойной Августейшей тетушки к матери своей - герцогине Баденской Амалии, (что Адини, играя, нашла как-то в старинном бюро), были, к примеру, и строки о том, что после Смоленского сражения, разбитые на голову солдаты полубезумного «корсиканского капрала» дошли до дела и вовсе богопротивного: ели не только мясо падали лесной, но и трупы своих сотоварищей! Это ли не безумное варварство?!!
От волнения Адини глухо, напряженно закашляла, резко прижала платок к устам. И тут Фридрих впервые увидел, как белый комочек с монограммою “А.Р.” в углу, в мгновенье ока стал алым…
Что напугало его более всего: ужасы ее рассказа или залитый кровью, обшитый тонким кружевом платок, она так и не поняла. Все вместе, пожалуй!
Он взял у нее из рук изящный кусочек батиста, и хотел было положить его в карман жилета, а взамен дать ей свой, но Адини испуганно прошептала, что подмену легко может заметить чуть отставшая от них в прогулке Олли, сказать ПапА и МамА, напугать всех родных, а, должно быть, ничего страшного и не произошло вовсе, просто она в волнении перенапрягла горло, которое ей надо беречь особо. Лучше уж испачканный платок кинуть в пруд, обвязав им гальку на Карповом пруду, – тут Адини слабо улыбнулась, на бледном лице засияли темно-синие провалы ее глаз, и растерянный Фридрих никак не смог отказать своей милой нареченной в этой, немного странной, трагической шалости.
Взявшись за руки, как беспечные дети, они почти бегом, вернулись к изящному своду Карпова моста, и едва маленький комок из рук жениха легко переместился в воду, вызвав тихий всплеск и распугав стрекоз, замерших над полуденною гладью в чутком полусне; как к ним подошла Олли и, напустив на себя важный и строгий вид гувернантки, принялась отчитывать Адини: можно ли так бегать Цесаревне русской и будущей Ландграфине?! Она за ними едва поспевала, и потеряла в аллеях. И потом, сестра напрочь нарушила все запреты докторов – столько быть на прогулке, стоять на сыром мосту! Куда же смотрит Фридрих-Вильгельм?! Нет, нет им обоим уже давно пора обрести сериозность, иначе, и милая Адини, и он, будущий герцог Гессен-Кассельский, станут похожи вон на тех стрекоз, что и в сонный полдень покоя не ведают, все танцуют!
Обратно в густые, прохладные аллеи близ дворца Адини возвращалась на руках будущего супруга: идти по бессчетным парковым лестницам от внезапной усталости она почти не могла.
Но вечером уже снова пела и играла Бетховена и Листа, не внимая тихим мольбам жениха хоть немного поберечь горло, силы! В полную силу звучало ее серебристое сопрано, ее «до» в романсах Дюрона, а потом, когда к ней присоединилась любимая фрейлина МамА, Ольга Барятинская, стало, напротив, низким и бархатистым: они с Ольгою тихо исполняли маленькую вечернюю литургию и теперь Адини невольно подражала голосу духовника, протопресвитера, отца Василия Бажанова, что так чудно и раскатисто пел в расписном зале Гатчинской церкви с ее лазурным куполом и потолками.. Вот и слезы блеснули на глазах строгого и сдержанного ПапА, он, противу обыкновения, расстегнул шитый золотом мундир и, сидя чуть поодаль ото всех, в глубине сводчатого зала, у окна, убранного роскошною алою драпировкою, вполголоса подпевал маленькому дуэту. Хрупкий силуэт МамА, напротив, почти тонул в теплом кремовом шелку мягкого кресла с высокою спинкою, но и оттуда Адини чувствовала шедшее незримо ласковое тепло: вмешиваться же в нежную гармонию девичьих голосов теплое контральто МамА никак не решалось: силы бы явно не достало!
Адини заметила по-птичьи быстрый, встревоженный взгляд матери в сторону придворного врача, мирно дремавшего на мягкой банкетке в самой середине залы, и поняла, что тревога сия вызвана только ею, ибо сердце чуткое обмануть нельзя: МамА что-то почувствовала еще с того самого момента, как они с Фридрихом возвратились с прогулки, и настояла на послеобеденном отдыхе для всех, сославшись на крайнюю утомительность летнего солнца. В Коттедж, в Александрию, к Маркизовой луже, (4) как ожидалось, не поехали вовсе, только ПапА отправился в город, в Зимний дворец, на встречу с сановниками, но к вечеру уже воротился… Впрочем, Адини и не заметила, как наступил вечер, ибо прервала свой короткий отдых живою мыслью о том, что многое еще не рассказала и не показала Фридриху: ни своей любимой беседки, ни розового газона, что так любовно оберегала и холила ее покойная бабушка – императрица Мария Феодоровна. Он виден как раз из окна столовой. Фридрих и в Зимнем дворце многого еще толком не знал. По возвращении в город ему непременно надо показать красный кабинет МамА, подобие домашнего алтаря, где стоял мраморный бюст бабушки, королевы Луизы, увитый венками роз. Эта комната напоминала Мама о юности и полна была удивительных вещей: картин, статуэток, портретов предков, резных шкатулок и безделушек, бутоньерок и вазонов с цветами; альбомов с чудесными литографиями, книг, написанных старинным готическим шрифтом, в том числе ее любимую «Анну Росс» - рассказ о верующей маленькой девочке, умершей от болезни, как раз в самое Рождество! Сколько слез она пролила над этою книгою вместе с Олли и Мэри! Там же, в этой комнате, Адини часто молилась об исполнении своих заветных детских желаний, со всем пылом юной души, принимающей волшебство старинных слов старославянской молитвы за непреложность истинной яви.
В раннем детстве страницы любимых книг казались Адини изрисованными тонким, замысловатым узором. Она все пыталась отыскать то крыло птицы, то облако, то лепесток цветка в этих буквах… Став старше, нашла в них уже другое очарование – аромат старинных, «отменно-длинных» легенд об ундинах и рыцарях. Мэри и Олли немного посмеивались над нею, считая сестру маленькою чудачкой, а она в ответ лишь светло улыбалась им… И словно проскальзывал в сводчатые комнаты с высокими потолками нежный солнечный луч.



«Солнечным лучом» Адини называли все, даже ее неугомонный брат, озорник и шалун Константин, до безумия обожавший три вещи на свете: корабли, море и музыку. Когда Адини играла на фортепиано, он сидел, сжавшись комочком на софе, и, полузакрыв от удовольствия глаза, словно впитывая в себя нежно или страстно-волнующе звучащие ноты. Он иногда признавался Адини, что они похожи на его любимое море, волны музыки – столь же глубока и неизведанна их власть над его умом. Слушая пение сестрицы, он уносился душою куда то в неведомые дали, где жили розовые птицы, пушистые облака, диковинные цветы. Он пытался рассказать о том и МамА. Она лукаво посмеивалась, называла Кости (5) мечтателем-фантазером и советовала рассказать о грезах Олли: вдруг у той получиться нарисовать картину о дальних путешествиях будущего моряка? Но Олли все больше марала кистью по бумаге и холсту, изображая гатчинские аллеи и пруды, петергофские фонтаны, комнаты коттеджа в Александрии, увитые плющом, и качели в саду. Райские птицы из мечтаний Кости как-то не удавались ей. Вернее, они более всего были похожи на соловьев из пышных гатчинских рощ и аллей, этих маленьких хрупких птах, почти неприметных в густоте зелени. Адини чем-то напоминала брату соловушек, особенно когда очаровывала гатчинские вечера пением.
Но дивное густо-переливчатое, словно ограненное хрусталем, сопрано звучало все реже и реже. А доктора все суровее качали головами, слыша хрипловатое покашливание девушки прохладными вечерами. Пугливые врачеватели все порывались запретить ей петь и хором отсылали изгонять коварную слабость и хворь к теплым баденским и италийским водам, в далекий Неаполь, солнечную Ниццу… Но мечтам о полном выздоровлении мешал строгий дворцовый протокол. Близился день бракосочетания русской Великой княжны - Цесаревны Александры Николаевны с герцогом Фридрихом-Вильгельмом Гессен-Кассельским и пускаться в путешествия никак нельзя было. Нельзя было ей и уехать на новую родину. Дождливый климат земли Гессен-Кассельской пугал щепетильных докторов гораздо более, чем длинные петербургские зимы. И тогда на строгом семейном совете во главе с ПапА решено было, что Адини и Фридрих-Вильгельм сколь возможно долее останутся в Петербурге после церемониала венчания, а ближе к весне непременно постараются выехать в Италию или к целебным ключам Бадена.





Все примечания сделаны автором.

1 – Личная усадьба императрицы Александры Феодоровны, жены Николая Первого, матери В. К. Александры.

2 – старинная форма произношения.

3 – Именно там печатались с февраля 1842 года главы романа «Консуэло».

4 – Так в девятнадцатом столетии называли Финский залив.

5 – Домашнее имя Великого князя К. Н. Романова.
___________________________________

 » Адини.Соловей гатчинских рощ. Часть II

Соловей гатчинских рощ... (часть II)


©Светлана Макаренко



Почти все оставшееся до пышного торжества время Адини не покидала своих комнат в Царском, Гатчине и Зимнем.
Фридрих навещал певунью-затворницу по утрам, с неизменною улыбкою и букетом свежих, еще не распустившихся примул или гортензий в руках… Иногда среди них нежно сверкала росою камелия или благоухала изящная фиалка… И тогда уже Адини знала точно: к букету Фридриха приложила руку ее милая, любящая Олли. И чувство нежной благодарности, тоски и невысказанной любви к сестре, вызывало невольные слезы на ее глазах. Она прятала их, эти слезы, спешно проглатывала ком в горле, и пыталась трогательно развеселить милого нареченного, (неизменно грустневшего при виде ее лихорадочного румянца или жаркой испарины на лбу!) подробнейшими рассказами о детских шалостях, таких, например, о которых не знала даже и милая, любимая, всеведущая МамА!
Она заставляла, заставляла его смеяться, - сначала через силу, а потом - и в полный голос! - своим увлекательным историям из детства. К примеру - рассказу о танце с шелковыми подушками, которым была так шокирована их верная воспитательница и учительница русского Анна Алексеевна, всегда пылавшая желанием представить юным великим княжнам свою маленькую дочь. В день назначенного приема элегантная придворная дама ожидала увидеть в дворцовой зале строго-благовоспитанных девиц-цесаревен с Екатерининскими лентами на платьях из розовой парчи, с маленькими шлейфами – тренами, но взору ее предстало… нечто невообразимое! Мэри, Олли и Адини, a trios (1) , одевшись в длинные шелковые халаты, расшитые цветами, и водрузив на голову подушки, перевязанные лентами, кружились в странном восточном танце. К тому же на головы чинных и слегка оробевших гостей еще и неведомо откуда свалилась целая гора цветных бархатных подушечек. Тут уж милая Анна Алексеевна, отбросив всяческую свою придворную сдержанность, заахала, сморщилась, замахала руками, будто гусыня – крыльями! Но маленькие пери-озорницы продолжали исполнять свой странный танец, важно покачивая квадратными головами, будто китайские болванчики, явно выказывая свою полную непричастность к падающему «дождю из думочек», усеявших скользкий, вощеный паркет залы.
....Закончив «восточный менуэт», юные красавицы-цесаревны сорвали подушечки-думки со своих прелестных головок и уселись на них, жестом пригласив последовать их примеру и оробевшую от всего увиденного маленькую гостью. Они звонко смеялись и угощали малышку сладостями, наперебой рассказывая, как долго и тщательно обдумывали втайне от всех свою шалость.
Анна же Алексеевна все продолжала ахать, изумленная игрою их воображения и энергией, направленной, как ей казалось, в совершенно напрасное русло! Строгая и преданная их гувернантка очень долго была огорчена сим происшествием, но так не решилась рассказать о нем МамА, очень трепетно относившейся ко всем светским церемониям и условностям протокола….



Условности дворцового протокола… Как часто они мешали Адини быть по-детски, полно счастливою! С какою непосредственностью, с каким пылким, живым огорчением рассказывала она Фридриху о балах, на которых столь часто блистали ее Царственные родители, и с которых ей надобно было до пятнадцати лет уходить строго после девяти вечера! Она всегда так сетовала в отрочестве на то, что не может просто взять и - остаться на позднюю мазурку, этот пленительный, волшебный танец, похожий на долгую песню, с замысловатыми вокализами и пассажами, рулладами и кодами, песню-романс, песню-признание…
МамА, ее восхитительная, ее обворожительная МамА, словно волшебное видение Лала Рукк (2) царившая на всех праздниках Зимнего, почти всегда танцует мазурку и вальс–лансье с самыми красивыми кавалергардами своих полков! Странно, их, ее пажей, почему-то называют так смешно: «красными» или – «синими», словно Сашиных оловянных солдатиков… Кавалергарды пылко обожают своего Шефа, жаль только что МамА по вечному нездоровью своему, все реже бывает на их праздниках и парадах. Адини не так везло на балах, как МамА, она могла с позволения строгого ПапА танцевать полонез и кадриль, как и ее сестры, только с генералами или флигель-адъютантами. Генералы все были отменно стары и неуклюжи, а адъютанты - робели и смущались и наступали на ее платье. Небольшое, надо сказать, удовольствие - танцевать со столь неловкими кавалерами! Слава Богу, теперь ее партнером на балах всегда будет только ее милый Фредди, какое же это счастие, право! Счастливый жених при этих словах Адини смущался и приятно краснел, а она смотрела на него с тихой, теплою улыбкою, от которой снова появлялись милые, манящие ямочки на ее щеках, уже тронутых болезненной худобою…
…На том настоящем своем, полном, январском свадебном, взрослом балу, 16 января 1844 года в вечер после венчания, Адини была столь обворожительна, столь оживлена и мила, что все вокруг, казалось, забыли о предостережениях докторов…
За высокими окнами сверкавших огнями парадных зал гулко звенели соборные и церковные колокола, блистали огни фейерверка: город радостно праздновал в белом серебре роскошной русской зимы браковенчание певуньи-Цесаревны и гессенского Герцога, и кое-кто из придворных уже сокрушенно качал головою: улетит, улетит скоро русский соловушка в земли чужие, и где-то будет звенеть голос его, прозрачный, как ручей, как горный хрусталь - в какой выси, в каких далях? Никто и не думал, что - в Небесных...



…Все строили планы на будущее, надеялись отчаянно видеть Адини вполне здоровою, ибо вскоре после свадьбы она почувствовала себя в ожидании наследника, и седовласый доктор, старый Вилие, лейб-медик еще покойного дядюшки - кесаря Александра Павловича, робко осмелился высказать венценосным родителям надежду, что сие новое состояние Великой княгини Александры Николаевны изменит течение ее роковой болезни в лучшую сторону.
Таково ведь и древнее поверье русское: будущая мать в ожидании чада, часто расцветает столь неожиданно, что только диву даешься! Да, да и все хвори без следа тают, ибо Господь Всемогущий - милостив и дает новые силы…. Кроветворение ведь в организме меняется в этот миг!
Строгий же, молчаливый и щепетильный нынешний врачеватель Государя Николая Павловича Мандт, в ответ на сладкоречивые, тихие тирады Виллие лишь упорно качал головою, и за дверью покоев Адини умолял, обретших было луч надежды родных, не обольщаться прежде времени, а самое главное, не разрешать новоявленной Ландграфине Гессен-Кассельской петь! Любое напряжение губительно для нее, особенно - в ее деликатном положении! Золотое горло должно молчать! И оно молчало…
Адини заботливо кутали в шали и пелерины, отпаивали теплым медовым молоком с имбирем и вишинскою подогретою минеральною водою. По субботам ее непременно везли в душном, натопленном до непереносимого жара, возке с неоткрывающимися окнами в Гатчину, где мужчины всей большой Романовской семьи от мала до велика развлекались охотою в Гатчинском парке на тетеревов и гоном оленей, несколько манкируя всеми остальными своими занятиями; ну, а женщины днями и вечерами корпели над более изнеженным, привычным для их тонких рук занятием: шили приданное для ожидаемого в семье очередного царскородного младенца. Но изысканные узоры ришелье и просветы алансонских кружев уже не подчинялись исхудалым пальцам Адини. Она роняла из рук иглу и пяльцы, все как-то зябла, просила подкинуть дров в камин, и то и дело прижимала к бледным губам платок. Он моментально пропитывался кровью. Во время приступов лихорадочного кашля, она чувствовала резкие или, напротив, замедленные, словно растерянные, толчки ребенка, и даже самые слабые, они причиняли ей невыносимую боль. Закусив губы, она морщила бледное, в холодной испарине, чело и беспомощно, умоляюще смотрела на МамА, Олли, Мэри или верную Анну Алексеевну, тотчас подступавших к ней с вопросами и уговорами лечь в постель…
Постель. Болезный одр… Иногда Адини лежала в ней дни напролет, пытаясь в полумраке спущенных гардин разглядеть слабый солнечный луч или услышать пение снегиря или синицы.. У нее же самой все слабее выходил птичий посвист: силы убывали, да и боялась, что услышит сии потуги встревоженная МамА, почти не выходившая в такие дни от нее, и ночевавшая в соседнем будуаре, на кушетке. ПапА заходил каждый вечер или утро, навещая ее, нарочито бодрым голосом рассказывал свои новости: шутливые перепалки с министрами; казусы на военном плацу; анекдоты аудиенций или - новости последнего бала, который он открывал с госпожою Фикельмонт, как женою дуайена. (3) Умница графиня Дарья Феодоровна была очаровательна в своем платье из бледно-сиреневого шелка и гипюра, в стиле маркизы де Помпадур и завитом, пудреном парике осьмнадцатого столетия. Она вся походила на изящную фарфоровую фигурку, которую боишься ненароком сломать при неосторожном движении! Ради костюма супруги дуайена вообще-то и был придуман весь этот маскерад – костюмированный праздник эпохи Людовика Четырнадцатого.....
Но фразерке-посольше Долли, безусловно, далеко до изящества МамА! - вздыхал в этом месте рассказа отец, и Адини согласно кивала в ответ слабою черноволосою головкою, то и дело томно откидывая ее на высоко взбитые подушки. Она тихонько улыбалась отцу, после двадцати с лишним лет супружества, все еще влюбленному в МамА, как мальчишка... Эта слабость властного кесаря, очевидная всем, импонировала и ей, она отлично знала «что удовольствие ПапА всегда состоит в том, чтобы доставить удовольствие МамА», (4) но иногда, с проницательностью много страдающего и рано повзрослевшего сердца, она замечала, что деспотичные вспышки сей любви, приносят ее несравненной, тихой и нежной МамА более огорчения, чем счастия, ибо гордой натуре дочери и внуки (5) прусского короля было весьма непросто смирять себя и свою царственную мятежность и пылкость, воспитанную на драмах Шиллера, строфах Гете и романтических пассажах сэра Вальтера Скотта. В угоду любящей тирании царственного супруга!
Иногда Адини осторожно подзывала к постели МамА, чтобы та своим тихим и нежным голосом прочла ей что-нибудь из Гете. МамА обычно выбирала любимую ими обеими «Ифигению в Тавриде». Адини, слушала, полузакрыв глаза, и, сквозь усиливающийся от вечной слабости шум в голове, улавливала ритм мерных, завораживающих слов и мысленно подбирала к ним тихую мелодию. Ей так хотелось напеть вновь сочиненное, и она - начинала было, но МамА испуганно взглядывала на нее, умолкала, прижимала палец к губам, и тотчас подносила ко рту Адини ложку с противною, пахучею анисовою микстурою или горячее молоко. Но как-то, однажды, в кремовую теплоту молока нечаянно попала капля сукровицы от сильного, изнуряющего кашля. Увидав ту роковую, рубиновую каплю в чуть синеватой белизне питья, МамА, внезапно судорожно закусила губу, зарыдала, почти беззвучно, и, как подкошенная, упала на колени перед постелью дочери.
Адини страшно и странно было видеть искаженное болезненною судорогою лицо матери; она всё силилась приподняться на подушках, дернуть сонетку звонка, свисавшую совсем близко от кровати, но ей никак не удавалось сие.. Наконец она – таки добралась слабою дланью до витого шелка шнура. Вбежали дежурные фрейлины, горничные, Олли, Мэри... Растерянный лейб-медик, позабывши нахлобучить на гладкую голову темный бобрик парика, стиснув зубы, тщетно пытался унять рыдания Государыни-матери, увещевая несчастную строгим, почти зловещим, шепотом, но та все повторяла и повторяла, зарывшись лицом в накрытые атласным одеялом исхудалые, острые колени дочери:
- Адини, соловушка моя, не покидай нас, как же мы без тебя будем?!! И что же станется с бедным ПапА, кто его утешит, кто согреет его уставшее сердце?!! Как мне еще молить Господа Бога оставить тебя при нас?.. Не уходи, скоро – опять наступит весна, ты непременно оживешь, согреешься солнышком, мы с тобою поедем в Ореанду, это имение в Крыму, такое милое место, мне его недавно подарил ПапА, ты ведь знаешь, там архитектор-англичанин строит для нас с тобою чудесную виллу в духе романтических баллад Шиллера. Похоже на средневековый замок, на берегу моря... Ты так любишь все это... Там мы устроим для тебя беседку, увитую плющом, качели и ты будешь целыми днями наблюдать, как катится волна за волною, ты успокоишься и поправишься, моя милая, ведь правда, Ореанда спасет тебя?!
Утомленная и донельзя испуганная внезапным припадком отчаяния, нахлынувшим на МамА, Адини лишь беспомощно кивала в ответ головою, и все осторожно, по-детски пугливо, гладила руки матери, болезненно вцепившиеся в одеяло. Говорить, шептать что-либо от волнения она не могла, и потому - безропотно проглотила успокоительное, данное доктором.
В облаке невольной дремоты, навалившейся на нее почти тотчас, она еще увидела, как Мэри и Олли под руки выводят МамА из комнаты; как доктор Мандт, отчаянно закусив губу, размешивает в тонкой склянке какое-то белое, мутное питье; как в анфиладе гулких, высоких комнат цветною каруселью мелькают чьи-то встревоженные лица, гудят голоса.. Слабою, почти безжизненною нитью в глубине ее истомившегося от боли лона, дернулся и тотчас затих ребенок. Она вспомнила, что они с Фридрихом уже придумали ему и имя, в честь деда: Вильгельм! Ведь будет непременно - мальчик! Как жаль, что ей, должно быть, так и не придется увидеть его взрослым! Таким же красивым, как тот отрок-иконописец, из общины Александро-Васильевской церкви, в чей сиротский приют она так любила ходить каждое воскресение вместе с ПапА и сестрами. Она давно не была там, так давно, Боже, прости ее, грешную! Когда-то ей снова удастся побывать на вольном воздухе?!
Адини вздохнула, чуть приоткрыла ресницы и сомкнула их снова. Она погрузилась в сон, тяжелый, полный спутанных, странных видений, самым четким из которых было лицо ее покойной тетушки, палатины Венгерской, Александры Павловны, старшей сестры ПапА, очаровательного создания, пленившего ее воображение навсегда, с младенческих лет. Она не знавала тетушку живою.
Та умерла в молодости, родами, в далеком от родного дома месте, в долине реки Ирем, неподалеку от своего дворца в Офене – старинной части Пешта - столицы владений своего мужа, Палатина, эрцгерцога Иосифа... Адини не была сильно похожа на нее, только знала, что тетушка тоже любила розы и пение соловьев... Они очень сильно напоминали ей родину. Юное лицо тетушки с прелестным мягким овалом подбородка и фамильною тонкостью черт, словно со старинного медальона, (наподобие того, который она недавно подарила ПапА) внезапно четко предстало перед спутанным горячкою мысленным взором Адини.
Тезка-Палатина, похожая на белую птицу, в полупрозрачном, кисейном одеянии, обшитом шелковою тесьмою, сияя неизъяснимою прелестью улыбки, тихо прошла по садам, в которых утопала долина Ирем, и внезапно остановилась у креста, увитого плющом. Ветви плюща, свисали прямо над кручею обрыва... У Адини и во сне внезапно захватило дух, закружилась голова, словно она вдруг птицею взлетела над всем увиденным.. С высоты небесной взору ее приоткрылась картина, щемящая сердце: у подножия креста она увидела плиту с выбитыми славянскою вязью буквами: «Александра Романова»...
Тетушка Александра Павловна стояла возле увитого плющом надгробия не шелохнувшись, закрыв лицо руками, странным знаком – знамением: крест-накрест... В ту же секунду паренье Адини над родной, но такой далекой, почти бестелесною, фигурою, оборвалось, сердце камнем устремилось куда-то вниз... и она очнулась, поняв, что в мареве мучительной дремоты, устроенной ей заботливым доктором Мандтом, только что видела свою собственную Смерть. Но она ее больше не пугала, эта властная госпожа... Напротив, принесла мятущейся душе какое-то странное успокоение. Адини внезапно поняла, чем так всегда влекло ее к себе пение, чем вечно чаровала, околдовывала музыка.. Просто она дарила ей ни с чем не сравнимое чувство полета в поднебесной выси, чувство оторванности от всего, что тяготило, тревожило, печалило несказанно здесь, на Земле.
Но теперь на музыку больше не оставалось сил. А, впрочем, может быть, стоит еще раз попробовать?.. Слабыми руками Адини откинула давящее грудь одеяло и попыталась сесть, сминая рукою батист и шелк простыней и кружево подушек.. Где-то в голове у нее звенела пчелою – мухой самая высокая нота каватины из «Лючии де Ламермур», ее любимой арии..
Как же там начинается? «До»? Нет, «ре»...
Да нет же! – «ля», непременно, «ля»; самое высокое, самое чистое, нежное... Как манящая Небесная даль.
Она набрала в грудь воздуху, так странно легко, и от волшебной, трепетной, полной волны ее голоса закачались и слабо зазвенели в такт подвески хрустальных люстр, на узорчатом потолке, замигали огоньки свечей в кованых напольных шандалах, зашевелился бархатный занавес полога над ее альковом...
Двери резко распахнулись, но лиц, вошедших толпою в ее тихий дотоле будуар, Адини не видела, шагов не воспринимала. Она - пела. Пела до тех пор, пока из горла ее широкою темно-красною струею – фонтаном не хлынула кровь. И последняя нота арии смешалась с испуганным криком Мэри, кинувшейся к постели сестры...
Краем глаза Адини видела, что Мэри властно удержали на месте чьи-то хрупкие руки: МамА? Олли? Ольги Барятинской? Анны Алексеевны?.. Нельзя было разобрать.
Закончив арию, Адини бросила в сторону сестры усталый, нежный взгляд. Окровавленный рот ее странно искривился. Она едва удерживалась от слез. Но внезапно - улыбнулась, заслышав редкие, нежно-робкие толчки внутри себя, словно дерганье шелковой тончайшей нити.. На ее пение отозвался всем существом тот, кто еще не родился.. Он словно просил продолжения. Словно желал вместе с нею подняться к тем чистым хрустальным высям, где только что витал ее голос... И, вняв сей молчаливой просьбе, она тотчас же запела снова. По подбородку ее тоненькой черно-алой струйкой непрерывно стекала кровь. Но она все пела. Пела до самой темноты. Пока не иссякли последние силы.
На следующее утро после потрясшего всех события, она была все еще жива. Чудом - жива.
«…ночью с 28 на 29 июля у нее начались сильные боли; это были первые схватки. Ей ничего не сказали об этом, но она догадалась сама по встревоженным лицам сиделок, и начала нервно дрожать при мысли о преждевременных родах. “Фриц, Фриц, - вскричала она, - Бог хочет этого!” И неописуемый взгляд ее поднятых кверху глаз заставил догадаться о том, что она молится. Ее пульс ослабел, послали за священником, и о. Бажанов исповедал и причастил ее. Это было в восемь часов утра. Между девятью и десятью часами у нее родился мальчик. Ребенок заплакал. Это было ее последней радостью на земле, настоящее чудо, благословение Неба.
Ребенку было только шесть месяцев. “Олли, - выдохнула она, - Я – мать”! Затем она склонила лицо, которое было белое, как ее подушки, и сейчас же заснула. Лютеранский пастор крестил ее маленького под именем Фриц Вильгельм Николай. Он жил до обеда. Адини спала спокойно, как ребенок. В четыре часа пополудни она перешла в иную жизнь.
Вечером она уже лежала, утопая в море цветов, с ребенком в руках, в часовне Александровского дворца».*
В день похорон Великой княгини Александры в Петропавловском соборе столицы на город опустилась почти осенняя мгла. Моросил мелкий, противный дождь. Ни один луч солнца не мог пробиться сквозь свинец, тяжелых обложивших небо туч. Первым ком земли на крышку гроба безвременно умолкшего гатчинского соловушки бросил ее отец – император Николай Павлович, сквозь безудержные рыдания едва прошептавший: «С Богом!»
По воспоминаниям брата Александры Николаевны, великого князя Константина, того самого, влюбленного до безумия в музыку, море и корабли Кости, «со смертью милой несравненной Адини в семье нашей навсегда померк солнечный луч, согревавший нас всех невольно, мягко, не напоказ... И отец и мать после смерти ее ничем не могли утешиться, хотя неустанно возносили молитвы Богу за то, что мы, оставшиеся, – рядом с ними».
Государыня-мать, сломленная столь тяжким ударом судьбы, измученная не проходящею смертельною тоскою металась с одного европейского курорта на другой, но так и не смогла найти лекарства от разрывающей сердце и Душу боли. Государь-отец находил утешение только в молитве и в сознании того, «что такова Воля Господа нашего, рядом с которым Ей, призванной, несомненно, лучше». (6)
Вне всякого сомнения, смерть любимой дочери и неудачи Крымской войны – вот те два основных удара, которые сильно сократили жизнь Императора Николая Павловича. Пустота, которую он ощущал после безвременного ухода любимого дитяти, разумеется, тщательно скрывалась им в его гордом и мужественном сердце, которое многие безосновательно называли – холодным. Что ж, беспристрастная Клио – Муза истории - естественно, имеет право на несколько холодные оттенки своих оценок. Здесь же, на этих маленьких страницах, в эскизе, наброске, судьбы и биографии, вовсе нет места для спора о смещении привычных акцентов в восприятии отдельных ее страниц.. Тем более, что рыдающим и бьющимся головою о стену после смерти любимой дочери Императора Российского не видел никто! Но доподлинно известно одно - после 1844 года Государь Император Николай Павлович почти что не посещал оперных спектаклей и домашних концертов. И в Гатчину, место прежних семейных сборов, заповеданное, завещанное предками имение, осененное звуком незабвенного голоса, и тщательно лелеемой в памяти неутешных сердец тенью, неутешная Царственная Семья приезжала крайне редко, вопреки всем традициям и требованиям этикета Двора.
В 1845 году Карл Брюллов написал посмертный портрет Александры Николаевны, изобразив Великую княгиню в образе ее святой покровительницы - царицы Александры.



***

Еще дважды в венценосной семье рождались девочки, нареченные именем Александра.
Дочь Великой княжны Марии Николаевны и Максимилиана, герцога Лейхтенбергского – Александра Максимилиановна, княжна Романовская – умерла в возрасте трех лет.
Первый ребенок Цесаревича Александра Николаевича и Цесаревны Марии Александровны – дочь, родившаяся 18 августа 1842 года, также была названа Александрой.



Увы, Великая княжна Александра Александровна умерла от менингита, немного не дожив до 7-ми лет.
После этого ни одна дочь императора или Великого князя не носила этого имени.

***

Ландграф Фридрих женился вторично в мае 1853 года, почти через девять лет после смерти Александры Николаевны.
Принцесса Анна Прусская, ставшая его женой, была внучкой по матери Марии Павловны, Великой герцогини Саксен-Веймарской, и следовательно, двоюродной племянницей Александры Николаевны.
Однако, несмотря на появление шестерых детей, брак не был счастливым, поскольку Фридрих так никогда и не смог забыть обожаемую Адини – Великую княжну Александру Николаевну Романову.

***

В России, в память Александры Николаевны было создано несколько благотворительных учреждений, таких как Александринская женская больница и Свято-Троицкая община сестер милосердия.
В 1844 – 1847 гг., в Петергофе были установлены



а в 1850 году, в Царском Селе был построен маленький павильон, по эскизу, выполненному Александрой Николаевной незадолго до смерти, «и поблизости от него на берегу пруда, часовня с ее статуей с ребенком в руках, сделанная Витали».*

* - О.Н. Романова «Сон юности».

Все примечания сделаны автором.

1 – втроем – франц.

2 – Романтическое прозвище Императрицы Александры Феодоровны по имени героини баллады Томаса Мура, переведенной В. А. Жуковским.

3 – Старшины дипломатического корпуса.

4 – Подлинные слова А. Н. Романовой, написанные на портрете ее матери, всегда стоящем на столе Государя Николая Павловича.

5 – старинная форма произношения слова «внучка».

6 – косвенно цитируются строки из завещания Николая Первого.
___________________________________

 » Англосаксонский период — эпоха в истории Великобритании

Спасибо.

Я очень люблю древнюю историю и хотела бы рассказать кое-что об истории Англии. Если это уже было, извините.

7 стран саксов.

Англосаксонский период — эпоха в истории Великобритании, начавшаяся в V веке с высадки на Британских островах отрядов англов, саксов и ютов и образования англосаксонских государств и завершившаяся в XI веке нормандским завоеванием страны.

Завоевав Англию, пришельцы составили не одно государство, а семь или восемь (см. Гептархия):
1.Кент, со столицей Кентербери, населенный преимущественно ютами;
2.Сассекс, или страна южных саксов;
3.Уэссекс, или страна западных саксов, главный город Винчестер;
4.Эссекс, или страна восточных саксов;
5.Нортумбрия, или страна к северу от реки Хамбера;
6.Восточная Англия, разделявшаяся на Норфолк (северный народ) и Саффолк (южный народ) и
7.Мерсия, в болотистых местностях Линкольншира, населенная преимущественно англами.

Кроме того, на юго-западе сохранились несколько владений туземных князей, как Думнония и Кумбрия (в местности нынешнего Уэльса).

До 600 г. римско-христианская образованность делала очень мало успехов в Британии, постоянно вытесняемая германо-языческими элементами. Христианизация Англии началась в Кенте после того, как король Этельберт, женатый на Берте, дочери франкского короля Хариберта,
сам принял крещение из рук св. Августина (597), сделавшегося первым архиепископом Кентерберийским. Вскоре возникли зачатки христианской литературы, достигшей высокой степени процветания в «Церковной истории народа англов» Беды Достопочтенного.

Кент
Кент, первое «варварское» («английское») королевство, основанное около 475 в Британии англосаксами, существовал задолго до «великого вторжения англосаксов». Названный по имени коренного бриттского племени кантиев, Кент ранее являлся постримским британским графством, а ещё ранее племенным королевством железного века. Его преобразование в «английское» королевство началось после того, когда король Британии Вортигерн изгнал последнего местного британского правителя Гуйангона и отдал Кент предводителю варваров Хенгисту. То ли они поселились здесь по собственной инициативе, то ли были приглашены Вортигерном для помощи в отражении опустошающих набегов пиктов и скоттов — неясно. Наиболее заметными фигурами среди первых пришельцев были братья Хенгист и Хорса — не то саксы, не то юты, обосновавшиеся в Кенте несмотря на ожесточенное сопротивление Вортигерна, а впоследствии и его сына Вортимера. Ко времени смерти Хенигиста варвары полностью овладели Кентом (488). Столица этого государства был город Кентербери. Населён преимущественно ютами.

Суссекс
Южное Саксонское Королевство
Основным источником по истории Суссекса являются Англосаксонские хроники. Согласно летописи, в 477 году король Элла с тремя сыновьями высадился в Кименесоре. Он победил кельтов у Меркредесбурны (485 год) и захватил город Андериду (ныне Певенси, 491 год).
О жизни южных саксов в VI веке сведений мало. В 607 году у них произошла битва с королём Уэссекса Келвульфом, исход которой неизвестен. В 661 году король Мерсии Вульфхер подарил своему крёстному сыну, королю Суссекса, остров Уайт. Во второй половине VII века, как сообщает Беда Достопочтенный, в Суссекс прибыл изгнанный из своей епархии епископ Вилфрид Йоркский. Хотя король этой страны уже был христианином, его подданные оставались язычниками. Вилфрид помог королю обратить жителей в новую веру, а также, по преданию, избавил их от засухи и научил рыболовству. Король дал епископу земли и много рабов, которых тот отпустил.
В 725 году произошла новая война с Уэссексом, так как саксы укрыли родственника Ине, отца которого Ине убил. В ходе войны беглец погиб. Известно, что в VIII в. южные саксы получили своего епископа.
Большинство королей Суссекса известны лишь по нескольким грамотам. В некоторых хартиях короля Оффы правитель Суссекса назван «вождём», а не «царём», что может свидетельствовать о подчинённом положении Суссекса по отношению к Мерсии, однако точно неизвестно, сколько времени оно продолжалось.
В 825 году южные саксы вместе с другими племенами признали верховную власть короля Уэсскса Эгберта. Тем не менее, их правители сохраняли относительную самостоятельность вплоть до нормандского завоевания.

Уэссекс
Западное Саксонское Королевство
В эпоху бронзового века на территории Уэссекса существовала крупная Уэссекская культура, оставившая большое количество памятников. В 740 году попало под власть Мерсии.
В 825 году Эгберт, король Уэссекса, нанёс поражение Мерсии и объединил под своей властью большую часть страны, которая с этого времени стала называться Англией. Однако уже в конце IX века королю Альфреду Великому после тяжёлой борьбы с норманнами пришлось заключить договор о разделе страны (Уэссекс остался в его руках). С правлением Альфреда в исторической литературе обычно связывается завершение истории Уэссекса и начало истории Англии.

Эссекс
Восточное Саксонское Королевство
Сохранилось немного документов, подтверждающих существование этого англосаксонского государства. Все они являются т. н. англосаксонскими хартиями — относящимися к раннему Средневековью документами. Примечательно, что среди них нет ни одной хроники на древнеанглийском языке. В 477 году, в эпоху "великого вторжения англосаксов", на территорию Британии прибыло большое количество разных саксонских племен под началом Эллы и Сэксы. Сэкса и его дружина осели на территории современного графства Эссекс. Датой основания королевства считается 527 год, когда саксы полностью захватили эту территорию у бриттов. Последующие года в Эссексе сидели наместники из Кента и Уэссекса. В 571 году король Эссекса Следда захватил, у бриттского королевста Калхвинед, город Каэр-Лундин, который был переименован в Люнденбург. При короле Саберте в Эссексе появилось христианство. После его смерти его сыновья разделили Эссекс, который был объединен при Сигеберте. В период с 664 года по 738 год Эссекс неоднократно разделялся между королями. С 664 года Эссекс попал под влияние, могущественного северного соседа, Мерсии. В 812 году Мерсия свергла короля Сигереда и сделала его герцогом Эссекса. В 825 году Уэссекс добился контроля над Эссексом, но Сигеред остался там герцогом. В 830 году Сигерик объявил себя королем Эссекса и бежал в Мерсию, где его поддерживали. В 840 году он со своим формальным титулом там и умер, Эссекс стал частью Уэссекса.

Нортумбрия
Столица: Бамбург;Эофервик
На территории, где в 655 году возникло королевство Нортумбрия, раньше находилось два небольших англосаксонских государства, Берниция и Дейра, которые образовались в результате завоевания англосаксами бриттских областей Бринейх и Дейфир. Бринейх в 547 году захватил Ида и переименовал его в Берницию, а Дейфир в 559 году подчинил себе Элла, назвав его Дейрой. У Иды было многочисленное потомство, которое впоследствии пыталось приумножить территорию доставшегося от отца в наследство королевства, однако это противодействие постоянно наталкивалось на ожесточённое сопротивление со стороны бриттов, которые не желали уступать исконно свои земли иностранным захватчикам. В 586 году положение англосаксов оказалось совсем критическим, так как против Хуссы выступили объединённые войска бриттов под предводительством Уриена, которые сначала напали на Берницию, а затем осадили и захватили Бамбург, вытеснив англосаксов с побережья и почти полностью уничтожив их власть в регионе. Однако, в результате предательства правителя Гододина Морканта при осаде Линдисфарна, между бриттами разгорелась череда междоусобных войн, после чего англосаксам в течение короткого промежутка времени удалось отвоевать утраченные территории.
В отличие от Иды у Эллы была только одна дочь Аха и один сын Эдвин, который к моменту смерти своего отца был трёхлетним младенцем. Поэтому после смерти Эллы его преемником стал его младший брат Этельрик (Эльфрик), который постоянно находился под угрозой свержения и имел лишь номинальную власть.
После смерти Хуссы в 593 году престол Берниции унаследовал его племянник, сын Этельрика Этельфрит, первой женой которого была Бебба, в честь которой столица Берниции была переименована в Беббанбург. Этельфрит был очень деятельным и предприимчивым правителем, при котором Берниция постоянно ввязывалась во всевозможные вооружённые конфликты, к тому же не всегда выходила из них победителем. Однако, эта тактика привела его в конечном итоге к захвату Дейры, когда он в 604 году свергнул с престола брата Эллы Этельрика. Для того, чтобы узаконить свою власть над Дейрой, он женился на дочери Эллы Ахе. Захватив соседнее государство, Этельфрит стал первым правителем объединённого королевства, которое впоследствии стало называться Нортумбрия, тем самым он приобрёл титул самого могущественного короля Северной Англии, однако при всём этом обе провинции нового образования в то время постоянно враждовали между собой, выказывая этим своё нежелание к слиянию. Законный наследник Дейры Эдвин Святой, сын Эллы, находился в это время в изгнании, куда был отправлен ещё при своём дяде Этельрике. Для того, чтобы устранить своего соперника, Этельфрит приложил огромные усилия, постоянно принимая активное участие в боевых действиях, направленных против тех королевств, где скрывался Эдвин.
Наконец, в 616 году Этельфрит был разбит в битве у реки Идлы королём Восточной Англии Редвальдом, у которого нашёл свой последний приют сын Эллы. Эта победа позволила Эдвину стать правителем объединённого королевства Берниции и Дейры, так как Редвальд не стал предъявлять претензии ни на одно из них. Получив престол Нортумбрии, Эдвин со временем подчинил своей власти бо́льшую часть современной Северной Англии, а после смерти Редвальда стал самым могущественным англосаксонским монархом и был признан бретвальдой всей англосаксонской Британии. Однако, его могущество не имело прочной основы, так как опиралось лишь на личные связи Эдвина с королями южных англосаксонских государств и после его смерти сразу распалось. В 633 году против него выступил король бриттов Гвинеда Кадваллон, который пытался вернуть земли, утраченные в правление Этельфрита. В союзе с королём Мерсии Пендой Кадваллон напал на королевство Эдвина, после чего 12 октября того же года противники сошлись в битве при Хэтфилд-Чейзе, в ходе которой Эдвин был убит вместе со своим старшим сыном Осфритом. Его младший сын Эдфрит был захвачен Пендой в качестве заложника, а некоторое время спустя был убит им.
После смерти Эдвина объединённое королевство начало лихорадить, итогом чего стало провозглашение двух королей — Энфрита, старшего сына Этельфрита, в Берниции и Осрика, сына Этельрика, в Дейре. Правление их, правда, было коротким, так как спустя год они были убиты тем же Кадваллоном, после чего на короткое время оба королевства оказались под его властью.
В конце 634 года единокровный брат Энфрита Освальд Святой собрал хорошо обученное войско и в битве при Хэвенфельте уничтожил превосходящие силы Кадваллона, после чего объединённое королевство вновь оказалось под властью одного монарха. К тому же по матери Освальд был внуком Эдвина Святого, поэтому был связан кровными узами с обеими королевскими династиями. Его усилиями обе провинции Нортумбрии, Берниция и Дейра, которые раньше постоянно враждовали между собой, наконец, стали единым целым, позабыв старые обиды и разногласия. Почти сразу после прихода к власти Освальд позаботился о том, чтобы его подчинённые приняли христианскую веру, за что приобрёл среди своих подданных такую любовь, что после смерти его стали почитать как святого. Однако, по драматическому стечению обстоятельств, Освальд, как и его предшественник Эдвин, был убит королём Мерсии Пендой 5 августа 542 года близ Освестри в битве при Мазерфельте.
Убийство Освальда опять накалило отношения между двумя провинциями Нортумбрии, из-за чего в конце 642 года королём Берниции был избран его родной брат Освиу, а спустя некоторое время, в начале 644 года, престол Дейры занял сын Осрика и правнук Эллы Освин. Однако, он был слишком миролюбив и набожен, поэтому, когда Освиу задумал захватить его королевство, Освин вступил с ним в войну только по крайней необходимости, а во время одного из сражений вообще покинул поле боя, не желая проливать чужую кровь, после чего уехал к графу Хунвольду, которого считал своим другом. Правда последний повёл себя совсем иным образом, выдав его Освиу, который 20 августа 651 года приказал убить Освина. Однако, вопреки своим ожиданиям Освиу не получил желаемого, так как после смерти Освина на престол Дейры был возведён сын Освальда Этельвальд, который в 655 году заключил союз с Пендой и Этельхером, королём Восточной Англии, чтобы сообща напасть на Берницию. Тем не менее, перед решающей битвой, справедливо решив, что победа ни одной из сторон не принесёт ему выгоды, Этельвальд принял решение поберечь свои силы. Поэтому, когда 15 ноября оба войска сошлись на поле боя на берегу реки Винвед, король Дейры поспешил покинуть ристалище, в результате чего в объединённой армии началось замешательство, чем не преминул воспользоваться Освиу, наголову разбив союзников и убив их предводителей. Впрочем Этельвальд ненадолго пережил своих недавних единомышленников, скончавшись в конце 655 года.
Победой при Винведе Освиу окончательно объединил Берницию и Дейру в составе Нортумбрии. Хотя здесь также следует отметить, что в 656 году Освиу позволил своему сыну Эльфриту править в Дейре в качестве короля-вассала, несмотря на то, что он воевал против отца на стороне Пенды. Но в 664 году, вероятно, после очередной попытки заговора против своего отца Эльфрит был смещён с этой должности, а его место занял Элдфрит. После смерти Освиу в 670 году дейряне взбунтовались против него и передали власть сводному брату Элдфрита Эгфриту, а тот в свою очередь в том же году назначил королём-вассалом Дейры своего младшего брата Эльфвина, который в то время был ещё совсем ребёнком и не имел реальной власти. В 679 году братья выступили против короля Мерсии Этельреда I. Сражение между ними состоялась на реке Трент, в котором нортумбрийцы потерпели поражение, а Эльфвин был убит в нём. После его смерти титул короля Дейры совсем исчез, и с тех пор стали упоминаться только правители Нортумбрии, которая просуществовала до середины X века, когда была окончательно завоёвана Уэссексом.
Столицей Нортумбрии стал Эофервик (римский Эборак и нынешний Йорк).
Об истории Нортумбрии ученым известно больше всего.
В IX веке территория Нортумбрии была завоёвана вначале англо-саксонским королевством Уэссекс, а затем датчанами. Около 924 года территория Нортумбрии была окончательно присоединена к Уэссексу.

Восточная Англия
Восточное Английское Королевство
Королевство Восточная Англия было образовано германскими племенами англов, прибывшими на остров Британия из Ютландии и осевшими в восточной его части. После победы над враждебным Восточной Англии королевством Нортумбрия в 616 году она становится на недолгий период сильнейшим государством среди англо-саксонских королевств острова. Однако уже в последующие 40 лет Восточная Англия дважды терпела поражения в войнах с королевством Мерсия, а в 794 году король Мёрсии Оффа убил Этельберта, короля Восточной Англии и фактически сам правил этим государством. Независимость Восточной Англии была восстановлена лишь после восстания её жителей и двухлетней войны с Мёрсией в 825—827 годах, во время которой погибли 2 мерсийских короля.
В 870 году на Восточно-Англское королевство напали датские викинги во главе с Иваром Рагнарссоном, который убил англского короля Эдмунда, впоследствии причисленного к лику святых. Власть датчан над Восточной Англией продолжалась до 920 года, когда её территория была освобождена армией Уэссекса. Однако в 1015—1017 годах она вновь была завоёвана датским королём Кнудом Великим.

Мерсия
Располагалось в долине реки Трент на западе центральной Англии (соответствует нынешним центральным графствам Великобритании (регионы Уэст-Мидлендс и Ист-Мидлендс). Мерсия граничила с Нортумбрией, Гвинедом, Поуисом, Гвентом, Уэссексом, Сассексом, Эссексом и Восточной Англией. В X веке Мерсия была подчинена Уэссексом.
В настоящее время имя Мерсия сохранилось в названии Западномерсийской полиции и Мерсийского пехотного полка.
В Мерсии прославился св. Диума, епископ Мерсийский.
Осн. англами в 585 (традиционная дата); в период расцвета М. занимала терр. между зал. Хамбер и Темзой в Ср. Англии. Вела борьбу за гегемонию с др. англосаксонскими королевствами. В битве при Хитфилде (633) Пенда, король М., в союзе с бриттами разбил короля Нортумбрии Эдвина. Однако в 655 в битве при Уинведе нортумбрийский король Освью одержал победу над Пендой и М. была временно присоединена к Нортумбрии. Ок. 656 началась христианизация М. При Этельбалде была установлена гегемония М. над Уэссексом. Наибольшего могущества М. достигла при короле Оффе, к-рый подчинил Кент (775). В 825 в битве при Эллендуне М. потерпела поражение от короля Уэссекса Экберта и в 829 была окончательно подчинена Уэссексу. Захваченная во 2-й пол. 9 в. скандинавами часть М. ок. 921 также была присоединена к Уэссексу.

В конце IX века королевства объединил Альфред Великий — король Уэссекса, правил в 871—899/901 годах, первый из королей Уэссекса, использовавший в официальных документах титул король Англии.

 » 1812-й. Сражение при Клястицах

Уж не знаю, Vlada, эссе получилось или не эссе (необозначенных цитат многовато под спойлерами), - но старая истина гласит: инициатива наказуема. И я, пусть и с опозданием (хотелось к дате, к 1 августа), но всё же начинаю. О днях, минувших тому уже как 200 лет. Вышло немного сумбурно, простите великодушно, просто сейчас у меня самой период такой... сумбурный, а времени уже не остаётся на редакторскую правку.



Одна из самых ярких страниц нашей истории - Отечественная война 1812 года. Имена Кутузова, Багратиона, Давыдова, Барклая де Толли... сразу вызывают в памяти зримые образы. На карте навсегда остались "точками преткновения" Наполеона Смоленск, Бородино, Малоярославец, Красное... Да, собственно, вся Россия оказалась для узурпатора этой самой точкой преткновения. И об одной такой точке - настоящей, после которой дальше не было ходу, - я и хочу рассказать.

Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
А.С.Пушкин

С раннего детства запомнилась мне наполеоновская фраза, произнесённая перед походом на Москву:

"Если я займу Киев, то этим я возьму Россию за ноги, если Петербург, то - за голову, а если Москву, то этим поражу Россию в сердце".

И я прежде никогда не подвергала эти слова сомнению, мне такое решение казалось естественным. В конце концов, Москва - это действительно сердце России. Но всё же были в истории Отечественной войны 1812 года обстоятельства, заставляющие усомниться в абсолютной искренности высказывания Бонапарта. Ведь всегда, стремясь покорить новую страну, завоеватель ведёт свою армию на столицу, стремясь лишить государство именно "головы". Конечно, Россия - страна своеобразная во всех отношениях, и столицы у неё две - почитай, официально (в каком другом государстве отыщется сей факт?). Но всё же царь сидит в Петербурге, все нити управления государством тянутся оттуда. Мог ли Наполеон полностью пренебречь столь немаловажным соображением? Что заставило его поломать обычный порядок?

До сих пор Бонапарт блестяще использовал свой военный и политический гений, направляя удар на столицу противоборствующего государства. Военной силой он захватывал город, а силой своего политического обаяния покорял умы людей. И этого оказывалось довольно для установления власти над всей страной. Едва сапог наполеоновского гвардейца касался мостовой очередной европейской столицы, как Франция мгновенно раздвигала свои пределы до дальних границ покорённого государства. В Европе к 1812 году одна только Англия продолжала противостоять Наполеону да строптивая Россия не желала считаться с Францией и вела себя своевольно.
Россию надо было наказать. Покорить. Но в этот раз Бонапарт двинул свою армию мощным кулаком не на столицу государства. Сказалось особое отношение к России? Испугался русских морозов (кстати, известно, что Наполеон был довольно зябок, даже летом в его комнатах топился камин) да северных болот? Так, да не так...

А ведь знаете, вероятно, Россия стояла на краю гибели задолго до того, как французы подошли к Москве.

Людям, интересующимся историей первой Отечественной войны, известно, конечно, местечко, носящее название

Клястицы

Но всё же в школьных учебниках на этом имени внимание не заостряется. А зря. Очень зря. Именно здесь впервые были остановлены наполеоновские войска. Здесь был спасён Петербург.
Кстати, 1 августа этого года в питерском Эрмитаже впервые представили посетителям картину Петера фон Гесса "Сражение при Клястицах". Баварский придворный художник был приглашён Николаем I, русский император заказал написать картины о самых выдающихся сражениях Отечественной войны. И то, что среди 12-ти полотен немецкого художника имеется "Сражение при Клястицах", говорит само за себя. Это сражение, случившееся как раз 1 августа, и впрямь существенно повлияло на ход войны.



Знаете, я, наверное, соглашусь с теми историками, которые утверждают, что русские сами невольно вынудили Наполеона основными силами идти на Москву, а не на официальную столицу, до которой, кстати, значительно ближе, чем до первопрестольной. Историки здесь не едины во мнении. Ведь Москва - гораздо более лакомый кусок, чем Петербург. Первопрестольная всегда была важным экономическим центром, Петербург, хотя и был центром политическим, представлял для захватчиков меньший интерес. И многие историки считают, что посол Франции в России Лористон весной 1812 года намеренно обмолвился, дабы ввести русских в заблуждение, что в случае начала войны Наполеон собирается встретить свой день рождения - 15 августа - в Петербурге.
На день начала войны направление на Петербург прикрывала самая сильная 1-я Западная армия Барклая де Толли. Более слабая 2-я Западная армия Петра Ивановича Багратиона стояла южнее, прикрывая московское направление. Между ними был разрыв в 100 километров, не прикрытый войсками. Вот в него-то и устремился Наполеон, перейдя Неман. Он хотел сражения, и как можно скорее. Его задачей было уничтожить русскую армию, не дав войскам противника соединиться - разбить Багратиона и Барклая по отдельности.
Логика отступления 2-х основных русских армий оказалась такова, что они отступали на Москву. Барклай не мог отступать на Петербург, даже если бы по каким-то причинам хотел, потому что это означало дать Наполеону сделать то, к чему тот, собственно, стремился - отрезать Багратиона без всякой малейшей надежды на соединение. Поэтому совершенно естественно, что армии отступали по сходящимся направлениям. И Багратион прорывался с боями по одному из этих направлений на соединение с Барклаем. А Наполеон, естественно, с основными своими силами двигался за отступающей русской армией, стремясь навязать ей генеральное сражение. Ближайшей целью Наполеона был Витебск. И туда же стремился Барклай на соединение с Багратионом. Быстрые ноги русского солдата сослужили тогда добрую службу. Идя быстрым суворовским маршем кружным путём, уклоняясь от генерального сражения, наши войска проходили за день до 35 км, а французы, шест­вуя напрямик, - по 15-17. В итоге войска Багратиона вышли к Витебску чуть раньше французов, закрыв прямую дорогу на Москву. И наконец отступавшие с самого начала войны порознь армии Барклая и Багратиона соединились у Смоленска.

Итак, корсиканец шёл к Москве. На Москву. Но всё же об официальной столице России не забыл.

Маршал Николя Шарль Удино герцог ди Реджио был одним из самых талантливых и удачливых полководцев Франции, и именно ему повелел Наполеон двинуть полки на север, к Петербургу, а не идти с основными силами на Москву. Наполеон вовсе не отказывался от идеи захватить вражескую столицу и принудить русского императора к миру на условиях победителя.

Корпус Удино насчитывал 28 тыс. человек. Ещё один, прусско-французский, корпус Макдональда (численностью по разным источникам от 30 до 32 тыс. солдат) имел задачу наступать на Рижском направлении, по возможности занять Ригу и затем содействовать корпусу Удино. (Кстати, Рига для Наполеона тоже имела немаловажное значение - помимо обычных в таких случаях причин французского императора раздражали операции по торговле с Англией якобы через суда под нейтральными флагами, и взятие крупного торгового морского порта Риги должно было стать ещё одним гвоздём в гроб английской независимости). Кроме того, эти корпуса должны были наладить регулярные поставки в главную армию продовольствия и фуража. Под городком Хаунас к корпусу Удино присоединились направленные Наполеоном 8-й польский уланский полк и 7-й и 20-й конно-егерские французские полки.

А теперь - это важно - ещё раз о цифрах.

Десятый армейский корпус маршала Франции Этьена Макдональда состоял из 36 пехотных батальонов и 16 эскадронов польских, прусских, вестфальских и баварских войск, имел 84 орудия. Второй армейский корпус великой армии под командованием маршала Франции Никола Удино состоял почти целиком из французских войск (три пехотные дивизии, две бригады легкой и три бригады тяжелой кавалерии, а также ряд отдельных частей конницы, включая польский шеволежерный полк), имел 92 орудия. В совокупности оба корпуса достигали 70 тысяч штыков и сабель.
На Петербург!

А что же Петербург?

В столице всегда стояла гвардия. Лучшие силы. Элита. Но так уж случилось, что именно в 1812 году гвардии в Петербурге не было. Ещё весной она ушла из города, выдвинулась к границе. Город фактически оставался незащищённым. Оставалось несколько запасных батальонов, небольшие по численности флотские части и, конечно, народное ополчение. Но все эти силы надо ещё собирать - во-первых. А во-вторых, противостоять надо было очень сильному противнику, и без поддержки регулярных войск навряд ли устояли бы. О том, что в столице французскую угрозу расценивали как весьма реальную, свидетельствует лихорадочная деятельность русского правительства по спасению архивов и ценностей, сосредоточенных в Петербурге. Сначала в течение июля-августа в Петрозаводск, Повенец и Вытегру на речных казённых и частных судах были вывезены все документы государственной важности. Затем император распорядился прекратить балы и прочие увеселения, и семьи аристократического дворянства из столичных особняков заспешили в свои имения, потянув за собой длинные обозы с предметами роскоши и домашним скарбом.
Покинули столицу едва ли не все государственные учреждения со своими бумагами, архивами и штатом чиновников. Эвакуация града Петрова шла ускоренным темпом вплоть до завершения навигации на Ладоге и Мариинском канале в середине октября. Даже подготовили к демонтажу Медного всадника.
С июля по октябрь двенадцатого года в Зимнем дворце и в гостиных петербургских вельмож, в квартирах чиновного люда с нетерпением ждали известий с северо-западного театра военных действий. Может быть, даже более трепетно, чем с центрального направления, ведь неприятелю было рукой подать до Пскова, который, конечно, вряд ли смогли бы удержать необученные рекруты. А в Петербурге кроме роты дворцовых гренадер, охранявших Зимний дворец, да создававшегося ополчения (не превышавшего 15 тысяч человек и не очень-то боеспособного) никаких воинских формирований вообще не имелось — почти вся лейб-гвардия сражалась в 1-й Западной армии генерала от инфантерии М. Барклая-де-Толли.

И вот Барклай, понимая всё это, принимает историческое, можно сказать, решение. 14 июля он выделяет пятую часть своих войск - 1-й пехотный корпус под командованием генерал-лейтенанта Петра Христиановича Витгенштейна - и посылает прикрывать дорогу на Петербург, опасаясь диверсии со стороны Наполеона. В первый месяц войны корпус Витгенштейна не превышал 22 тысяч солдат и офицеров; только в последующем, за счёт подходивших губернских ополчений и пополнения частями гарнизонных войск, его численность удалось довести до 30 тысяч человек. Кроме этого корпуса у рижского генерал-губернатора Эссена имелось до 18 тыс. солдат для организации обороны Риги. 1-й пехотный корпус П.Х. Витгенштейна, будучи слабее любого из двух противостоящих ему французских корпусов, не смог бы сдержать удара их объединённых сил. Но Витгенштейн получил шанс на победу, так как вражеские маршалы действовали раздельно.

Первая большая победа

Оторвавшись от главных сил, Пётр Христианович медленно отходил правым берегом Западной Двины в сторону Полоцка по дороге, которая вела к Пскову. С юга и юго-запада на него наседал настырный Удино, а западному флангу угрожал стремительный Макдональд, который продвинулся далеко на север к нижнему течению Двины и достиг Якобштадта, торопясь отрезать Витгенштейну путь отступления на Псков. Пехотной дивизии корпуса Макдональда не хватило буквально одного суточного перехода, чтобы соединиться с войсками Удино у города Себеж и взять войска 1-го пехотного корпуса в мешок.
Русский генерал разгадал коварный замысел и упредил неприятеля, решив нанести поражение французским корпусам поодиночке, пока они не сомкнули клещи. Начал он с Удино, который шёл буквально по пятам вслед за нашим арьергардом.

18 июля дивизии Витгенштейна вступили в сражение с французами на дороге Полоцк — Псков близ деревни Клястицы Дрисского уезда Витебской губернии. От Макдональда генерал-лейтенант предусмотрительно заслонился трёхтысячным отрядом генерал-майора Алексея Гамена. Сражение при Клястицах можно без всякого преувеличения назвать неизвестной страницей русской военной истории. И страницей славной, ибо это было первое серьезное поражение войск великой армии в России…


После клястицкой победы в столице вздохнули с облегчением: Удино было уже не до наступления на Петербург, он крепко застрял в Полоцке. Прекратил продвижение вперёд и корпус маршала Макдональда. Его войска встали северо-западнее Полоцка на левом берегу Западной Двины по линии Якобштадт — Двинск. Против Макдональда, прикрывая свой правый фланг, Витгенштейн выдвинул на правый берег Двины подошедший из Финляндии небольшой корпус генерал-майора барона Штейнгейля, тоже ему подчинённый. После этого манёвра русских войск Макдональд оставил свои попытки взять Ригу, откуда предполагалось продолжить поход на Петербург (как предписывал Наполеон). Французский маршал даже отказался от переправы через Западную Двину.
Известия от Удино и Макдональда очень встревожили Бонапарта. Опасаясь, что после клястицкой победы корпус Витгенштейна зайдёт ему в тыл с севера и перережет коммуникации великой армии, Наполеон немедленно отрядил к Полоцку корпус маршала Сен-Сира, заметно ослабив группировку своих сил на главном направлении. Итак, экспедиция маршала Удино на Петербург провалилась. В итоге под Смоленском он соединился с основными силами французской армии.
Командовавший в ту пору формировавшимся санкт-петербургским ополчением генерал от инфантерии М. Кутузов дал горячую, очень сердечную оценку действиям Витгенштейна, отметив, что первая серьёзная победа русской армии над наполеоновскими полчищами, достигнутая под Клястицами, обещает, что в недалеком будущем они будут "совершенно истреблены" на полях России.

***

Историки, описывая эти события, иногда делают акцент на то, что с французской стороны было мало французов как таковых (не только у Макдональда, но и у Ундино), там были немцы да поляки. Но, знаете, не просто немцы - пруссаки, военная элита Германии. И потом, это в конце войны, после Москвы - которая встретила негостеприимно, не хлебом-солью, а пожарами, голодом и холодом - на этих вояк нельзя было положиться, более того, в конце войны Йорк (командовавший прусским вспомогательным корпусом, приданным корпусу Макдональда) просто открыто отказался подчиняться Макдональду и самостоятельно вывел свой корпус из войны, заключив конвенцию с русским командованием. Но в начале войны пруссаки вполне оправдывали свою репутацию военной касты и были противником не менее серьёзным, чем французы. Ну, а поляки заслужили репутацию как одни из самых профессиональных, агрессивных и стойких военных соединений того времени. Да плюс историческая ненависть к России: достаточно сказать, что поляки считали наполеоновское нашествие на Россию "Второй польской войной". И они единственные из союзников Наполеона, сохранившие ему верность до конца. Они продолжали сражаться в рядах французской армии и погибать за императора даже в его последней битве при Ватерлоо.

В начале своего повествования я оговорилась. Я сказала, что Россия стояла на краю гибели. Но даже если б обстоятельства сложились так, что Наполеон двинул всей мощью на Петербург и занял столицу России, он точно так же, как и под Москвой, простоял бы под стенами города, напрасно ожидая ключей от него, а сакраментальная фраза Кутузова звучала бы чуть-чуть иначе: "С потерей Петербурга не потеряна Россия", - и война точно так же не закончилась бы, а продолжалась бы до победного конца - победного для России. Достаточно вспомнить события, случившееся ещё на 200 лет раньше - год 1612.


_________________