Карта ролевой игры "Забытый мир"

Уважаемые игроки, некоторым из вас были отправлены на почту письма, ответы на которые я очень жду.

Гнездо, библиотека
Все, что должно произойти, обязательно произойдет, как бы вы ни старались этого избежать.
Все, что не должно случиться, не случится, как бы вам этого ни хотелось.
© Гийом Мюссо

Четко очерченными линиями коридоров, под вылетающее к высоким сводам эхо шагов, мимо стражников, охраняющих покой библиотеки. Толкаю дверь, распахивающуюся настежь и практически бесшумно закрывающуюся за спиной. Медленно шагая мимо укрытых одеялом полутьмы стеллажей с книгами, касаясь пальцами корешков и выходя в теплое облако, созданное десятком свечей.
- Отец, - слетает с губ вслед за манерным реверансом.
Кивок головы и старческая рука жестом подзывает ближе. Ближе к магистру, громоздкому столу из красного дерева и распахнутому фолианту. Ветхие страницы исписаны символами, что далеки от привычно используемого алфавита. Им много сотен лет, как и тем легендам, что изложены на пожелтевших от времени листах. Я скольжу взглядом по выведенным чернилами иероглифам, стараясь отыскать хоть что-то отдаленно знакомое.
- Что здесь написано? – негромко интересуюсь, поднимая глаза к яркой бирюзе отца.
По-царски восседающий в удобном глубоком кресле Леонардо берет меня за руку, поднимается от выступающих костяшек к запястью, чуть сдавливая жилку и чувствуя неровные скачки пульса. На миг вспыхивает негодование и гаснет так быстро, что не успеваю понять его природу. Удивительно быстро и проворно родитель притягивает мою ладонь к себе и срывает повязку, скрывающую от любопытных глаз порез через линию жизни. Неодобрительно смотрит на ровные запаянные алым края и отпускает.
- Вместо того чтобы измываться над собою, могла бы выучить ключ к расшифровке знаков, раз уж так нежно любишь амирские сказки, - голос звучит нарочито ровно.
- Отец, я…
- Не траться на оправдания, - прерывает пламенную речь держатель золотой маски, - лучше послушай, о чем говорится в сказании.
Леонардо осторожно переворачивает страницу, возвращая назад к изображению выцветших красок. Небесный цвет никогда не отличался стойкостью в отличие от проблесков пурпурного оттенка. Две переплетенные, словно змеи, цепочки увенчаны аккуратно выведенными голубой и алой жемчужинами, которые обрамлены серебристым металлом.
- Вместе они зовутся амулетом равновесия, а по отдельности, притягиваясь друг к другу будто по воле невидимой нити, имеют свойства проводников. Описанию сопутствует красивая легенда о давнем, жившем еще во времена Санвы и других богов правителе, который, взойдя на трон, опасался, что недовольные его деспотичной властью захотят отравить тирана, - он замолкает, чтобы пролистнув вперед, продолжить: - основа амулета две жемчужины: белая, что станет голубой, и черная, что превратится в красную, стабилизирующий их эллиниум и чары для объединения.
- Но ведь яд для нас пустое, - замечаю негромко, не решаясь перечить.
- Сокровище мое, у каждого из нас свой яд, - отвечает магистр, поглаживая подушечкой указательного пальца шрам от ножа для бумаги на моей ладони. – Твой внутри.
- Это значит…, - не решаюсь продолжить, глаза расширяются в изумлении, слова смешиваются с эмоциями и вьются вокруг густым коконом.
- Возможно, - кивает головой отец, захлопывает книгу и передает мне. – Тебе, дитя мое, стоит обдумать это.
- Конечно, - с готовностью киваю головой. – Будет выполнено.
Неспешно, словно с трудом, Леонардо поднимается на ноги. Беседа закончена, по крайней мере, для него, поэтому вместе с родителем я покидаю пыльную обитель фолиантов со всех концов света. Он больше ничего не говорит, разве что спрашивает о том, как продвигается вышивание феникса (ведь феникса же?), а после и вовсе оставляет одну, давая разуму возможность осмысления его слов о книге и амулете равновесия.

Безбрежные воды полны сокровищ, скрытых свободно колышущейся гладью. Редкие тихие мелководья, где, поддаваясь преломлению, струящийся свет достигает песчаного дна и двустворчатых моллюсков, хранящих в своих раковинах напоенные солнечным сиянием жемчужины. Рисковый промысел – нырять навстречу с морскими чудовищами ради редких бусин, однако ж, смельчаки находятся, когда их работу подкрепляет звон монет. Эта сделка приносит мне пригоршню разноцветных жемчужин, доставленных в палаццо Азулой.
Я высыпаю на ладонь с виду обыкновенные шарики с перламутровым блеском, долго и внимательно смотрю на них, пытаясь представить частью амулета. Мастера ювелирного дела в один голос твердят, что создание украшения из жемчуга и эллиниума по чертежам возможно. Вопрос же о свойствах артефакта остается незаданным, так как не находит своего адресата. Торговцы и ремесленники не ведают тонкостей чар, что вновь приводит меня к приглашенному из Амира механику.
По обыкновению я заглядываю к Эймеру раз в несколько дней, чтобы следить за ходом работы, беседуя с полным светлой энергии юношей за чашкой ароматного чая с травами. Время в его обществе протекает легко и непринужденно. Порой я даже ловлю себя на мысли, что улыбаюсь искренне, не играя радушную маленькую хозяйку – контраст ума и наивности.
Направляясь к дому механика, я наказываю сопровождающей служанке взять посеребренное блюдо с миндальным печеньем. Разбалованные девочки любят сахарные десерты, а южный гость и вовсе кажется мне сластеной. Важно не строить между нами стену. Пусть Эймер с трепетом относится к суровым магистрам и мастерам, но чувствует себя комфортно в моей компании. Так хочет отец, с чем не смею спорить.
К тому же, поделившийся своим прозвищем Балабол, рассказывает увлекательные истории. В том числе и свои амирские приключения: близкое знакомство с молами, малопонятное мне увеселение в виде игры с мячом на специально отведенном поле, и об охоте на халука. Мне нравится слушать, представляя то, что возможно все же когда-нибудь посчастливится увидеть самой. А еще мне нравится он сам.
- Ты не амирянин, - утверждаю, сидя в кресле и обнимая тонкий теплый фарфор, - но я еще ни разу не слышала об иных землях, тех, где ты родился и вырос, о семье, братьях и сестрах, близких.
Я не оставляю своих попыток нарисовать максимально точную картину гостя. Он по-прежнему видится мне не самым обычным механиком. Угадавший при первой встрече мое имя, Эймер и в дальнейшем не теряет своей проницательности, что копится и не дает покоя.
Другим поводом узнать его лучше становится донесение начальника охраны о том, что за пределами Гнезда некто, предположительно молодая девушка, через ищейку интересуется солнечным умельцем. Моим солнечным умельцем! Спокойно выслушав воина, решаюсь отдать приказ, не посоветовавшись с магистром теней. Леонардо нездоровится в последние дни, что является тревожным звоночком, посему часть забот о защите дома я беру в свои руки. Все ограничивалось беседами со стражниками и проверкой готовности в случае неожиданных маневров, пока не пришло известие о наемнике, рыщущем вокруг Гнезда.
- Нужно достойно наградить любопытство, - поразмыслив о том, как лучше поступить, отвечаю начальнику охраны. – Подыщи удобную камеру в подвале для того, чтобы допросить нанимателя.
- Удобную? – боясь разозлить талантливую девушку, переспрашивает воитель.
- О да, - губ касается улыбка. – В лучших традициях того, что умеешь.
Магистр Леонардо зовет своих исполнителей тенями вовсе не потому, что они могут выполнять поручения бесшумно словно рыси. Созданные им воины лишь тени однажды попавших в Гнездо людей, личности которых воссозданы способностями старейшины без таких лишних слабостей, как сострадание.
От того, в полной уверенности, что все будет выполнено согласно приказу, я предаюсь безмятежному времяпрепровождению, пью ароматный малиновый чай и рассматриваю чертежи модернизированных военных кораблей, находящихся в нашей личной гавани. Их еще не так много, как хотелось бы, но, насколько мне известно, работы идут полным ходом. Об этом сообщает птичка-невеличка, рабыня, приставленная служить механику. По ее словам Эймер проводит много времени вне дома, находясь на той стадии, когда рисунки на бумаге обретают материальную форму.
- Ты используешь эллиниум? – глядя на изображенное металлическое нечто, что должно быть вмонтировано в судно, уточняю я.
- Да, Маргарита, он обладает множеством незаменимых свойств, - звучит в ответ. – Не только в кораблестроении…
- Я слышала о качестве оружия, - перебиваю, уже привычно ведя беседу в подобном ключе.
- Да, и лучшие в этом деле стенные кузнецы, - с готовностью продолжает механик, подкрепляя слова забавной историей-воспоминанием.
Сомнений не остается, я приказываю Азуле отыскать отвечающего моим требованиям стенного. Эллиниум по своим свойствам несколько отличается от иных металлов, лучше других это чувствуют и понимают жители холодного и неприветливого предела на границе обитаемых северных земель. Никогда мне не доводилось видеть сыновей стены, но уверена, что они выбираются из своего дремучего края на остров Греха, потому что эта маленькая парящая над океаном точка на карте мира так или иначе нужна всем.

Гнездо, "дом для непрошеных гостей"
Чудовища не живут в морских глубинах, они живут внутри нас...

Укутанной в черный плащ тенью, ловя металлом маски отблески факелов, тусклым робким светом разбавляющих сгущающийся в коридоре мрак. Стражники, завидев госпожу, вытягиваются по струнке, хоть играй тревожные полные трепета мелодии. С лязгом поворачивается ключ в замочной скважине, толкаю дверь вперед и ступаю в комнату, отведенную любопытной пташке, которая ищет встречи с механиком. Или смерти, если окажется шпионкой, посланной правителем Царя Островов или шахом Амира.
Охранники следуют за мной беззвучными провожатыми и замирают, едва перешагнув порог. Я же прохожу дальше, в центр, где в пяточке льющегося откуда-то сверху дневного света стоят стол и два стула. Один из них занят девушкой, окутанной облаком танцующих эмоций. Она поднимает глаза, зеленые, на несколько тонов тусклее зелени сада. Смотрит сначала на меня, затем за плечо на безмолвных стражей. Сабли в ножнах, однако, пальцы на пульсе – держат рукоять.
- Оставьте нас, - мой голос режет металлическим звучанием, гладкая зеркальная пластина искажает .
Не оглядываюсь, чувствую, как воины безмолвно выполняют приказ. Оружия у пташки нет, поэтому охрана лишь помешает ей петь. А петь ей придется, хотя может и заартачиться.
Приглушенно скрипят плохо смазанные петли, вновь становится тихо. Лишь шуршат юбки, когда прохожу к предназначенному для меня стулу. Занимаю его, устраиваясь максимально удобно, но горделиво удерживая осанку и голову. Иначе съезжает маска. Я изучаю черты лица девушки, тонкие, одухотворенные, подбираю оттенки цвета для радужки и молчу. Мне нужно с ней говорить, исполнять важную роль добросовестного кирпичика в фундаменте благополучия семьи. Нужно узнать, насколько опасна незваная гостья может быть для клана.
- Как тебя зовут, пташка? – голос словно чужой, до того отвыкла от преломления металла.
- Карима, - отвечает она, убирая выбившийся вперед локон, не смоль, но темный.
Убирает руки под стол, наверняка, сцепив в замок на коленях. Встать бы да посмотреть, но не время для любопытства Маргариты. Я знаю, что девушка волнуется, ее страшит неизвестность, которая ядом своим отравляет всех, в том числе и меня. Никому не ведомо, что будет дальше. Завтра, через час, минуту?
- Сколько тебе лет? – не услышав лжи в ее словах, я задаю новый вопрос.
- Восемнадцать, - коротко и емко звучит в ответ.
Девочка, такая же, как я. Совсем не похожая на темнокожих амирян, загорелых пираток и наемниц. Не чувствую в ней зверя или талантов полукровок, но все же откуда-то изнутри тянется нить света. Возможно, и в ней что-то есть, иное, не схожее с тем, что ощущала прежде. Впрочем, здесь я не для этого. Действуя, как поступал бы отец в наилучшем расположении духа, мне необходимо выяснить, несет ли угрозу семье ее появление на острове, и предположить, как это отразится на работе механика. Заказ на перестройку кораблей не просто важен для клана, он – запечатанная тайна. Поэтому я готова внимательно слушать все, что скажет Карима. Все, что она не скажет. Узнать все, что прочитаю в ее сердце.
- Расскажи мне, пташка, кто ты и зачем ищешь механика Эймера Балабола...

***

Несколькими часами позднее, в иной комнате, с иной собеседницей

Она пришла сама, умело обойдя посты охраны – выговор стражникам. Пробралась в парк, чтобы встретиться с хозяевами острова и просить о смерти. Воительница желала закончить свой земной путь, в чем я не могла ей отказать, не имела права. Из садов Безликих нет пути назад. Пыточные камеры не выводят на шумные торговые улицы городских ступеней.
Мы говорили в душной полуподвальной комнате при свечах, плачущих каплями воска на каменный пол. Я – сидя в бархатном обитом кресле, с мягкими подлокотниками, она – стоя напротив меня у стены, с увитыми змеями цепей руками. Дочь Санвы – это звучало гордо, свободно, совсем не для оков. «Никто не может солгать Выжившим» гласит известная всем истина. И дочь Санвы не врет, называет свое имя Ханаан. Поворот ключа и лязг кандалов, упавших на шероховатую грязно-серую плиту. Они смиренно лежат мертвыми змеями у ног пленницы, которая продолжает говорить.
Ханаан не испытывала страха перед болью, видя ее искусством. Перебирающие струны скрипки пальцы; рука сжимающая кисть с беличьим хвостом, легкими движениями нанося слой краски на холст, или нож, уверенно чертя линии на коже, вспарывая ее по карте вен и артерий. Она благодарила тихо, размеренным спокойным тоном и смотрела на алеющие ручьи, что срывались с холодеющих кончиков пальцев на пол. Ждала. И говорила.
Я не убивала ее, о нет, я давала ей свободу, новый виток бесконечного круговорота энергии. Это наивысшая благосклонность Безликой. Она просила слушать: каждый удар сердца, каждый вдох и каждый звук, с которым красная капля разбивалась о камень пола. Она просила чувствовать это, ощущать.
Мой личный демон скалился и рычал, довольный и сытый болью. Сила плескалась голубым морем в глазах, кружила по телу вместе с кровью, топила мерно сокращающееся сердце. И я осознавала, что должна, обязана принимать природу своего таланта такой, какая она есть. Я не должна страшиться боли, безумия и смерти, потому что я Выжившая. Потому что однажды несколькими этажами выше в зале Ордор-Тан-Наннум на месте нынешней жертвы буду я.
- Да примет тебя твоя богиня, Ханаан, дочь Санвы.
На моих руках было достаточно крови. Эту смывать не хотелось, но пришлось. Умыться, сменить пропитанное металлическим ароматом платье и улыбнуться своему отражению в зеркале, которое показывало беззаботную девочку Маргариту, ставшую частой гостьей амирского механика. Сегодня он обещал представить модернизированные корабли. О нет, пафосно, маленькая Маргарита просто посмотрит, с жадным интересом впитывая все, после чего семья, возможно, примет работу.

Сольвейг, только не говорите, что я впустую потратила гербовую бумаги безликих и духи, а голубка заплутала где-то, огибая земной шар.
А на предложение ваше я возьму да соглашусь) Мне достается романтичный пират с кораблем, вы же обрекаете себя на избалованную девочку, которая не представляет, как жене следует заботиться о настоящем мужчине.

Тщеславие всегда любило господствовать над тем, что мило...

Выслушав все, что рассказала мне чужеземка, я оставляю певунью в ее апартаментах под охраной. Гнездо не то место, где вольно разгуливают незваные гости. Даже если называют себя родственниками или возлюбленными тех, кто удостоен чести. Девушка не солгала мне, сказав, что является невестой механика. Правдивость слов выдает их чистая звонкость, они льются как горный ключ.
Не могу винить ее желание быть ближе к тому, кто сердцу мил. Я понимаю его, ведь мне самой хотелось бы разделить с Эззелином его путешествие в столицу мира. Лишь разумные доводы осознания всей опасности поездки заставили, оставшись в Гнезде, ждать.
Решение вынесено, но не озвучено. Пусть Карима в полной мере прочувствует силу неведенья прежде, чем увидит его. Я даю страже нужные распоряжения перед тем, как покинуть дом для непрошенных гостей, и отправляюсь на встречу с Эймером.
Оставив маску властной госпожи, но не металлическую пластину, спускаюсь по длинной лестнице к гавани с доками. Ступени игриво бегут вниз, чередуясь с небольшими ровными площадками, где разбиты клумбы, пока не переходят в небесный причал, скрытый от любопытных полумесяцем скал. Механика нахожу на одном из модернизированных судов.
Увидев меня, Эймер улыбается, чуть склонив голову. До сих пор не понимаю, как, не обладая талантами Безликих, он всегда угадывает в фигуре в черной накидке и маске меня. А ведь я проверяла его, нарядив в свое платье служанку.
В военном деле я смыслю немного. Магистр теней не имеет привычки обременять дочь тем, что, по его мнению, не пригодится девочке, будущее которой соткано из вполне реальных событий. Он распланировал мою жизнь вне тягот службы золотых масок. Но все же о воздушных судах, их маневренности и скоростных характеристиках мне кое-что известно. Пришлось узнать, чтобы понимать то, о чем с воодушевлением рассказывает механик, обещая показать на практике.
Ее время настало. И внутреннее удовлетворение тем, что задание выполнено в точности по заказу, теснит флер печали. Мое задание ненавязчиво наблюдать за Эймером тоже выполнено. Не будет больше богатых на подробности историй его путешествий, рассказов о севере и юге, легенд, которые передаются из уст в уста, не имея увековечивающих их записей. Не будет легкости, смеха и его необычной светлой энергии. Механик уедет вместе с невестой. От этих мыслей грустно, ведь я всегда отдавала предпочтение живым игрушкам.
После презентации вместе с Эймером мы уходим из доков. Представители совета семьи придут потом, когда получат мой доклад. Корабли и обсуживающие их матросы остались позади, я могу отдать служанке накидку и металлическую маску, отослав ее в палаццо, и вернуть светловолосому амирянину улыбку. Могу вновь с искорками любопытства в глазах расспрашивать его о том, плавал ли он когда-нибудь с пиратами и видел ли древних морских чудовищ.
Эймер говорит, что слышал на рынке о том, как предприимчивый пират умудрился реквизировать корабль уважаемого в городе человека – сэра Орвика. Меня это забавляет. И сама история, и то, как ярко и живо Балабол описывает события, словно видел все своими глазами. Я смеюсь, открыто и искренне, вскакиваю на невысокий бортик фонтана, в котором растут белые лилии, и для равновесия прошу руку механика. Его ладонь мягкая, пусть и не бархат господ, и теплая. Амирянин аккуратно поддерживает меня, пока шагаю по мрамору у самой воды, огибая дракона, дышащего водой.
- Орвик Понирос – распорядитель игр на арене, я знакома с ним, - поддерживаю беседу. – Неужели он не смог вернуть свой корабль?
- Насколько мне известно нет, - отвечает Эймер. – Преступник и судно все еще разыскиваются властями царя островов.
- Они просто не умеют искать, - произношу, остановившись, и разворачиваюсь лицом к молодому механику, на миг бросив взгляд ему за спину. – Сними меня с бортика.
Эймер помогает мне спуститься на выложенную камешками дорожку. В знак благодарности я улыбаюсь и, сделав быстрый шаг к механику, целую его. Не снисходительно и манерно в щеку, как сделала бы хозяйка острова, а так, как согласно моим представлениям, влюбленная девочка поддалась бы пылкому порыву и желанию коснуться губ предмета своих воздыханий. Наверное, так и нужно, придвинуться ближе, обвить руками шею и закрыть глаза.
Вот только мои эмоции, увы, далеки от этого светлого чувства. Механик нужен мне как забава для девочки, которой нравятся живые куклы. Но игр больше не будет, если я отпущу его назад в большой мир, где его ждет будущее с той девушкой, Каримой. Так пусть же она думает, что суженый позабыл о ней в объятиях другой. Пусть видит поцелуй. Наблюдает за ним, согласно моему распоряжению привести ее в сад к этому фонтану, где для нее разыграется спектакль. И если моя игрушка не достанется мне, то и она его не получит.
Представление разыграно согласно сценарию. Стражник в отливающих серебром доспехах выводит Кариму из-за пышных кустов нежных чайных роз, придерживая ее за локоть.

Гнездо, сады Безликих

Дети в семье всегда любимы и желанны. Им дают все лучшее, их балуют. Это настолько естественно, что к такому порядку привыкаешь. Я лишь одно из подтверждений тому – единственное сокровище магистра теней. И уж если я что-то хочу, то получаю это. Не важно идет ли речь о позолоченной фигурке в коллекцию зверей или же о кузнеце, специализирующемся на работе с элинниумом.
Азула по моему распоряжению отыскала нужного человека, если так можно говорить о сыне стены. Думаю, что они, стражи северных границ, не больше люди, чем мы, клан с порченной кровью. Говорят, что стенные рождены древним темным волшебством, что приручили маги. Это должно как минимум вызывать опасения, но, глядя на воина, который прибыл к воротам Гнезда, я не чувствую страха.
В детстве от отца я слышала историю о том, как один из сынов стены помог ему, укрыв от ворон. Нельзя судить об одном из общей массы, равно как и обо всех нельзя говорить, зная лишь одного. Мужчина, которого я встречаю в саду хорошо сложен. В нем есть и стать воина, и каменная сила, и покой в полных серьезности глазах. Он ко всему еще и учтив, хотя вряд ли на стене преподают манеры наравне с навыками боя.
- Безликая, ты желала говорить со мной?
- Верно, - я жестом приглашаю его пройти вглубь сада, выбрав одну из живописных аллей. – Ты ведь прибыл на остров издалека, как мне известно с самой стены?
- Верно, - он кивает головой в знак согласия с моими словами, - мы с братьями приехали две недели назад, чтобы купить рабынь, и собирались отплывать.
Мы медленно идем через парк, где ухоженные кусты и невысокие деревья пострижены ровными геометрическими фигурами. Выложенная камнями дорожка и зелень вокруг вместе создают композицию, которая способна впечатлить. Нас с колыбели окружает роскошь, от того непонятной и безумно далекой кажется иная, припорошенная снегами жизнь. Каково это, смотреть вдаль не бескрайние снежные просторы или слышать, как пронзительно воет вьюга в ночи? Но вместо этого я задаю другие, более приземленные и простые вопросы, которые пересекаю мою призрачную прямую.
- Моя служанка сказала, что ты, кузнец, мастер своего дела, - звучит не вопросом, утверждением.
- Приятно слышать, что мои умения ценят так высоко, - отвечает по-мужски сдержанно, не бросаясь петь себе пустые хвалебные оды. – Я люблю свою работу.
- Я хочу, чтобы ты выковал под заказ для меня два кинжала из элинниума, - достаю из широких рукавов накидки скрученный лист бумаги, разворачиваю его и показываю кузнецу. – Заточенный с двух сторон прямой клинок не больше тридцати сантиметров с изображенным на рисунке орнаментом. Он должен быть легким и удобно лежать в руке. Твой труд будет достойно оплачен. Что скажешь?
Мужчина берет из моих рук изображение готового оружия, изучает его молча, рассматривая детали и вязь, которую необходимо поместить на широкое лезвие. Не перебиваю, даю ему возможность обдумать все, взвесить. Не так уж часто улыбается удача, приводя кузнеца из стенных на остров Греха.
- Я могу это сделать, - наконец произносит он. – Но при всем уважении… мне не нужно золото.
- Понимаю, - снисходительно кивает маска. – Вы с братьями приехали за рабынями. За каждое изделие я дам, скажем, по три рабыни не старше двадцати пят лет. Согласен?

Скотти, раз уж ты никогда не научишься звать меня полным именем, то придется сделать исключение для тебя, томный мой маг)
p.s. Безликая довольна)
Леди Сандра, очень жалею о том, что не имею возможности выслать на север подарок для гильдии.
Балабол, присоединяюсь, вы с курицей лучшие)
Спасибо вам за невероятный заряд позитива, впечатления и воспоминания.

Весь мир - театр.
В нём женщины, мужчины - все актёры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Вильям Шекспир

Гнездо, сады Безликих

Масштабы театра различны. Мне доводилось видеть как дешевую постановку с разрешения Эззелина, не привлекая внимания благодаря его таланту, так и выверенное в эффектности действа представление на арене во время игр. Достаточно, чтобы понять, что каждой пьесе необходимы декорации, сюжет и исполняющие роли актеры.
Сочная зелень сада, мраморный фонтан, журчание воды и далекая трель певчей птицы – фон достойный спектакля Безликой. Лелеемый мною каприз оставить интересную игрушку в своем распоряжении, раз уж я лишена иных забав в стенах Гнезда – это то, что служит сценарием. Не ведающие о своих ролях артисты – солнцеликий механик Эймер и Карима, назвавшаяся его невестой.
После поцелуя я, немного отстранившись, смотрю на амирянина, позволяя себе отступлением от образа взгляд в глаза вместо наигранного девичьего смущения. Делаю это намерено. А он говорит, негромко и тщательно подбирая слова, хорошо понимая цену опрометчивой фразы.
Вы красивы… прекрасны…
Знаю все это. Даже больше – все, что Эймер может мне сказать. И не перебивая слушаю, потому что за шумом фонтана Карима не разберет ничего, так и не решившись нарушить уединение ее жениха с другой девушкой. Тихо и далеко, практически идеально.
Я чувствую ее, нависшую над головой грозовую тучу, хмурую и искрящую молниями боли. Ощущаю и смятение механика, за которым скрывается нечто горькое, как если бы его жизнь была наполнена полынью. Только сама не испытываю ничего, хотя знакома с теми эмоциями, которые огненным цветком распускаются в груди, когда целуешь по-настоящему дорогого человека.
Цена игрушки невелика, ее наивысшая ценность - воля, хрупкая свобода. Я могу заставить Эймера остаться, таланты семьи позволяют и не такое. Однако, сломав солнечного юношу, непоправимо испортив игрушку, вмиг утрачу интерес. И тогда все усилия станут напрасной тратой времени.
…как один из прекраснейших цветков вашего сада…
Механик замолкает, уверенный, что все озвучено с должной деликатностью, и ждет, чем обернется моя реакция. Облекаю свое внутреннее желание красиво закончить театральную постановку в улыбку, снисходительно-холодную, видную только ему.
- Ты все верно понял, это подарок за те дивные истории, которыми наполнен недосягаемый для меня мир за стенами Гнезда. Пусть будет тебе памятью, скрытой за семью печатями, - выдержав достаточную паузу, произношу я. – А теперь идем. Мне нужно доложить о том, что корабли готовы, а тебе – подготовиться к встрече со старейшиной, курирующим сделку.
Отвоевав свою жизнь, гладиатор уходит с арены, актеров театральной постановки скрывает плотная ткань занавеса. Этому спектаклю тоже необходима финальная точка, раз уж проделавшей столь длинный путь девушке не хватает смелости, упрямства и любви в сердце.
А я... Я попрошу эту игрушку себе, когда принесу новости о модернизации.

Возможно, по большому счёту, когда все маски ужаса сброшены,
нет ничего такого, что не смог бы воспринять человеческий разум.
Стивен Кинг

- Добрый день, магистр Виторрио, - в голосе благоговение к старейшине, который в отсутствии Эззелина курирует модернизацию. – Работа выполнена, механик ожидает вас.
- Благодарю, дитя, - отвлекшись от военного конфликта на шахматной доске, произносит правитель. – Я зайду в порт, как будет время, - он внимательно смотрит на меня. – Ты о чем-то хочешь спросить?
- Да, я…, - начинаю в нерешительности, не зная, как объяснить держателю золотой маски, что хочу оставленного мною на одной из аллей сада солнечного юношу. Хочу своей игрушкой.
- …видела прибывший с царя островов корабль, - заканчивает мою фразу, но, похоже, имеет ввиду нечто другое. – Эззелин вернулся домой, ты можешь увидеться с ним.

Эззелин… Эззелин… Так и кружит в голове, когда я, согласно правилам этикета попрощавшись с Виторрио, спускаюсь с крыльца и ступаю на дорожку сада. Когда спугнув стайку сладкоголосых птиц, спешу через аллею стройных кипарисов. Когда, обогнув ровное голубое блюдце озера, попадаю в парк Вереска. Все это время восторженным шепотом у самого уха, в ускоренном танце сердца.
Я обещала не ждать. И себе, и ему. Однако не проходило и дня, чтобы волны памяти не выбросили на берег воспоминания. Когда я брала в руки подаренную братом книгу амирских сказок; когда на арене смотрела бои гладиаторов, представляя его образ в соседнем кресле, занятом пригласившей на развлечение сестрой. Когда бывала среди кораблей на личной пристани Безликих. И когда утром пила кофе на балконе своих комнат, рассматривая далекие паруса в гавани.
Не знаю, правильно ли позволять себе подобное, но приказывать сердцу тяжело. Равно как и сложно совладать с собой, чтобы не ускорить шаг, направляясь в палаццо. В своем стремлении встретиться скорее с Эззелином, игнорирую внезапную мысль, что, не прислав ко мне слугу с письменным или устным посланием, брат, вероятно, проводит время со своей женой или матерью.
Среди зелени сада на террасе ярким пятном вспыхивает его изумрудный камзол. Брат стоит у резных перил спиной ко мне, похоже, любуясь парой лебедей, скользящих по водной глади водоема, или находясь во власти своих размышлений. Я взбегаю по мраморным ступеням и, не в силах справиться со своими эмоциями, спешу к нему.
- Эззелин, - голос брызжет радостью встречи, когда брат оборачивается и смотрит на меня сияющими малахитом глазами.
Стоило бы притормозить, умерить пыл и ограничить себя, склонив голову в манерном приветствии. Однако я, отбросив скупые проявления эмоций, даю волю желанию обнять того, кто оставил Гнездо на несколько месяцев. Долгих для меня месяцев.
- Я так скучала, - произношу, обвив руками его шею и прижавшись щекой к грубоватому материалу камзола на груди, - волновалась за тебя.
Когда слова озвучены в секундной тишине громом среди ясного неба становится ощущение вязкой, затягивающей, как черная дыра, пустоты внутри того, кого я обнимаю. Изменение столь сильно разнится с привычным чувством, что настораживает, навязчивым холодным страхом проникая в мой разум. Неужели там, на Царе Островов с тобой случилось что-то непоправимо ужасное?
Поднимаю голову, чтобы посмотреть на Эззелина, дотянуться взглядом до зеленоватого зеркала души и пересчитать лучистые темные прожилки в палитре светлого оттенка. Чтобы заглянуть в него, как в глубокий колодец, в надежде отыскать там что-то родное и любимое, теплое, но найти лишь рваные края кровоточащей черной дыры. Чтобы обжечься этим незнакомым и чужим.
- Ты не мой брат, - шепчу ошарашенная собственным запоздалым открытием, - ты не Эззелин.

Сады безликих. Ранее. Под самый занавес.

Она все же вышла, предстала перед ним, чтобы, ни проронив ни слова, убежать в гущу сада. Девушка не потеряется в его лабиринтах, стража не даст этого сделать. И даже больше, согласно моему приказу, ее уходу препятствовать не станут, проведут до ворот в город и отдадут в объятия жилых улиц. Безликим не нужны незваные гости.

Вихрем вьются эмоции солнцеликого, захватывая его в свой плен. Он в омуте, угнетенный своими ощущениями, смотрит ей вслед. Печать печали не болит так сильно, что тянет завыть диким зверем.
Неужели саднит там, где сердце, из-за ее ухода? Тогда беги, догоняй блуждающие по парку ветра. Или же разрывает душу глубже, намного глубже этого маленького показательного представления? В любом случае, очевидно одно – от своего не бегут, бегут к своему.
- Ее? – голос звенит удивлением, словно птицы в саду единственные зрителя поцелуя. – Кого ты видел, Эймер? – платье шелестит, когда подхожу к нему ближе, однако не касаюсь, ибо мне больше не нужно. – Скажи мне.
Я видела, но не скажу…

Поздравляю Забытый мир с очередной годовщиной! С трехлетием!
Ведя, бесценный наш котик, спасибо за этот красочный, сложный и такой затягивающий мир. За то, что мы в нем проживаем.
Вдохновения тебе, родной, во всех начинаниях и как можно меньше разочарований. *целует кота в нос*
Игрокам - эмоций, настоящих, ярких, острых, насыщенных, тягучих и густых как мед. В каждом прожитом сюжете.
Братец Эзз, не знаю, хватит ли мне слов, чтобы рассказать, как соскучилась. Хорошо, что нам не нужны слова.
Мои благодарности за восхитительные подарки Мастеру и фш-мастерице Чудо-Ежику.

Подумав - решайся, а решившись - не думай.
© Японская мудрость

Гнездо, кузница

- Госпожа, - поклонившись, Азула подходит чуть ближе, - кузнец выполнил ваше поручение.
Нет желания ждать, когда слуги доставят мне готовые изделия. Я слишком хочу увидеть кинжалы, первой коснуться диковинного металла и ощутить его тяжесть в руке. Поэтому вместе со ставшей мне второй тенью женщиной оставляю террасу и недопитый травяной чай.
Путь привычно стелется лабиринтом через парк, камушками бежит вперед, изредка петляя. Зелень расступается перед кузницей, где к коктейлю звуков сада прибавляется стук тяжелого молота о железо. Здесь работают лучшие, те, кто не всегда по своей воле, но стали частью личных мастеров клана. К счастью или к сожалению сын стены здесь лишь временный гость, которому собственная сущность не позволит долго находиться вне дома.
Последи жаркой и душной кузницы Гектор видится мне суровой горой, которой не страшны ни стужа, ни зной. Камень снесет все. Вокруг него суетятся умельцы, желающие перенять хотя бы крупицу опыта, но бесполезно. Истинный талант, равно как и настоящее проклятие, в крови, что мне известно лучше многих.
- Всем выйти, госпожа желает говорить с кузнецом со стены, - Азула своим громким голосом заставляет мастеров оставить работу и покинуть помещение.
Молча наблюдаю за тем, как они, не смея перечить, покорно скрываются за дверью.
- Всем, Азула, - мой тон тих и обманчиво нежен.
- Но…
- Всем, - повторяю на градус жестче.
Слежу за тем, как она, бесшумно юркнув в приоткрытую дверь, уходит, и поворачиваюсь лицом к Гектору. Он наблюдает за всем, скрестив руки на груди, хмуро сверкая карими глазами, как и подобает горе. Мне нравится его спокойствие, разительно отличающееся от привычного раболепия среди слуг.
Кинжалы передо мной на столе. Подхожу ближе и осторожно касаюсь орнамента на лезвии. Холодное, покалывает даже. Беру в руку ребром к себе, смотрю на острие и провожу подушечкой пальца. Эллиниум легко режет нежную кожу, выпуская на свободу алую каплю, которая скользит по металлической глади вниз до самой рукоятки. Прекрасно и опасно, достойная работа.
Иного я и не ждала от кузнеца со Стены.
- Восхитительны, - выношу вердикт мягким голосом. – Ты действительно мастер своего дела.
- Благодарю, - отвечает сдержанно кузнец.
- Как и обещано, оплата в виде шести невольниц, - кинжал возвращается к своей паре. – Есть еще кое-что. Сложнее и интереснее.
Рисунки необходимого мне украшения, а также описания к нему, выведенные моей рукой ложатся стол с тихим шелестом страниц. Черная и белая жемчужины в оправе – простая работа для ювелира, привыкшего к серебру и золоту. Однако из-за своенравного эллиниума я могу довериться лишь тому, кто показал свой талант в управлении с металлом. Кто чувствует его так же, как и я силу мастера боли внутри себя.
Вместе они зовутся амулетом равновесия, а по отдельности, притягиваясь друг к другу будто по воле невидимой нити, имеют свойства проводников.
Я думала об этом много. Пожалуй, даже слишком.
Мысль о том, что дар крови может ласкать болью жертву, никак не влияя на меня, точит разум. Как нежный шепот безумия за спиной. Такой упоительно сладкий, приторный, тревожащий. Сковывающий сердце тонким льдом, который идет трещинами от каждого удара. Я хочу узнать эту силу, испытать ее.
И сделать талисман должен стенной кузнец.
- Уверен в том, что так оно и есть, - слова сына стены полны почтения, однако никак не лести. – Но мне пора возвращаться домой.
- Даже если два амулета будут стоить десятерых невольниц? – задаю вопрос, скользя по лицу Гектора взглядом.
Глаза встречаются. Яркое голубое море и бездонные темная ночь.
Ну же, кузнец, скажи то, что я хочу услышать...

Гнездо, кузница

Север рождает ледяные изваяния, что согласно легендам безраздельно правят вечной мерзлотой Финнура, и в противовес им стойких к холоду стенных. И быть может секрет этой выносливости в жаре, который тянется от кузнеца, горячими волнами заполняя пространство. Я вдыхаю его вместе со словами, с теми условиями, которые выставляет Гектор прежде, чем согласиться выполнять предложенное задание.
Дети Безликих с колыбели имеют все, получают еще раньше, чем понимают, что по праву рождения могут позволить себе требовать. Бессвязными капризами или первыми произнесенными словами – неважно, значение имеет лишь то, что желаемое материализуется, легко ложась в ладонь рукоятью клинка из эллиниума.
Удивительно даже, но металл не теплый, а приятно прохладный, отдавая заниженную температуру ладони. Я смотрю на выведенную на лезвии вязь узоров и думаю о том, будет ли амулет равновесия, находясь под платьем, целовать молочно-белую кожу стужей. Далекие и желаемые фантазии, которые непременно должны стать явью. И не имеет значение шестнадцать или двадцать невольниц, ведь, став обладательницей талисмана, я погублю куда больше людей.
- Ты, Гектор, - впервые в памяти вспыхивает имя искусного ремесленника, названное Азулой единожды и вскользь, словно лишняя информация, - не только кузнец, но еще мастер торговых сделок.
Губы за металлической пластиной едва трогает улыбка вопреки тому, что разум с младенчества запрограммирован считать условно враждебным все находящееся за пределами семьи, клана и соответственно нашей территории. Однако же, не видя угрозы, я с какой-то детской наивностью смотрю на кузнеца, прибывшего с другого конца света. Пытливый ум хочет знать, что там, где никогда не останется на скрипучем белом покрывале моего следа и не запутаются в ресницах снежинки.
- Я стенной, - в голосе идеальное сочетание громкости и стальных ноток, не режущих, а скорее теплых, как и сам сын камней.
Странное все же сочетание – теплый камень, согретый изнутри, однако же назойливый внутренний голос считает, что эти слова отражают суть Гектора, в какой-то степени человека не больше, чем я. Чем все представители моей проклятой, отравленной сумасшествием крови.
Поднимаю глаза, чтобы встретиться с внимательным взглядом сложившего руки на груди мужчины. За ним ровно горит пламя, выглядывая из-за спины языками и тихо шипя. Оно играет и раскрашивает смуглую кожу сильных, привыкших к тяжелому труду рук. И почему-то притягивает меня.
- Ты знаешь, что твой цвет красный? Если точнее то, яркий и сочный оранжево-алый оттенок огня…, - сама того не замечая, произношу вслух, поэтому приходится продолжить. – Цвет крови и победителей.
Уверена, сын стены прекрасно понимает, что это согласие. Понимал, еще тогда, когда, оформившиеся в слова умозаключения, слетали с его языка требованиями. Он знал, Безликая не может отказать в четырех душах, потому что на другой чаше весов нечто большее, чем украшение. Столь желаемая тень надежды.

Сады Безликих

Мной владеет проникнувшее в каждую клеточку тела ожидание. Оно растягивает часы и дни, приносит назойливые мысли, которые вызывают ноющую боль в висках.
Я думаю слишком много. В первую очередь об отце, здоровье которого все больше тревожит, сжимает сердце в страхе перед неизбежным, сколько ни оттягивай время. Об Эззелине, все еще не прибывшем домой и не приславшем ни одной весточки с далекого Царя Островов. Хотя брат и не обещал мне никаких посланий, ни слова о возможности писем потому, что ему есть кому писать: матери, жене, старейшинам. Но я не могу задавать вопросы магистру теней. Остается лишь сын стены, кузнец, выполняющий особый заказ, который с виду не больше чем парное украшение для капризной безликой.
Забрав кинжалы и предпочтя не озарять больше кузницу своим присутствием, я продолжаю возвращаться в памяти к тому дню. Тому неслыханно дерзкому прикосновению, горячему даже сквозь плотную черную ткань перчатки. И тому переходящему границы дозволенного любопытству, которое, как мне на миг показалось, заставит его рискнуть головой.
Клан Безликих окутан плотной дымкой тумана тайн, а рожденные из них легенды порой даже исключают друг друга. Согласно одним россказням представители семьи скрывают за масками прекрасные лица древних божеств из зачарованного леса, по иным – столь уродливы, что вынуждены носить металлические пластины.
В любом случае интерес стенного вполне объясним. И, я вынуждена признать, обоюден, ведь мне не приходилось видеть рожденных из камня так близко. Говорить, касаться. Удерживать кинжал в миллиметре от того, когда угроза переходит в действия, потому что Гектору захотелось поиграть с огнем.
- Госпожа, - тихий голос служанки отвлекает от поднятых памятью фрагментов недельной давности и возвращает в сад, где на импровизированной арене Эльмио сражается с другим воином, - госпожа, кузнец просит о встрече с вами.
Ничего не ответив, поднимаюсь со своего места, будто ведомая лязгом скрестившихся сабель и танцующей грацией двоих амирян. Воин мрака выбивает оружие у противника и заносит руку для решающего удара, когда я касаюсь его плеча.
- Достаточно, Эльмио, благодарю тебя, - своими словами заканчиваю бой, позволяя своему верному стражу рассыпаться песком, и только потом поворачиваюсь лицом к Азуле. – Принеси маску и мантию, я поговорю с ним в беседке.
В моем восприятии их, прибывшего с обитаемых северных окраин стенного и темнокожего южанина, роднит отсутствие свободы. Одного крепко связывает воля владелицы его сердца, другого что-то не совсем понятное мне, живущее в камнях и правящее целой армией покорных сынов. Воин мрака не ведет философских бесед, предпочитая лишь в случае крайней необходимости нарушать тишину односложными фразами. А вот ответ более человечного Гектора может быть весьма занятным. Может, если я заговорю с ним об этом. Если.
За десять дней с момента последней встречи кузнец изменился. Не внешне, конечно же, эмоционально. Я вижу это, чувствую, как кокон его непроницаемого, практически каменного самообладания идет трещинами. Внутреннее раздражение сочится из них, как кровь из раны, отравленной не позволяющим ей свернуться ядом.
Мне хотелось бы коснуться его не затянутой в перчатку рукой, подушечками своих пальцев. Но, сделав несколько шагов по направлению к стенному, я скольжу по его чертам лишь взглядом и задерживаюсь на амулетах. Две части из эллиниума выполнены с мастерством, которое вызывает восторженный выдох. Так приятно получать желаемое.
- Вставь жемчужины в украшения сам, - поразмыслив несколько секунд над вопросом Гектора, решаю, что мне не стоит вмешиваться. – А я посмотрю.
- Тогда вам придется пройти со мной в кузнецу, - произносит в ответ мужчина. – Мне понадобится инструмент.
- Хорошо, – маска плавно кивает, соглашаясь. – Идем.
Неспешный прогулочный шаг, выбранный мною по привычке, явно не соответствует темпу жизни кузнеца. И все же он, стараясь не спешить, идет рядом, в тишине развлекая себя изучением фауны – раскидистыми елями, высаженными вдоль каменистой дорожки.
- Деревья северных широт, - голос Гектора заполняет тишину. – Им не жарко здесь?
- Тебе же не жарко, - лишь слегка пожимаю плечами, нужно ли говорить о том, что этот парк не самый обычный, как и его обитатели.
Под маской я улыбаюсь. Тому, как неуютно молчание для его вполне ощутимо взвинченного состояния. И как в попытке отвлечься беседой, он все равно мыслями стремится домой, как истинный сын своей матери стены. Она держит невзирая на расстояние, манит, и я уверена, что почувствую это, если попробую проникнуть в его разум. И снова если.
- Тебе неспокойно, - не задаю вопрос, а именно утверждаю, и, пресекая ненужные заверения в том, что все полном порядке, продолжаю, - я могу помочь.