Карта ролевой игры "Забытый мир"

Приветствую вас, жители прекрасного Забытого мира)
Я пришла не просто так, а чтобы выразить свои эмоции.

Шахира, очень хороший пост, читала с приятным чувство гордости)))) Ты молодчинка!!!


Брай, очень интересно и эмоционально!


Но после прочтения поста Брайа у меня невольно возник вопрос... Все ли полагают, что мой мир наполнен похотливыми разжиревшими богатеями, которые накапливают невольниц в гареме, как коллекционеры, со всех концов ЗМ?) А южанки находятся под вечным мужским гнетом и никогда не могут принимать решение самостоятельно? Вы полагаете, что у нас на юге, как на нашей "любимой" земле, благородных людей по пальцам пересчитать? А за любой проступок и неподчинение кидаются камнями?)))) Я такого в Амире не наблюдала вовсе... Или это только досужие слухи, которые не имеют под собой ни почвы ни песков?

Такое чувство, что меня съел песчаный червь, и сейчас я благополучно перевариваюсь в его пищеварительных соках…
Меня передернуло. Гадость какая.
О, Благословенная Санва!
Отец представил гостя как моего суженого. Это катастрофа.
И самое главное, больше всех я злилась не на Алима, а на Эймера, хотя он-то что мог сделать? Если бы он публично отказался от меня, то было бы намного, намного хуже. Полагаю, тогда бы его выгнали из Амира, а меня бы заклеймили каким-нибудь непритязательным прозвищем.
«Ненужная ненижняя», или что-то соответствующее.
Именно такие мысли обуревали меня, когда Эймер и я покинули зеленый помост, спустившись к празднующим. Везде слышалась музыка, Первая площадь была расцвечена флагами, эмблемами и разноцветными одеждами южан и гостей. Площадь так прозвали из-за Ссупры, ведь прибывающие видели ее первой, когда вступали на земли Амира. Именно об этом я и рассказывала Эймеру, улыбаясь приветствующим меня согражданам.
Мы попали в толпу наших сверстников. Многие из них были мне знакомы по учебному классу. На таких больших праздниках не запрещалось танцевать и веселиться - и женщинам, и мужчинам. Почти все из молодых южан были на вчерашних скачках, а Эймер заслужил всеамирскую славу, выиграв так красиво и оригинально. Плюс, его теперь считали покорителем сердца дерзкой дочери Алима, ну, то есть меня. Девушки обступили его и верещали, как стадо мол, издавая звуки восхищения. В подобной толпе голоса сливались в назойливый неприятный шум. И что было самым неприятным, Эй-элеб улыбался им, поощряя их ужимки и преклонения. Меня вновь передернуло. Я вытолкала его из круга обступивших, и потащила за руку за собой.
- Как тебе не стыдно при мне им улыбаться?!
- Я же не мог им грубить, как делаешь ты. Так что там про площадь?
Я угрюмо вздохнула.
- Ее так же иногда называют Гостевой, именно здесь встречают и провожают гостей. Тебе не стоило приезжать без предупреждения. Гостей всегда встречают по прибытии. Потому как если бы твоей целью был не дом известного Алима, ты бы заплутал.
Я улыбнулась подобной перспективе. Если бы он заблудился, то жара бы не оставила ему шансов, значит он поспешил бы уехать и никогда бы не появился в моей жизни.
- Вижу, тебя обрадовал бы такой исход, - подал жених свой голос.
- Вовсе нет, - гордо вскинула я, - меня обрадовало бы, если бы ты вообще не рождался.
Это было грубо, я знала. Но мне хотелось, чтобы ему было больно.
Я не представляла, что могу ему показать, но решила, что так как он воздухоплаватель, его могут заинтересовать рассказы и карты путешественников Юга. Мы купили немного джаммы – сахарного лакомства, моего самого любимого, и отправились в исследовательскую галерею.
В детстве я очень много времени проводила в этой галерее, прячась от нянюшки и рабынь. Только потом я узнала, почему именно она долго не могла найти меня здесь – просто она считала это место полезным, и все происходило с разрешения Алима. Я думала, что прячусь, а на самом деле все знали, где меня искать, и просто не спешили этого делать.
Я поприветствовала смотрителя галереи и испросила позволения почитать карты. Сегодня все были на празднестве, потому можно было без зазрения совести занять сразу весь зал. Мы поднялись наверх, в большую залу старинных книг и карт. Здесь ощущался соотвествующий запах – пергамента, золотых чернил, сухой кожи различных животных, в которую переплетали рукописи. Я ходила вдоль стеллажей и мягко касалась фолиантов пальцами.
- Это мой самый любимый зал. Здесь храм знаний, копившихся с самого облика Санвы. Считается, что галерея была основана в момент просвещения, когда Богиня научила нас языку и письменности. Это было еще до того, как единый слог просочился на юг. Легенда настолько древняя, что описана мертвым языком - языком самой Санвы.
Я аккуратно вытянула один из томов с золотым корешком и повернулась к Эймеру, раскрывая книгу на первой странице. Потертые буквы неизвестного языка, который изучали языковеды как истинный мертвый, танцевали на красных строках среди знаков и картинок, возвышающихся над пергаментной поверхностью. Вставки были металлические, рисунки выпуклые, прикрепленные к хрупкой бумаге. Я прошлась пальцами по одной из картинок, передавая книгу Эймеру. Эту легенду я знала с рождения. Надира, как дочь языковеда, рассказывала мне истории и всячески поощряла мою любовь к старым легендам.
- Во времена облика Санвы, когда она самолично ступала по этой земле, когда дарила жизнь своим детям, учила их жить и процветать, другие Боги позавидовали ее достижениям, и послали на Юг песчаные бури перемен. Для защиты от детей бездны, Санве пришлось отказаться от жизни среди нас, и породить бессмертных, бездушных защитников. Война с детьми бездны простиралась на все миры сущего… С тех времен начинаются легенды Дочерей Санвы, великих жен и матерей. А время облика Санвы навсегда уходит в бытие. Увы, мы потеряли бессмертие, потеряли свой исключительный сказ. Слог наших предков стал мертвым, а единый язык просочился и обрел здесь голос. Но наше достояние не ушло, город выстоял в песчаных бурях, как он делает это всегда. Ветра перемен улеглись, мы примерились, нашли в себе силы жить самостоятельно, но Санва никогда нас не покидала. Она осталась в чертогах Небесного бога, присматривая за нами своим оком.
Сидя на полу и склонившись над картой Амира, я водила пальцем по безопасным тропам.
- Мы изучили мир, научились выживать, путешествовать вниз. Более-менее раскрыли свои двери чужим. Мы поменяли понятия, но не сознание. Те вещи, имя которым не найдено во всеобщем языке, до сих пор носит древние названия. Та же самая джамма.
Я положила в рот один из сахарных кусочков.
- Да кстати, - отозвался Эймер, жуя очередную конфету. – Из чего это сделано? Какие-то семена? Или растение?
- Нет. Это деликатес из сушеной кожи песчаного червя, – Эймер закашлялся, поперхнувшись, и с хмурым видом уставился на очередную конфету, пока я продолжала рассказывать, – что у самой головы. Ее перемалывают в сыпучие сахарные гранулы, потом спекают и обжаривают в маслянистом соке цитрусового дерева.

***
Жених тут же изъявил желание увидеть то самое существо, которое умудрился съесть, не подозревая подобного.
На самом деле, песчаные черви, или как их научно называли халуки, встречались довольно часто, но за территорией города. У Алима был знакомый охотник, иногда рассказывающий мне о брачных сезонах червей и о следах, которые они за собой оставляют. Пески были пристанищем чудовищ юга, и они плавали в них, как утверждали путники, словно рыбы в Бескрайних водах. И хотя последних я никогда не видела, но халука мне довелось лицезреть своими глазами.
Несколько благословений назад я подговорила Авраама проследовать по тропам песчаных червей. Обозначенные условно на картах, на самом деле, они были очень близки к реальности. Черви не прокладывали новых путей, а следовали по прорытым предками. В этих местах можно было наблюдать явление зыбучих песков, утягивающих путника в пасти гигантов. На коже червей выделялся некий фермент, который не давал песчинкам слепляться, и они не приставали к самой коже. Это свойство выручало нас, современных жителей Амира, потому лучшими тапами в городе считались именно сшитые из кожи халука. Для них этот фермент имел особый запах, по которому они находили прежние тропы. По этой причине охотники, в свою очередь, не ходили вне города в лучших тапах, предпочитая охотничьи, созданные по подобию молских лап (из шерсти и кожи птиц).
Авраам конечно тогда не хотел мне потакать, но зная, что я добьюсь своего тем или иным способом, ему пришлось сопровождать меня за стену. Слишком далеко мы не ушли, за западной стеной халука было видно, когда он приподнимался над песками.
Наверно потому я решила отправиться к западной стене снова. Не рассчитывала, конечно, что нам сильно повезет, но предпочла пойти известным и менее опасным путем.
На стоянке мы с Эймером взяли борд-проводник напрокат. Аренда такого транспортного средства для моей семьи была бесплатна, как дань уважения отцу, но мы подобным пользовались редко, ведь у папы всегда были более модифицированные механизмы.
Расщелин в стене было достаточно много. В некоторых случаях они являлись выходом вовне, а в других - пещероподобными тупиками. Они простирались между слоями стен, точно лабиринты, и по сей день не все были исследованы. Некоторые тянулись на многие расстояния и были широкими, как наш борд, а другие - совсем узкими и короткими, что не каждый мог протиснуться. Западный был из последних. Эймер был лишь чуть шире меня по массе тела, но я была уверена, что он вместится. Пространство между плитами было удушающим, кто-то более крупный, будь то человек или зверь, вряд ли смог бы преодолеть его полностью. Проход то сужался, то расширялся, вместе мы бы застряли точно, потому мы двигались друг за другом, и хотя Эймер, видимо рисуясь, настаивал на том, чтобы пойти первым, я не пустила его, а то он завел бы нас не туда, куда надо.
Преодолев узкую расщелину, мы тут же вынырнули вне стен Амира. Перед нами был однообразный пейзаж: у самих стен острый лес мелких скалистых возвышений, словно башен, а дальше бескрайние просторы песков. Нужно было преодолеть поле скал, и это приходилось делать пешком, благо что тени от возвышений тянулись длинными лентами по песчаной поверхности.
- Амир, - решила я разбавить тишину, - стоит на самом плотном песчаном пласте, его, по исследованиям наших ученых, сложно прорыть халукам. Потому они не подходят близко к городу.
- Полагаю, - заметил собеседник, - что пласт заканчивается скалами.
- Да, он простирается вплоть до последних песчаных пиков. Дальше все пески. Но нам не нужно будет так далеко идти. Если халук здесь, то его хорошо будет видно, - я указала в сторону песчаных просторов, - они выныривают из песчаных морей раз в полчаса, чтобы захватить воздух. Это места их охоты. Чаще они охотятся на мелких жителей песков, на редких глупых путников, иногда на более слабых себе подобных.
- Редких глупых путников?
- Я считаю, что это глупо. Знать, что будешь следовать по путям чудищ, и не подготовиться ко встречи с ними, позволив себя съесть.
- Кажется, ты впервые высказалась нелицеприятно о своем народе, - ехидно заметил Эймер.
Я бросила на него хмурый взгляд.
- Нет, глупцы бывают в любом народе. Ты тоже глупец.
- Как хорошо, однако, ты ко мне относишься, невеста моя. И почему же я глупый?
- Потому что решил, что можешь так запросто приехать на юг и взять в жены южанку.
- Кто сказал, что я этого хочу…
- Смотри, смотри! - перебила я его, указывая вдаль.

В процессе...

Все в процессе...

Я тут тоже немного поддержу
Орви! Орви! Доми! Доми!

Поверишь ли ты, Великая Санва?
Это был первый день, когда мне действительно было приятно проводить время с ним. Эйм был забавен и обаятелен, с энтузиазмом увлекался моими рассказами и радовался видами, словно ребенок.
В глубине души я именно так представляла себе свое первое впечатление о море. О том самом, глубоком и бескрайнем. Я не испугаюсь.
Эймер представлялся мне таким же. Глубоким и бескрайним.
Но мои предрассудки не уступали. Порой мне казалось, что он просто издевается. Словно назло он выдавал непонятные определения или раздражающие комплименты, все время пытался каким-либо образом коснуться, а иногда так смотрел, особенно когда мы были наедине, что мне становилось не по себе. Но тот момент покоя, когда мы были за стеной, вне Амира, глубоко пробрался в мое сердце. Мне хотелось повторить. Мне мечталось об этом.
Сегодня мы намеревались продолжить исследования моего мира. Я обнаружила, что с ним ранее привычные вещи преображаются и воспринимаются по-новому, будь то мое любимое лакомство, карта Амира, или огромные размеры халука. Когда Эймер начал рассуждать на тему червя как транспортного средства, я поняла, что вполне рассматриваю этих исполинов в подобном качестве в перспективе. И это было удивительно и забавно.
В планах на сегодняшнее гостеприимство было путешествие по Амиру на борде (на сей раз за рулем должен был быть жених), и поиск наиболее интересных мест. Так было и удобнее и увлекательнее. Не знала же я, какие именно предпочтении у Балабола.
Я бы показала ему цветные колодцы, где красят знаменитые на все острова прекрасные южные ткани, и прохладные общественные купальни, где можно спрятаться от душной жары. Хлева с редкой фауной Амира, может башню наблюдений за Солнцами и звездами и то странное сооружение, позволяющее увидеть созвездие Красной Бездны. Его спроектировал один Южанин, и что меня больше всего захватывало - отец никогда не стремился как-либо совершенствовать это устройство. Это был истинно Амирский механизм.
А еще, возможно, мы наведались бы к самому Амир-шаху.
Но сперва мне нужно было найти Эймера. Поиски не были долгими и увенчались успехом. Мне ли не знать, где может обитать механик?
В данном конкретном случае - под бордом в гаражном отсеке.
- И что это ты там ломаешь? – задала я вопрос, складывая руки в замок.
- Я не ломаю, а совершенствую, - приглушенно донеслось из под машины.
- Моего отца теперь не хватает? Ты решил что лучше?
- Я не говорил, что лучше, - выползая на свет Санвы, отозвался жених. – Но я определенно шустрее.
Улыбка эта была ярче I Солнца. Но я все же засомневалась, наблюдая, как он вытягивает машину из гаражного амбара на обходные тропы города. Булькал двигатель как обычно, хотя улыбка Балабола все еще не слезала с его лица.
- Эта дорога не предназначена для погонь, - осторожно намекнула я.
- За то переходное шоссе вполне подойдет, - кивнул мой жених, обходя борд с последним осмотром.
- Я с тобой никуда не поеду! – заявила я, когда он потер руки в очевидном предвкушающем жесте.
Он удивленно глянул на меня.
- Поедешь, конечно!
С этими словами Эйм подлетел ко мне, и я взвизгнула. Наверно, подобный звук покидал мои уста впервые, потому что меня он напугал очень. Но еще больше меня напугал Эймер, подхвативший на руки и закидывающий мои ноги в борд. Я можно сказать сползла на сиденье, в оцепенении наблюдая, как на меня накидывают ткань тарана и суют в руки платок и походные защитные очки. Он быстро укутался и вскочил в борд, радостно подвывая себе какую-то напутственную песню. Я успела кое-как экипироваться, и машина рванула с места, а мое похолодевшее от ужаса тело вдавило в сидение.
Пять минут – и полет уже страшнее некуда. Про себя я без остановке молилась Санве. Наверно именно поэтому я не могла вымолвить ни слова. Зато Эймер орал во все свои легкие, словно мола. И я бы посмеялась, когда водитель стал кашлять от попавшего в нос и рот песка, если бы в это самое мгновение не боялась за свою жизнь больше всего.
Ох и распекала же я его, когда он наконец соизволил остановиться. Кричала пуще трубного гула песчаного червя, топала ногами и махала руками, сбрасывая с головы пропыленный сицци. А потом заявила что больше никогда никуда с ним не поеду, повернулась и пошла по узкой улочке, пошатываясь, с целью лишь уйти подальше.
Но он поймал. Только моя неспособность от пережитого нормально сориентироваться в пространстве позволила жениху увлечь меня в какой-то темный угол. А дальше…
дальше я пропала…
Он целовал меня мягко, влажно, долго. Так долго, как еще никогда не было. Я разомлела и расслабилась, забыла о страхе, борде, о приличиях. О Санва Священная, я забыла о гордости. Если бы нас сейчас застукали, то это было бы либо союзом, либо позором. И назад пути никакого. Не знаю, кто остановился первым, но когда я с усилием подняла веки и увидела за его спиной камень стен, я пришла в ужас. И хотелось бы накричать или врезать, но было чувство что силы иссякли.
- О Санва, - простонала я, прикрывая руками лицо.
- Карима, - позвал меня Эймер, прижимая к себе, - нас никто не видит, не бойся.
- Ты не должен, - взмолилась я, отпихивая его от себя.
- Хорошо, - сдался он, разжимая объятия и отступая в свет, - больше тут не буду.
- Я все равно не поеду с тобой на этой адской машине.
- Но мы же можем просто пройтись, - с надеждой в голосе. – И я расскажу тебе о Бескрайнем море.
Это был соблазн, какого еще не было в моей жизни, он протянул руку, я встрепенулась.
- Об О'Шьене…
Влечение… желание… слышать, видеть, знать.
- Хорошо, - с опаской.
Я позволила взять свою руку.
Мы вышли на крайнюю улицу, и Эймер начал свой рассказ
- ...о море. Безбрежном, имеющем множество различный оттенков: серых, синих, зеленый, а порой и желтых, тонов, что и не может когда-либо представить человек, невидевший.
Оно бескрайнее, как пески, от горизонта до горизонта. Бесконечное. И очень красивое. Живое. Не потому, что в нем так много различных существ, а просто… оно живое.
Знаешь, частенько говорят, что море - это воплощение О'Шьена, и я этому верю. Ведь ты веришь, что солнце - воплощение Санвы. Они оба живые.
Море постоянно в движении и оно прекрасно в этом. Когда я был маленьким, то часами мог смотреть на воду, как она переливается и гонит тень корабля, пролетающего в вышине. Это меня завораживало тогда и теперь тоже.
У тебя глаза такого цвета, цвета моря. Оно не синее, как говорят, нет. Оно состоит из оттенков. Синий, зеленый, лазоревый, изумрудный - там есть все они, постоянно сменяющие друг друга. И белые мазки пены, с яркими отблесками солнца, играющими на чешуе рыб. Твои глаза тоже меняют цвет, знаешь?
Это мое первое четкое воспоминание с детства. Я стою и смотрю на глубокие бурные воды. Наверное я уже тогда знал, что мне это суждено - связать свою жизнь с морем. Помню, как был захвачен зрелищем, как тянул руки... но кто-то поймал меня. Может быть, это была моя мать?..

Мы гуляли долго. Эймер тщательно отвечал на мои вопросы. Я пыталась представить Балабола среди воды, но скорее всего мне не хватало знаний. Я могла в воображении окрасить барханы в зеленые цвета, но не была уверена что море такое. Однако воодушевление, с каким Эйм рассказывал о неизвестной мне стихии, завладело и мной.
Мне захотелось поделиться святыней.
Я потянула его обратно к борду, с условиями не гнать конечно, иначе не покажу дорогу.Путь лежал в самое сердце Амира к величественному золотому Храму Санвы.
Издревне существует 13 Храмов, отображающих тринадцать положений Богини в небесных чертогах. Каждый Храм был построен так, что в определенный час взгляд Санвы направляется в око – отверстие в куполообразной центральной крыше – даря целительный священный свет лишь его стенам. Альвион – самый большой центральный Храм Богини, где в гостеприимство в полдень оба Солнца царствуют в оке. Их свет усиливается слезой песков – абсолютно гладким и прозрачным солнечным камнем Ярритом*. Его облицовывали сотни лет водой из самого бескрайнего моря, чтобы он приобрел такую гладкость. Таким образом свет с небес усиливается, но не преломляется.

Мы с Эймером остановились и вышли из механизма. За одной из смотрительных за бурями башен, обойти которую можно было лишь пешком, открывался вид на Альвион.
Это был величественный дворец Богини, отливавший заревом в свете заходящего I Солнца. Купола тянулись к Богине своими остроконечными пиками, прекрасные дочери Санвы, расправляющие паруса-крылья в желании взлететь, собирали священную влагу. Огромные лестницы и единственные два мелководных бассейна образовывали открытую площадь. С нее Храм казался одиноким олицетворением чего-то нереального. Он сиял столькими оттенками желтого и золотого, что я невольно задалась вопросом, а не так ли переливается морская гладь в своих неповторимых тонах.
Входя в двери обители Санвы, я потребовала, чтобы Эймер разделся до тары. Весь таран отдали жрице в небольшой раздевалке при входе. Юноша зачарованно прошел дальше, намереваясь осмотреть внутренние убранства. Но я его резко остановила, дернув на себя.
- Эй-элеб, - засмеялась, провожая в другую небольшую комнату, - нам сюда. В таком виде нельзя входить в Храм, - поясняла я, снимая с себя татран и принимая таль от подоспевшей жрицы, - перед Санвой все равны. Так должно.
Таль представляла собой молочного цвета накидку, одевающуюся через голову и скрывающую все тело, за исключением кистей и ступней, которые должны были быть нагими, то есть вся обувь оставлялась тут же. У тали был капюшон, но его можно было не надевать, это зависело от цели визита. Нашей целью было любование обителью.
Эймер смотрелся забавно в белой тали и со светлой головой. Бледность его кожи сильно выделялась и казалась неземной. После переодевания нам вручили по маленькому гладкому ярриту – знаку связи с Санвой, и теперь мы могли вступить в сам Храм.
Не знаю, что видел Эймер, или каким он это видел, но внутри Альвион был похож на бесконечную мозаику, собранную из многообразных материалов и всевозможных цветов, освещенных светом и тенью. Здесь не было рисунков Богини, но было множество ее детей, дочерей и сыновей. Расписывать стены перестали давно, когда места больше не осталось, однако каждое новое освещенное рождение записывалось на специально выстроенных в дальнейшем колоннах в Храме, чтобы луч Санвы вновь и вновь касался своим благословением своего дитя. И строилось все это с таким расчетом, что каждый час своего царствования в данном Храме, освещался ликом Богини каждый уголок дворца.
Эймер не остался равнодушным к нашей святыне. Он задавал уйму вопросов, на которые я еле успевала ответить, не повышая голос в гулком каменном молитвенном зале.
Я рассказала об обряде крещения и проводов в далекий путь к перерождению, о благословительном обряде союза мужчины и женщины по обычаю Южного народа, когда суженые под ликом Санвы, в час ее царствования в Храме, дают обеты, пьют священную влагу, собранную водоотборными трубами, и связывают судьбы, пока Санва не решит разрушить этот союз.
Умолчала я только, что планировалось именно в Альвионе завершить нашу помолвку союзом. А когда он спросил, то я ответила ему, что до свадьбы дело не дойдет, я обязательно найду способ разорвать эти заговорчесткие договоренности наших отцов с малыми потерями для каждого из нас.
Обманывала ли я его? Санва свидетельница, я начинала думать, что из этого заговора может выйти и что-то путное, если конечно опустить ту унизительную для моей гордости часть, что придется связаться с выходцем из нижнего мира.
А когда мы вернулись обратно в дом Алима, Эймеру пришло письмо.
_________________
*Яррит - камень, который рождается при соприкосновении молнии в пору редких дождей с песками пустынь Амира. Цвет имеет желтый, словно светящийся изнутри. Обтачиваются по разному и имеют разную цену, в зависимости от поры этой находки

Добрая ночь, жители мира Забытого)
Доми, как интересно ты придумала. Я с удовольствием (и некоторым удивлением))) отвечаю







Спасибо)

I Remain

Дорогие мужи Амировы... а почему никто у девы не сподобился спросить?)
Обсуждают, как товар какой *гордо вскинула нос*

Последние дни я все больше смущалась при Эймере. Не могла понять причины, потому ругала себя. Но мы проводили все время вместе, и мое восприятие менялось. Мы вместе готовились к празднику. Побывали на фабрике красок, заказали ткани, он даже помогал открывать дом для дождя. Никогда нельзя было предсказать, сколько будет длиться ночь. Но ритуал призыва всегда длился несколько часов, пока не начнут падать капли с неба.
На этот праздник я волновалась вдвое сильнее. Не могла понять, что же мне хотелось. По обычаю в гостеприимство после ночи незамужняя амирянка могла не стесняясь и не унижая себя проявить свою симпатию юноше, который ей нравится. Я была уверена, что Эймер знал про этот обычай, и что он ожидает от меня внимания, в глубине души. И меня весьма волновало чувство желания ответить ему вниманием. Хотелось указать свое небезразличие.
Гордость стала моей защитницей. Как я могла пойти против нее? И что я могла сделать с поселившимся страхом?
Сперва решила делать безразличный вид, что жених вовсе меня не трогает. Уважительное почтение и только. Но так как мы почти все время проводили вместе, это было очень непросто. Я все чаще намекала ему, что наш союз будет сложным и территориально, и эмоционально. Но все же не добилась, чтобы он меньше уделял своего личного внимания мне, и не убедила себя не нервничать в его присутствии.
А от его прикосновений я ощущала себя вязким лакомством, шоколадом, который тает на солнце.
Почти каждый наш разговор заканчивался напоминанием об отъезде, а что после не было ясно никому, и я стала опасаться будущего. Отец наедине все чаще замечал мне, что я стала нервной, тихой, более неуклюжей. Иногда я несдержанно огрызалась на жениха в присутствии отцов. Может быть потому, понимая что ему достается, отцы настаивали на поездке Эймера, а может была какая другая причина. Но мне казалось, что моя семья меня предает.
С одной стороны мне казалось что я хочу отправить ему свой подарок, но в то же время, если я выдам себя ему, мне будет больнее. Я видела в себе проблему.

Сегодня приезжали гости в преддверии праздника, а значит гостеприимство сулило многим интересным. Все дома Амира были настежь открыты, предвкушая свежесть дождя, а сам город открывал свои объятия новым лицам.
Безветренность давала возможность воздуху прогреваться сильнее, и жар стоял неимоверный. Зато можно было выходить на улицу без татрана.
Нет в жизни Амира более красочных и ярких моментов, чем конец сезона бурь.
Господство было очень душным, и в этот раз я спала на полу около дверей на балкон. Моя длинная сорочка, открывающая руки и ноги (путем разрезов по бокам до самых бедер), мягко прилегающая к телу, дарила относительную свободу, а цвет ее, схожий с цветом моей кожи, мог обмануть постороннего наблюдателя. И хотя меня никто не видел в этом одеянии, но мне так было легче дышать, словно я совсем без ничего, казалось что так менее душно.
Я как раз решила наконец убрать волны газа, развешанные по всей моей комнате. Концы закреплялись у стен, чтобы потом можно было снова отпустить ткани. И получалось, что надо мной мягкий ореол эфира, а в комнате больше воздуха. И тут заметила задвинутый в угол сундучок ручной работы.
Это был подарок к обручению от жениха. Я взяла в руки и еще раз взглянула на изящную резьбу и инкрустацию. Рисунок был приятен на ощупь. Импульсивно я поставила шкатулку на комод и с любопытством приоткрыла. Внутри в мягкой ткани покоились украшения, скрывая свое великолепие от моих глаз. Я разложила ткань и медленно зачарованно развернула.
В момент, когда Эймер дарил мне это чудо, я не удосужилась рассмотреть толком цвет и фактуру. Злость застилала глаза. Потому сейчас я была настолько поражена.
Это был цвет зелени, которой я еще никогда не видела. Новерно, именно такого цвета она в нижнем мире. А технология создания была уникальна.
Камни следовали за оправой, чуть выделяясь из нее, или наоборот. Но не касаясь друг друга, составляющие были словно сплетены волшебством. Невидимыми силами металла. Я искренне признавала, что подарок достоин более чем, и еле подавила нервный смех восхищения.
Я примерила браслеты, сеточной оплетающие мои руки и ноги, и ожерелье, тяжестью примостившееся на шее. Серьги спускались каплями, ленты из цепей, образующие волны серебра в волосах. Гребень, который Эймер крепил в мои косы в первый день нашей встречи. Оказалось, что его концы острые, но мягкие на ощупь. В ткани из под украшений я так же заметила отдельные кармашки, в которых лежали более длинные вещи. Пояс с зелеными камнями – истинное украшение женского тела. Я тут же закрепила на талии мягкую цепь, удивляясь ее легкости и роскошности. Гребень в руках казался таким же легким. Я даже встала перед зеркалом, чтобы убедиться что все это в действительности на мне, демонстрируя отражению украшенную лодыжку. Я покрутила ногой, чтобы камни заиграли в свете вступающего в гостеприимство 1Солнца.
Яркие блики мерцали на стенах и тканях, открывая в свете свои насыщенные оттенки зеленого.
И все еще восхищаясь чудом, примеряя куда водрузить гребень, я заметила движение в зеркале.
Эймер был в моей комнате, он стоял у стены и разглядывал меня, сжимая руки в кулаки.

Смятение, что жених видит меня такой, придало сознанию некое состояние комы. Не думаю, что это был шок, но все же я не могла выразить свои мысли в слова, а потому позволила и подойти, и забрать гребень, вставить в волосы.
И я не сразу поняла, что он просит разрешения, на что просит. Но в последний момент, когда он был очень близко, когда уже обнимал, я преградила путь его губам, дотронувшись пальцами.
- Не надо, - шепот разрезал тишину.
Он не уточнил почему, а замер, как и я, вглядываясь в глаза. А потом выпрямился, обнимая пальцами мою руку.
И тогда я действительно испытала шок: Эймер прижался губами к моей ладони. Раз, еще раз, и еще. Благословенная Санва, это наваждение.

Подлиза. как такого не любить?
Опять позволяешь себе лишнее *намек на имя*)))))

Они были здесь с начала времен Амира. Большие и сильные, узловатые и древние, как сама Санва. Каждый из них выстоял ни одну бурю песков и ни одно знойное благословение. Их сухие скрученные пальцы тянулись к земле и в небо, обнимая духоту и вечный свет. Хранители покоя усопших.
Никто не знает, откуда они появились, это одна из тайн и легенд юга, как и всегда. Помню, как отец рассказывал мне маленькой куда делось мамино тело, после того как она ушла к Богине. И я пыталась представить, а один раз даже сотворила подобное с куклой. Тогда я еще не понимала важного - людям всегда надо верить вне зависимости от возраста. В детстве я верила что мама стала песком - тогда папа поплатился за подобное сравнение - я наносила в дом кучу песка. Дальше была вера что Малика - воздух, и ко мне приходит во снах. В школе я верила, что она смотрит с небес на все мои поступки, и осуждает. Сейчас я верила, что ее смерть была не напрасна, а память о ней не исчезнет. И хотя в какой то степени это все было правдой, я понимала, что прородителей мамы я не почитаю памятью, это была ее обязанность, которую она не передала от матери к дочери. И когда нибудь так будет со всеми нами - мы исчезнем в будущих поколениях.
Но пока я была в состоянии, память дышала во мне.
На Амире усопших сжигали в специальных печах, встроенных во внешних стенах города. Их дым был белый и пах вблизи маслом, совсем не давя гнетом скорби голубое небо. Телесный тлен же могли как оставить у себя и хранить, так и развеять, буквально смешивая с песками юга (как собственно и поступил отец). Наша скорбь оттенка золота, как часто говорил он.
Я попросила Эймера остановить борд поодаль от погребального круга, в центре которого дымился костер.

Мы приехали с базара во вторую половину гостеприимства. С одной тороны было удивительно, что я поделилась с Эймером памятью к матери. Но с другой стороны, было приятно разделить подобные тяготы.
Все оставшееся время я была занята подготовкой ужина и дальнейших увеселений. Хотя к нам больше гостей не приехало, только те которые уже были в доме, сам Амир наводнили нижнемирцы, что само по себе было удивительно. Каждый год стены Амира открывались для всех иноземцев в Период Благословения. И конечно гости были, но не в таком количестве. Ведь их не приглашали специально. К настоящему празднику Ночи Дождя готовились как никогда ни к чему ранее. Я сама приняла участие к отправке приглашений, но даже тогда не могла представить масштаба. Ответ Юг получил на все приглашения. И каждый из ответов был положителен. Никто не посчитал что исключительная ситуация должна остаться без внимания. А то что Юг приглашал сам было исключением.
После похода на базар мы с Эймером больше не встречались наедине. И то было к лучшему. Я не знала как реагировать. Осознавал он или нет, но своей лаской, такой бесхитростной и нежной, он фактически признавался в любви. Для нас, южан, слова не имели особого значения, такого особого, как жесты, касания. Поцелуй ладони - интимное признание. Дословно эту ласку можно понимать "Ты - моя Санва". И догадайтесь сами, насколько важно такое сравнение для Амирянки?
Эйм конечно же не знал этого. Не мог. Но данный факт не уменьшал символизма его поступка. Это выбивало из колеи.
Я всячески пыталась отвлечься на ужин, после которого отец должен был развлекать своих гостей легендами о празднике Дождя.
На улице было тихо и спокойно, потому в саду на специальной очищенной от кустов лужайке за домом развернулся огромный шатер из плотной холщовой ткани, полностью погружавший внутреннее пространство в сумерки. Освещали его фонари, создавая неимоверно сказочное настроение. Это предложил Константин, и его идею отец поддержал с воодушевлением. Я всегда знала, что он очень скучает по темноте и звездам.

Шатер вместил большое пространство, так что даже один из наших прудиков оказался в его центре. Цветы с огнями плавали туда сюда, подобно маленьким суденышкам. Дух захватывало от этой картины.
Хотя в темноте я волновалась больше. Мне казалось, что правда, которую я гнала прочь в свете, во мраке обступает меня и не дает бежать. Кожу покалывало от близкого присутствия Эймера, от его голоса или взгляда. Меня страшило подобное чувство.
Когда все расселись за столом (тут присутствовали и рабы, за одним столом со всеми), а я, Памина и еще несколько женщин принесли все блюда и присоединились, глава дома с благодарностью обратился к присутствующим.
- Да благословит Санва наш скромный пир во ее почтение. А я со своей стороны поблагодарю вас всех за то, что вы присутствуете в моей жизни. За то что помогаете жить интересно (обращаясь к Константину и Памине), с гордостью (кивая на меня и Эймера), и с достоинством, в тепле и уюте (это он послал нашим помощникам).
Пир был отменный. Много вкусных блюд иностранных рецептов, которые по случаю завезли к нам на Юг торговцы. Все переговаривались, не стесняясь своего статуса. Праздник был общим, по сути своей. Ночь была общей, и дождь тоже. И хотя рабы продолжали выполнять свои обязанности, никто не лишал их радости праздника. Они так же как и мы будут кидаться красками, мыться в купальнях, молиться в Храмах. Это было правильно.
Когда все блюда были попробованы, напитки выпиты, все наелись и отдохнули, мужчины убрали столы и постелили ковры прямо на траву. Много подушек и несколько кальянов, и все та же атмосфера мрака подстегивала воображение и отец начал повествование.
Я уже слышала эту историю. Много много раз. И сама ею делилась совсем недавно с женихом. Мои воспоминания взяли вверх, когда я прикрыла глаза.

"Правдив ли сказ, али нет, но в давние горькие времена, когда Санва покинула земли Амира и забыла свой облик, одиночество стало единственным ее другом. Подарив детям свой свет, поселилась она оком небесным над Амиром. Но не было за всю историю Юга далече этого Солнца и бледнее.
То были времена скорби. Богиня оплакивала детей своих, но ни единой слезы не могло упасть на сухую пустыню. Погрузившись в холод, голод и болезни, дети Юга молились всем богам и предпринимали путешествия в другие земли. Но внизу их ждали разочарования, потому как жизнь там была отнюдь не лучше.
И тогда Благословенная была Санва, устав от боли и одиночества своего народа, обняла юг дождем и благодатью.
Со слов предков, выбрала себе Богиня мужчину для любовных союзов. Да не сына, а равного по страсти - Небесного Бога Н'Габаха. Пришел он к ней в день памятный, да скрыл от чужих очей свет любви их перстами своими. Опустилась на пески Амира ночь первая непроглядная, темнее чем в самую сильную бурю. А в награду за веру, что Санва вернется в чертоги своего ока, темнота подарила воду с небес. И была ночь дождя.

Я закончила читать и отложила Истории Амира. Эймер сидел напротив меня, на полу библиотеки и внимательно следил за движениями. Я обещала ему, что в один из вечеров накануне праздника объясню ему подробнее.
- Так скоро будет ночь?
- Такая ночь, к которой привыкли мы, - смущенно ответила я. – Но папа говорит, что ночи темнее и почему-то ярче.
- Из-за звезд.
- У нас нет звезд. Небо будет одного цвета, темно серого, и синего. Это время так же называют сном Санвы, словно она закрыла свое око от нас.
- Но легенда гласит, что это не совсем сон.
- По легенде, Небесный Бог приходит к Санве и любит ее. И чтобы дети Богини не ослепли от света их страсти, он закрывает небо от наших глаз. И идет дождь. Амир насыщается жизнью, чтобы еще одно Благословение жить вечным днем.
- Ты веришь в это?
- Я наблюдаю ночь дождя уже 17 благословений. Она приходит всегда в одно и то же время. Ознаменовывая конец сезона бурь. Этому учат в школе, в книгах. Как я могу не верить? Богиня Благословенна.
- Интересная история. И это логично, что вы рады дождю и празднуете.
- Это праздник не дождю. Мы воспеваем Величие Санвы, как всегда. Она вернется – вот что празднуем.
- А если нет?
- Она всегда с нами."

Каждое гостеприимство начиналось с одного и того же.
Встать, одеться, умыться. И спуститься ко всем. К сегодняшней части праздника давно все было готово. Отец все предусмотрел и распланировал. Не сказала бы что мне нравилась вся эта суета. Но мне страсть как хотелось поделиться секретами юга с ним, с Эймером.
Сегодня все были одеты в специальные однотонные светлые одежды. Праздник красок приходил как яркий поток звуков и цвета, и Амир подыгрывал, всячески усиливая эффект.
Сам воздух переставал быть душным, потому в верхней одежде мы не утруждались. Таран здесь был не нужен. А вот татран приходилось одевать более закрытый.
Я не любила быть бесцветной, какой меня делали бледные одежды.
Но к концу увеселений это будет не важно, все мы станем яркие и цветные.
Все собрались в гостиной, почти в одном тоне. Ни лент, ни бусин, мало украшений. Там мы становились еще ближе друг к другу, стараясь слиться в один целый организм. Сила в единстве, сила в семье.
Я приняла ношу от одного из помощников, просматривая содержимое. Нам нужны будут мешочки с краской, купальные одежды. Все остальное по необходимости. Я кивнула отцу, и он отправил всех за дверь, в обновленный прозрачный свет гостеприимства.

Большинство утром наблюдали за гонками на молах. Нашей семье видимо хватило и одного раза - никто не изъявил желания поучаствовать даже зрителем. Потому мы сразу двинулись на ярмарку.
Специально обученная труппа, из личных предпочтений АмирШаха, уже танцевала на улицах города. Их было так много, что не было необходимости толпиться в одном месте. Однотонные но цветные одежды, специальные широкополые кафтаны и юбки, движимые каждым новым порывом тела в танце, приковывали взгляд и веселили душу. Все любили этот праздник красок. Словно начиная новую жизнь, когда их невзрачные одежды будут хаотично раскрашены соседом.
Я потянула Эймера к ступенькам одного из домов, чтобы он мог взглянуть сверху. Силуэты танцоров играли с воображением, рисуя узоры, цветы, слова своими движениями. Это было настолько красиво, настолько удивительно. В этот момент я жалела, что не могу сама рассказать о своих чувствах подобным образом.
Народу было не много, к полудню будет не протолкнуться. Сейчас мы спокойно ходили между прилавками и смотрели на различные представления. Здесь были шатры предсказательниц судеб (я предпочитала обходить таких стороной), сцены фокусников, и различные лакомства. У лавки одного торговца я запихнула в рот Эймеру сочную дыню, прежде откусив кусочек сама. Мы обтирали подбородки от сока и смеялись. Отцы и Памина потеряли нас из виду, разговорившись с одним из папиных друзей (что было обычным делом), а я потянула Эймер дальше, посмотреть на изрыгателей огня.

Я не разделяла энтузиазма Эймера обратиться к предсказателю.
Не знаю по каким ориентирам он выбрал шатер, но когда мы вошли внутрь - я сразу поняла что это шаман. У нас шаманов уважали и почитали, но истинно южный шаман не продавал свое мастерство, в отличии от этого.
- Благородные гости, судьбу решили узнать? - запричитал старичок, подергивая бородкой. Сразу было видно, что он не амирянин, а пришлый торговец, наживающийся на чужой культуре. Здесь была и утрированность в атмосфере, и несерьезность в отношении. Он сразу стал рассказывать на свой лад, различную ложь Эймеру.
- Вы ищете любовь, это сразу видно. Юноша странник, не из этих мест.
Хмм, я бы тоже так сказала, глядя на его белые кудряшки.
- Спутница ваша тоже странница.
Как забавно. Я задумалась, а ведь и правда, путешествую по всему городу Юга - чем не странница (сарказм).
- А ведь и она о любви печется.
Вот тут я зарделась. Какое он право имеет душу мне лезть?
- Ох и горячо, - произнес он глядя на нас, - горячее песков пустыни. Далеко в поиске ходить не надо, далеко сама судьба заведет.
Я слегка запутала, улавливая каждое второе слово, потому они казались мне бессмысленными. Может и правда смысла нет никакого?
- Спешить надо в любви, пока не проснулось море, не позвало тяжестью лет. Пока корни не пробудили память, что спит.
А вот тут я решила, что с меня хватит.
- Беду вижу и счастье. Рука об руку идут.
Я тронула пальцами ладонь Эймера. А торговцу словами дала пару драхм. На большее не заработал.
- Кажется, - сказал Эймер на улице, - я не зря обходил такие шатры стороной. То же самое мог бы рассказать. Глупости, правда? И кое-что он не угадал.