Карта ролевой игры "Забытый мир"

Пришить то пришили, но печалят годы, отражающиеся на лице мадам.

Вам виднее, Орвик, ведь у меня еще детское и наивное восприятие реальности.

Эззе, брат, какая за тобой слава закрепилась. Список еще нужно дополнить словом хитрый)

Диарина, добро пожаловать в наш мир!

Приятно познакомиться, кузнец. Надеюсь, мы с вами встретимся, очень уж хочется клинок из элинниума.

Выбор у вас огромнейший: плата рабынями или золотом)

Бедная)) Есть повод отыграться и отомстить.
Какие у тебя красивые ава с банном. Загляденье.

Скотади, очень интересный пост. У магов, оказывается, тоже жизнь не сахар.
Сандра, так сильно и атмосферно. Тяжелая у вас жизнь.

Делия, Безымянный он) Не надо находить родственников нам с братом.
Не отрываюсь от коллектива, тоже помедитирую на анкету перед сном.

Гектор, какие красивые у вас ава с баннером. С первым постом вас.
Леди Сандра, сюжет просто нечто. Мурашки по коже.
Орвик, очень интересно, даже самой на корабль захотелось.
Яра, Эймер, невероятно красивые посты.

То, что нас не убивает – делает сильнее. Злее, подлее, равнодушней. Лучше бы убило.

Душное подвальное помещение. Со всех сторон наступают серые стены из грубого камня. Молчаливые, они помнят все, впитав эмоции, сотни проклятий и молитв-обращений к несуществующим богам, в которых так хотелось верить отчаявшимся узникам. Тяжелые цепи, мертвыми змеями свисая с противоположной стены, упиваются теплом своей жертвы, греются, словно в лучах солнца. Я не знаю его имени и провинности. Лишь вижу в тусклом свете свечей, установленных на треножники, клеймо принадлежности семье. И ощущаю, как бурлит под кожей раба страх. Нет, он не боится меня. Пугают неопределенность, гнетущая атмосфера комнаты и присутствие в ней магистра теней. Отец за спиной, Он сила, островок спокойствия и уверенности.
Прикованный к каменной кладке невольник поднимает голову, встречается со мной взглядом и тонет в неестественно яркой, пылающей лазури. Я делаю шаг к нему и замираю, кажется, даже перестаю дышать, задержав воздух в легких. Ничего не стоит отточенным «ударом» с холодной улыбкой представить, будто раб горит заживо. Однако в темницу меня привела вовсе не жажда расправы, а желание совершенствовать мастерство. Ведь боль всего лишь одно из множества возможных состояний разума.
- Ты будешь счастлив, - шепот едва слышен. – Как никогда в жизни.
Чувствую себя творцом, создающим произведение искусства. Его нельзя увидеть или услышать, только испытать на себе. Мне не ведома жизнь мужчины до оков рабства, не известны его мысли. Но это и не нужно. Я просто даю ему лучик надежды, наивную уверенность в том, что Безликие даруют свободу. Приятное, дивное заблуждение, порождаемое моей способностью. Но, в который раз убеждаюсь, что это девичье тело слишком хрупкое для заключенной в нем силы. Пробуждаясь, она разрушает его, разрывая где-то в груди вены и артерии, наполняя легкие кровью. Не могу устоять на ногах, падаю на колени на пол и начинаю кашлять до металлического привкуса крови во рту, но не отступаю. Уголки губ невольника на короткий миг изгибаются в подобии улыбки, что могло бы стать триумфом, если бы реальность вокруг меня не стала стремительно меркнуть. Мир рассыпается, словно переставая существовать, уступая место тьме. В ней нет ни порядка, ни хаоса, ничего…
…Словно ниоткуда и одновременно со всех сторон, прокатываясь эхом, звучит голос. Едва различаю обрывки фраз, тонущих в отзвуке. «Вернись… Прошу тебя, иди… Вернись, дитя мое» - отец, спокойно, но настойчиво. В отдалении, чуть разбавляя темноту, делая ее не такой безнадежно глубокой и густой, вспыхивает робкое пламя. Оно манит светом, теплом. Тяжело, но, собрав всю силу, свинцовой куклой тянусь к огню, потому что знаю, жизнь – усилие. Пламя разгорается ярче, разгоняя тьму вокруг себя, пылает солнцем. Зажмуриваюсь, потому что режет глаза …
… Под головой подушки, под пальцами мягкий бархат покрывала – моя спальня. Леонардо сидит рядом, перебирая пальцами завитые локоны, что-то приговаривая. Уже в который раз, благодаря своему умению воздействовать на психику, Безликий не дает мне впасть в состояние меланхоличного безумия. Но, к сожалению, не в его власти исцелить тело. В грудной клетке саднит, ноют виски, будто пульсируя в такт каждого удара сердца. Приподнимаюсь на локтях и с трудом сажусь в постели, виновато глядя из-под ресниц на обеспокоенного отца.
- Я… я…, - нужно признать очевидное, а слова не могут слететь с языка. – Прости меня, папочка, - крепко обнимаю за шею, уткнувшись носом ему в плечо.
Сколько раз я уже кашляла кровью и теряла сознание? Давно сбилась со счета. Сколько еще придется? Пока не смогу подчинить свой дар, или же не умру пытаясь.
- Девочка моя, - гладит по голове, утешает. – Я найду решение, клянусь предками. Даже если придется сделать невозможное.
- А в библиотеке…? – спрашиваю шепотом, хотя прекрасно знаю ответ магистра теней.
Наравне с обнимающим Гнездо парком, одним из чудес острова по праву можно назвать библиотеку клана. Она представляет собой не менее важное, чем сокровищница или зал Ордор-Тан-Наннум, строение с высоким сводчатым потолком, массивными мраморными колонами и узкими витражными окнами. Льющийся сверху тусклый свет смешивается с искусственными огоньками свечей в хрустальных люстрах, что придает прочным дубовым полкам темно-ореховый оттенок. Никто не может с точностью сказать, сколько фолиантов и свитков хранится в шкафах, где найдется необходимая информация, и сколько могут занять поиски. А книги и их переписанные копии все продолжают прибывать. Выжившие платят за них немалые деньги, ведь кто владеет информацией - тот владеет миром.
- Пока ничего не найдено, - отец касается губами моего лба. – Тебе нужно отдохнуть.
- Да, - соглашаясь, киваю головой. – Я устала сильнее обычного, но почти получилось… Уверена, в следующий раз…
- Маргарита, - поднимается на ноги, властно возвышаясь. – Следующего раза не будет. Пообещай мне не использовать силу.
Отец уходит, тихо притворив за собой дверь. Он прав, хотя мириться с этим равносильно признанию собственной слабости и беспомощности. А мне с детства хотелось быть сильной, достойной семьи и маски Безликих. Остаюсь одна, откидываюсь на подушки и закрываю глаза. Глядящее с высоты небесной лазури солнце робкими лучами проникает в комнату. Вслед за ним приходит прохлада легкого ветерка, колышущего тонкую полупрозрачную занавеску. Из глубины парка дивной мелодией доносится пение соловья, становясь все тише и тише. Я засыпаю, медленно сдаюсь изнеможению, обещая себе, что завтра обязательно подумаю обо всем. Новый день принесет самые верные мысли.

Парк родового гнезда Выживших
Мысли, которые приходят на рассвете, самые правильные, они озаряют жизнь.

Мне всегда нравилась золотая маска отца, безликая металлическая пластина, призванная скрывать истинный облик. И лишь глаза остаются зеркалом души. Они как врата в другую, внутреннюю вселенную, такую же бескрайнюю, как и окружающий нас мир. За свою короткую жизнь, всего несколько раз покидая остров Греха, я успела повидать не так много, как хотелось бы. Путешествия манили неизведанностью, множеством легенд, которые, будучи маленькой девочкой, слышала от няни перед сном. Леонардо не запрещал, будто зная, что всем пескам Амира, всем ледяным ветрам севера и тайнам зачарованного леса не перевесить привязанность к дому и любовь к семье. И все же, провожая в небо корабли, я каждый раз надеялась, что вернувшись из дальних краев, братья и сестры поведают о том, что видели и слышали. Пожалуй, это одна из причин променять компанию ровесников на общество старших соклановцев.

Иллюзия спадает, как пожар осенней листвы с дерева, но лицо по-прежнему скрывает глубокий капюшон. Не могу представить черты и линии. К сожалению, не вижу глаз. Но медленно поговаривая про себя имя, словно пробуя на вкус его звучание, уверяюсь в том, что неоднократно слышала о брате и его способностях. Даже больше, на основе этого сделала вывод о своенравности. Но порой молва бывает так далеко от реальности. Или же в каждой небылице есть доля правды?

Что еще кроме имени родителя может охарактеризовать дочь? Этого вполне достаточно. А вот мне хотелось узнать больше. Природное любознательность мамы или отцовское желание располагать информацией? В любом случае яблоко от яблоньки.
- Да, все верно, - отвечаю сдержанно, едва заметная улыбка касается уголков губ.

- Если у вас нет неотложных дел, то с превеликим удовольствием, - принимаю предложение и, повернув голову, смотрю на убегающую вдаль дорожку. - К озеру, если можно?
- Дел? - переспрашивает Эззелин.
- Вы же куда-то направлялись.
- Пустяки, - заверяет и следует по тропинке к озеру.
Прогулка в ранний час лучшее, что может предложить утро. Солнце уже выкатилось из-за горизонта и освещает парк, придавая всему ровное золотистое сияние, но в высокой траве еще полно росы. Еще один повод согласиться – Выживший, который, возможно, окажется приятным собеседником. К тому же вокруг зеркального блюдца с кристально чистой водой растут удивительно красивые цветы, не изысканные, полевые. Хочу сплести венок, это не отвлекает от диалога, но создает обстановку непринужденности.
И все же жаль, что лицо скрыто капюшоном. Взять под руку, как привыкла гулять, слушая рассказы братьев и сестер, не решаюсь. Предпочитаю просто идти рядом, срывая встречающиеся на пути ромашки. Хотелось бы спросить о многом, подтвердить или опровергнуть слова моих ровесниц. Но набрасываться с расспросами я не могу.
- Быть может, вы расскажете мне о том, для чего создавалась иллюзия?

Какая красота! Братик, мне очень нравится, спасибо
И ты совсем не мелкий фокусник, а настоящий волшебник-иллюзионист.

Эймер, леди Сандра, Майя, Дарий, очень красивые посты и интересные сюжеты.
Алан-Лекс, добро пожаловать с забытый мир.

Парк родового гнезда Выживших
Чтоб жить, надо рваться, путаться, ошибаться, начинать и бросать… и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость.
© Лев Толстой

Дорожка к озеру, блестящему в лучах солнца жидким горным хрусталем, вьется змеей. С обеих сторон подступают зеленые ковры, в которых, недолго сверкая, тают огоньки росы. В утренней свежести запах солнечного ветра и магнолии, источает приятный пряный аромат медуница. Выискиваю взглядом цветок с нежными желтыми лепестками и, склонившись, срываю, вплетая в венок. Этому научила приставленная к новорожденной безликой и вырастившая ее няня, которая и теперь верно служит мне, заботясь словно о собственном ребенке. Родную мать я почти не помню, не знаю, играла ли она со мной, пела ли колыбельные, носила ли на руках ночи напролет. Для меня Анна так и осталась нарисованной маслянистыми красками красавицей, глядящей с портрета в тяжелой золоченой раме, что висит в покоях отца.
В отличие от меня, порхающей бабочкой от цветка к цветку, брату незачем сходить с мощеной дорожки в траву. Скрытый плащом, он напоминает тень, скользящую в миллиметрах над землей, идет не спеша, изредка опираясь на посох, отчего создается впечатление, будто он много старше меня. И все же льющийся звонким ручьем голос вряд ли может принадлежать старцу. Эззелин останавливается почти у самой воды возле пары крупных мраморных камней, которые по уверению отца когда-то были искусно вырезанной умелым мастером скамьей.

Любознательность никогда не казалась мне пороком. Я привыкла задавать вопросы, внимать словам собеседника и, как учил родитель, анализировать. Слышать о дилемме правдивости непривычно. Не доверять семье невозможно, равно как и врать, глядя в глаза соклановцу. И вовсе не из-за пресловутых навыков эмпатии. Наверное, это в большей степени и отличает нас от остальных, способных предать ради наживы или вонзить нож в спину родному человеку. С другой стороны меня все же заинтересовало, что послужило поводом считать его лжецом. Но не поднимать же довольно личную тему, спрашивая о сознательно искаженной истине, когда лицо скрыто глубоким капюшоном?
- И все же…, - и все же мне хотелось.
Перебираю в руках жесткие, оплетающие друг друга стебли. Венок из маленьких, неприметных белых цветочков разбавляют несколько небесно-синих чуть крупнее. Смахиваю росинку с желтой сердцевинки крупной ромашки. Увлекаясь своим занятием, выхожу на солнце, отмечая, что становится все теплее – день обещается жаркий.

Оборачиваюсь, глядя через плечо. Посох указывает на возвышающиеся над изумрудной травой мраморные глыбы. Кивок головы в знак согласия, по-другому и быть не может, но к своей живой поделке не возвращаюсь. Любопытство сильнее, оно притягивает меня, как пеструю бабочку в ночи неведомая сила влечет к кострам теплокровных северян.
Пальцы Эззелина обхватывают брошь из редкого драгоценного сплава – движение быстрое, едва уловимое, привычное для него, освобождающее от черной плотной материи. Взмах ресниц, несколько секунд на детали: правильные черты лица, выразительные и чуть бледноватые, словно не обласканные солнцем; глаза, будто бездна под Амиром, но не из беспросветной тьмы, а из чистейшей зелени; густые темные волосы – отрада для игривого утреннего ветра. Прямая осанка верно дань горделивости, отнюдь не пустой, а вырванной у самой смерти еще во времена гонений, когда, будучи пролитой, наша кровь ценилась едва ли не вровень с золотом. И словно коконом обнимающая ауру, повторяющая линии, еще не умудренная долгой жизнью усталость.

- Нет, никогда, - ответ очевиден, иначе бы мне не стоять перед ним живой и невредимой. - Но слышала достаточно, чтобы возносить благодарности предкам, оберегающим от роковой встречи, - в одной старинной книге, сменившей немало веков прежде, чем попасть в библиотеку клана Выживших, я читала легенду о скрывающемся от сияющего лика солнца наивысшем зле, дыхание которого превращает все в прах. Однажды оно заключило сделку с магами, наделив силой, убийственная мощь которой полностью подчинила себе их разумы и тела, превратив в жалких рабов. Опьяненные призрачным всевластием, они безжалостно уничтожали тех, кого презрительно называли порченой кровью, истребляли как вид, словно зверей на охоте. – Достаточно, чтобы заочно ненавидеть этих существ, желая, чтобы земля разверзлась и поглотила их.
Жестокость слов юной особы, связывающей части венка в единую композицию, оправдана, хотя эти интонации и контрастируют с чуть наивными лазурными глазами. Последний штрих - переплетаю стебли, чтобы окончательно закрепить в венке мелкие белые и желтые цветочки, составляющие основу импровизированной короны, в которой насыщенно-синие бутоны заменяют драгоценные камни. Воображение тех, кто, так или иначе, близок к иллюзиям, едва ли вписывается в привычные рамки. Тренировки в некотором смысле развивают конструкторские способности.
- Вы встречали их, брат? – шаг к Эззелину. – Чувствовали их эмоции отличные от впитанной вместе с магией ненавистью к нам? – еще шаг. – Они, действительно, как каменные лабиринты, где гуляет эхо силы, вытеснившей все радости жизни? – еще один и замираю, ощущая всплеск энергии, радости, которая не принадлежит ни мне, ни сородичу.
Едва уловимое движение на крыльце палаццо, что проглядывается через открытое пространство ровного и спокойного блюдца озера. По мраморным ступеням спускается женщина, когда-то чудом спасшаяся от магов полукровка. Хоть она довольно слаба, чтобы иметь ценность для семьи Безликих, но принята дальновидным Леонардо, дабы стать няней для его своенравной дочери. Как тесен мир, где враги твоих врагов превращаются в верных слуг.
- Азула, - не громче обычного.
Заприметив меня, она сбегает вниз и, минуя извилистую дорожку под сенью раскидистых деревьев, быстро по берегу обходит озеро. Поравнявшись, склоняет голову и опускает глаза к земле, как подобает вольной прислужнице, которой щедростью клана дарована иллюзорная свобода. Дар держателя золотой маски – незримые оковы и залог верности.
- Моя мал…, - осекается, не применив ко мне застывшее не языке прилагательное, я больше не ребенок. – Госпожа, рада вашему возвращению, - поклон. – Господин, - отдавая дань уважения брату. - Госпожа Маргарита, магистр теней ожидает вас. И…
- Продолжай.
- Прибыл раб с рынка. Думаю, его информация будет вам интересна.
- Хорошо, ступай, - отпускаю ее и перевожу глаза на Эззелина, встречаясь с взглядом, небесный с изумрудным. – Покорнейше прошу простить, брат, - пальцы сжимают косицу из цветов. – Я могу… Если вы не против… Венок, - не решаюсь без слов надеть его ему на голову и не уверена, что мой сиюминутный каприз уместен.

Бритни, спасибо на добром слове. И все ж ты строга к брату)
Ведя, какая смена стиля. Хотя кот в твоем исполнении мне нравился больше.
Орвик, смотрите не разоритесь, жизнь на две казны затратна
Райхана, добро пожаловать, приятной игры.

Жители забытого мира, с днем всех влюбленных вас.
Брат, спасибо большое за поздравление. Очень приятный сюрприз.
Ведя, люблю семью, и пока не знаю любви иной. Когда узнаю, прочтешь об этом в постах.

Родовое Гнездо Выживших
То, что внутри - всегда душит сильнее. Веревку можно снять с шеи, но не с души.

Страхи. Им подвержены все люди. Одни боятся высоты и видят во сне, как падают в пропасть, другие – глубины, осознания того, что сверху давит толща воды или земли. Кого-то пугают боль, неважно моральная или физическая, смерть либо одиночество или неизвестность. И это нормально, естественно для всего живого.
Я нечасто покидаю Гнездо, еще реже остров Греха, всходив на борт корабля всего четыре раза и только по крайней необходимости. При этом мне ни разу не удавалось повидать другие земли, потому что, по словам отца, эти путешествия слишком опасны для юной ученицы. Но всякий раз, выполнив очередное поручение держателя золотой маски, и, возвращаясь домой, я испытываю страх. Боюсь при встрече с родителем, касаясь взглядом родных и знакомых черт лица, увидеть новую морщинку, заметить, что прежде сильная рука предательски дрожит, когда он выводит свою размашистую подпись. Еще страшнее изменения, ощутив которые на уровне эмпатии, пойму, что это тревожный звоночек, приближающий проведение ритуала Ордор. Меня пугает день, когда, несмотря на всю силу воли и жажду свершений на благо семьи, светлый разум Леонардо поглотит бездна безумия. И в то же время я знаю, что ритуальная смерть, которой суждено отнять его у меня, неизбежна. Это не просто традиция, это строгое правило клана.
Миновав залитую утренним светом галерею, поднимаюсь по лестнице и прохожу по коридору. На мгновение останавливаюсь у массивной двери, собираюсь с духом и захожу в кабинет Леонардо. Мне нравится эта комната: гармония цветов и четкость линий, витражные окна, щедрая позолота на стенах – все под стать характеру магистра теней. В детстве вместо кукол в пестрых нарядах я, сидя за отцовским столом, любила играть серебряными фигурками водных драконов и воинов, и смотрела, как держатель золотой маски раздает поручения, решает проблемы. Маленькая темноволосая девочка с большими лазурными глазами, кто бы мог подумать, что она, устроившись в кресле отца и болтая ногами (потому что не доставала до пола), внимательно вслушивалась в разговоры родителя.
С тех пор комната не изменилась, чего нельзя сказать о Леонардо. Время неумолимо берет свое. Он стоит у окна, будто с долей высокомерия смотрит куда-то вдаль, но в осанке уже нет прежней легкости, горделивой царственной стати. Магистр поворачивается ко мне лицом – несколько шагов вперед, склоняю голову в приветственном жесте.
- Отец, - робкое слово и смелое погружение в мир его эмоций.
Привычка, почти неосознанная, рефлекторная, как дыхание, следствие нужды в кислороде. Желание чувствовать его радость встречи, пусть и после недолгой разлуки.
- Я ждал тебя, дитя мое, - подходит ко мне, берет за руку, заключая тонкие девичьи пальцы меж своих теплых ладоней.
- Я выполнила…
- Знаю, Азула уже рассказала мне, - держателю золотой маски известно все, и даже немного больше. – Ты использовала силу.
- Немного боли не помешает, - настаиваю, пусть голос и кутается в мягкие ноты.
- Ты не элитный палач, - напоминает и поднимает руку, чтобы заправить за ухо выбившуюся прядь волос.
- Я дочь своего отца, - произношу гордо, сверкнув глазами. – Мне не вредит боль. Ее можно развить… до летальной. Если я буду знать, как создать ее.
- Нет, Маргарита, - он против моей затеи. – Я не уверен в том, что сила никак не отразится на тебе, поэтому запрещаю расспрашивать и читать об этом.
Мы оба понимаем, чем может обернуться желание отшлифовывать грани моей способности. Этот «бриллиант» немало требует за одно лишь право владения, а умение управлять верно стоит десятилетий, если не самой жизни. Я боюсь собственного безумия, пусть и небольшой, но вероятности сделать что-то, что навредит семье, клану. Вновь отгоняю от себя дурные мысли, запирая их глубоко на дне. Сомнения и страхи – слабости, которые надлежит не показывать держателю золотой маски. Мой долг быть сильной.
Леонардо внимательно смотрит мне в глаза: такие же неестественно яркие, живые, будто бы в них плескается холодное голубое пламя. Аккуратно убирает темный локон и скользящим движением касается костяшками пальцев щеки, спускается к кулону – звездчатому сапфиру в форме капли, повторяющему цвет радужки. Это украшение, ставшее моим на шестнадцатилетие, часть подарка, преподнесенного им своей несравненной Анне на следующий день после моего рождения. Сейчас ее портрет, где со светло-персиковой кожей контрастирует кулон, а в темных волосах блестит диадема с камнями, висит за спиной. Но, видимо, венца я не достойна.
Отец отступает, жестом предлагая мне кресло, обходит стол из темно-орехового дерева и занимает свое место. Я давно заметила, что с вплетшейся в волосы проседью, силы стали покидать его, медленно, капля за каплей. Он больше не упражнялся в фехтовании, лишь в остроумии, сказав мне однажды, что ни одной девушке не соперничать в мастерстве с мужчиной. Упрямство - я занимаюсь без учителя.
- А теперь расскажи мне о том, что видела по пути домой, - он откидывается на спинку.
- На одной из улиц я встретила человека с необычной силой, - устраиваюсь в кресле. – В нем было много силы, светлой, яркой. Посланный проследить раб заметил, что он легко находит общий язык с людьми, не только с торговцами, с пиратами.
- Где он сейчас? – задумчиво спрашивает магистр теней. – Возможно, нам стоит взглянуть на него.
- На корабле, что отправляется в Амир. Позволь мне привести его.
- Нет, тебе нужно отдохнуть, - отказывает, словно считает, что не справлюсь с этой задачей. – Можешь идти, дитя мое.
Не остается ничего другого, лишь подняться и медленно направиться к выходу. По пути задерживаюсь у портрета матери. У нее темные как ночь волосы и янтарные глаза, правильные черты лица и нежная линия губ. Создается впечатление, будто эта хрупкая одухотворенная красота не из нашего мира. Я хотела бы помнить ее, но, к сожалению, в памяти нет ни единой улыбки, ни одной фразы или нежности прикосновения. Нет ничего, только ее любимое украшение.
- Маргарита, - слышу голос родителя и оборачиваюсь. – Ты так похожа на Анну.

Ведечка и Дариан, мужчины, спасибо большое за поздравления и подарки. Я в восторге от коллажа себя любимой.
Все мы вышли такими красавицами: восточные мотивы Кьяры, лес Алайн и Амейры, нежная Май. Заглядение.
Девы, всех нас с 8 марта, праздником весны, тепла, красоты и счастья.
Бритни, свет мой, наша любовь взаимна

Жизнь не дает людей, которых мы хотим.
Она дает нам людей, в которых мы нуждаемся.
Они причиняют боль, любят, учат или ломают,
чтобы превратить нас в тех, кем мы должны быть.

Амир… Четыре буквы – синоним словосочетания волшебная сказка. Меня манил этот южный город, нередко находящийся во власти песчаных бурь, скрывавших солнце. Слишком много притягательных легенд, слишком много тайн и загадок. Частица острова юга передо мной, а взгляд прикован к иллюзии пересыпающихся песков, и удивление приятным трепетом разливается в груди. Не знаю, как Эззелин догадался, неужто он и мысли читать умеет?

Я собиралась на бои с отцом. Он всегда был ценителем зрелищ, но что-то в его планах изменилось, о чем мне сообщили сегодня за завтраком. После, направившись в город с поручениями, я так и не нашла компанию для мероприятия на арене.
- Хорошо, я пойду, - прижимаю книги к себе и благодарю брата: - Спасибо и до завтра.

Войдя в дом, первым делом направляюсь к держателю золотой маски – необходимо отчитаться, рассказав о нестабильном – внешней политике. Отец в кабинете, перед ним карта острова и двое воинов-теней, которых отпускает, едва вхожу в комнату. Его цепкий взгляд на миг останавливается на моей улыбке и спускается к книгам.
- Подарили, - знаю, каким будет его вопрос и предупреждаю. – Эззелин.
- Весьма достойный представитель клана, но ему не хватает…
- Отец, - прерываю, чтобы не слушать его рассуждения. – Он пригласил меня на бои.
- А на свадьбу? Она послезавтра.
Этот долгий, начавшийся с рассветом, день продолжает меня удивлять. Впрочем, все просто: я не спрашивала, Знающий непостоянство не говорил. Прохожу к столу отца, сажусь в кресло и нехотя выпускаю книги из рук, чтобы достать письмо, которое передала «птичка», сведущая в делах на царе островов.