Карта ролевой игры "Забытый мир"

Колдер, спасибо.



Красиво очень, как я тебе и сказала. Спасибо за то, что написал это.
Очень большая))

И печеньки

Их трое: старец Роланд, имя его она смутно помнит, вдова Мирелла, из нелюбви к ее матери никогда прежде не переступавшая порог их дома, и сир Ален, владелец земель к югу, слишком молодой, чтобы узнать ее. Бесконечные вопросы о ее родословной, о прошлом ее семьи, об истории Запада - то, что она могла усвоить с воспитанием в доме отца.
- Дитя весьма похожа на мать, - голос старца, приближающего к ней свое изъеденное морщинами лицо. Белесым молоком заволокло его правый глаз, он едва различает очертания.
- За десять лет она могла измениться сотню раз, - полон недоверия голос вдовы Мирелла.
- Есть ли что-нибудь, чем вы безошибочно могли бы доказать свое родство с АрРеном?
Великие Боги, чего же они от нее хотят? Майя перебирает в памяти события, имена и воспоминания одно за другим.
Почему они не могут оставить их в покое и просто позволить помочь отцу, быть с ним? Когда усталость от нескончаемых вопросов готова выплеснуться раздражением, за спиной Майи раздаются обманчиво легкие шаги. Как бы ни был легок шаг, нельзя усомниться в том, что вошедший - мужчина. Расправив плечи так, что заныли лопатки, стянутые корсетом, она заставляет себя не оборачиваться.
- Вот и ты, сын мой, - голос вдовы. Темноволосый мужчина делает шаг из-за спины Майи, с почтением склоняется к руке вдовы.
- Матушка, вы, как всегда, очаровательны.
- Как дорога, сын мой?
- Прекрасно, матушка: совершенно непроходима.
Обмен словами разыгран так искусно, что не остается сомнений в том, что ничем большим мать и сын никогда не делятся друг с другом.
- Прости нас за то, что мы отозвали тебя ради этого со службы, - о, конечно, разве можно считать судьбу Майи и ее отца чем-то заслуживающим внимания. - Сир Баристан настоял, - поджав сухие губы, объясняет всем присутствующим и прежде всего Майе вдова. - Давайте покончим с этим побыстрее.
Мужчина оборачивается к Майе. Серая сталь во взгляде под темными дугами бровей, острые крылья носа и губы сухие, дрогнувшие в усмешке в ответ на то, как пристально она смотрит.
Сердце Майи замирает от ужаса, они их приговорили, ее и отца. Как ее может узнать человек, которого она никогда не видела?

Мужчина делает шаг ближе, так и смотрит сверху вниз. Но не изучающе - иначе, будто слишком давно не видел. Моргает, непонятное выражение тут же исчезает из глаз.
- Не узнаешь меня, Майя? - имя ее в его голосе звучит так верно, что ей очень хочется солгать и ответить "да, узнаю", но.
Она медленно качает головой. Он смеется. Это кажется ей таким неуместным, что она хмурится, и тихий смех его крепнет.
- А вот я тебя очень хорошо знаю, - обманчивая мягкость его улыбки. - Верно, что тебе было за дело до парня на десять лет старше, правда, принцесса?
Принцесса...она помнит его голос, но не может вспомнить даже имя, ничего.
- Сир Роланд, сир Ален, матушка, да, это та девушка, которую я видел в последний раз в этом замке почти десять лет назад. Когда хозяйка этого дома еще устраивала самые веселые праздники во всей округе, не так ли? И есть безошибочный способ доказать всем здесь, что я прав. Когда Майе было восемь, - он скрещивает руки на груди, так и не перестав рассматривать ее, - она решила доказать всем, что ничего не боится и полезла с соседскими мальчишками на дерево. Однако случилась неприятность, и Майя с этого дерева сорвалась и, пребольно ударившись, порвала платье, а колено расцарапала так, что крови было на целое мертвое озеро, - чему он продолжает улыбаться? памяти, которая ему по какой-то причине дорога. - И тогда плачущую Майю, правда, упрямо вытирающую текущие от боли слезы, забрал парень из замка соседей.
- Драгомир, - выдыхает она, перестав замечать кого-либо, кроме склонившегося к ней мужчины.
- Ну наконец-то, - его тихий голос. - Так что если я прав, на колене Майи все еще остался шрам. Думаю, присутствия матушки недостаточно. Нужно убедиться самому.
Она поднимается так резко, что другой бы инстинктивно отшатнулся, но Драгомир не делает и полшага назад. Это правда. Но он мог бы найти сотню других подтверждений своей правоты.
- Неужели вы думаете.., - она осекается, имеет ли она, вообще, все еще право на эту гордость. После всего, что было. Становится больно. И эту боль он, наверное, видит, отчего глубже залегает складка в уголке его губ. Но отступать он не собирается.
- Вы можете спасти отца, - совсем тихо, так, что слышит только она.
- Зачем вам это? - вкладывая во взгляд на него все желание сжечь мужчину на месте.
- В жизни так мало радостей, - ухмыляется злодей в личине друга из детства.

Он, пригнувшись, следом за матерью проходит в двери ее спальни, только упрямое желание покончить со всем помогает Майе сдержать гнев. Драгомир осматривается, скользнув нарочито небрежным взглядом по светлой ткани покрывала и легкой завесе балдахина кровати. Никогда не был в этой спальне прежде. Никогда не был ни в одной из ее комнат, она была слишком юной, чтобы принимать гостей.
- Вы полагаете, это обязательно? Вы не можете убедиться в верности слов вашего сына сами?
- Если Драгомиру так угодно, - леди Мирелл пожимает плечами и с деланным равнодушием отворачивается к окну.
- Я не прощу вам это никогда, - еще немного и голос Майи упадет до шипения.
- Непременно простишь, - еще одна его беспечная ухмылка. - Я буду надоедать вам своим присутствием так часто, госпожа, что вы от нечего делать помиритесь со мной.
- Я откажу вам от дома.
- Не думаешь, что я слишком стар, чтобы лезть в окно?
Последние его слова заставляют беспомощно сжать кулаки и еще сильнее запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза.
Снова этот его пробирающий до мурашек смех.
- Ты не была такой трусихой, Майя.
Сжав зубы, она садится на диванчик у кровати и быстрыми резкими движениями поднимает подол верхней и нижних юбок. Горячая волна заливает затылок и грудь. Как же она его ненавидит.
Драгомир садится на корточки, оперевшись на одно колено. Время течет невыразимо медленно. Сухие мозолистые пальцы касаются розоватой полоски косого шрама под коленом.
Майя одергивает подол.
- Довольно.
Он поднимается медленно, взгляд совсем темный, мысли в нем не различить.
- Госпожа Майя, - подчеркнуто глубокий, согласно ее положению поклон.
- Ты уверен, сын мой?
- Абсолютно, - Драгомир все еще не смотрит на мать. Взгляд вспыхнувшей Майи такой горячий, что мужчина не может насмешливо не улыбнуться в ответ. Ничего не меняется. Что-то не меняется никогда.

***

Между сном и явью догорают свечи в железных пазах.
Майя вздрагивает от резкого движения сквозь сон. Опирается ладонью, чтобы подняться, и вместо холодного камня плит ощущает под рукой мягкий ковер травы.
- Это сон? - обращаясь к человеку, идущему к ней в тумане, застелившем зеленое море вокруг.
- Только если ты этого хочешь, - голос ее матери, лицо, руки и фигура ее матери. Майя отшатывается, стараясь вдохнуть.
- Как...что это?
- Сон, - любая ложь, чтобы она была спокойна. Женщина садится рядом.
Майя смотрит перед собой, сознавая, что застывшее внутри разъедает ее хуже грязи, оставленной касанием умирающего мага.
- Отпусти, - голос тихий, спокойный, такой же, как и ее.
Отпусти, пока можешь жить. Отпусти.
- Никогда, - маленькая женщина улыбается грезе, несуществующему видению своей матери. - Я никогда не смогу забыть.
Светлая ладонь ложится на темную макушку, Мадлена опускается на землю рядом с ней.
- Совсем запуталась, моя девочка, - привлекает к себе на колени - опустить уставшую голову и закрыть глаза.
Плохо так, что горят виски.
- Будто что-то застыло внутри и не отпустить, - упрямо шепчет Майя, даже закрыв глаза.
- Все пройдет, - шепот, не различить уже, мужской то голос или женский, и кто склоняется к ней ближе, гладит по волосам и беспрестанно шепчет "все пройдет".
Майю нашли у стены с гобеленом. Звук шагов на камнях ступеней, все выше и выше. Мягкость расшитого узлами камзола под пальцами. Запах плавленого воска, и танцующая тень идущего впереди них человека.
В ту ночь она спала без сновидений. Как и все последующие. Что-то вычистилось.

Да будет все истинным, да превратится в танец. В кого я вселюсь и кем обернусь еще? Ты просишь цветов - мы станем с тобой цветами. Ты хочешь найти меня – так начинай отсчет.

Майя говорила с отцом бесконечно.
- Ты помнишь, о ты, конечно, помнишь, - она сидит на кровати, укрытой разметавшимся подолом ее платья и ткани нижних юбок, притянув отца к себе ближе, так чтобы он опирался спиной, положив голову ей на плечо. Перебирает пальцами некогда темные, посеребренные пряди и говорит. Голосом едва слышным, уводящим его сгорающий разум далеко-далеко оттуда.
- Как в день урожая мама всегда надевала платье красное, как догорающее солнце. И ты сам всегда плел ей венок из веток и ягод. Они горели в отсветах костра, и мама смеялась. Не тихо и ясно, как в другие дни, - заливисто, громко. И ты кружил ее в танце, дудки не смолкали до самого утра. Помнишь, я засыпала, укрытая твоим плащом, и на утро меня всегда поили сладким древесным соком. Помнишь, как все мы ждали, когда же будет молодой мед.
- Помнишь? - она все говорит, пока мужчина, склонившись к ней ближе, чтобы не потерять ни одно ее слово, следует за ней по выложенным камнями дорожкам сада. - Как ты устраивал турнир и сир Руфус, запутавшись в шарфе своей дамы, упал с коня раньше, чем смог поднять на противника копье? - в глубине выцветших глаз отца тень улыбки, узнавания. - Мама тогда спасла его от ваших бесконечных насмешек, усадив по левую руку от себя.
- Помнишь, ты впервые привез мне из Столицы куклу, - пока отец держит ее руки в своих ладонях, - мне тогда, кажется, было восемь. Она была совсем, как настоящая. С фарфоровыми ручками и ножками в башмаках. И платье ее было с лентами, сшитое по последней столичной моде.
Когда в Столице еще носили такие платья,- с горечью думает она.
- Девять.
Сжав пальцы, согретые в его руках, Майя всматривается в лицо отца.
- Тебе было девять, Майя.

- Когда-то давно на Грехе я слышала, что души неизлечимы. Что, возможно, только одна душа и может излечить другую, - Майя сидит у кровати спящего отца, ладонь ее бережно касается его щеки. Так он спокойнее, так лучше спит.
- А ваша душа, госпожа? - голос мужчины, стоящего рядом. - Она излечилась?
Ей не услышать, что он хочет сказать. Она давно уже слышит только себя.
- Ты слышишь, Драгомир? - она поднимает к нему лицо, - Как тихо, как славно он спит.
Мужчина всматривается в бледное лицо женщины у своих ног: бессонные ночи подле отца иссушили ее, тени залегли у глаз; потрескались, кажется, даже уголки ее мягких губ.
Сильнее любых ее слов его изводит желание коснуться пальцами этих трещинок в уголках ее улыбки.

Говорят, когда люди уходят, Маа навевает своим детям сон, дрему, в которой нет боли и они счастливы - так, как видели свое счастье сами. Майе давно ничего не снится. Идет время, больше не плавится и не течет, движется медленной поступью. Все длиннее ее темные волосы. Скоро, как прежде, закроют спину.

Восстание перевертышей на Грехе захлебнулось, так и не начавшись. Амулет, часть его, отданную шаманкой Майе, она сберегла, но не узнала его предназначение. Сны больше не тревожили ее, и с той ночи, когда Майя заснула у стены, чернильные пятна никогда больше не оставляли символы на ее руке. Все стихло.

Солнце догорает, бросив последний луч в витраж башенного окна. Преломившись, тот падает цветным рисунком на шелк застеленной одеялом кровати, на светлую кожу босой ноги, на край смятого зеленого платья, на кончик туго заплетенной косы, высветив темные волосы ржавчиной.
Маленькая женщина спит, закрывшись руками и подтянув колени к груди. Спит. Кто знает, что ждет ее впереди.

За пределами внешней стены темноволосый мужчина поднимает голову, подставив лицо первым сорвавшимся каплям дождя, натягивает поводья, торопясь вернуться домой. Ему еще предстоит изображать примерного мальчика перед Алейной Рэдвин, говорят, бабка Майи вполне в силе и точно устроит ему испытания на твердость намерений.

***

С пристани спугну чаек,
В лавочке куплю специй.
Я в тебе души не чаю -
Я тебя кормлю сердцем.

Как тебе подать? С кровью?
Сладко ли тебе? Терпко?

- Ты не любила его. Тебе не было нужно. Ты всегда любила не его, другого.
Закрыть глаза, вдохнуть глубоко-глубоко до рези в боку и пятен перед глазами, выдохнуть.
- Да! - ожесточенно, искренне, отметая всю боль и попытки любить, залечить, сберечь. - Да, - улыбаясь жестоко, наконец, ощущая, как сердце снова ударит в глотке. - Я любила другого, я всегда любила только его одного.

Мужчина темноволосый, пряди неровно падают на косые скулы. Она бежит к нему, путаясь в подоле длинного сарафана и заливаясь смехом, падает на песок. Не на Него, но рядом. Он не оборачивается, только лениво зажмурившись, ждет. Как обнимет его. И расскажет ему все.
Она не будет ни злой, ни пустой, ни выжженной. Будто только сегодня встреченной: сметающей все на своем пути, целующей жадно, живой.
Ладонью вверх по его спине, по выступающим позвонкам. Так, что сердце бьется о ребра и пальцы дрогнут.
Без памяти, без имени, без дома и места. Как он всегда хотел.
- Я люблю тебя, - тихо, уткнувшись лицом в затылок.
Я люблю. Я люблю тебя! - легко, беззаботно, не думая уже ни о чем. Во все легкие, глядя в синее небо, ликующе. - Я люблю тебя!
Крик маленькой женщины из далекого прошлого.

Даже пахнут они
Совершенно не нами
Значительно лучше нас.