Карта ролевой игры "Забытый мир"

Нельзя потерять то, чего нет.
Нельзя разрушить то, что не построено.
Можно лишь развеять иллюзию того, что кажется реальным.
© Ошо

Утро первыми лучами скользнуло по крыше палаццо и вторглось в спальню. Уже проснувшись, но еще не открыв глаза, я чувствую, что не одна в комнате. Это отец. Только он может сидеть у моей постели часами, смотреть так, словно хочет запомнить все до единой линии, едва проступившую на лбу складку, когда плавно льющийся безмятежный сон обрушивается вниз горным водопадом, трепет ресниц - сигнал, что я скоро проснусь. Только ему под силу вылечить мой разум после использования дара, сила которого разрушает и тело, и разум, перемешивая все мысли в хаос безумия. Спектр от апатии до агрессивного, опасного сумасшествия. Лишь магистр способен восстановить то, утрачено, размыто собственной болью или предсмертной огонией, из которой он выводит, словно из лабиринта.
- Хочу кое-что тебе показать, - произносит Леонардо, вручая мне бархатную коробочку, когда я открываю лучистую лазурь глаз.
Открываю ее, рассматривая дорогое украшение с сапфирами и жемчугом. Я видела его бесчисленное количество раз, но не разу ни держала в руках, что восполняю сейчас. Жадно обвожу пальцами круглые блестящие жемчужинки и дпереливающиеся камни, лучшие, добытые в глубоких шахтах на царе островов, ограненные мастером своего дела. Магистр теней с легкостью мог озолотить его, никогда не задумываясь о стоимости того, что предназначалось Анне.
- Диадема мамы, - не узнать невозможно.

- Твоя диадема, - поправляет держатель золотой маски. Иногда не нужно слов, не нужно долгого монолога о том, что дочь выросла, стала взрослой и самостоятельной, так удивительно похожей на свою мать. Я просто чувствую среди эмоций гордость, которую отец и не пытается сдерживать. - Тебе пора завтракать, - его голос звучит по-иному, Выживший желает сменить тему, отойдя от сантиментов. - Иначе опоздаешь к началу сражений гладиаторов.
Благодарю отца, целую в щеку, осознавая, как много для него значит это признание, но еще не понимая, сколько ответственности возложено на меня.
Сразу после его ухода Азула приносит кувшин с водой, платье, плащ и маску. Сегодня бои на арене, где жар песка сплетется с пролитой кровью.

Улыбка – идеальная иллюзия.
Никто и никогда не узнает, что под ней скрывается.

Не в силах отговорить свою маленькую госпожу, удумавшую невесть что, Азула негодует, но открыто перечить не решается, помня свое место. Она, предпочитая не попадаться мне на глаза, источает яркое беспокойство, почти граничащее с отчаяньем. Еще бы, по обыкновению осторожная, я поступаю наперекор правилам, объявив ей, что желаю идти на бои, не скрываясь в глубоком капюшоне, а распустив темные блестящие волосы, уложенные завитыми локонами, надев диадему матери, ограничившись маской и плащом. Сегодня я слишком счастлива, для обыденного груза предосторожности. Провожу много времени у зеркала, рассматривая профиль и анфас, нахожу себя аристократичной, какой была на портрете мать.
Азула, набравшись храбрости входит в спальню. Она упрашивает взять с собой для защиты троих охранников из числа воинов-теней. Ее, как и отца, волнует моя безопасность. Но разве может что-то стать угрозой в день проведения игр на арене Безликих? Едва не сорвавшись и не выпустив раздражение, которое ударило бы ее волной боли, хоть я и не желаю того, отсылаю няньку от греха подальше. Остаюсь одна в привычной тишине, которую изредка разбавляют короткие трели моего жаворонка, обитающего в золотой клетке. Никогда время не тянется так долго, как в ожидании. Мое скрашивает книга и занимательная легенда о беспощадных воинах Мрака.
Близится начало игр – Эззелин не заставляет себя ждать. Мне, не искавшей компании сверстников, на удивление приятно то, что, не найдя меня слишком юной и нежной для кровавых зрелищ, брат приглашает на бои. Правда, беседы с ним кажутся настолько увлекательными, что боюсь позабыть о развлечении, приготовленном гладиаторами.

- Очень, благодарю, - улыбка расцветает на губах, и почти шепотом, доверительно продолжаю: – Несмотря на обширность нашей библиотеки, в ней нет сказок юга.
Беру его под руку. Выходим на крыльцо, спускаемся в парк, предпочитая неторопливую прогулку иным способам добраться до арены.
- Наши знания, как и интерес в них, весьма специфические, - что объясняет отсутствие этого направления в литературе.
Привыкнув к лучшему на правах безбедных владельцев острова, с легкостью находим свои места в ложе. Не знаю, кто организатор игр, но постарался он на славу.
- Ты уже бывала на боях? – спрашивает брат.
- Да, два раза, с отцом, - охотно отвечаю. – А вот в мероприятии в садах еще не доводилось участвовать – завтра впервые.
- Волнуешься? – интересуется, не сводя с меня ярко-изумрудных глаз.
- Немного, - врать бессмысленно, поэтому честна. - Но думаю не больше, чем вы, ведь завтра свадьба. Могу я вас поздравить с этим событием?

В конце концов, в мире столько хрупких вещей. Люди ломаются так легко.
Так же легко, как умирают мечты и разбиваются сердца.
© Нил Гейман ("Хрупкие вещи")


Милостивые предки, как же сложно понять и принять требования, чтобы соответствовать ожиданиям клана. Наверное, отец воспитал меня неправильно, привив жажду к власти, но, не научив жертвовать. Гамбит – поступиться малым, чтобы получить желаемое. Значит ли дарованная утром диадема Анны с переливающимися блестящей синевой звездчатыми сапфирами, что магистр теней ожидает от меня подобного благоразумия, идущего вразрез с велением сердца? Нет уж, слишком красивой была история-сказка о любви моих родителей, чтобы, не лелея подобных грез, разделить с мужем постель исключительно из долга. Отец, действительно, неверно меня вырастил, позволяя слишком много вольнодумства девочке, возомнившей, что сила таланта решит все.
Я могла бы спросить Эззелина, о чем же шепчет ему собственное сердце, но не решилась. Его не волновала свадьба - сделка с собой, где на одной чаше весов находились долг перед семьей и маска, на другой – безымянная и безразличная невеста. Видимо, брат проявлял ту выдержку, силу воли, которой я могла лишь восхищаться, с досадой понимая, что именно ее мне не хватает.

Улыбнувшись, бросаю взгляд на арену, где сражаются гладиаторы. Мы, Выжившие, божества этого острова – один хлесткий удар иллюзорной боли, чтобы дезориентировать бойца, и победа за тем, на кого поставлю я. Но Эззелина не интересует сражения на арене и его исход, потому что он мыслит другими категориями, придавая нашей игре индивидуальной остроты.

Кивком головы он направляет мой взгляд на объекты беседы. Темноволосый мужчина с венцом на голове – волевой подбородок, осанка, широкие плечи. Обыкновенный человек, и в плане энергии тоже. Девушка рядом – внешне хрупкая, но явно не из тех дочерей домов царя островов, которым подобает вышивать крестиком и воспитывать детей, а не посещать подобные игрища. И все же, как верно подметил Эззелин, она дама в мире мужчин.
- Брат, хотите, чтобы я поставила в противовес вам? – принимая ставку в пять мин и доставая из широкого рукава черной накидки мешочек с золотыми монетами. – Но, вы, мужчины, никогда не делитесь безраздельно своим, - высыпаю горсть монет на ладошку. – Следовательно, организатор не подвергнет ее опасности.
- Маргарита, - в слегка наигранном жесте театрально качает головой. – Откуда столько познаний в таком юном возрасте?
Сам того не ведая, пока еще мастер задевает больное, что вызывает паузу. Непродолжительную, но все же достаточно заметную. Не говоря уже о том, что я перестаю улыбаться, сменив беззаботность на сосредоточенность.
- Некоторые мои ровесницы уже познали прелести брака.
- Звучит так, будто ты случайно опустила одно из ключевых слов – сомнительные, - я чувствую, что и его настроение изменилось, но не могу это для себя объяснить, не находя весомых причин. – Тебе тоже предстоит замужество.
- Вряд ли в скором времени. Отец не может отпустить меня от себя, потому что я слишком сильно завишу от его дара, - мне не хочется вдаваться в подробности своего душевного здравия, тем более брат не спрашивает. – Мы позабыли о ставках, - напоминаю, по одной возвращая монеты в мешочек. – Мне кажется, мало азарта в том, чтобы играть на деньги из одной казны. Сыграем на желание?

Мир — это зеркало, и оно возвращает каждому его собственное изображение.
© Уильям Мейкпис Теккерей

Чего я ожидала от гладиаторских боев? Зрелища, звона стальных клинков, рек алой крови, смертей, но никак не того, что увижу на арене брата. Безумец, как он посмел поставить семью под удар, развенчав миф, согласно которому Выжившие едва ли не причислили себя безликим и бессмертным богам. Магистры, в частности Леонардо, всегда поддерживали иллюзию того, что мы существа не из плоти и крови, понимая, что это вселяет трепетный страх в сердца людей. Наверное, есть какая-то злая ирония в том, что эта легенда разрушена учеником отца – Сантино. Я давно знала его, талантливо в обучении, ставшего мастером.
- Тебе не понравились бои? – Эззелин вновь предложил мне руку.
- Скорее безликий среди гладиаторов, - но ничего уже не исправить и не повернуть время вспять, остается лишь принять. – Это может как-то навредить отцу, ведь его скоро ожидает ритуал?
- Маргарита, душевному здравию Магистра теней можно позавидовать, - его голос действовал успокаивающе.
Арена осталась за спиной, впереди – лабиринт узких дорог. Паутину улочек заполонили люди, которые, несмотря на поздний час, и не думают расходиться, веселясь и празднуя. Иногда мне кажется, что в толпе больше сумасшествия, чем в тех наших соклановцах, кого признали безумными. Эззелин молчал, верно думая о чем-то своем, возможно даже не совсем радужном в связи с последними событиями. Его напоминавшие клубок цветных нитей эмоции ускользали от меня, лишая минимума информации, доступной эмпату. Хотелось как-то развеселить брата. Заметив скопление народа, чуть замедлила шаг, читая занятное объявление. Театр в трактире у Хвостатого, коммерческой жилкой его владелец явно не обделен, но судя по названию «Сон в безликую ночь» - чувства самосохранения ему не хватило.
- Посмотрим интермедию в трех актах? – остановилась и указала на рекламку, наименьшая из глупостей, которую можно совершить ради удовольствия оценить творчество труппы.
- Вряд ли контингент оценит появление представителей клана, - он прав, две фигуры в просторных, темных плащах и масках-пластинах.
- А если создать иллюзию? Можно или отнимет много сил? – знаю, сложно игнорировать мой упрашивающий взгляд.
Народное творчество… К сожалению, я не все поняла в комедии, представлявшей Безликих слишком уж странными. И это учитывая то, что нам и своих врожденных и приобретенных чудаковатостей девать некуда. Но людям нравилось, они выпивали, смеялись от души, наполняя комнату потоками положительно-хмельной энергии. Не замечая, двоих в дальнем углу – брата и сестру обыкновенной наружности, присущей далеко не богатым представителям торгового звена острова. Как ни странно время летело быстро, накрывая дома вечерними сумерками, кутая их в прохладный вечер. Я не боялась темноты, но, понимая, что родитель будет беспокоиться ввиду долгого отсутствия (как бы отец вообще не послал за мной воинов-теней), не хотела задерживаться надолго.
- Тебе не понравилось? – спросила у брата, на выходе из трактира, почему-то запоздало подумав о том, что он сам задавал мне этот же вопрос чуть ранее. – Меня все же позабавило, но можно сделать еще веселее, устроив после праздника пожар в трактире.
- Маленькая кровожадная сестра, тебе пора домой, - ответил он, а я словила себя на мысли, что нравится его смех.
В саду слуги готовились к предстоящему празднованию, суетно, спешно, боясь не успеть и на своей шкуре ощутить наказание Выживших. Завтра его наполнят люди, которых влекут загадки, их нужно должным образом встретить и провести тоже. А еще завтра свадьба Эззелина. Сопровождая магистра теней, я увижу всю роскошь и безразличие приема. Встречают мраморная лестница Гнезда и потоки света. Остановившись на первой ступеньке крыльца, я привстаю на носочки и целую брата в щеку:
- Спасибо за приятный день, игры и театр. До встречи завтра.

Дорогой брат, моя азартность в печали. Поздравляю с победой в споре. И обязуюсь исполнить твое желание, когда захочешь.

Никогда не знаешь, что придёт завтра — следующее утро или следующая жизнь.
© Тибетская пословица

Цельный кусок древесины – рукоять лука в левой руке. Азула подает стрелу. Вывожу на цель, что в пятидесяти метрах от меня, смотрю в центр мишени. Расстояние немалое, а при моем умении и вовсе больше допустимых тридцати. Указательный и средний пальцы ложатся на тонкую прочную тетиву. Равномерно, не спеша натягиваю, прицеливаясь, сфокусировав взгляд на красной точке. Вдох, наполняя легкие смесью ароматов сада, чуть задержать дыхание, и выдох. Спокойствие и сосредоточенность – верные союзники, и неважно – в столь простом времяпрепровождении или в контроле над своими силами. Выстрел как окончание тяги. Стрела с тихим свистом разрезает воздух, стремительно приближаясь к цели, но пролетает чуть выше и падает в траву.
– Маргарита, – слышу голос отца, верно видевшего мое фиаско. – Почему ты еще не готова?
Повернувшись лицом к магистру, не имевшему привычки надевать маску в узком семейном кругу, встречаюсь с ним взглядом. На своем законном месте пластина из золота, с которой мне порой доводилось в детстве играть по душевной доброте родителя. Темный плащ до земли, в последнее время надеваемый все реже – предпочел заменить личные встречи перепиской, что прибавляло свободного времени. Те, кому нужно, сами найдут путь в кабинет старейшины, на правах властителя принимающего гостя в своих апартаментах.
– Отец, мне так хотелось бы остаться, – откровение, хотя спокойно, ровно.
Движением руки подзываю Азулу и отдаю ей лук. Решительность отца слишком ощутима, чтобы верить в то, что даже обращенная к предкам молитва сможет повлиять на решение. Не помню дня, чтобы он сомневался в чем-то, колебался, находясь перед выбором. Леонардо всегда умел принимать последствия своих поступков и слов, или же создавать весьма правдоподобную иллюзию. В этом похожи он и суровый магистр тайны, которого мне доводилось встречать чаще других старейшин, все из-за политики семьи.
– Дорогая, ты не хочешь видеть Эззелина? – маска непривычно искажает самый родной на свете голос, но это пустяки в сравнении с вопросом, ответа на который у меня нет. – Так или иначе, соберутся все старейшины с семьями, – он словно призраком скользит ближе. – Тебе полезно выходить из моей тени, общаться с представителями клана, не всем даже известно о том, каким даром ты обладаешь.
Последние слова как резкий выпад шпаги, что, жадно полоснув кожу, причиняет боль. Леонардо знает мои мысли также хорошо, как и собственные, и понимает, что бьет по самолюбию мечтающей о власти и признании дочери, которая готова пойти практически на все ради отцовского одобрения, гордости. Стоит заметить, что я единственный не сделанный отцом выбор, откуда вытекают все противоречия, ведь желая вырастить ребенка, который возвысит Выживших, Леонардо слишком опекает свое единственное дитя.
– Просто сам обряд, – чуть нервно передергиваю плечами. – Он больше напоминает пытку.
– Я не чувствовал себя страдальцем, когда держал за руку твою мать, – отсмеявшись, произносит отец.
Улыбаюсь в ответ, другого просто не остается. Тем временем Азула, будто зная, чем закончится беседа с отцом, выносит из палаццо для меня маску и плащ, не те, что я выбрала утром.
– Эти? – не понимая, чем обусловлен выбор.
– Да, тебя что-то удивляет?
Шелковые ленты завязываются, пряча мое лицо, что вмиг сокращает видимую индивидуальность. Путь не занимает много времени, куда дольше звучит усыпляющая проповедь магистра времени. По правилу, старейшины занимают места впереди, их семьи – за ними. Захожу в зал, взгляд притягивает Летиция, узнаю по пылающему на ладони огоньку, она, скучая, забавляется, как может. Моя же попытка выпустить дар непременно ударит волной боли, описав круг радиусом… прикидываю расстояние – хватит всем. Разнообразия, конечно, не будет, не в моих силах продумывать сразу сотни экзекуций, но зато я умею оградить от воздействия, кого пожелаю. Боль послушна настолько, насколько может быть в своей нестабильности. Как бы мне хотелось приручить все стороны дара, играя в полной беззаботности.
Леонардо чересчур спокоен, его энергия не колеблется – делаю вывод, что он, не церемонясь, спит, о чем, конечно же, никто не узнает. Он умеет оттачивать необходимые навыки, что мне знакомо не понаслышке. Не усомниться в том, чей же характер достался его дочери. Обряд близится к завершению, что не может не радовать, звучат клятвы, поздравления.
– Вы с мамой надевали такие же кандалы? – ох уж этот тон.
– Полно, уже взрослая, а ведешь себя, как капризный ребенок, – он берет за руку, заключая ее меж своих ладоней. – К тому же тебя ожидает интересная ночь.
– Спасибо за этот подарок, – замолкаю на миг и продолжаю, сменив тему: – Сад окружен наемниками и воинами из числа теней?
– Ты наблюдательна, – маска кивает. – Мне пора, развлекайся.
Выхожу в сад, где сотни гостей примеряют на себя атрибуты Безликих. Сегодня будет весело. Не успеваю сделать и пары шагов, как на плечо ложится рука кого-то, по энергии не относящегося к клану. Обыкновенная девушка, человек.

Если ты чем-то расстроен, значит ты живешь в прошлом.
Если ты чем-то обеспокоен, значит ты живешь в будущем.
Если ты испытываешь блаженство и легкость, ты живешь в настоящем.

Вокруг полумаски и накидки – иллюзия того, что все в садах одинаковы, равны и гости, и хозяева пиршества. Это дивное заблуждение свойственно лишь людям, ибо Выжившие чувствуют друг друга: на уровне эмоций, незначительных жестов, мыслей. Простым смертным этого не понять, отчего они даже кажутся жалкими, беспомощными перед тем, что Безликие зовут забавами, отмечая с размахом уже множество лет, радуясь, что в наших силах сотворить с доверчивыми и любознательными бабочками, для которых сады стали манящим в ночи костром.
- Я и мой друг, - девушка оглядывается, взглядом указывая на стоящего чуть в стороне мужчину. – Мы, - уже «мы» и это, судя по всему, после нескольких часов в парке да пары бокалов вина за знакомство. – Мы хотели бы пригласить третьей с нами в укромный зеленый уголок. Тебе понравится, - активно уверяет певучим голосом.
- Не сомневаюсь, - я улыбаюсь искренне, ведь так приятно отпускать боль, позволяя своему дару играть чужими телами и множить их страдания, но не стоит начинать с десерта, не решив с кем его разделить. – Но не понравится вам, - приторный мед в голосе, взмах ресницами, посмотреть в серые глаза незнакомки всего на пару мгновений, за которые пропущено три удара сердца, что отразилось ужасом в зеркале ее души.
Девушка отступает, инстинктивно делая несколько шагов назад, будто в попытке увеличить расстояние между собой и источником дискомфорта. Я продолжаю свой путь к шатру с фруктами, сладостями и вином, предпочитая первым двум последнее, раз уж волей магистра теней могу веселиться всю ночь. И снова прикосновение чуть выше локтя – да сколько же назойливого внимания будет сегодня?
- Что еще? Не передумали? – оборачиваюсь, едва сдерживаю раздражение, увидев, что передо мной уже другая девица, одна из служанок.
Выслушав ее, сворачиваю в тенистую аллею, ведущую вглубь зарослей, где намного тише, чем на поляне с цветастыми шатрами. В указанном прислужницей месте развилка, путь налево ведет к озеру, направо – к палаццо, где хранится едва ли поддающееся счету количество книг и свитков. Библиотека под запретом, удерживающие от развития таланта пустые предосторожности, будто нежелание отца признавать, что все мы смертны. Останавливаюсь возле высокой, раскидистой сосны, оглядываюсь, толком не представляя, чего ожидать.

Первая мысль сквозит удивлением, быстро сменяясь второй, вызывающей усмешку. Могла бы догадаться, глупенькая. Чтобы удостовериться протягиваю руку к выбившейся из прически длинной пряди, которая обращается пылью. Успеваю лишь зачерпнуть в ладошку воздух. В окружении множества простых иллюзий легко не признать сложную, мастерски созданную Эззелином. Наверное, я просто не ожидала, что увижу его сегодня без маски Величия и оков, без жены.

Я знаю принципы и обычаи празднества, которое зовется травлей, не раз слышала упоительные рассказы старших братьев и сестер, часто представляла себе этот день, незаметно для пирующих перетекающий в ночь, загорающуюся звездами. Но ни разу в моих мыслях не возникало брата и такого изумительного подарка. Приятно, что без пяти минут магистр так балует меня. И вниманием тоже.
Не нужно видеть мои глаза, чтобы понять, что они загорелись огоньком предвкушения. Я не привыкла скрывать за семью печатями смену настроения к более радужному, поэтому сейчас, словно открытая книга с красочными картинками. И все же сдерживаю себя в желании обвить его за шею для равновесия и коснуться губами щеки. Вместо этого лишь на словах благодарю Эззелина за сюрприз, хотя ни одна интонация не может передать всего детского восторга. Правы те, что считают, будто словесное выражение лишь бледная тень реального.
Ровная гладь озера с разной величины камнями, разбросанными вдоль берега, блестит в просветах между деревьями, которые цветут, несмотря на смену времен года, что воспринимается как должное. Небольшие бледно-розовые лепестки, желтая сердцевинка и густой сладкий аромат. Остановившись под деревом, оглядываю округу в поисках искомого предмета со светлыми волосами.
- Она точно есть? – в голосе щепотка ехидства.
- Сестра, ты мне не веришь? – в той же манере.
- Какого цвета ее глаза? – наступив на невысокий, примерно в четверть метра, камень, словно по импровизированной лестнице поднимаюсь выше, перескочив на другой.
- Не помню, - не задумываясь ни на секунду, отвечает на вопрос, который сложно назвать простым, и подходит ближе, не отпуская далеко одну. А может он беспокоится, что заберусь слишком высоко.
- Твои зеленые, - уверенно становлюсь на следующий кусок необработанного гранита, тянусь к усыпанной цветами ветке.
- Правда?
Резко оборачиваюсь, едва устояв на ногах, запутавшись в длинной расшитой золотом юбке и темной ткани плаща. Вместо уже привычного изумрудного встречаю цвет своей лазури, до неприличия долго не отвожу взгляд. Еще одна иллюзия. Возможно, я привыкну когда-нибудь, но вряд ли скоро. Наверное, прошло не меньше минуты в тишине, прежде чем вновь прозвучал мой голос:
- Правда. И верю, думаю, ее страхом и отчаяньем пропиталось все вокруг, - не уловить эти эмоции сложно. - Подай, пожалуйста, руку, боюсь, самой мне не спуститься.

Ведечка, очень понравился эпизод. Динамично, красочно, захватывающе, будто читаю фэнтези книгу.
Благодаря разнообразным персонажам игра вышла невероятно увлекательной. Спасибо вам.
Семья, вы все великолепны.
Эззелин, братик, безмерно люблю твои посты, особенно те, где есть я. Спасибо)
Санти, ох и попил ты кровушки. Буду скучать, многогранный брат.
Отем и Витер, очень атмосферно, слажено и красиво. Хочется продолжения.
Театр и фантазерка Май, вы внесли оживление и шикарный юмор в эпизод, за что всех отправят на костер))
Арена, гладиаторы, сколько драйва в постах, просто нечто.
Кассий, не хотела бы встретиться в темном переулке... хотя чего ж я вру?)
Хистон, сложный образ отыгран превосходно, если захочешь умереть еще раз, вспомни обо мне.
Брай, нравятся и бои, и термы, посты очень красивые.
Азарий, очень колоритно, с удовольствием читала сюжет, удививший финалом.
Орвик, вы замечательный организатор и собутыльник для брата, а вот в саду... Надеюсь, исправитесь)
Домина, и все же ты была в саду) Надеюсь, в следующий мой спор подыграешь))
Безе и Селена, сколько романтики, ваша история прекрасна.
Кассандра, интересный сюжет, и ничего личного, это все травля)

Грань между душевным здравием и безумием еще тоньше, чем кажется

Волей Эззелина мне досталось развлечение в виде девушки. Молодая, светловолосая, с большими от страха глазами, она так и напоминала мне пугливую лань. Боится, знаю, чувствую ее эмоции, впитываю их с наслаждением. Делаю несколько шагов вперед, выходя из тени деревьев, внимательно смотрю на нее, изучая далеко не черты лица, читаю глубже. Улыбаюсь, что придает чертам еще больше детского, невинного, разве что крылья агнца за спиной не вырастают. За мной дымкой клубится ночь, обнимая своим безумием, и шепчет – убей.
Опускаю глаза, отворачиваюсь, усыпляя бдительность. Короткая передышка чуть замедляет биение ее сердца, которое срывается в бездонную пропасть, когда накрывает волна боли, сбивая с ног. Рабыня падает в траву, сжимаясь в комочек, чтобы попытаться унять ощущения, бушующие, как ей кажется, в грудной клетке, где-то под ребрами. Присаживаюсь рядом с ней, зачерпнув светлые локоны в ладонь. В лунном свете они струятся шелковистым золотом, которое пропускаю между пальцев.
- Не в груди, - провожу по нежной коже щеки, ловя себя на мысли, что мне хочется, чтобы та была влажной от слез. – В голове.
Девушка сбивчиво дышит, боль отхлынула, давая ей возможность вновь думать, слышать каждое мое слово, анализировать и запоминать. Ее эмоции становятся сильнее, ярче, радуя меня искренней ненавистью не только ко мне, ко всему клану, к этому демоническому острову, к себе. Не спешит подниматься, ожидая новой пытки, которая находит рабыню, накатив новым валом. Я достаю из широкого рукава кинжал и приставляю его к шее рабыни. Она не решается дернуться, боясь вспороть себе горлышко. Заставляю ее чувствовать, будто клинок, повторяя чуть проступающую вену, разрезает кожу, хотя лезвие не сдвигается ни на миллиметр.
- Видишь? – шепчу, упиваясь всевластием своей хищной стороны. – Я в твоей голове.
И снова ее накрывает волна. Слишком сильная, чтобы моя жертва в своей агонии понимала хоть что-то. Эмоций уже нет, она готова умереть, примет ее за дар, потому что только так можно обрести покой. Сама тянется к кинжалу, входящему в шею, отчего тонкая струйка крови прокатывается по металлу с рисунком из рун и теряется в траве. Но я не дам ей желаемого, не облегчу страдания жертвы.
- Хочешь смерти? – задаю вопрос, на который зажатая в тиски моей иллюзии рабыня не может ответить, боль спустилась к сердцу, вырывающемуся и бьющемуся так быстро, что того и гляди разорвется. – Это слишком легко, жизнь сложнее. Я оставлю ее тебе.
Я добрая, милостивая, великодушная? Тогда сама бы вогнала кинжал ей в грудь, перерезала вены или горло. Нет, я маленькая сестра большой семьи, у которой это не в почете. Отпуская дар, позволяю ей захлебываясь пойти на дно, во тьму. Вынырнув после испытанного девушка уже никогда не станет прежней, потому что моя сила сломала ее волю, раздавила как махонькую букашку, безвозвратно (разве что магистру вздумается вернуть ей рассудок). Отныне она растение, психика не выдержала боли, разум оставил красивое девичье тело.
Уж лучше смерть? Рабыня находит ее, обняв своими пальцами мою руку, держащую лезвие у горла, и что есть силы давит, вгоняя его себе в шею.
Что я испытываю при этом? Извращенное счастье.

Орвик, благодарю) Мурашки размером с абрикос) Полагаю это комплимент))
Надеюсь, все же встреча состоится когда-нибудь.

Рэнулф Холодное Сердце, добро пожалвовать в забытый мир.
Увлекательной игры и интересных сюжетов.

Ведечка, какая же красивая у нас карта. Авторы просто умнички, так талантливо передан мир в шапке.
И значки для тем очень нравятся. Пиринка, ты мастер!
Безик, какой же ты любвеобильный)) Так и купаешься в женском внимании.
Леди Сандра, сжалься, он же так старается)
Доми, зная женское коварство... Мне уже жаль рыцаря)

На всю жизнь возьмите себе привычку делать то, чего боитесь.
Если вы сделаете то, чего страшитесь, ваш страх наверняка умрёт.
© Ральф Уолдо Эмерсон

Полумрак и гулкое эхо шагов в коридоре. В конце тяжелая дверь из золоченого дерева. За ней кабинет отца, утопающий в тенях, что убегают от танцующего в камине пламени. Тихо, пожалуй, даже слишком, исключение треск поленьев, объятых огнем. Вдох – в легких аромат древесной смолы. Ищу глазами магистра. Он – фигура в маске, безликой пластине, скрывающей лицо, и широкой черной накидке с капюшоном, как не имеет привычки ходить дома. Словно не замечая, не чувствуя моего появления, смотрит на портрет Анны, будто еще не запомнил его до мельчайших штрихов и оттенков масляных красок на плотном холсте.
- Она зовет меня, - произносит отец, не оборачиваясь, слова летят в пустоту.
Комнату на миг освещает отблеск молнии, стремительным зигзагом разрывающей чернильное небо. Вслед за ней верным спутником прокатывается гром…
… Резко распахнув глаза, сажусь в постели. Дыхание неровное, сердце колотится о ребра. Медленно считаю до десяти, прислушиваюсь к шуму дождя, что капельками стучит о стекло. Грозы – частое явление для здешних мест, не сезонное, порой пугающее неизвестностью своей природы темный люд. Они так наивно верят в бестелесных богов, бьющих в громовый набат и стреляющих из лука молниеносными стрелами, что пронзают низкие тучи. Далеким от науки не поставить в укор эти страхи перед небесами, обладающими для них не меньшей святостью, чем для Выживших сила семейных уз.
Я давно уже не боюсь непогоды. Трепет в груди вызывает другое, неизбежное, неумолимо приближающееся – безумие отца и ритуал в зале Ордор-Тан-Наннум. Леонардо аналитик, мудрый старейшина, обладающий даром влиять на психику. Он нужен клану, нужен мне, слишком слабой, чтобы без помощи родителя научиться использовать свои способности. Времени остается все меньше, а магистр теней, идя на поводу у собственных опасений, обращается со мной как с ребенком, запрещая развивать свой дар. Театр абсурда.
Одеяло отброшено в сторону, на пол. На белый шелк ночной рубашки надеваю алый халат из той же ткани, наспех перевязываю лентой пояса. Выхожу из спальни в лабиринт ночных коридоров палаццо. Прохлада облизывает кожу в глубоком вырезе. Вернуться бы за накидкой из мягкого, обнимающего нежностью меха горностая, но уже сбегаю вниз по мраморной лестнице. Вперед, не останавливаясь.
У входа в библиотеку борющийся со сном и усталостью страж ожидает смены караула. Не простой раб, элита – воин теней, невидимая рука предусмотрительного магистра. Отступать в сторону не собирается. Угадать, что приказ не пропускать свинцом выжжен в мозгу, не составляет труда. Слишком хорошо знаю Леонардо. Но решительности это не поубавило ни на йоту. Я шла не для того, чтобы остановиться у двери, так и не получив желаемое.
- Отойди, - голос звенит повелительным тоном и срывается на шипение.
- Магистр запретил мне…, - пытается оправдаться, так мило по-шакальи боясь ослушаться тигра.
Стоит на миг потерять самообладание – и, вскипая в крови, ярость обрушивает лавину боли. Уж если смог уяснить, что нельзя злить тигра, то сумеет запомнить, что его дочери тоже не следует перечить. Пронзительный, ледяной взгляд сверкающих лазурью глаз – не в моих силах организовать декорации, лишь внушить муки страданий, безвыходности. Лучше наяву захлебываться водой, задыхаться, не жалеть сил в надежде, что удар кулаком о лед разобьет толстую замерзшую корку, и в легкие ворвется воздух, чем беспомощно барахтаться в вязкой иллюзии. Воин закален ранами и шрамами, готов биться за своих господ до последней капли крови, но боль укладывает его на пол у моих ног. Смиренно. Позволяя смотреть сверху вниз.
- Никогда, слышишь, никогда не стой у меня на пути.
Перешагиваю через тело, останавливаюсь лишь у двери и толкаю ее, открывая настежь. Впереди сотни полок, тысячи книг и свитков, хаос знаний со всего мира, который не мешало бы прибрать. Нужное можно искать годами. Но мне известно, куда идти, пересчитывая запыленные корешки, какую страницу найти, чтобы читая скользить пальцами по строкам. Только все остается рисунком воображения, потому что за спиной раздается голос отца.
- Маргарита, я, кажется, просил тебя, - произносит мягко, спокойно, буднично, однако эмоции танцуют, взвинчиваясь вверх. А ведь я знала, что не поймет. Только объяснять не стану, не сейчас, потом, когда смогу подкрепить свои слова результатом. Поэтому вздыхая, поворачиваюсь лицом к магистру теней. – Давай вернемся в твою комнату, - снова тихо, но настойчиво.
Азула ждет на крыльце. Предательница, хватает одного взгляда, чтобы коктейль чувств, среди которых отчетливо чувствую беспокойство, привел к выводам. Леонардо в библиотеку привела она, тем самым лишив меня книги. Не разрешая даже дотронуться до меня, выгоняю из спальни. Так безопаснее для нее самой, ибо моя злость может накрыть волной, которая никогда не коснется семьи. Азула чужая, хотя и была рядом всегда.
Заснуть уже не удается. Встречаю солнце, ярким шаром освещающее утреннее небо. Не спеша одеваюсь к завтраку, заплетаю волосы в косу с голубой лентой, подобранной в цвет платья, на несколько тонов светлее глаз. Стол сервирован на двоих. Место отца во главе стола, мое - по правую руку. Быть может, потому, что он все еще надеется передать мне свою мудрость, дальновидность и прагматичность. Он видит меня в совете, значит, я должна там быть, однако сам же не позволяет идти к этой цели. Завтрак проходит в одинокой тишине. Леонардо не выход, будто специально взращивая во мне чувство вины. Его волнение объяснимо, равно как и мое желание оправдать ожидания родителя, семьи в целом. Время до полудня провожу в одной из галерей за ненавистным мне занятием – вышиванием. Слишком скучно, монотонно однообразно, вот только держателю золотой маски куда больше нравится гладь золотой розы в моем исполнении, чем меткий выстрел из лука или зажатая в руке рапира. Скрепя сердце, магистр позволяет эти вольности, в ответ раз в несколько месяцев я радую его новым полотном, которые складируются в один сундук с вышитыми шедеврами Анны. Мне далеко до ее таланта, но отец не может быть объективен в этом вопросе.
К обеду Леонардо все же выходит и, положив передо мной письмо, садится в свое кресло, не спуская с меня глаз. Наивно полагать, что ему неизвестно содержание и не последует вопросов, после того, как прочту сама.
«Милая, Маргарита. Организатор игр, приглашает провести вечер за ужином в его поместье. Я был бы рад, видеть в вас свою спутницу на это мероприятие. Встретимся у главных ворот, я буду в черном. Эззелин.
P/S Это прекрасный шанс, решить наш спор из первых уст»
Минута. Две. Три. Второе блюдо. Он всегда умел выдержать паузу.
- Что за спор? – интересуется, конечно же.
- Ребячество, - предельно честно и емко.
- Мог бы и догадаться. Пойдешь?
- Я должна ответить отказом?
- Ты вольна поступать, как заблагорассудится.

Ведик, только от большой любви к тебе все еще предупреждаю - просто Марго, без добавления всяких няшностей.
По делу *вздыхает* а убивать хотелось.
По важному делу: 1. смысл куратора ускользает, но, брат, поздравляю)
2. Если Сантино мог внушить, что не чистабох, то смысл был говорить, что он безликий?
Не наш, не знаем, но дерется славно, жизнь даруем, а потом разберемся за кулисами.

Брат, большое спасибо.