Карта ролевой игры "Забытый мир"

Представил сэра Орвика залезающего в окно к Маргрит... * Хи-хи-кает и рассматривает записную книжку Орвика*
Доми

* Машет пальцем* А ты Доми шалунья) сначала меня обнажённым.. теперь в костюме Фрейда) Какие у дочерей Санв интересные фантазии...


Доми... тут столько полезной инфы - вот тут даже написано:
" соблазнить Доми на корабле"
"Сделать из Лиски Любовницу" - почему-то зачеркнуто. Тут надо гадать или уже сделал... или передумал делать.
О! еще тут написано!  Читает :
"отрезать у Беззе ... " ٩(͡๏̯͡๏)۶ * быстро зачеркивает неважные задачи и прячет записную книжку подальше с глаз*

Всем новоприбывшим в игру - добро пожаловать.
Берем тапочки, платим мне членский взнос 10 драхм. И проходм в спальню Орика. Там мы увидем множемво интерсных девайсов. В том числе нефритотовый слепок главной достопримечательности нашего острова.... 

Там еще и слепок молочного зуба Солнца есть? ммм
* Выковыривает зуб из ... хм... Слепка* Вот паршивец добрался таки ночью, видать.. погрыз. Говорил же из кааамня, а не леденец... Майя, корми солнце лучше. Блинами.. ты обещала. А то мы так слепков не напасемся!

Есесенно * дышит на кончик слепка и протирает тряпочкой* Тааакую красоту двумя словами не описаааать...


Рыжуля... Селеночка) Душа моя) Вы сегодня пропали.. Вас напугал Орвик.. не бойтесь * Накрыл слепок покрывалом* ... Я таки соскучился. Весь истомился... жезлу холодно без ваших ручек и ленточки.
Таки не скромничайте душа моя. Явитесь)
Я таки жду и томлюсь)

Там где есть я .. у дев нет панталошек ٩(-̮̮̃•̃)۶

и куда ты пропал сам друг мой? Мну тут уже два раз купить успели. А если бы попал не в те руки . Например, в руки Орвика. Ты прикинь шо бы он со мной сделал? 



Рыжуля, * тут мой контингент все еще ждет ленточку*ツ



Я пытался)) Но ты слишком глубоко засела в моем сердце и других местах) 


Мы отгоним его портянками)


...какие места я могу трогать, мадам?) Я не умею бережно.. я еще молод.. прыток .. и аХХресивен) Можно я с вами саХХресивничаю?))


...боюсь мне тут поможет только Одно средство. Ибо есть одна часть тела у которой просто уже невроз мышечный. И ему поможет только массаж)


...какие скидки .. вам все бесплатноツ

Ветряные колокольчики звенят, играют металлическими пальцами с утренним ветром. Стараясь первыми разбудить всех, кто еще спит. К ним присоединяется ржание лошадей, не желающих стоять в стойлах спокойно. Да резкий клич дверей, когда те ударяют следом за пришлым к "Хвостатому". Сон уже ушел, но веки склеила леность. В попытках поймать ушедший сон продолжаю валяться на сене, в кучу которого упал вчера вечером. Не помню, что снилось. Уже давно не видел снов. За что регулярно благодарю богов. Вбираю в легкие запах сухой травы и резко поднимаюсь. Только тогда открываю глаза и смотрю вокруг. Первым вижу Голема, тот хмурится недовольно, и резкие черты его лица кажутся еще больше похожими на камень. Смотрит из-подо лба, как обиженный ребенок, который не получил желаемое. Рефлекторно сжимаю руку, ладонь перевязал лоскутом, от уже не новой рубахи, желая остановить кровь. Рану нанес вчера, когда увидел, что Голем несется, словно бык по торговым рядам на торговца. Я и так слишком задолжал ему, чтобы еще и платить за увечья, нанесенные Солнцем. Остановил бычару, как мог: пустил себе кровь. Тот тут же стал матерью-наседкой, стараясь защищать хозяина от неведомой опасности. Пришлось долго успокаивать, когда несчастный понял, что показать свою силушку негде. Теперь будет дуться, пока не дам, кому сломать хребет.


Во внутреннем дворе таверны чуть не убиваюсь: под ноги летит курица, сбивая с ног, дико кудахча, словно ее хотят лишить не жизни, а невинности.
– Мадам, – наклоняю голову и пропускаю даму вперед. – Чудесное утро.Начинаю светскую беседу.Тут же появляется хозяин всего куриного гарема, вытягивая шею, демонстрирует хохлатую голову. Идет вперед с достоинством, присущим петуху, высматривая свою зазнобу.
– Господин. – Склоняю голову и перед ним. Раб должен понимать свое место.На бортике колодца, что стоит по центру двора, два полных ведра с водой. Недолго думая, окунаю голову в одно, чтобы проснуться окончательно. Вытирая о рубаху лицо, подхожу к кухне. Замирая у окон, бесполезно стараясь вглядеться, что по ту сторону. Мутные неровные стекла, словно расплавленные под солнцем. И мое отражение в них, как в реке: бесформенное, размазанное по всей поверхности неразборчивым пятном. Живот сводит – от голода. Дверь скрипит, когда захожу в помещение, здесь уже душно и снова хочется выйти на улицу. Только ароматы, что парят тут, уже пленили и не дают выйти.Кухня с запахом уже сваренного кофе, с пучками трав, развешенными над дверью и окнами; баночками, колбочками с приправами, расставленными на полках, кажется местом чарующим. Ворую ломоть лепешки, что порезанными кусками лежит в плетеных корзинках, и быстро откусываю. Со вкусом горячего хлеба получаю еще и подзатыльник.Смотрю на ту, кто отправил мне его. И непроизвольно делаю шаг назад.Один большой изюм. Или небольшой – если судить по её росту. Макушка еле достает мне до плеча. Кожа темная, так что белки глаз кажутся пятнами. Потрескавшиеся губы поджимает, и рот становится одной большой линией с резко уходящими вниз уголками. Лицо, исполосованное морщинами, кажется таким маленьким, что мог бы уместить у себя в ладонях. Массивные серьги, весом своим растянувшие мочки ушей, ветвистым плетением почти достают до плеч. Волосы скрыты белым платком на знатный манер, как бы подчеркивая ее статус, показывая, что именно она здесь главная.

– Рабы не едят на моей кухне до тех пор, пока не заработают кусок работой... – говорит мне чудо-женщина. И быстро проходит вглубь кухни к котлам и плитам. Руки, тонкие и сухие, как палки, быстро двигаются – помешивая большой ложкой дымящееся варево в котле, тут же беря нож, быстро нарезая зелень. Роясь в баночках с приправами, пробуя каждую на язык.

– То-то я не видел здесь ни одного раба. С голоду померли? – отвечаю, все же быстро дожёвывая спертую лепешку. Кухарка срывает сухой листик с пучка сухоцвета, что висит над окном, растирает его между пальцами и подносит к своему носу. Вдыхая аромат растертой на пальцах приправы, бурчит себе под нос: «На моей кухне еще никто от голоду не умирал».Лепешка быстро исчезает в моем желудке, а ее послевкусие требует добавки. Смотрю на турки, в которых шипит кофе. На острове его варят на песке, погружая котелок в тазик с раскаленным песком по самую горловину.Мечты о бодрящем напитке испаряются, как только в живот ударяет громыхающее ведро. Обнимаю его руками и смотрю на тираншу:

– Воды принеси. – Смотрит на меня и поджимает губы.Только сейчас понимаю, что, несмотря на темную кожу, у нее голубые глаза. Отчего-то улыбаюсь этому открытию и киваю:– А чем кормят рабов, которые заслужили свой хлеб трудом?

– Мясом молодого теленка, смазанным в розовом меду и запеченным с травами на вертеле. – Говорит, уже отвернувшись от меня, тоном, полным сарказма.

– Мадам, из ваших рук я ел бы и простую похлебку. – Отвечаю, улыбаясь и наклоняя голову в поклоне.Та кидает быстрый взгляд на меня из-за плеча. А легкая улыбка метаморфозой полностью меняет ее лицо, показывая красоту, коей обладала маленькая женщина.

Кухарку на остров привезли с Амира. Она была знатной Рабыней и ублажала самих Безликих. – один из слухов. Другой говорил, что там была ведьмой. Третьи, что бабкой Джеза. И что у нее было чуть ли не сотни мужчин и мужей, которых она убила. Разное шептали мне работники кухни. И с каждым нелепым слухом и рассказом я больше и больше проникался к даме. «Принести воды» означало, что надо было разнести ее по всем номерам, что были заняты в «Хвостатом», для умывания гостей. И этого было мало, чтобы ублажить Кухарку Хвостатого. К разноске воды прибавилась чистка конюшни, колка дров... в общем, к обеду мне даже стало жалко Солнце, который пахал все это время за меня. Развалившись на ступнях возле кухни, смотрю, как дети носятся, играя в догонялки. Смеются да обливаются водой, бросая друг в друга водяные бомбы. Поскальзываются на грязи и, вскочив, продолжают свою забаву. Не могу сдержать свой смех, когда во двор заходит Птичка и, не смотря под ноги, как будто замечтавшись, падает, поскользнувшись на грязи. И от этого словно просыпается, смотрит на грязные руки, хмурится и кидает взгляд на меня. Смех не могу сдержать. За что тут же получаю в морду комок грязи. Ошалевши смотрю на ту, что отправила снаряд. Та на меня в ответ с вызовом, поднимаясь с земли, отряхивает от прилившей грязи юбки. Сплевываю грязь, что попала в рот. И подхожу к мальцу, который застыл, не понимая действия взрослых. В его руках водяная бомба – вода набрана в пузырь – забираю ее и взвешиваю в руке. Майя, следя за моими действиями из-подо лба, качает головой. Мол, не посмеешь. Улыбаюсь и отправляю снаряд прямо в Заразу. Та смотрит на пятно воды, что образовалась на ее сарафане. И с рыком становится в оборонительную позу, нагибаясь за очередной порцией грязи. Тут уже я качаю головой, показывая весь ужас того, что с ней произойдет, если комок полетит в меня.Не испугалась. Стираю грязь с рубахи и с рыком бегу к ней, та с визгом скидывает легкую обувь и несется от меня. Так что только одни пятки сверкают. И поймал бы, если бы не Солнце, который то ли хотел спасти меня от гнева Птички, если бы я обмакнул ее в грязь пару раз, то ли ее от моего наказания. Но, так или иначе, он встал между нами огромной своей фигурой, смотря осуждающе на меня и с диким восторгом на нее. Протягивая той, уж не знаю где сорванный одуванчик.

– Перебежчик. – говорю с улыбкой и ударяю легко Голема по плечу, – а с тобой я еще не закончил. – Смотрю на Птичку.Та, забрав цветок у Солнца, улыбается, словно ребенок, и тут же на мои слова по-детски показывает язык.
Кормили тут все же знатно. Недаром мне понравилась кухарка. Молодого барашка, конечно же, не дали. Но похлебка была выше всяких похвал. Я ж понадеялся на рюмку наливки из фейхоа, что делает отец Джеза. Знатная вещь. Да только в дверях показалась моя новая хозяйка.

Чуть пониже первого браслета, что ставил вчера вечером, стоит новый. С грозным предупреждением, что удовлетворять я могу исключительно свою госпожу. Кожа под ним горит болью от ожога. А я думаю, где достать драхму, чтобы снять обод с руки. Мелочь, по сути, но в моем нынешнем положении даже это деньги. Мне досталась коварная хозяйка. Сжимаю в кулаке поводья крепче, когда идем через группу мелких торговцев, что бегают на вторую ступень с первой, рискуя попасться страже на глаза и поплатиться за незаконную торговлю. Под нос суются бусы из кости дракона – дешевая подделка. "Настоящий" расписной шелк с Амира. И каждый восхваляет свой товар, всовывает его почти насильно в руки – чуть ли не прыгая под копыта кобыле. От того та таращит свои большие глаза, фыркает и стучит копытами, отшатываясь от пестрой толпы.
– Госпожа разбирается в клинках? "Настоящий" северный элинниум. Купите, не ошибетесь. – Кидаю взгляд на настоящий северный элинниум и морщусь от желания засунуть это клинок туда, откуда он появился. – Всего тридцать драхм, и он ваш, госпожа!

– Какая удача, северный элинниум... – слышу к своему ужасу заинтересованный возглас госпожи. Приходится удержать кобылу, чтобы гостья острова могла полюбоваться подделкой.
– И всего за тридцать драхм.  
Та крутит кинжал в руках со знанием дела. Беззубый торговец уже считает будущую прибыль, а у меня кулаки чешутся, дать ему в морду и отшлепать госпожу только за то, что та посмотрела псевдо-элинниум.
– Как ты думаешь... Раб. Господин Орвик будет рад такому подарку? – говорит она, приподнимая бровь. Господин Орвик, это тот, кто дал нам кров и еду, – припоминаю я спутника госпожи, когда та появилась в "Хвостатом".

– Господин Орвик, – ценитель прекрасного. – Отвечаю и поглаживаю кобылу по шее: "Особенно если вспомнить пару доходных домов, что негласно держит дом Понирос на острове",– думаю про себя– Я уверен... он расплачется от умиления, как только увидит этот клинок... ценой в тридцать драхм.

– Слишком дорого для такого клинка? – покручивая его в руках.

– Госпожа, – поднимаю голову выше, так чтоб видеть медовые глаза своей госпожи. – Я уже понял, что вы любите риск, купив меня. Но, думаю, одной непутевой покупки на этом острове вам и так хватит.

– Ты думаешь, я не разбираюсь в оружие? – Она не злится. Я уже видел, как загораются ее глаза, когда в них пляшет гнев. Немного лукавства, не больше. Только сейчас бросив взгляд на ее пояс с оружием, понимаю еще раз, что мне попалась очень коварная хозяйка.

– Не позорь оружие, называя его Северным. – Бросает Домина торговцу вместе с клинком в его руки. И прижимает кобыле бока ногами. Свита из желающих продать редкий товар расступается, и мы идем дальше уже по более широкой дороге.


Мы молчали почти до самого конца пути. Только раз та задала вопрос:
– Так есть у моего Раба имя... или он потерял его за прегрешения?
– Раба зовут так, как Госпожа желает его назвать...

– Если бы я хотела тебя как-то назвать, я бы не спросила твоего имени вовсе. – ответила, не глядя на меня. – У моего народа от имен так просто не отрекаются. Ты носишь имя своего отца, своей матери. И только провинившийся, дабы не позорить свой род, отрекается от своего имени.

– А что бывает с теми, кто не хочет носить имя, дабы не носить вместе с ним грехи рода? – спрашиваю быстро, прежде чем подумал.

– В твоем имени так много грехов?

– Я лучше буду Безымянным...

Госпожа спешилась у ворот дома, и, взяв из моих рук поводья, повела кобылу сама. У самых ворот преграждаю ей путь, отчего та приподнимает брови вопросительно.
– Могу теперь я задать вопрос Госпоже?
Та останавливается и смотри на меня. Вздыхает, как будто в какой раз проклиная свою покупку, но все же кивает.

– Зачем вы меня купили?

– Тебя вернуть?

– Нет. – качаю головой и смотрю на госпожу: "Вам не нужен был раб для ... – киваю на обод. – Вы это уже дали понять. Вам не нужен раб для защиты. Вас навряд ли так вдохновил мой поцелуй на пристани, – говорю, надеясь не оскорбить ее напоминанием. – Так для чего вы меня купили, Госпожа?"

Створка ворот открывается со скрипом. И охранник, что стоит около, начинает хмуриться, наблюдая за сценой. А я вглядываюсь в глаза своей госпожи.

* довольная рожа*

Мне черненькую!!!! Будет Без-мобиль!!!

Всех, с началом эпизодов. )
Батиат - отличный пост)
Лиска.... Ли ... это случайно не Лиааам? - вот он где он лазит)))

Определили меня в конюшню. Ну, а куда такого жеребца еще деть – право дело? Не на кухню же к бабам под юбки – вспоминаю тон, которым говорил управляющий дома, где так любезно приняли скромного раба. Не могу сказать, что сей факт меня сильно огорчил. Конюшня была знатная. Что-что, а в кобылках Сэр Орвик точно разбирался. Только вот конюху здешнему я явно не понравился. Смотрел недовольно с самого начала. Разбудил, еще солнце не встало. И кивнув на стойла, сквозь стиснутые губы приказал чистить.

Другое дело еще пару рабов, что работали в том же месте. Один открыл рот сразу, как только начал работать и увидел нового слушателя. Тут же поведал и о том, как знатен род Пониросов, и о том, какие дела творятся в доме.

– Есть у меня там, девица из домашних... – говорил шепотом, – так она рассказывала...

Начинал каждый рассказ о делах великого дома.

И только, когда солнце стало появляться, я таки смог увидеть все величие хозяина дома.

Факт о том, что он пьян, выдало только одно. Все лошади в конюшне и все рабы, что были там при работе, охмелели разом от его дыхания. Я даже посочувствовал конюху, что забирал его коня. Тот еле держался вблизи своего господина. Мне даже показалось, что глаза его стали слезиться, но держался стойко. Кивал на каждое указание, которое ему делали. Из всего, что я услышал, было только одно:

– После праздника всем вина ...

«А он не так и плох, как может показаться», – пронеслось в голове.

Вообще щедрость души в этом доме была чертой семейной, ибо спустя пару часов работы прибыл второй хозяин дома. Вином от него несло не меньше, но на ногах стоял он хуже и всем рассказывал, как хороши жители славного дома. Попытался поцеловать конюха. Потом, вовремя одумавшись, отшатнулся и, приказав налить всем вина, скрылся на вилле.

Если так пойдет дальше, я тут сопьюсь, – подумалось.

Хозяйку свою я увидел только к обеду. Хотя та уже брала лошадь рано утром и прибыла на виллу в полдень. Тот же болтливый раб мне поведал – и куда направлялась моя госпожа, и когда вернулась обратно. И я уже не удивлялся его шрамам от плети на спине.



Волосы, убранные в хвост, так что только мелкие кудри обрамляют лицо. Легкая рубаха и брюки, подчеркивавшие стройные ноги. И каждый мужчина, что стоит рядом с ней, кажется завороженным. Даже болтливый знакомый – замолчал, к моей великой радости... начиная делать свою работу быстрей. Только изредка бросая взгляды на гостью дома Понирос.

Вытираю пот со лба, слежу за госпожой, когда она просит привести ей Агату – лошадь, с коей я успел познакомиться. Ту обтерли после утренней поездки и уже успели напоить. Хозяйка не смотрит на меня. И кажется, полностью сконцентрирована на своем занятии. Пока не садится на лошадь. И не просит приготовит вторую. Уже для меня. Даже не спрашиваю, зачем. Быстро выполняю то, что сказано. Лишь бы не сидеть взаперти, хоть и при деле.

От нее пахло шафрановым мылом и солнцем. Казалось, что последнее впитывается ее кожей, от того Госпожа моя пышет энергией. И движения ее собрали в себе одно большое противоречие: резкие, быстрые, но безмерно женственные.

– Вы похожи на кобылу. – Говорю, тут же понимая, что говорю бред.

Домина смотрит на меня, подняв бровь вопросительно.

– В смысле – крепкая, как кобыла... – пытаюсь оправдаться, сам морща лицо, понимая, что бред начинает обретать все больше красок, – в том смысле – красивая.

Не умею я делать комплименты женщинам, если они мне симпатичны пуще обычного.

– Ты перегрелся на солнце сегодня? – Спрашивает.

– Нет, Госпожа.

– Мне нужно купить кое-что на рынке. Я надеялась, ты сможет быть полезным.

Киваю в ответ. И вижу, как та улыбается.

– Ну, вези меня туда, где можно купить хорошие, действительно хорошие клинки.

Город проснулся и гудел, как улей. Людей на второй ступени острова было так много, что идти пришлось уже пешими. Оставляя лошадей на привязи в одной из конюшен торгового дома, за монеты. Никогда не был привязан к кошелю. Да и он редко оттягивал мой пояс. Не переживал из-за этого... Пока за меня не стали платить женщины.

Пропуская вперед Домину – протискиваться через ряды. И смотря ей в спину... стараясь смотреть в спину. Хоть женщины, что ходят в брюках, на острове гости частые, но боги меня храни! Я хоть и раб, но мужчину во мне никто не отменял. Таким женщинам, как она, брюки были строго противопоказаны. И когда Домина бросала взгляд из-за плеча и легко улыбалась, я начал понимать, что за чувство испытываю к своей хозяйке... Неловкость... Рядом с такой женщиной хотелось быть мужчиной... а не рабом. От того браслет, что сжимал правую руку пониже плеча, начинал жечь пуще прежнего.

За клинками мы пошли к уже знакомому кузницу. Сын его хоть и был молод, но ковал отличные легкие клинки. Были они просты – и не богаты украшены. Но их меткость и легкость была лучшим украшением. Да и сам мастер говорил, что лучшее украшение любому кликну это рука его владельца.

Завен встретил нас, удивившись и кидая на меня взгляд, в котором так и читалось «Как, опять?» Выражая полную уверенность, что я опять чем-то прогневил мою госпожу, и она пришла приковать теперь не только мою руку, а что посущественней. Но услышав, что мы пришли посмотреть клинки да другой товар, выдал на лице улыбку от уха до уха. А глаза стали маслеными от перспективы хорошей выгоды да и хорошей рекламы – если учесть, кого я привез ему в покупатели. Клинки выбирала со знанием дела. За что сладкоречивый Мастер каждый раз, когда она касалась товара, осыпал ее комплиментами. Восхваляя ее ум и знания. От того и удивился я ее выбору. Когда вместо хорошего легкого клинка Домина купила ученический меч. С таким обучают разве что мальчишек. И помню, в свое время такой был у меня. Северной ковки – только рад я ему не был.

Вопросов про странный выбор я не задавал. Только сказал Завену, куда принести покупку. Чтобы не таскаться с ношей по всему рынку.

Домина, вышедшая из лавки кузнеца, уже успела купить жаренные каштаны и, беря орех из мешочка, закрывала глаза, когда тот оказывался у нее на языке. Смотрел на губы, пухлый рот... Пока снова не поймал на себя вопросительный взгляд Госпожи и протянутый в мою сторону мешок с лакомством. Покачал головой... и понял, что начал раздражаться, как может разражаться ребенок, когда не может иметь то, что привлекло его внимание.

Домина пожимает плечами, убирает прядь с лица... и татуировка на ее щеке лишний раз напоминает, кто передо мной... Дочь Санвы. Дочь свободного Юга. Говорят, те девы могут убивать голым руками и пьют кровь своих врагов. Смотря на ее изящные пальцы... с трудом мог представить их сжимающими глотку врага. Снова взгляд на рот... на скулы, на глаза. Дочь Санвы, значит...

– Госпожа не желает усладить свой взор? – спрашиваю почему-то, чувствую... возбуждение от мысли, куда я хочу отвести эту женщину.

– А какие есть варианты? – Домина кивает на группу музыкантов и танцовщиц, что танцуют под открытым небом.

Качаю головой и протягиваю руку. Приглашая....

Уличные бои на острове Греха проходят часто. На узких улочках или на широких площадках можно услышать, как зазывают на тот или очередной бой. Идем к толпе, что окружила один из насыпных помостов. Проталкиваясь среди нее и встаем, как можно ближе. Рабыня, на которой из одежды только тонкие цепи, проносит мимо чашу с монетами и каждый кидает туда, кто сколько может:

– Я не вижу бойцов, чтобы делать ставку. – Говорит Домина тихо.

– Это не ставки... – отвечаю, – это на похороны.

Домина смотрит на меня непонимающе. А я показываю на одного из бойцов. Тот молод – хотя внешность его говорит о том, что он знатный войн. Если по внешности вообще можно судить о том, каким воином он может быть.

– Этот выбран для ритуала Морта Салютанти – ритуала приветствия смерти. – Наклоняюсь к Домине так, что могу увидеть каждую ее веснушку. – Его выбрал вот тот воин.

Кивок головы на соперника. Тому лет пятьдесят. Но даже здесь чувствуется вся мощь, что несется от него.

– Он освобожденный Гладиатор. И не ведет боев. Из-за возраста или травм – его не выпускают на большую арену. Он решил принять смерть от руки своего брата по оружию. Он будет сражаться с каждым предложившим бой или с тем, кого выберет сам... пока не умрет от достойной руки. А деньги собирают перед каждым боем для его противника – ведь у них нет еще тех денег, что есть у его брата на достойные похороны.

Барабаны бьют монотонно, говоря о начале боя. Бойцы подходят друг к другу. Молодой подносит руку к груди, касаясь себя, и с поклоном подносит руку к груди своего противника. В ответ получая тот же жест.

..еще один вопросительный взгляд...
– Их привезли с восточных островов. Это жест, – я касаюсь себя и потом так же поношу руку к груди Домины почти ощущая жар ее тела сквозь одежду, но так и не касаясь ее, – означает желание остаться в твоем сердце...

Бой начинается... но я почти на него не смотрю. Только на нее. И кажется, не пропускаю ни минуты боя, потому что по ее лицу можно видеть все. И то, как прикусывает губы, и то, как хмурит брови. Каждый раз, когда противник наносит неверный удар или слишком быстро уходит в атаку. Бой барабанов нагнетает обстановку. Рев толпы и ее глаза. Теперь я понимаю, почему так возбудился, когда только подумал о том, чтобы привести дочь Санвы на этот бой. В ее глаза я читаю гордость... за выбор старого гладиатора.

Домина бросает пару монет в чашу и, получая поклон рабыни, отходит в стону. Сегодня ночью будут хоронить молодого бойца. Он славно боролся… но опыт победил.
Знаю, что подобные бои часто идут весь день. Доми смотрит на меня, на ее губах печальная улыбка.

– Вас расстроило окончание боя? – спрашиваю, впервые чувствуя неловкость от того, что привел ее сюда.

Та качает головой в ответ.

– Нет, мальчик умер от достойной руки.

Идем в молчании. Доми становится задумчивой, а я не лезу с лишними разговорами. Мимо шныряют торговцы рабами за ними идут цепочкой рабыни, больше раздетые, чем одетые. И вглядываясь в линии их тел под тонким шелком, все больше понимаю, как мне необходима одна треклятая драхма. Вокруг суетятся зазывалы с бусами и шелком. Предлагают свой товар и зовут в свои лавочки. Смотрю на госпожу, которая вдруг с интересом начинает смотреть на украшения. Даже дочерям Санвы не чужды маленькие женские радости? Рука ложится на ее плечо, и, наклонившись к ее уху, говорю:

– Я знаю дивную лавчушку с шелком и украшениями. Госпожу проводить?

Доми прикусывает губу. Словно решаясь на что-то. И кивает.

Через пару улочек, пройдя под цветастыми навесами мимо танцовщиков и жонглеров, да торговок цветами, мы походим к нужному месту.

Хозяин лавочки сидит на подушках и курит кальян, отчего воздух сладкий и туманный от дыма. А из-за бус и других украшений, что висят тут в достатке, кажется, что попали в пещеру с сокровищами. Расписные ларцы, в коих хранятся баночки для духов, длинные серьги из золота и серебра. Она осторожно касается каких-то предметов, улыбаясь своим мыслям. Выбегает мальчонка лет шестнадцати – помощник торговца, и видя интерес к украшениям, начинает показывать то одно, то другое, щебеча как-то по-женски о достоинствах камней и плетении. Вижу заинтересованный взгляд на шпильке для волос. Длинная, как клинок из литого почти черного элинниума, и только нить таких же, как ночь темных жемчужин спускается на тонкой нитке, собираясь в мелкие цветки.... И если заколоть такой волосы, будет казаться, что каждый жемчужный цветок будто приземлился на копну волос. То что украшение Доми нравится, вижу по тому, как затаила дыхание. Как сверкнули ее глаза. Но услышав цену, та качает головой и делает шаг
назад. Словно не желая соблазна. На подушках возле меня лежат украшения подешевле. И выловив оттуда уже розовый жемчуг, собранный в гроздь винограда, касаюсь плеча Доми:

– Позволите ? – киваю на заколку и получив кивок в ответ. Прилепляю его в волосы Госпожи.

Парнишка тут же начинает говорить цену и о том, что такой красавице можно сделать скидку. О том, как прекрасна она в этом украшении. Та вздыхает, словно решившись. И машет рукой, чтобы завернули. Правда, заодно указывает и на пузырек для масляных духов. Знаю, что женщина выбирает духи для кого-то. И перед глазами уже картинка, как она наносит каплю духов в ложбинку между грудей. Как та впитывается загорелой кожей. Закрываю глаза... и, поминая бога, ругаю себя.


Из лавки Госпожа выходила с улыбкой на лице. Правда, заколку сняла и приказала ее упаковать, как и баночку для духов... Солнце палит нещадтно, пекло такое, что народ уходит в тень. Только суетятся торговцы рабами – готовясь к вечеру, чтобы устроить торги. Да еще приезжий люд бодро торгуется за тот или иной товар.

Замечаю двух девиц, что маячат впереди двумя рыжими макушками. Одна из них оборачивается и кидает беглый взгляд из-за плеча. Ловлю его и тут же подмигиваю, получая в ответ хохоток. Понимая, что подмигивал все еще подбитым глазом. У Хвостатого мне давали мазь – по словам Джеза, волшебную. И она действительно была таковой. Но полностью красавцем я еще не был.

– Без... Да ты ходок... – слышу голос Доми, и, остановившись, и смотрю на нее, не в силах сдержать улыбку.

– Это комплимент?



Одна из девиц падает наземь, не давая ответить Домине. Вторая суетится возле нее. Похлопывая по щекам.

Под пальцами тесемки тугого корсета. Пару движений, и шнуровка летит к бесам. А упавшая в обморок дева делает один глубокий вздох.

– Привет, красивая, – говорю ей. И поднимая голову, смотрю на ту девицу – хохотушку. – И тебе... привет.

Доминочка) я тебя сегодня всю обтушкал - как звучит)) надеюсь твоя душа довольна и отпустишь раба погулять ночером)))) Выгуливаться так сказать)))
Мне было оч приятно)))
Силеночка))) сладкая))) Я тебя поймал))) шепчи мне адресок на ушко - приду за тобой ночером) Я не Орвик - не благородный господин, ему по статусу не положено)) но вот я в окна лазию ))
Сладких всем снов!

Прикусывает пухлую губку и стреляет глазками. Быстрый бросок взгляда на ее рот, личико ...на грудь. Ее ладошки похлопывают по щекам свою госпожу. Наклоняясь к ней и я могу чувствовать ее запах. Запах чего-то сладкого...
Приподнимаю на руках девицу, что упала. Хотя все еще смотрю на маленькую - действительно маленькую : личико, ладони, ножки, .. грудки.
Видимо, мой плотоядный взгляд стал настолько явным, что услышал над ухом, голос Домины:

Смотрю быстро на Госпожу. Та кидает многозначительный взгляд на браслет. Напоминая о своем наказании, но тут же  смотря так как смотрели бы на ребенка, отпускает проводить девиц. Сама прощается со всеми и уходит.
Почему-то чувствую дикое облегчение. Нет, с госпожой приятно проводить время. Думаю, если бы я был свободным - проводить время с ней было бы еще приятней - хотя и опасней. Облегчение и легкая радость пообщаться с рыженькой омрачается тем, что к нам подбегает сумасшедшего вида баба. И начинает орать. Расспрашивая, что творится тут прямо по среди площади.
Хотя.. смотря на растянутый корсет девицы... тяжесть в паху( рыжуля мне действительно понравилась ) думаю, это было похоже как минимум на попытку насилия.

Подает голос девица на руках. И открывает свои оленьи глазки. Улыбаюсь ей - видимо, улыбка моя ей не слишком приятна от чего та сама аккуратно спускается на ноги, хоть ее до сих пор ведет из стороны в сторону. Растирает пальцами виски. Хмурится от солнца.
Наседка рядом с девами начинает кудахтать больше. По диалогу понимаю, что этот ужас - мать Маленькой рыжули. Настроение сразу портится к бесам, а в голове рисуются картинки того как эта женщина, ходит вокруг спальни дочери в доспехах гладиаторов. Мать уводит девиц, смотрю на рыжулю желая хоть как-то узнать где она остановилась... И та словно читая мои мысли оборачивается и шепчет на ухо:

Провожаю взглядом маленькую. Улыбаюсь в ответ и слежу я за её чуть припрыгивающей походкой. И думаю, что сегодняшний вечер может быть очень интересным.

На остров уже спускается вечер. И я понимаю, что не ел я сегодня почти весь день. Возвращаться на виллу не хотелось – а уж если есть такая возможность, то почему бы не пройтись по острову.

Там, где торговки стоят за прилавками и зазывают народ купить то или иное яство, пахнет так, что кажется – можно съесть свой собственный язык. Здесь все – мясо, паштеты, копченные колбаски. В воздухе пахнет жареным на углях мяса. А мимо проходят рабы, загруженные подносами со сластями. Подхожу к одному из прилавков с фруктами, быстро беру в рот засахаренную вишню. Торговка видит наглость раба, хмурится в ответ начинает орать, чтоб убирал свои руки от ее товара... Лишний раз понимаю, как хреново быть Рабом. Ягода тает на языке, совсем не утоляя голод и требуя еще. А вид бабы, грузной, с таким лицом, будто я животное, а не человек, начинает бесить. Беру следом за ягодой сливу. Вижу, как наливаются и расширяются ее зрачки от возмущения, и откусываю сливу.

– Я с виллы дома Понирос. Всвязи с праздником и загрузкой на кухне ищу угощения для гостей.

– За продуктами из дома Понирос ходит Госпожа Лорена. – все больше пучит глаза торгашка и ставит руки в боки, отчего ее и так увесистая грудь поднимается пуще прежнего и кажется наступает на меня.

– Ей некогда. – обвожу глазами рынок, указывая на суету на острове из-за праздников и делаю еще один укус. – Кисловато.

Бросаю напоследок и иду к следующему прилавку. Там, уже услышав о доме Понирос, засуетились так что под нос мне то и дело совали сладкие финики, колбасы, да сыр. И дойдя до последнего прилавка, я уже был сыт до предела. Да и имел корзинку с провизией, которая могла прокормить маленького слона. – Все для дома Понирос. Передать – лично в руки уж если не хозяевам дома (Орвику на завтрак сыры да жареные в меду орехи, а Варрава – он очень любит печеных моллюсков), то, как минимум, отдать все домоправительнице госпоже Лорене. Кланялся, говорил что обязательно все передам, лично буду кормить всех с ложечки. И под конец, поохав над вином – которое так восхваляют оба господина, был загружен еще и им.

К Палаццо дель Марэ пришел, когда зажглись первые факелы.

*Плюсчиццо и лыбиццо*

Ходил кругами – обошел раз сто палаццо . Думая, как подобраться, да и ругая себя за то, что вообще поперся. Вглядывался на балконы да в окна, понимая, что рассмотреть с такого расстояния невозможно. И уже плюнув и решив, что дело гиблое, и посматривая на бутыль вина, что выудил у торговцев – думал закончить сей день у Хвостатого. Те более что нужно проверит Солнце. Вот он – праздник души и тела для раба – обниматься пьяным с Големом, весь сегодняшний удел, – думаю. Пока не замечаю, как

солнечным зайчиком мелькает на одном из балконов рыжая головка. Смотрю, рассматривая, кто. И узнавая ленточки в волосах да и голубое платье – забываю и про Солнце, и про вино. Поднимаю руку, чтобы меня заметили. Рыжуля внимания не обращается, завороженная видами. А я прикидываю размер ограды.

Мне двадцать восемь лет. В мои года уже не серьезно лазить под оградам под балконами девиц. Да и не помню я, когда такое было в последний раз. Но, оставляя корзину за воротами, перепрыгиваю через стену. Уже сейчас представляя глаза Домины – если ей приведут меня как вора, поймав в саду.

Стою под балконом и прикидываю, какой удар у матушки Малышки. Та, кажется, не видит меня, хотя бесшумным меня назвать нельзя.

С балкона падает наземь горшок с каким-то цветком. Я отскакиваю в сторону.

Поднимаю голову и вижу Рыжулю, перегнувшуюся через перекладину балкона.

– Сладкая, если хочешь убить, то подари мне красивую смерть. Быть убитым горшком от цветов у меня нет никого желания. Может, спустишься и убьешь меня каким другим, более приятным способом?