Обрученные судьбой (ИЛР)

Марина, спасибо!

Неужели Северский тоже про ребенка догадался? (Точнее ключница его могла догадаться). Потому и на сговор с Ксеней пошел, чтобы наследника себе обеспечить, да еще и после Божьего суда.

Эх, снова разлука. Хорошо хоть объяснились напоследок.

Бедная Ксеня, каково ей теперь придется...


Марфа слишком уж забылась про рану на больной руке.

пропущено слово.
_________________

Хорошо, что не подалась искушению и не стала читать главу перед сном. Тяжела она, потом долго не уснула бы! И как это у тебя, так выходит, Марина, что читающий забывает о том, что написанное - это плод богатого воображения, и находится в полной уверенности будто он сам присутствует при этом? У меня реально было ощущение, словно это я стою на том берегу и провожаю в туманную даль любимого мужчину.... Как, откуда берутся силы на это после всех разрывающих душу признаний?! Я прежде (после предсказания старца) ну в чём, а главное зачем Ксеня Владека обманет? не порядок...Теперь понимаю - ложь во спасение - такой вид лжи читателю принять легко.. И трудно поверить, что герои встретятся вновь, несмотря на законы жанра. Вот она сила искусства!
Удивил меня Северский снова. Пошёл вдруг на сделку с женой зачем? Мог бы ведь просто убить ляхов, а Ксению при себе оставить? И тут же вопрос возникает: Он ведь был уверен в прологе, что Владек мёртв, как же так - отпускал то его живым... Значит они где-то ещё до этого встретятся? Или того хуже он всдумал клятву свою нарушить. Вот уж тогда ни о какой жалостик нему и речи быть не может!
В общем спасибо огромное и очень жду развития событий.
Ну и по традиции в постскриптуме: мне кажется выделенные слова можно убрать без ущерба для текста
И ешё здесь:
ИМХО конечно...
_________________

Любовь бывает разная. И жестокая, и благородная. и собственическая, и жертвенная... На то она и любовь...
Что касается Северского, то поживем - увидим...


Сильно дюбил и любит. Но такова уж натура - решил отмолчаться, перетерпеть, пока Марфа в себя придет, сама подаст знак, что больше зла на него не держит, боясь быть отвергнутым. Большие мужчины в душе обычно совсем робкие , вот и молчит он, надеясь на отклик жены. А та от него ждет... Не поняли друг друга супруги... не нашли слов и смелости затронуть рану.


Ничего хорошего, уж простите. Из песни слов уже не выкинуть, припев уже сложен...


Пока про ребенка знает только Марфута и Ксения теперь. Можно на время расслабиться...


Тут не только про это забудешь, имя свое бы не забыть от таких волнений и страхов .


Точно! Спасибо.


Засмущала... Но доброе слово и собаке приятно, а уж нервному автору тем более
Как-то само так выходит. Я, когда пишу, будто со стороны вижу все происходящее, и в то же время чувствую четко эмоции и мысли каждого персонажа. Остается только записать то, что в голове возникает.

И я очень рада, что сумела сделать так, что и ты со мной побывала на берегу Щури в тот момент.


Мог, но пока решил поступить вот так. У него есть на то веские причины, и чувства к Ксении, которые он сам пока не осознал и едва ли достоин осознать, тут не при чем.


Он нарушит ее. . Но частично, умыв свои руки...
Вспомни слова клятвы. Только точно...


Позволь мне, как Скарлетт, подумать об этом позднее . Но за замечания - спасибо, они всегда ценны для меня.


_________________

Боже мой, какая жалость! Лелею в душе хрупкую надежду, что они смогут выяснить всё между собой до того как судьба разведет их на веки

Кто бы сомневался... А ты всегда знаешь как станут развиться события?

Вспомнила. И поняла, что там есть лазейка. Однако это всё равно мерзко и никто меня в этом не разубедит!

Я уже держу будь уверена и переживаю вместе с тобой. Так Хочется верить, что талантливым людям и хорошей литературе в нашей стране дорога открыта!

Выпьем зато, чтобы тебе сопутствовала Удача
_________________

Марина, очень захотелось, выразить восхищение вашим произведением (к сожалению мною не прочитан пока ваш первый роман. хотя, наверное, не к сожалению, а к радости, потому что очень приятно чувство предвкушения приятных эмоций). я не любитель учавствовать в форуме, обсуждать ситуации, делиться впечатлениями. я более чем уверена, что не я одна такая, кто читает "молча". неважно сколько официальных читателей, главное, чтобы автор не сомневался, его работа не осталась незамеченной, такие истории обязательно находят своих благодарных слушателей. роман замечательный - с увлечением ждем развития событий. с ув. Д.

Марина, держу за Вас кулачки!

Очень хочется, чтобы Ваш талант оценили по достоинству, Ваши книги радовали как можно большее количество людей, и чтобы Вас также ждал и коммерческий успех.

Ну а я рада, что нашла эту Вашу книгу хоть на форуме
После окончания истории Ксени и Владека, буду читать первую
_________________

Мелкие, промежуточные - не всегда. А вот основную канву я знаю от начала до конца. Так что я знаю финал моей истории - можете мне, Леди, завидовать


Спасибо. Можно и

Дагмара, рада приветствовать вас


Спасибо


Но все-таки я рада, что вы все же вышли из "сумрака". Мне приятно приветствовать новых читательниц в моих темках.
Я, разумеется, понимаю, что , тем более, сама редко могу написать полноценный отзыв (у меня какой-то ступор на это дело ).
Но для меня все равно важно знать, что Леди нравятся мои творения, что они вполне достойны вашего внимания.

Быть может, это чересчур тщеславно с моей стороны, но... я такой нервный автор, что для меня важно все, что касается романов...

Так что каждый читатель в моих темках, каждый отзыв после очередной главы - маленький праздник для меня


Спасибо еще раз. И скоро грядут эти самые события...


Спасибо
Я не жду чего-то особого (хотя и это будет нелишним, что уж скрывать ). Мне будет достаточно подержать в руках отпечатанную книгу, пахнущую типографской краской, только из-под пресса... эх.. мечты, мечты... ...


Надеюсь, что она вам тоже придется по вкусу. Напишите мне, пожалуйста, как прочтете свое мнение - мне очень интересно его узнать, ок?
_________________

Марина, большое спасибо за продолжение!

Северский меня очень удивил, Ксения ему открыто сказала, что всегда любила и любит другого, а он решил с ней сделку заключить. Кажется мне , что-то он подлое задумал...
Марина, желаю Тебе удачи, чтобы в издательстве по достоинству оценили твой талант!!!

Завидую Но с другой стороны, это означает, что тебе Ещё только предстоит найти новое произведение, которое бы растревожило твою душу, а вот я к счастью его уже нашла!

И с прошедшим днём рождения тебя! Здоровья, счастья, удачи на работе и в творчестве


_________________

Я завидуууююююю , по-страшному, хОчу одним глазочком в эпилог заглянуть , но так как это невозможно, продолжаю завидовать !
Марина, поздравляю с прошедшим днём рождения !!!
Надеюсь, головка после празднования не бо-бо !

С прошедшим!
_________________

Марина, с прошедшим Днем Рождения!!!

Кэтти, Туриэль, Саша, Алёна,
Большое спасибо за поздравления!


Подлого в его задумке нет. Он свои цели преследует. Как может, так и преследует...


Спасибо!
Главное нам сейчас не сглазить, не спугнуть удачу... Эх... боюсь...боюсь...


Да, с этой стороны - согласна с тобой. Но вот с первым у меня же получилось позднее абстрагироваться. Я его позже перечитывала несколько раз (сначала еще недописанный, потом уже целиком), и как-то забылось, что это я написала , заинтересовало, несмотря на то, что уже знала финал. Сама потом удивлялась .


Саша, я так понимаю, у нас любитель в самом начале истории заглянуть в финал? А тут все так хитро...




Туриэль, мне чем-то Леди на рисунке подходит под описание Ксении, но только уже в возрасте . Мне она видится моложе и немного наивнее моськой, что ли...
_________________

 » Глава 18

Продолжение... тяжелое, предупреждаю сразу...

Глава 18

- Ксения Никитична, - откуда-то из густого тумана вдруг вынырнул темный силуэт лошади, в седле которой сидел Северский. Чадинцы еще не догнали своего хозяина, но до Ксении отчетливо долетали звуки их шагов, лязг их оружия и колец их кольчуг.
Матвей склонился к Ксении и протянул ей руку, призывая забраться на лошадь перед ним.
- Быстрее, на берегу никого не должны заметить!
И как не хотелось Ксении подчиняться ему, отказаться от его руки, заявить всем, что это она предала своего господина и позволила бежать пленникам, но чувство самосохранения все же взяло вверх, и она ухватилась за его широкую ладонь. Северский в мгновение ока втянул ее на лошадь, усадил перед собой и прикрыл плащом, надежно скрывая свою жену от посторонних взглядов.

- Ты была одна, Ксеня? Где девка твоя? – быстро спросил Матвей, глядя на уже заметные в тумане фигуры чадинцев, спешащих к своему господину.
- Она еще от колодца ушла, - поспешила заверить Ксения, памятуя о своем решении скрыть участие Марфы в побеге ляхов. – Я одна была.
- Я думал, ты уплывешь с ними, - вдруг медленно проговорил Северский, и прежде чем Ксения успела ответить, тронул лошадь навстречу своим чадинцам, наконец настигших его. – Лодьи все пробиты. На реке туман, и стрелами не достать. После обдумаю, что делать с беглецами. А ныне возвращаемся в усадьбу.

Он еще крепче прижал к своей груди Ксению под широким плащом и направился к усадьбе, стоявшей на небольшом возвышении в нескольких десятках саженей от берега. Провел ладонью по голове жены, только ныне осознав, что так резануло ему глаз, когда он выехал на песчаный берег. Ксения была простоволоса, хотя выходила из усадебных ворот в убрусе. Он уже открыл рот, чтобы заметить ее тягостный проступок, как вдруг предрассветную тишину разорвали крики и улюлюканье чадинцев.
- Одна, говоришь, была? Дура ты, Ксеня, дура, - проговорил Северский беззлобно и, как показалось Ксении, с неким оттенком сожаления. Но ныне она не желала думать и различать настроения своего мужа. Ей было абсолютно все равно, будет ли он гневен или тих и покоен, когда призовет ее к себе. Сейчас же она желала только одного – уйти к себе в спаленку да повалиться в постель и лежать без движения как можно дольше. А еще чтобы ни одной мысли в голову не пришло за это время, чтобы голова была так же пуста, как опустела ныне ее душа.

Поэтому Ксения не стала возражать, когда спустя некоторое время, как она повалилась на кровать прямо в том платье, что была, в терем пришла Евдоксия с серебряной чашей в руках.
- Пей, боярыня, - приказала она, и Ксения покорно поднялась в постели и приняла из ее рук питье. Даже если бы та подала ныне отраву какую, Ксения была бы только рада испить ее до самого дна, чтобы никогда более не подняться с этой кровати. Но ее обоняние уловило сладковатый запах, шедший от напитка в чаше, а вкус только утвердил Ксению в ее догадке. То был не яд, а просто дурман. Дурман, который позволил бы ей сейчас забыться и забыть обо всем.
- Жаль, что он так носится с тобой, будто несушка с яйцом, - процедила Евдоксия. – Я бы позволила тебе все до конца узнать, всю боль прочувствовать. Твоя вина в том, что вершится. Только твоя!

Но Ксения только рукой на нее махнула, пошла, мол, прочь, и ключница направилась к сеням, попутно пиная сенных девок носками чеботов в бок, шипя им со злости: «Поднимайтесь, лени! Солнце встает, а вы спите-проспите!» Те, опоенные с вечера дурманом, едва открывали глаза, с трудом поднимали с постелей тяжелые головы.
Ксения же упала обратно в подушки, пряча в них свое лицо, скрывая от всех свои слезы. Ведь в голове снова вдруг возник тот вопль, что долетел до нее из тумана. Крик, полный боли и отчаянья.
«…- Ксеня! Ксеня! Ксеееняяяя!...»
- Прости меня, - прошептала она в подушку. – Прости…
А потом маковый настой сделал свое дело, и она плавно соскользнула в столь желанную для нее ныне темноту забвения. Не думать и не вспоминать – вот благо для нее сейчас.

Очнулась Ксения от своего глубокого сна без сновидений от того, что ее кто-то тряс за плечи, что-то приговаривая, а после вдруг стали лить холодную воду на лицо, скатывающую тяжелыми каплями вниз по шее прямо в ворот платья. От этой прохлады Ксения вздрогнула, завизжала, отстраняясь от мучивших ее рук, но ей не дали снова упасть на постель, так манившую ее сейчас, стали снова протирать лицо мокрой тряпицей.
- Боярыня, боярыня, пробуждайся! – приговаривали женские голоса. – Пробуждайся, боярыня.
И Ксении пришлось открыть глаза, щурясь от яркого света, что разливался по комнате в этот час. Она хмуро оглядела стоявших в спаленке девок, что будили ее, суетились по комнате, раскладывая одежды, доставая из ящиков скрыней уборы и украшения.

- Боярыня, тебя боярин кличет на задний двор, - проговорила самая старшая по возрасту из Ксениных прислужниц, та, что так трясла ее сильно за плечи. Эта фраза отдалась в голове Ксении воспоминанием, кольнувшим позднее прямо в сердце. Казалось, годы прошли с того дня, а не пара световых дней.
- Что он желает? – разлепив с трудом пересохшие губы, прошептала Ксения. Очень хотелось пить, и она кивнула одной из служанок на ендову с ключевой водой, стоявшей на одном из столиков. Та поспешила тут же послужить своей хозяйке, подала полную чашу.
- Не ведаю, боярыня. Евдоксия сказала, срочно идти надо, - ответила ей прислужница, и Ксения кивнула, чувствуя, как в душу вползает тяжелый липкий страх. Что там снова? Неужто Северский презрел клятву, и пленников вернули в усадьбу? Неужто расправу чинит на заднем дворе?

Последние слова Ксения проговорила вслух, потому как прислужница вдруг кивнула и тихо прошептала, склоняясь к боярыне:
- Брячу ныне секли. Говорят, измена в усадьбе. Нынче ночью ляхи бежали. Вот ужас-то! И как нас не перерезали спящих?!
Ксения не особо взволновалась при этих словах. Бряча был мастером своего дела, а искусные кузнецы дорого ценились. Не стал бы ни за что Северский сечь того в силу, рискуя лишиться такого трудно заменимого холопа. Зато она ясно поняла другое – ляхи все же ушли из вотчины, поймай их Северский, служанка непременно прибавила бы это к своей вести.

Потому она не особо страшилась выполнить наказ мужа. Шатаясь под действием дурмана, еще кружившего голову, Ксения спустилась с постели, и девки тут же окружили ее, снимая с нее изрядно помятое простое платье и облачая ее в одежды и убор боярыни. Они ни словом, ни взглядом не выказали своего удивления, что застали хозяйку в неподобающем наряде. Ксения же стояла безучастной куклой, совсем без эмоций и чувств в душе, без мыслей в голове, и будь она проклята, но это странное состояние ей было даже по нраву. Ведь той боли, что она ждала ныне, так и не было, надежно скрытой где-то в глубине ее сознания дурманом.

Оттого-то Ксении и казалось, что все происходит будто в каком-то странном сне. Вот она выходит из терема, аккуратно ступая по ступеням крыльца терема, приподняв подол, а после идет на задний двор, сопровождаемая вереницей сенных девок, тянущихся длинным шлейфом за ней. Она же когда-то все это видела – и эту толпу холопов, расступающихся перед ней, и мужа, сидящего на стуле с резной высокой спинкой, словно на троне, и хмурого, обескураженного Владомира позади него. Казалось, тот не понимает, где он находится сейчас, и что происходит вокруг.

Северский поднял глаза, желая увидеть, отчего вдруг зашевелились холопы, стоявшие от него по правую руку, заметил Ксению, приближающуюся к нему, и побледнел так, что его глаза стали казаться темнее обычного, сравнявшись цветом лица с белизной зимних просторов.
- Что ты тут делаешь, Ксеня? – прошипел он едва слышно, когда она подошла к нему, вложила пальцы в протянутую руку. – Ты же почивать должна.
- Мне передали, ты велел меня звать, господин, я и пришла, - коротко ответила Ксения. Один из чадинцев поставил по знаку Владомира еще один стул, немного меньший размерами стула Северского, и она присела, расправив подол. Такая спокойная, такая безмятежная. Даже проблеска осознания того, что вершится тут, не было в ее голубых глазах, и Матвей понял, что она еще под дурманом ходит. Он резко оглянулся на Владомира и кивнул головой на юркнувшую в тот же миг в толпу Евдоксию.
- В колодки. Я позднее решу, что с ней делать, - проговорил он, и его сотник отошел прочь. Северский же склонился к Ксении. – Иди к себе, боярыня. Тут тебе делать нечего.

Ксения и подчинилась бы ему, но тут ее взгляд скользнул по окружающим ее, по свободному пятачку, где вершился суд боярский, и она заметила стоявшую за спиной одного из десятников Северского Марфу. В ее голове мелькнула молнией мысль, но так быстро, что одурманенный разум не смог уловить ее сути, посмотрела на мужа, наблюдавшего за ней.
- Что тут делает Марфута? – спросила Ксения, и Северский прищурил глаза.
- Нынче ночью ляхи сбежали из усадьбы, Ксения Никитична. Гришка-десятник Марфу поймал на берегу, пособницу ляшскую.

Ксения резко выпрямилась, едва не ударившись кикой о спинку своего стула, с силой сжала сидение пальцами.
- Это неправда! – сорвалось с ее губ. Она не могла придумать, что сказать ныне, чтобы вывести из-под удара свою верную постельницу. Опьяненный маковым настоем разум не мог помочь ей ныне, и она пожалела, что этим утром согласилась избавиться от боли такой ценой. Северский же потянулся к ней и легко ухватил ее за локоть, сжал своими длинными пальцами ее руку, заставляя поморщиться от боли.
- Скажешь хоть слово, Ксеня, и ее смерть будет далеко не милосердной, - прошептал он ей в ухо, прикрытое белой кисеей сороки. – Я ведь спрашивал тебя, одна ли ты на берегу. Твой грех, Ксеня, то! Не губи ее боле!

А Гришка-десятник заговорил по знаку своего боярина почти одновременно с ним:
- Все истинно так, боярыня! На берегу мои люди схватили ее. Пряталась она в кустах, думала укрыть свой грех перед боярином. Бросили, видать, ее ляхи, не взяли с собой. Оставили на погибель. Я свидетель ее вины, я обвиняю ее в измене господину нашему!

Нет, хотелось крикнуть Ксении в голос, не ляхи бросили ее на погибель, а она, Ксеня, сделала это. На ее совести будет смерть Марфуты, ее подруженьки верной. Только на ее! От осознания жестокой яви, что творилась на ее глазах, с Ксении вмиг слетели остатки дурмана.

Она оглянулась на подошедшего Владомира, но не смогла поймать его взгляд. Тот встал, сгорбившись, тяжело опираясь на спинку стула боярина, будто ноги совсем не держали его ныне. И словно не крепкий мужчина стоял перед глазами Ксении, а старик, побитый тяжелыми годинами. Не будет от него возражений в этот миг против обвинений десятника, ибо истину тот глаголит, ни слова лжи не сорвалось с губ того.

- Хоть Бряча и не поведал, для кого ключи сотворил от хладной и колодезной решетки, но все мы ведаем, кто мог дать ему ключи для поделки, - продолжал десятник. – Марфа, жена сотника Владомира, украла с пояса того кольцо с ключами да в кузню и отнесла. А потом замки все отворила прошлой ночью. Измена, боярин! Кары суровой изменнице! Видать, спелась с ляхами за время полона? Легла под кого, змея подколодная? Ефима Куню нынче положили у ворот задних, моей десятки человека! Да ты и пальца его не стоишь, паскуда! Подстилка ляшская! – горячился десятник. Ксения заметила, как бешено бьется жилка на виске Владомира, как сжал тот спинку резную стула боярина, но прежде сам Северский прервал десятника, обрывая обличительные речи и оскорбления того.
- Довольно, Гришка! – поднял он руку, приказывая тому умолкнуть. Матвей хорошо знал его норов и опасался, что тот произнесет в запале страшные слова, кидающие тень на жену боярина, а того ему очень не хотелось. Уж поскорей бы покончить с этим судом, что так нежданно свалился на его голову! – Довольно! Мы уже все узнали!
- Узнали? Нет, не все, боярин! Не может роба одна такое сотворить! Не довольно разума для того! Подельник был, зуб готов отдать за то! – вдруг взбеленился Гришка-десятник, так и брызжа слюной. Северский подал знак, чтобы того увели в толпу прежде, чем тот наговорит лишнего, зароняя ненужные боярину сомнения, как вдруг сама Марфа вскинула голову, обвела глазами собравшихся и громко проговорила:
- Нет у меня подельника! Нет. Сама я решилась на то. В полоне с ляхом сошлась, думала, уйти с ним в Ляхию, а он, ирод, бросил меня тут!

Громко ахнула толпа, Ксения замерла на месте. О Небо, что ты делаешь, Марфа? Что делаешь? Она обернулась на Владомира, чтобы прошептать тому, что лжет его жена, ее выгораживает, Ксению, и поразилась тому, что увидела. Владомир смотрел на Марфу, не отрывая взгляда, глаза были устремлены в ее глаза, будто только ее видел он сейчас. С лица сошла обреченность и растерянность, черты лица смягчились, только уголки губ опустились вниз, выдавая горечь, что плескалась ныне в душе сотника.

Ксения оглянулась назад на Марфу, чтобы подтвердить свою догадку. Верно, та тоже глядит неотрывно на мужа, и Ксения поразилась тому свету, той нежности, что казалось, так и сочится из карих глаз ее постельницы. Вмиг стало горько во рту, а к глазам Ксении подступили слезы. Не нужны были Владомиру заверения Ксении в верности Марфы, он и сам знал это. Но отчего же только теряя, понимаешь, что сердца все же бьются в такт, что души сплетены в единое целое, что боль одна на двоих, как и счастье тоже пополам? Отчего так поздно приходит осознание и прощение всех грехов друг другу? Отчего так на свете?

Сдавило в груди так больно, что Ксения задышала часто и прерывисто. Что ей делать? Как поступить? Зачем Марфа выкрикнула слова о неверности своей? Не будь их, Ксения смогла бы придумать хоть что-нибудь, чтобы спасти свою верную Марфуту. Хотя, что тут придумаешь?

Пока в голове Ксении судорожно метались мысли, но так и не приходило то самое верное решение, Владомир вдруг вышел из-за спинки стула боярского, встал подле жены почти плечом к плечу.
- Моя вина тоже есть в побеге ляшском. Суди и меня, Матвей Юрьевич, - проговорил он, и Северский дернулся при его словах, будто от удара, но вскоре оправился, сумел найти слова, чтобы успокоить расшумевшихся холопов, раскричавшихся чадинцев.
- В чем вина твоя, сотник? Что бабе доверился, как самому себе? Да, твоя вина. Но мне ли судить тебя за то? Нет, не мне. За грехи наши душевные судит нас Отец наш Небесный, верно, отец Амвросий? Всем известно, что баба – сосуд греха, баба сбивает мужа с пути истинного, так что не я тебе судья в том. Ибо сам грешен, Владомир, в том же, - он взглянул при этом искоса на Ксению, но та не слышала его слов, смотрела прямо перед собой, белая от напряжения, что сковало ее душу ныне. – А в побеге ты подельником быть не мог, не путай народ и суд боярский словами своими, не бери греха лжи на душу. Сам же со мной почти всю ночь в горнице сидел да мед пил. Так что за грех твой тебе отец Амвросий искупление назначит. А за ключей потерю будешь ты бит кнутом. Пять ударов. Я так сказал. А вот баба твоя, Владомир…
- Отдай ее нам! – вдруг крикнул из толпы Гришка-десятник. – По твоему же слову – жизнь изменника за жизнь павшего при измене! Отдай нам ее!

Снова зашумели чадинцы десятки Гришки, требуя выдать им изменницу на расправу, и только грозный взгляд Владомира, брошенный в толпу, заставил их умолкнуть, вспомнив, что сотник голова их чади, а не Гришка. Сам же Владомир еще ближе ступил к жене, опустившей взгляд в землю, поникшей плечами.
- Милости! – Ксения воспользовалась тем, что Северский отвлекся на расшумевшуюся толпу, и вывернулась из-под удерживающей на месте его руки, бухнулась на колени в пыль у его ног, не обращая внимания на боль от удара, тут же возникшую в ногах. – Милости, мой господин! Господь велел нам быть милосердными, яви нам милость свою!

Северский явно был недоволен ее поведением – боярыня на коленях в пыли двора, будто холопка какая, но Ксении было все равно ныне. Пусть он накажет ее позднее за то, она вытерпит все, лишь бы услышал ее ныне, последовал ее мольбам. Матвей слегка склонился к ней, задумчиво глядя на ее слезы, бегущие по щекам, на ее умоляющие глаза, глядящие на него снизу вверх.
- Ты выбрала иную жизнь прошлой ночью, Ксеня, - проговорил он медленно, потом добавил, вдруг легко коснувшись ее щеки, стирая слезу, что сорвалась с ресниц и побежала вниз. – Нет моей вины в том, что творится. Такова недоля девки твоей! – Северский выпрямился на стуле и, окинув взглядом дворню, сельских холопов и чадинцев своих, произнес громко. – Все вы ведаете, какое наказание ожидает каждого предавшего своего господина. Все! За измену только одно наказание возможно, ибо предавшему единожды нет веры. За измену и предательство – смерть!

Ксения ахнула, залилась слезами, стала хватать мужа за сапоги, что-то причитая при этом, умоляя его передумать. Тот даже головы не повернул к ней, только знаком показал дворецкому, чтобы боярыню с земли подняли, негоже ей в пыли валяться. Но Ксения стала отбиваться от протянувшихся рук, хватала Северского за ноги, за полы кафтана, крича в голос. Видя ее истерику и то, как Ксению оттаскивают от мужа, вдруг заплакала крепившаяся до сих пор духом Марфута, сжимая ладони до боли. Ей хотелось подбежать к боярыне, остановить ту, успокоить, но она знала, что более не вольна сделать этого. Ее спины мельком коснулась ладонь Владомира, будто силы давая выдержать то, что предстоит ей, и она оглянулась на него, а после так и не сумела отвести взгляда.

А Северский уже сам не выдержал затянувшейся по его мнению истерики жены – больно схватил за плечи, встряхнул будто куклу.
- Угомонись, Никитична! Угомонись!
Он видел, как смотрят на них притихшие холопы и начинал ненавидеть эту рыжую девку, что доставила ему столько бед и трудностей, что заставила жену его разум потерять в этот миг. Матвей протянул руку под сороку Ксении и больно ущипнул ее за мочку уха, заставив при этом сережку уколоть нежную кожу, приводя жену в чувство. Ксения вдруг замерла, взглянула обреченно на Северского сквозь слезы.
- Я поклянусь в чем угодно! – прошептала она запальчиво, но он покачал головой.
- Мне не нужно боле клятв. Да и не волен я спасти ее, - он насильно усадил Ксению на стул, сжав плечи при этом сквозь несколько слоев одежд, принуждая ту успокоиться. – Не будь слабовольной холопкой, Ксения. Ты же жена боярская! Дочь боярина!

И Ксении пришлось занять свое место, прислонившись без сил к спинке стула. Она и уйти не могла ныне, и остаться не желала. Но как покинуть Марфу, что улыбнулась ей сквозь слезы в этот миг, когда Северский поворачивался к собравшимся, чтобы произнести страшные слова?
- За измену и предательство – смерть. Но первее вины перед мной, боярином, вина перед мужем. Так что отдаю я Марфу, жену сотника моего Владомира, в его руки.

Ксения так прикусила губу при этих словах, что прокусила ее, и рот наполнился соленым вкусом крови. Она-то думала, что Северский изменит наказание, а он всего лишь заменил палача. А потом вдруг пришло страшное осознание. Неужто Владомир…? Она взглянула на сотника и Марфуту, стоявших в центре круга, образованного толпой, скользнула взглядом по лицам, поразившись той жажды крови, что прочитала на лице чадинцев.

А потом заметила, как снял с волос, стянутых на затылке, Владомир кожаный шнурок, как перекинул его через голову жены, не отводя взгляда от ее лица. Скользнул при этом большими пальцами по щекам Марфуты нежно, проводя ими до самой шеи, видневшейся в вырезе рубахи. Ксения заметила, как Марфа что-то прошептала ему, как быстро скользнула рукой по груди мужа, будто прощаясь, а потом улыбнулась сквозь слезы и коротко кивнула. Ксения тут же закрыла глаза, не желая видеть ничего из того, что будет происходить ныне на заднем дворе, едва сдерживая крик, что рвался из груди. Она ничего не видела, зато слышала, как затихла толпа, как тяжело задышал Северский подле нее, а после с шумом выдохнул сквозь зубы. Ахнула в едином возгласе толпа. Все кончено…

- Иди в терем! – глухо приказал Северский, но Ксения не желала слушать его. Она медленно поднялась со своего места и, аккуратно ступая по земле, будто через ямы переступала пошла туда, где лежала Марфа. Владомира подле не было уже, ушел, не выдержав этой муки, оставив Марфу на попечение боярыни, зная, что та не оставит свою постельницу. Так как же Ксения могла уйти ныне?

Позади что-то кричал Северский, а после смолк, подавая знак, чтобы не трогали боярыню, уже побежавшие к ней девки. Ксения опустилась подле Марфы, положила на колени ее голову, поправила сбившийся убрус.
- Марфута…Марфута…, - прошептала она, словно надеясь, что та сейчас откроет глаза. Верная ее подружка всех детских игр, всех забав и проказ пособница. Ставшая ей такой родной за эти годы, что они провели подле друг друга. Всегда стоявшая горой за свою боярыньку, всегда верная. – Прости меня, прости. Моя вина, только моя…
Ксения в последний раз провела ладонью по лицу Марфуты, вглядываясь в знакомые черты. А после аккуратно положила ее на траву, скрестив на груди той руки, сотворив над уже бездыханным телом святой крест, отступила, предоставив заниматься остальным холопам. Северский хотел ее увести в терем, но она так взглянула на него исподлобья, что он отступил, удалился прочь.

Марфу подняли с земли, унесли в избу сотника, стали готовить к погребению, ведь летом по обычаю схоронить надобно было быстро, еще до захода солнца. Ксения встала в сторонке, неотрывно наблюдая за спорыми четкими действиями холопок, глядя на последние обряды сквозь слезы.
Быстро наполнили святой водой чашу и мукой мису глиняную, поставили их на окно в знак того, что в дом пришла смерть. Сруб наполнили громкие причитания, плач, положенный обряду. Громче всех плакала и причитала свекровь Марфуты, облачая покойницу в белую сорочку. Будто предчувствуя, что в их доме отныне поселилась недоля, и кто знает, что худое свершится следом.

Принесли от столяра простой деревянный гроб, что всегда был наготове у дворового мастера. Тот оказался таким большим для умершей, что Ксении на миг показалось, будто Марфа в лодке лежит, вернулась в детство, когда та смеялась над суеверным страхом своей боярыни, дразнила ее, укладываясь в челны рыбацкие в вотчине Калитиных, словно в гроб. А потом вдруг на ум пришло другое воспоминание. Женский терем на дворе Калитиных в стольном граде, испуганная Марфута на коленях перед образами, подслушавшая о судьбе удавленной девице польской. «…– Убереги мя, Господи, от подобной участи! Спаси и сохрани мя, рабу твою Марфу!...» Но именно та же участь и настигла Марфу. Страшная насмешка недоли…

Ксения взглянула на Марфу, на ее белоснежную шею с тонкой красной полоской, что так резала глаз, а после вдруг вспомнила старца, его морщинистую руку с зажатой в пальцах алой лентой. Где же ныне та лента? В сундуке, что стоит у одной из стен избы?

Тронула молча за плечо Ксению одна из прислужниц, протянула ей черный плат, что принесла повинуясь приказу боярыни. И та кивнула ей на клеть, куда они спешно прошли, где в тесноте сняли с Ксении богатую кику и сороку белоснежную, повязали плат. Теперь Ксения отличалась от остальных женщин, что пойдут провожать в последний путь Марфу, только богато расшитым платьем и потянулась медленно за ними в сельскую церквушку, совсем позабыв о ленте за своим горем, что захлестнуло широкой волной, сдавило грудь.

Как она будет жить без Марфуты? Ни дня еще не было, чтобы они провели врозь, за исключением дня свадьбы постельницы и нечистых дней после ее родов. Ксения сроднилась с ней настолько за эти годы, что чувствовала себя так, будто у нее оторвали руку или ногу, и рана кровит безумно, причиняя острую боль. Она даже не слушала слова службы, что читал отец Амвросий, провожая одну из своих прихожанок в последний путь, даже не чувствовала, как обжигает руки расплавленный воск свечи, капающий вниз будто слезами.

Перед самым погребением крышку гроба снова сняли, открывая взгляду умершую, для прощания с ней. Первой согласно старшинству должна была подойти к ней Ксения, но вдруг откуда-то появился Владомир, кинулся к гробу, прижался лбом к лбу жены. Женщины заплакали, запричитали с новой силой, глядя на неподдельное горе сотника, а Ксения едва сдержала крик. Ей казалось это кощунством, насмешкой, ведь он сам своими руками отнял жизнь у Марфуты. Она испытывала горячее желание подбежать к этому широкоплечему мужчине, оторвать его от гроба, отпихнуть от Марфы. Но потом вдруг в памяти всплыли тихие слова, сказанные Марфутой несколько лет назад, когда она пришла просить позволения боярыни на брак с сотником: «Я так люблю его. Сердце замирает, когда вижу этого большого увальня, трясет меня дрожью, едва он смотрит на меня в ответ. Все думают, что у него нет души и сердца, раз он так хладен. Но я-то знаю, что там, в этой широкой груди бьется большое сердце, и все оно полно лады ко мне…»

Ксения очнулась от мыслей только тогда, когда перед ней вдруг встал хмурый Владомир, глядя на нее исподлобья. Она не успела и рта открыть, как он что-то пихнул ей в руку, а после скрылся среди остальных, явно не желая ни с кем говорить сейчас. Ксения перевела взгляд на то, что лежало у нее в ладони, и похолодела. Алая шелковая лента. Странный, такой пугающий дар старца.

«…Она тебе пригодится, шею прикроет, когда время придет…».
И Ксения шагнула к Марфуте, аккуратно положила ленту, прикрывая эту страшную полоску на шее, что оставил кожаный шнурок. Потом легко коснулась губами лба своей постельницы, роняя слезы на ее лицо.

- Прости меня, это моя вина во всем, - прошептала она тихо, а после отступила, предоставляя остальным право проститься с покойницей, ушла подальше, чтобы не видеть более этой страшной для нее картины, пытаясь справиться с той болью, что давила на сердце.
Жались друг к дружке перепуганные таким близким соседством мертвяков сенные девки Ксении, даже тут стоявшие неподалеку от своей боярыни. Она всегда будет ими, этими девками, своими прислужницами, окружена. И днем, и темной ночью. До самого своего конца. Но в то же время она одна отныне.

Ксения вздрогнула, когда послышался глухой стук. Знать, отец Амвросий уже положил в руки Марфы отпустительную грамоту, и гроб уже готовили к погребению. Какой же страшный стук! Так и давит на сердце, отдается в голове. Ксения прижала руки к ушам, чтобы не слышать, закрыла глаза, чтобы не видеть, отгораживаясь от всего.

Это сон, вдруг подумала она. Это страшный сон, посланный мне после того, как я выпила из той чаши, поднесенной Евдоксией. Я еще сплю, и это дурной сон. Скоро я проснусь, открою глаза и увижу Марфу, что будет готовить мне одежды на день, что-то увлеченно рассказывая, задорно смеясь. Она снова плохо закрепила косу под убрусом, и та упадет из-под белой ткани прямо в лохань, расплескав воду вокруг, забрызгав умывающуюся Ксению. И хотя Ксения и будет угрожать своей постельнице поркой на конюшне за то, что опять намочила ей рубаху, Марфа будет только задорно улыбаться. И Ксении не останется ничего другого, как улыбнуться в ответ, глядя на лицо, сплошь покрытое следами весеннего солнышка, так и светящееся весельем…

- Боярыня, - окликнула вдруг Ксению одна из прислужниц. – Боярыня, опустили уже покойницу в могилку-то. Пора к образу приложиться. Тебя ждут.
Ксения молча развернулась и пошла к стоящему у еще не закопанной могилы отцу Амвросию с образом в руках, коснулась губами святого лика, мысленно прося у Него упокоить душу рабы Божьей Марфы, принять ее в небесные чертоги. А потом пришла на ум недавняя мольба, обращенная к Нему же: «…Прости мне мой грех прелюбодеяния, Господи, накажи меня любой карой своей, все вынесу, все выдюжу... Отними все, что пожелаешь после, только дай мне возможность спасти его!...»
Застряла в горле тугим комком кутья, заметался страх в душе. Вот она – расплата за грех ее, Ксенин грех. Но как же принять ее безропотно, как и велено Им? И что, если это только начало…? Что еще уготовано ее недолей?

Ноги вдруг сами понесли ее с кладбища, прочь от церквушки. Но не к усадьбе, а в противоположную сторону. Туда, где на изгибе реки, на высоком обрывистом берегу несколько лет назад схоронили холопы Северского удавленницу, надежно придавив могилу тяжелыми крупными камнями. Ксения сама не знала, зачем идет туда, что хочет там отыскать, какие ответы.

Заголосили за спиной испуганные прислужницы, умоляя боярыню не ходить на проклятую могилу. Их страх еще усилился, когда потемнело за считанные минуты небо, налетел ветер, затрепал подолы сарафанов, стал бить в лицо яростными порывами. Ксения едва не упала, вздрогнув от неожиданности, когда вдруг откуда-то издалека прогрохотал гром. Завизжали в голос перепуганные девки, заголосили еще громче, но за Ксенией не пошли, остановились в отдалении, не решаясь продолжить путь. Она оглянулась на них, а потом окинула взглядом вотчину, что открывалась перед ней с этого места: село с избами холопов в низине, церквушку с кладбищем, где отныне будет спать ее подруженька единственная, ее Марфута, а далее за ними – усадьба с высоким деревянным тыном на возвышенности. А дальше, за усадьбой, пологий песчаный берег Щури, где прошлой ночью для Ксении остановилось время…

Она отныне совсем одна. Одна…

Ксения не стала смотреть на одинокую могилу, уже почти потерявшую свои очертания, заросшую травой. Прошла сразу же на обрыв, стала смотреть вниз на волны, которые, остервенев, гнал куда-то яростный ветер.
И вдруг перед глазами встала страшная картина из давнишнего сна – бледная кожа, заострившиеся черты лица, распущенные волосы, которыми легко играет вода, и голубые глаза, неподвижно уставившиеся в пустоту. Лицо утопленницы. Ее лицо…

Ксения смотрела в волны, яростно набегающие на берег где-то внизу под обрывом и видела в этих волнах маленькую женскую фигурку. Всего один только шаг… только один…
Она еще ближе наклонилась к манящей ее ныне своей бездонностью бездне, будто что-то желая разглядеть там, в темноте воды, едва держась на ногах от сильных порывов ветра. Остаться тут на берегу, не возвращаться в усадьбу, где ее нынче уже никто не ждет. Только страх и боль живут в тех стенах. А отныне еще и ненависть, ибо она всей душой ненавидит и Северского, не остановившего эту страшную казнь, и Владомира, заробевшего перед боярином и удавившего жену, и эту суку, эту любезную боярскую Евдоксию…

А еще она ненавидит себя. Ведь это она невольно способствовала смерти Марфы, только она виновата в ней. Не приди тогда ей в голову шальная мысль бежать за подмогой к брательнику. Или просто прогнать Марфуту прочь еще тогда, у колодца… Почему она этого не сделала?

- Прости меня, прости…, - шептали губы Ксении, а ветер рвал подол сарафана, толкал ее в бездну яростными порывами, бьющими в спину. И она вдруг качнулась под одним таким порывом, оступилась на склоне. Нога поехала вниз, не удержавшись на песке, упал со ступни расшитый поршень, несколько раз перевернувшись в воздухе, невидимо с такой высоты всплеснув воду в Щуре.

Ксения вдруг поняла, что сейчас сорвется вниз, полетит вниз, как упала ее обувка. Стала хвататься за воздух, отчаянно надеясь найти хоть какую-нибудь опору, чтобы удержаться. «Владек, Владек!», - вдруг промелькнуло в голове.

Она уже соскальзывала со склона, когда сильная мужская рука обхватила ее кисть, потянула на себя, отвоевывая ее у шального ветра, у бездны, влекущей к себе. Мужчина прижал ее к себе, и Ксения с облегчением уткнулась в его грудь, вцепившись в шелк его кафтана, по-прежнему боясь, что он не удержит ее, и она упадет с этой высоты. А потом разрыдалась в голос, выплескивая весь страх, все горе, всю боль, что переполняли ее сейчас – горько, с надрывом.

А он гладил ее по голове через черную ткань и едва не плакал сам от страха, что едва не потерял ее сейчас, и оттого, что никак не мог унять ее боль, стереть все ее обиды и горе. Ибо это было самым большим и самым тайным его желанием – чтобы она никогда более не плакала…
_________________

Содержание главы режет по живому... Но всё равно спасибо даже и за боль. это даже хорошо, что душа болит. Отменная проверка на человечность... А Ксению сейчас жаль меньше чем обычно: в том, что так сложилось много и её вины хотя невольной... И за Владомира больно, хотя (ну, ничего не могу с собой поделать!) с оттенком некоего презрения. Владек бы окажись он на месте сотника ни за что бы так не поступил. Прежде бы боярина придушил, на людей, что на дворе кинулся... Бесполезно? Да. Однако из-за любимых порой должно совершать и такие поступки, даже если они ведут к гибели... Но хочу отдельно сказать об их разговоре перед казнью Браво!!! Я хотела, чтобы они объяснились и они это сделали глазами! В эти краткие мгновения, что ты посветила им, тебе удалось рассказать историю их любви. Сказать многое в немногом - это уметь надо...
А Северский продолжает поражать... Вот при всей изначальной настроенности против него, не могу его винить за Казнь Марфы. Это Ксения сглупила не сказав ему правды. Я уверена, что он и прислужницу уберёг. А так, что ему оставалось делать? пощади он её перед всеми, и перестанут подчинятся ему и холопы и войско сочтут слабым, а это ох как опасно! Но более всего поразили меня мысли Северского, ведь это же он удержал Ксению?

Ну ничего ж себе... И вот этот человек, человек который приложил максимум усилий для того, чтобы она не видела казни и похорон, сможет потом мучить её? Прямо двуликий янус какой-то...
Благодарю ещё раз , продолжение замечательно по силе и выразительности. Я прямо как в кино всё увидела!
_________________