Карта ролевой игры "Совсем другая Сказка"

Что происходит когда она рядом?"
Спросили однажды и он ответил:
"Когда она рядом, молчат автострады,
И с сигареты не падает пепел..."

На горящем шаре клыки смыкая, тьмой закрывая, затягивая в себя, рычать все глуше.
Пока в сознание не пробьется ее

Вытягивает, выдергивает из собственной борьбы. Ты смотришь, живая, маленькая. Отдаешься. Всю отдаешь себя. В руки ослепшего, мятущегося зверя. Так доверчиво, так безропотно. Желанно.
Вдох становится тише, медленнее. Движения не так резки, хоть и стали сильнее и чаще, все так же забирая себе. Звериная жадность схлынула. Оставив потерявшегося человека, который, кажется, снова, не совладав с собой, мог только разрушить.

Кажется ли? Когда губы твои обжигают ярким пятном у глаз.
Я заласкаю все.
- Жизнь моя, - языком непослушным, гортанью не гнущейся под звуки. Жизнь моя, девочка. Удержи. Удержи, я слишком хочу быть любим, и твоей любовью.
Смотрю в глаза, двумя ладонями убирая волосы от лица. И в темной зелени с серыми каплями все, как люди способны верить, как они же способны любить. Заглушив сомнения, задавив самое себя, решившись с обрыва быть с тем, кто нужен.
Так нужна мне.
Ласкаю скулы твои губами, дрожь и испарину собирая с кожи вниз по шее. Маленькая моя. Ладонью по тонкой руке твоей, пальцы сомкнув на запястье. Поднести к губам и целовать твои пальчики, пока не дрогнут они и не коснуться щеки, прижавшись.
Так тепло в тебе, так нужно. Так не хочется выпускать.
"Ему, вообще, похер на людей"
Я буду любить тебя. Не обещаю, что других.

- Лира, - эхом воспоминания, ласкаю именем твоим.
Пока пальцы оглаживают, успокаивая, возвращая в реальность нас обоих - едва касаясь вдоль позвонков, на груди, по бокам, ладонью по еще чуть дрожащим бедрам.
- Девочка моя.
Так хочу укрыть тебя. Уберечь. От себя же. Так жадно хочу, что загублю ведь.
Не дрожи под моей рукой, не сгибайся. Я буду верить тебе.
Обнимаю за спину, стараясь согреть, притянуть ближе.
Ощущение расставания, когда ты и я не едины, не слитны более. Только тело тоскует, маленькая, я же всегда буду твой.
Говорил ли я что-то из этого вслух, когда взяв тебя на руки и закутав в халат, нес наверх в комнаты.
Не гони. Я зверею, не гони меня. Я наброшусь в ответ.
В твоей комнате чужой, незваный.
Хочешь ли ты в душ? Отмыться. Как ни больна мне мысль. Хочешь ли слов моих? Да и знаю ли я что говорить.
Сняв покрывало и уложив тебя, застываю в ощущении, непривычном, как и все другие - нерешительности: могу ли лечь подле?
Все же опускаюсь на кровать рядом. Ясно ощутив, что мой вес ей велик. Тихо улыбнувшись в ответ на первый лучик в твоих глазах. Притягиваю тебя свернувшуюся под простынкой ближе к себе за талию. Касаюсь тебя только так.
Сейчас мне кажется, что так люди тоже умеют говорить. Глядя в глаза. Застывая рядом.
Смотришь, не желая сдаваться, хотя глаза твои закрываются, тяжелеют. Будто выжрана, выпита мной. Моя девочка. Счастье, где же мне добывать солнце, чтобы горела ты так же тепло и ярко - ровно, медленно, для меня.
- Я буду любить тебя, - тихо и твердо, отвечая на твои слова.
Дыхание твое ровнее и тише. Моя малышка.
Пропуская светлые подсохшие прядки сквозь пальцы.
Быть рядом, пока ты спишь.
У изножья завалившийся набок плюшевый белый брат. Отбросил его, когда расстилал кровать.

Да, я бы хотел показать тебе дом. Свой настоящий дом.
Кладу твою руку на шею, чтобы коснулась звеньев цепочки.
Закрываю глаза.
Мелькает на мгновение замок с заснеженными крышами старых флигелей. Темные анфилады коридоров, затхлость десятков комнат, где никто не живет. И тут же исчезает.


Старая Уппсала, деревушка в шестнадцать тысяч. Вотчина Инглингов, дом и исток конунгов. Зелень королевских холмов, среди которых я родился.
Студентом я жил уже в городе - той Уппсале, которая всем известна. Ма еще приезжала готовить мне завтраки и беспрестанно ворчать. На то, какой я сорвиголова, на то, что слишком увлечен историей, что снова сбиты костяшки пальцев и разбита скула. С кем умудрился подраться?
Она не знала. Не знала и знать не могла тогда.

Спи сладко, маленькая любимая. Полежи со мной, рядом побудь - здесь твое место в моем мироздании.
Когда ты проснешься, я буду здесь.

вот сижу - и воздух в глотку сухую так с трудом проходит и там дрожит.
Господи, подари мне любовь такую, чтобы от неё не сдыхать, а жить.

Анна Долгарева (с)

Дом Лиры.

да, мой сын: когда я всё мог, я был добрый маг.
я смешил востроглазых дев, не берёг бумаг,
арию о том, как недуги лечит портвейн "массандра"
петь умел на целый универмаг (с).

Верил ли я в вечность любви? В любовь? Да и подходит ли тут слово "верить"? Ни во что я не верил. Ничего не хотел. И все существование подпадало под короткое и емкое "затр*хало".
В тепле я не нуждался, людьми брезговал, целей не имел, да и они собственно меня не имели. Догнал, увидел, завалил. Причем ведь реально лицо видел не всегда раньше, чем догонял.

Только сейчас в моих руках оказалось что-то настолько неведомое, открытое и притягивающее, что я лежал с ней рядом, затаив дыхание, и смотрел. И гладил, не сознавая, все касался и не мог перестать трогать. Убирая прядки от лица, расплетая их, касаясь костяшками пальцев скулы. Склонялся ближе к ее личику - послушать, как дышит. Как доверчиво и абсолютно беззащитно спит в моих руках.


Маленькая соняша. Так хочется сразу целовать в сладкие припухшие губы. Вместо этого с хищной ухмылкой тяну простынку с плеча. Подталкивая рукой на спинку. Не видел ее. Теперь взгляд жадно, не упуская ни единой линии скользит следом за сползающей следом за моей рукой тканью. Открытое горлышко, тонкие ключицы, выгнутые хрупкой птицей, пальцы обрисовывают линию под грудью. Дальше путь продолжают губы, накрывая сосок, затягивая в тепло рта. Хочу любить тебя нежно, маленькая. Запоздало мелькает мысль, что убить ведь мало за постоянную жадность до нее. Губами по гладкой коже животика, сладкая моя. Ладонью между ножек, лаская, потираясь, когда она тихонько всхлипывает открытым ротиком, запрокинув голову. Черт. Склоняюсь к ее лицу, зажмурившись.
Ее пальчики уже скользят под ткань футболки, царапая живот. А презервативов у меня с собой нет. И остается только надеяться, что на грани перехода завести мишек зверюжка не решил. Движение пальцев замедляется, касание губ, ласкающих личико становится тише, не таким лихорадочным.

- Нам все никак не удается поговорить, - попытка вернуть нас в реальность. Только вот ее сумасшедший взгляд мне в этом ни капли не помогает. Притягиваю ее к себе, усаживая на кровати.
- И вообще, у меня такое чувство, что с тобой способность говорить я утратил совсем, - улыбаюсь, глядя в глаза моей девочке. - Ничего не хочешь?
Судя по красноречивому взгляду "хочет". Только совсем не то, что я готов предложить. Мелькает мысль забить на все и довести до конца. А потом подвергать ее жизнь опасности каждый день, ага. Будто это уже не решено. Диалогам в собственной голове пора положить конец.
- Не хочу отпускать тебя в душ, - сознаю, что звучит это почти капризно.
Улыбается в ответ. Заворачивается в простынку.
- Хочу сок, - вот он, отличный повод идти не в душ.
Она только хмыкает и тянет меня за руку.

На кухне невольно обнимаю ее, стараясь оградить от того, что она может помнить и помнит. Целую в макушку. От того, что проснется еще не раз, и хотеть ее буду так же животно.
Что же нам делать, малыша?
- Что хочешь? - Лира открывает холодильник, бросив печальный взгляд на разграбленный, подозреваю, местным котом завтрак.
- Кроме тебя? - целую ее в носик.
- От меня ты уже изволил отказаться, - бурчит, не глядя в глаза.
Приподнимаю личико двумя пальцами и целую жадно, впиваясь губами в ее сладкий ротик, толкнувшись языком глубже. Вжимаю в ребро столешницы бедрами.
- Всегда ведь можно передумать, - на что мне совершенно бесстрашно показывают язык.
Давно я так часто не смеялся в голос.
Осматриваю кухню, притянув ее к себе на колени. Утыкаюсь носом в плечико.
- Есть гениальная мысль, что могу все рассказать тебе так, - глажу ладонью животик через ткань простынки - касанием. - Ты же говорила, что мало знаешь обо мне. Есть ощущение, что достаточно.
Давешняя мысль о доме вызывает смешок. Смотрит, обернувшись.
- Гулять по моей берложке сейчас просто чудесно, - улыбаюсь ей. - Пособие для начинающих архитекторов. Аттракцион "увернись от ведра с краской", - прикусываю губами сгиб ее плеча. - Так бы трогал тебя и трогал, - выдаю невпопад.
С этой девочкой, вообще, говорю непозволительно много.
Рукой по волосам лаская от виска. Обнимаю крепко, прижав твою голову к плечу.
- Хочу тебя рядом. Не хочу отпускать.
Уйти так и не получается до самого вечера. Зверь еще поднимает время от времени голову, приглядываясь, облизываясь на нее, но больше не рвется. Потому можно с ней говорить, много легче слушать ее голос.

У порога, прощаясь, ласкаю ладонью ее затылок, вплетая пальцы в волосы.
- Помни, - шепчу на ушко. - Теперь я тебя поймал.
С улыбкой целую в губы, сознавая, что нужно идти, пока желание забрать себе не нахлынуло с новой силой.

Вечер. Местный квартал Чудес.

Рука девицы оплетает косяк двери одного из домов. Встречаемся взглядами, в ее глазах мелькает тень сомнения. Девы чувствуют, когда не скрываешь, чувствуют на инстинктах страх. Однако ж медленно кивает, оценив, видать, дороговизну костюма.
Захожу за ней следом. Колодец лестницы, ее мужчинка, которому отсчитываю тут же. Он остается за дверью. К лучшему.
Пропускаю девицу вперед. Закрываю дверь. Волосы темные, до пояса, хотя, возможно, нарастила, фигурка ладная.
Сжимаю ладонью волосы на затылке, резко потянув на себя и заставив удариться спиной. Охает. Сдавленно. Умная девочка - не кричит. А дальше делаю то, что так хотелось весь день.
С цепью превращением можно овладеть в совершенстве. Не обращаться полностью. Выпускаю когти, полоснув по животу. Девчонка захлебывается в крике, задушенном моей рукой. Лишившись поддержки падает на колени. Потянув за волосы, дергаю голову назад так, что шейные позвонки пробивают горло. Кровь толкается из рта с бульканьем. Глаза, еще живые, расширяются.
Разжимаю пальцы. Глухой звук падения уже за спиной.
Распахиваю дверь раньше, чем паренек толкает ее.
Секундный шок в его глазах, прежде чем и он падает со свернутой шеей. С ним покончил быстро.
Зверь урчит, сворачивается и урчит довольно.

Бросаю листок с адресом на стол перед Хель. Глаза ее расширяются так же, как получасом ранее у той другой.
- Какого дьявола? - едва слышно выговаривает она, сознавая, что означает адрес.
- Двое, - два тела, которые ей надо убрать.
Уже отворачиваюсь.
- Какого хрена, Рагнар?! - она вскакивает у меня за спиной. - Столько лет...это были люди!!! - она срывается в крик, которой тут же захлебывается, когда вжимаю помощницу в стену, сжав руку на горле.
- Потому что могу, - на кончиках удлинившихся и грубеющих пальцев показываются когти, царапая ее шею.
Потому что не должен сделать это с ней.
Взгляд Хель подмораживает льдинками. В висках взрывается боль, от которой сгибаюсь, опустив руку.
Ее пальцы сжимают волосы на загривке.
- Не думай, что твой отец приставил меня тебя развлекать. Не будь идиотом, друг мой.
Златовласая подхватывает со стола листок. Стук ее каблуков глухо отражают стены холла, заставленного лесами.

Южный полюс в снегах,
Южный полюс закрыт.
На торосах растут
Ледяные цветы...(с)

Вверх по бульвару Клиши, плутая в маленьких улочках, мимо дома Далиды, известных всемирно "Двух Мельниц", где некогда Амели принимала заказы. Мимо музея Сальвадора Дали, пожав руку Человеку, выходящему из стены. По брусчатке, усыпанной золотом, плавленным с медью, ты проходишь свой путь - хадж к своей Мекке. Падают сумерки, краски сгущая, и ветер уже не греет - забирается под пальто.
Здесь Мекка художников, здесь в Consulat выпивали Сислей и Пикассо, Ван Гог и Лотрек. Здесь пристанище мимов, здесь поют у фонтанов, и на ступеньках собора американские парни пьют пиво и говорят громче. Громче, чтобы сердце не билось, дыхание не схватывало от того, как под ноги ластится город. От того как огнем загораются улицы и Башни маяк рисует круги.

В Город его привела очередная выгодная сделка, путь от Мулен до Монмартра он и не думал пройти пешком. Блажь своего братца о встрече в местечке на Холме мужчина оставил без комментариев, лишь закатил глаза и бросил в ответ короткое "ок".
В тот вечер таксист не доставил его прямо к месту, идти приходилось среди людей. Поющих, смеющихся, восторженно, отчаянно живых. Крадущих у наступившей осени последнее тепло.
Добравшись до места, мужчина выбрал столик во дворе кафе. Распахнув полы пальто, устроился на тесном и неудобном стульчике: железная спинка вилась неровными прутьями и врезалась в спину. В раздражении смахнул желтый с красной каймой листок. Тот, не желая осесть, взметнулся, подхваченный ветром, и заставил поднять глаза.
Она была летом. Последним ярким, наполненным выплеском солнца в рыжеющую осень вокруг. Закатное солнце украдкой прощальную ласку вплетало в пряди ее волос.
Девушка хмурилась и закусывала губу, короткими штрихами отмечая что-то на натянутом перед ней холсте. Одна из сотен уличных художников. Одна из тысяч девушек.
Только смотреть хотелось. Неодолимо. Следить за тем, как она грела дыханием руки в митенках, как снова и снова кусала пухлую нижнюю губку.
Осевший на столик лист хрустнул сжатый в кулаке.
Он бросил на землю монетку, проходя мимо. Пятьдесят центов. Не думал, что это неуважение, евро привлек бы внимание, он лишь хотел, чтобы она обернулась на звук.

Возвращаться следующим вечером было дичайшей глупостью. Она могла уйти на другое место. Могла не прийти совсем. Но он был во дворике все того же кафе, а она рисовала, пристроившись на складном стульчике по другую сторону улочки.
Митенки были зеленые с голубыми полосами. Шарф ярко красный. Курточка светлой. Джинсы разные, все неизменно выцветшие и затертые. Свитер с высоким воротом - серый. Растянутый красный свитер, с рукавами натянутыми на пальцы.
Ее волосы, не равномерно светлые - с оттенками золота и прядями потемнее.
Пятьдесят центов, падающие на мостовую. Из вечера в вечер.
В субботу она не пришла. В воскресенье, обругав себя, он ушел раньше, все так же бросил ей под ноги монетку. Все отдавало манией преследования, командировка растягивалась нелинейно, он никак не желал спросить ее имя. Все это, должно быть, Город заразил его дурью.

Рейс в семь ноль пять из ШДГ. Их последняя пятница. Он стоит, засунув руки в карманы и смотрит на нее неотрывно. На то, как она собирает кисти, краски, складывает мольберт и стульчик. Отворачивается. Сегодня он спустится по ступеням. Последний вечер, хочется пройтись. Стук пальцев по плечу.
Оборачивается, чтобы встретить тепло серо-зеленых глаз.
В карман его пальто двумя пальчиками девушка кладет купюру.
- Десять евро, можно без сдачи. Я покупаю твой вечер. Лира.
- Рагнар, - отвечает, ощущая, как тихое рычание поднимается из груди.

В белом Соборе плавится воск свечей, голос под сводами на весь хор один. И на листке с молитвой простое, как мир - enseigne-nous à croire, à esperer et à aimer. "Научи нас верить, надеяться и любить".

"Зима на Олухе длится почти весь год, она держится обеими руками и не отпускает.
И одно единственное спасение от холода это те, кого ты держишь у сердца" (с)

Снег той осенью выпал рано - в конце октября. Желтые листья, подмятые снежной мукой, жались к стремительно светлеющему асфальту.

Прохожу в гостиную, отряхивая снег с волос и ворота пальто. Как раз когда ты появляешься на пороге смежной комнаты.
Взгляд обнимает тебя всю, высокий ворот свитера, домашние штаники, носки. Мне не избавиться от этой привычки - сжирать тебя взглядом.
Подаренное тобой светловолосое чудо срывается с места у тебя за спиной и бежит ко мне, протягивая руки.
- Папа! Па! - маленькие ладошки смыкаются на шее. Боюсь ее застудить, жалею, что не снял пальто.
- Моя Леська, - целую в пухлую щечку, пригладив светлые кудряшки.
Ты смотришь, прислонившись к косяку высокой арки, успокоенно и счастливо. Любишь нас обоих? кого больше в этот момент, родная? Придерживаешь рукой голову мелкого, который вцепился в твою ногу, крепко обняв. Мой сын. Темноволосый, с моими глазами, уменьшенная копия, абсолютное подобие. И смотрит так же настороженно. Я отвергаю мысль, что тому причиной уже живущий в нем звереныш, подсознательно ощущающий соперника - зверя более сильного и потому опасного, а не отца. Но к тебе он льнет доверчиво, ищет защиты.
Леська, уткнувшись личиком в шею, совсем как ты, рассказывает, что успела сделать за день. С мамой пекли печенье.
Подхожу к тебе, обняв малышку одной рукой, коротко и тепло целую в губы.
- А мне печенье? - заражая желанием и тебя, когда рука скользит на талию, казалось бы, только обнимая.
Хмыкаешь, закатив глаза, но тут же возвращаешься взглядом к моим. Горишь, любимая, знаю, горишь так же.
Накрываю ладонью макушку Тима.
- Ты хорошо себя вел? - малыш сжимается на мгновение, но ты наклонившись, ободряюще поглаживаешь его по спине. И он улыбается мне в ответ, озорно блеснув глазами, корчит рожицу. Ты все так же спасаешь нас, любимая. Меня, его - имеет ли значение. Укрощать зверей становится твоим хобби.
- Твой сын, - старательно изображаешь возмущение. - Пытался меня укусить!
- Мой сын, - повторяю, не скрывая гордость. Или то говорит память о том, как ночью прикусывал твою шею, прижимаясь к тебе сзади?
Опускаю на пол заерзавшую Леську. Беру мелкого за руку, он еще только учится ходить сам.
- Маму нельзя кусать, слышишь? Маму надо беречь.
Ты только снова закатываешь глаза, поднимая повыше ворот свитера. Сглатываю в ответ на этот твой жест. Да, любимая, знаю, там мои отметины. Но Фенрир, даже после стольких лет я не могу их на тебе не оставлять.
- Снимай пальто и садитесь ужинать, - говоришь спокойно, задавив хрипотцу в голосе. Прикрываю глаза, чтобы не напугать мелкого тем, как они блеснули. Ты не способна спрятать от меня то, что я и так знаю.
Выхожу в столовую уже переодевшись, Леся дергает брата, на что тот только что-то неразборчиво бурчит, сидя рядом на высоком стульчике.
Ты на мгновение отвлекаешься от детей, чтобы сходить на кухню, там на пороге я и перехватываю тебя.
Ты никогда не говоришь мне "не время". И это всегда лишало разума, всегда.
Рот твой сладкий пьянящий, а губы все так же нежны.
Ладони сжимаю на талии, забравшись под свитер. Упираешься в плечи руками.
- Тшшш, - шепчешь в губы, успокаивая.
Прижимаюсь лбом к твоему.

В камине горит огонь. За окном падает первый осенний снег.

Дом - офис Бьорнен Голд.

— Убери железку, напросишься на поражение.
— Ты не победил, ты сжульничал! В честном бою я бы тебя заколол!
— Ну тогда сражаться честно явно нет резона.

pirates of the Caribbean)))

Вернувшись в комнату после пробежки и душа, потянулся к вешалке с костюмом, да так и застыл.
Чертовщина. Какого дьявола я думаю о ее словах.
За завтраком сидевший за столом Рир пару раз моргнул, но сдержался.
Но стоило мне встать из-за стола и надеть темные очки, направляясь к двери, началоооось.
- Что это с ним? - тихое шипение на ухо Хель.
Оба идут следом.
- Он убил двух человек! - златовласая все не может подавить раздражение в голосе.
- Да я не об этом, - ясно вижу, как мальчишка отмахивается. - Что с одеждой?! Он что решил вспомнить молодость?
- Это были люди, - по складам произносит Хель. То, как она выходит из себя тоже вижу даже не глядя.
Рир только фыркает:
- Ну знаешь, дорогая, Бальдр тоже был мммм...мужчиной, пока не познакомился с твоей ручкой.
- Может быть, заткнетесь, а? - не выдерживаю, когда подходим к машине. Смех же душит, ей-богам.
Смотрю на время на смартфоне, сейчас тебе должны доставить кофе. Ровно перед выходом на работу.
"На днях должны привезти кровать. Мы с тобой выпьем нормально кофе вместе или нет?: angel"
Опускаю телефон в карман, выжидая, когда он ответно завибрирует сообщением.

В офисе Рир постоянно набирает, судя по всему, один и тот же номер. Мрачнеет все сильнее.
- А с ним что?
- Ну он, слава праотцу, никого не убивал, - Хель и не думает лечить свою язву. А надо бы, возраст не тот уже.
- Если по делу?
- Его отшили, - отвечает, раскладывая документы для презентации.
- Да ладно! - тут уже не выдерживает мое любопытство. - Кто эта героиня?!
- У нее, явно, кто-то есть, - Рир хмуро буравит взглядом телефон.
Откашливаюсь:
- Тебя когда-то это останавливало?!
Хель только закатывает глаза к потолку.
- Обычная девчонка.
- Ой, да что бы ты понимала, - мальчишка корчит кривую рожу сестре.
- Даже так, - ухмыляюсь, просматривая бумаги.
- И ты тоже ничего не понимаешь! - Рир срывается с места. - Я, может, ее люблю! - выпалив, озадаченно взлохмачивает волосы.
- Ты ему температуру мерила?
- Мне ему еще и подгузники, может, поменять?! - огрызается Хель.

Презентуем расклад на следующий квартал, возможные вложения, потенциальные риски. Филиал в Энске был моей инициативой, потому и первая презентация целиком на мне.
Все идет своим чередом, сменяются слайды, когда за дверью раздается шум голосов и та резко распахивается у меня за спиной.
- Мистер Бьорнисон?! - этот голос я где-то слышал. Только звучал он не так резко.
Прежде чем успеваю обернуться, кипа папок падает на стол.
Смотрю в потемневшие зеленые глаза ворвавшейся в конференц-зал бури и понимаю, что по лицу не ко времени расползается нет, даже не улыбка, натуральная лыба.
За столом тихо чертыхается Рир.
- А ты что здесь делаешь? - ее скулы на мгновение окрашивает красным, и в этот миг я сильно жалею, что все же надел джинсы. Но останавливаться разъяренная львеночка даже не думает.
Примус починяю. Искренне хотелось бы знать, когда ж я так разъярил мою девочку. Точнее, "мистер Бьорнисон".
- Ты что себе позволяешь?! Девч.., - это уже голос Хель, стоявшей рядом у экрана.
- В кабинет! Все! Живо.
- Никуда я с тобой не пойду!
- В кабинет, - зыркаю на свою рассвирепевшую девочку, подхватив ее под локоть.
- А ты куда?! - когда Рир пытается втиснуться между косяком и дверью следом.
- Чтобы я это пропустил?! - парень делает большие глаза и запихивает меня в кабинет.
А дальше мы с Риром только переводим взгляды с одной на другую и думаем, не подвязать ли нам челюсти на бантик.
- Вы понимаете, что вы творите?! Это была встреча голосующих мажоритариев!! - Хель срывается с ходу.
Львеночка, мое маленькое солнышко, в ответ мечет громы и молнии. Среди вспышек периодически мелькают слова "проект" и "северное крыло".
В определенный момент понимаю, что довольно. Остатки ммм гордости скоро будет не спасти. И речь вооовсе не о проблеме эскизов для моего крыла.
- Хель, ты мне больше не нужна. Хель, - с нажимом, когда блондинка недоумевающе на меня смотрит. - мажоритарии, - стараюсь достучаться до разума, - заждались. Рир, - эта волчья морда, видимо, собирался остаться, - проводи сестру.

Отталкиваюсь из кресла, устроившись в котором предпочел переждать бурю.
Подхожу медленно к еще разгоряченной тебе.
- А с тобой мы еще не закончили, - в запале выговариваешь ты.
- О, я рассчитываю на это, - каждым шагом, прижимая тебя к стене.
- Даже не вздумай, - выдыхаешь, уже чувствуя, как сбивается дыхание.
Пальцы сжимают твое запястье.
- Это ведь была встреча мажоритариев, - взгляд скользит по лицу, замирая на глазах. - И я очень. очень. Расстроен.

Офис - Дом.

Как тот актер, который, оробев,
Теряет нить давно знакомой роли,
Как тот безумец, что, впадая в гнев,
В избытке сил теряет силу воли, -

Так я молчу, не зная, что сказать,
Не оттого, что сердце охладело.
Нет, на мои уста кладет печать
Моя любовь, которой нет предела.

Нам обязательно нужно играть в слова? Подыскивать роли, вспыхивать гневом, чтобы иметь право коснуться? Так - провести двумя пальцами за ухом, накрыть ладонью позвонки на затылке, ощутить на касание тонкие нити волос сбежавших от заколок. Вплетаю пальцы в твои волосы с явным намерением разрушить, должно быть, так тщательно тобою созданное. Веду носом вверх по шее, жадно, уже истосковавшись, втягиваю твой запах - скорее, биение крови под тонкой кожей.
Мне нужно приучиться разбирать твои слова. Не хотеть, не съедать тебя животно - слышать тебя.


Моя храбрая девочка, - усмешку прячу у твоих волос, сражаясь с тонкими иглами шпилек, чтобы, наконец, сжать пряди в ладони.

Твои губы так близко, у шеи, и сознание, что нужно ближе и больше перекрывает остальные мысли.

Это, должно быть, заслуживает ответа, тяжко вздыхаю, не желая скрывать, что могли бы заниматься делами, куда более индивидуально и общественно полезными.

Кожа у висков такая тонкая, пальцы скользят к уголкам глаз - обнять твое лицо ладонями.
Так уже ли нужно мне говорить? Так нужно, правда?
Срываю сладость с твоих губ, прижавшись, хотя ты и охаешь протестующе на мгновение. Руки сжимаются на талии, приподнимая выше. Раскрыть твои губы языком и выласкивать, чтобы сказать простое:
- Я рад, что ты здесь.
От которого, кажется, чуть спадает сжатая до предела пружина внутри тебя.
- Любимая, я бы сам хотел почаще выглядеть умнее и хотя бы знать, что это ты обставляешь мой дом. Так что не мне ли предъявить тебе претензии? И мои подчиненные мне не совсем подчинены, потому творят произвол средь бела дня, а один из них, тот который прохвост, все чаще среди ночи.
Улыбаюсь тебе, потеревшись носом за ушком.
- Но мы всех накажем, - обещаю тебе шепотом. Стоит прикрыть глаза на мгновение, и невозможно не тянуться рукой к подолу платья, чтобы коснуться твоего бедра. Дьявол.
- Я закончу собрание. В десять минут, - встретив секундное неодобрение в твоих глазах. - Заберу твои эскизы и мы все обсудим, - еще один короткий глоток тебя. - Я быстро.

Однако, с нашими старыми акционерами быстро не совсем выходит, несмотря на всю мою способность к этому побуждать.
Все мои мысли каким-то невероятным образом остались с девочкой за дверью за моей спиной. Время течет неумолимо медленно, пока не взрывается сметающей все нарастающей ежесекундно волной.
Хель резко открывает дверь кабинета с совершенно невероятным для нее:
- Господа, прошу прощения, но мы вынуждены прервать собрание.
За спиной ее бледный Рир с вмиг запавшими и потемневшими глазами. Забежавший следом за Хель секретарь выпроваживает всех из зала.
- Он нашел его, - пальцы Хель впиваются в мою руку. Кожа ее даже не побледнела - будто истончилась до синих прожилок.
Ненавижу слова ни о чем, потому златовласая заставляет себя говорить. - Исследователь, он нашел ключ, - она задыхается от накатывающего страха. Это то, что наши семьи берегли тысячелетия. Так, что даже мы сами не знали, где схоронено то, что приведет искателей к переходу. Порой я думал, что лучше бы знали и берегли, потому как теперь те, кто Дорогу всегда искали тоже бросятся в погоню.
Цепь раскаленными звеньями впивается в жилы на шее, отчего упираюсь рукой в столешницу, согнувшись.
Глаза наливает кровью, на мой хрип, распахнув дверь кабинета, откликается Лира. Я не вижу, как она застывает в нерешительности, а потом несмотря на окрик Хель, бросается ко мне. Все сводится к тому, чтобы не упасть на колени от того, как бьет родовая связь, открывая то, что видят другие. Все члены моей семьи. Семьи настолько большой, что кровь давно перестала быть связующей нитью.
Отец пустил по следу человека собак. Нет, не так - Псов, не подобных Риру, истинных, сохраняющих сознание волков, - безумных, не чующих ничего, кроме своей добычи диких собак.
Они не преследуют - ждут. Но они выследили. Человек в доме. В доме с тепло светящимися окнами. Дверь черного хода бесшумно открывается, блики света от фонаря отражаются в круглых стеклах очков, за которыми растерянные светлые глаза - зверь бросается.
- Нет.
И разрывающий сознание голос отца.
- Как ты смеешь?
Мне не увидеть, он не позволит мне вернуться, зверь мог не успеть подогнуть лапы, но не ослушался бы.
- Ты отказался от своего права, оно не признано за тобой. А теперь ты осмеливаешься отдавать приказ? Этот человек погубил нас.
- У него уже нет Ключа.
Слова даются с трудом, нет навыка удерживать связь. Не знаю даже, говорю ли я это вслух.
Грудное остерегающее рычание отца...
И еще, этот человек, возможно, мой кровник.
Но это не для отца, кровавую воду перед глазами закрывает белая пустота.

Возвращает тепло ее касания. Зрения еще нет, только знание, что это она. Нос забит, во рту привкус крови. Она вытирает пальцами мои щеки. Дрожащими пальцами.
Лира. Сжимаю ее ладонь. Кому ее отец мог передать Ключ? Боги, ответ так очевиден. И они пойдут по следу. По следу к ней.
- Лира, - зрение возвращается во все еще размытых контурах ее лица надо мной. Размыкаю непослушными пальцами цепь на шее. Обвиваю тут же, от одного касания к ее коже, истончающуюся от грубой вязи до тонкой едва заметной нити цепь вокруг ее шеи. - Девочка, - положив ладонь, ей на затылок, пока она поглощена испугом за меня и пытается понять, что происходит. - Любимая, - слово так верно льнет к ней. - Все хорошо, - притягиваю ее к плечу и прижимаюсь губами к ее волосам. - Все хорошо, маленькая. Перенапряжение, - даже довольно естественно удается хмыкнуть. - На работе. Показан отдых и южные края, - замыкаю цепочку на ее шее под тихий вздох Хель, наблюдающей это. Она касается пальцами, не понимающе глядя на меня. - Так хотел тебе подарить, - вместо рвущегося с губ "не снимай". - Рабочий процесс меня убивает, - ухмыляюсь. - Буквально. Боюсь, что могу и не успеть.
В ответ напряженный взгляд и поджатые губы. Она понимает, что я несу ахинею.

Позже, в машине по дороге ко мне домой, куда везу ее под как нельзя кстати удачным предлогом просмотра эскизов на месте, сильнее прижимаю ее к себе, пока она обнимает меня, стараясь тоже прижаться как можно ближе в сходном с моим страхе потерять.

- Ты отдал ей Броню, - севшим голосом, в непреходящем ужасе от осознания, выдыхает Хель, стоит ей оказаться ближе, когда выходя из машины я на мгновение отпускаю от себя Лиру. - Ты без защиты в такое время ради...ради кого??? - она хватает ртом воздух, абсолютно потерянная.
- Возможно, она носит моего ребенка, - это довод, который дойдет до сознания Хель, который она примет и потому будет ее, Лиру, защищать как и любого члена семьи. О моих же собственных причинах и том, что неизбежно оставляло мне только этот выбор, ей знать ни к чему. Пока Лира владеет Броней, никто не посмеет коснуться ее, никто из наших. Не сможет порвать или украсть ее. Если только Лира не пожелает снять цепь сама...последнее отдает внутри горечью и болью острой как впивающиеся под когти осколки льда.

Дом - Застенье.

Чёрные глаза глотнули взгляд.

Вскинула ресницы и стою.
— Что, — светла? —
Не скажу, что выпита до тла.

Все до капли поглотил зрачок.
И стою.
И течёт твоя душа в мою.
Марина Цветаева.

Забираю тебя из машины, сонную, так доверчиво опускающую голову на плечо, обхватив рукой за шею.
Все так естественно в тебе и так правильно, будто ты живешь в своем мире, которого не коснется темное. Кровь, боль, лед.
Несу тебя в свою комнату, прижимая к себе сильнее. Шторы закрыты, здесь, как и всегда, темно. Оставляю там, уложив на кровать, то единственное изменение в интерьере, которое меня несказанно порадовало. Накрываю одеялом, быстро огладив ладонью по волосам.
Есть то, что мне нужно решить до того, как я смогу вернуться к тебе.

Говорят Рир и Хель, говорят, сбивая друг друга и отчаянно стараясь убедить, каждый в попытке повлиять на то, что может разрешиться только одним способом.

Открываю дверь в комнату и какое-то время смотрю на тебя. Ты ворочаешься, пока, наконец, замученная теплом и жаром, не скидываешь одеяло, раскрываясь. Открываешь глаза и тянешься ко мне, когда подхожу ближе. Притягиваю ладонью за затылок, накрывая твои губы своими, лаская, впитывая то, как сладко ты целуешь в ответ. Только дотрагиваться, ласкать, зализывать и покусывать. Коснуться тебя везде. Стягивать платье, прикусывать у плеча, вести губами к тонким косточкам ключиц. Накрывать ладонью живот. Втягивать воздух за ухом, накрывать собой. Выдыхать, заводя тебе руки за голову. Сжав запястья ладонью, ласкать твердеющие под языком соски. Ждать тихих знакомых всхлипов и вздохов, забирать их, затягивать вместе с собой в окружающую темноту.

После крепко обнимать под грудью, прижавшись со спины, зарываться носом в волосы.
Мне даже не нужно слышать, чтобы знать, что ветер бьется в окна так, что вибрируют стекла. Он гудит и свищет, ударяясь и окатываясь о камни дома. Рвется внутрь. За ним идет буран, белая тьма. Накроет город на пару часов или даже минут и скроется. Только город уже не останется прежним. Как и все мы.
В тысячах миль от нас в предместье замка в Упсале мой отец стоит у стены, камни которой крошатся и обращаются в прах у него на глазах.
Тело горит. Скоро кости начнет выворачивать, затемнятся и вытянутся зрачки, перестроится все - система костей, сухожилий, мышц. Я видел обращения других, тех, кто младше, слабее - помельче. Видел, чтобы понимать, что происходит внешне. Изнутри все иначе - только мысли совсем истончаются и сменяются чем-то базовым, направляющим вне осознания и анализа. Да собственное тело осязается иначе. В итоге, все сводится к вопросу привыкания.
Я думал, что эта ночь у меня еще есть для тебя.

- Ты не можешь пойти туда без защиты!! - поражает то, как Хель, не сознавая, в этих словах уже выбрала сторону, которой дарует преданность и которую предает.
- Она права, без брони зверь слабее и грань внутри тебя становится совсем призрачной! Боль останется, раны не затянутся для человеческого обличья!
- Это единственный способ защитить ее.
- Да почему, вообще,тебе есть до нее дело?!
- Мы защитим ее! - брат с сестрой дают полярные ответы, тут же оборачиваются друг к другу, не скрывая презрение к чужим словам.
- Ты не можешь бросить ему вызов, - Хель говорит об отце.
Для нас Ключ и Стена неразрывно связаны. Что само по себе сущая бессмыслица, потому что никто не ведает, что именно по ту сторону Стены мы так хотим уберечь. Что именно можно найти с помощью легендарного Ключа, который до профессора Азриела никто даже не видел.
Действующий уже многие годы, более того, столетия, в семье закон ясен и прост: всякий, кто ставит под угрозу тайну ключа, должен быть убит. Отец - Глава семьи, Хранитель Закона, обойти закон можно только одним путем.
- Если Стена падет, это единственное, что мне останется.

Утро. Застенье.
Холод. Холод, заставляющий бесконтрольно дрожать, в попытке сохранить тепло. Хотя бы тепло собственной крови.
Человек с трудом открывает глаза, крохотные льдинки дрожат на ресницах, сжимается, чтобы не взвыть от озноба и боли, и с ужасом понимает, что пальцы ног он уже не чувствует.
Нужно обратиться. Вытолкнуть, вытащить из себя зверя - спастись. Удается не сразу. На поскальзывающихся руках, он еще старается приподняться, отдирая плечо и бок от затянутой льдом земли.
Этот человек я.

Бар "Нептун"

"В одном из не снятых фильмов Федерико Феллини
На тоненькой льдине в бокале мартини,
Герой на героине,
Героиня на героине...
И двойная сплошная пролегла между ними...
Между ними секунду назад было жарко."

Сплин и БИ-2.

- Виски. Чистый, - опускаю ладонь на стол, отчего бармен странно дернувшись, тут же опрокидывает бутылку к поставленному передо мной стакану.
Под ее горящим взглядом, желающим мне то ли скорейшей смерти, то ли мучительно долгой, но тоже смерти, заглатываю горящую жидкость сходу, выдыхаю, передернув плечами. Оборачиваюсь к своей девочке, впитывая то, как сильно она изменилась. Тонкие косички, к которым тянутся пальцы, но только крепче сжимаю кулак; тень боли в глазах и темные круги под ними.
Удар по столешнице, еще дозу.
Провожу ладонью от макушки к затылку, растирая пальцами. Она думает, мне не выдержать ее взгляд? Когда только желание вернуться к ней - причина того, что я еще жив.
- Ты вправе ругать меня, - нужно ведь этот дурацкий разговор с чего-то начинать. Не со слов же о том, что пару недель рвал всем пасти за право Вожака. Оправдание вряд ли покатит.
- Ты так считаешь? - голос звонкий, старательно холодный. Она старается не смотреть на подживающие царапины на моем лице.
Да, спешил к ней, ведомый зовом цепи, не скажу, что связь когда-то радовала меня сильнее. Ухмыляюсь, не стану скрывать, разжалобить ее избитым видом тоже входит в план. Она нужна мне. Обратно. Любой ценой.
Взгляд останавливается на фотоаппарате, который она так и не успела засунуть обратно в сумку. Что, вообще, она делает в этом баре?
- Как мне лучше повиниться? - улыбаюсь ей, не спуская глаз.
- Да плевать мне, как ты намерен виниться, - она резко встает, не достаточно, чтобы не успеть обнять ее запястье. Разворачиваю к себе, прижав ближе, не отпуская. Иногда потребность задавить ее только взглядом, касанием так велика, что ...не боюсь ее, вызывает удовольствие, тихое урчание внутри.
- Прости, - смотрю ей в глаза. Вот оно, правильное слово. - Прости меня, - склонившись к любимому лицу. Всеотец, она же понятия не имеет, как много снова касаться ее.
- И еще, - разгибаю ее судорожно сжатые пальчики, сплетаю со своими. - Давай попробуем, как люди, - последние слова вызывают улыбку, судьба любит посмеяться, прижимаюсь к ее лбу своим, сбивая бейсболку. - Меня зовут Рагнар Бьорнисон. Я родился на землях свеев, - отвечая на один из ее старых вопросов. Обращен там же, о чем ей знать уже не стоит. Пока не стоит. - Мне за тридцатник, я стар, ворчлив и совершенно не подходящая партия для молоденькой девушки.
Пока она еще решает, не убить ли меня.
- И все же при всех несомненных моих недостатках, - улыбаюсь, не удержавшись и потеревшись носом о кончик ее носика, - Запоздало, отчаянно и безо всякой надежды спрошу, - поглаживаю ее пальцы своими. - Лира Белаква, ты бы хотела со мной встречаться?
Пытаюсь вспомнить, когда же "встречался" в последний раз.
- Я все тебе расскажу, - добавляю монетку на чашу весов. - Почти, - ухмыльнувшись. - И я знаю отличное место, где подают рыбу, запеченную с сыром, а еще, ...
И тут ее губы накрывают мои.

— Не хочешь ли торта? — любезно предложил Заяц.
Алиса оглядела весь стол, но там ничего не было, кроме чайников и чайной посуды.
— Какого торта? Что-то я его не вижу, — сказала она.
— Его тут и нет, — подтвердил Заяц.
— Зачем же предлагать? Это не очень-то вежливо! — обиженно сказала Алиса.

Бар - Ресторан на Набережной.


Театрально вздыхаю, погасив усмешку от мысли, что не быть посланным сходу уже победа. Не удержавшись, на секунду притягиваю к себе под бок за талию, провести носом у волос. Оставляю на стойке несколько купюр и визитку, пусть Хель разбирается, если малышка уничтожила перед моим приходом их годовой запас алкоголя.

- Правдивые - это можно, - улыбаюсь ей, не желая выпускать ее пальчики из своей руки. Необязательно же развернутые.

Застываю на секунду, прежде чем как и нужно, опуститься рядом с ней на корточки и помочь собрать вещи, подаю Лире карандаш и телефон, обходя вниманием вещь, к которой мне даже прикасаться не стоит.
Он все-таки у нее. Как скоро она поймет его назначение или можно еще какое-то время пожить спокойно, не задумываясь об этом? Отметаю все мысли. Подаю ей руку, чтобы подняться.
В машине она молчит, что в общем-то меня устраивает, но...
- Думаю, это не честно, - делюсь с ней своей мыслью.
- Нечестно? Что?
- То, что вопросы будешь задавать только ты. По очереди, так справедливо, - улыбаюсь, обернувшись к Лире.
Она только хмыкает, выражая несогласие, но все же отвечает "хорошо".

Мальчик принимает ключи от машины у дверей ресторана, под бдительным оком метрдотеля официант встречает нас уже у дверей, пара слов ему, на что он отвечает быстрым кивком.
- Забыл сказать, малыш, это чертовски бюджетный ресторан, - по пути обвожу взглядом золоченные люстры в общем холле. Нас проводят в отдельный маленький зал, совмещенный со стойкой кухни. - Гости вынуждены готовить сами, - подмигиваю Лире, повязывая темно-синий фартук и закатывая рукава рубашки. - Так что прошу, мисс Белаква, мне тоже стоит оценить и подумать прежде, чем делать вам серьезные предложения.
В ее взгляде принятый вызов смешивается со смешинками и озорством. Рассмеявшись, она показывает мне язык. Отчего так и хочется забить на всякую готовку, на всю эту мишуру...нет, стоп. Нормальный вечер. Нормальные отношения. Человеческое поведение. Просто держать в голове самые простые истины.
- Кстати, забыл сказать, я готовить не умею. Не рыбу точно, так что либо мы просим шефа,..
Она только закатывает глаза к потолку, повторяя мой недавний жест и быстрыми движениями повязывает фартук.
Выбираю вино, пока Лира говорит официанту, какие нужны продукты. Подношу бокал к ее губам.
- Попробуй, - она отпивает, скользнув языком по губам, снимая послевкусие. Заставляю себя отвести взгляд. Мое намерение устроить "нормальный вечер" начинает казаться мне суицидальным.
Лира за моей спиной откашливается.
- Только не говори, что готова начать допрос!

Ресторан на Набережной - Берлога.

— Будет больно.
— Я буду кричать.
— Будет очень больно.
— Я буду кричать громко.
(с) Игра престолов.



Ее слова, ее лукавая улыбка. Ее беззащитность, безвредность, в общем-то. Что такого она попросила? Что особенного сделала, всего лишь красиво обыграв меня, что вызывает такую глухую неконтролируемую злость?
Это все подделка, имитация, фейк - вранье! Милый "я" на этом свидании, милые мы в этом ресторане, милые разговоры и поистине милая мысль, что я действительно должен оправдываться.
Когда самое реальное здесь и сейчас - неконтролируемое желание сжать в пальцах волосы официанта у загривка и рвануть лапой вниз, привычно вдавливая кость позвоночника в горло. Услышать знакомый клокочущий звук и треск разорванных связок. Показательное насилие. Обычно совершенно не нужное. Только чтобы все вокруг перестали мне улыбаться. Чтобы девочка, наконец, поняла, что только она безумна настолько, что не шарахается прочь.
С раздражением приходит четкое осознание, что не хочу ее беречь. Просто не хочу. Плевать, все равно, абсолютно ровно. На ее детскую психику, на ее мечты, на бормотание во сне и на то, что она ждет. На тепло ее тела рядом? - подбрасывает сознание. - На влажность у нее внутри? На жар вдоль спины от ее робких, сжигающих мозг прикосновений? Тоже?

Очаровательно улыбаюсь официанту.
- Ну что ж, мой друг, мой госпожа изволит капризничать. Значит этот вечер целиком наш с вами, - подмигиваю растерявшемуся парню как заправский гей под креком.
Отодвигаю для Лиры стульчик, жестом приглашаю присесть.
- Все объяснения после ужина, жизнь моя.
Стиснув зубы от того, как саднит в ладонях от желания просто надавить ей на затылок ладонью и заставить выгнуться. Безо всякого спроса вынудить улечься грудью на этот стол.
После сорока минут наших с шефом и официантом прыжков вокруг духовки, в ходе которых я изображаю крайнюю степень увлеченности процессом, перед любимой на стол опускается тарелка с запеченным лососем, приправленным сливочным-сырным соусом. Запах такой, что даже злость не затмевает желание увидеть, как она зажмурится, взяв в рот кусочек.
Но не сегодня. Малышка скорее всего не сможет в ближайшем будущем без омерзения видеть рыбные блюда.
Наклоняюсь к ней ближе, так и оставшись за спиной, кладу руку на плечо. Говорю спокойно, без театрального шепота:
- Моя сладкая любимая девочка, знаешь, если ты веришь, что пару недель страдала, что тебя бросили, сделали больно и оставили без присмотра, мой тебе старческий совет: научись хоть когда-нибудь центровать мир не только на себе. И еще радость, - легко, невесомо поглаживать пальцами ее плечо стоит мне усилия, от которого индевеют мышцы вдоль позвоночника. - То, что этот парень-официант еще жив, целиком и полностью заслуга моего долготерпения.
Мне совершенно плевать, как это воспринимается.
- Вечер на мой счет, - оставляю на столе еще пару купюр. - И проводите девушку до такси.

Я не испытываю ничего, оставляя ее в ресторане. Просто заталкиваю поглубже то, что вырвется, как только я доеду домой. Отчего за свой первый же неосторожный вопрос Рир будет ударом отброшен к стене дома.
Хель поднимается мне навстречу в гостиной. Теплые цвета в оформлении: винный, бордовый - яркие в основе, но приглушенных тонов; мягкие тяжелые ткани отделки, кожа - все в этой гребаной комнате работа Лиры.
Подхожу к златовласой в пару быстрых шагов, сгребаю ладонью ее волосы в кулак, и прежде, чем она успевает сказать хоть что-то, сминаю губы. Не целуя - терзая и наказывая, позволяя себе быть тем, какой я есть.
Она выгибается, протестующе выдохнув, и в тот момент когда ее тело против всякой воли готово поддаться напору, яростно вскрикивает, сжав мое плечо и прошив мышцы насквозь ледяными иглами боли. Бьет меня по лицу, когда отрываюсь от ее распухших губ. Заношу руку, чтобы ударить в ответ, и впечатываю девчонку в стену, напрочь забывая о том, кто она.
- Ты спятил?! - она в отчаянии рвется из рук, и отчаяние сладкое от того, что даже она напугана.
Разрываю подол ее платья, пока она бьет меня, не щадя.
- Да ты с ума сошел!! Рагнар!
- Рагнар!!
Голоса брата и сестры раздаются одновременно.
Сжимаю рукой личико Хель, заставляя ее откинуть голову назад.
- Нет, моя милая, это вы забыли. Все забыли, кто Хозяин вам ныне. Не любимый, не друг и не брат.
Отбрасываю златовласую прочь от себя на пол.

Знать бы хотя бы с кем ты, да как ты…
Честно кормлю кота, поливаю кактус…
В гости к тебе идти по парапету
И не верить бреду, что тебя нету…
Бумбокс

Энск
- Все здесь снести. Все, чего она касалась, все в доме снести.
Возражений нет, мальчишка еще порывается что-то сказать в запале, но хватка его сестры достаточно сильная, чтобы он не осмелился перечить. Верно, Хель, тебе ли не знать меня лучше других. За последний месяц это знание стало особенно близким, на мой взгляд златовласая отвечает знакомым холодом царства тени. Таким же холодом она пытается сжечь меня из ночи в ночь в попытке притупить то чувство, которое я испытываю от того, что она вынуждена подчиниться.
- А ты? - златовласая решается спросить много позже, когда приносит бумаги на подпись.
- А мне найдите квартиру в городе, - просматриваю прежде, чем оставить росчерк подписи на двух экземплярах очередного договора.
- Этаж, как обычно...
- Как можно выше, - отвечаю, не поднимая головы.
Есть что-то странное в том, что бы разрушать итоги ее труда.

- Белый. Все светлое, максимум пространства. Камин, - видимо, чтобы получить то, что я хочу, придется все же объяснять. - В спальне больше темного. Всего по минимуму. Только кровать и полки.
Стою посреди лофта с окнами-арками в высоту стен.
Она любит высокие окна, - мысль столь незваная, что невольно сжимаю челюсти от раздражения на самого себя. Откуда мне это знать! Я и девчонку-то знал всего пару недель.

Упсала
Шасси почти не ощутимо касаются посадочной полосы, голос пилота, дежурно сообщающего о температуре за бортом. Личный самолет позволяет опустить часть о рекламе авиалинии.
- Отец ждет тебя в замке, твою машину подали на парковку, - Хель предельно точна и официальна.
- Златовласая.
В трубке напряженная тишина. В ответ на которую я ухмыляюсь, открывая дверь внедорожника на зимних шипах.
- Я скоро вернусь.
Желание уязвить ее пошлой шуткой или напомнить о чем-то, что есть между нами, исчезло в этой повисшей тишине. Когда-то она сшивала меня по частям. Хочу ли я доставлять ей боль? О да, уверен, что хочу.

Машина тяжелая, грызет дорогу, ложится на расчищенную от снега магистраль всем весом. Несмотря на все старания служб города, по обочине корка льда. Как только двигатели не глохнут в такую погоду.
Прыжок. Неуловимый, сильный - спружинивший на задних лапах волк. Не в горло - в плечо. Крови, не калечить.
Лицо девочки в привычной картинке развлечений моих братцев вспыхивает так резко, что я едва успеваю нажать по тормозам. Шины едут по льду с пронзительным визгом, руль рвется из рук - машина слишком тяжелая, чтобы ее удержать.
Джип становится на нос, перевернувшись, выбрасывает в окно на снег. Дьявол. Удар спиной оглушает до красных точек перед глазами.
Девочка тихо сползает на пол.
Выдох облегчения - кровью в горло. Уперевшись ладонью в колючий снег, сплевываю кровь, в расплывающемся на белом полотне пятне видится морда знакомого лютоволка.



Врач, немало бледнея, сильнее сжимает мое плечо.
- Вам нужен покой, - закрываю глаза, подавляя желание просто отбросить эту женщину.
- Я повторяю тебе еще раз. Я клянусь тебе, Рагнар, у нее все хорошо. Она спит себе преспокойно в своей кроватке, - телефон отнять у меня им не удалось, несмотря на все усилия.
Сажусь, придержав ребро рукой, несмотря на попытки врача возражать.
- Она, - от усилия кружится голова, человека в аварии переломило бы надвое, остался бы инвалидом в лучшем раскладе. - Она что-то видит. Либо ей это снится, либо они все же могут влиять на нее.
- Как они могут влиять на нее, если она в броне?! - Хель все же срывается, не выдерживая спор.
Я не знаю, как. Не знаю, но мне разбираться.

Еще неделю спустя я в Энске, она под присмотром. Сам я не испытываю ни малейшего желания к ней приближаться, и чем сильнее стараюсь держаться подальше, тем острее это выводит из себя.
Хель бросает папку передо мной на стол поверх других бумаг.
- Что это? - открываю папку, пытаюсь разобрать не читаемый почерк.
- Лира была у врача.
- Она...больна? - не отрывая взгляд от бумажки в руке.
- Она беременна.
От кого? - на немой вопрос Хель отвечает задумчивым взглядом:
- Уже четыре месяца как.

- Скажи ему, что если он сдавит шею воротничком рубашки сильнее, то мозг умрет от потери крови.
- Рир, - не оборачиваясь с переднего сиденья рядом с водителем. - Это слухи, что твоему дальнему предку по отцовской линии мой прадед отрезал язык?
В машине воцаряется благословенная тишина.

Дом семьи Белаква
После работы решаю заехать к ней. Не испытываю ни малейшего желания ее видеть, но должен же я обсудить с матерью моего ребенка перспективы ее будущего на ближайшие пять месяцев.
Дверь открывает, конечно же, ее мама. Иногда мне кажется, что она окружена таким батальоном посредственности в лице своих родственников и незабвенных подруг, что к ней просто не прорваться.
- Миссис Белаква, - чуть склоняю голову, невежливо будет просто отодвинуть в сторону. Это если не вспоминать о том, что моя семья косвенно повинна в заточении ее упрямого мужа.
- Вы? - выдыхает женщина, будто подсознательна ощущая, кто источник всех бед ее маленького семейства.
- Вы позволите?
- И не подумаю, - мать Лиры вздергивает подбородок в жесте упрямства, несомненно, унаследованном ее дочерью. - Вас столько времени не было, можете и дальше не появляться.
- Это, миссис Белаква, к нашему обоюдному счастью, не вам решать. У вашей дочери есть то, что ей не принадлежит.
Она появляется за спиной у своей матери, запахивая просторный кардиган, полностью скрывающий фигуру. Милая уловка. Осунулась, круги вокруг глаз, хотя от беременности должна была похорошеть. Да, если не учитывать, что внутри нее спиногрыз вроде меня, который в любую минуту может ее убить.
- Зачем ты пришел? - слова на даются легко, кот за ее спиной, обняв хвостом ноги Лиры, шипит.
- Ты, я так понимаю, тоже не считаешь нужным меня впустить?
- Нет, - от резкого движения головой светлые пряди бьют ее по лицу. - Тебя не было.
И не было бы и впредь, если бы ты отдавала себе отчет в том, что ты творишь.
- Миссис Белаква, я искренне считаю, что вашей дочери стоит меня выслушать.
Иначе слушать она меня будет, оплакивая ваши травмы.
- Пусти его, мама, - ее голос спокойный.
Она не оборачивается, когда проходит в гостиную. Садится в кресло. Я останавливаюсь за спинкой дивана, оставляя расстояние между нами.
- Сообщить мне ты не собиралась, - это утверждение.
- Я была у тебя, - она смотрит перед собой.
- Да, Рир передал мне итоги вашего милого общения.
- Я не понимаю, зачем ты здесь. Мне казалось, ты все сказал своим жестом в ресторане, кинув мне двадцатку на такси.
От той бессмыслицы, которую она несет, пальцы непроизвольно сжимаются в кулак.
- Все?
- Нет! - она поднимает голову, - Я хочу, чтобы ты ушел.
- Хорошо, - согласно киваю, сажусь в кресло напротив нее, расстегнув пуговицу пиджака. - Собирай вещи.
- Что?
- Ты носишь моего ребенка, и даже если предположить, что тебе я все сказал, этот ребенок принадлежит мне.

Элли Эмеральд, спасибо.
Герда Сполетто, что если я такой и есть?) и ничего не пытаюсь скрыть.