Карта ролевой игры "Совсем другая Сказка"

Ну вот Харли, теперь это все твое. И делать ты можешь все, что душе угодно. Улыбнувшись собственным мыслям, Харли Квинн откинулась на удобную спинку сиденья и прикрыла глаза. Не то чтобы раньше она не позволяла себе что-либо или любимый муж огарничивал ее в желаниях, но увесистая папка из темно-коричневой кожи приятно грела ладонь. Завещание так скоропостижно скончавшегося супруга открывало новые горизонты. Перспектива распоряжаться и владеть нажитым имуществом единолично, не отчитываясь о каждом потраченном центе вплоть до шпилек для волос, не могла не радовать. Наверное поэтому женщина самодовольно улыбнулась, закусив губу, побарабанила ноготками по папке и захлопнула ее одним движением. 
- Скоро приедем, мисс Харли, - Питер, ее водитель, поспешил развлечь хозяйку беседой, списав ее порывистый жест на нетерпение,  - дорога отличная. Сделали на совесть. Видили бы вы дорогу в Сэйфилде, мэм, это не дорога, а настоящий тетрис. Попробуй объехать каждую яму и не потерять все четыре колеса. Моя матушка, царство ей небесное, говорила...
- ...что ты однажды голову оставишь на обочине восьмидесятого шоссе, и даже черти ее не отыщут, - Харли повернулась к окну, всматриваясь в мелькающий за стеклом пейзаж. 
- Прошу прощения, мэм, всякий раз забываю, что у вас отличная память в отличие от меня,  - несмотря на жару, Питер никогда не снимал перчаток, если был за рулем. Вот и сейчас они скрипнули о кожаную оплетку руля, когда он сильнее сжал его от волнения. 
- Сколько еще повторять, просто Харли. Это твое "мэм" накидывает мне как минимум лет десять с хвостиком. 
- Да, мисс Харли. 
Уточнять, что именно "да", она не стала. Все чаще стали появляться рекламные щиты и растяжки поперек дороги, а через какое-то время гостеприимное "Добро пожаловать в Энск" промелькнуло перед глазами.  
- Дом, милый дом, - непрошенная сентиментальность сквозила в голосе. 
Прошло почти два года, с тех пор, как ей пришлось уехать. Сначала следствие затягивалось всеми мыслимыми и немыслимым способами. Потом нашествие многочисленних любовниц и лже-наследников не хуже саранчи пытались ухватить кусочек. И если не съесть, то хоть понадкусывать. Потом медицинское обследование, еще одно и еще. На них она так правдоподобно изображала умалишенную, что даже ее любовник, потомственный судмедэксперт в третьем поколении, чуть было не уверовал в невминяемость убитой горем вдовы. Несколько месяцев в закрытой клинике Мэйнфилда сделали свое дело и помогли Харли Квинн справится с несоизмеримой утратой. И вот теперь наследница Марка Карабасова возвращалась домой. Ладонь снова легла на нагретую солнцем папку.
Все складывалось как нельзя лучше. Или лишь казалось, что это так. 

Почти два года назад или около того...

Из допроса следователя: 
- Миссис Харли, расскажите где вы были весь день вчера? - поправляет очки и поджимает губы.  Хочет казаться суровым и серьезным. На вид мужчине не больше тридцати.  
- Мисс, - небольшое уточнение, несмотря на роль без пяти минут вдовы, - утро началось обычно. Я спала в своей постели, Марк, по всей видимости, проводил пробы очередной "талантливой и подающей надежды". 
- Вас задевали его измены? - перебивает, не дав рассказать историю до конца. 
- Побойтесь Бога. Пятнадцать минут, если считать с душем и изменой-то не назовешь. Но несомненно, талантлив. 
- Значит у Вас не было мотивов желать своему мужу зла? 
- Я любила своего мужа. 
- И его деньги, - решает сделать остроумное замечание, наблюдая за реакцией. 
- Я принимала его таким, каким есть, со всеми недостатками, - закидываю ногу на ногу, убрав с лежащего на коленях пиджака невидимую нитку, - и достоинствами. 
- Это Вы убили своего мужа, мисс Харли? 
- Нет.  

Марк Карабасов был завидным женихом, но незавидным мужчиной. И один факт зачастую становился огромным препятствием на пути к другому. Многочисленные кандидатки на руку и сердце миллионера не выдерживали и месяца. Трудоголик по воспитанию, тиран и заносчивый самодур по жизни. Не знаю, в какой момент желание жить красиво побороло здравый смысл, но Харли Квинн решила испытать судьбу, а за одно и себя вместе с ней. Господь наделил Харли не только длинными ногами, но и нестандартным мышлением. Поэтому девушка не придумала ничего лучше, чем выплеснуть на мистера Карабасова бокал "Кровавой Мери". Наполненный до краев бокал на белоснежную рубашку. В то время купить такую она могла не пив и не ев пару месяцев. Ей не нужна была эта тряпка за семьсот баксов, но с детства Харли научилась мыслить вещественными понятиями. Про тирана и самодура уже была сказано, поэтому химчистка как средство избавления отпало сразу,  а вот в  пятнадцати минутах господин Карабасов не смог себе отказать. Не сложно предположить, чем завершилось это коктейльное знакомство. Единственное, на что Харли не расчитывала - это фраза "Хорошо трахаешься. Будешь моей женой". Не предложение выйти замуж, а идиотская констатация факта. И не менее идиотское "буду" в ответ. Благодарить за оценку ее умений Харли не стала. Нет смысла благодарить за то, в чем и так не сомневаешься. 
Кажется, не только Карабасов был самодуром по жизни...

Бесконечная вереница звонков и визетеров потянулась с самого утра. Неумолкая ни на минуту телефон спорил с дверным колокольчиком. Будто каждый из них хотел переиграть другого. Одни сочувствующие звонили, чтобы подтвердить или опровергнуть слухи, другие просто из любопытства.  Дежурное "Алло. Спасибо. Держусь. Спасибо" сводило с ума. Малодушно помышляя об убийстве всех и вся, я расхаживала по спальне, завернувшись в простынь. Окна были занавешаны тяжелыми шторами. Однако это не мешало сверхчувствительным объективам фотокамер запечатлеть каждую затяжку на бежевой ткани с золотым набивным рисунком.
- Машина уже приехала, мисс Харли, - немолодая женщина лет пятидесяти заходит в комнату, привычным жестом оттергивает занавески, как делает это каждое утро, входя в комнату хозяйки. Ослепленная фотовспышками тут же задергивает их обратно со скоростью ниндзя. 
- Да, - киваю, подавив раздражение, - солнце уже встало и сияет ярче некуда. 
- Бездушные писаки, - бормочет под нос, - никакого сочувствия к чужому горю, - промокает слезу в уголке глаза краем фартука, - и как их земля только носит. 
- Не надо, - раздраженно обрываю причитания, затем добавляю мягче, тише, - не переживайте так, Лиза, поберегите здоровье. Я сама справлюсь с платьем. Не нужно мне помогать. 
- Пойду уточню все ли собрались, - кивает сама себе, что-то бормоча. 
Не могу разобрать всех слов, но прежде чем захлопнуть дверь за вышедшей из хозяйской сппальни горничной, слышу отчетливое "горе-то какое" и "бедная девочка". 
Бедная девочка стоит прислонившись затылком к двери и с отвращением смотрит на приготовленное черное платье и вуалетку ему под стать. В памяти всплывает кадр в церкви из фильма "Смерть ей к лицу". 

- Боже, - Лиза прикрывает рот ладонью, - бедная девочка, совсем от горя помешалась, - полный жалости взгляд провожает молодую хозяйку до машины. 
Пьер услужливо открывает дверцу, помогая сесть в автомобиль и в отличие от Лизы никак не выказывает удивления. 
- Примите мои соболезнования, мисс Харли, - все же решается выразить поддержку, когда рядом никого нет. 
В машине комфортнее из-за работающего кондиционера и дышать становится легче, чем на улице при плюс тридцати. 
- Спасибо, Пьер, - обмахиваюсь ладонью, скинув неудобные туфли. Потом надену, когда приедем. 
- Возможно я позволю себе лишнее, мэм...
- просто Харли, Пьер. 
- ...мисс Харли, ваше платье, оно...
- Что-то не так с моим платьем, Пьер? - ситуация начинает откровенно веселить или таблеток кофеина было многовато. 
- Нет, мисс. Все хорошо. 
До самого кладбища Пьер не говорит ни слова. 

Летний погожий денек. Плюс тридцать по Цельсию. Птицы не поют. 
На импровизированной трибуне стоит женщина и говорит то, что нужно говорить в подобных случаях: 
- ...спасибо всем собравшимся сегодня здесь. Я очень благодарна вам за поддержку и искренние соболезнования. Мой муж может гордиться тем, что у него такие друзья, коллеги, родственники. Мне больно и боль этой потери еще долго будет терзать мое сердце. Да упокоит Господь его душу. Аминь. 
Женщина спускается с трибуны, принимая руку Пьера, отходит в сторону, приготовившись слушать остальных желающих высказаться. 
Женщина крутит обручальное кольцо на пальце, разглаживает юбку, поправляет прическу и с нескрываемым презрением обводит взглядом всех собравшихся вокруг лицемеров. 
Женщина в белом. Оно и не удивительно, плюс тридцать же по Цельсию. 

Квартира Харли Квинн
Она никогда не понимала, почему ее мужа так притягивал этот городок. Почему ему никогда не хотелось жить в мегаполисе, ежедневно вливаясь в поток, сводящий с ума. Вместо этого он купил заброшенное здание бывшей психиатрической лечебницы и полностью перестроил его в кукольный театр. Жена не могла оставить мужа наедине с его замыслами. Ей попросту не позволили. Удивительный театр «Оз». Харли ненавидела его. Харли любила его. И со временем эта любовь стала значить больше, чем все остальное.
Представления проходили регулярно. Сначала каждую неделю, потому каждые две, три. Затем не чаще одного раза в месяц. Чаще нельзя было, хотя видит Бог, ей хотелось. Куклы. Сначала деревянные, потом пластиковые, механические. Марк Карабасов дни и ночи напролет проводил в мастерской при театре. Рисуя как сумасшедший, эскиз за эскизом. Чем совершеннее они становились, тем реже проходили представления.

Несколько лет назад.
- Зачем ты рисуешь их такими, - она не может подобрать слов, рассматривая рисунок.
- …такими поломанными? – протягивает эскиз, чтобы взяла его в руки.
- Да. Мне не нравится. – пальцы пачкаются угольной пылью, когда проводит ими по рисунку, смазывая. Гладит еще и еще, пока ладонь не перепачкана полностью, а эскиз превращается в бесформенное угольное пятно.
Он медленно встает со стула, разворачивается, глядя на жену уверенно и спокойно. Неспеша вытирает пальцы куском тряпки. Медленно, один за одним, очищая от черноты.
Звонкая пощечина наотмашь заставляет отлететь к столу и больно удариться о край столешницы. Марк не любит, когда с ним не соглашаются в чем бы то ни было.
В тот вечер Марк Карабас впервые отвел свою Харли на представления театра «Оз». В тот вечер Харли Квинн впервые увидела идеальную игру, идеальных актеров, идеальную смерть.
Да, ее муж был гением.

Наши дни.
Высокие окна во всю стену, а под ними раскинулся вечерний город. Энск теперь казался не таким уж плохим, если не придираться по мелочам. Вереницы машин, летящих по шоссе - огненные ленты рек, замирающие глубокой ночью. Город не спал никогда, но ночью его жизнь становилась осторожнее, тише, осмотрительнее. Будто дикий кот, следящий за добычей из укрытия, город поджидал своих жертв.
- Мисс, я думал вы уже спите, - Пьер ставит на стол поднос с чаем и имбирным печеньем.
- Тогда зачем чай? – не оборачиваясь и не отрывая взгляд от окна.
- Виноват, мисс.
- Харли, - неизменно поправляю его. - Сколько мы здесь, Пьер? Несколько месяцев? Представление уже скоро. Нужно поторопиться, Пьер. Скоро годовщина смерти Марка. Я хочу сделать ему подарок.
- Осталось совсем немного. Еще два человека на второстепенные роли и можно рассылать приглашения.
- Медленно, слишком медленно, - оборачиваюсь, взглянув на своего верного Пьера, - как ты думаешь, можно ли ускорить процесс?
- Харли, ты мне в дочки годишься, и я осмелюсь сказать, - подходит ближе, поднимает руку, желая коснуться, но передумав, опускает ее, - ты слишком заигралась, девочка. Я боюсь за тебя.
- Что за чушь, Пьер, - чашка возвращена обратно на поднос. К ней так и не притронулись. – Я не буду обсуждать с тобой что и как мне делать. Я доверяю тебе, Пьер, - прохладная ладонь сжимает горячую мужскую, - доверяю как никому и никогда, поэтому у меня будет к тебе дело.
Пьер смотрит на руку, сжимающую его, затем переводит вопросительный взгляд на свою хозяйку.
- Найди мне, - пауза затягивается, будто Харли решает, стоит ли игра свеч, - найди мне Его. Скажи, что я снова нуждаюсь в услуге, - намеренно не произносит "в помощи".
Мужчина обреченно вздыхает, когда женщина напротив него убирает свою руку. Как ни в чем ни бывало, отворачивается к окну, берет со стола чашку. Чай уже остыл. Она делает глоток, ощущая привкус мяты на языке.
Откусывает от имбирного печенья, продолжая стоять у окна и смотреть вниз на живущий своей жизнью город.
Дверь за спиной закрывается с тихим щелчком.
- Идеально, - произносит, сделав еще один глоток из маленькой фарфоровой чашечки.

Квартира Харли - Гостиница у Стены.

- Идеальных людей не бывает.
- Но ты такой.
- Значит, я не человек.

Туфли ужасно жмут. Меряю пространство шагами, от одной стены гостиной к другой стене и обратно, чувствуя, как жесткая лакированная кожа впивается, причиняя боль. Мне бы скинуть их, но я люблю их. Нельзя привязываться к людям. Никогда к людям, а вещи – другое дело. Зачем я делаю это? Вопрос, остающийся без ответа. Себе не вру никогда. Зачем? Потому что, люблю. Любовь – отличное понятие, если хочется оправдать свои поступки.
Он тоже любит.
Но для него любовь облачается в неизменно черный.
Или красный.
Кровь прекрасна.
Он это знает.
Она это помнит.
Помнит его острый взгляд, острее лезвия, бесстрастность ко всему постороннему. Уверенность движений и надежность. Надежность и продажность, которые Харли не перестанет ценить никогда. Плати и получай то, что ты хочешь. А если кто-то заплатит больше?
Черное платье-футляр, идеальные стрелки на чулках и черные лакированные туфли на высоком каблуке. Она смотрит на свое отражение, красная помада – идеальный штрих. Слово «идеальный» в ее голове сегодня навязчивой мыслью. Возможно, поэтому она ждет.
Пьер приходил несколько часов назад. Разумеется с новостями.
Он в городе.
Мой идеальный актер.
Моя любимая кукла. Дорогая игрушка и от этого особо ценная.
Улыбка искажает лицо гримасой безумия. О да, Харли, ты прекрасно знаешь, что таит в себе его приезд. Каждый его шаг на пути к тебе. И извращенное понимание, - он всегда откликается на зов, но ничего более. Он приезжает, всегда, когда бы ни позвала и куда бы ни позвала.
И она зовет. Впрочем, как и всегда.
Как бы хотелось однажды не отпустить. Да. Идеальная кукла. Мое сокровище в коллекции.

- Вы идеальны, мисс Харли, - Пьер подает руку, помогая сесть в машину.
- Мы снова на «вы», Пьер?
- Сегодня я ничего не могу с собой поделать, мисс.
- Значит сегодня.

Ночь – идеальное время для встреч. И те, кто назначают деловые встречи в обеденный перерыв за чашкой кофе в ближайшем кафе – непроходимые глупцы. Ночь честна, открыта, искренна. Она сдергивает маски, словно тяжелые портьеры, представляя взору идеально мерзкую картину реальности. И тогда мы играем свои лучшие роли. Мы боимся, мы предвкушаем, мы живем, мы умираем.
- Мне подождать, мисс? – Пьер ловит мой взгляд в зеркале заднего вида, когда машина бесшумно останавливается.
- Нет, Пьер. Нам нужно поговорить, - голос подрагивает, словно натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. – Не провожай. Я позвоню, когда ты понадобишься.
- Берегите себя, мисс.
Ответом улыбка в уголках губ.

Я не могу ждать до утра. Я хочу увидеть тебя сейчас.
Ступенька.
Посмотреть в глаза и ощутить леденящий холод вдоль позвоночника. Только ты умеешь так вспарывать внутренности, не прилагая никаких усилий.
Ступенька.
Острый клинок – твой взгляд. Я знаю, на что ты способен. И ты знаешь, что я знаю. Но мы играем. До финала еще далеко. Лишь новый акт впереди. Новое действие, новая пьеса.
Ступенька.
Ходить по краю – не это ли идеальная жизнь. Жизнь в темноте, что перемежается со светом. Ты ждешь. Ждешь, когда снова сомкнется полог ночи над головой. Ждешь, когда сможешь выйти на сцену и сыграть как никогда раньше.

Звонок.
- Ты ждал меня.
Ты идеален. Мой лучший убийца. Моя кукла.
А я?
Твоя?

Гостиница у Стены - Ресторан

Мужчина заявляет о своих намерениях, когда дарит туфли.
(с) "Бурлеск"

Вытертый ковер – первое, что бросается в глаза в комнате. Коротко стриженый ворс, незамысловатый орнамент и вытоптанные маки размером с голову. Некогда красные и живые, сейчас они больше похожи на недоразумение. Как и вся комната. Он смотрится нелепо здесь, чем и вызывает презрительную усмешку.
Осторожно ступаю по поблекшим сотканным цветам, присаживаюсь на пестрое стеганое покрывало, разгладив его рукой, затянутой в перчатку.
Снять? Нет уж.
Брезгливость к окружающей обстановке берет верх над всеми возможными доводами. Небольшая кровать у стены, бар, который наверняка, пуст, стул у окна и кресло напротив. Ни о какой гармоничности или симметрии не может быть и речи. Симметрия прекрасна, а эта комната выводит из себя, отнимает внутренне равновесие и туфли, до чего же больно.
Что ты делаешь в этой убогой дыре? С твоими деньгами и твоим талантом.
Удивление читается на моем лице. Иначе как объяснить усмешку, что он дарит в ответ.
Делаю глубокий вдох. Он не пользуется туалетной водой. Никогда. Вопрос «почему» неуместен, как и эти уродливые, вытоптанные маки.

Вздох удивления и недовольства. Злюсь на него за проявление непозволительной вольности. Злюсь на себя за то, что минуту назад хотела попросить об этом.
Нравится видеть его таким послушным. Или убедить себя на мгновение, что он таков. Моя послушная кукла, моя марионетка, которой я могу управлять.
Боль мгновенно уходит, уступая место блаженству. Разве можно оценить блаженство которое приходит вслед за болью, не почувствовав боль в полной мере?
Любимые туфли ударяются о стену, чем выводят из оцепенения. Наверняка поцарапал. Быстрый взгляд на обшарпанные деревянные панели на стене, кое где торчащие гвозди, явно используемые в качестве вешалок.
- Ты должен мне лабутены.
А быть должным ты не привык. Мне нравится в тебе это качество. Надежность, абсолютная и непоколебимая. Ты живешь по своим правилам, которые даже сам себе не позволяешь нарушать. Это рождает в душе жажду противоречий. Хочется сломать так тщательно выстроенную тобой систему. Хочется увидеть тебя, сидящим на развалинах. Хочется, чтобы тебе было больно.
___
- Я должна поинтересоваться, как ты добрался? – взгляд на него поверх меню.
- Если хочешь.
- Не хочу.

Разговор тянется медленно. Десерт превращается в бесформенную массу. Смесь шоколада, пралине, ромового бисквита и ванильного крема. Приглушенный свет свечей на столе и ненавязчивая музыка засыпающего оркестра. Посетителей практически нет. Парень с девушкой у соседнего окна. Она счастливо смеется, то и дело рассматривая поблескивающее гранями кольцо в свете свечей. Он делает вид, что эта бриллиантовая мелочь ничего ему не стоила. Хотя сам уже два раза пересчитал наличные в кошельке.
У бара еще одна пара. Он идеально красив. Она идеально богата. Подробности излишни и гримаса отвращения на лице молодого парня, тщательно маскируется внезапно вспыхнувшими «чувствами» и третьим бокалом виски. Мерзко.
- Мариус, - глаза в глаза, - я хочу, чтобы ты показал мне каково это, - аккуратно кладу десертную вилку на салфетку. Нет причин объяснять ему, что я имею ввиду. Он понимает и понимание сродни наивысшему удовольствию.
- Но сначала, - глоток воды из бокала, - туфли.

It's getting late to give you up
I took a sip from my devil's cup
Slowly
It's taking over me.

Магазин "Красная туфелька"

Мои мысли все больше занимает предстоящее представление. Я нервничаю, желая, чтобы все прошло без единой накладки. Но сейчас главный герой на месте и женская сущность берет верх, позволяя расслабиться. Прохожу вдоль витрин, едва касаясь туфель кончиками пальцев. Нежный шелк, атлас, мягкая замша и теплая кожа. Они все идеальны. Взгляд не задерживается на чем-то особенном. Останавливаюсь, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Словно черт из табакерки, рядом оказывается вышколенный продавец-консультант.
- Я могу Вам что-то предложить, мисс?
Неопределенный жест рукой, давая понять, что в услугах консультанта не нуждаюсь. Перевожу взгляд с продавца на того, кого хочу в свою коллекцию едва ли не больше пары идеальных туфель,
- Тебе понравилось что-нибудь?
Усаживаюсь на мягкий пуф, глядя снизу вверх, ожидая ответ. Опускаешься на корточки передо мной. Провожаю взглядом, не отводя глаз. Красивый. Такой, каким должен быть. Cнова голову занимают мысли о представлении. В предвкушении дарю улыбку. Не беда, если ты примешь ее на свой счет.
Касание к щиколотке одной ноги, затем другой, как несколько часов назад, в номере гостиницы. Снимая туфли, уверенными движениями пальцев до боли сжимаешь ступни. Сдавленный вздох с моих губ.
- Что ты выбрала, госпожа?
- Я хочу, чтобы выбрал ты. - маленькая прихоть. Развлечение, в котором не могу себе отказать.
Разумеется, ты выбираешь черные.
Дорогие, как и все здесь. Уверена, ты даже не посмотрел на ценник. Подозвав продавца, просишь рассчитать и идешь ко мне. Я еще не примерила их, а кассир уже выбивает чек.
Ты наглый, самоуверенный мальчишка.
Тогда почему голос в моей голове так наполнен восхищением?
Придирчиво рассматриваю свои ноги в новых лабутенах.
Идеальные, они словно ждали только меня.
Отличная замена испорченным тобой.

Стоишь напротив в паре шагов от меня. Рассматриваешь. Не скрываешь оценивающий взгляд, который иногда снисходит и до туфель.
Мгновенный порыв, логически не объяснимый. Пощечина звонко отлетает от гладко выбритой щеки. Ладонь приятно покалывает. Сжимаю пальцы в кулак, впиваясь ногтями в ладонь. Слишком уж хочется повторить проделанное.
- Не смей говорить мне, что делать.
Улыбаешься.
Нужно было ударить второй раз. Для симметрии.
Кровь в уголке губ приковывает внимание. Вытираешь большим пальцем, продолжая улыбаться.
Перехватываю руку. Мягкое касание губ, языка. Ты же не хочешь запачкать кровью одежду? Не сейчас. Но уже скоро.
- Тебе нужно напомнить о границах.
В ответном взгляде отчетливо читается усмешка и вызов. Притворства ни на грамм. Сегодня ты не носишь маску, моя желанная кукла?

Удивительное безрассудство. Только вот вопрос, твое или мое…

Продавец благодарит за покупку. Туфли, что на мне сейчас, снимать отказываюсь. Тогда мужчина предлагает уложить в коробку те, в которых я пришла.
Отрицательно качаю головой.
- Они испорчены. Можете их выбросить.
Выхожу из магазина, на ходу доставая из сумочки телефон, чтобы набрать номер Пьера и попросить забрать меня.

До представления остается неделя.

Городские улицы - Дом Харли Квинн

- Вы с ним близко знакомы?
- Ровно настолько, чтобы не желать знакомства более близкого.

Салон авто пахнет дорогой кожей и лосьоном после бритья, которым пользуется Пьер. Другой запах, более желаный, которым хочется дышать, остается позади. Где-то там, у входа в магазин его обладатель сейчас стоит, провожая взглядом отъезжающий автомобиль. 
Так ли это, проверять не хочется. Я сама рисую идеальную картинку, в которой он смотрит вслед, как послушная марионетка. Щелкни пальцем - и побежит следом. 
- В каких фантазиях ты позволяешь себе жить, Харли? - Непозволительное желание пойти на поводу у собственного эгоизма. - Что будет с ним, если ты его получишь? - Закусив губу до крови, стараюсь унять подкатывающее к горлу раздражение. - Не если, а когда, - внутренний монолог окончен, оставив во рту лишь металический, солоноватый привкус крови. 
Стягиваю перчатки, бросив рядом, на соседнее сиденье. 
Зябко. 
Весенний воздух сегодня на редкость прохладный и сырой. 
Пробирает до костей. 
Обхватываю полы пальто, накинутого на плечи, стягиваю их сильнее. Просить Пьера включить печку не приходится. Он как всегда услужлив и подмечает все. Становится теплее. Клонит в сон. Не замечаю, как задремав, теряю ход собственных мыслей. 
Длинный узкий коридор передо мной. Неоновый свет режет глаза, яркими пятнами под потолком, рассеивается к полу, являясь единственным источником освещения. 
Касаюсь ладонями вдоль стен, медленно двигаясь по коридору. По обе стороны коридора множество дверей, но мне нужно в ту, что смотрит на меня обшарпанной, прогнившей древесиной. Массивная, с  номером "213" по центру. Цифры вырезаны ножом, неаккуратные, рваные, будто вырубленные. 
Останавливаюсь, отгоняя прочь последние сомнения. Секунда, чтобы потянуть за ручку двери, секунда, чтобы уставиться в дуло пистолета, смотрящего в упор, секунда, чтобы посмотреть в глаза убийце. Его глаза.  
Мой убийца. 
Тихий хлопок и тишина. 
- Нет! - задыхаясь, хватаю ртом воздух, широко открытыми глазами глядя на Пьера невидящим взглядом. 
- Харли, мисс Харли, - Пьер смотрит с водительского сиденья, обернувшись, - плохой сон? - вопрос остается без ответа, - приехали, мисс. 


- Лиза! - спросонья колотит внутри, и оклик громче необходимого, - Лиза! Где тебя носит?!
- Мисс Харли, - экономка выбегает из кухни, расправляя на ходу передник, - уже вернулись. Что-то случилось, мисс? На Вас лица нет. 
- Не твое дело! 
Делаю медленно вдох-выдох. Подойдя ближе, касаюсь морщинистых рук, сжимающих подол передника:
 - Приготовь мне ванну и кофе покрепче. Когда Пьер поставит машину, скажи, чтобы поднялся ко мне. 
Лиза кивает, смотрит сочувственно. Нужно уйти. Уйти, чтобы не сорваться на ни в чем не виноватой женщине. Быстро иду к лестнице, ведущей на второй этаж. На ходу, снимаю туфли, оборачиваюсь, держа лабутены за высоченные шпильки. 
- Лиза...
- Да, мисс? - протягивает руку забрать туфли. Отрицательно качаю головой. 
- Прости. Тяжелый день. 
- Я понимаю, мисс. Ванна будет через пятнадцать минут. И крепкий кофе с лимоном, как Вы любите. 

По леснице шаг за шагом. 
А перед глазами Его лицо. Его чертово лицо. 
Ступени мраморные, а так хочется, чтобы скрипели, как во второсортном ужастике. Захожу в комнату, захлопываю дверь, прислонившись к ней спиной. Смотрю на туфли в руке и что есть силы, запускаю ими в противоположную стену. 
С глухим стуком пара туфель падает на пол, отскочив от тканевых обоев. Смеюсь, пряча лицо в ладонях. Смеюсь до тошноты, смеюсь, чтобы не сделать глупость. Все должно быть правильно. 
- Мисс, - стук в дверь и обеспокоенный голос Пьера, - я могу войти?
Мужчина входит в комнату, его взгляд останавливается на туфлях у стены, но вопросов он не задает. 
- Принеси мне все необходимое. Пора заняться приглашениями. 
Кивнув, Пьер выходит из комнаты, а я стягиваю платье через голову, отправив его к туфлям. Туда же следует белье, чулки и заколка для волос. 
Достаю из сумочки телефон, раздумывая, позвонить или написать сообщение. Быстро набираю короткое: "Ужин в 10 вечера", но не отправляю. Бросаю мобильный на кровать. 
- Все готово, мисс Харли, - Лиза выходит из ванной. 
- Спасибо, Лиза, - улыбаюсь, набросив на плечи халат, - не знаю, что бы я без тебя делала.  
Женщина отмахивается, хотя и дураку понятно, как ей приятно это слышать. Когда дверь захлопывается за горничной, улыбка исчезает с моего лица, будто ее и вовсе не было. 
Маски. Все люди носят маски. 

Квартира Харли Квинн

Ровным почерком вывожу несколько строчек приглашения.
Каждое неизменно начинается с имени и заканчивается заверениями в предстоящем удовольствии от представления.
Удовольствие.
Бумага похрустывает, когда аккуратно раскладываю письма по конвертам. В каждый конверт кладу ключ. Своеобразный символ того, что гость особенный. И его следует проводить в ложу для дорогих гостей. Оттуда сцену будет видно лучше всего. И человек, заплативший сполна, сможет насладиться действом.
Немного нагретого сургуча, чтобы запечатать конверт.
И печать.
Разумеется, печать – кольцо моего покойного мужа.
Необоснованная сентиментальность, которая обнажает еще одну сторону удовольствия.
- Пьер, - выхожу из комнаты, затянув плотнее пояс халата.
- Да, мисс Харли.
- Позаботься, чтобы адресаты получили свои пригласительные, - после утвердительного кивка, улыбаюсь, - и возвращайся поскорее. Нужно съездить в театр и все проверить. Еще раз.
- Да, мисс.
Пьер не привык медлить с выполнением распоряжений. Поэтому уже через десять минут машина отъезжает от дома, лизнув оконный проем ярким светом фар.
Сбросив халат, надеваю простое черное платье с воротником-стойкой. Лиза помогает уложить волосы наверх и заколоть их.
Несколько вопросов, на которые она получает уклончивые ответы, и в итоге резкое «спасибо» прекращает все попытки экономки к дальнейшему диалогу.
- Я буду внизу, если понадоблюсь Вам, - все же забирает брошенные на пол вещи, скручивая их в бесформенный комок.
- На сегодня ты свободна. Дальше я справлюсь сама.
- Будьте осторожны, мисс Харли, - произносит несмело, но встретившись взглядом с моим, не говоря ни слова, быстро выходит. Дверь с тихим щелчком закрывается.
Подхожу к зеркалу, глядя на свое отражение. Поправляю прическу, заколов шпилькой выбившийся локон.
Телефонный звонок в тишине комнаты кажется слишком громким.
Пьер.
Быстро отвечаю, скользнув пальцем по дисплею.
Напряжение внутри и предвкушение.
Обожаю это чувство. Его можно разрезать и попробовать на вкус.
- Порадуй меня, Пьер.
- Все сделано, мисс.
- Он знает?
- Да.
- Он сделает все как нужно, - не вопрос – утверждение. – Я жду тебя дома, Пьер. Времени совсем мало.
Бросаю телефон на комод у зеркала.

Несколькими часами позже.

Слышу звук подъезжающей машины.
А вот и Пьер.
Подхожу к столу, сгребая все бумаги в папку.
По пути из комнаты еще один взгляд на часы.
Надеваю туфли, и, забираю телефон.
Мои мысли сосредоточены на последних приготовлениях. Выходя из дома, осторожно спускаюсь по ступеням вниз к подъездной дорожке. Высокие каблуки и узкое платье не позволяют сделать это быстрее. Наверное, поэтому, я не замечаю различий в подъехавшей машине и той, что водит Пьер.
Сердце пропускает удар.
Ты.
Уже здесь?
Удивление, должно быть, отражается на моем лице. Практически мимолетное, прежде чем привычное безразличие займет его место.
Скрип кожаных перчаток вызывает приятную дрожь и покалывание в затылке.
- Ты обрадуешь меня? - озвучиваю собственные мысли. – Предположу, - кивок в сторону машины, - что ты не один?
Ты заслужил мое одобрение?
Сегодня ты его заслужил?
И прибавление нескольких нулей к сумме на своем счете, разумеется, если приехал не с пустыми руками.
Внимательный взгляд.
Я рассматриваю тебя.
Снова.
Ладонь приятно покалывает от воспоминая.
Воспоминания о пощечине.
Сжимаю ее в кулак и разжимаю.
Я смотрю на тебя.
Снова.

- People have died.
- That's what people do!

Запах крови. Вот, что я чувствую. Ощущаю всей кожей до того, как скажу вслух слова одобрения. 
Конечно, ты заслужил мою похвалу. 
Слышу, как к дому подъезжает еще одна машина. Не оборачиваюсь, увлеченная изучением новой игрушки. 
Большая, красивая, сильная. Обреченная быть сломанной игрушка. 
Губы растягиваются в улыбке. 
Мариус смотрит мне за спину. Едва заметно сжимается ладонь в кулак, заставляя кожаную перчатку отозваться характерным скрипом. И снова мнимое, обезоруживающее спокойствие. 
Видимость расслабленности и безразличия. 
Наши маски въелись в кожу намертво, мой любимый убийца. 
Еще одна улыбка тебе. 
Хватит, пожалуй. 
Оборачиваюсь, поприветствовать Пьера кивком головы. 
Останавливается рядом, молча забирает из моих рук папку с документами, которые я захватила, выходя из дома. 
Да, освободи мне руки. Хочу дотронуться. 
Рукой, затянутой в тонкую кожу перчатки, провожу по светлым волосам мужчины. Пропускаю пряди между пальцев. 
Еще одна улыбка. 
Сердце бьется под ладонью, рвано, трепыхаясь, захлебываясь. 
Да. Так мне нравится. 
- Он замечателен, - шепот с губ, срывается придыханием.  Тихо, будто боясь спугнуть очевидное. 
- Пьер, позаботься обо всех финансовых формальностях, - еще одно касание от предплечья игрушки к горлу. Обвести пальцем кадык, чуть надавив на ямочку у горла. 
Подношу пальцы к лицу, вдыхая. Липкая, вязкая, металлическая и, конечно же, красная. Жаль, на черном не так заметно. 
- Ты довольна, Госпожа? - вопрос, ответ на который ему очевиден. Но все же задает его, когда остаемся наедине. 
- Да, - стягиваю перчатки, сминая их в одной руке. Захлопываю крышку багажника. 
- Да, - кончиками пальцев вдоль подбородка, вниз по горлу ногтем указательного. По кадыку вниз, к такой же ямочке как у того, другого.
 Не похожего на тебя. 
Ты знаешь, о чем я думаю сейчас. 
Знаешь и от этого должно быть страшно. 
Знаешь. 
- Отвези его в театр. Там тебя будут ждать. Его поместят в лучшую гримерку, - мысли об отлично спроектированных подвалах под театром растягивает губы в усмешке, - и не дадут уйти со сцены раньше времени, - убираю руку. 
Пьер уже ждет у машины. 
Но мне хочется поехать с тобой. Мне нужно держать все под контролем. Нужно убедиться, что я все сделала правильно. 
Я должна быть уверена, что идеальна. 
Лучшая. 
Я достойна тебя, мой сумасшедший Марк. Ты бы ужаснулся от мыслей в моей голове. 
Ты бы мог гордиться мной, муж. 
 Нужно ехать и проверить все, как и собиралась.
Еще один взгляд на тебя.
Скоро.
Совсем скоро все будут рукоплескать тебе.
И я буду.
Разворачиваюсь, быстрым шагом направляясь к машине. 
Пьер услужливо открывает дверцу, помогая. 

Машина трогается с места, а женщина в ней все еще сжимает перчатки в руках. Скручивает с такой силой, что белеют костяшки пальцев. 
- Ты будешь гордиться мной, Марк. 

Добрый день, сказочники.
Основные действующие лица эффектно появились на сцене, пора и зрителям занять свои места)
Если возникнет желание посетить театр, добро пожаловать.

- Приглашение кликабельно -

отличный шанс для всех, давно не писавших посты))

I want to hold you close
Skin pressed against me tight
Lie still, and close your eyes girl
So lovely, it feels so right

Окраина, почти за городом. Театр Оз.

Шепот. Легкий, приглушенный, едва различимый. Слышу его в каждом шорохе разодетых в вечерние платья женщин, и кавалеров в строгих костюмах поверх накрахмаленных рубашек.
Суета уступает место волнению.
Но волнение не сравнится с тем предвкушением, что вижу на лицах сидящих рядом гостей.
Глаза горят ярче прожекторов, устремленных на сцену ядовитым, выжигающим светом.
Красное платье. Волосы уложены вверх в простой прическе, туфли с неизменно красной подошвой, яркая помада подобно последнему кровавому росчерку пера.
Отстукиваю незатейливый ритм по деревянному подлокотнику кресла, наблюдаю за гостями. Зал полон, как, впрочем, всегда.
Подобного рода представления – редкость, которая не позволяет зрителю пресытиться.
Шепот прекращается с первыми аккордами. Тягучий плач скрипки и фортепиано заставляет человеческие голоса затихнуть.
Затаив дыхание, наслаждаюсь биением сердца в глотке, когда занавес ползет вверх, открывая взору первое действие.
Декорации старинного замка. Сырость подземелий и гнетущая мрачность.
Сжимаю руку, затянутую в черный шелк перчатки, разжимаю, расслабив пальцы.

- Видишь? - Мариус поднимает с пола девушку, легко, будто пушинку.
- Да, - одними губами.
Не желаю смотреть, но смотрю на искалеченное после представления тело.
Смотрю с отвращением.
С ужасом.
С удовольствием…
Веревки из черной шелковой нити отлично скользят в отверстия металлических колец.
Мне кажется, я чувствую их прохладу Его руками.
Скоро мои марионетки оживут.
Скоро.
Против воли рот искривляется в ухмылке.
Не могу отвести от Тебя взгляд.
Я съем каждое твое движение. Съем и не подавлюсь.
Потому что всегда мало.
Тебя мало.
Всегда.
- Вы не знаете, это гастролирующая труппа или актеры местные, - наклонившись ко мне, шепчет пожилой мужчина.
- По-разному бывает, - не скрываю улыбки в голосе, по-прежнему глядя на сцену, - актеры не любят афишировать свою жизнь за пределами этой сцены.
- А как же слава, известность?
- Знаете, - так же шепотом, чуть наклонившись, мой муж, царство ему небесное, говорит, что уходить надо на пике славы. А разве это не она?

Got a big plan, his mind's set, maybe it's right
At the right place and right time, maybe tonight
In a whisper or handshake sending a sign
Wanna make out and kiss hard,
Wait, never mind

Окраина, почти за городом. Театр Оз.

После падения занавеса гул аплодисментов стихает. Актеры не выходят на поклон, как это заведено.
Некому выходить.
Я по-прежнему сижу в кресле, наблюдая, как один за другим, зрители покидают зал, так и не дождавшись возможности поблагодарить за безумное представление.
Странно.
Странно слушать оглушительную тишину, которая накрывает. Обволакивает, застилая глаза кровавой пеленой. В голове проигрываются картинки только что произошедшего.
Удивительные. Волшебные.
Девушка, словно марионетка, безжизненно висит на тонких веревках, оплетающих обнаженное тело подобно паутине. Светлые волосы падают на лицо, скрывая маску застывшей боли и ужаса.
Досадное упущение.
- Погладь, проведи рукой, убери волосы от ее лица, - шепчу, будто может слышать.
Мой мастер кукол весь в красном.
Кровавый красный.
Правильный. Настоящий.
Мучитель захватывает рукой прядь волос, срезая ножом наотмашь, позволяя темным прядям упасть на пол у ног.
Да. Так.
Улыбаюсь.
Грязные. Омерзительные картинки вызывают дрожь вдоль позвоночника.
Смотрю.
Мужчина на полу. Стоит на коленях, прикованный к столбу. Руки заведены за спину и связаны. Боль медленная, подступающая незаметно. Та, что ласково обнимает, вызывая онемение в пальцах, предплечьях, сводит судорогой мышцы. Та, что в мгновение рвет связки, режет сухожилия и пускает кровь. Тупая, опьяняющая. На грани между реальностью и сном. На грани между жизнью и смертью.
Он на грани. На грани между болью и еще большей болью.
Свожу лопатки, вздрогнув.
Живое воображение не дает упустить ни единой детали.

Смерть неизбежна.
Всегда неизбежна и всегда в твою честь, мой любимый, мой сумасшедший.
Марк.
- Мисс Харли, - Пьер касается плеча.
Поднимаю голову, обернувшись.
- Ты смотрел? – рот кривится в удивлении и, будто бы сожалении.
- Нет, мисс.
Мой вздох облегчения слишком очевиден.
- Пора домой, мисс. Представление удалось на славу, я полагаю.
- Не осуждай меня, Пьер, - принимаю его руку, вставая с кресла, - только не ты. Я очень … ценю тебя, - выбираю слова, не способная произнести более подходящее «люблю». - Я доверяю тебе и не хочу видеть этого хмурого выражения на твоем лице. У нас праздник, а не похороны.
- Я бы не был в этом так уверен, мисс.

- Пожалуй, ты прав, - мельком смотрю на сцену, подавив улыбку, больше похожую на оскал. – Иногда получается совмещать.
Свет софитов гаснет, погружая просторный зал в полумрак. Только на сцене по-прежнему горят свечи в высоких напольных канделябрах, и факелы горят, вставленные в кольца на стенах по обе стороны от сцены.
- Нет, - отрицательно качаю головой, когда Пьер придерживает дверь, ведущую из зала, - я хочу увидеть его сейчас.
- Не лучшая идея, мисс. Вы знаете, что сейчас с ним творится.
- Знаю, - отдаю Пьеру накидку и клатч, прошу подождать в машине.
- Что ж, - тяжелый вздох, - каждый сам выбирает, как ему умереть.
Пьер выходит из зала тихо, словно по привычке прикрывая дверь за собой. Бархат шторы застывает, колыхнувшись вслед за закрывшейся дверью.
- Это ведь хорошо – иметь выбор, - вслух самой себе, потому что никто не слышит.
Никто, только я.
Поднимаюсь на сцену по боковой лестнице, отодвигаю рукой тяжелый занавес. Ощущение, словно разворачиваю долгожданный подарок.
Тихо.
Стонов нет и криков нет.
Финальная точка поставлена последним росчерком кровавого пера.
Моих кукол уже нет. Только кровь.
Кровь, грязь, металлический привкус во рту.
Мерзко до рвоты. До тошноты противно.
- Нет, нет, нет, - попятившись назад, натыкаюсь спиной на одну из декораций.
Быстро вниз по лестнице. В боковую дверь, ведущую в помещения для актеров. Мимо костюмерной, огромного зала с реквизитами и декорациями, вдоль множества дверей и занавесов.
К нему.
Хочу посмотреть на него сейчас.
Хочу.
Его?
Поворачиваю ручку двери, слушая, как в тишине щелкает замок.

Тонкие пальцы изрезав о бритвы струн,
/Кто натянул их вот так - я уже не помню/
Память - роскошная ваза династьи Сун,
Можно разбить, но осколки устроят бойню:

Где-то внутри иссекая изгибы вен,
И подбираясь всё ближе и ближе к сердцу...
Маленький демон не помнит моих измен,
Но убивает отлично, за пару терций.


Окраина, почти за городом. Театр Оз.

Я должна тебя бояться.
Гладит, будто рассматривает при помощи касаний, ладонью вверх к горлу, будто размышляя, сдавить до хруста шейных позвонков или едва ощутимо коснуться.
Я должна тебя бояться.
Что-то заставляющее усомниться в правильности своего поступка. На долю секунды понимаю, что здравый смысл покинул меня в ту минуту, когда на предложение Пьера поехать домой, я отрицательно покачала головой.
Я должна тебя бояться.
В его глазах нет ничего. Вижу только собственное отражение в расширенных зрачках. Впервые за долгое время я не вижу человека. Звериные черты лица, кривая ухмылка, больше похожая на оскал. Могу поклясться, что одно неловкое движение и смерть придет быстро.
Отвожу взгляд. Не хочу смотреть в глаза.
Поэтому вниз по засохшим кровавым дорожкам от линии лба, к скулам, по горлу за ворот. С волос срывается несколько тягучих капель, медленно окрашивая ткань и без того идеально кровавого платья в красный.
Я должна тебя бояться?
Ладонь на пояснице слишком давит. Бережно держать он не намерен.
Потому что Его здесь нет.
Моего идеального, контролирующего каждый шаг, каждый взгляд, каждый вздох.
Его нет.
Инстинктивно прихватываю руку, сжимая пальцами запястье.
Ты должна была уйти, Харли. Должна была контролировать себя и не позволять желаниям брать верх над рассудком.
- Ты все еще должна, Харли, - в голове голос Марка. По-прежнему тверд и груб, как при жизни. Заставляет спасть с глаз пелену наваждения. Я чувствую, как мысли подобно шестерням машины синхронно начинают свой бег.

- Представление окончено, Мариус, - ладонь гладит по щеке, шершавой от запекшейся крови, - ты был прекрасен, мой убийца, - несмелая усмешка касается уголка губ.
Сказанное может стать пророчеством, и это заставляет улыбнуться шире.
Жизнь так коротка.
- И если финал ее близок, я буду знать, что до конца была верна тебе, Марк, - шепот одними губами и еще касание вниз в ворот рубашки, расстегивая одну пуговицу.
Была верна себе.
- Сними. Ты не Он. Сними, - не знаю, на что я рассчитываю, но не хочу видеть его таким. – Сними, - повторяю как заговоренная, все еще считая, что сильнее, все еще считая, что контролирую.
Тебя.
Держу все под контролем, когда крепкие мужские руки сильнее сжимают горло, заставляя впиться в плечо, сминая задеревеневшую от крови ткань, до хруста в костяшках пальцев.
Я должна тебя бояться?

Окраина, почти за городом. Театр Оз.

Сижу на полу, пытаясь отдышаться. Хватаю ртом воздух.
Больно.
Каждый вдох дается с трудом, возвращается из легких кашлем.
Платье в крови.
Красное на красном.
Теплое.
Почему на полу? Почему я на полу?
Я умерла.
Нет.
Вокруг суматоха. Только что мы были вдвоем. Я успела попрощаться с жизнью, глядя в его глаза, налитые кровью и безумием, я успела.
А теперь он … мертв? – глупая, до безумия нелогичная мысль в голове, пока смотрю в его глаза.
Кто-то навязчиво трясет за плечи, пытается поднять с пола.
Сопротивляюсь. Сначала хриплю что-то бессвязное. Голос не слушается.
Снова захожусь в приступе кашля.
Потом отталкиваю назойливо тянущиеся руки.
- Не трогайте! Да оставьте же меня в покое! Оставьте! – кричу, но в мыслях. Тихо. Тихо в голове и гулко, как после взрыва.
Мертв…Мертв? Мертв?!
Мой мир разлетается на тысячи мельчайших осколков.
Люди вокруг. Так много людей.
Почему они живы, а ты мертв? Они – бесполезные, никчемные, бездушные куклы живы, а ты твоя голова свинцовой тяжестью на моих коленях.
Хочется кричать.
Хорошо, что голоса нет.
Слезы текут по моим щекам. Слезы досады, слезы обиды, слезы несправедливости.
Ревность.
- Почему не я убила тебя, - рукой заботливо убираю непослушные волосы от лица, - только я имела на это право.
Кто-то все же поднимает меня с пола, подхватив под руки. Смотрю затуманенным взглядом, стараюсь сосредоточиться.
Тишина в ушах сменяется протяжным, монотонным звоном.
- Пьер, - все еще не верю, глядя перед собой.
- Простите, мисс, - сжимает мою ладонь своими, - простите, что не вернулся раньше.
Сжимаю его пальцы своими, стиснув зубы, молчу.
Больно. Горло горит, как при затяжной ангине, и слезы все еще подступают к глотке вместе с приступами тошноты.
Несколько вздохов. С каждым становится легче.
Теперь происходящее вокруг становится отчетливее. Очертания приобретают резкость.
Несколько человек полиции, какие-то в штатском, бригада скорой помощи, зеваки, еще оставшиеся в театре.
Как в замедленной съемке наблюдаю за происходящим, стоя у противоположной стены. Вижу, как Его тело поднимают и словно тряпичную куклу, сгружают на носилки. Какие-то провода, кислородная маска, уколы…один, затем другой.
Зачем с трупом столько возни?
- Вы в порядке, мисс? - служитель закона трогает за плечо, привлекая внимание, - мисс, вы в порядке?
- В полном, - отвечаю тихо.
- Слава Богу, что мы успели вовремя, - с нескрываемой значимостью поправляет фуражку и, кивнув, отходит в сторону коллег.
Его уносят из гримерки.
- Куда его? В морг? – спрашиваю проходящего мимо полицейского.
- В больницу, мисс. На удивление живучим оказался ваш несостоявшийся убийца.
- Убийца?
- Разве он не хотел вас убить? - кивок в область шеи.
Машинально прикрываю рукой горло.
- Ладно,- стараясь поскорее закончить разговор, полицейский шагает в сторону выхода, - много работки вы нам подкинули на ночь глядя. Отдохните. Попытайтесь прийти в себя. Мы свяжемся с Вами. Всего доброго, мисс Харли.
________
- Пьер, поклянись мне, что это не ты вызвал полицию? – уже добрых пол часа пытаю своего верного Пьера.
- Клянусь, мисс, - кивает в подтверждение собственных слов, - клянусь, что не имею к этому никакого отношения. Но я благодарен тому, кто это сделал, кто бы он ни был.
- Как ты можешь такое говорить!? – резко оборачиваюсь, задев рукой чашку на краю стола. – Ты что совсем не понимаешь? Не понимаешь, что все произошло как раз после представления. Куклы, мои куклы, - опускаюсь в кресло, уставившись с одну точку, шепчу, - если кто-то нашел их. Если кто-то узнает…
- Мисс Харли, Вам нужно переодеться, - в комнату входит Лиза.
- Мне идет красное, - повторяю шепотом снова, и снова, и снова, - а он жив, - улыбаюсь, по-прежнему уставившись в одну точку перед собой.
- Господи, - всхлипывает Лиза, тут же прикрыв рот рукой.
Господь нам не помощник, моя милая Лиза. Он давно оставил нас.
А он жив!
Пока еще...