Карта ролевой игры "Совсем другая Сказка"

Первым делом самолеты спасибо за теплый прием. Виноват, не зашел раньше - заблудился между кухней и кроватью)
Персонально:
Арина Морская, вы обождите, поглядите какой у нас еще и внутренний мир чудесный))
Инокентий Бессмертный, а с какой целью интересуетесь?)
Емельяна Щукина, вы правы. В моем бизнесе важно уметь ловко и быстро проникнуть в любую щель, а тут уж без гибкости никак. Вот и вдохновляюсь.
Идж Хи Ифр Сагир, как же на вас рука поднимется. Против капитана идти только в железе можно. Говорят, щит из вибраниума - нужная штука. Кто намагичит мне железную руку? Расплачусь натурой.
И последнее: всех с праздником.

Гретель Краус, благодарю за пирожку. * по привычке тянет две, размышляя на что они похожи*

Обнимемся на брудершафт?))Мадам Арина, вы тоже слешер?)или вы за алэри?))

Кеш, так это, заходите к нам) в гости на стопарик, побеседуем, разовьем интерес))

Металлолом, Кейн, вибранимума курс нынче круче доллара.

То ты просто не видел меня в железе)

Поймали, думаем.

Подозрения надо чем-то подкрепить))) у меня пока в аргументах рука))

*лежит, созерцает картину круче только ленин на броневике* таки хочешь мою натуру? последнее желание выполнишь? скажи где твой сим-сим с брильянтами пахотряс не в счет

чем богаты, тем и рады))

Моя жизнь не похожа на поговорку "бережёного бог бережёт".
Она больше напоминает: "сгорел сарай — гори и хата".

- Прикрою. Уходите.
Отрывистый приказ действует мгновенно. Малыш Джон и Мариан бросают короткое "да", и в наушнике на секунду воцаряется тишина. Едва ли не в третий раз за все время они подчиняются беспрекословно. Невероятно долгих споров стоит это подчинение. Близкие друзья с детства, мы испытываем острую необходимость защищать друг друга. Особенно сильно это проявляется на оперативных заданиях, когда уровень адреналина контролируется ценностью заказа и язвительностью комментариев Алана - нашего мозгового центра.
Сегодня - частная коллекция и Рембрант. Где-то Алан просчитался или параноидально обеспечивал безопасность Мариан, а мы едва успеваем выскользнуть из дома до блокировки всех систем. Зато охрану поставили на уши и перебудили весь дом. Гордиться нечем, но свою порцию восторгов Алан получит после, как только все окажемся в безопасности.
- Джон, попробую удержать, но их здесь два десятка. Поэтому береги Мариан и картину.
- Хорошо, вернусь как только смогу.
- Если с Мариан что-то случится...
- Алан, заткнись. И выруби эту сигнализацию. Бесит.
- Не промахнись, Робин.
- Придурок.
Хотя в полной мере придурком чувствую себя именно я, стоя на крыше хаммера с натянувшей тетиву стрелой. Алан в своем мягком ортопедическом кресле придурок по определению. Вдыхаю ночной воздух и на мгновение прикрываю глаза. Всего миг, чтобы сосредоточиться на топоте ног по гравию и взводимым куркам огнестрела. Кривая усмешка в ответ на их пренебрежение. Смотрите-смотрите позер с луком, что он может против беретты? Против двадцати беретт?
Стрелы одна за одной тонким свистом рассекают ночь и мягкие мышцы. Звук падающих пистолетов как музыка в тишине - они не ругаются, молчат. Берегут руки, учитывая предыдущие ошибки, разворачиваясь боком, прицеливаясь. Качаю головой и вытягиваю стрелу с небольшим зарядом у наконечника. Она тяжело оттягивает тетиву, черным оперением лоснится в лунном свете, взгрызается в землю у их ног. Следующее мгновение взрывается, окутывая противников темным дымом.
Пальбу наугад они не открывают, что значит - не дураки. И они пойдут следом, понимают, что далеко мне на своих двоих не уйти. Поэтому как только первые кольца дыма раскручиваются, спрыгиваю с машины на асфальт. Закинув лук через плечо, легко срываюсь на бег, несколько кварталов спринтом вполне по силам.
- Поверни налево, а то забежишь на пирс. А вроде не Флэш, по воде бегать не умеешь.
Огрызаться на бегу не удобно, поэтому только мысленно обещаю оторвать Алану голову и сворачиваю налево. Здание бизнес-центра мелькает черными стеклами за черепичными крышами частных домов. Отстук тяжелых ботинок за спиной перекрывает подозрительную тишину в эфире.
- Чувак, прямо, а следующий перекресток налево.
Чувство, что Алан играет в NFS, не покидает уже давно. Но он слишком хороший айтишник, чтобы вышвырнуть вон. Да и Мариан расстроится, она отчего-то питает к нему нежные чувства.
- Что-то мне уже не хватает дыхалки. Тормози, иначе упадешь посреди дороги сделаешь подарок тем амбалам.
- Боже. Алан. Заткнись. На минуту.
Тело сводит от мышечной боли, легкие горят, дыхание царапает горло. Стою в чьем-то дворе, обнимая яблоню, даже не заметил как перемахнул низенький заборчик и ряд бело-фиолетовых петуний. Стоять так долго нельзя, надо двигаться. Задираю голову, рассматривая переплетение толстых ветвей. Выдержат. Задержав дыхание, подпрыгиваю, хватаюсь руками в печатках за ветку и подтягиваюсь. Не позволяя себе расслабиться, забираюсь выше, туда, где листва гуще и белые цветы дурманом.
- Мы на месте, Роб, выдвигаюсь на помощь к тебе.
- Не надо, Джон, все под контролем, - говорить тяжело, но это мелочь в сравнении с неприятностью быть пойманным. - Оставайся в штабе, я скоро. И дай Алану в нос за меня.
- Не трогайте Алана!
- Не трогайте меня!
- Тихо.
Поправляю незаметный наушник и осторожно раздвигаю листья, чтобы посмотреть в каком состоянии мои преследователи. Их пятеро. За углом. Теперь более аккуратны, помня о стрелах и дыме, но идущие вперед, уверенные, что возмездие близко. Очевидно, хорошо им платят, если преследуют вора так далеко. Такими темпами бегать мне от них до самого утра.
Оглядываюсь на дом, возле которого столь удобная яблоня растет. На втором этаже окно открыто. В очередной раз не перестаю удивляться беззаботности Энска, охраняют здесь только картины и бриллианты, заявленные на черном рынке. К подоконнику подходит, изгибаясь вверх, плотная ветка, с которой летом хорошо рвать спелые яблоки. По ней балансируя, иду медленно, интуитивно, чтобы ни звука лишнего.
В комнату запрыгиваю со слепой надеждой, что у окна нет столика и какой-то живности. На поверку - только пушистый ковер, что глушит шаги и коварные занавески до пола. Разворачиваюсь и замираю у стены, возле окна, где обзор хороший. Видно как один из группы осторожно выходит на дорогу, осматриваясь.
Есть немного времени придти в себя после бега и сообразить как вернуться в квартиру. Опираюсь затылком о стену и закрываю глаза. Рисунок рун колет иголками, замечаю только сейчас. Почему в Энске они работают сильнее? Вот и сейчас охранники уже не помнят моего лица, не помнят подробностей, только факт свершения преступления. Если показаться им сейчас - вспомнят все - слишком короткий разрыв, память может восстановиться.
На лестнице слышны шаги. Мгновенно подбираюсь, рука машинально ложится на изгиб лука, а пальцы закрепляют стрелу. Вот в чем преимущество стрел - бесшумно, быстро, аккуратно.
Дверь открывается благодаря чьему-то бедру с синих пижамных брюках. В комнату входит парень с бокалом вина в одной руке и планшетом в другой. Он замирает под прицелом, встревоженно оглядывая непрошеного гостя. Пальцы сжимаются на ножке почти до хруста тонкого стекла.
- Ни слова, - шепот едва слышен. Короткий взгляд в окно, не опуская оружия, и понимание, что ему придется мириться с моим присутствием еще некоторое время.

Сторож сексшопа после просмотра фильма "Ночь в музее", решил уволиться от греха подальше.

Дом М.Кейна.

Несколько минут уходит на осознание им всего драматизма ситуации. Я же использую время, чтобы рассмотреть гостеприимного хозяина и оценить степень его опасности. То, как послушно он застывает, невольно щекочет в пояснице. Магнитные бури сегодня, что ли, все такие покладистые. Крепче сжимаю стрелу, когда влажная челка падает ему на глаза, но парень не делает попытки убрать ее. Только смотрит остро темными-темными глазами, выискивая слабое место. Не сдерживается, когда наушник от планшета падает аккуратно в бокал. И мне отчего-то резким удовольствием разжать пальцы, отпустить стрелу, чтобы она шелестом мимо обозначила вес угрозы.
Следующая мгновенно ложится на место предыдущей, а он вскидывает руки, сдаваясь. С покалеченного наушника бордовыми каплями вино стекает. Света фонарей не хватает, чтобы разобрать черты лица, он стоит слишком далеко.
- Иди туда, - все так же тихо, кивком указывая на кровать, где света больше из открытого окна и откуда тяжелее меня достать.
Но совершаю ошибку, переоценив его безобидность. Выглядываю на улицу, чтобы проконтролировать перемещение преследователей, и в эту же минуту получаю вином в лицо. От неожиданности поддаюсь назад, вжимаясь в стену. Это спасает, потому что парень нападает, отбросив бокал на ковер. Успеваю порадоваться, что хрупкое стекло не разбилось, и увернуться от загребущих рук, норовящих отобрать лук.
Видимо, магнитные бури закончились, потому что обманным маневром оружие выбивают. На секунду задыхаюсь от неслыханной наглости, а позже – от легкости, с которой он перебрасывает меня через себя, обхватив за пояс ногами. Джеки Чан, ты ли это? Боль от удара волной прокатывается по спине, но все же успеваю удержать голову, колчан заставляет изогнуть позвоночник под немыслимым углом.
Джеки удобно сидит на моем животе, сжимая ребра коленями. Его кулак занесен для удара, но почему-то медлит. Этого промедления хватает, чтобы вывернуться из хватки, одной рукой ухватив его за горло, а второй толкнув в грудь. С трудом восстановленное после бега дыхание вновь сбивается. Хриплые вдохи раздирают изнутри, но крепко держу парня, навалившись всем телом.
- Вы там трахаетесь что ли?
- Помо…
- Тихо! – мое шипение адресовано обоим: Алану в наушник и Джеки на полу. Последнему для верности зажимаю рот рукой.
- Ролевые игры? – заинтересованно хрустит чипсами Алан, и куда-то в сторону: Эй, народ, Робину обломилось.
Сжимаю зубы, чтобы не послать Алана с его комментарии туда, где темно и узко, и тем самым не выдать себя и его. Только перехватываю свободной рукой запястья Джеки и сильнее придавливаю своим весом к полу, чтобы не дергался, пытаясь вывернуться. Он гибкий, как ивовая плеть, это безумно отвлекает. Когда сужает глаза, высвеченные в шоколад полоской света, приходит понимание, что задумал пакость.
Его зубы вонзаются в ладонь с силой отчаявшейся кошки. Тонкая лайкра перчаток почти не спасает. Поэтому отдергиваю руку, чтобы сразу же схватить пальцами за подбородок и вывернуть шею. Сжать челюсть, чтобы не смог разомкнуть губ.
- Попросил же, тихо.
Жила на его шее натянута так сильно, что кажется, будто треснет кожа. Тело неожиданно окатывает жаром, что от сердца лавой к пальцам. Даже не подумав о том, чтобы сдержаться, кусаю его. В ответ, просто потому что хочется. Кожа под губами горячечная, влажная после душа, который он, видимо, принимал раньше. Зубами прихватываю жилу, тяну на себя. Дикий порыв животного осадить соперника, заставить подчиниться, выбивает из привычного равновесия, оставляет на чужой шее быстро краснеющий след.
- Вы хоть предохраняетесь?
Ты покойник, Алан.

Мурочка моя, пост таки прекрасен а я так прекрасно жесток Кусай меня везде осемнаццать мне уже))

Радишники, с проф.праздником!)

мы это дело любим)) спасибо за внимание))

Если вы планируете убийство, положите в руки жертве маракас и осьминога — это должно запутать следствие.

Дом М.Кейна.

Анализ собственных действий решаю отложить на потом. Потом, которое наступит в безопасности квартиры в лучшем случае к рассвету. Сейчас же доставляет странное удовольствие слушать чужое сердце и с удивлением ловить совпадающий ритм. Увлекаюсь слишком сильно, успокоенный его покорностью. Жизнь не учит ничему. Джеки отталкивается от стены и разворачивает нас, снова меняя расстановку сил. Задеваем ногами стойку декоративную с папоротником каким-то и статуетками деревянными. Грохот оглушающий в тишине ночи. Устало выдыхаю и позволяю ему утвердить власть. Колчан снова давит спину, завтра синяк по форме будет красивый-красивый. И надеюсь, что за мной гонятся уже по другой улице.
Пытается подняться, тогда дергаю на себя, вытягивая руки над головой, заставляя его делать то же самое. Джеки падает, втирается, губами касается и взгляд дарит нечитаемый. Ладони раскрываю в бессознательном жесте подчинения, кончиками пальцев наталкиваюсь на статуетку. Откатилась далековато после падения. Замираю, вытянувшись, разрываясь от двойственности желаний. Где чертов Алан и его дебильные комментарии, когда они так нужны. Некому прервать паузу, принять за меня решение, заставить сделать хоть что-то. Кажется, снова не дышу, когда целует. Сначала будто случайно, мимоходом, чтобы после укусить больно за нижнюю. Кровь и вино смешивается причудливо на зубах. Хочу усмехнуться, но только раскрываю губы, впуская, воруя еще один миг странного, бьющего по нервам поцелуя.
Он отпускает мои руки, пальцами пробегаясь по дрожащим венам на запястьях. Давить желание поймать его обратно, сжать в ладонях прохладные пальцы, тяжело. Настолько, что почти тянусь следом, когда вновь костяшками по дереву. Это отрезвляет.
Дальше действуют рефлексы. Не успеваю даже понять, рассчитать силу для удара, а Джеки без сознания, низко пойманный на слабости. Отбрасываю статуетку прочь, пальцами во влажные волосы забираюсь, извиняясь и удерживая. И затылком о деревянный пол несколько раз, чтобы мысли очистить. Только не помогает ничерта. Он на мне лежит теплый, мягкий, будто одеяло живое, дышит размеренно в шею, прицельно в руну под высоким воротом водолазки, до мурашек. Заставляю себя перевернуться с Джеки в руках, уложить аккуратно на спину. Поднимаюсь на колени, чувствуя как онемевшие мышцы иголками оживают. Суставы до хруста, когда выпрямляюсь. Сильно он меня приложил, намеренно удерживаюсь от изучающего взгляда. Лучше проверить улицу, полезнее.
Глаза привыкшие к темноте различают перевернутый папоротник и статуетки, черные с позолотой кошки. Иронично, потому что Джеки так похож на одну из них. Осторожно добираюсь до окна и выглядываю наружу. Только припозднившиеся редкие машины. Для верности жду несколько минут, предосторожность никогда не помешает. За это время выдергиваю стрелу из стены, нахожу и закрепляю лук за спиной. Возвращаю на место стойку с цветком и кошками.
Не имею ни малейшего понятия зачем оборачиваюсь, уже поставив ногу на подоконник. Взгляд сам падает на Джеки на полу, и ясной мыслью, что не уйду, оставив его так, словно животное на охоте подбитое. Хочется сказать в романтическом бреду, что он легкий как перышко, но это не так. Джеки тяжелый, хоть этого и не видно, зато отлично чувствуются крепкие мышцы под мягкой тканью. Опустив его на кровать, выпрямляюсь и замираю. Разглядываю едва заметный след от укуса на шее, что-то теплое крутится под ребрами и бормочет "мое, мое". Это же теплое, непонятное, заставляет коснуться губами покрасневшей кожи в бессмысленной попытке унять чужой жар.
- Вы там кончили уже?
- Бл*ть, Алан, убью.
- Так кончили?
- И ты туда же! - вполголоса рявкаю на Джона, перебираясь с подоконника на яблоню. Повиснув на руках, спрыгиваю на мягкую траву, чтобы в два пряжка оказаться на дорожке. - Картина?
- В порядке. Возвращайся, увидишь сам.
- Уже в пути. И если, когда приду, кто-то хоть слово скажет...
- Да-да, никаких вылазок, - хором обреченно в наушнике.

Утро до противного приятное. Солнце заливает балкон белым слепящим светом, греет лопатки, вгрызается теплом в черную ткань борцовки. Из вредности испортить его хочется. Сигаретный дым тает на глазах, смешиваясь с лучами, пепел развеивает легкий ветер. Опираюсь бедром на перила, щурясь, выхватывая в доме напротив розовые всполохи. Блондинка развешивает белье на широком балконе, пританцовывает в такт неслышной мне мелодии. На удивление успокаивающая картина, домашняя, настоящая.
- Сублимируешь?
Рядом появляется Джон с чашкой кофе в больших ладонях. Ухмыляется, отслеживая мой взгляд, но кивая на сигарету. Недовольно смотрю на друга и затягиваюсь демонстративно.
- Секс лучше драки, - философски изрекает Джон.
Жаль, что у меня совсем не философское настроение. Догоревшая до фильтра сигарета с шипением плавит пластик перил между большим и указательным пальцами Джона.
- Еще одна такая мудрая мысль и следующая будет в глаз.
- Ой-ой. Эй, отдай кофе, - уже мне в спину оскорбленно. - Он все равно тебя не помнит.
Вздыхаю и отпиваю из отобранной чашки. То-то и оно, что не помнит. Остается только сублимировать. А намеренно искать встреч и заводить отношения слишком проблематично при нашей работе.
- Спасибо, знаю. Мар, что там у нас Рембрантом?
- Заказчик более чем готов ко встрече.
- Хорошо, назначай на вечер. А сейчас пора в Шервуд.
- Есть, командир!
- А тебя я еще не поблагодарил за вчерашнее.
- Не трогай меня!
- Не трогай Алана!

не видать тебе лифчика с мишеньками, женщина!!! Как можно!!! дожить до /вставить нужную цифру/ лет и не пробовать ни Прагу ни Киевский!!!!
Спасибо за интервью. Было нереально круто читать ответы и узнать любимую русалочку поближе)) Мы с Кейном теперь гордые обладатели изделий из мамонтовой шерсти. Колготы и шарфик - это бесценно)) спасибо))

Ариночка, поздравляю с Днем рождения. Безумно рад нашему знакомству. Желаю, чтобы в твоей жизни все получалось без загадывания желаний на лепесточки и падающие звезды)

Пейнтбольный клуб "Шервуд".
- Корпоратив? Ненавижу корпоративы. Стремительно пьянеющий офисный планктон разнесет здесь все на щепки.
- Перебитые тридцатисантиметровыми гвоздями дубовые доски сложновато разнести на щепки.
- Вот когда эти богатыри от водки с пивом уйдут и оставят разгром, убирать будешь сам. И запрещу Туку помогать тебе.
- Воу воу воу, чувак, я не для того тут возводил храм пейнтбола, чтобы какой-то задрот в очках похерил всю работу.
- Не вопрос, Тук, будешь контролировать задрота.
- Я не зад..хотя чего уж там, задрот.
- Задротище.
- Доводишь Алана?
- Мар, не начинай. Сейчас эта турфирма завалится, и будешь удерживать меня от массового убийства.
- Ты прекрасно справишься сам. Будешь стрелять в них краской.
Скептично смотрю на подругу, застегивая защитный жилет. Да кто ж даст мне перестрелять клиентов. Мариан первая настучит по макушке - законный заработок в краске растворился.
- Ладно, не будешь ты палить по ним. Но успокоишься, побегаешь, попрячешься. Джон прогонит полигон, ты поиграешь в шпиона. Судя по прошлой ночи ты это любишь.
Сил моих больше нет. Один успокоился, вторая принялась. Почему я их в десяток лет назад не бросил в поле под лопухами?
- Мариан.
- Осознала. Иду обратно за стойку.
- Умница.

Самый пафосный ресторан Энска.
Завершение сделки по Рембранту проходит гладко. Настолько, что становится не по себе.
Напрягаюсь, сжимая серебряные столовые приборы. Дорогой ресторан, солидные люди. Алчные взгляды и каменные лица. Мариан прекрасна и очаровательна в своем вечернем наряде и мнимой беспечности. Покупатель знает ее как Черную кошку, ловкую воровку и поклонницу Кристофера Нолана. Он отчаянно сильно похож на Уилсона Фиска. О чем мне и сообщает Алан в наушнике. Алан нервничает настолько, что порывался идти вместе с Мар. Едва успокоили, едва убедили, что ей ничего не угрожает. За соседним столиком я, в непосредственной близости, а Джон на выходе в машине. Сам же Алан следит через камеры за происходящим в ресторане. И я стопроцентно уверен, что ни один таракан незамеченным в суп не проскочит. Поэтому тихо и зло шепчу в запястье, делая вид, что чешу нос:
- Заткнись, Алан. Ты мешаешь. Всем. Особенно ей!
Послушно затыкается, осознав полностью ситуацию. Вздыхаю и краем глаза замечаю, как расслабляются плечи Мариан под тонким палантином. Есдинственное, что может заставить его молчать, это безопасность Мар. Но не можем же мы постоянно подвергать ее опасности ради собственного спокойствия.
- Я знаю, о чем ты думаешь, Робин. Нет, выгнать его мы не можем.
- Спасибо, Джон, утешил.
Откидываюсь на спинку стула, лениво раскачивая в ладони бокал красного вина. Отслеживаю волны, бьющиеся о стеклянные стены, наблюдая за обменом любезностями рядом. Фиск сыпет скупыми комплиментами, сухими фразами и фальшивыми улыбками.
Мариан уходит, не дождавшись десерта. На нашем счету оседают миллионы, а покупатель педантично кромсает панна котту на равные доли. Не поворачиваю головы вслед девушке, продолжая все так же отрешенно смотреть на каберне.
- Порядок.
- Я с Джоном.
Едва заметно киваю, но Алан знает когда и куда смотреть, поэтому разражается бесконечно тирадой о своем не менее бесконечном облегчении. Свободной рукой устало тру глаза. Почти бессонная ночь наконец берет свое, не взирая на влитые днем литры кофеина.
Телефон на столе мягко жужжит. Отвечаю на звонок, прикладывая к уху тонкий пластик и упираясь локтями в стол. Бокал при этом опасно наклоняется в расслабленной кисти.
- Алло.
- Все в полном ажуре. Ждем только тебя.
- Нет, еще не скоро.
- Хочешь убедиться в отсутствии хвоста?
- Да, лишним не будет. Так что поезжайте.
- А как же ты? - в разговор вклинивается Мариан. Очевидно, Джон включил громкую связь.
- Не пропаду.
- Но, Роб...
- Это же обычная схема, мама! Конечно, я разберусь кого и за какой стол сажать на собственной свадьбе!
- Схема-то может и обычная, только город не тот. И прошлой ночью что-то случилось. Мы пережива...Постой, ты назвал меня мамой??
- Не беси хоть ты, пожалуйста.
- Не груби матери, Адам Робин Гуд!
В наушнике откровенно ржет Алан. Господи. Ставлю на бокал на стол и чешу лоб. Невыносимо. Мне нужен отпуск. Где-нибудь на необитаемом острове среди пальм, песка и океана. А самое главное - среди тишины.
- Встретимся дома.
Отключаю телефон и раздраженно вздыхаю, чтобы в следующий момент незаметно подобраться, потому что Фиск только-только расплатился по счету.

Квартира банды.
Следующее утро наступает для меня в десятом часу. Роскошь, которую позволяю себе только после успешно выполненных заданий. Потягиваюсь всем телом, цепляясь руками на низкий ботик кровати. Несколько минут спокойствия даром божьим. Закрываю глаза и обещаю себе встать через пять минуточек, когда на дверь обрушивается громоподобный стук. Кажется, даже с ноги.
- Занято! - Натягиваю одеяло на голову, так смешно, по-детски прячась от проблем.
- Вставай!!! Мы же договорились!! - Мариан продолжает стучать и не оставляет выбора. Приходится вспоминать, что мы и правда договаривались вчера сходить в цирк к ее подруге, а потом пообедать вместе.
- Ладно! Только кофе свари мне!
- Тиран! Деспот! Диктатор!
Закатываю глаза и кутаюсь в одеяло, еще пару минут можно полежать.
- Тебе с корицей и сливками?
- И кардамон не забудь! - почти смеюсь, слыша ее наигранно громкую и злую ругань.
Через несколько минут все же сползаю с кровати в направлении душа. Еще через десять ползу уже в направлении кухни, по пути досушивая волосы полотенцем. Совсем некстати в памяти всплывает ощущение чужих мокрых волос под пальцами. Следом приходит мираж его теплый, диковато-ласковый. Касается плеча почти ощутимо, вздрогнув, оборачиваюсь нервно. Не может быть. Это все недосып, кофе и невозможно темные глаза. И, вероятно, неуемная фантазия, подогретая его силой и гибкостью.
Растерев лицо влажным полотенцем, пытаюсь выместить ненужные мысли. Получается почему-то только после уже по-настоящему сердитого окрика:
- Адам!

Энский цирк
У цирка нас встречает Кейти, та самая подруга. Щебечет, не переставая, о разных глупостях вроде погоды и модного цвета в этом сезоне. О планах на выходные, жалуется на директора, что привел в труппу новенького, когда все только-только сработались. Моего участия в разговоре не требуется, поэтому спокойно иду чуть позади, размышляя о своем. О своем, что не давал уснуть полночи, а после и утром настиг. Это ненормально, когда одна короткая встреча так резко бьет по мозгам. Но и оправдать нечем. Разве что адреналином, горячностью погони, случайностью. Но почему режет где-то под сердцем понимание того, что не помнит меня? Почему хочется вернуться, сказать, что здесь, рядом, никуда не уйду? Но ведь уйду, брошу, оставлю. И даже не вернусь. Не потому что не захочу, потому что не смогу. Поймают, убьют, посадят. Разобьют же не только мою жизнь. А я не хочу. Не хочу впутывать еще кого-то, позволять кому-то...ему...занять место рядом. Просто не хочу терять еще больше дорогих людей в случае неудачи. Но отчего-то чувство, что уже потерял что-то важное, что-то, что могло бы принести счастье.
Увлеченный нелегкою судьбой своей пропускаю добрую часть тренировки циркачей. Сижу в первых рядах, уставившись в одну точку - соединение сетки батута с каркасом. Мариан рядом восхищенно смотрит на летающих гимнастов. Дышит через раз, она ведь мечтала быть одной из них. Парить под куполом, дрожать на тонкой планке трапеции перед кувырком вниз. Она толкает меня локтем и кивает вверх:
- Смотри-смотри, сейчас будет апфль!
- Что будет? - Недоуменно переспрашиваю, прилежно поворачиваясь в нужную сторону. Пара гимнастов, мужчина и женщина, на разных трапециях синхронно делают кувырок и легко, будто на ступеньку, запрыгивают на планку. Увлекаюсь тонкими фигурами, завороженный плавностью движений и бесстрашием. С удивлением признаю в женщине Кейти - она непривычно сосредоточена, никаких лишних движений. Исключительно профессиональная ловкость и отточенность. Перевожу взгляд на мужчину, и мне кажется, что перестаю дышать. Это же он. Это же Джеки Чан. Теперь понятно откуда силы перебросить меня через себя в захвате и гибкость, эта гибкость, о коротой не могу перестать думать, не взирая на столь убедительные доводы здравого смысла.
Закрываю глаза, думая, что это поможет. Но Мар рядом ахает, и я поспешно поднимаю веки. Едва не зажмуриваюсь обратно, потому что Джеки летит вниз головой, совершенно не смущаясь. На автомате дергаюсь вперед в бесполезной попытке помочь. В последний момент Мариан перехватывает меня.
- Ты чего? - Удивленно спрашивает, все еще сжимая мой локоть.
- Ничего, - насупившись и осознав свою ошибку, отворачиваюсь и складываю руки на груди. Джеки Чан довольно смеется чьим-то словам, лежа на батуте и зачем-то дергает ногой, создавая "цунами" из плетеной веревки, отчего Кейти скатывается к нему под бок.
Глупо. Глупо же ревновать едва знакомого человека к другому едва знакомому человеку. Но мне необычайно легко удается делать глупости. И только теперь понимаю, что лучше бы мне уйти, потому что вряд ли мой самоконтроль настолько хорош, что не полезу к нему жадными руками. И будет больно не увидеть в невозможных глазах узнавание, довольствоваться только непониманием, кто же такой дерзкий.
Рефлекторно вскидываю голову, когда Кейти оказывается на бортике манежа и предлагает Мариан:
- Мы немного отдохнем перед полотнами. Не хочешь прокатиться?
Сжимаю кулаки, отчаянно желая, чтобы подруга не согласилась, и я мог сбежать куда-нибудь подальше, пока он не увидел.
- Как на качельках? Конечно!
Отчего-то мои желания никогда не сбываются.

Обидно, когда говорят "закончится пмс, поговорим", а у тебя нет никакого пмс. Ты просто сука по жизни. Да еще и мужик, к тому же.

Энский цирк. Кафе.
Не знаю почему соглашаюсь. Но виню во всем Джеки Чана, уж никак собственную безвольность. Он же виноват в моей безвольности. Он и его обтягивающее второй кожей трико. Только поэтому позволяю утащить себя на манеж и убедить расстаться со своими излюбленными найками, влезть на сетку, чтобы надеть страховку.
Рассеяно киваю, когда он представляется. Бархатисто-мягкое, едва рычащее "Мауро" бьет в позвоночник. Отчего-то на ум приходит жаркая Италия, апельсины и можжевельник. Рукопожатие неосознанно крепче обычного и слишком короткое, будто брошенное вскользь приветствие не слишком хорошего знакомого. Но восполняется с лихвой уверенными касаниями, когда затягивает ремни. Резкие и короткие, деловые, чтобы ни на миллиметр в сторону необъяснимо зажигают румянец, бесстыдно распространяющийся от шеи к щекам. Остается надеяться, что есть возможность свалить все на духоту помещения. Тут поднимаю голову со скепсисом думая, что для духоты в таком помещении слишком мало народа. Но, кажется, ему безразлично мое идиотское смущение. Только крепче затягивает хлястик, вынуждая вытянуться, выпрямить спину, чтобы словить плечом его теплое дыхание. Слишком резко качаю головой на вопрос не туго ли, едва удерживаюсь, чтобы не потянуться следом, когда отстраняется. Успокоиться. Жизненно необходимо успокоиться и подавить желание ухватиться не за полотна, а за его ноги, стоящие по обе стороны от меня. Из вредности и упрямства смотрю вперед, медленно отсчитывая про себя секунды. Не потому, что боюсь высоты, не потому, что боюсь не удержаться и соскользнуть вниз. Потому что хочется как раз таки соскользнуть и воспользоваться столь любезным приглашением хвататься за него. Поймает, не поймает - уже вопрос далеко не первостепенной важности.
Мимо меня проходит счастье Мариан, которая смеется заливисто и болтает ногами как маленькая девчонка. Мимо же и прелесть самих полотен на высоте десяти метров, все, что меня заботит, - это гимнаст за спиной и горящий след от его ладони на плече. Закрываю глаза и давлю порыв накрыть рукою призрачную его ладонь. Сосредоточенный на этой глупости не обращаю внимания на окружающее, поэтому оказываюсь совершенно не готов к его словам. Механически сжимаю крепче тонкую ткань, повинуясь осторожному приказу, и зачем-то считаю мурашки, побежавшие вниз по спине от чужого влажного дыхания. Вес Мауро исчезает с полотен и, я опасаюсь представлять каким образом он ушел. Иначе в конечном итоге, меня могут сдать в полицию за попытку изнасилования в общественном месте.
После того, как Кейти сменяет Мауро, выдыхаю более менее спокойно и наконец понимаю, почему Мар такая радостная. Необъяснимое ощущение полета и какой-то мистической власти над теми, кто внизу. Мариан, переполненная эмоциями, скачет по сетке, падает через раз и пытается свалить меня. Но оказываюсь проворнее, успев спрыгнуть с нее, сразу после того, как отстегнули страховку. Шнуровка кроссовок не занимает и минуты, после чего безрезультатно пытаюсь выловить за ногу подругу. Но все, на что я способен, - это игнорировать ее подколы и не игнорировать гибкое тело на трапеции. Кое-как выцепив ее с сетки, утаскиваю обратно на зрительские места, чтобы оттуда выслушать ее восторги, подождать Кейти на обед и бесстыдным образом следить за Мауро. Слабость к эффектным номерам никогда до добра не доводила.

Кафе, в которое ведет нас Кейти, до ужаса милое и домашнее. Кожаные диванчики, белые скатерти, вышитые цветами стены и бронза в деталях. Непостижимым образом оказываюсь на диване, зажат между Мариан и Мауро, напротив Дон и Кейти на деревянных стульях. Это нервирует и раздражает, но устраивать истерики ради места? Нет, спасибо, уже не ребенок. Поэтому морально готовлюсь к неизбежному столкновению локтями и коленями. Мариан в заботе о здоровье заказывает овощной суп с гренками и даже самолично всовывает мне в руку ложку. Она небезосновательно уверена, что при честном народе я не стану отказываться от нелюбимого, но такого полезного блюда. Поэтому молча ковыряю суп, глубокомысленно гоняя гренки по тарелке. За этим занятием стараюсь не обращать внимания на допрос от Дона. Но, противореча самому себе, каждый ответ Мауро жду с затаенным интересом. И когда разговор перескакивает на профессиональную тему, уже вмешивается Мариан, блистая познаниями в цирковой терминологии. Ее щебет и смех цирковых успокаивает, как и медитативное ковыряние в тарелке. Поэтому оказываюсь совсем не готов к тому, что теплая ладонь опускается на колено и принимается ненавязчиво гладить ногу, опасно приближаясь к линии бедра. Опустив глаза, в недоумении пополам с волнением наблюдаю, как рука Мауро расслабленно двигается по темной джинсе без всякого стеснения. Едва успеваю остановить себя от того, чтобы шире раздвинуть ноги, молчаливо требуя, дабы погладил выше и с внутренней стороны. Только после этого в растаявший мозг закрадывается мысль, что, во-первых, не одни, во-вторых, он меня не помнит, а значит и хотеть не может.
Но он извиняется так тихо, почти неслышно, в панике отдернув руку, что становится немного обидно. Несколько секунд размышляю над тем, не оказать ли ответную любезность: не погладить ли острую коленку, виднеющуюся в декоративных разрезах на его синих джинсах. Но тогда это будет возможным ответом, надеждой на продолжение знакомства, а мне ведь это не нужно. Ему - тоже. Поэтому только качаю головой, не глядя, мол, все нормально, чувак, не парься, и гоняю размокшие гренки уже против часовой стрелки. Но отпечаток его ладони все еще жжется через джинсы. Схожу с ума. Чувствую себя старшеклассником, робеющим от случайного касания. Надо как-то от этого избавляться.
- Мы вас подвезем! - Радостный голос Мариан проникает в сознание слишком поздно, когда протестовать и придумывать отговорки уже не остается времени. - Столь незначительная благодарность за то, что показали красоту цирка.
- Ой, было бы здорово. Спасибо. - Кейти хлопает в ладоши и едва не подпрыгивает на стуле. - Мауро, тебе в какую сторону?
- БЦ. Не думаю, что нам по пути, - он криво, немного неловко улыбается, накручивая на вилку спагетти.
- По пути. Мы как раз собирались в БЦ, в ателье. Ну собиралась я, Адам просто шофером.
- Так и знал, что этим все закончится, - преувеличенно горько вздыхаю, чтобы замаскировать нелогичную, внезапно вспыхнувшую радость, что еще не расстаемся.
- Женщины! - Вторит мне Дон и поднимает руку, чтобы попросить счет.

Мариан, обычно презирающая заднее сидение, с радостной улыбкой устраивается на упомянутом заднем нашего гелендвагена аккурат между Кейти и Доном. Сочувствующе улыбаюсь циркачам, Мар не отцепится по доброй воле от предмета своего обожания. И только пристегнувшись, понимаю, что Мауро сидит совсем рядом. В голове проносится банальщина с ремнем безопасности и тем, как помогаю его застегнуть, хрипло дыша в его ключицу. Но он справляется самостоятельно и легко защелкивает карабин. Раздраженно сдуваю челку с глаз и, развернувшись, выезжаю с парковки. Затевать разговор не вижу смысла, поэтому сосредотачиваюсь на дороге, усиленно игнорируя экспрессию Мариан, которая умудрилась вовлечь в разговор и Мауро. Он разворачивается корпусом и что-то объясняет неугомонной. Я же бросаю неосторожный взгляд и едва не теряю управление машиной. В последний момент крепче хватаюсь за руль и успеваю затормозить на светофоре. Тридцать секунд, чтобы унять всполошившееся сердце и задвинуть подальше, до лучших времен врезавшуюся в память картинку его шеи со следами моих зубов над воротником ветровки. Потемневшая метка жидким огнем согрела внутренности, прокатившись желанием по венам. Слишком резко трогаюсь с места, убеждая себя не распускать руки, не касаться его шеи пальцами, не целовать раздраженную кожу, не оставлять новых следов.
- Ты проехал поворот.
- Что? - Усилием воли отбрасываю предложения воспаленного воображения и перевожу взгляд на подругу.
- Надо было повернуть на светофоре, а ты прямо поехал.
- А. Сейчас вернемся. Извините.
Коротко вздохнув, разворачиваюсь, и больше не позволяю себе смотреть на Мауро. До того момента, пока не высаживаем его у дома. Мариан машет рукой на прощание, а после перебирается на переднее.
- Выкладывай.
- О чем ты? - Старательно изображаю непонимание, выезжая на прямую дорогу к бизнес-центру.
- Прекращай. Не держи меня за идиотку. Ты сегодня сам не свой. Тогда рванулся, молчал, краснел, поворот пропустил.
- И что?
- Это на тебя не похоже. Последний раз, когда ты так себя вел...
- Нет. Даже. Не. Думай. Вспоминать. Ее.
- О мой бог, да ты влюбился.
- Все, никаких тебе нарядов от Хэттер. Едем домой.
- Мелочно.
- Зато действенно.

Съемный дом М.Кейна.
Липкое чувство дежавю расползается по коже, когда перепрыгиваю через заборчик и клумбы с цветами, в темноте надеясь, что не перетоптал их все. Подтянуться и забраться на яблоню кажется более разумным, чем стучать банально в двери. Окно, как и прежде, открыто. Осторожно спрыгиваю с подоконника и осматриваюсь. Спальня погружена во мрак, и только полоска света из открытой двери ее разбивает. Подхожу ближе, прислушиваюсь. Копошение на первом этаже и вдохновенное подпевание арии Фигаро обозначают его присутствие. Странный выбор музыкального сопровождения, но вызывает только улыбку и необъяснимое желание сжать в руках, спрятать в себя и никому больше не показывать. Спускаюсь по лестнице, по привычке опасаясь скрипящих половиц, но дом новый и музыка громкая. Нахожу его на кухне, пританцовывающим у шкафчиков с посудой. С одной руке пустой бокал, второй дирижирует невидимым оркестром. Синий шелк пижамы послушно льется за каждым движением, лишь намеком обозначая рисунок мышц. Мог бы стоять так вечно. Хотя, кому я вру, не мог бы. Потому что сильным желанием касаться выкручивает жилы. Желанием вжать в себя, вплавить, жалит сердце.
Мауро оборачивается, и недопетое "Фигаро, Фигаро, Фигаро" замирает на губах. И четкое "о" срывает все предохранители с едва живых попыток здравого смысла, пытающегося заставить меня бежать прочь. Вместо этого я широкими шагами за секунду преодолеваю расстояние между, кладу ладонь на шею, ровно на метку, и целую его. Жадно, опасаясь того, что прогонит, но вместе с той слепой надеждой, что вспомнит. Вспомнит ту ночь и беспорядочные, нелогичные прикосновения. Вспомнит интуитивно, потянется, большего не нужно.

Пост содержит элементы 18+, уберите детей и слабонервных гетерастов от монитора.

Сел в такси, говорю таксисту:"Трогай"...Он офигел....Но потрогал.

Съемный дом Мауро Кейна.

Он отвечает. Точно так же жадно, нетерпеливо. Хватается, цепляется за плечи. Те крошечные сомнения, что точили яблоко небезызвестных желаний, тают под ответным жаром. Плавится мир вокруг, и это пугает. Никогда еще так сильно никого не хотелось. До нервной дрожи, до ломоты суставов, если не обнять, не прикоснуться.
Поцелуи больше напоминают попытки выгрызть чужой стон, вылизать место рядом. В нем. Потому что быть отдельно вдруг становится больно. Мауро сбивается, говорит что-то, отталкивает. Мешает. Мешает целовать шею, оставлять новые багровеющие следы. Нечестно. Я ждал катастрофически долго. Ждал, боролся с разумной своей частью. А время, проведенное в борьбе с собой, всегда можно смело умножать на три, а в особо тяжелых случаях на четыре.
Он говорит что-то о свинине, ананасах, какой-то готовности. Бездумно киваю, занятый лишь мыслями о том, как побыстрее уложить его на горизонтальную поверхность. Руки спешно соскальзывают под шелк рубашки. Кожа горячая, бархатная под любопытными пальцами. Неуместное, не нормальное желание оставить синяки, раскрасить пятнами как леопарда кусает в загривок, на отчаянно долгую секунду затмевает рассудок. Но я лишь осторожно касаюсь, будто по шерсти глажу пугливого котенка. Вряд ли ему нужно именно это, но причинять боль в угоду эгоистичным желаниям не намерен. Поэтому послушно опускаюсь вниз, чтобы проверить шедевр его кулинарного гения. Совсем не важно, что из меня кулинар далеко не первого класса.
Если он хочет - сделаю. Пока еще остались крупицы самоконтроля. Сажусь на корточки, не отказывая себе в удовольствии скользнуть ладонью от поясницы вниз по ноге, обернуть пальцы вокруг щиколотки, чтобы удержать равновесие. Сняв в длинной ручки духовки вафельное полотенце, открываю печь. В лицо веет жаром, сладковатым ароматом специй и ананасов. Ухватив за край, подтаскиваю форму к себе чуть ближе. Даже если бы и знал, как выглядит в своем состоянии готовности в своей промежуточной стадии до попадания в тарелку, меня бы это ни капли не взволновало. Не подумав, бросаю полотенце и выхватываю кусочек ананаса. Пальцы обжигает, терпимо. Пульсирующая на левой лопатке руна смягчает боль, позволяет игнорировать горящую кожу.
Он смотрит так, будто съесть хочет. И не кусок фрукта в моей руке. Взгляд жидким золотом течет по спине, заставляет кокетничать, флиртовать грубо, не беспокоясь даже о видимости приличий. Только поэтому вместо того, чтобы вернуть все на место съедаю ананас и, не удержавшись, жмурюсь, потому что действительно вкусно. Продолжая нелепую игру, достаю еще кусочек и закрываю духовку. На сегодня хватит. Поднимаюсь, втираясь, вжимаясь, легко выдыхая от необходимого давления. Пусть теперь сам попробует свою готовность, коль не доверяет моему скромному мнению. Мауро податливо открывает рот, касается языком пальцев. Не знаю, специально ли, но любые мысли испаряются едва только прикрывает глаза от удовольствия. Хватит. Хватит дурачиться. Не для того пошел против доводов разума, запрещающих какие-либо намеки на отношения. Любые мало мальски серьезные отношения. Не для того разрешил себе всего одну ночь. Пошел на поводу выедающего мозг желания. Один раз и все. Пройдет, отпустит. Смогу как раньше, жить дальше, не вздрагивая от упоминания цирковой терминологии, от запаха мяты и кофе с шоколадом. Смогу спокойно дышать, не вспоминая его губы на своих. Негласное правило об избавлении от соблазнов всегда действует безотказно.
Не удерживаюсь, слишком долгим кажется путь до спальни. Прижимаю его к стене, набрасываясь, забывая обещание не причинять боли. коротко выдыхаю и просовываю ладонь под спину, на сантиметры отодвигаю от острого угла. Извиняясь, целую шею, с диким, животным удовольствием оставляя новые и новые метки. Настолько увлекаюсь, что почти не чувствую, как его пальцы сжимают плечи, давят вниз. Инстинктивно присаживаюсь, не отрываясь от особенно вкусного места у основания шеи. Мауро моментально пользуется уступкой и обхватывает за пояс ногами. Из горла рвется болезненный стон. От ощущения его так близко, так крепко. Цепляется, обнимает будто всем телом. А последние скобы контроля сносит его хриплый, прерывистый голос. Говорит, что в гостиной диван, добавляю, что как раз вовремя. Мысленно, правда, да только без разницы уже. Прижимаю к себе крепче, теряя голову от того, как идеально, как правильно льнет ко мне, как его тугие мышцы чувствуются под пальцами. Мне не нужно смотреть куда идти, - запомнил расположение мебели и комнат, когда спускался. Свет из кухни и читтерство рун позволили сделать это с минимальными усилиями.
Диван ужасный. Совсем не удобный, жесткий, с низкой спинкой, непонятно для чего предназначенный. Но сейчас единственно важное - Мауро, покорный настолько, что сводит нутро. Его хочется целовать везде и сразу, забывая имя и время, посвящая всего себя. Хочется дразнить, слышать его умоляющим, дрожащим. Знать, что являешься причиной, адресатом, его богом. Мелочно и эгоистично, но необъяснимо приятно, - мучить его, медленно, издеваясь, расстегивать пуговицы пижамной рубахи. Кусать обманчиво хрупкие ключицы, закрывать рот ладонью, глуша стоны. Не потому, что не хочется их слышать, а потому что видел в окнах соседнего дома блеск катаны на стене и пинающую рыжего кота брюнетку. И уж совсем не хочется, чтобы она прибежала на крик и кроваво помешала. В том, что молчать Мауро не будет, убедился еще на кухне, едва коснулся оставленного днями ранее засоса. Устыдиться бы, перестать так яростно помечать его, но сил нет. Нелогичное, собственническое желание заявить права жжется, чешется, будто зубы режутся.
От былой нежности не остается и следа, когда сдергивает футболку, горящим даже в темноте взглядом обнимая. Хочет трогать, руками тянется, но только перехватываю жадные касания, прижимаю раскрытые ладони к животу. Оставляю поцелуи поверх сжатых рук, под ребрами. Раскрытая рубашка мешается, но не настолько, чтобы вытряхивать его из нее. Кожа горит под губами, частое дыхание сбивает с собственного. Сжать всего, вплавить в себя. Бьется в подкорке, щемит сердце. Не похоже, что на одну ночь, не похоже на секс без обязательств. Но большего дать ему не в праве. Да и сейчас не так это важно, не существенно совсем. Только его рука на шее, когда же успел вырваться, ровно над руной памяти, что колется под его теплом, напоминая о последствиях. Вновь мелькнувшие сожаления сгорают в кусачем поцелуе. Мауро заставляет подтянуться ближе, впивается ногтями в изрисованную черным кожу. И от этого ведет. Ведет безбожно, наивно, словно опять подросток несмышленый. Не удерживаю надсадного стона, когда сжимает зубами жилку на шее, зализывает укус, снова сжимает, словно вожак на место ставит зарвавшегося щенка. Закрываю глаза, позволяя теперь ему помечать свое.
Одной рукой упираюсь в спинку дивана, удерживаясь, чтобы не рухнуть на него всем весом. Второй - сжимаю короткие пряди на его затылке, ногтями тупо царапая кожу головы. Его довольная ухмылка остается на моей шее, щекочет мягким клеймом. Снова обвивает ногами, вжимается бедрами, словно спрашивая какого же черта на нас все еще есть одежда. Чтобы ее снять, нудно отпустить, разжать мертвую хватку пальцев на тонкой спинке, напряжение в теле из-за удержание равновесия не позволяет, грозит сломанным деревом и раздавленным гимнастом. Будто читая мысли, шепотом жалит ухо:
- Падай. - И тянет на себя, повисает всем телом, не оставляя выбора. У обоих низкий стон раздирает горло от тяжести такой необходимой, того как жжется кожа к коже, как правильно ощущается каждая его твердая линия.
Мауро выдыхает едва слышное "да" и запускает ладони под мои джинсы. Сжимает пальцы с силой, натягивая ткань. От столь нужного давления роняю голову и вцепляюсь зубами в шею, не замечая, что попадаю на самый первый след. Забываясь, дергаю ткань рубашки с плеча, чтобы целовать упругие мышцы под загорелой кожей. Но движения ограничены от того, что терять жадные касания его рук совсем не хочется. И через некоторое время его кожа горит, раздраженная укусами, не спасенная нежной, почти неощутимой лаской языка поверх. Все равно мало. Бесконечно мало. Но вывернуться из объятий, чтобы опуститься ниже, собрать соленые капли с косых мышц, - невозможно. Он держит крепко, до синяков, впиваясь пальцами.
- Постой, - отрываясь от ямки между ключиц, остаточно касаюсь губами. Подтягиваюсь, упираясь своим лбом в его, заглядывая в глаза. В них можно утонуть. Не в новомодных шоколадных озерах, не в какой-то магии заоблачной, сравнимой с луной. Утонуть в его жадном взгляде, как вгрызается на краю паники, балансирует над пропастью страха, что все закончится, толком не начавшись. Это льстит, но все же пугает намного больше. Потому что уверен, - такой же голод и в моих глазах. Страшно, потому раньше такого не было. Не было всепоглощающего желания слиться с кем-то в единое целое.
Никаких эвфемизмов.
Хочется узнать его всего. От смешного следа от подушки по утрам до устало опущенных ресниц по вечерам. Пугает, потому что обычно, чтобы дойти до этого желания мне нужно месяца три полноценных отношений, а уж никак не три дня, заполненных серой, нелогичной тоской по незнакомцу. Пугает, потому что моя работа слишком опасна для него, опасна для любого, кто близок.
Его руки замирают, и сам Мауро застывает, не понимая что случилось, почему прошу остановиться, почему перестал целовать.
- Пусти, - кончиком носа веду по скуле, с садистским удовольствием тяну время, заставляя его нервничать.
И только когда отпускает, сощурившись, вынимает руки и разжимает ноги, усмехаюсь и продолжаю:
- Нечестно целовать только твои плечи.
Он охает и моментально хватается за плечи, притягивая к себе. Снова перехватываю его запястья, прижимаю, спускаюсь ниже, чтобы дышать над краем его брюк, прихватывать зубами кожу. Мауро пытается вывернуться, вернуть себе инициативу, прекратить мой садизм. Успокаиваю очевидным способом: кладу его руки себе на голову. Пальцы тут же зарываются в волосы и стискивают пряди. Полуизумленный стон скрывается в шорохе ткани, когда стягиваю пижамные штаны. Он поддается вперед, помогая, случайно касаясь влажной головкой щеки. Отбросив в сторону ненужный шелк, веду раскрытыми ладонями по сильным ногам. Намеренно игнорирую его сорванное дыхание и собственное возбуждение. От ногтей остаются едва заметные розовые полосы на его бедрах, пока не опускаю руки вниз. Под него, сжимая ягодицы и насаживаясь ртом на его член. Надсадное "о господи" с лихвой возмещает подступившие слезы, а внутри словно разрывается атомная. Дико, что так хорошо. Дико, что чувствую будто на своем месте. Дико, что его стоны и болезненно сжатые пальцы стреляют в спину, заставляя мелко дрожать, вжиматься пахом в край дивана.
- Постой-постой. - Теперь Мауро дергается в сторону и тянет за волосы вверх, заставляя выпустить его с мокрым звуком.
- Что? - Поднимаю недовольный взгляд, будто у меня мороженное отобрали, едва надкушенное.
- Как тебя зовут?
Поднимаю брови в удивлении, с чего вдруг решил именем заинтересоваться? Видимо, вопрос ясно читается на моем лице, когда он поясняет:
- Хочу кончить с твоим именем, а не каким-то "чернобровым".
- Адам. Меня зовут Адам, - на выдохе, касаясь поцелуем основания.
- Мауро.
Вот и познакомились.

Меля, та я бы рад, но у нас с блестючим энто все, что есть
Охурменный мой, чует мое сердешко, что съем как раз таки тебя я)) Но ты конечно можешь попытаться!))

Бойтесь нас, милый Белоснежк, вдруг заразим, и вступите в наше братство, как бы сисечки Шурочки не были хороши. А деньги на памятник лучше наличкой в желтом чемоданчике передайте, Мурчик это больше оценит, чем бронзу, на которую будут гадить птички.

Тогда ничем помочь не могу)

С цветами и поглаживаниями я и сам справлюсь, поэтому лучше чемоданчик)

По схеме: элементы 18+, уберите детей и слабонервных гетерастов от монитора.

— Боль... сильная боль в груди... будто сердце в тиски зажали...
— Чувак, это любовь.
— Это инфаркт, романтик хр-в!!!...

Съемный дом М.Кейна.

Когда люди теряют все человеческое, что в них есть? Когда заглушенная цивилизацией животная суть прорывается наружу? Когда становятся неважными методы, а цель неоном горит под закрытыми веками? Никогда раньше не задумывался. Не понимал. Никогда раньше не испытывал столь сильных эмоций. Эмоций с треском шаровой молнии разрывающих привычный мир. И если бы не знал, что магия существует, поверил бы сейчас в нее. Без привычных скептицизма и насмешки. Приворожил, не иначе. Объяснить по-другому отчего так срывает нервы не могу. Объяснить, почему свет и тьма замыкаются на нем. На его шоколадных глазах, дрожащей улыбке и стискивающих мои плечи пальцах. Объяснить, почему до сих пор не потерял сознание от всплеска эндорфинов, почему мозг еще в состоянии обрабатывать информацию. Он такой, что не описать словами. Можно попытаться прикосновениями. Жадными, резкими. Или собственническим рыком "мое", не трогать, не смотреть, убью и глазом не моргну. Или стонами в затылок, поцелуями вдоль позвоночника, чтобы не рассыпаться от его хриплого голоса, умоляющего, бесстыдного. У него в отличии от меня слова находятся. Они кислотой проливаются в душу, разъедают ржавое железо, сковавшее сердце, чувства, достигают беззащитной мышцы и становятся бальзамом. Мягким, нежным, до этой ночи не нужным.
Теперь мой шепот, все же разбуженный нашей жадностью, больше похож на молитву, полузадушенную, слепую, обращенную к его губам. Слова сливаются в сплошной поток, неконтролируемый, будто формирующийся на кончике языка, минуя мозг. Словно чувства находят выход, возникшие из ниоткуда. Слова, знание, простое знание, не требующее каких-либо доказательств. Знаю, что мой. А я - его. Знаю, что будет больно. Не сейчас. Потом. Знаю, что нет никого, кто подходил бы мне настолько идеально, как он. Просто знаю, что отпустить будет невероятно сложно. Почти невозможно, безвыходно.
Но это будет потом. Завтра. Сейчас важен только он. Мауро. Даже имя его экзотично пахнет спелыми фруктами, солнцем и зеленью дикого леса. Он сам как запретная фантазия, упущенная возможность пересчитать звезды. Как вспышка адреналина и ветер в лицо на огромной скорости. Его тело столь же льнущее, ластящееся жадно как и мое. На полпути встречает каждый толчок, каждое касание. Горячность кожи, взгляда не отпускает, не разрешает закрыть глаза. Чтобы смотрел, чтобы видел. Кто рядом, кто заставляет терять голову, заставляет исступленно грызть чужое плечо, влажное от пота, искусанное уже мгновениями ранее. Кто настолько тесный, что даже больно. От понимания, что первый за долгое время. От стыдливого румянца и хрипа в шею.
Его вкус все еще на языке, щекочет нёбо. Память о своем имени на его губах, судорожно сжатых пальцах в волосах и беспомощно изогнутой спины накрывает, бьет поддых, забирает воздух. Втиснув руку между нашими телами, оборачиваю пальцы вокруг его члена, большим дразня головку, обводя по кругу.
- Давай вместе, - склоняюсь над ним и замираю, чтобы последний вдох перед прыжком сделать. - Со мной.
- Да. - Он подгоняет меня, ударив пятками будто лошадь норовливую в галоп пускает.
В отместку пережимаю его основание и срываюсь в беспорядочный ритм. Короткие, прицельный толчки, с силой задевающие простату выбивают воздух у обоих. Горячие тиски подступающего оргазма захватывают поясницу заставляя сжалиться, отпустить его, разжать пальцы.
- Сейчас. - Приказ срывается с языка, вжимаюсь всем телом, делая последний толчок. Выбивая стон, граничащий с криком от того как хорошо. Как ярко и жарко накрывает душной волной одновременно обоих. Как остатки удовольствия оседают на все еще пылающей коже.
Обессиленные, чуточку взволнованные силой оргазма лежим на дурацком пятнистом ковре. Дыхание восстанавливается вместе со способностью говорить.
- Душ? Хотя и так достаточно хорошо, - буквально мурчит мне в шею Мауро, неторопливо размазывая свою сперму по моему животу. Движения томные, собственнические, отчего глаза закрываются от невыносимой правильности, понимания, что мое место рядом с ним. И нигде больше. Под его руками и ласками.
То, как держится за меня, пока поднимаемся по лестнице, заставляет беззащитное сердце обливаться кровью, заходиться в ответном нуждающимся стуке. Мауро словно чувствует, что уйду. Знает, что проснется один. Его крепко сжатые пальцы оставляют следы на моем бедре. Его сила тренирована, вышколена на манеже, под куполом, где надежда только на себя. На свое тело и обманчиво безопасную страховку. Воспоминания о полетах, немыслимых акробатических трюках разжижает не восстановившийся мозг. Мы как раз заканчиваем подъем, и я с легкой душой, не боясь сломать позвоночник падением, прижимаю Мауро к стене. Он тут же поддается навстречу, раскрывая губы. Поцелуй снова жадный, будто и не было тех минут внизу, и голод снова сжирает нас изнутри.
- Мы же договорились на душ, - выдыхает, но послушно подставляет шею под новые укусы. Всей душой надеюсь, что завтра он будет таким же пятнистым как и его ковер в гостиной.
- Да. Сейчас. Не могу перестать думать о том, как летаешь. Как легко ловишь Кейти. Как у тебя напрягаются при этом мышцы. Как я плавлюсь от одного лишь твоего взгляда.
Слова льются бесконечно, перемежаясь с короткими кусачими поцелуями. Его пальцы снова в моих волосах, оттягивают пряди, когда сжимаю зубы слишком сильно. Увлеченный совсем не контролирую себя, речь моя сейчас – мысли все без единой тайны, без скрытого смысла.
- Ты видел меня? Когда-ааа, - его голос срывается, когда прижимаю за ягодицы к себе.
Едва только вопрос доходит до воспаленного сознания, застываю на мгновение от паники, что проговорился, потерял осторожность. Он же может с легкостью сопоставить факты, соединить того Адама, с которым познакомился днем, и того, под которым кончил десять минут назад. Мне бы бросить, уйти сейчас, пока окончательно не разобрался. Но не могу. Не могу оставить его. Такого податливого, просящего, со скрытой грустью, долей смирения. Только прижимаю к себе еще крепче, целую ухо, зубами прихватывая край. Надеюсь, что ему не до сопоставления фактов.
- Был на одном из представлений дю Солей в Лондоне. А потом только тебя во сне видел.
- Сладкий мой, - усмехаюсь прозвищу, произнесенному мной в пылу, бесконтрольно, но теперь подхваченного им сознательно. – Дойдем до душа, и я покажу тебе весь спектр своей силы.
Плотоядно улыбнувшись, Мауро высвобождается из объятий и тянет за руку в сторону ванной комнаты.
Не сопротивляясь, иду следом, стараясь игнорировать жар, затопивший после его обещающего и совсем немного властного тона.
- Пожалуй, джакузи оставим на следующий раз. – Его голос нарочисто беззаботен и лукав. Он так же как и я хочет верить, что эта ночь не последняя, даже зная обратное.
- Как скажешь, мой повелитель, - с удовольствием наблюдаю, как он вздрагивает от моих слов, открывая воду.
Не сдерживаюсь и обнимаю его, перехватывая на полпути к гелям для душа. Потом, все потом. Целовать его вновь становится самым важным, что может быть в жизни.
- Подожди, - он со смехом выскальзывает из рук и возвращается к полуоткрытым кранам. – Дай хоть воду отрегулировать.
Киваю, забывая, что не видит, сосредоточенный лишь на том, как красиво прогибается его спина, когда тянется, чтобы закрепить лейку. Он специально. Дразнит. От того, чтобы резко дернуть на себя и взять одним слитным движением останавливает то, что после ему будет слишком больно. Поэтому лишь шагаю следом за ним в кабину и прижимаю к еще холодной стене. Выворачивает шею, прижимаясь щекой к плитке, и улыбается широко, будто в ожидании, и толкает бедрами, вжимаясь.
- Как тебе водичка? – Нейтральным тоном интересуется, будто на светском приеме о погоде спрашивает.
- Отличная, - отвечаю, захватывая его губы, не обращая внимания на бьющие по спине горячие струи.
- А я вот люблю погорячее, - выдыхает, накрывая своими руками мои, медленно скользящие вниз по животу, смывающие подсохшую сперму.
- Погорячее? Ладно. – Без предупреждения сжимаю его член в ладони, кончиком безымянного пальца дразня мошонку.
- Ах, черт, не это имел в виду.
Мауро на мгновение прикрывает глаза, а после неведомым мне образом выворачивается из рук. Я настолько ошеломлен, что послушно разжимаю пальцы. И оказываюсь уже сам вжат спиной в кафельную стену.
- Что-то мы разболтались, мой черничный, - он нежно воркует и умело блокирует мои вялые попытки освободиться.
Не успеваю даже сообразить, что ему ответить, когда целует. Целует так, как никто никогда до него. Предъявляя права, навязывая свою волю и желание. Не ожидавший такого уверенного и требовательного напора медленно вдыхаю и опускаю руки ему на плечи. Сдаюсь ему. Сдаюсь безропотно, со стоном. Сдаюсь так, как сдавался он мне.
Откинув голову, позволяю ему рисовать языком по контуру руны. Иголочки древней магии колют сердце и кожу. Руки беспорядочно скользят по телу, будто запоминая, изучая рисунок черный. Но этого катастрофически мало. Не хватает его. С губ срывается хриплое:
- Мауро.
- Да, мой сладкий? – Интонации намеренно небрежны, лишь с каплей участия и заботы.
- Сделай что-нибудь…- откинув голову, затылком отчаянно прикладываюсь о плитку.
Сделай что-нибудь с этим жаром, с этой жаждой. С этим желанием принадлежать тебе.
Он осторожно касается кончиками пальцев все ниже и ниже поясницы. Играется. Желая поторопить забрасываю ногу ему на бедро и притягиваю к себе. Безмолвно давая понять, что разрешаю. Что может делать, что хочет. Что сейчас сползу по стене вниз чернильными разводами, если не сделает ничего. Если не удержит рядом.
И он отзывается, приподнимает слегка, понукая обхватить ногами, повиснуть. Сдаться окончательно. Слабые сомнения в том, что не выдержит веса, развеивает одним простым движением, легко подняв над поддоном. Он же гимнаст. Со стоном вспоминаю и послушно опоясываю ногами, не зная что делать и куда деться от жара, разлившегося по всему телу от такой беспомощной позы. Позы, где могу только цепляться за него и молить надсадным шепотом, непривычно сосредоточенный больше на своих ощущениях, чем партнера.
Это выбивает весь воздух. Знание, что обо мне заботятся. Меня любят.

Чтобы уйти от него утром ранним мне требуется вся сила воли и напоминание Алана о новом задании и безопасности нашей работы.