Блоги | Статьи | Форум | Дамский Клуб LADY

Я, опять я, и еще раз яСоздан: 15.11.2009Статей: 36Автор: VladaПодписатьсяw

Дотронуться до неба. Ретро-роман. Ч. 1 Главы 19-20-21

Обновлено: 26.03.23 19:46 Убрать стили оформления

(главы написаны в соавторстве с Идалией фон Тальберг)

Глава девятнадцатая

 

На берегу они сразу же воссоединились со своей прежней компанией, и после, также все вместе, неторопливо отправились в Верхний парк, минуя по пути монастырские источники и старинную белокаменную церковь. А когда поднялись на Соборную гору и, предъявив в воротах сезонные билеты, немного усталые, но довольные, вошли в парк, на город уже опускался вечер.

В сухом, все ещё теплом воздухе здешних аллей ощутимо чувствовался запах старых вековых дубов. Кое-где сильно разросшиеся кусты орешника, переплетясь ветвями, образовали сплошной тенистый свод, куда даже днём с трудом проникал солнечный свет, сейчас же они и вовсе походили на сказочные пещеры. Однако найти в них хотя бы подобие уединения и покоя, оказалось утопией – к вечеру в парк традиционно стекались на прогулку горожане и приезжие не только с прилегающей Дворянской улицы, но и со всего остального Липецка.

А ведь именно об этом втайне мечтал Басаргин, в душе которого после лодочной прогулки с Маргаритой Михайловной внезапно зародился весьма странный род досады, что приходится делить её со всеми остальными. На то, что нечто подобное может чувствовать и графиня, он, разумеется, не смел и надеяться. Однако по всему выходило, что его общество ей тоже приятно. Да и в целом расположение духа соответствующее: темные глаза лучатся радостным светом, лицо открыто выражает удовольствие, а речи оживлённы и веселы...

– Совершенно невозможно отыскать свободную скамейку, – в некотором раздражении посетовал Сергей Дмитриевич, отвлекая доктора от очередной порции раздумий о прелестной спутнице, когда их компания вышла к центральной парковой площадке, где сходились все здешние аллеи. – Ну-с, куда же мы теперь, дамы и господа? В кумысную?

О том, что в Липецке, как и во многих других курортных местах, давно и успешно используют для лечения и общего оздоровления кобылье молоко, Басаргин слышал прежде и от Хачатурова. Однако, даже вполне признавая несомненную пользу этого напитка, сам кумыс не пил – не нравился его похожий на сыворотку с сельтерской вкус.

– Дорогой, я бы лучше предпочла выпить чашечку кофе и съесть пирожное, – словно бы угадав его мысли, неожиданно возразила Анна Николаевна, и оглянулась, ища поддержки у остальных спутников.

– Я с вами, госпожа Добрынина, – с улыбкой произнесла Маргарита Михайловна. – А вы, Артём Глебович? – Она повернулась к Басаргину. – Кофе любите?

– Скажем так: могу им обойтись, если нет чая, – ответил он лаконично, не считая необходимым распространяться обо всех своих предпочтения разом.

– А если нет ни того, ни другого, охотно заменяю их коньяком и вином, – весело продолжил за него Ованес.

– Да. Однако лишь в подходящих местах и исключительно в хорошей компании! – уточнил Артём.

После чего мужчины рассмеялись, а щёки барышень Элленбоген, с интересом прислушивающихся к этой дружеской пикировке, слегка зарделись.

– А что Варшава? Пьёт кофе? – спросил, тем временем, Хачатуров, обращаясь теперь к одной из них, Елене.

– Обижаете, Ованес Леонтьевич! Наш город – признанная кофейная столица Российской империи. Поэтому kawiarnie, – очень мило произнеся это слово по-польски, ответила она, – буквально на каждом углу. Приезжайте, сами увидите!

– Вот как? Не знал, – искренне удивился Хачатуров. – За приглашение спасибо. Когда-нибудь обязательно воспользуюсь! Ну а сегодня, здесь, позвольте мне самому угостить вас и очаровательную Нину Александровну.

– С удовольствием! Верно, Ниночка?

– Да, – коротко откликнулись та, куда менее многословная и более сдержанная, чем её кокетливая сестра.

– Вот видишь, Аннушка, все тебя поддержали! – ласково сказал Сергей Дмитриевич, вновь обращаясь к жене.

– Нисколько не сомневалась, что именно так и будет! – улыбнувшись, она взяла мужа под руку. — Идёмте же, господа! Здесь совсем недалеко есть уютная кофейня с вкуснейшей выпечкой!

– А какие пирожные подают на стол в вашем доме? – шутливым тоном спросил Басаргин у Маргариты Михайловны, когда их компания дружно отправилась следом за супругами Добрыниными. – Если, конечно, не секрет.

– Вовсе не секрет! – она улыбнулась. – Эклеры с кофейным кремом для меня и миндальные пирожные для Николая Карловича – они хороши и к чаю, и к кофе.

- Должно быть, и к нему, конечно, — кивнул Артём, едва не поморщившись, как от мигрени, когда графиня вдруг вспомнила своего мужа.

Не потому, что этот человек был ему как-то неприятен. Да и с чего бы, если они едва знакомы? Просто, будучи названным вслух, он будто бы на мгновение материализовался здесь, рядом, живо напомнив о своём существовании и, следственно, замужнем положении Маргариты Михайловны. А думать об этом подле неё Басаргину совершенно не хотелось. Поэтому он предпочёл вернуться к более общей теме.

— Не знаю, как вам, мадам, а мне давно кажется, что в Петрограде на Невском не осталось уже ни единого общественного здания, где не открыли бы кафе. Ума не приложу, как они не разоряются? И, главное, куда девают после такое количество жмыха! Может, гадалкам продают? Вы вот, часом, не гадаете на кофейной гуще?

– А разве вы гадаете? – удивилась она.

– Пока ещё нет. Но, кто знает? Вдруг однажды захочу попробовать? Иногда бывает довольно любопытно знать, что ждёт тебя в будущем...

– Возможно, – ответила она, не глядя на него. – Хотя, я никогда об этом не размышляла.

- Боитесь?

- Нет, просто не вижу смысла.

 В кофейне все вместе расположились на открытой веранде. Вопреки обещаниям госпожи Добрыниной, местный кофе показался Басаргину не особенно вкусным, зато поданные к нему бисквиты, действительно, были выше всяких похвал. Воздавая им должное, он даже впервые позволил остальным полностью завладеть вниманием своей собеседницы, справедливо полагая, что не вправе лишать её возможности блистать в компании. Изнеженная комфортной жизнью, привыкшая к роскоши, сотканная из окружавших её всегда прекрасных вещей, она, казалось, рождена для того, чтобы все ею восхищались. Подобные дамы, думал доктор чуть позже, откинувшись на спинку стула и изредка теперь посматривая на графиню с молчаливой улыбкой, словно кометы, порой мелькают в жизни обыкновенных людей, вроде него, оставляя после себя лишь долгий шлейф воспоминаний. Впрочем, после выветривается из памяти и он, так же, как постепенно ослабевает аромат самых дорогих и стойких духов...

Домой решили отправиться едва ли не последними из посетителей, когда темнота на улице окончательно сгустилась, а на аллеях давно включили электрическое освещение.

От ворот парка со стороны Дворянской отъезжали экипажи, и улица постепенно пустела. Пожелав всем доброй ночи, первыми убыли восвояси Добрынины, квартировавшие на Продольной. Хачатуров взялся доставить домой барышень Элленбоген. Прощание с сёстрами было долгим и сердечным: расставаться этим вечером всем и вправду не хотелось.

Ох, да что же это я! – хлопнув себя по лбу, внезапно воскликнул Ованес Леонтьевич, вновь привлекая к себе всеобщее внимание. – Хотел рассказать, и совсем запамятовал! Слышал на днях, что в воскресенье у нас в городе будет передвижная ярмарка! Циркачи, дрессированные животные, фокусы, карусели – всё, как полагается! Даже, сказывают, любительский тир с призами! Не желаете ли её посетить, милые дамы?

– Очень даже желаем! – по голосу Елены Александровны чувствовалось, что она весьма  воодушевлена предложением господина Хачатурова. – Правда, Ниночка?

– Конечно, Леночка! Мне кажется, последний раз на ярмарке мы были еще в детстве, – улыбнулась Нина Александровна. – Маргарита Михайловна, вы ведь тоже к нам присоединитесь?

– Право, не знаю... – графиня бросила на Басаргина растерянный взгляд, и он кивнул ей с ободряющей улыбкой. – Хорошо, я согласна, – сдалась она, наконец.

– Не откажите же мне в просьбе сопровождать вас, Маргарита Михайловна, – произнёс доктор с лёгким поклоном.

– Не откажу. Однако лишь при условии, что научите меня там стрелять по мишеням! – ответила она, вскинув подбородок, и пристально посмотрела ему в глаза.

– С восторгом, поверьте! – тихо рассмеялся Басаргин, спокойно выдержав этот взгляд.

Тем временем барышни, весело переговариваясь между собой и Хачатуровым, устроились в подъехавшем экипаже:

Прощайте, Маргарита Михайловна! Артём Глебович! Всего хорошего!

– До новой встречи! – отвлёкшись от доктора, графиня помахала им рукой, и еще через минуту, задумчиво глядя вслед, проговорила: – Ваш приятель кажется мне хорошим человеком.

– А он такой и есть, – подтвердил Артём. – Надёжный, честный, талантливый. Счастлив, что судьба однажды свела меня с ним... и с вами, chere comtesse, - прибавил он вдруг.

Маргарита Михайловна ничего не ответила, но было ясно, что она смущена.

Постояв ещё чуть-чуть, они медленно побрели по улице, перебрасываясь ничего не значащими фразами, пока не оказались у дома полковника Губина.

– Благодарю за прекрасную прогулку, – с улыбкой сказала графиня.

– Был рад оказаться полезным! Доброй ночи, сударыня...

– Доброй ночи, Артём Глебович!

Все принятые в таких случаях слова были сказаны, но ни он, ни она почему-то не торопились разойтись. А так и стояли, то немного смущённо улыбаясь друг другу, то поглядывая по сторонам и в тёмное небо над их головами. Здесь, чуть в стороне от фонарей, звезды на нём виднелись отчетливее и ярче. И, в какой-то момент вновь подняв вверх глаза, Маргарита  удивленно ахнула:

– Боже мой, звезда упала! Вы успели заметить?!

- Успел, - ответил Басаргин, который, однако, и до того, и теперь, смотрел прямо на неё. – Август... Время самого сильного летнего звездопада. А хотите, поймаем сейчас для вас ещё одну звезду?

- Это как же?

- Элементарно! Просто поднимите руку и раскройте ладонь... Ловите! – приказал он, бережно обхватывая её тонкие пальцы своими и заставляя их сжаться. – Вот и всё, готово! Чувствуете её тепло?

Да! – радостно рассмеявшись, кивнула Марго, поддаваясь его игре.

- А теперь закройте глаза и загадайте желание!

– Загадала... – шепнула она, послушно зажмурившись и внутренне замирая от внезапного восторга, смешанного с волнующим ощущением, что вновь и вновь возникало, стоило только этому мужчине оказаться чуть ближе, чем дозволял этикет и его затверженные наизусть еще в детстве строгие правила. Но если прежде оно лишь пугало, то теперь Марго почему-то совершенно не хотелось, чтобы это закончилось.

- Пускай же обязательно сбудется! – между тем, негромко проговорил Басаргин. И, позволив себе лишь на миг – хотя тоже желал совсем иного – коснуться губами руки графини, затем сразу же её отпустил и отступил на пару шагов. – Вам нужно идти, мадам!

 

 

 Глава двадцатая

 

Назавтра, с самого утра и до полудня, смывая уличную пыль и наполняя всё вокруг свежестью, приправленной особенным, чуть сладковатым, запахом, зарядил мелкий дождь. Первый  с момента  её приезда... И Маргарита Михайловна неожиданно ему  обрадовалась.  Долго, до самого завтрака, нежившись  в постели, она с удовольствием слушала, как за окном, в саду, шелестит мокрая листва, и поднялась  лишь с приходом горничной.  

Новый день начался так же медленно и вяло, с разбора  свежей корреспонденции. Первым в её небольшой стопке, к вящей радости графини, обнаружилось письмо от maman. А вот от мужа известий пока  не было. Но Маргарита не тревожилась: она знала, разом погрузившись в  деловую круговерть, Николай мог попросту не найти времени, чтобы отправить ей телеграмму. Об остальном, ещё с самого начала семейной жизни, Марго шутила, что, пожалуй, единственное, чего стоит опасаться, –  так это игорного дома, который  граф однажды может устроить в их  особняке в её отсутствие.

Потому, почти сразу вернувшись мыслями от мужа к матушке, она осторожно вскрыла её конверт,  извлекла наружу  надушенный лист почтовой бумаги, испещрённый с двух сторон  мелким ровным почерком Юлии Константиновны, и сразу же стала читать, торопливо перескакивая в радостном возбуждении со строки на строку,  а затем пересматривая всё заново. Словно бы  боясь упустить самое важное из множества описываемых  событий.

«Вчера заезжал навестить дочь Павел Афанасьевич; Мишель и Родион заперлись с ним в кабинете и долго беседовали, разумеется, не посвящая нас с Ларой в свои сугубо мужские дела».  Слово «мужские» было подчёркнуто, из чего следовало, что Юлия Константиновна определённо вкладывает в это слово некоторую  иронию по отношению к их  новоприобретенному родственнику. Ведь, в отличие от сына и мужа, почти всегда уступавших её напору, господин Криницкий оказался  человеком старой закалки, не терпевшим  вмешательства женщин в политику и коммерцию, и особенно яро, буквально на дух, не переносившим суфражисток и прочих «либералок».

Вспомнив об этом,   Марго  невольно подумала, что здесь ей тоже повезло: Николя  отнюдь не являлся  убежденным  ретроградом. И охотно оставлял право на собственное мнение не только всем женщинам в принципе, но  даже  своей жене. Впрочем, Маргарита  никогда им  не злоупотребляла. По крайней мере, находясь в обществе.

«... В театре Зоологического сада по случаю юбилея давали «Ночь любви». Мы были все, даже Родион, – меж тем, писала далее  графиня Елагина. – Должна признать, ma chere Margot*, оперетта, о которой столько  нелестного писали в прошлые сезоны, была разыграна с живостью и пением, достойными аплодисментов. И, кстати, собрала полный зал публики! В такое трудное для столицы время! Не это ли абсолютное  свидетельство того самого  легкомыслия нашего общества, о котором  так много  пишут и говорят?..»

Увы, с этим материнским пассажем Марго была не согласна.  Бесполезно убеждать людей  обходиться без театров, музыки и иных доступных ныне  развлечений. Ведь это  всё равно, что запретить думать, говорить или  чувствовать! Однажды она поспорила об этом и  с братом. Родион сказал тогда, что понимает  её эмоции, но для  страны сейчас важнее другое: раненые и контуженные безостановочно прибывают  с фронтов, госпитали переполнены.  И потому Россия справедливо  ожидает от своих людей не только сочувствия на словах, но и посильной помощи. Не рестораций, синематографов  или  театров, из которых  не только  продолжали работать все прежние, но  ещё и чуть не каждый месяц открывались свежие, а новых лазаретов. Коих, конечно, тоже немало  учредили  с начала войны на частные средства и пожертвования. Но ведь требуется гораздо больше!

   Однако ты же не станешь  отрицать, что музыка и рождаемые ею добрые эмоции способны вполне  по-настоящему исцелять!

– А я и не отрицаю, Марго. Музыка, безусловно, творит  чудеса, но без помощи медицины она бессильна поднять раненых на ноги!

С этим аргументом Маргарита поспорить не могла. Родион знал, о чём говорит: ему довелось повоевать в Манчьжурии и даже  получить там ранение, к счастью, не тяжёлое. Потому  он с особым трепетом относился  не только к военным хирургам, но и к врачам вообще. «Он бы легко нашёл общий язык с доктором Басаргиным», – вспомнив брата, графиня вдруг  подумала и о своём новом знакомом. Не оттого ли,  что при всей разности социального положения и рода занятий,  у них определённо  имелось  нечто неуловимо общее? И речь здесь  даже не о  личном обаянии, уме или  отменном чувстве юмора, присущем сразу обоим. Было что-то ещё, другое, чему Маргарита пока  не находила определения, но о чём смутно догадывалась. 

Старшего брата  она обожала всю  жизнь; более того, будучи на десять лет младше, благоговела перед ним, наделяя, кажется, всеми достоинствами. Поэтому Родион без сомнений  представлялся ей безупречным рыцарем и героем, с которым не мог сравниться никто. Даже её собственный муж, к которому Маргарита  питала чувство глубокой привязанности, пусть и  без излишней страсти,  и с которым ей  было  комфортно. Не в последнюю очередь потому, что граф  точно не относился  к породе бунтарей и смутьянов, обладая спокойным и приятным нравом. Однако героем  не был. Настолько, что иногда это рождало в душе Маргариты лёгкое разочарование. Впрочем, столь несущественное, что значения ему  всерьёз она никогда не придавала. В конце концов, у каждого  есть какие-то недостатки. Вернее, у каждого, кроме Родиона. Но разве возможно с ним хоть кого-либо сравнивать?!

А  вот, оказывается, всё-таки можно! И мало того, она уже это делает, с удивлением обнаруживая  всё больше и больше сходства. Всё ещё оставаясь для неё  загадочным, Артём Глебович, так же, как и брат, виделся графине  мужчиной решительным, способным на большой поступок. И столь же открытым  в своих намерениях. Что также  нравилось Марго. Хотя столь мало таимый интерес  со стороны доктора чаще всего  приводил её  в смущение и трепетное волнение, которое приходилось маскировать некоторым  избытком иронии и сарказма в его адрес. На которые Артём Глебович, впрочем, ничуть не обижался, будто сполна догадываясь об их природе. И этим   тоже напоминал Родиона, который читал её мысли и чувства, словно раскрытую книгу. В то время как остальные, включая Николя, вряд ли могли похвастаться подобным талантом.

Иными словами, следовало честно  признать, что господин Басаргин успел произвести  на неё немалое впечатление. Настолько, что, сражённая в самое сердце этим открытием, Марго даже всерьёз  заволновалась, как бы окончательно не  потерять голову. И не сделаться  героиней пошлого курортного романа – quoideplus vulgaire?!**      

С этими весьма  тревожными для себя мыслями она снова  вернулась к письму матери.

         «Лара и Родион решили обновить детскую, но старую колыбель, в которой качали несколько поколений нашей семьи  и маленького ангела Юрочку тоже, я отстояла. Так что теперь, дай Бог, в ней вырастут ещё  и дети Родиона. О вас, моя душенька, и о всех  наших супругах, мои неустанные ежедневные молитвы. Проси же и ты почаще за  нас Господа и его  Пресвятую Богоматерь, ибо  на этом держится весь  мир...» Здесь,  не удержавшись, Маргарита смахнула невольную слезу. Умершего пятилетним брата Юру  она помнила лишь по портрету в серебряной рамке из материнской спальни, изображавшему удивительно похожего на Юлию Константиновну мальчика  в матросском костюмчике. Вслух графиня Елагина вспоминала о нём нечасто, однако Марго всегда знала, что за этим молчанием скрывается так и не зажившая до конца глубокая душевная рана. Оттого была почти уверена, что если у Иларии и Родиона родится сын,  то именно на него обрушится весь злым роком судьбы не излитый полностью поток материнской любви и обожания  Юлии Константиновны.  И разве можно будет  её в этом упрекнуть?

 

... Когда Маргарита  закончила писать ответ, дождь  за окнами давно прекратился, а на небе вновь выглянуло солнце. 

Решив чуть позже перечитать ещё один раз прежде, чем облечь в конверт, графиня сложила своё новое  послание вместе с материнским. А  затем открыла  ящик бюро, намереваясь пока убрать в него все бумаги. И вдруг застыла, заметив внутри аккуратно сложенный носовой платок доктора Басаргина, который сама же туда и поместила, дабы не попался на  глаза горничной. А теперь  она смотрела на него, не решаясь извлечь.

Однако любопытство, которому не давал покоя  изящный вензель на уголке платка  – подобный рисунок ей никогда прежде не встречался,  всё-таки победило. И, наконец-то взяв вещицу  в руки, Марго принялась внимательно  разглядывать вышивку, не переставая удивляться искусству неведомой рукодельницы, которая, вписывая в прихотливое обрамление инициалы будущего владельца,  явно вложила в  свою работу не только мастерство, но и огромную любовь. Но  кто  же она была?  Его мать? Сестра? Любимая женщина? Вновь глянув на то, как аккуратно выполнены крохотные стежки, Маргарита почувствовала  лёгкий укол зависти.  Она и сама считалась довольно умелой вышивальщицей, но талант этой мастерицы заметно превосходил её умения.

После  вензеля, взгляд невольно зацепился за маленькое пятнышко засохшей крови — её собственной, которую Артём Глебович  накануне столь любезно промокнул  своим платком. От воспоминания  о том, как он  держал в своей руке её ладонь, осматривая ранку от шипа розы, и пальцы их при этом соприкасались, пушистые,  густые  ресницы Маргариты  вздрогнули и слегка опустились. А в голове, опережая  здравый смысл, родилась вдруг  абсолютно немыслимая  фантазия  о том, что она могла  бы ощутить, если б  длинные, сильные пальцы этого мужчины так же нежно коснулись её лица, поправляя прядь выскользнувших из причёски волос. Или ласково провели  по её  спине – от  шеи до самой талии...

Очнувшись от этого наваждения столь  же внезапно, как до того в него и погрузившись, Маргарита едва заметно мотнула головой: что это, разве можно воображать подобное?! С ума она, что ли, сошла?

Тихонько ахнув, графиня безжалостно скомкала платок и  быстро затолкала обратно в ящик, испытывая одновременно возмущение и  стыд, что окрасил жгучим багрянцем   обыкновенно безупречный цвет её красивого  и самую  чуточку надменного лица.

__

*ma chre Margot (фр.) – моя дорогая Марго

** quoideplus vulgaire (фр.) – что еще более вульгарно 

 

 

Глава двадцать первая

 

А, знаешь, сколько ни доводилось последнее время видеть мне разных ярмарок – и больших, и малых, – всё как-то однообразно! Куда ни придешь, непременно везде те же самые, что и в других местах, карусели, балаганчики, передвижные зверинцы, фокусники с циркачами... Ну и неизбежные гадалки  с прочими проходимцами, что обирают  публику сомнительного рода играми... доставая из брючного кармана свой портсигар, внезапно задумчиво выговорил Артём Глебович. Отзанимавшись более часа силовыми упражнениями в единственном в городе гимнастическом зале, приглашение посетить который доктор принял накануне от Хачатурова, оба приятеля ненадолго вышли на улицу, чтобы отдохнуть и перекурить. – Хотя, может, дело вовсе не в ярмарках, а в нас самих? Стареем просто, как думаешь?

  Особенно ты! – иронически заметил Ованес, жестом отказываясь от вежливо предложенной ему Басаргиным папиросы. – Нет, джан, ты или надо мной издеваешься, или просто кокетничаешь. Стареет он, как же! Пудовые гири по полусотне раз в лёгкую поднимая! Да я просто глядя на то, как ты это делаешь, чуть от напряжения не помер!

  Признайся лучше честно: не от напряжения, а от зависти! – усмехнулся Артём, впрочем, весьма польщенный подобной оценкой.

  Я твоей дурацкой силе и в двадцать пять завидовал, а теперь-то и подавно. Вот бы к ней ещё и ума...

  Так! - перебил его Басаргин, притворно хмуря брови, и предостерегая от продолжения тирады демонстративно свирепым взглядом. – А вот этому всегда завидовал я: твоему умению сказать ближнему гадость, облекши её в сугубо комплементарную форму!

  Что ж, у каждого свой талант! – шутейно поклонившись, Хачатуров развёл руками. – Ты почему заговорил-то о ярмарке?

 –Да вот, подумал внезапно, чем будем развлекать там завтра наших дам.

  Чем же плохи имеющиеся увеселения? Тебе, может, они и опостылели, а другим – в самый раз! А ежели дамы всё же по какой-либо причине заскучают, то... не знаю, изобразим им кого-нибудь сами! Например, я – восточного мага, а ты — циркового клоуна!

 – С детства мечтал попробовать себя в роли метателя ножей, – тут же откликнулся Басаргин, будто бы пропуская мимо ушей очередную хачатуровскую шпильку. – А если ещё при этом ты согласишься побыть для меня живой мишенью...

  Ну, уж дудки! Об этом проси тех, кто тебе больше доверяет!

 – А ты, стало быть,  нет?!

 – А я просто тебя лучше всех прочих знаю, старый ты прохиндей! – хлопнув его по плечу ладонью, вновь ухмыльнулся Ованес, наблюдая за тем, как, едва докурив одну папиросу, Басаргин тут же потянулся за другой. – Слушай, а не слишком ли много ты куришь?

 – О здоровье моём заботишься? Как мило с твоей стороны!

 – Скорее, о своём! – отмахнувшись от облачка дыма, вздохнул Хачатуров. – Хоть и говорят, что полезно для лёгких, а я особо не люблю. Да ещё и нос от табачного запаха порой так премерзко закладывает.

  Ну, извини! – выдохнув в сторону остатки дыма, Басаргин поспешно затушил окурок. – Давно бы уже сказал, раз так.

 – Я и говорил... кажется. Или это не тебе? И особенно ,знаешь ли, неприятны курящие дамы, кто им вообще сказал, что это красиво?

 – Понятия не имею! – пожал плечами Артём, тотчас припоминая образ Маргариты Михайловны с длинным мундштуком, изящно зажатым между тонкими пальцами в тот вечер, когда они впервые увиделись. – Но мне, например, нравится... Ладно, давай лучше вернёмся в зал? Дождь, к тому же, опять накрапывает. Того гляди, и завтрашний день нам испортит.

  Нет, думаю, за ночь наладится! У нас август – ещё совсем не осень. Не то, что в столице!

  Это я уже заметил. Кстати, забыл спросить, а где у вас ярмарки обычно проходят?

 – Удивишься, но на Торговой площади! А вот базар, тот на Троицкой по средам и субботам.

  И, правда, странно, – пожал плечами Басаргин, направляясь обратно под своды гимнастического зала, который, надо сказать, не произвёл на него большого впечатления ни оборудованием, ни инвентарем.

 – А чего ты ждал увидеть в провинции? – усмехнулся Ованес, когда, после некоторых раздумий, Артём всё же решился поделиться с ним своим наблюдением. – Спасибо, что хоть этот пока ещё не закрыли!  Теперь под лазареты помещения требуются... Хотя, приезжающим сюда на лечение зал для гимнастических упражнений совсем не помешал бы, прибавил он  вдруг с мечтательным видом. – Или, ещё лучше, такой павильон механотерапии, как в Ессентуках. С цандеровскими тренажёрами!* Они ведь не только для лечения, но и просто для активной нагрузки на тело нужны. Да только что говорить, когда по всей России лишь пять подобных заведений!

 – Не переживай! Откроют со временем и у тебя. После войны. Кончится же ведь когда-нибудь и она, верно?

 – Полагаешь? – глянув на него через плечо, вдруг коротко спросил Хачатуров, лицо которого в этот момент было абсолютно серьёзным.

 – Скорее, искренне надеюсь, – столь же серьёзно откликнулся Артём. И больше они к этой теме не возвращались.

За время их недолгого отсутствия в зале, народу там успело заметно прибавиться. Являлось ли это следствием повального увлечения местных мужчин физическими упражнениями, или же просто дождливая погода лишила их прочих курортных радостей, понять было сложно. В любом случае, все немногие снаряды оказались заняты. Даже турник и шведская стенка.Быстро оглядевшись вокруг и обнаружив в одном из углов относительно свободный пятачок пространства, Басаргин сразу же предложил приятелю занять его, с тем, чтобы  припомнить приёмы одной из техник  восточного рукопашного боя, которым оба, было дело, недолго увлекались  по молодости ещё во времена службы во фронтовом госпитале.

Вскоре вокруг образовалась небольшая публика, с интересом наблюдавшая за тем, как два почтенных на вид господина затейливо, словно в некоем экзотическом танце, размахивают друг на друга руками и ногами. Так что, когда Хачатуров все же победил а в этом виде единоборства он, более мелкий и ловкий, и в молодости был заметно искуснее верзилы Басаргина, вокруг послышалось не только одобрительные возгласы, но даже аплодисменты. Изрядно потрафившие восточному самолюбию Ованеса, лишь слегка приглушенному строгим европейским воспитанием. Оттого и сразу после одержанной победы, и позже, когда, вдоволь натешив молодецкую удаль, и вновь переодевшись в цивильное, уже ехали вместе обедать, Артём Глебович был фактически принужден выслушивать пространные самодовольные речи и наблюдать его сияющую гордостью физиономию. Что, впрочем, ничуть не сердило, а скорее забавляло. А ещё позволяло, не принимая особого участия в разговоре, думать о своём. Например, о завтрашнем дне и встрече с графиней Кронгхольм, мимо курортной обители которой лежала дорога и к выбранной для них Ованесом  ресторации.

Вспомнив об этом, едва экипаж вывернул на Дворянскую, Артём Глебович дальше смотрел уже лишь на ту сторону улицы, по которой был расположен нужный ему дом. И когда они, наконец-то, с ним поравнялись, первым делом, конечно же, бросил взгляд на знакомые окна.

Рамы их были распахнуты настежь, свежий ветер, поднявшийся за последний час и уже успевший практически полностью разогнать на небе серые дождевые тучи, активно колыхал белые тюлевые занавеси. Взлетев довольно высоко, одна из них внезапно открыла Басаргину секундный обзор на склоненный над письменным столом изящный дамский профиль в обрамлении пушистых тёмных локонов.

Открыла и столь же быстро скрыла обратно. Да и экипаж уже давно проехал мимо заветного особняка а он все почему-то так и продолжал неотрывно смотреть в ту сторону, пока это не сделалось явственной угрозой для целостности шейных позвонков. Лишь тогда, вновь усевшись ровно и словно бы очнувшись, он вначале чуть растерянно глянул перед собой, а затем повернул лицо к Хачатурову, в глазах которого абсолютно явственно читалась ирония. Не облекать которую в слова ему, тем не менее, вполне хватило не только ума, но и чувства такта. И уже за это несколько смущённый и озадаченный произошедшим с ним «затмением»Артём Глебович был старинному приятелю глубоко благодарен.

__

*Цандеровские тренажёры - шведский физиотерапевт Густав Цандер изобрёл ряд терапевтических машин, которые нашли применение в санаториях и оздоровительных клубах по всему миру. Его аппараты предназначались для исправления многих нарушений и недугов – от деформаций позвоночника до запоров.

 



Комментарии:
Поделитесь с друзьями ссылкой на эту статью:

Оцените и выскажите своё мнение о данной статье
Для отправки мнения необходимо зарегистрироваться или выполнить вход.  Ваша оценка:  


Всего отзывов: 3 в т.ч. с оценками: 2 Сред.балл: 5

Другие мнения о данной статье:


Allegra [04.04.2023 19:10] Allegra 5 5
Мысли героев принимают всё более опасное направление...
А и правда - кто вышивал платок доктору?

Vlada [04.04.2023 19:24] Vlada
Кто вышивал платок доктору обязательно узнаем, но позже)). Спасибо за отзыв!

whiterose [18.07.2023 11:19] whiterose 5 5
Очень атмосферно передана жизнь провинциального города с его увеселениями и времяпровождением. Это огромная подготовительная работа с источниками. Это большой труд.

Посетители, комментировавшие эту статью, комментируют также следующие:
Allegra: Дублин, 17 марта 2024 г. День Св.Патрика La Sorellina: Аватарки и комплекты,созданные для участниц сайта Леди Esmerald: Коллажи для ролевых Vlada: Дотронуться до неба. Ретро-роман Ч. 1 Главы 27-28

Список статей:



Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение