Дотронуться до неба. Ретро-роман. Ч. 1 Главы 1-2-3

 Часть первая

 Время действия: август 1915 года, курорт Липецкие минеральные воды

Глава первая

 Из письма графини Кронгхольм графине Елагиной:

« Вы и представить себе не можете, дорогая maman, как я скучаю по столице!  Дорога из Петрограда до Липецка слишком утомительна, и виной тому духота в вагоне поезда и три версты тряски в экипаже, от вокзала до собственно курорта. Впрочем, Марта, моя новая горничная, осталась довольна нашим путешествием: для неё всё внове. Славная девушка! Не знаю, где Николай Карлович  нашел такое сокровище, но я ему благодарна. Найти хорошую прислугу затруднительно, уверена, Вы знаете это лучше меня. Мы сняли те же комнаты у вдовы полковника Губина, что и прошлым летом, чему, признаться, maman, я рада. Клавдия Людвиговна столь любезна и внимательна, что лучшей домовладелицы в уездном городе и представить нельзя. Сам дом чудесный, с садом, и каждый курортный сезон уг-жи Губиной квартируются практикующие на местных водах врачи...».

Откинувшись на спинку стула, Маргарита Михайловна перечитала написанное, обмакнула перо в бронзовую чернильницу и вновь склонилась над листом почтовой бумаги, выводя фразы своим безукоризненно элегантным почерком. Она никогда не писала письма второпях, напротив, обдумывала каждое слово, а тон её посланий и содержание различались в зависимости оттого, кому предназначались. Обыкновенно дочь писала матери обстоятельные, полные иронии и едких замечаний письма, но сегодня Маргарита ограничилась краткими новостями.

 « Война всё явственнее ощущается даже здесь. В городе  с начала войны открыты четыре лазарета, куда  ежедневно поступают с фронта раненые и больные солдаты. Санитарные поезда следуют из Орла в Липецк через Елец. Тяжелораненых везут в госпиталь в  Тамбов. В Липецке оказалось много пленных австрийцев, часть из них их трудится на полях местных помещиков вместо мобилизованных на войну крестьян. И многие  этому рады. Всё это я узнала от милейшей Клавдии Людвиговны. Сегодня вечером мы с Николаем Карловичем приглашены на ужин к директору минеральных вод г-ну Борисовскому. Немного развлечений нам не повредит. Мне любопытно взглянуть на сезонное общество, большей частью, оказывается, меж собою знакомое, и вынести о нём собственное мнение. В прошлом году мы мало с кем знались, а в этом всё иначе. У Николая Карловича же, я полагаю, будет возможность блеснуть одним из своих талантов – игре в карты. Он не изменяет своим привычкам, но меня это нисколько не беспокоит...»

 Графиня оторвалась от письма и бросила задумчивый взгляд в окно. Тяжёлые занавеси из узорчатой зелёной материи были отдёрнуты, позволяя любоваться большим старым садом.

Август уже властно вступил в свои права. Маргарита заметила на деревьях желтеющие листья, и ей внезапно стало грустно. Её молодость скоро пройдет, красота увянет, как осенью вянут цветы и листья. Однажды она уже высказывала подобные мысли в разговоре с матерью. В ответ Юлия Константиновна мягко заметила, что женщины часто расцветают после родов, и Марго стоит задуматься о детях. 

Семейная жизнь молодой графини текла размеренно и гладко, но, по мнению княгини Засекиной, или Катеньки, с которой Марго была дружна с гимназических времён и которой поверяла многие секреты, постно. Катрин совсем недавно стала матерью и выглядела счастливой и умиротворённой. Как бы то ни было, отсутствие детей пока  не тревожило чету Кронгхольмов. Меж тем оно тревожило Юлию Константиновну, давно мечтавшую о внуках. Здоровая молодая женщина, по её мнению, должна рожать детей и наслаждаться материнством. Деятельная натура графини Елагиной призывала бить во все колокола, и Маргарита послушно доверилась матери.

Столичные врачи в один голос рекомендовали молодой женщине ехать на воды: грязевые ванны из железисто-илистого торфа, утверждали они, помогли многим пациенткам с подобными деликатными проблемами. В Европе торфяные ванны применяли в Франценсбаде. Однако же, по словам одного из лучших столичных специалистов, профессора Скробанского, весьма сходные по химическому составу ванны приготовляются также в России, в Тамбовской губернии. Последние годы в курортный сезон Константин Клементьевич заведовал Лечебницей женских болезней при Липецких минеральных водах, о чём не преминул сообщить графине Кронгхольм.

– Буду счастлив видеть вас, Ваше сиятельство, среди своих пациенток!

Маргарита приглашение приняла, и в июне четырнадцатого, ещё до вступления России в войну с Германией, вместе с Николаем прибыла в Липецк. Впрочем, совсем скоро стало понятно, что ездить ей придётся несколько лет кряду...  

– Вы молоды и время на вашей стороне, – успокаивали доктора. – Позвольте событиям идти своим чередом. Грязевые ванны, светолечение, массаж и минеральная вода – лучшее из лекарств!

Прошёл год, и она здесь. С новыми надеждами.

Маргарита вздохнула и вновь принялась за письмо матери, не забыв приписать сердечные приветы родным, в особенности – невестке Иларии, бывшей в «счастливом ожидании». Она не слышала, как в комнату вошел Николай. Некоторое время граф молча любовался супругой: ему нравилось смотреть, как Марго, словно слушательница высших женских курсов, старательно скрипит пером, склонившись над бюро. Поднятые в высокую прическу тёмные кудрявые волосы молодой женщины открывали прелестный изгиб шеи. Наконец граф тихо подошел к супруге и коснулся губами её плеча. Маргарита вздрогнула и, не оборачиваясь, произнесла:

 – Ты напугал меня, Николя...

 – Прости, душа моя, но не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться тобой! Пишешь письмо?

 – Да. А чем был занят ты?

 –Читал газету, – с улыбкой ответил Николай, который и в самом деле держал в руке слегка измятый свежий номер  «Липецкого курортного листка». – Ты не забыла, что мы сегодня приглашены на ужин? – спросил он, выразительно глядя на Марго и стараясь угадать её настроение.

Аккуратная бородка, обрамляющая лицо, подчёркивала правильные, но мелкие черты лица мужчины. В манерах графа чувствовались одновременно достоинство и непринуждённость.

 – Разумеется, нет! – Маргарита удивлённо вскинула на него глаза. – Я попросила Марту привести в порядок одно из моих платьев. И твой костюм тоже, Николя. Надеюсь, в провинции  платья прошлого сезона ещё носят, – прибавила она озабоченно.

Николай Карлович усмехнулся. Он никогда не мог понять безрассудной любви женщин к дорогим нарядам, но, пожалуй, это была единственная слабость его супруги. Ныне в столице приёмных дней, кажется, ни у кого более нет, с визитами ходят запросто, и многие дамы и вовсе отказались от пошива новых нарядов. Графиня Кронгхольм к подобным особам не относилась, но поскольку в военное время безумные траты на модные туалеты были непозволительной роскошью даже для августейшей фамилии, она умерила свою страсть к нарядам.

И когда спустя пару часов Маргарита спустилась к экипажу, граф признал, что ей весьма к лицу это укороченное зелёного оттенка платье с поясом-кушаком, дополненное бархатной накидкой более тёмного цвета.

 – Чудесно выглядишь, душа моя, – произнёс он с чувством, помогая супруге сесть в экипаж и устраиваясь рядом.

Маргарита улыбнулась и взяла Николая под руку.

 – Трогай, любезный, – произнес граф, обращаясь к извозчику. – К дому директора Липецких минеральных вод!

Глава вторая

Оставаться довольным своим бытием, здравием и даже карьерой, как известно, можно в любом месте. Однако активная – разумеется, не физическая, а профессиональная и научная – жизнь, по мнению доктора Басаргина, родившегося в Москве, но проведшего большую часть своих взрослых лет всё же в Петербурге-Петрограде, во всей их благословенной Отчизне была возможна исключительно в этих двух городах. Вероятно, именно поэтому в Липецк, куда его долго зазывал чуть ли не в каждом своём письме старый университетский приятель и боевой товарищ по Русско-Японской еще войне, Ованес Леонтьевич Хачатуров, Артём Глебович впервые в жизни выбрался почти через десять лет после того, как получил приглашение. Да и то потому, что хотел взглянуть собственными глазами даже не столько на сам уездный город, а непосредственно на его грязелечебницу. Последнее было необходимо для матери.

Вот уже несколько лет она всерьез мучилась суставами, но везти даму столь почтенного возраста как Аглая Никитична на лечение в сплошь охваченную войной Европу представлялось неким родом фантазии, причем, не очень здоровой. Тем более теперь, когда, оставшись без своей многолетней поддержки и опоры в лице супруга, она лишь только приспосабливалась к вдовьей доле. Решительно отказываясь, однако, покинуть Первопрестольную, и перебраться в Петроград, где у её сына на Васильевском острове, совсем неподалеку от больницы Святой Марии Магдалины, в которой тот пятый год служил старшим ординатором хирургического отделения, имеласьпрекрасная просторная квартира в мансарде четырёхэтажного доходного дома. К тому же, совершенно свободная. Ибо большую часть суток Басаргин, как когда-то покойный ныне отец, обычно проводил на работе.

Нельзя сказать, что Липецк его очаровал. Маленький, пыльный – очень пыльный, последнее было особенно непривычно давнему жителю гранитно-каменного Петербурга, городок этот, кажется, уже пережил свою былую громкую курортную славу, но желающих посещать местные грязе- и бальнеологические лечебницы всё еще было немало. Почему-то среди них оказалось безумное количество отставных военных. Гуляя от нечего делать вечера напролет по здешним паркам, Артем Глебович то и дело наталкивался взглядом на очередной мундир. То на полковничий, а то и вовсе на генеральский. Сопровождали таких господ порой совсем молоденькие дамы, и это были вовсе не дочери. Когда же Басаргин однажды выразил Хачатурову по этому поводу искреннее удивление – дело происходило во время одной из неспешных дружеских бесед «за рюмкой чаю», Ованес расхохотался и подтвердил, что последнее – отнюдь не плод Артёмова воображения. И что отставных военных, скупавших в Липецке старые дворянские усадьбы или строивших новые дома, в последние годы стало так много, что коренные жители язвительно шутят, будто генеральшей в скором времени окажется всякая смотрительница ванного здания.
 – Но вообще, скажу тебе, дружище, живем и общаемся мы здесь довольно широким кругом. Может, даже и пошире, чем ты в Петрограде. Ибо помню же я твою привычку практически сутками не вылезать из госпиталя. Здесь у нас такое не принято – всё же курорт-с! – вновь усмехнулся Ованес, подливая ему в рюмку еще немного армянского «Экстра», который полагал лучшим из существующих на свете коньяков, и Артём готов был с этим вполне согласиться. – Да чего рассказывать? Приглашаю тебя буквально завтра же к нему и присоединиться. В доме у Борисовского по воскресеньям всегда принимают, и бывает большая компания, не только из местных, но и из курортников.
 – Ну, нет, это неловко! – тотчас решительно возразил Басаргин. – Я не знаком с Владимиром Саввичем лично...
 – Вот заодно и познакомишься! Говорю же: курорт! Нравы проще и церемоний гораздо меньше, чем у вас, в столице!
 – Не сказал бы, что последнее радует, я тот ещё высокомерный сноб...
 – Что «...общался с больными лишь на «вы», чем их немало пугивал!» Помню-помню! – весело кивнул Ованес.
Имея в виду другую древнюю историю из их общего, еще даже довоенного, прошлого, когда в адрес руководства университетской хирургической клиники однажды поступил донос на младшего тогда еще ординатора Басаргина. Где анонимный заявитель подозревал молодого доктора в симпатии к социалистам на основании того, что тот «чрезмерно уважительно» обращается с «мужичьем» на больничных койках. Разумеется, рассматривать эту чушь всерьез никто не собирался, а вот потешались после над Артёмом, кажется, всем отделением. Особенно после того, как на общем собрании начальник госпиталя во всеуслышание иронически попросил молодого коллегу оставить свой «высокомерный снобизм» и хотя бы изредка попытаться выражать свои мысли «в истинно народной манере»...
 – Уверен, здесь подобное никого от тебя не оттолкнет! А дамы, так и вовсе, будут смотреть как на таинственного Чайльд-Гарольда!
 – Да иди ты к черту! – махнул на него Басаргин с досадой.

Однако на следующий вечер он всё же решил воспользоваться приглашением и к названному часу явился по указанному Хачатуровым адресу. Тем более, что идти было недалеко. Дом директора находился поблизости от казённой гостиницы, где, собственно, Басаргин и остановился,  и со своими башенками и балконами-террасами походил на вычурную дачную постройку.

Поднявшись на порог, Артём Глебович постучал в дверь бронзовым молотком. Ему открыли и без лишних расспросов препроводили в общую гостиную, откуда доносились звуки голосов, то и дело прерываемые взрывами смеха, и приглушённые аккорды фортепиано. Уже там Басаргин разглядел и своего товарища Хачатурова, который сразу же взялся его со всеми перезнакомить, подхватив, что называется, прямо «под белы руки». Представлял при этом не только мужчинам, но, конечно, и дамам, в глазах у многих из которых, при известии, что новый гость – тоже доктор, только из столицы, сразу же начал разгораться живой интерес. И это Басаргина, признаться, не сильно радовало, ибо никаких куртуазных приключений в этом городе он для себя определённо не планировал...

Глава третья

Серьезный и немногословный в конторе, в домашней обстановке директор Липецких минеральных вод Владимир Саввич Борисовский превращался в общительного и весёлого хозяина дома. Ему было далеко за пятьдесят, и как сам он признавался, вся жизнь его была связана с курортами. После окончания медицинского факультета Московского университета он начинал в качестве курсового врача на Кавказских Минеральных водах. Там за двадцать с лишним лет дослужился до консультанта Управления вод, но десять лет назад покинул Пятигорск, чтобы вернуться в родные пенаты.

 – Владимир Саввич – уроженец Липецка, - с улыбкой пояснила гостям его супруга. - Мария Фёдоровна, голубушка, что же это нынче Константин Клементьевич не пришел? – спросила она у молодой женщины в строгом тёмном платье с томиком стихов в руках.

 – Обещался, стало быть, придёт, - с показным равнодушием ответила та и вновь уткнулась в книгу.

 – Госпожа Блок – ассистентка профессора Скробанского, - пояснила хозяйка дома Маргарите Михайловне. – А вы давно знакомы с Константином Клементьевичем?

 – С зимы четырнадцатого года,– откликнулась графиня. - Когда Петроград был еще Петербургом...

 – Стало быть, не впервые на курорте? – спросила Ольга Викентьевна и, получив утвердительный ответ, не удержалась от нового вопроса: – Как вы находите провинцию?

 – Столица иногда утомительна, но, боюсь, тихая размеренная жизнь не по мне. Впрочем, мне приятно здешнее общество. Вы позволите немного помузицировать? – спросила Маргарита Михайловна.

Она поискала глазами своего супруга, но тот был увлечен разговором с доктором Тутышкиным, и прервать их задушевную беседу Марго не решилась.

 – Разумеется! – воскликнула госпожа Борисовская. – Патефона у нас, как видите, нет, а фортепиано имеется. Bluthner, – с гордостью произнесла она.

Ольга Викентьевна подвела графиню к фортепиано, на верхней крышке которого лежали ноты. Прежде чем присесть на банкетку, Маргарита пролистала несколько изданий и остановилась на одном, изрядно потрёпанном. Это было Chant elegiaque – сочинение Чайковского, изданное Юргенсоном. Подобный экземпляр был в домашней коллекции графов Елагиных, и потому музыкальное произведение было хорошо знакомо графине.

 – Пётр Ильич говорил, что Bluthner — совершенство, но разве его музыка не заслуживает того же определения? – с воодушевлением произнесла Маргарита.

Она бегло пробежалась пальцами по клавишам инструмента и, удовлетворившись звучанием, раскрыла ноты на пюпитре. Один из гостей тотчас вызвался переворачивать ей страницы, и она с благодарностью согласилась. Музыка зазвучала. Сначала тихо, потом громче.  Вокруг графини Кронгхольм вскоре образовался кружок из слушателей. После Chant elegiaque она заиграла по памяти любимый «Сентиментальный вальс». Клавиши фортепиано, казалось, были податливы её пальцам как никогда.

Заметив, что Николай Карлович направился к ней, оставив, наконец, доктора Тутышкина в покое, Марго заиграла с ещё большим усилием.

Как только смолкли последние звуки вальса, раздались аплодисменты и слова похвалы. Польщённая Маргарита Михайловна встала из-за фортепиано и проговорила, обращаясь к публике:

 – Благодарю вас, господа! Право же, вы преувеличиваете мои таланты...

Николай поцеловал супруге руку и с восторгом произнёс:

 – Душа моя, ты играла восхитительно! 

 – А вам должно быть стыдно, Николай Карлович, вы оставили меня одну,– с притворным возмущением ответила Маргарита, уводя супруга в другую сторону.

 – Виноват, и готов искупить свою вину!

 – Вот как?.. Вечером шестого дня в курзале оркестр Попова-Лукомского исполняет Чайковского!

 – Разумеется, мы там будем.

 – О чём ты так долго беседовал с господином Тутышкиным? – полюбопытствовала Маргарита. – Только не говори, что он тоже играет в карты.

 – Что?! – Николай опешил. – Доктор – специалист по нервным болезням!

 – Ах, вот оно что... Ты решил воспользоваться случаем и получить бесплатную консультацию! – с лёгким сарказмом в голосе произнесла графиня и выразительно посмотрела на супруга.

Николай только развёл руками в знак поражения.

         Гостиная Борисовских тем временем заполнилась гостями, так, что вскоре в ней почти не осталось свободного места. Тут были практикующие на водах врачи с жёнами или взрослыми дочерьми, курортники. Всего набралось двадцать человек. Знакомились меж собой без особых церемоний и общались легко и непринуждённо. Николай Карлович всем представлялся без графского титула, именуя себя и супругу, как господин и госпожа Кронгхольмы. Наконец, пришёл профессор Скробанский, извинившись за вынужденное опоздание. Его приходу, кажется, были рады все, особенно мадемуазель Блок. Среди гостей выделялся мужчина восточной наружности. Маргарита Михайловна с трудом припомнила его имя: Ованес Леонтьевич Хачатуров, кажется.

Последним в доме появился приятель Хачатурова. Появление столичного жителя и, как оказалось, доктора, вызвало заметное оживление среди провинциальных дам. Его представили Кронгхольмам. Господин Артём Глебович Басаргин – так звали приятеля Хачатурова – оказался привлекательным мужчиной за тридцать. На лице его читалась скука. Маргарита вежливо улыбнулась и тут же отвела взгляд.

Сентиментальный Вальс." П. И. Чайковский. Фортепиано.