Карта ролевой игры "Совсем другая Сказка"

Ротвальд, бременские музыканты.

Деревня у южного края леса - Вальдтор (досл. Лесные врата)


Погрузившись в прохладную воду я теряю ощущение пространства. Вдруг толщу воды прорезают странные звуки. Музыка играет вокруг меня, чей-то хохот, совсем рядом оклик:
- Гретхен, Гретхен! Полька! Что ты стоишь столбом. Гретхен!
Я усиленно работаю руками, чтоб выплыть на поверхность, но не могу её достичь. Постепенно понимаю, что тело моё не чувствует сопротивления воды. Я как будто подвешена в воздухе и болтаюсь, как сосиска, не в силах сместиться ни в лево ни в право. Вокруг серебристая зыбь. Но тут кто-то хватает меня за талию сильной уверенной рукой и начинает направлять приговаривая:
- Раз, два. Раз, два. Вверх и вокруг. Раз, два…
Меня кружат, вращают, поднимают. К горлу подкатывает комок, я задыхаюсь, кашляю и начинаю падать. Сильные руки меня поддерживают, а я в попытке сделать вздох вдруг прихожу в себя.
Луг.
Недалеко видны нарядные белые домики совсем как из сказки. Вокруг луга столбы украшенные лентами и флажками, длинные дощатые столы с выставленными яствами. На скамьях сидят люди, высоко поднимают пузатые глиняные кружки и пьют, выкрикивая тосты. Мужчины запускают пальцы в сочные прожаренные тушки дичи и смачно отрывают лапки и крылья, вгрызаются зубами в жирное мясо. Женщины смеются и шушукаются указывая на кого-нибудь из танцующих. Танцует не только молодёжь. Очень лихо отплясывают польку и пожилые пары. У молодых девушек в косы вплетены цветы, у женщин постарше на головах маленькие шляпки. Когда дамы кружатся в танце, тюльпанами раскрываются их красные юбки с яркой вышивкой, обнажая ножки в белых чулочках и грубые чёрные туфли. Музыканты играют на струнных инструментах, скрипачи при этом сами приплясывают смешно задирая ноги.
Рядом со мной высокий мужчина лет пятидесяти. Крепкий, широкоплечий, он участливо склонился ко мне, придерживая за плечи. Лицо у него загорелое и суровое, но взгляд очень добрый.
- Что ж ты так пугаешь меня, дочка? Это солнце напекло тебе голову. Пойдём-ка сядем, - он подталкивает меня к лавкам, я опускаюсь на ближайшую и уже кто-то суёт мне в руки холодную кружку. Я пью что-то похожее на ягодный морс, гул в голове уменьшается, но руки всё ещё дрожат. Высокий мужчина гладит меня по голове как ребёнка, сам при этом причмокивает и вздыхает.
- Папа? – я не узнаю свой голос, слабый, дрожащий, доносящийся как будто издалека. Мужчина качает головой, снова вздыхает.
- Грети, смотри, твой Лукаш будет нам петь. А может я отведу тебя домой?
Я не могу ему ответить, продолжаю жадно потягивать напиток. Пылающие щёки и лоб остывают, и я начинаю чувствовать пальцы ног.
На импровизированную сцену к музыкантам поднимается красивый светловолосый юноша, он берёт гитару и начинает наигрывать простенький мотив, его музыку подхватывают скрипачи, и танцующие пары уходят к столам, под тень деревьев. Потом юноша начинает петь и народ совсем смолкает. Голос у него очень звонкий и чистый, и, кажется, растворяется в облаках. Сначала эта песня весёлая, о любви знатного вельможи к кухарке с пышными формами. Люди смеются над тем как хитро обращается кухарка с вельможей, потом мотив становится медленным, грустным, и песня рассказывает о том, как оскорблённый богач решает отомстить гордячке и обвиняет её в воровстве, за что её заковывают в кандалы. Веселье толпы сменяется грустью, а песня кончается словами о том, что некому заступиться за бедняжку.
- Худой кошелёк не даст тебе славы и не спасёт от бед. Тебя оклевещет богач лукавый, а ты промолчишь в ответ, - поёт он.
Тишина сменяется бурчанием. Народ негодует, ворчит, жалеет бедняжку. Но тут кто–то выкрикивает.
- Что ты, Лукаш, тоски нагнал в праздник, давай солдатскую песню!
Мой Лукаш? И мой отец? Дела. Я расправляю на коленях юбку так же вышитую, как и у других женщин. Руки у меня белые и тонкие, но ногти просто ужас. Надо бы сходить к маникюрше.
Певец затягивает новую песню, уже задорную, и танцы продолжаются.
- Пойдём всё таки, дочь. Ты совсем бледная, тебе надо лечь в прохладе.
- Пойдёмте, - отвечаю я. Отец снова качает головой и вздыхает, берёт меня под руку и ведёт к домикам.
Если я спрошу его в честь чего такие празднества, это пожалуй его напугает ещё больше. Но может всего этого не существует? Тогда как может плод моего воображения испугаться или огорчиться? Скорее это я наделю его желанием огорчиться, ведь он моё воображение. Моё. Значит всё здесь происходит как я хочу. Какой всё-таки интересный порошок. Тайком, на всякий случай чтоб мужчина не увидел, я щипаю себя за руку. Больно. Ещё как больно. Не об землю же мне расшибаться, чтоб понять истину.

Минуя несколько дворов мы выходим к окраине деревни. Здесь, на берегу реки, расположена мельница, а немного правее от неё такой же кукольный домик с белыми стенами и рейками тёмного дерева. Дорожка ведущая к дверям идёт через цветущий садик.
- Вот мы и дома, - говорит отец. – Сейчас отдохнёшь, но если тебе будет хуже придётся позвать Марту.
Через несколько шагов мне предстоит зайти в двери и кто знает, что ждёт меня за ними. Быть может опять серебристая рябь и прохладная вода. Я останавливаюсь, чтоб впитать в себя атмосферу уюта этого места. Какой всё-таки прекрасный сон.
Но за дверью новая дверь, и ещё одна, и другая и так переходя из одного помещения в другое мы оказываемся в девичей светёлке и отец оставляет меня, строго настрого наказав лечь в постель.
Я где-то слышала, что для того чтобы проснуться, следует уснуть. Наверное это именно тот случай, поэтому я с удовольствием ныряю в пуховую перину не раздеваясь.

День первый.

Я проснулась на рассвете, в той же самой комнате, где уснула. В распахнутое окно влетали божественные трели птиц, журчание речки и скрип мельничного колеса. Я потянулась в постели, вчерашней слабости и головокружения как не бывало – это радовало. Но предстояло больше разузнать о том месте, где я нахожусь, и вот это уже было проблемой. Ведь для всех я некая, давно знакомая Гретхен, и если я начну приставать ко всем с расспросами: «Где это я оказалась, и кто я вообще такая?» - боюсь добра не выйдет. Кроме того не мешало бы знать, как мне вернуться обратно.
Моя комната была скромная и опрятная. Резная деревянная мебель, по всей видимости из орешника, цветочные занавески и скатёрки, в шкафу несколько платьев в народном стиле, юбки, сарафаны и рубашки расшитые вручную.
«Грети умеет вышивать? Для начала неплохо.»
На столике шкатулки с незамысловатыми украшениями: гребешки, бусы, броши – всё как на выставке национальных ремёсел. Перебирая побрякушки я, автоматически взяв расчёску, начала расчёсывать растрепавшийся конец длиннющей косы. Гретхен было лет семнадцать. Юная и наивная она внимательно рассматривала меня из отражения в зеркале.
Я быстро привела себя в порядок, вышла из комнаты и принялась изучать дом. Всё достаточно просто, по-деревенски. На кухне большая печь, полки с провизией и глиняной посудой, огромный стол человек на десять говорил о том, что в этом доме должна быть или большая семья или частые гости. В комнату отца я лишь приоткрыла дверь, но входить не решилась. В конце концов я тут человек посторонний и мне стало неловко лезть в чужую жизнь. Лишь увидела такую же простую мебель и портрет на стене. Это было изображение молодой женщины работы невесть какого художника, но краски были нежными, и портрет вносил в аскетичную комнату хоть какую- то живость.

Никаких тайных комнат и потайных дверей. Ничего хоть отдалённо напоминающего портал я не обнаружила и вышла во двор. Здесь как и в доме не было ни души, кроме многочисленных кур деловито слоняющихся по саду.
Когда я спускалась по ступенькам крыльца, притаившийся на жерди сбоку петух внезапно оживился, закукарекал, распустил яркие крылья и начал бить ими воздух. Вид у него был воинственный, такой что я даже отступила на пару шагов опасаясь его мощного клюва, и спиной наткнулась на отца. Он осмотрел меня с ног до головы, и кажется остался доволен.
- Вижу ты опять бодра и весела, - сказал он. Петух снова подпрыгнул на жерди и издал боевой клич, я отошла ещё дальше.
- Вот негодяй! – отец погрозил ему кулаком. – Всех соседских собак распугал, хуже вредной бабки. Целыми днями кричит и ругается, аспид.
- Красивый, - выдавила я нерешительно, не зная какую тактику общения выбрать.
- Красиивый! – отец с укором на меня посмотрел. – Что мне с его красоты. Со всеми дерётся, и кур, и петухов клюёт, гусей гоняет, одна морока с ним. А крику сколько, нашла себе любимчика. Пущу под топор вот увидишь, надоел он мне.
«Вот как, - подумала я. – Значит такой у меня любимчик, ну давай тогда знакомиться»
Я осторожно протянула к петуху руку, он успокоился и склонил головку с ярко красным гребешком. Мне даже показалось, что он погладился головой о мою ладонь, совсем по кошачьи. Это было презабавно, я засмеялась, а отец сердито крякнул и стал подниматься к двери дома.
- Куда направляешься? – бросил он через плечо.
- В… в… - я понимала, что надо ответить быстро, но растерялась. – Воды принести.
- Воды.
- Ну да.
- Во рту? – глаза отца подобрели и голос стал шутливым. Он ждал как я выкручусь.
- Сначала я хотела поздороваться со своим красавцем, - выпалила я, указывая на петуха. Отец звучно рассмеялся и хитро погрозил мне пальцем.
- С этим ли красавцем ты хотела поздороваться? А я всё же думаю, что то вот с тем, - он показал на дорогу и уже открывая дверь добавил. – Воды принести не забудьте. Уж никак свадьбы не дождутся.

Продолжая смеяться он скрылся в доме. А на дороге стоял, смущённо опустив голову, вчерашний певец. Я помнила, что отец как-то его называл вчера. Лукас… Франтишек… Лукаш! Точно. Чтооо?! С утра я всё таки соображала не достаточно быстро. Отец сказал – свадьба. И тогда я внимательнее рассмотрела плетёное колечко на своём пальце. У меня есть жених, этого ещё не хватало.
Лукаш уже шёл мне на встречу по садовой дорожке, а я последними словами ругала Алекса, который отправил меня невесть куда.
- Доброго утра тебе, о великодушная и всепрощающая, - парень снял с головы шляпу и прижав её к груди почтительно опустился на колено. Я удивлённо подняла бровь поражаясь местным церемониям, но он тут же вскочил, улыбаясь подхватил меня на руки и закружил.
- Привет, жемчужинка. Как спала?
Я выдохнула и сообразила, что это выход. По уши влюблённый в меня молодец простит мне любые шалости и с лёгкостью примет за игру моё поведение. Я придала своему лицу выражение крайней важности, задрала повыше нос и строго сказала:
- Поставь-ка меня на землю, юноша, и не хватай, как будто я метла. Не забывай, ты разговариваешь с леди.
- Слушаюсь, ваше вашество, - он отпустил меня, отступил и поклонившись взмахнул шляпой. Краем глаза я заметила, что из окна за нами наблюдает отец и происходящее его явно веселит. Ну вот и ладно, с шутками да прибаутками глядишь я из этой ситуации выберусь.
- Проводи меня к колодцу, добрый человек, я только вёдра захвачу.

Колодец оказался совсем рядом, за углом дома, а Лукаш оказался развесёлым парнем. Я поймала себя на мысли, что давно уже мне ни с кем не было так легко и весело. А было ли когда-нибудь? Может это просто юность пускает пузырьки в мозг и всё вокруг кажется таким сказочно приятным. И этот беленький домик, и холодная колодезная вода, и такой прелестный петух с яркими перьями. В кухне стоял огромный глиняный чан, который мы наполнили чистой водой. Правда при этом забрызгались с ног до головы, но были вполне счастливы. Отец снова ушёл на мельницу, там его ожидало несколько подъехавших телег с зерном.
- А не соблаговолите ли вы, милейший, показать мне вашу деревню? – продолжила я строить из себя леди. Лукаш отёр рукавом мокрое лицо и пожал плечами:
- Почему бы нет.

Деревня не деревня, а несколько улиц. Почти в каждом дворе кипела бурная деятельность. Лукаш терпеливо рассказывал мне обо всех. Кузнецы, гончары, столяры, высокий дом с флюгером в виде стрелы – дом старосты. Со всеми встречными я старательно здоровалась. Главное не сильно утомить мальчишку, чтоб он не заскучал.
- А там на холме что?
- Виноградники Клауса. Вон в том дворе он живёт, у него винокурня.
- Смею заметить, милостивый сударь, вы живёте в сказочном месте. Это чьё хозяйство?
- Наше, - он широко улыбнулся. – Мать просила тебя зайти, пойдём.

Родители Лукаша были фермерами. Живности на дворе было великое множество: у ворот щипал травку вороной жеребец, в загоне возились свиньи, вперевалочку бродили утки, два огромных пса гоняли гусей - всё это мычало, блеяло, хрюкало и создавало атмосферу беспорядка. Из дома вышла женщина, она вытирала полные, белые от муки руки о передник, толку от этого было мало, поэтому она приобняла меня широким жестом, почти не касаясь руками:
- Здравствуй, дочка. Не дал мне бог дочерей, так хоть с невестками повезло. Но всё-таки я думала никто на этого обалдуя не позарится, - она отвесила подзатыльник Лукашу, тот шутливо пригнулся и сделал вид, что ему жутко больно. – Всё бы ему песни горланить, да на гитаре бретчать. Брал бы пример со старших братьев, с утра до ночи работают.
- Ма, если бы я с утра до ночи был в поле, то твоей невесткой стала бы плодожорка.
Мать строго покачала головой:
- Вот отец тебе покажет плодожорку, а ну марш, вычисти стойло и помоги Киппу чинить телегу. Тебе на ней в город ехать. Иди, - она ласково подтолкнула сына, а меня повела в дом. – Поможешь мне с ужином, а потом я хочу кое-что тебе показать.

Тут кухня была чуть больше, чем в доме мельника, но места на ней было гораздо меньше. На жарко растопленной печи бурлили ароматные горшочки, стол был завален овощами, тут же в большой кадке подходило пышное тесто. Я неожиданно ощутила себя здесь очень уверенно, прошла к рукомойнику, сполоснула руки, вытерла их льняным полотенцем. На столе посыпанном мукой начала раскатывать скалкой лепёшку, тем временем мать Лукаша мешала в большой сковороде шкварчащее мясо.
- Собрались печь пироги со свининой и луком? – спросила я у неё.
- Приехал старший сын с семьёй и всеми четырьмя сорванцами детишками. К ужину позовёшь отца.
- О, он обожает вашу стряпню, особенно пироги, как те что вы готовили на нашу с Лукашем помолвку, - я осеклась с ужасом осознавая, что я помню детали нашей помолвки.
- Надо подобрать косу, - сказала ма. Она уже вымыла руки и сама начала укладывать мою косу вокруг головы. – На кухне так нельзя. И ещё передник, а то будешь вся в муке. Когда твоя мать была жива, то пекла пироги вкуснее моих.
Она улыбнулась и повязала мне на талию широкий белый фартук.
На кухню то и дело забегали её внуки, таскали из плетёной корзинки печенье и сахарных петушков и снова убегали на улицу. Большой рыжий кот сидевший на пороге и вылизывающий лапу улучил минутку и запрыгнул, никем не замеченный, на подоконник, где стояли крынки со сливками. Ма услышала аппетитное чавканье, обернулась и хищно сузила глаза:
- Ах, ты наглец! – она хватила кота полотенцем. Тот мягко спрыгнул на пол, ничуть не смутившись пошёл под стол и скрутился клубком у моих ног. – Негодник и ворюга. Хоть бы мышей ловил, но он с ними больше играет, зато тащит всё, что плохо лежит.
Это был Дом, с его суетой и запахами, избалованными сорванцами и вальяжным котом с наглой довольной мордой, со связками ароматных трав подвешенных к потолку над столами. Я как будто оказалась в раю, всё здесь мне было мило.

Ма взяла несколько гусиных перьев стянутых ниткой, обмакивая их в сбитом яйце смазывала пироги. Потом поддевала пироги деревянной лопаткой и садила в печь. Пока они выпекались мы вычистили столы и помыли дощатые полы тёплой мыльной водой. На окнах лениво шевелились занавески и постепенно уходил печной жар, кухня посвежела.

- Идём со мной, - женщина взяла меня под локоть и повела к себе в комнату. Здесь усадила меня на стул и достала из шкафа сундучок. Потом выложила передо мной подвеску на кожаном шнурке. В искусно выполненной серебряной оправе красовался необычный камень размером с крупный орех. Он был гладкий как янтарь и с прожилками внутри, цвет его от верхушек к середине переходил от зелёного к жёлтому, внутри как зрачок искрился чёрный кристалл.
- Глаз дракона, - сказала ма. - В нашей семье эта вещица передаётся младшему ребёнку. Ты передашь это своей младшей дочери или невестке. Возьми его, не бойся.
Камень был тёплый и очень приятный на ощупь. Прожилки внутри бесконечной красноватой нитью опутывали зрачок дракона, как будто сосуды настоящего глаза. Ма взяла подвеску из моих рук, приложила её к моей шее и защёлкнула застёжку:
- Ну вот и всё. Если я скажу, что эта вещица волшебная ты мне поверишь?
Я восхищённо кивнула.
- Ну так она волшебная, а в чём её секрет ты узнаешь позже, когда придёт время.
- А когда оно придёт?
Женщина пожала плечами:
- Откуда мне знать. Это же теперь твоё время. Надеюсь вы, дети, будете счастливы, хотя бы как мы с отцом, - она опустила глаза. – С тобой Лукаш станет другим, повзрослеет и возьмётся за ум. Он очень любит тебя.
- Он славный, - я подумала и поняла, что это не те слова, которые годились бы в такой момент. – Вы воспитали достойного человека.

Мать Лукаша промолчала, лишь только вытерла фартуком увлажнившиеся глаза. Я обняла её с благодарностью. Не знаю уж какую роль я, Голди Атаманофф, играю в этой истории, но эта женщина сегодня меня удивила и порадовала. Она совершила невозможное, показала мне домашний уют, дала почувствовать его тепло. В моей бродячей жизни этого всегда не хватало. Города, выступления, гастроли. Жаркие лица поклонниц мужского стриптиза. Череда моих поклонников с букетами и подарками. Кажется это было всегда, и тут я оказалась в обычной жизни. Здесь нет сверкающих вывесок, борьбы за популярность, алчности и обмана. Здесь люди живут простой бесхитростной жизнью. Боже. Тут коровы и свиньи, танцы на лугу под звуки самодельных скрипок, тут поют птицы.

Ротвальд, бременские музыканты.

Деревня.


Все последующие дни мы проводим вместе с Лукашем. Он показывает мне Вальдтор, так называется наше поселение. Иногда мы забираемся на высокий холм, оттуда хорошо видны окрестности. Через деревню пролегает тракт, ведущий в Бремен.
Теперь я хоть знаю, где мы находимся. В Бремене мы с мальчиками никогда не бывали, но Берлин посещали не раз. Особенно хороши там пивные фестивали. Люди щедры и беззаботны. Но я же не в современности, даже если предположить, что я смогу добраться до Берлина или того же Бремена, то врятли обнаружу там аэропорт или поезд, идущий в Энск. Приходится расслабиться и получать удовольствие.
- А что? В нашем Бремене сейчас новый мэр? – брякаю я первое, что приходит на ум. Лукаш некоторое время соображает, потом как будто понимает вопрос и отвечает:
- А, это ты про портного? Нет портные всё те же. Когда я туда поеду, ма снимет твои мерки и я закажу тебе настоящее свадебное платье. Чтобы было как у принцессы. И ещё обувь у настоящего сапожника. Тебе голубые туфельки, а мне сапоги.
- Голубые?
- Да, как ты хотела.
- А кто в городе главный?
- Главный?
- Ну самый главный в городе кто? Самый важный.
- Грета, ты немного странная последнее время.
- Это волнение перед свадьбой, Лукаш.
- Что ж. Самый главный - король. Я так считаю, - утверждающе добавляет парень. - Хотя отец иногда говорит, что если бы не цеховики и прочие жители Бремена, и даже если бы не мы, то был бы не король, а просто пшик.
- Это почему?
- Потому что королю некем было бы управлять, - Лукаш смеётся задорно и звонко. Его смех спускается с холма в цветущую долину, где островком располагаются белые домики и улетает вдоль дороги к красному пятну на горизонте. Я даже понимаю эту Гретхен, парень красив и обладает действительно чудесным, прямо таки чарующим голосом.
- А что там? – я указываю на красное пятно вдали.
- Ты серьёзно?
- Лукаш, мне нравится тебя слушать, рассказывай, - я кладу голову ему на плечо и ласково провожу пальчиками по его руке.
- Ну, я не мастер рассказывать, - мнётся он. – Вот дед мой, тот любит. Он садится иногда вечером у огня, ребятишек берёт к себе на колене и давай их страшилками пугать. Те боятся, глаза закрывают и потом спать не идут, всё к деду жмутся. Ротвальд - волшебный лес. До города можно добраться и в объезд, но это как бы не две недели пути, а тут прямая дорога как раз через нашу деревню. Потому и зовётся она лесными вратами. Дед говорит, что давным-давно на этом месте была великая битва драконов. Те, которые жили в этих местах, хотели защитить свою землю от драконов, которых создали колдуны Шварцвальда и направили завоёвывать земли. Их были несметные полчища. Разные. И с ядовитыми стрелами в гриве, и с кувалдами на длинных хвостах, со многими головами, и с когтистыми лапами. Иные извергали огонь, а иные ядовитый дым, от которого гибли даже растения. Южные драконы победили, тут пролилось немыслимое количество драконьей крови, но тогда оказалось, что те из южан, что выжили не могут здесь поселиться. Земля их не принимает, шевелится и расходится ущельями. Появившиеся скалы осыпаются и снова земля шевелится и трясётся извергая из себя огонь и дым сильнее драконьего. Пришлось им оставить эти места и уйти навсегда. А на месте этой битвы вырос лес. Дед называет его кровавым. И будто мы, живя тут, должны сохранять баланс. Защищать и лес от людей, и людей предостерегать от того что творится в Ротвальде. Люди могут свободно пересекать лес днём, не рубя деревьев, не устраивая там посиделок, чтоб не тревожить спящих духов. А ночью туда лучше не соваться – живым не выйти.
- Ты веришь в это? – сонно спрашиваю я у Лукаша.
- Грета, как можно верить в солнце? Оно просто есть, - он сорвал травинку и начал обрывать пушистый венчик семян. – Старики не позволяют называть то, что водится в лесу нечистью. Только духи. Дед порой начинает аж кряхтеть и ёрзать на месте от возмущения. Говорит, что ещё не известно кто тут большая нечисть.
- Зачем тогда страшилками детей пугать?
- Это он по старости от скуки. Меньшая племянница обнимает его и в бороду прячется, деду это весело. Вообще там всё по другому и как будто даже воздух другой. Лошадь фыркает часто и башкой трясёт, словно ей кто в уши лезет. А ты сидишь в телеге и чувствуешь, что за тобой наблюдают ото всюду, в затылок дышат. Есть там путь для пеших, он немного короче и идёт через огромную впадину, через которую мост проложен. Понятия не имею кто тот мост строил, но по нему идти жутко. Однажды я с телеги спрыгнул и подошёл к краю, даже пару шагов по мосту сделал. Он шаткий и скрипучий, а дна у впадины не видать. На склонах всюду деревья, и они уходят глубоко вниз пока глаз хватает видеть верхушки крон, а там ниже и вовсе тьма тьмущая. Я хотел камень бросить, да отец как прикрикнул на меня и не позволил. Потому даже не представляю глубины, и что за чудища там на дне обитают. И вот когда едешь вдоль того ущелья и разговариваешь, то слова эхом возвращаются, только вот порой это эхо говорит вовсе не то, что ты сказал. Так то.
- Возьми меня с собой в город.
- Тебя отец не отпустит. Может быть после свадьбы я отвезу тебя и покажу великолепный замок. По большим праздникам туда пускают простолюдинов. Во двор. Там ходят шикарно одетые дамы в шелках и бархате. У мужчин плащи с золотой вышивкой. Плащи и шлейфы платьев такие длинные, что позади дам и кавалеров идут маленькие пажи в зелёных чулках и красных камзолах и несут в руках концы одежды, чтоб она не волочилась по земле. При дворе очень много фрейлин и слуг. Если бы мы смогли попасть туда на службу то зажили бы совсем по другому. Мне не пришлось бы чистить хлев, а ты вышивала бы королевские наряды и всегда носила бы красивые туфельки вместо этих башмаков. Грета, ты хочешь жить во дворце?
- Мне и здесь чудесно, Лукаш. В деревне такой чистый воздух и полная нирвана.
- А я очень хочу. Вот увидишь, мы обязательно отсюда уедем и будем жить как богачи. Нирвана?
Тёплый ветер гуляет в листве дубов и солнце клонится к закату. Мы сидим на склоне холма прислонившись к стволу огромного дерева, и я засыпаю на плече у юного мечтателя. Какая всё же хорошая мне попалась сказка. А может она такая хорошая потому что моя?

Доброе утро Энчане!) Всем хорошего настроения и всех благ.

Я буду очень рада, если найдётся в городе персонаж, который захочет вместе со мной придумать новую историю. Я открыта для диалога)
Сидеть что-то писать в своём углу конечно тоже иногда нужно, но это похоже она****, на то самое в общем)) Поэтому не важно мужской будет герой или женский, ведь можно вести не только любовные линии ( именно они мне даются с трудом, но если ннадо...) Кто-то сказал, что две головы некрасиво - спорно. Всё будет очень красиво)
Стучитесь, очень жду и буду благодарна.

Ротвальд, бременские музыканты

да простят меня Вильгельм и Якоб

С первого дня, когда Голди оказалась в доме мельника, на туалетном столике в своей комнате она выкладывала цепочку из разноцветных камней. В день по камушку. Она находила их гуляя вдоль берега бурлящей реки и все они были разные по цвету и прозрачности. Прекрасно матовые красные, зелёные, блестяще белые осколки похожие на мрамор, прозрачные голубые и лиловые. Это утро она начала с того, что разглядывала их на просвет сидя у окна. Ей очень хотелось найти камень похожий на тот, что теперь постоянно висел у неё на груди. Глаз дракона согревал её и успокаивал, когда она поглаживала его пальцами, то казалось она слышит, как он шепчет что-то.
Вдруг за окном показался кончик белого пера, потом краешек тульи, и постепенно выплыла сияющая физиономия Лукаша. В руках он притащил петуха, крепко стиснув его крылья.
- Как это он тебя не склевал? – спросила Гретхен.
- Просто я сказал, что отнесу его к тебе, и он согласился. Зачем эти камни? Никакой ценности в них нет, а ты собираешь их, как маленький ребёнок. Хочешь привезу тебе их целый воз?
- Нельзя воз.
- Почему это? – он снял шляпу и обмахивался ею прислонившись к наружной стене дома. Петух сидел смирно на подоконнике и тыкался клювом в голубой камень.
- Потому что надо только по одному в день. Больше нельзя и меньше тоже.
- Так почему?
- Не знаю, - пожала она плечами и наморщила лобик пытаясь вспомнить зачем начала таскать в дом гальку. – Может это ворожба? Может на тебя или на удачу, я не помню
- На меня то зачем, глупая, - Лукаш засмеялся, но петух так грозно зыркнул в его сторону, что тот замолчал. – Отец мой сказал, через три дня поеду. Урожай собрали уже, и окорока с колбасами подошли. Мать сказала ещё настряпает пряников, и я должен буду всё это продать на ярмарке. Когда управлюсь будем гулять свадьбу.
Он взял руку девушки и приложил к своей щеке, поцеловал ладонь, запястье. Губы его, покрывая поцелуями руку, поднимались всё выше, и вот он уже перегнулся через окно и осторожно коснулся губами её губ. Потом снова и снова, всё больше распаляясь. Наконец он уткнулся лицом в её густые волосы ещё не убранные в косу и замер. Грета гладила его по затылку и чувствовала, как от его дыхания у неё по коже бегут мурашки.
- Мой отец тебя убьёт.
- Убьёт, - промычал Лукаш ей в шею.
- А меня выпорет.
- Выпорет.
- Потом посыплет свою голову пеплом, отправит меня в монастырь, а сам уйдёт на войну.
- Не могу, - покачал парень головой и тяжело выдохнул.
- Твоя мать на днях отведёт меня к ведунье Марте, и та совершит обряд, чтобы наши с тобой дети были здоровыми. А мою маму ты когда-нибудь видел? Нет конечно. Пока нет отца… погоди я сейчас.
Девушка помчалась в комнату отца и сняла со стены портрет. Делать этого было нельзя, но ведь Лукаш ей уже почти муж, а значит член семьи.
- Смотри, - с гордостью она показала ему холст. – Тут она совсем молодая. Она всегда была молодая.
- И красивая, - кивнул парень. – Как ты. Я твой портрет тоже сделаю. Закажем в городе у художника.
Лукаш смутился сказав это.
- Прости, я…
- Папа говорит, что она с небес всё видит. А я вижу её только на картине. Но если видит, то благословит нас с тобой, чтоб мы были счастливы.
- Мы обязательно будем счастливы.
Девушка улыбнулась и унесла картину обратно. Ничего в Грети не осталось от опытной светской дивы, каковой считала себя Голди. Теперь это была обычная деревенская девчонка, которая нежно любила своего угрюмого отца, болтала с завидующими подружками о предстоящей свадьбе и влюблённо смотрела на Лукаша, млея от каждой его улыбки, от каждого прикосновения.
На её столике скопилось десять камушков, но ни один даже отдалённо не напоминал драконий глаз.

Каждый проезжающий по Ротвальдской дороге обязательно останавливался на постоялом дворе у Венцика. Тут даже был настоящий шлагбаум преграждающий путь особо прытким путешественникам. По указу старосты следовало вести учёт всем въезжающим и выезжающим, а раз в месяц записи сверялись с такими же в Бремене. Пропавшие считались пропавшими без вести, и их вносили в отдельную книгу со сведениями о сословии, возрасте и родном крае.
Пропуск на север, в сторону города, осуществлялся с рассветом и длился всего три часа. Если кто-то желал ехать позже, то действия его считались незаконными. Конечно никто не выкручивал таким путникам руки и не привязывал к столбам. Их отпускали с миром предупреждая, что они ни при каких условиях не успеют пересечь лес до заката, а соответственно отправляются на погибель.
Рисковать никто не желал, а потому после долгих и горячих споров путники отправлялись отряхивать дорожную пыль в гостиницу, ожидая рассвета следующего дня. Некоторые ночевали тут же у дороги в телегах, поэтому у Венцика всегда было оживлённо. К трактиру каждый день подвозилось вино в бочках, на вертелах тут жарилось душистое мясо приправленное травами, пахло горячим хлебом и несло навозом от конюшни.
Юным барышням не приличествовало отираться возле постоялого двора, а уж тем более посещать его без дела. Но в то утро у мельника было очень много работы. Намолоченную за ночь муку он мешками свалил в телегу и велел Гретхен самой отвезти муку Венцику. Старый Ёршик медленно катил телегу через деревню в сторону леса. Лукаш держал вожжи и грызя соломинку спорил с конём. Конь шевелил ушами и как будто фыркал в ответ, Грета довольно смеялась над выходками жениха. Когда они подъехали к постоялому двору, там как всегда царил хаос. Визжали ребятишки, на них прикрикивали строго родители, усаживали, успокаивали, возы закреплялись плотнее верёвками, укладывалась дорожная провизия и питьё, задорно ржали выспавшиеся и застоявшиеся кони. Венцик во дворе спорил с двумя рыжебородыми господами одетыми по походному добротно. Высокие сапоги, кожаные штаны и жилеты, на бархатных беретах в цвет камзолов красовались цветастые перья.
- Но, господин Гримм, - оправдывался лысый Венцик. – Я не имею права нарушить порядок пропуска.
- Мы никого не задержим, - раздражённо, но всё ещё с почтением отвечал синий камзол. – Нас ожидает король, вот грамота.
- Я понимаю, что вы верховые, - лысина Венцика нервно потела. – Но эти люди ожидали уже сутки, а эти земли не терпят суеты. Каждому свой черёд.
- Проскользнём и никого не потревожим, - парировал камзол красный.
- Тут не принято никуда проскальзывать, положено соблюдать порядок и спокойствие. Никаких галопов по лесу. Вы спокойно отдохнёте с дороги, ваших коней почистят и накормят в конюшне, вы выспитесь и с рассветом тронетесь в путь
- Завтра мы должны быть у короля! – возмущённо затрепетали рыжие бороды хором.
- Господа, вы не успеете. А в попытке нагнать время наделаете много шума. Вперёд этих обозов без проводника я вас не пущу, а с ними вы уже ехать не можете. Ждите до завтра.
- Везде проклятая бюрократия, - злобно сплюнул в пыль синий камзол и направился вон со двора, кивнув красному.
- Это вам не бюрократия! - не унимался обиженный Венцик крича им во след. – О вашем благе печёмся. Или король довольствуется вашими обглоданными головами?
Он всё ещё растерянно взмахивал руками когда увидел Лукаша и Гретхен:
- Вот видите? Видите? Я что ли тут пёс сторожевой? Пусть себе идут куда знают. Почему я должен опекать их как нянька? Староста взял бы да сам схлебал эту похлёбку. Посмотрите какие важные, у них и сабли у седла. Вояки. Пусти таких в Ротвальд, всё там на уши поставят, знаю я таких. Густав! – крикнул он в сторону. – Сгружай муку! Здравствуй, Грета! Лукаш, ты ведь завтра выезжаешь?
- Я, - ответил парень широко улыбаясь.
- Вот тебе и достанутся эти молодчики. Семейные все сегодня отбывают обозом. Вон последний воз на ярмарку. А эти двое строят из себя важных персон. Коли бы мне было дело до их важности. Лесные человечки не спросят граф ты или герцог. Всё одно. Раз, и нет графчика, коли вместо головы горшок. Да что им объяснять, дикари что ни на есть, - совсем уже расстроенно Венцик махнул рукой и начал помогать здоровенному работнику разгружать телегу.
Лукаш наклонился к Грети, поцеловал её румяную щёчку, отчего та раскраснелась как вишня и прошептал:
- Я скоро, жемчужинка, подожди меня тут.
Он соскочил с телеги и отряхивая брюки направился к рыжебородым. Синий камзол раскуривал трубку и опершись о перила, к которым были привязаны их кони, сердито смотрел на отъезжающие к лесу телеги. Лица у них обоих, хоть и были скрыты густой растительностью, были довольно молодыми. Лукаш протянул руку каждому по очереди. Они ответили просто, без церемоний, крепким уверенным рукопожатием.
- Смотрю налегке почти путешествуете, - сказал парень дружелюбно. – Лукаш меня зовут. Вы не смотрите, что Венцик ворчлив. Он на самом деле добрый старикан и зла никому не желает.
Господа переглянулись, а Лукаш продолжал:
- Согласитесь, если бы вы раньше выехали, то и раньше бы сюда прибыли. Да и глядишь уже были бы в Бремене. А завтра там открывается ярмарка, из окрестных сёл много народа туда направляется, как и я сам. Уж так вышло, что я ваш проводник.
Синий камзол пожалуй был старше. Вид у него был более серьёзный и ростом он был чуть повыше товарища.
- Ну начнём с того, что мы выехали тогда, когда посчитали нужным…
- Брось, Вильгельм. Лукаш, - сказал красный более дружелюбно. – Мы странствующие писатели. Это мой брат Вильгельм. Меня зовут Якоб. Порядком наслышаны про Ротвальд, но не думали, что тут у вас всё так строго организованно.
- Считайте это взаимодействием двух миров. Если вы писатели то должны быть более восприимчивы к тонким материям, чем иные люди. Я, надо признать, в жизни не пожимал руку ни одному писателю, а тут целых два, - Лукаш почувствовал, как кто-то прикоснулся к нему. Лица рыжебородых смягчились и расплылись в улыбках.
- Кто это прелестное создание, Лукаш? Твоя сестра? Она тоже поедет с нами? – сладким голосом буквально пропел синий камзол.
- Невеста, - буркнул Лукаш и погладил пальцы Гретхен, – не поедет.
- Очень жаль, - расстроился синий. Он взял свободную руку Гретхен и поднёс к губам. – Моё почтение. Если у вас тут все девушки так прекрасны пожалуй я не прочь задержаться на денёк.
Грета вырвала ручку и одёрнула Лукаша за локоть:
- Идём, пора возвращаться домой.
- Идём, любимая – ответил ей Лукаш, а братьям сказал – Завтра на рассвете буду вас ждать здесь же.

Весь остаток дня прошёл в сборах. На телегу грузилось всё, что было подготовлено к ярмарке, либо было непригодно и можно было продать. Помимо съестных припасов, корзин с овощами, сладостями, душистыми копчёностями, нашли тут своё место сундуки с искусной резьбой, шкатулки, глиняные горшочки с росписью, клетки с птицами. К телеге отец Лукаша привязал осла тоже на продажу и вручил ему наглого рыжего кота.
- Не продашь, так отдай кому-нибудь, иначе мать его кочергой прибьёт.
В отдельную клетку посадили шикарного петуха, которого притащил мельник. Грета чуть не со слезами уговаривала оставить красавчика, но отец был непреклонен.
- Не спорь, дочь, и не уговаривай. На днях зерно привозил сам староста. Этот изверг так подпрыгнул на жерди, что умудрился старосту клюнуть в макушку. Вражина.
- Папа…
- Нет!
Петух сидел в клетке спокойно приняв участь, будто даже понимая провинность свою. Вращал круглыми глазками и рассматривал кур и уток соседок. Сборы были окончены.
А с первым солнечным лучом повозка Лукаша уже въезжала под алые своды ротвальдских дубов. Позади плёлся послушный ослик, а по бокам горделиво расправив плечи раскачивались в сёдлах породистых рысаков рыжебородые сказители повествователи братья Гримм.

Почти половину пути проехали молча. Лукаш даже в душе удивлялся и радовался тому, как спокойно встречает их мрачный лес. А вот братья заскучали и явно жаждали приключений.
- Венцик ваш страха напустил, говорил, что тут на каждом шагу и под каждым кустом шестиглазое чудовище прячется, - нарушил тишину синий камзол.
- Всё же лучше, господин писатель, - ответил тихо Лукаш, - чтобы прятались чудовища, а не мы от них. Днём жители леса спят. Они позволяют нам пройти через их дом, мы же обязуемся не бить их посуду и не жечь мебель, а главное не нарушать их сон шумом. Согласитесь, если бы не чудной цвет листвы, этот лес ничем не отличался от сотен других таких же. Но всё-таки он отличается.
- И что же эти драконы не поделили? Почему именно эту землю облюбовали и затеяли битву ради неё, - заговорил красный.
Лукаш придержал шляпу и попробовал сквозь листву разглядеть солнце.
- Не имею понятия, - сказал он помолчав. – Может и не в земле дело. Просто для одних она была по праву рождения дорога, а южане хотели истребить достойных соперников. А может и впрямь сила древнего источника была для них целительна. Ведь не зря же драконы бессмертны, если только не погубить их в сражении.
- Что же теперь не осталось совсем ни одного дракона?
- Может и так, - кивнул Лукаш. Его крепкий конь оступился и на мгновение сбился с шага на ровном месте. Парень нахмурился. – Пожалуй, лучше если так.

Где-то сбоку по кустарнику пролетел ветер, так что верхушки кустов пригнулись к земле, а листья почему-то не зашелестели, а зазвенели.
- Что? – воскликнул Якоб, натянул поводья и придержал коня. – Слышали?
- Слышали, - сказал Лукаш. – Это ничего. Поедемте дальше. Вам не стоит сейчас ничего опасаться. Хотите вина? У меня там есть целый бочонок.
- Оставь своё вино девчонкам, у нас с братом есть отличный ром. Держи, - Вильгельм достал из сумки флягу и бросил её Лукашу. Тот одной рукой свинтил крышку, принюхался. Резкий и в то же время сладковатый запах крепкого алкоголя ударил в нос, парень прищурился и сделал добрый глоток. Не дыша закрутил крышку. На вопросительный взгляд Вильгельма выдохнул:
- Ххорош! – и вернул флягу.

В это мгновение звон листвы стал окружать их со всех сторон. Как будто они оказались в центре ветряной воронки. Ветер качал деревья и пригибал траву, всё это переливалось звуками как колышущиеся ветром множественные стеклянные колокольчики. Кони недовольно заворчали и встали как вкопанные. Стихло.
- Да уж. Весело тут у вас, - прошептал Якоб, когда они снова тронулись.
- Да уж. Не грустнее вашего, - отозвался мужской голос позади телеги. Все трое резко обернулись. Никого. Печальный ослик брёл себе на поводу щипая по дороге травку и жуя её с видом полнейшей обречённости. Лукаш поднял руку, пытаясь придать особую важность тому, что собирался сказать:
- Я вас прошу принимать всё тут происходящее естественно. Такое случается. И даже иногда не такое, просто надо привыкнуть и идти своим путём.
- Это тебе твой путь свой, а нам то он совсем не свой, - ответил Лукашу голос чуть пониже и погрубее прежнего. – Выходит это ты идёшь своим путём, а мы твоим.
- Верно говоришь, - подтвердил первый голос.
По спине писателей поползли мурашки ведь за телегой по прежнему никого не было.
- Духи? - пискнул Якоб.
- Да, ддухи, - неуверенно кивнул Лукаш.
- Помрём, тогда будем духи. Пока что живы.
Лукаш буквально кубарем слетел с облучка не дожидаясь, когда конь отреагирует на натянутые со всей силы вожжи. На четвереньках прополз под телегой и воскликнул:
- Вот так дела, а ты то откуда? Гляньте-ка, это ж наш пёс, я за бортом его не увидел. Ты что же за нами всю дорогу бежал? - Парень потрепал лохматую собаку по загривку. Пёс уселся, поднял морду и грубым голосом ответил:
- Не так чтобы аж бежал, потому что вы не так чтобы аж скакали. Шёл себе потихоньку, болтал с ослом о жизни. Скажи?
- Говорю, - ответил осёл по-человечьи.
- Этого быть не может, - ошарашенно пробормотал Вильгельм.
- Не может быть того, что этот болван везёт меня на продажу. Тебе, писательская морда, понравилось бы если б тебя заперли в клетку, а потом продали какому-нибудь повару, а тот разделал бы тебя на дольки и сварил бы писательский суп? Как на такое посмотришь? - отозвался кто-то с телеги.
Лукаш откинул полог, под которым располагались клетки с птицами. На него в упор смотрел любимец Гретхен.
- Чего пялишься? - злобно кинул петух вскинув головку и тряхнув гребешком.
- Он просто размышляет сможет ли срубить деньжат побольше за говорящую птичку, - промурлыкал рыжий кот, спящий до этого мирно на мешках.
- И ты? – Лукаш не находил слов.
- И я, - с вызовом повернул к нему морду кот.
- А эти? – Лукаш ткнул пальцем в кур и уток.
- Нет. Эти не скажут ничего, они сами обомлели от ужаса, - кот выгнул спинку и потянулся. – Правда если вы так и будете стоять раскрыв все втроём рты, то к закату мы все обомлеем от ужаса. Ехай уже, Лукаш. Господам писателям моё мяу.
Кошак даже помахал лапкой, оба брата сглотнули нервно и поморщились.

Тронулись. Псу надоело тащиться пешком, он запрыгнул на телегу и улёгся возле Кота.
- Зачем увязался за нами? – спросил его Лукаш.
- Знаешь, какое-то внутреннее предчувствие. Возникло дикое желание идти по следу.
- Когда лес закончится скорее всего твой дар исчезнет, не зазнавайся.
- А давай поспорим, - Пёс даже вскочил от волнения.
Братья Гримм накачивались ромом и, порядком уже смирившись с ситуацией, слушали любопытный разговор.
- На что же ты хочешь спорить? - спросил ехидно Лукаш. – На сахарную косточку или кусок сочной свинины?
- Отнюдь. Я пожалуй поддержу своих собратьев, считающих что быть проданным постыдно.
- Тебя то никто не продаёт.
- Я из солидарности. Так вот если выйдя из леса мы останемся говорящими, то никого ты продавать не станешь, а свезёшь нас обратно в родное село.
- Забыл? Мне деньги нужны на свадьбу, - Лукаш махнул рукой давая понять, что идея плоха.
- А что с того? – подал голос Кот.
– По твоему мы совсем уж никчёмные? Ты это брось. Будем выступать. Распродадим твоё барахлишко и вон этих, - Кот по-хозяйски положил лапу на птичью клетку, - потом ты возьмёшь свою гитару и сбацаешь весёленький мотивчик. Я слышал, ты умеешь. А мы тебе будем подпевать и танцевать
- Людей распугаете, - Лукаш даже улыбнулся представив эту картину.
- Переживут. Они вообще не сообразят в чём дело. Мало что ли цирковых разъезжает?
- Точно-точно, - Якоб поднял брови и расширил глаза - С таким оригинальным номером вы можете получить ангажемент у его величества. Мы посодействуем. Вильгельм?
- Якоб. Поддержу тебя.

Бремен встретил путников освещённый закатным солнцем.

Ротвальд, бременские музыканты

Бремен




Пушистыми снежинками оседали на золочёной мебели и коврах перья. Качалась люстра, взвивались флагами шторы и с укором взирал на происходящее гобеленовый лев. По комнате летали платья, пелерины, подушки.
- Я не буду надевать себя эту дрянь! – верещало хрупкое создание в шёлковых панталонах и маечке.
- Но ваше высочество...
- Не смейте мне указывать! – в осколки разлетелась ваза.
- Ваш батюшка…
- Казнит вас на рыночной площади мой батюшка, когда я ему всё расскажу.
- Что вы прикажете?
- Пойти прочь немедленно! – её высочество топало ножками и грозно махало ручками. Личико её раскраснелось от гнева, щёчки надулись, а глазки метали молнии. Дверь в покои открылась и на пороге появился король. Ещё не старый мужчина, он выглядел хуже усохшего гриба - устало и понуро. Спина его сутулилась, парадный костюм висел дорогим мешком на плечах монарха. Монарх ждал. Он катастрофически устал от истерик дочери и жаждал лишь поскорее пристроить её пусть не выгодно, так хоть как-нибудь.
- Болгарский, лотарингский и абхазский князья ждут сегодня аудиенции, дочь.
- Папа! – взвизгнуло высочество обернувшись, так что король поморщился. – Ты ещё ордынских послов прими!
- Желающих взять тебя в жёны не так много.
Принцесса зло топнула и прикусила губу. Потом бросилась на высокое ложе и рыдая стала бить кулачками постель.
- Вы не любите меня, батюшка. Совсем замучили своими женихами и приёмами. У меня никакой свободы нет.
- Чего же ты хочешь?
- Путешествий, - девчонка подняла голову и быстро убрала с лица спутанные лохмы.
- Опять? – король призадумался. Остаться в покое на месяц, а то и более было заманчиво. Но дочь то единственная, годы идут, а королевство без наследника. Пора бы укротить её. Он потёр нос и уверенным тоном сказал служанке:
- Оденьте её высочество и приведите в порядок, если понадобится зовите стражников.
- Что?! – дочь вскочила с перины, но король не стал ждать её следующего приступа и вышел вон.
В коридоре замка к королю подбежал мальчик паж и передал, что его ожидают господа братья Гримм.
- Приведи через часок их в клуатр, пусть ждут.
Паж поклонился и исчез в переходах.

На улицах города теснились яркие повозки. В дни, когда урожай на полях был собран, в Бремене организовывалась большая ярмарка. Сюда приезжали люди всех сословий как с юга так и с севера. Кто-то хотел выгодно продать, кто-то купить, а иные приезжали сюда за праздником и весельем. Повсюду выступали шуты и скоморохи. Можно было встретить настоящих цыган с медведем. На улицах и площадях, прямо возле выложенных на землю товаров устраивались кукольные представления, повсюду играли музыканты и затевались пляски, в кружках пенилось пиво, а хмельные довольные горожане аплодировали акробатам.
Осёл, Пёс, Кот и Петух были чрезвычайно деятельны. Они на ходу сочиняли стишки и выкрикивали их в толпе привлекая покупателей.
- Самые румяные баварские сосиски, - голосил Петух.
- Кочаны капустные, расписные миски, - подхватывал Осёл.
- Плетёные корзинки, копчёные грудинки, - Кот тёрся о блестящий сапог вельможи.
- Покупайте сундуки, не жалейте пятаки, - чеканил слог на другом конце площади Пёс.

Расхватали у Лукаша, всё. Даже лошадь и телегу. Весёлый и воодушевлённый он, со своими четвероногими товарищами сытно отобедал в харчевне, кошелёк приятно оттягивал пояс, Лукаш то и дело похлопывал его.
- Ну так что же, - слизывая с усов сливки промявкал Кот. – Как видишь никто сапогами нас не топтал, да и не обратил в такой-то суете внимания настоящие мы звери или нет. Готовь свою гитару, да смотри не пой печальных песен. Пой про героев и красавиц, а мы с тобой.
Лукаш согласился с сомнением. Сначала негромко он стал наигрывать простые аккорды. У зверей оказался прекрасные голоса. Пёс пел низким густым басом, осёл мелодично ему подвывал. Все впятером они шли по улице и замечали, как народ вокруг останавливается и прислушивается. Людям нравилось, никто не бежал с ужасом прочь и не кричал. Петух с Котом схватили кружки и пошли собирать медяки. Люди смеялись, хлопали в ладоши, дети норовили погладить артистов.
Постепенно друзья дошли до замка. На главной площади торговля не велась, тут прогуливалась знать. Лукаш вручил Петуху бубен, Псу балалайку и они стали распевать самые звонкие свои песни. В кружки летели уже не медяки, всё больше это были серебряные монеты. На высоком балконе замка появился король со своею свитой. Артисты так раззадорились, они поняли, что сказочники их не обманули и теперь их слушает сам король. Они плясали что есть силы.
«Но в конце произошло самое невероятное: пёс забрался на спину ослу. Кот вскочил
на голову псу. А юноша подпрыгнул и оказался стоящим на голове кота, да ещё кверху ногами. Пирамида получилась такая высокая, что лицо юноши пришлось прямо напротив лица принцессы, стоящей на балконе. Глаза их встретились, и они конечно сразу полюбили друг друга. Принцесса ахнула, юноша покачнулся, пирамида дрогнула... Да! Да, да! Осёл не удержался на ногах, и друзья-артисты ввалились в высокое дворцовое окно прямо под королевским балконом!»
Так позже гласила людская молва. Но в жизни часто происходит не так, как об этом потом толкуют.
Принцесса выглянула из-за отцовского плеча, расширила свои голубые глазки и капризно произнесла.
- Вот его хочу!
Служанка поправила ей воротничок платья и спросила:
- Ваше высочество желает того поющего котика? Или собачку, которая танцует?
- Нет! –взвизгнула принцесса и притопнула. – Никаких блохастых животных! Папа, прикажи привести мне Трубадура!
- Зачем, дочь, тебе беседовать с простолюдином?
- Я не желаю с ним беседовать! Я желаю, чтоб он стал моим мужем!
Глаза короля полезли на лоб, щёки побагровели от возмущения, он подпрыгнул на месте и прошипел:
- Ну что же, ты станешь женой этого остолопа, но смотри не пожалей.
А стражникам он приказал: - Тащите этого мальчишку сюда, а его цирк гоните взашей! Очистите площадь сейчас же! Я устрою ей свадебку.

Ротвальд, бременские музыканты

Истина буквально за углом




К свадьбе было положено вышивать и она вышивала. Ярко зелёную лужайку покрывала пересекали два лесных оленя. Кончики рогов Грета вышила золотистыми нитями, чтобы придать им сияния.
Плакать не хотелось. Печали она не испытывала, только тревогу. Лукаша не было уже две недели и на днях на мельницу приходил его отец. Он долго говорил с мельником глядя в землю, мял шляпу в руках и вздыхал приговаривая:
- Кто ж думал. Лоботряс конечно, но чтоб так.
Шурин прислал ему письмо из Бремена с претензией - отчего он приглашён на свадьбу племянника в Вальдтор, если свадьба в Бремене. Да ещё и не абы какая, а королевская.
Гретхен ни слову не поверила. А отец обозлился и слушать её не хотел. На её предложения поехать в Бремен и найти парня он сердился ещё больше.
- Да как не поймёшь, бестолковая. Нет его больше для нас, - кричал он в гневе. – Позор какой, а ты ещё просишь его искать. Чего удумала.
- А если он в беде?
- В чужой койке он, а не в беде. Уймись, не доводи меня!
Гретхен было тревожно. Она рисовала в своём воображении страшные картины, что её Лукаш лежит где-нибудь с пробитой головой в луже крови, и никто ему не поможет. Тянуть больше было невозможно. Она дождалась, когда дом огласится громким храпом отца и при свете полной луны побежала по Ротвальдской дороге.
Ей некогда было бояться. Мысли неслись как бешеные зайцы.
- А что если правда?
- Не может быть.
- Тогда как ты вернёшься?
- А как я жить буду если с ним что-то произойдёт?
- Буду искать его по всему городу, каждый уголок проверю, найду и помогу ему.

Она уже пару часов брела по лесу. Луна здесь светила тускло, пуская на землю кровавые брызги. Грета знала только то, что идти надо вперёд и прямо, никуда не сворачивая до самого обрыва. Она почувствовала, что сильно озябла, потом поняла, что это не от волнения, а от того, что воздух стал очень холодным. При выдохе шёл пар и трава под ногами стала хрустеть как капустные листья. Грета протянула руку и облокотилась на ближайшее дерево. Ощущение опоры успокаивало девушку и ей даже казалось, что согревало. Она прижалась к дереву всем телом, пытаясь привести в порядок мысли.

Дуб вздохнул. Его шершавая кора стала вздыматься и опускаться в такт дыхания, Грета попятилась и наткнулась спиной на другое дерево. Она чувствовала, как по её рукам и ногам ползут колючие ветви связывая её, а дуб перед ней ожил распрямился и его ствол разделился на две части. Одна осталась неподвижной, а вторая встряхнулась, неимоверно треща при этом. Откуда ни возьмись налетел рой светлячков, когда они приблизились к Грете, она отпрянула в ужасе. Это были не светлячки. Крошечные создания с крылышками, но не милые феи из книжек, а уродливые сморщенные горбунцы с кривыми ручками и большими носами. Каждый из них держал светильничек с искрящимся кристаллом. Мерники. Они с жужжанием рассматривали Грету, прикасались лапками к её волосам, переговаривались, а потом метнулись к ожившему дереву. В свете их фонариков Грета увидела это громадное существо высотою метра три. Его ветви превратились в руки с сучковатыми отростками пальцев, под кроной сияли два красных глаза. Бильвиз начал злобно рычать на мерников и отгонять их взмахами ветвей. Мерники в ответ шипели, и как рой мошкары разлетались, но возвращались вновь.

Весь лес ожил. Грета услышала над своей головой, где-то с вышины дерева, к которому была привязана, женский хохоток. Она подняла голову и обомлела, снизу ей было хорошо видно, как крона дерева наполнилась изнутри светляками и бесформенными полупрозрачными облачками, которые гонялись друг за другом. На толстой нижней ветви сидели две девушки. Одна была совершенно голая, стройная, но совершенно безобразная, потому что кожа её походила на древесную кору зелёного цвета, бугристую и сучковатую. Тёмные волосы зелёной красотки были взбиты лохматой копной в подобие высокой причёски и украшены репейными колючками. Она сидела на ветке оседлав её, как ведьма метлу, ничуть не смущаясь своей наготы. Напротив неё скромно поджав ножки сидела девушка совершенно белая, почти прозрачная и поблёскивающая в слабом лунном свете фарфоровой кожей. На ней была белая рубаха, а длинные светлые волосы гладким полотном спускались вниз. Девушки играли в кости на широкой ладони великана ясеня, которую он любезно им предоставил в качестве стола. Это были лесные нимфы. Зеленокожая спутница ясеня и его дух - Аскефруа, и призрачная Зелиген. Аскефруа выигрывала и поэтому довольно хохотала поднимая лицо к небу. Вдруг ловким движением она схватили мерника и посадила его себе в причёску, потом ещё одного и ещё, отчего голова её стала напоминать искрящийся кокон.

Удовлетворившись содеянным она повернулась к пленнице и выкрикнула:
- Разве ты не знала, что сюда нельзя соваться ночью?
Гретхен только кивнула не в силах произнести ни звука. Нимфы рассмеялись, и даже Бильвиз выдавил смех больше похожий на кряхтение. При этом он здорово содрогнулся, и на землю посыпалась красная листва.
- Она знала, - продолжая хохотать сказала Аскефруа.
- Знала, - гундосил Бильвиз.
- Зачем же тогда? – голос у Зелиген был приятный и мелодичный. – Дождалась бы утра.
- Отец не отпустил бы, - Грета совсем повесила голову. Ужас от первого впечатления начал проходить и она снова затосковала по Лукашу. Он там, а она здесь, скованная по рукам и ногам, а если он погибнет.
- А если ты погибнешь?! – крикнула Аскефруа так громко, что мерники встрепенулиь.
- Вы не можете, - затараторила Грета, - я нужна ему. Мы никогда не расставались даже на день, значит что-то произошло.
- Даа, - протянула Аскефруа. – Ведь нормальная баба была. Вы как попадаете в Застенье, так прямо сами не свои становитесь. А знаешь ли? Теперь Били обязан открутить твою глупую безмозглую головку, потому что она всё равно тебе не нужна, ты ею не пользуешься, а думаешь другим местом. Было сказано – не ходи в тёмный подвал под тревожную музыку. Так?
Грета мало что понимала и согласится с выводами не могла.
- Так, - продолжала нимфа. – Но мы не такие. Нам подавай адреналин в *опу, да так чтоб горело синим пламенем. А потом мы стоим, такие растерянные и невинные, и булькаем: «Не надо, это несправедливо». Били оторви ей голову, она мне надоела.
- Голова? – Бильвиз был немногословен и неповоротлив. Он топтался на одном месте и Гретхен казалось то он вот-вот потеряет равновесие и рухнет. «Не могут же они в самом деле убить меня» - не верила происходящему девушка.
- И голова и тело, Били. Они все мне надоели. Представляешь, тебе сто раз говорят: «Не суй палец в розетку». Ты в сотый раз суёшь и в сотый раз удивляешься, почему же так больно и так смертельно. Который раз она уже у нас? – обратилась она к Зелиген. Та начала зажимать пальцы считая:
- Сто тридцать четвёртый, но она же не помнит ничего.
- Ой, да что ты. За такой период должен был рефлекс выработаться, как у собаки Павлова.
- Как видишь рефлексов нет, выход один – оставить ей память, - Зелиген легко спрыгнула с ветки и приблизилась к Гретхен. Она вглядывалась в её глаза наклоняя набок голову, зачем-то провела пальцем по её лбу и потом палец облизнула отвратительно длинным голубым языком.

- Или оторвать ей башку, чтоб не мучилась. Зелик, не спорь со мной, у меня был тяжёлый и нудный день. Ты видишь у меня за спиной крылышки? Нет? За сто тридцать четыре раза они могли бы отрасти уже. Это же всё равно, что заставить человека пересматривать сто тридцать четыре раза «Дом-2». Давайте голосовать. Зелик, уверяю тебя, ты будешь в меньшинстве. Били у нас достаточно кровожадный, ему только дай волю. У него любимый вид спорта знаешь какой? Играть в баскетбол тупой человеческой башкой. Хватает её за уши и кидает в корзину.
- Постой. Она не всегда ведёт себя по одной схеме.
- Что ты мне рассказываешь? - Аскефруа перекинула ногу и теперь сидела на ветке как на лавке. – Когда такое было? Всякий раз она срывается и несётся в этот треклятый Бремен, с этим треклятым медальоном. Слезьми обливаясь одевает его на жёнушку своего разлюбимого, тьфу тьфу тьфу, Лукаша. Потом после всего возвращается в реальность и там опять рвёт себе душу. Она мазохистка, ей это нравится. А мне нет. В конце концов это не даёт никаких результатов. Она забывает, потому что ей видите ли больно, а потом ей больно от того, что она всё забыла. И всё причитает: «Дом, милый дом, у меня никогда не было дома». Тьфу, противно.
- Да когда это я причитала? Не надо врать! – выкрикнула неожиданно для себя Гретхен, но остановиться уже не могла. Не смотря на путы её связывающие, она ощутила себя вдруг как никогда свободной. – Конечно меня это беспокоило, как может беспокоить провал в памяти, но рвать себе душу я и не собиралась.
- Да, конечно, - парировала ей Аскефруа. – Никто меня не любит, никто не уважает, пойду я на болото наимся жабунят! Если мозгов в голове нет их водой не заменишь. Что за блажь такая податься с горя в разбойницы, шастать по окрестностям и громить деревни с бандой идиотов. Допрыгаться до того, чтоб этот гнусный ваш король начал на тебя охоту в месте с твоим, не к утру будет помянут, Трубадурчиком. Зелик, а сколько раз она топилась?
Зелиген снова начала загибать пальцы, но посмотрев на Грету сказала:
- Да, было.
- Вот так, понимаешь? Мы тут делаем сказку. Магия и всё такое. Слышала? А ты скачешь как бешенная блоха, тобою только детей пугать под одеялом.
- Себя то ты видела? – фыркнула Грета.
- Она огрызается. Вы посмотрите? Ей сейчас голову снесут, а она огрызается. В печёнках ты мне сидишь уже, вот тут, по самое горло, - Аскефруа для наглядности сжала шею ладонью.
- Фру! – внезапно вскрикнула Зелиген. Она даже подпрыгнула и захлопала в ладоши. – Фру! Это чудо. Ты права, она огрызается. Она сама всё вспомнила. Такого никогда не было. Чем ты занимаешься, Грета? Кто ты такая?


Сознание взорвалось зеркальным шаром и осыпалось осколками, колючие ветки опутавшие меня рассыпались как пепел и что-то укололо в сердце.
- Я езжу по свету, продюсирую стрип-шоу «Разбойники».
- Бинго! – выпалила Зелиген. - Она разрешила себе вспомнить оба мира. Фру! Мы это сделали.
- Надо было раньше пригрозить ей смертоубийством, - Аскефруа бубня стала слезать с ветки. – Хотя в ином случае эта чокнутая была бы рада.
До меня начал доходить смысл происходящего. Эта девочка – я. Вся эта история моя и всё действительно происходило десятки раз. Я была разбойницей, главой шайки, атаманшей. Мы грабили обозы, нападали на королевскую стражу, врывались даже в замок. Злость переполняла меня, хотелось уничтожить Трубадура, стереть его предательство и его самого с лица земли.
Ведь он тогда мне сказал при встрече:
- Ты сельская простушка и всегда ею хотела оставаться. Мне же нужна жизнь яркая и достойная. Я и не собирался до старости, как червь, ковыряться в грязи вместе со свиньями, это унизительно.
И я хотела врезать ему по наглой ухмыляющейся роже, но стражник вывернул мне руки и бросил в грязный сырой подвал. Там я познакомилась с разбойниками…

- Стоп! Но ведь мои мальчишки, Грег и Том и Алекс, они вовсе не те с кем я занималась разбоем?
- Ой, а мы начали думать, - Аскефруа снова разразилась смехом, да таким звонким, что разбудила задремавшего Бильвиза. – Всё верно. Помнишь тех зверей, что вёз Трубадур на продажу? Ой, как чудненько, мы решили сделать их волшебными. В то время когда ты, как распоследняя идиотка играла в камикадзе, надеясь, что кто-нибудь в тёмном переулке тебя прирежет тупым ножом, они мирно посапывали в твоём разбойничьем домике. Жевали травку, лакали сливки, клевали зёрнышки, грызли мозговые косточки и ждали тебя. Это наш бонус тебе. Пока ты убивалась несправедливостью этого мира, ты не заметила, что кидают всех. Смирись, так бывает. Только одни скачут, как будто им задницу прижгли, вкладывают всю энергию в ненависть и жаждут мести и продолжают купаться в том дерьме в которое их окунул обидчик. Иногда они правда обидчику мстят, да, бывает. Но легче не становится, потому что вся беда в башке. Они не могут вылезти из болота, в которое сами себя загнали. А некоторые вот жуют травку и продолжают жить своей жизнью, а не той, которую им навязали. Хотя их тоже предали.
Когда стража схватила Трубадура и потащила в замок, Осёл, Пёс, Кот и Петух решили его спасать. И они пробрались внутрь, но им он сказал то же самое, что и тебе, чтоб они катились ко всем чертям. Хотя Коту в той переделке сломали лапу а Петуху вывернули крылья, да им всем тогда досталось. А Трубадурчик пальцем не пошевелил им помочь. Они твои настоящие друзья, Голди. У вас похожие проблемы, но Грэг не скулит по ночам в подушку.
У меня всё плыло перед глазами, в голове кружилась куча вопросов. Как же тогда вся история про дружбу Трубадура и его животных?
- Какая история, Голди? Братцы Гримм необычайные дипломаты описали лишь говорящих зверей, которые победили разбойников. Всё остальное накрутила людская молва. Сказка - ложь.
- А как же мой отец?


Лес вокруг озарился яркой вспышкой, стало светло и через бело розовые клубы тумана из чащи к нам двигался человек с оленьими рогами на голове.
- Ветте! Ветте! – раздалось со всех сторон. Нимфы опустились на колени почтительно склонив головы, Бильвизы замерли и затаились. Всё стихло. Плывя по воздуху к нам приближался великий дух Ротвальда – Ветте. Он взмахнул посохом и тот излучил новую вспышку.
- Ты слишком много задаёшь вопросов, Гретхен, в первый день своего прозрения! Вспоминай, – голос Ветте звучал так, как будто это говорят одновременно все существа в лесу. – Отныне ты ничего не забудешь и будешь жить всеми своими жизнями. Тебя ждут новые победы, ничего пока не закончено. А теперь скажи, что ты чувствуешь?
Лесной воздух стал гуще, туман заволакивал фигуры моих собеседников:
- Что ты чувствуешь? Что ты чувствуешь, детка?

















*****

Этот эпизод окончен. Но Ротвальд открыт для всех желающих посетить его. Некоторые болевые точки.

Ротвальд - волшебный красный лес, южный край которого упирается в деревушку Вальдтор - лесные врата, а на севере расположен славный город Бремен.

Аскефруа - дух ясеня, его спутница и практически жена. Для своих: Фру

Зелиген - лесная призрачная нимфа. Для своих: Зелик

Бильвизы - ожившие древоподобные существа с лапами серпами. Кровожадные, медленные, но мощные. Били.

Мерники - род лесных феев (тут нет ошибки, просто они все мужики) в обличии страшненьких горбатеньких человечков с крылышками. Каждый мерник держит фонарь с сияющим кристаллом отчего в ночи они похожи на светляков. По сути это духи умерших, которые в лапках носят свои сердца, излучающие свет.

Ветте - оленеголовый великий дух леса

Ганзель, Арина, Джоанна - спасибо за пояснения. Сходила по ссылкам, вроде подписалась на рассылки, посмотрю как это работает.

Ребят, через неделю Декабрь. Давайте что-нибудь придумаем. Куда вы все пропали?

*Влезла на скалу, распрямила плечики*
- Да у меня, да энтих идей два револьвера и один дробовик с петардами, только успевайте отстреливаться.

А серьёзно вон Женя хотела Средиземье. Why not? Или вот ещё можно Тамриэль, конечно он не сказочный, но там и маги и драконы и бешеный Шеогорат. Да хоть слонопотамов поддержу.
Или вот ещё посмотрела миньки полноценные, Эротикон ( со всем уважением) ток так их выстреливал, а чем СДС хуже? Можно замахнуться на НГ ролевушку общую, а можно в домашних условиях если не хотите в мир выходить. Есть одна целая две десятые мысли, если бы вот только нашёлся смелый провести.

Доброе, доброе))


Это зверь из игрухи The Elder Scrolls. Обливион, Скайрим....
Ничего особенного, но уютненький мирок. Средние века, магия, ведьмы, рыцари, зловещие культы некромантов... Но это скорее для внутриигровой.



" Мне в Бельдяшки нельзя, я женат"(с)
Мне сословие не позволяет, и умений конечно котэ наплакало.

Ой какие вы теперь все красивые

это такое человеко кисо, отличный вор. Ещё есть аргониане - ящерки. Эльфы тёмные - маги и убивцы, лесные - коротенькие милые существа) Ох там раздолье, да.


Да да. Балы маскарады не так интересны.

Всё решили. Арина проведёт игру, а мы ей поможем)

Затерянный мир

Гип

Сегодня на завтрак мне досталась ключица остолопоида и задняя лапка курносой лягушки приправленные маковыми зернами. Папенька Груг талдычит, что мне надо худеть. В корне не согласна. Взбираюсь на верхушку ели и оглядываю зеленую впадину. На берегу реки воркуют тигровые хорьки, они встретили тут рассвет и спорят куда отправиться дальше. Мама хорчиха фырчит на сынков, сердито бьет лапой ствол притопленный в воде и указывает на юг. Отец семейства против, он заставляет всех идти на север аргументируя тем, что черви там сочнее. Мать противится - дети давно не едят червей, да ей они не по статусу. Я уже хотела заскучать, но из- под бревна вылезает разбуженная бобриха и высказывает возмущение ранней ссорой. Подтягиваются ее двадцать бобрят, муж толстопуз, все шумно обсуждают северных червей и южные склоны. С моего плеча сползла лямка леопардовой шкурки, скользнула вниз и я больно оцарапала грудь. Вскрикнула. Зверушки перепугались и шмыгнули в кусты. Я никогда не смогу сожрать бобренка, это грустно, они жирненькие и мягкие, но у них тоже есть мама.
Возвратилась в пещеру и гордо заявила:
- Папенька, мы отправляемся ловить трехголового крылонога!
- Кого? - рассеянно спросил отец, в волосах которого копошилась младшая сестренка.
- Крылонога! - повторила я настойчиво стараясь придать лицу агрессивную уверенность.
- Это тот который зеленого цвета, извергает пепельный дым и огонь? - уточнила маменька.
- Тот самый, дорогая. Гип изволит проявить смелодушие и глупоумие.
- Папенька, разве может быть глупость и смелость рядом? - я надула губки.
- Может, боль моя. В твоем случае это еще и носит отпечаток недоедания. Тебе пора усмирить свои страсти. Мама сварит отвар изо льна, выпей и ляг спать.
- Протестую!- я топнула и сжала кулаки. - Крылоног будет повержен, а нам хватит провизии на неделю.
Тупой удар свалил меня с ног, я почувствовала как меня с любовью оттаскивают на кучу соломы, крытую шкурами, укутывают плетенкой от москитов и как сквозь воду папенька бубнит:
- Поспит дитя без льняного отвару, завтра опомнится.

Евангелина с праздником, пусть все планы осуществятся!
Каролина Карлеоне если тебе будет полезен мой персонаж, а это аборгенка Гип из семейки Крудс, можешь ее тушкать как угодно. Длинных пространных постов не обещаю, но поддержу всеми силами. Не сомневаюсь, что нас ждет прекрасное приключение.

Каннибалы эти давно напрашивались. Деда нашего скушали

ЗАТЕРЯННЫЙ МИР

Гип

Я очнулась на закате. Папенька пел и подыгрывал себе костями большого скелета, маменька с восторгом слушала его скрипучее мычание, брат с сестрой дурачились в пыли, а бабуля репетировала последний сон. У нее выходило здорово. Падать она приноровилась на бок, выбирая место по мягче, закатывала глаза, открывала рот и некоторое время билась в конвульсиях. Потом замирала и могла пролежать так сколь угодно долго. Папенька такие моменты любил и взирал на ее репетиции с умилением. Маменька же вздыхала:
- Ма, тебя могут внезапно схватить людожоры и тогда не удасться тебе уснуть так. Сожрут как Па, только кости высушат и развесят на ветках.
- Людожоры никогда не сожрут ее, - возражал папенька. - Не примут ее за людя, посадят в клетку и заставят прыгать кузнечиком, или лаять, или выть. Не сожрут. А было бы неплохо.
Маменька зыркала на него глазками и шипела. Ой, что тогда начиналось.
Но сейчас все были довольны. Папенька кончил петь, взял "уснувшую" за ногу, притащил в пещеру и бросил рядом со мной. Бабуля только повернула ко мне лицо и театрально вывалила язык. Я поморщилась и покрутила головой, то еще зрелище. Язык она втянула пожав плечами и продолжила репетицию.
- Крылоног - крикнула я папеньке.
Тот выходя из пещеры ответил:
- Нет!
Вот и поговорили. Всегда так, всего опасается, за всех волнуется.
Последние лучи солнца окрасили небо кровью и скалы вздрогнули эхом. Вдалеке ударили барабаны людожоров созывая племя к ужину. Папенька нахмурился и стал затаскивать детей в пещеру. Я поднялась с лежака и встала в позу, соблюдая осторожно дистанцию и поглядывая на дубинку в углу.
- А почему бы не победить вождя людожоров?!
- Отец, - маменька вглянула на отца с тревогой, - льняной отвар тут не поможет. Кровавищножадность нашей дочери растет с каждым днем.
- Это не то, - утешил ее папенька.
- Это тут горит, - он приложил руку к груди.
- А тут колется, - при этих словах он треснул себя по заду. Маменька почему-то покраснела и опустив глаза спросила:
- Отдадим ее Туку Великому?
- Нет. Он тупой, а не великий, я еще не решил.
Он поднял руку давая понять, что беседа окончена и закатил вход в пещеру огромным валуном. Если я с ними останусь так всю жизнь и буду охотиться на тушканчиков и собирать зернышки. Ну уж нет уж. В лесу у меня припрятаны пара дубинок, палка с каменным наконечником и до блеска сточенный плоский сияющий диск, который режет даже толстые ветки. Пусть лучше кровавищножадность. Что же плохого укокошить того кто хрустел костями деда и вылизывал языком его череп? И вовсе не страшно. Я посмотрела на бабулю и задумалась. Может взять ее с собой?

Я приготовилась, жду сигнала))
Ганс приедет верхом на динозавре?)