Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

Тока отошла, чито бы написать: мерси за внимание!!!
Людяки, спасибо большое усем за поздравления!!!
Подружки мои!!! Вы самые лучшие!!! Замечательные слова и очень-очень лестные) Я уся потаяла!!! Слов нету, тока эмоции) Я очень рада и благодарна вам за то, что вы у меня есть!!!
Молька, какой скромный дар?! Ниче себе!!! Дякую!!!
Реджка, припрятала медведя, хотела кляп еще всунуть, а то злополучный Тедди возбухает, что его забрали от его лучшего друга, для какой-то шма... в дар)
Ришка, обалденный бегемотик!!!
Эдик, кузенчик любимый!!! Спасибо баааасёе!!!
Эдриан, слов нету!!! Спасибо тебе за поздравления и за этот как бы скромный дар, которого хватит мне на целый год) Это ж с ума сойти!!! Потрясно же!!! Теперь твои дары будут усегда украшать рабочий стол!!! Мне ж за такое теперь натурой расплачиваться долго-долго!!!
Каролинка!!! какой дар у наше-то время нелегкое!!! Спасибочки!!!
Майк!!! Какие дары!!! Я ж тепера буду опасной-опасной с такими-то снарядами))) Спасибо большое!!!
Кейт!!! Рейч!!! Ричард!!! Джия!!! спасибочки!!!

Вижу цель - не вижу препятствий! ©
Собственно рада Вам представить мою цель на ближайшие пять минут: Реджина Таунсенд, лучшая подруга, по совместительству злостная фурия. Выскочка знатная.
"Я машу тряпкой, возвышаясь над всеми головами" - милое сообщение, не так ли? Я огляделась по сторонам. Черт возьми, ну кто-кто мог подумать, что Таунсенд на такое способна? Между прочим, двусмысленное смс. Судорожно оглянулась на охранника.
- На выход все-таки? - нахально осведомился объект моего бесконечного раздражения и восхищения.
- Нет, конечно. Поиски моей подруги вот-вот должны успешно завершиться, - напыщенно произнесла я, высоко задрав подбородок и продолжив шагание по трибунам, между рядами диких фанатов.
- С трудом верится, - безнадежно пробормотал все тот же объект, отпихивая какого-то нахального мальца, что позарился меня оттолкнуть, ибо встала я подле него и мешала просмотру матча.
- Я ее вижу! - радостно воскликнула я, узрев подружку почти в самом верху рядов с сиденьями. Она задорно вертела не только чьей-то футболкой, но и всем телом, чем несомненно вызвала небольшой переполох у молодых людей с нею рядом. Они обращали свои глаза на нее с завидной частотой, предпочитая глядеть на нее больше, нежели на игру на поле. Удивительно! Какие-то не больно патриотические фанаты. Стыд им и позор!
Я подскочила и чуть не полетела кубарем вниз, если бы не завидная реакция охранника, который словил меня и за руку поволок к Реджке, на которую я ему ранее указывала.
- Сейчас наконец-то все выясним, и я от вас избавлюсь?
- А что так хочется? - спросила я, уткнувшись в дисплей телефона, набирая ответную смс.
- Не то слово! - вздохнул бедняжка-охранник.
Он еще усерднее поволок меня за собой.
- Полегче, приятель, - прошипела я. - Как ты обращаешься с леди?
Закаченные глаза в ответ и ничего более. Тяжко вздохнула и продолжила путь. Наконец-то и Редж заметила нашу маленькую процессию. Она весело спрыгнула со спинки сиденья, на котором лавировала с мастерством акробатки, и пошла нам навстречу.
Разумеется, я словесно отхлестала ее за все своим муки. Охранник просмотрел ее билеты. На одном из них начертил какой-то номер, подмигивая мне, и удалился прочь. А неплохое знакомство.
После второй четверти наступила весьма опасная (для кого, как не для нас с леди Таунсенд, конечно?) ситуация. Когда наша команда начала вести счет. Блестящий тачдаун. Громогласные вопли, свистящие фаны, дудящие в трубки создавали какофонию звуков. И мы... Девушки, которые кричали во всю мощь своих легких. Радовались за родную команду несказанно. И тут обратили внимание, что вокруг нас почему-то тишина. Опасная такая и настораживающая тишина. Почему? Неужели мы дольше, чем положено радовались?
Но нет. На самом деле. Другая честь трибун продолжала по-прежнему радоваться невероятной удачи «Нью-Йорк Джайентс». Целых шесть очков - небывалый успех. Блестящее исполнение Мэннинга. Красавчик! Как только умудрился пробиться через эту гору мышц! Долго поражаться такому пасу нам не удалось. Угрожающие взоры, злостные такие и обещающие моментальную расправу, фанов Лайонзов.
- С ума сойти, - выдохнула я потрясенно. Ряды вокруг нас уплотнялись. На заднем фоне звучал звонок о прекращении второй четверти и о долгожданном перерыве для уставших игроков.
В голове до сих отдавался дикий крик Редж после моей фразы о покушении на ее жизнь. Мы некоторое время медлили, прежде чем кинулись валить с чужой трибуны. Нам всего лишь следовало затеряться во взбешенной толпе и проследовать на вторую половину трибун. Но мы каким-то непостижимым образом оказались в служебных помещениях, внутри, открывая каждую попадавшуюся дверь в надежде на избавление от самых рьяных болельщиков, чьи крики до сих пор раздавались в ушах.
- Сюда! - воскликнула я, заталкивая подругу в освещенную просторную комнату. Закрыла за нами двери.
- Мам дорогая... - прошептала Реджина, переводя дыхание. - У меня вся жизнь пере глазами мелькнула.
- У меня тоже, - согласилась я, прислоняясь о двери. Грудь судорожно вздымалось, дыхание все никак не приходило в норму. И дрожь по всему тела от страха. Нас могли попросту затоптать.
Оглянулась по сторонам. Кажется, мы укрылись в раздевалки. Перед нами расположились ряды металлических шкафов. Раздался какой-то странный гул. Голоса. Много. мужские. Реджина, как привороженная, отправилась исследовать пространство помещения, где мы укрылись.
- Редж, не вздумай... - прошипела я, медленно осознавая, где мы оказались и в какой момент. основной и запасной состав команды сейчас в раздевалке на время перерыва. Черт возьми! Это не сулит ничего хорошего - только новую порцию неприятностей. Подруга скрылась за рядом шкафов. Я пошла за ней. А там двери в другое помещение. Ряды лавочек, которые занимали здоровенные игроки, лоснящиеся от пота. Перед ними скачет не менее громоздкий мужчина, по всей очевидности, тренер команды. То и дело тычет указкой на доску, излагая тактику на следующие две четверти игры. На нем символика джайентсов, к счастью. Игроки вдруг переводят все разом взор на девушку, что появляется в комнате за спиной их тренера. А Реджина продолжает бесстрашно или бездумно двигаться.
- Приветики... - благоговейно прошептала она.
Я спешу ей на помощь.
Приподнимаю край футболки. На нас легко могут подать в суд, нас могут выставить с охранной и упечь за решетку на несколько суток. если мы не прикинемся глупышками-фанатками, на все готовыми ради автографа полюбившегося игрока.
- Мальчики, не распишитесь на память? - спрашиваю я, отпихивая подругу.
Моя футболка задрана до самого лифчика. А по животу то и дело пробегают мурашки.
Установившаяся странная тишина. ну вот... Снова. И трель моего мобильного, который я упрятала в последний раз в задний карман джинсов. Под тяжелыми взорами очумевших игроков, не глядя, отвечаю.
- Просто вытащи нас отсюда, умоляю, кто бы ты ни был!
- Роуз! - голос Молли. - Вы где, крошки мои?
- В сладостном аду. Обнаженные потные сексуальные торсы... Достаточно красочно? - тихонечко говорю я, но получается все равно очень громко в воцарившейся тишине.
Реджина оттолкнула меня локтем и призывно ухмыльнулась парням из команды, игнорируя их устрашающий вид.
Я сразу нажимаю завершение вызова, боясь, что ожидать от толпы непредсказуемых самцов.
- Илай, я желаю твой автограф больше остальных! Честно-честно! - обратилась я к ведущему квотербеку команды. - Распишешься на правой? - Отгибаю толстовку и выше приподнимаю футболку. Только в оголении тела вижу наше спасение.

Видя серьезный настрой Молли, ее спутник решил покинуть наше общество, вероятно, для того, чтобы дать этой фурии отчитать нас. Он скоропостижно попрощался с нами и скрылся в людском потоке.
Честно говоря, выглядела подруга достаточно необычно. Что-то было не так. Пока выяснялись все обстоятельства нашего маленького с Редж приключения, я рассматривала подругу. Что не так? Что бросалось в глаза?
- Роуз! - нетерпеливо воскликнула Молли, проталкивая меня вперед.
- Молли... - начала было я, но быстро спасовала. - А тот?..
- Потом! Все потом! Я хочу посмотреть хотя бы вторую часть игры, раз была лишена возможности поглядеть две первые четверти.
Девушка взяла нас с Редж под руки, предварительно спрятав фотик с заснятым компроматом в сумку, и повела прочь.
Мы вернулись на места, ну то есть заняли какие-то свободные, уже на правильной части трибун. Здесь у фанатов все-таки преобладали родные цвета в символике. Недалеко от нас остановился чувак с лотком в руках.
- Идите к нам! - крикнула ему. Он кивнул и начал подбираться к нам. - Хотите хот-дог? - спросила у подруг.
- Не то, чтобы очень...
- Понятно. Три хот-дога, пожалуйста.
Пока я покупала хот-доги Редж окликнула какого-то другого чувака, который продавал колу. Затаренные едой, которую обычно не употребляли в качестве пищи... Кстати, об этом, минуя скучное повествование событий того момента...

...Игра продолжилась. Игроки вернулись на поле, поменявшись зонами. Мы с дамочками напряженно следила за игрой. По крайней мере, сторонний наблюдатель мог бы так подумать. Не знаю, о чем там размышляли бандитки-подруги, но я была занята мыслями о том, как все быстро и непонятно произошло. Там, в раздевалке. Неужели Редж так легко отделается? Пояс по-прежнему красовался на ней. Не вытерпев, решила поделиться своими думами:
- И это все, на чем закончились наши приключения? У меня на груди так ине осталось не одного автографа!
Подруги обменялись удивленными взорами, прежде, чем посмотреть на меня.
- Ты жалуешься?
- Роуз...
- Ты много фоток успела сделать? - перебила я, спрашивая у Молли. - Покажешь?
- Оформлю в лучшем виде. Покажу общественности. Люди должны знать, чем на досуге занимается аристократия, - усмехнулась Молли.
- Черт! - воскликнула я, когда поняла, что Реджина от удивления пролила на меня свою колу. - Реджина Таунсенд!
- Тихо-тихо! - взмолилась подруга.
И тут я заметила окаменевшие спины впереди сидящих мужчин. По бритой голове одного из них растекалась тоненькими струйками буроватая жидкость. Кажется, Редж очень удивилась.
- Она пошутила, - пожурила ее я.
- Нет, не пошутила, - сквозь зубы успела пробормотать Молли, готовясь к атаке, стреляя глазами то в сторону верхних рядов, то в сторону чуваков, пострадавших от колы. Видимо, она решила оказать пострадавшим помощь. - Мы сейчас все исправим, - пробормотала она, копаясь в сумке. Извлекла пачку влажных салфеток.
- Простите нашу подругу, - пробормотала я, глядя, как в замедленной съемке мужчины поворачиваются.
На Лысой Башке (чуваке с бритой головой) колы было больше. Темные капельки запутались в бровях, стекая по лбу. Выглядел он очень смешно. Я едва не скатилась от смеха, когда увидела, как настойчиво Молли обнимает его за шею и вытирает колу с его головы.
- Я не нарочно, - пришла в себя Реджина и взяла у Молли другую салфетку, чтобы тут же приняться оказывать помощь другому пострадавшему.
Я сижу между ними и недоумеваю, потому что не так представляла себе просмотр футбика. Ибо находилась между дамами, которые были заняты вытиранием колы с голов двух индивидов, преграждая мне любой просмотр зеленого поля с мелькающими игроками.
Реджина умоляюще смотрела, по крайней мере, на мужчину, что не успел и возразить, когда она принялась вытирать его голову. И тут у нее в руках оказалась черноволосая мочалка с мокрыми, слипшимися прядками.
- Офигеть! - выдохнула я и расхохоталась.
Подруга растерянно смотрела на парик в своих руках.
Ну и что делать? Чуваки и произнести ничего не смогли - сами были настолько ошарашены происходящим.
- Не стоит благодарности, - с царственным величием сказала Молли, возвращая Лысой Башке его голову в его собственное распоряжение: блестящую-блестящую.
- Мне кажется, матч мы сегодня нормально не посмотрим, - заметила зачем-то я. Выдрала из рук очумевшей подруги шапку волос и кинула назад, не глядя. - Вам без волос лучше! - сказала я, подмигивая бывшей Мохнатой Башке.
А в замедленной съемке плазмы, которая была предназначена для верхних рядов болельщиков, я увидела нашу троицу в этот момент. Весь стадион теперь имел возможность любоваться событиями не на поле, а в рядах болельщиков.

Молли, май дарлинг, ма шери ами!!! В эти краткие полуночные мгновения хочу поздравить тебя с днем рождения!!!

Безмолвно роняю слезы, сбегаю по ступенькам и оказываюсь в салоне желтенького такси. Водитель сразу же трогается с места и спешит в аэропорт Вайн. А я в это время бросаю последний взор на отель, которому не суждено было стать местом моего ночлега. Покидать это место пришлось срочно, безоговорочно. А там где-то потерявшаяся Редж, с которой я не успела попрощаться. И Молли в городе, которую только-только удалось увидеть, пообщаться, но не получилось попрощаться. Телефон мой окончательно потух и более не включался. Разрядился. На то, чтобы поставить на зарядку, времени не было. Как будто гонец, что стал вестником беды, плохой новости. У меня не было возможности даже написать девочкам какие-нибудь банальные смс-ки на прощание, не то чтобы позвонить и объяснить причину моего внезапного и незапланированного отъезда. Я оставила Реджине документы на авто, что мы брали на прокат и маленькую записочку, которая ничего толком не разъясняла, потому что у меня дрожали руки, и слезы застилали прозрачной пеленой глаза, когда я черкала те несколько мучительных строк.
"Редж, была вынуждена быстро смотаться. Прости, что не попрощалась лично. Направляюсь в Нью-Йорк. Последний билет, который удалось заказать, на самолет, что вылетает всего через пару часов. Прости не было ни времени, ни сил тебе дождаться. Объясню все потом.
Целую, до скорой (надеюсь) встречи!"
Я все никак не могла поверить в случившееся. Пыталась не вспоминать те несколько минут, когда, оказавшись в номере отеля, ответила на мамин звонок и узнала ужасные новости.
Слизнула соленую слезу, что посмела коснуться искусанной губы.
- Приехали, - пробормотал неуверенно таксист, глядя на меня в зеркальце заднего вида. Его сочувствующий взор, казалось, мог добить меня окончательно.
- Спасибо, - всхлипнула я и протянула ему пятьдесят баксов. Мельче не было. - Спасибо, сдачи не надо.
Потянула лямку рюкзака и поспешила в здание аэропорта. Через два часа я уже буду в родном городе. Вскоре я уже проходила регистрацию на рейс. Я была впервые в Детройте и ничего толком не успела увидеть.
Жизнь - нечто непредсказуемое. Она вольна поступать так, как ей только заблагорассудится. Она толкает тебя в любимые объятия, а потом отнимает их же. Она способна подарить тебе рай на земле и тут же, не колеблясь, ты окажешься на руинах былого бытия. И продолжишь нести тусклое существование... до чего-то нового, того, что жизнь снова сможет тебе дать взамен. Потому что, не смотря ни на что, я уверена, что все происходит не напрасно, имея свою подоплеку. Это судьба. И не в моих правилах уповать на повороты судьбы. Пусть я и воодушевила термин "жизнь".
Спустя некоторое время одариваю проходящую мимо стюардессу непонимающим взором. Медленно до сознания доходит, что вырубилась сразу, как только самолет взлетел. Она добродушно ходила между рядов, узнавая о желаниях или потребностях пассажиров. Остановилась около какой-то черноволосой девчушки, объясняя ей что-то, утешая малютку. На глаза вновь навернулись слезы. Смахиваю их и прошу аспирин. Мигрень, ужасная мигрень. Да и глаза пекут. Я устала плакать. Да еще и на людях. Это первая стадия. За ней последует целый ряд стадий. Стадий моего горя. Моей тоски. Моей. Нет, общей беды. Некоторые обращают на меня внимание. Им меня жалко. А мне хочется сжаться в комочек и поплакать. Пореветь, не сдерживаясь. Потому что сдерживаемые слезы вызывают нежелательные всхлипы. Мне все тяжелее сидеть с закрытым ртом и влажными глазами, из которых, не прекращая, текут целые ручьи. Горловина моей толстовки уже вся мокрая и стала темной. На светлых джинсах тоже заметны следы от капель. Черт! Это просто неконтролируемый поток. Я не в силах остановиться, совладать со своими чувствами. Стюардесса протягивает мне моток салфеток. Я не выдерживаю, громко всхлипываю, с благодарностью принимаю у нее моток. И бегу в туалет. Закрываюсь на защелку. Хотела умоститься на унитаз, но побрезговала. Не знаю, сколько времени я стояла и глядела на себя в зеркало. Смотрела на свое отражение. Думала, вспоминала, ревела. Все же тихо. Услышала стук.
- Девушка, самолет идет на посадку. Вам лучше занять свое место, - а это стюардесса.
Я умылась и пошла на свое место. Пристегнула ремни.
Глянула в иллюминатор. Огни Большого Яблока ослепляли своей многочисленностью и разнообразностью. Глубокая ночь. Или раннее утро. Нечто непонятное. В числе последних я спускалась по трапу. Поежилась от прохладного ветра. Оказалась в здании аэропорта Кеннеди. Посмотрела на расписание рейсов. Лондон-Нью-Йорк - 5.00 - 12.45 по местному времени. Родители прилетят через десять часов. Или что-то около того. Я вздохнула. Им не удалось вырваться пораньше.
Поймала такси и поехала домой. Слез более не осталось. На месте консьержа оказывается напарник Роберта. Я здороваюсь с ним кивком головы, забираю почты, счет, ежемесячные издания. И со всей этой кипой двигаюсь к лифту. Оказываюсь в тесной стальной кабинке. Нажимаю кнопку своего этажа, зажмуриваю глаза. Я знаю, что на меня устремлена камера в уголке на потолке. И мне хочется от досады что-нибудь сделать неприличное. Показать фак, язык или что-то такое. Хочется сделать свою злость осязаемой, чтобы все знали об этом. Но щеки снова орошают непрошеные слезы. Кажется, это никогда не прекратится. Те фрагменты, родом из детства, они в который раз мелькают перед глазами, как будто все происходящее было только вчера. А не лет десять назад.
В квартире тихо и спокойно. Я бросаю рюкзак около двери. Вещи грудой сваливаются в спальне. После чего я направляюсь в душ. Выполнение механических действий помогает хоть как-то отвлечься. Но, стоя под горячими, обжигающими струйками, я снова уношусь мыслями о произошедшем. Не выдержав, я уселась в ванную, вставила пробку в отверстие и обняла себя за плечи, уткнувшись лицом в колени.
Днем, когда родители вернутся, мы пойдем на опознание в морг.

Ах, не я тому виной) Обстоятельства против меня)))

Там, где томятся в безделье хладные трупы) Синие такие)

не без этого, конечно)
Усе со временем)

Бегу-лечу-ползу)

И кстати, специально для Бэнкрофта:
Якщо жінка після сварки тебе несподівано швидко пробачила, значить, план помсти уже придуманий.
Если женщина после ссоры неожиданно быстро простила тебя, значит, план мести уже придуман)

В последнее время моя жизнь неотрывно связана с постоянными перелетами. Еще чуть-чуть и возможно я поселюсь в самолете. Это не может не угнетать. Но на фоне произошедшего это кажется сущим пустяком, ничего не значащим и ничего не стоящим. Я нахожу в себе силы вставить в уши наушники с композициями транса и вокального транса. Их монотонное звучание успокаивает, релаксирует. Я почти в норме. Для человека, который несколько дней назад был в морге, впервые в своей жизни. Затем был долгий спор.

Тогда
Мы встретились с родителями у морга при медицинском центре Колумбийского университета. Их вещи были отправлены с папиным шофером домой. Оба выглядели как тени. Уставшие, угнетенные. Особенно, мама. Папа всячески же старался ее поддерживать. Но видно было, что не только меня всю прошедшую ночь терзали рыдания. Синяки под ее красивыми глазами, покрасневшие белки. И куча этих морщинок, которых, казалось, раньше не было. Она была не накрашена. Поэтому выглядела на все свои года и даже старше. Она опиралась на папину руку, когда выходила из черного бумера. Я подбежала к ним и утонула в родных объятиях.
- Это ужасно, - хватило моего красноречия.
- В ее возрасте умирают от каких-нибудь болезней, а не от... от... - мама задыхалась. Несколько слезинок вытекло из ее глаз. Папа обнял ее и поцеловал макушку.
Мы вошли в жуткое помещение. Мама с папой объяснялись с сотрудниками, а я осматривалась по сторонам. Эти тошнотворно-белые стены, низкая температура. Я выдохнула. Неужели у меня изо рта пошел пар? Или показалось? Черт, страшно.
- Мам, мне ведь не обязательно ходить, правда? Совсем не обязательно? - проскулила я, когда санитар уже повел их по коридору.
Папа обернулся и окинул меня осуждающим взглядом. Но не сказал ни слова. И тогда повернулась мама. Ее глаза были печальны, как никогда. Будто это был худший вопрос за всю мою жизнь, будто я предала ее по вине собственного малодушия и трусости. Но я не могла. Ни морально, ни физически. Я, наверное, именно этого и боялась больше всего, когда узнала о случившемся, что мне придется быть в морге, на похоронах, утешать маму. А ведь я не умею. Утешать. Ни капельки.
- Как пожелаешь, дорогая, - ответила мама. - Но ты полтора года... - ее голос сорвался. "...не виделась с ней..." - хотела она сказать - И еще не известно, может, это последняя возможность увидеть ее...
Я разревелась и пошла за ними следом. Я старалась не обращать внимания на холодный кафель, по которому стучали каблуки моих ботильонов, бесконечное число раз поправляла воротник тренча, кутаясь, чтоб этот ужасающий воздух не пропитал каждую клеточку тела. Но холод пробирал до самых костей. Я шла за родителями, глядя только под ноги.
Цок-цок-цок... этот звук исходил не только от меня, но и от мамы, которая тоже была на каблуках. Попарное цоканье угнетало как никогда. В этом помещении не хотелось издавать ни единого лишнего звука. И поэтому остальной путь я старалась проделать на носочках, почти, чтоб каблучки едва задевали кафельный пол.
Санитар приоткрыл тяжелые толстые металлические двери с двумя круглыми окошками. Родители уже вошли. Мужчина, мистер Фрайт*, выжидающе глядел на меня. Его холодные глаза пугали точно так же, как и его фамилия. Вероятно, вполне соответствующая месту его работы. Я прошла мимо него. И остановилась, как вкопанная. Какая-то женщина теперь откидывала стерильное покрывало с оловянно-белого лица. На щиколотке висела бирка. Наверное, с именем... предполагаемым. Или чем там. Милосердная сотрудница приоткрыла только голову, а ступни и так не были прикрыты. Милосердно с ее стороны. Мама всхлипнула и прижалась к отцу, рыдая во весь голос с этим скулящим звуком... стоны.. всхлипы, громкое дыхание. И папина рука, гладящая мамин затылок, когда он сжимал ее в утешающих объятиях.
Докторша или эксперт, черт... как ее там... кто она, уже откидывала покрывало назад.
- Сомнений в идентификации личности нет? - спросила она.
- Это она... мама... - прохрипела моя мама, Эмбер Филдинг.
Бабушка. Я не видела ее полтора года, с того самого момента, когда поссорилась с ней перед скоропалительным бегством в Лондон.
- Стойте! - воскликнула я громче, нежели намеревалась. - Я взгляну...
Стараясь не задерживать взгляд на других кушетках с телами и бирками... и покрывалами, я стремительно подошла к телу бабули.
О черт! Зачем я это сделала? Я посмотрела... а затем темнота поглотила меня.
Очнулась на кушетке в коридоре от запаха нашатырного спирта.
- Уберите, - простонала я.
- Солнышко, - ко мне склонился отец. - Едем домой.
- Хорошо.

Не знаю, как папа с нами справлялся. Мы с мамой уже не орошали всю квартиру своими слезами, но и не делали ничего. Она была убита горем. А я - чувством вины. Я не выходила из комнаты. Но предполагала, что все приготовления папа взял на себя. Очередной разговор на повышенных тонах вывел меня из ступора. И мне пришлось покинуть свою келью забвения, где я смотрела фотоальбомы и поглощала в немеренных количествах шоколадные конфеты. Компанию мне составляла также бутылка мартини. Не самое лучшее сочетание...
Я пошла на звук голосов. Родители ругались в папином кабинете.
- Я не позволю положить свою мать в гроб!
По коже пробежали мурашки.
- Эмбер, милая, но...
- Нет, нет и нет, Эрджей! Ты слышишь меня вообще? Не позволю! Я не поз-во-лю! Это моя мама, - она всхлипнула и разревелась.
Я заглянула в щелку. Отец заметил меня и поманил пальцем.
- Чарли, хоть ты попробуй уговорить ее...
- Зачем? Это ее мама. И она вольна решать, как поступить... с телом, - дрожащим голосом сказала я.
- Она не тело, Розмари! Подбирай выражения! Ты говоришь о моей матери, а не о каком-то бездушном трупе!
Я потерла глаза. Застоявшиеся слезы причиняли боль, жгли... но не проливались... пока.
- Решение нужно принимать немедленно. Похороны требуют организации, Эмбер. Ты должна мыслить разумно.
- Я хочу, чтобы маму кремировали. И тогда не придется видеть, как ее закрывают в этой коробке... в земле к червям... - поведала мне мама, ища у меня поддержки. - Мы сможем хранить ее прах. Скорбеть. И вечно помнить о ней. Урну поставим на каминной полке, туда же повесим ее портрет. - Ее идея показалась мне не то, что бредовой, но очень близкой к ней. Я обменялась с папой беспомощными взорами. Маму сломило это. Она будто хотела сделать алтарь поклонения, не меньше. Меня и саму страшила и ужасала идея о традиционных похоронах. Но и хранить прах... Жутко! В своем завещании я точно потребую, чтобы прах мой развеяли где-нибудь или закопали, как захотят... только без червей. Я передернулась.
- Я боюсь, - пробормотала я и поспешила скрыться.
Я не хотела ничего решать. Я не могла участвовать в этих обсуждениях. Мне и так хватало. Это печальное событие. Когда бабушку поселили в доме престарелых за городом я была против, но вскоре смирилась. Потому что Мэдди там нравилось. И у нее появились там друзья. И больше она не была вынуждена нести жалкое и бедное существование, как в годы своей молодости.
Я ужасная эгоистка! Я не смогла помириться с бабушкой Мэдди перед ее смертью, я не извинилась, не потерлась о морщинистую руку, не сказала, что люблю ее... Так много всего, чего я не успела сделать... а теперь делать это так поздно. Она и несколько других пенсионеров отравились угарным газом...
Я закрыла фотоальбом и уткнулась головой в подушку.
Надеюсь, маме хватит папиного плеча... Мое ей не поможет... Я не в силах... Говорят, что чистая совесть - самая мягкая подушка.
Неужели сегодня я не смогу уснуть?!
_________________________
* - испуг, страх, пугало, страшилище

вхахах не поверишь, у меня он тоже в списке. Скачала давно, усе не никак)))
Пунятно усе)

– Наши мечты – это отражение нас самих.
© Легенды ночных стражей

Усех-усех девушек МПИБ с 8 марта, с этим замечательным весенним женским днем!!! Чего обычно желают в этот день? Любви, конечно, много-много, и можно даже на стороне) Счастья безумного до головокружения и помутнения рассудка!!! Исполнения всех завечтных желаний! И пусть мужчины, кстати, предугадывают все желания наперед)
Пы.сы и не сильно разбрасываются носками!!!
С 8 марта!!!




Ты самый значительный, Эдриан!!!)
Благодарю тебя за чудесное видео и такое милое поздравление!!! Мне очень лестно и приятно!!! Спасибо)
И еще кое-то, что я хочу сказать. Я под большим впечатлением. Знай, что от тебя у меня желудочковая экстрастистолия ©. Сердце мое замирает)

Кейт, спасибо большое за прекрасное поздравление-видео!!!

Нужно жить, ориентируясь на свои маячки: когда пробираешься в темноте, нельзя ждать, что путь тебе осветит кто-то другой, делать это нужно самой. Нужно полагаться на то, что горит в тебе. Иначе собьешься с пути.
Лиза Клейпас

ооо да)) это было бы весьма эффектно, а)))
А вообще-то, Редж, тебе стоит подумать о том, чтобы начать коллекционировать чужие ремни) Глядишь, внукам достанется солидная коллекция) Твои боевые трофеи) Круто же))) вхаха или я уже было толкала эту идею)


да, уж это точно достойно сожалений)))

сами по себе бе-бе-бе)

Дорогой Эдриан, не грусти) Поубирайся у меня дома, кушать приготовь - займись полезным делом во время ожидания) Твои усилия вознаградятся стократ честно-честно)

Vincit qui patitur.
Выигрывает тот, кто умеет ждать.

Ребятки, всех с победой!!! И не смотря на все эти объективности-субъективности, ведь Вы все этого достойны!!!
Кузен и кузина, вы просто мего))) Вами можно гордиться) Нашли себе такие пары) и вон уже делите одну номинацию))) Это я Вами горжусь!!!

Реджинка!!! просто без слов)

Уважаемые члены (ооооуууч надеюсь, пошлости в сим слове не узреете))) жюри спасибо Вам!!!

ну я это... просто же... из-за папика) от него всего можно ожидать)

В моей жизни было слишком мало моментов, когда я могла бы с полной уверенностью безапелляционным тоном заявить во всеуслышание: «Я поступила правильно».
Я откинула голову на подголовник сиденья и тяжело вздохнула. В сердце что-то кольнуло, а голова тут же отозвалась тупой, омерзительной, не проходящей болью. Прикрыла усталые глаза, не помогло. Потому что это было полное сосредоточение на ноющей более, что причиняла неудобства в области висков и затылка. И глаза, которые нещадно жгли от количества пролитых и непролитых, скопившихся под веками, слез за последние трое суток. Недосып. Не умею не плакать, когда так необходимо. В сей раз сил сдерживаться просто не было. Как будто все запасы истощены.
Кстати, о поступках. Несколько часов назад я совершила самый отвратительный в своей жизни. Я сбежала. В то же время, когда происходили похороны Маделен Тернер. Когда мама позвонила, чтобы узнать, почему я задерживаюсь, я едва смогла ответить. Точнее, решиться ответить.
Долго не решалась нажать нужную кнопку. В мозгу красным зажигалось слово «Предательница». Следующее слово гласило «Трусиха». Как слайды, они сменяли друг друга в доли секунды и каждый раз с новым визуальным эффектом.
- Роуз, ты уже едешь? – полным надежды голосом, спросила Эмбер.
- Мам, прости, я не могу… - простонала в трубку я.
Тишина способна оглушить, как никакой другой высокочастотный звук. Она причиняет боль. Несказанную боль. Я могу почувствовать, как мои барабанные перепонки могут лопнуть от той тишины, которой одаривает меня мать, задумавшись. Не слышно даже ее дыхания. Но и звонок еще не завершен. Значит, она на связи. Вскоре услышала тяжелый вздох. Мама справилась. Да, я так думаю на самом деле. Мама сильная. Слышится прерывистый тяжелый вдох. Выдох. Она громко дышит, вероятно, справляясь со слезами.
- Скоро приедут официанты, - она сочла, что я не стану присутствовать на похоронах. Папа выиграл – бабулю упаковали в самый крутой гроб из натуральной древесины. Эмбер думает, что я напугана. Я всегда ненавидела похороны. И отлынивала от сих событий, как могла.
- Им откроет консьерж, - неловко бросаю я. – Я не останусь на прием.
- А куда же ты?..
- Прости меня, пожалуйста, - молю маму. – Я в Лондон. Я не могу. Все будет хорошо. Папа позаботиться о тебе, - сбивчиво говорила я.
- Да, конечно. Убегаешь… - разочарованно мне в ответ. Длительная пауза и тихонько: - А кто позаботиться о тебе?
Хочется отшутиться, что обо мне заботиться не надо, не меня же сегодня зароют на три фута вглубь земли. Но эти мысли слишком жестоки. Я сглатываю. Дотрагиваюсь языком до нёба – недавно прочла, что так можно удержать слезы в глазах, не заплакать.
- Это не важно. Я не нуждаюсь ни в чьей заботе. Я нуждаюсь в смене обстановки. Я не смогу помочь тебе пережить это горе. Прости. Позвоню, когда буду в Лондоне. Люблю тебя. Пока, мамуль.
- Розмари…
Я завершаю разговор. В моем раннем монологе доминировало местоимение «я» почти в каждом предложении. Это так плохо. Эгоистично и низко. Что движет мною… кроме чувства вины и безысходности. Черт! Я не знаю. Я схожу с ума. Бабушка была таким милым, ласковым, добрым человеком. Но, кажется, я все еще не могу простить ее за то, что произошло тогда во время нашей ссоры. Я жую губу, потому что номер с нёбом и языком не очень помогает. Две слезы уже вырвались из плена век. Эта влага убивает.
Очевидно, стадия моего взросления не наступит никогда. Я не решаю проблемы – я бегу от них. По крайней мере, хватило смелости признаться в бегстве по телефону. Надеюсь, со временем мама простит меня. Как прежде, как всегда. Когда родители всегда прощают своих детей, что бы те только не натворили, разочаровывая. Но я не могу находиться рядом, когда ее так невыносимо гложет боль. Потому что я отягощена своими болезненными … симптомами, чувствами… И речь не о головной, конечно. Она не столь осязаема. Но все же. В редких случаях физическая боль может быть менее выраженной, чем та, которая возникает в недрах души, пусть и принадлежащей такой… идиотке, как я. Так оказывается со мной, думаю я безутешно, потому что-то болит и не отпускает, помимо головной боли.
Думаю, что когда-нибудь я смогу превозмочь себя и свои страхи, чтобы появиться на городском кладбище, посетить могилку бабушки, когда она не будет такой свежей, когда земля утрамбуется. О, черт возьми! Я схожу с ума – медленно и бесповоротно.

В самолете запрещено курить. А у меня нет никакой иной потребности, кроме этой. Я и думать-то связно не в состоянии. Мне предстоит преодолеть восемь часов перелета над Атлантическим океаном без сигарет. Удастся мне заснуть на этот раз? Укачает ли меня? Избавлюсь ли от головной разрушающей боли в ближайшие мгновения?
При взлете я выключала телефон. Но вот включила. Пальцы левой руки сдирают кутикулы – верный признак моей нервозности. Уйма пропущенных вызовов. Но ни по одному я не собиралась перезванивать. Если убегать, так безоговорочно. Мне тошно. В первую очередь от собственного малодушия. Затем от эгоизма. Но я не могу находиться там, где будут звучать лицемерные сочувствующие слова. Не уверена, что смогла вытерпеть все это. И маму, которую не видела плачущей. С тех пор, когда десятилетней я отходила после наркоза в отделении детской хирургии.
Включив переадресацию звонков, я вставляю наушники в уши и включаю проигрыватель с любимыми плейлистами. Это помогает, хотя посторонние предметы раздражают, и я засыпаю. Наверное, после третьего трека.
Перед посадкой меня разбудила стюардесса. На этот раз перелет обошелся без мелодраматичной сценой с туалетом, зеркалом и моим красным и распухшим лицом. Я пытаюсь держаться. Тщетно. В Лондоне, как обычно, мерзко. Сыро и влажно, и холод пробирает до костей. Запахиваю свое драповое пальто, спускаясь по трапу.
Кажется, проходит целая вечность с того момента, как самолет прибыл и тем, когда я садилась в салон такси.
Фонари отражаются в лужицах на асфальте. Я гляжу на лужи и на те светлые пятнышки в них, прижавшись лбом к холодному и влажному стеклу. Головная боль после сна вновь вернулась. Однако более тупая. Я возлагаю большие надежды на исцеляющие свойства холодного стекла, если таковые имеются, конечно. Быть может я буду первооткрывателем в этой сфере, если за двадцать минут пути боль пройдет. Хмыкаю от бредовых мыслей, рождающихся в моем извращенном мозге.
- Приехали, мисс…
Наконец-то… Он включил свет в салоне, я закопошилась в кошельке, ища фунты, а не доллары. Привалялась кое-какая мелочь, напряженно отсчитываю и с облегчением вздыхаю. Хватит, чтобы расплатиться. Пока таксист, недоверчиво хмурясь, пересчитывает, я пытаюсь вспомнить, имеется ли дома хоть горстка целительного несквика. Память не подкидывает ничего стоящего, кроме тех моментов в прошлом, когда я точно так же нуждалась в кофейном напитке. Тогда я скисала по совершенному иному поводу. И причины моей былой хандры в данный момент кажутся пустяками, не стоящими внимания.
Тем временем водитель достает из багажника моего луи и контейнер со спящим Даймондиком. Я киваю ему на прощание, везу за собой чемодан, несу в руках тяжелый контейнер. Машина отъезжает, чуть не окатив меня из лужи. Торопится домой, очевидно. Как и я, впрочем. В свою келью, где я смогу побыть в одиночестве… Я уже предвкушала, как замечательно у меня получится вести амебо-подобный образ жизни. Киваю засыпающему консьержу, заволакиваюсь со всей своей поклажей в лифт. Нажимаю кнопку предпоследнего этажа, где расположена моя неуютная квартира. И через несколько секунд, я уже шагаю по коридору, пытаясь не цокать каблуками, чтоб любопытные соседи не прислонялись к дверным глазкам.
Очень долгое время пытаюсь найти в сумке ключи. Наконец-то нащупываю резиновый брелок и облегченно вздыхаю. Нашлись. Прикусываю губу, и вновь слезы. У меня с этим брелоком связаны очень приятные воспоминания, но мне нельзя… ведь нельзя искать облегчение. Включаю синий лучик на ручке, чтоб вставить ключ в скважинку. Поворачиваю, поддается.
Внимательное выполнение всех этих механических функций очень помогает отвлечься. Вхожу в квартиру. Снимаю сапоги в полной темноте. В коридоре же по-прежнему не установлено освещение. Топчась на одной ноге, я вдруг натыкаюсь на башмак внушительных размеров, который мне уж точно принадлежать не может. Все внутри враз холодеет. Я пытаюсь прислушаться к мнимому шуму в квартире. Тишина. Звук моего учащенного дыхания и дыхание Даймонда, которого я еще не выпустила. Я ищу мобильный и подсвечиваю. Это мужские туфли. Кожаные. Итальянские. Дорогие. Это может быть какой-то экстравагантный вор, не правда ли? Мне жутко страшно. И я снова реву. Что делать? Никакие мои былые приключения не подготовили к тому, что в собственной квартире может оказаться кто-то непрошеный и кто-то посторонний в то же время, что и я. По фильмам ужасам знаю, что любопытство губит бедняг. Поэтому принимаю решение не рисковать и убраться поскорее. А за пределами квартиры решить, что делать. Сейчас же думать просто не в состоянии от дикого страха, сковавшего все нервные окончания. Я обратно обуваюсь, крадучись, беру в руки тяжеленный контейнер, и задом следую к дверям. Но утыкаюсь не в двери, а в нечто мягкое, высокое, теплое… И беспомощно ору. Так, как только возможно. Мой рот тут же затыкают, и я прижата к чужому телу. Крепкие пальцы сдавливают губы. Плечи скованы чужой рукой. Контейнер давно выпал из рук. Жаль, не приземлился на ноги подозрительному субъекту, это дало бы мне возможность… Но я полностью дезориентирована, чтобы соображать. Чье-то дыхание ощущается на моей обнажившейся шее. Прикосновение теплой кожи на моей легкое, но от того еще более пугающее…
- Наконец-то, Розмари. Я заждался, - вкрадчиво раздается над ухом.
И я обмякла в его руках. Устраиваю голову на его обнаженном плече… И пустота. Вне сознания. Слишком много всего…