Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

Между Нью-Йорком и Лондон
Между сентябрем и февралем

В Лондон я приезжаю редко. Этот город над мутной Темзой кладбище воспоминаний. А прошлое в прошлом оставаться должно.
Мое настоящее на Манхеттене, где-то между Пятой Авеню и Централ Парк Вест и репетициями в Линкольн-центре. Внутри этой фигуры обитая, однажды Дэниела встречаю. Он свои чувства ко мне любовью с первого взгляда называет. Клянется, что они никогда не изменятся, в рутине будней не растворятся, перед иными увлечениями не поблекнут.
Я верю ему, когда говорит, что всем сердцем будущего со мной желает и в красках представляет.
Только сама воздушных замков грядущего больше не строю. Разрушаясь, они под завалами часть души погребают. Мечты в болезненных муках всегда умирают, распятые за минуты привязанности, счастья, любви. Не хочу себя страданиям этим подвергать.
Словно ворохом осенней листы, текущими заботами будни забрасываю. Репетициями, выступлениями на сцене театра, подготовкой к премии в области балетного искусства. Я номинирована и награду намереваюсь забрать.
Целеустремленность – все, что у меня есть. В январе она обретает материальную форму, хрустальной статуэткой в моих руках становится. Я искренне счастлива звание лучшей получить. Эта победа – признание, тщеславие, гордость, превосходство – чувство в сладости своей упоительной едва ли аналоги имеющее. Мне на ум замена не приходит.
А еще этот зимний день началом конца становится.
По ярко освещенным улицы Манхеттена на Централ Парк Вест в свою квартиру возвращаюсь. Холл темнотой полнится, что в гостиной до полумрака рассеивается, намекая на наличие гостя. Хотя я никого не жду.
Ключи только у нескольких человек имеются. У личной ассистентки, что, распрощавшись на подземной парковке, уже вероятно в такси домой едет, и горничной, что днем приходит. Поэтому единственный вариант – Дэниел.
Так и есть, мужчина со стаканом виски, наполненным на одну треть объема, на диване кожаном сидит. Слева пиджак, на спинку небрежно отброшенный, поверх которого галстук. Сам же Дэниел в белоснежной рубашке, несколькими от ворота расстегнутыми пуговицами и закатанными до локтей рукавами встречает.
- Из Лос-Анджелеса раньше вернулся тебя поздравить, - меня увидев, он произносит и стакан с плещущимся между кубиков льда алкоголем поднимает. – С наградой!
Виски – абсолютно не его напиток. Мой жених не сторонник алкоголя высокоградусного, по всем внутренним центрам сосредоточенности бьющего. Максимум бокал вина за ужином или шампанского на каком-нибудь торжественном приеме себе позволяет.
- На церемонию вручения или афтепати со мной мог бы пойти, - замечаю и взгляд отвожу, словно ничего необычного не замечаю. И к стеллажу с наградами прохожу, чтоб еще один трофей разместить.
Не настолько уж часто мероприятия, для деятелей искусства сценического организованные, проходят, чтоб в такой важный день занятым работой быть. Не разделить его со мной, в одиночестве на мероприятии оставив. Я раздосадована, обижена и состояния своего не скрываю.
- Когда ты ко мне переедешь? – сменив резко тему, Дэниел спрашивает.
- Мы уже об этом говорили, - с раздражением в голосе бросаю и к нему лицом поворачиваюсь. – Я живу с видом на Центральный парк, а ты – на мемориал памяти башен-близнецов. И, милый, даже если ты половину своей гардеробной освободишь…
- А после свадьбы мы тоже каждый в свою квартиру разъедемся? – тон Дэниела со спокойного на вспышку огненной ярости меняется. Он злится, пальцы на стакане с виски сжимая крепче, и со всей силы его в стену бросает. - Я хочу семью и детей, Элизабет, а не Снежную королеву в белой балетной пачке, которая всегда карьерой занята.
Осколки острые в стороны брызжут, но не задевают. В отличие от слов резких, что в солнечное сплетение бьют, побуждая рефлекторно назад отшатнуться. Но отступать некуда, спиной в полку с наградами утыкаюсь. Слышу, как они звякают жалостливо, боясь разбиться.
За мной нет ничего кроме хрупкой карьеры примы, десятка балетных постановок и партий, славу снискавших. Это выбранная мною карьера и жизнь, иной роли для себя не желаю. Не собираюсь под мечты Дэниела подстраиваться, в образцовую жену и мать его отпрысков превращаться.
Вероятно, он сам не понимает, насколько прав, потому что меня еще со школы Снежной королевой называют. Высокомерной, надменной, горделивой, целеустремленной, холодной, будто бы фигура из арктического льда вырезанная. Потому что простая истина состоит в том, что лучше замерзнуть, чем сгореть.
На кладбище моего прошлого есть бабочка, лишившаяся крыльев из-за любви к безжалостному пламени.
- Ты знал, с кем встречаешься и кому предложение делаешь, - шипение злое и колючее как иней с губ слетает. И сотней мелких ледяных иголочек сердце Дэниела ранит. Его взгляд остывает, обидой и слезами наполняясь. Однако по-другому я не могу и не умею. – Забыл, что ответил, когда я сказала, что чайлдфри?
- Элизабет, послушай, - он снова произносит тихо. И шаг ко мне делает, но осколки стеклянного стакана для виски не позволяют приблизиться. Между нами всегда что-то есть, как иронично. – Я надеялся …
- … переубедить меня? – за мужчину заканчиваю, хмыкнув. Ожидаемо, но невозможно.
В отношениях с Дэниелом мой цикл сбоит единожды. Когда, в репетициях «Лебединого озера» перед премьерой погрязнув, не сразу внимание обращаю на задержку. С ней в комплекте преследующие усталость и сонливость идут.
Несколько часов хаотичных подсчетов, роем жужжащих в голове мыслей, что полны паники. А после с пакетом из аптеки в ванной запираюсь и на таймере минуты отмеряю. И в эти мгновения об отрицательном результате вселенную и свое тело молю.
Искренне надеюсь, что все это усталостью от изнурительных тренировок и нервами из-за готовящегося представления объясняется. Уговариваю себя, что в постели с Дэниелом всегда предельно осторожна. Я не могу и не хочу быть беременна.
И время спустя, находясь в гостиной со своим женихом, понимаю, что позиция в этом вопросе неизменной остается. Я не хочу детей.
- Хватит, Дэниел, - на выдохе ломающимся голосом прошу, иначе просто сломаюсь сам. – Я устала.
- Элизабет, я…
- Давай расстанемся, - четко каждое слово выговариваю. И в глаза мужчине смотрю. Вижу в них отражение всего, что с ним делаю, помолвочное кольцо с пальца снимая. – В Лондон на выступление в Ковент-Гарден завтра полечу одна.
- Стой, нет, - Дэниел по стеклу ко мне ступает. Хватает за руки, символичное украшение невесты не позволяя снять. Умоляя. – Возьмем паузу. Домой слетаешь, с «Лебединым озером» выступишь, семейные дела с фондом искусств решишь. И после обсудим все.
Молча головой киваю, лишь отсрочивая неотвратимое. Дело не в том, что Дэниел своими грезами о будущем на мое настоящее давит. Я просто не могу ему это дать. И не хочу.
Утром в аэропорт одна уезжаю. Согласно расписанию рейса, следующего первого февраля из Нью-Йорка в Лондон, в назначенный час на землю туманного альбиона ступаю. Моих не случившихся воспоминаний о будущем.

Февраль
Гримерка примы в Ковент-Гарден

После выступления на сцене – пустота. Не столько физическая, сложностью элементов и связок партии Одетты вызванная, сколько эмоциональная. Балет лишь тогда оживает, души зрителей волнуя, когда чем-то большим, чем набор движений становится. Когда озерную фею вместе со всеми ее эмоциями в себя впускаешь.
После время нужно, чтобы к себе вернуться. К Элизабет Мейтленд, талант которой публику восхищает, аншлаг в Ковент-Гарден собрав. Как же это упоительно приятно. Восторженные аплодисменты все еще как удары в набат ощущаются, кровь разгоняя.
Костюм тесный с объемной юбкой сняв, на плечи халат шелковый накидываю и макияж поправить у зеркала усаживаюсь. Подводку черную, в уголках вокруг глаз смазавшуюся поправляю, когда одиночество в гримерке нарушают.
- Мисс Элизабет, к вам пришли, - помощница личная сообщает, в отражении взгляд мой словив.
Она отступает, что мне возможность дает визитера, из-за спины выглядывающего, рассмотреть. Классический твидовый костюм насыщенно-синего цвета и шляпка ему в тон. И улыбка из разряда тех, что не для вспышек фотокамер прессы.
- Юджи! – с места подхватившись, в объятия подругу заключаю. – Такие люди и без охраны.
- Они за дверью, - Евгения, интонацию переняв, тоже смеется и обнимает в ответ. – Эльза, как же давно мы не виделись.
Она и я похожи детством: воспитанием, увлечениями, разводом родителей. Хотя сейчас жизни разные проживаем. Она жена и мать, о большой семье мечтающая, чего в моих планах на будущее нет. Однако мы по-прежнему друг друга хорошо понимаем. На расстоянии дружим.
- Мисс Элизабет, цветы от вашего жениха, - помощница букет алых роз приносит и удалиться спешит.
- Он не может приехать, но мыслями с тобой, - Юджи записку среди бутонов находит, на свой лад послание интерпретируя. Ей невдомек, что я видеть его не хочу. – Это так мило, дорогая. Когда же вы поженитесь?
Ничего в ответ на любопытство Евгении не произношу. Только головой качаю и опускаю ресницы, губы поджимая. Эту тему не хочется развивать, потому что она слишком сложная для меня. Это путь, в лабиринте выбранный, идя по которому, в тупик попадаю.
- Понимаю, - ее голос звонкость легкомысленную утрачивает. Подруга вновь в кресло садится. - Дэниел твое сердце не может зажечь.
Снова киваю. На самом деле все еще хуже, чем она думает. Невозможно зажечь сердце, которого в груди нет.
Звезды ярко горят, сжигая себя, как люди, сердца которых чувствами пылают. Это непередаваемо прекрасно, когда внутри себя ощущаешь любовь, согревающую и заполняющую светом каждый уголок души. И тогда непроизвольно в своем счастье еще сильнее сияешь.
Предательство, как взрыв сверхновой, сила которого живые мягкие ткани уничтожает. На месте полного доверчивости, хрупкого рая, где сердце должно находиться, под опаленными ребрами черная дыра образовывается. Она тепло и свет во внешний мир не способна отдавать, только жадно, ненасытно поглощать их извне.
Черная дыра не может вновь в красную звезду моего сердца превратиться.
Я не в силах в Дэниела влюбиться. Не получается. Потому что внутри уже давно мертва.
- Я надеялась, что его любви мне хватит, - сжав все до одного емкого по смыслу предложения, заключаю. – Но этого недостаточно.
- И что теперь? Что ты намерена с вашими отношениями делать? – она спрашивает.
Откровенно говоря, во всей этой ситуации с Дэниелом чувствую себя зловещей черной дырой, что из угодившей в гравитацию жертвы силы высасывает. Пытается за их счет насытиться, но не может. Заполняет себя, однако все равно пустой остается.
Так что же с ощущениями этими делать? Ответ очевиден.
- Разорву помолвку и кольцо ему отдам, когда на Манхеттен вернусь, - о своем решении рассказываю. – Нью-Йорк мне нравится, не такой чопорный и консервативный.
- Здесь, значит, не остаешься, - Евгения вслух рассуждает. Она, кажется, расстроена. - А кто же тогда моему второму ребенку крестной будет?
Сквозь волну грусти в себе силы улыбнуться нахожу. Тянусь к подруге и ее в объятия заключаю снова. Я искренне рада, что ее мечты сбываются. Хотя бы ее, если не мои.
Мои грезы туманом мутным на улицах утреннего Лондона развеяны. Затеряны где-то в городском лабиринте, в долгих прогулках исхоженных. Пылью мелкой в холле Ковент-Гарден кружат, подглядывая, как парочка украдкой в арке за колоннами целуется.
Жить в этом городе – постоянно в прошлое оглядываться. Вспоминать. Ненавидеть неспособность забыть. Жаль, вода Темзы не имеет свойств реки забвения Стикс.
Хотя не уверена, что от памяти смогу отказаться. Наверное… все же… Нет, никогда.
Это все, что у меня есть.

Февраль
Один из ресторанов Сити

- Ты слишком категорична, дорогая, - менторским тоном Иоланда поучает. Глаза к тарелке опускает, на вилку лист салата накалывает и вновь взглядом в меня впивается. – Вы с Дэниелом красивая пара. Он хороший вариант.
- В советах матери выходного дня не нуждаюсь, - отрезаю холодно, возможно грубее, чем необходимо в рамках удержания границ. – Это моя личная жизнь.
В холеной женщине напротив себя через лет так двадцать пять вижу. Ту же чистейшую платину волос, те же с возрастом акцентировавшиеся скулы, тот же ровный тон бледной как снег кожи. Наверно, такими же лучиками вокруг глаз мимические морщины наметятся. Как в зеркало, будущее приоткрывающее, смотрюсь.
На внешности сходства заканчиваются. Ее образ мышления во многом для меня неприемлем. Иоланда не просто на мир иначе смотрит, она виденье свое всегда стремится навязать. Настройки так перепрограммировать, чтоб обязательно канонам чопорного высшего общества соответствовать. В этом она профи.
Ее власть, довлевшая надо мной в детские годы, с отъездом на Манхеттен ослабевает. Рвется как нити, что игрушку с волей кукловода связывают. И остаются только эти редкие встречи, когда мать на свой лад о счастье единственной дочери печется.
- Эльза, я просто не хочу, чтобы ты одинока была, - в ее тоне намека на нотки извинения нет.
- А ты в замужестве с отцом одинока не была? – интонации вопроса мягко стелятся несмотря на смысловую нагрузку. Знаю, что на старый шрам давлю. Такие от прикосновения неосторожного даже спустя годы ноют.
Уже более десяти лет родители в разводе. Официально Иоланда больше не миссис Мейтленд, все прелести замужней жизни другой уступив. Оставив за собой только управление семейным фондом искусств до тех пор, пока в должность не вступлю я.
- Мы об этом никогда не говорили, милая, но видимо следовало, - приборы на тарелку положив, она паузу делает, в которой слова подбирает. – Наш брак всегда сложным был. Я закрывала глаза на увлечения Рэндалла, пока он ко мне возвращался. И все это ошибкой оказалось.
Слушая ее усмехаюсь. Когда губы кривятся, кажется, что по лицу сетка ледяных трещин идет. Еще немного, и брызнет презрением по отношению к той, что наставляет.
Ее «следовало» - беседа многолетней давности, состоявшаяся между мной и другой женщиной. Разговаривающей со мной об отношениях, браке и разводе вместо матери, на Рождество в Ниццу укатившей. Слов и времени для меня не нашедшей.
Необходимое тогда мне больше не нужно. Финал истории известен.
- А меня совершать ошибку толкаешь, - поднимаю бокал и белого вина отпиваю, чтоб на язык просящиеся слова проглотить. - Давай закончим на этом.
Встречу с матерью вновь в ссору не хочется превращать, воздух вокруг до нервной дрожи взвинчивая в попытке свою правоту отстоять. Она чувства Дэниела ко мне видит, но не в состоянии понять, что его мечты вокруг моей шеи нежной шёлковой удавкой обвиваются. Они в отсутствии взаимности тягостны.
- Не понимаешь, ладно, - Иоланда жест изящный руками вырисовывает, к столовым приборам вернувшись. – На следующих выходных мне плюс один на мероприятие нужен. Со мной сходи, развеешься.
- Куда? – манипуляций не улавливаю, вероятно от того, что смене темы беседы слишком рада.
- Старшая дочь герцогини Стенхоуп замуж выходит, - ответ детали раскрывает.
Конечно же, Иоланда, кровь которой голубее многовекового прессованного льда, где-то на просторах датской Гренландии, общество свое тщательно просеивает. Она бриллианты от стекляшек умеет отличать. Истинные традиции от фальшивой манерности, настоящее искусство от низкопробной подделки, непревзойденный талант от дешевых попыток выделиться хоть чем-нибудь. Ее друзья – аристократы с блестящей репутацией.
- Неужели Каролина замуж за своего давнего поклонника выходит? – удивлена, припоминая ту, что идеальной дочерью для Иоланды стала бы. Не то, что я.
Высший свет Лондона – круг избранных, если не лично, то через несколько рукопожатий знакомых. Имени сейчас не вспомнить, потому что лишнее нет смысла запоминать, но кажется, ее воздыхатель из тоже знатного рода. И похоже настойчивый, раз свадьба в скорости состоится.
- Вовсе нет, кажется, жених американец, - мать скупа на подробности от недостатка информации, полагаю. – Он довольно успешен, красив и влюблен. Что еще нужно для идеального брака?
И в самом деле, что же еще нужно?
Полагаю, что эту «диснеевскую» историю сама рассказать могу.
Однажды Иоланда Асгрин, юная представительница голубой датской крови, что только тратит деньги, а не наживает, с Рэндаллом Мейтлендом знакомится. Историю его знатного рода на века назад проследить несложно. И пусть сам мужчина от дворянского титула далек, но близок к капиталам, банковской империей приумноженным. Чем не принц для принцессы?
- Деньги цвет крови меняют? – взгляд на Иоланду бросаю и усмехаюсь. – Ты неисправима. С тобой схожу, леди Каролину поздравлю, но так и знай, к разговорам о Дэниеле мы не вернемся.

Первый год A-levels, Рождество

Ночь краски приглушает, а эмоции делает ярче и острее. Глубиной в звездное небо, которое представляет собой космос бездонный. И все происходящее кажется правильным, идеальным именно сейчас, когда я полна чувствами и ощущениями, любовью.
О ней так много стихов и прозы, фильмов и песен, творчеством мир завален, как осенью асфальт опавшими листьями. Но только собственный опыт взаимоотношений с Каем четкое представление о любви дает. Любовь – в первую очередь взаимность. Доверие, забота, счастье, удовольствие. Все то, что в моем сердце остается, когда после совместной ночи утром в постели рядом с Макнейлом просыпаюсь.
Присутствие Кая чем-то абсолютно естественным, комфортным в границах личного пространства кажется. Он идеально заполняет пустоту в моем сердце и в комнате. Подушку высоко к спинке кровати приподняв и откинувшись на нее спиной, в расслабленной позе половину кровати занимает. На дисплей мобильного телефона смотрит, а я – на его профиль.
Необыкновенная снежная ночь Рождества с Каем в ленивое утро в моей спальне превращается. При плотных шторах, задернутых и пропускающих малую часть уличного света, только подсветка экрана лицу Макнейла сияние придает. Он красив, мальчишеские черты сочетая с утонченной мужественностью, которой с каждым днем все больше замечаю.
Когда-нибудь он станет моим Цезарем. А я – его Клеопатрой.
- Скажи, что за окном все еще снег идет, - сонным голосом прошу, не желая волшебство ночи отпускать. Пока что есть только мы в своей вселенной двойных звезд, а весь остальной мир лежит за пределами и ни на что не влияет.
- Мне жаль, сегодня солнечно, - Кай отвечает, смысл слов безошибочно определяя, потому что знает меня до тех уголков души, куда никого и никогда не впускаю, только его. Макнейл голову поворачивает, своими внимательными зелеными глазами с моим взглядом встречаясь. – Доброе утро, Эльза. Как ты себя чувствуешь?
Мой парень этот вопрос не в первый раз задает. В точности как вчера, его голос искренней нежностью и заботой обнимает, от чего в груди тепло разливается. И все внутренности, еще не превратившееся в густое сладкое как патока желе, плавит безвозвратно. Я глаза прикрываю, делая вид, будто мягкостью постели наслаждаюсь, а не интонацией, заставляющей себя особенной чувствовать.
Должна ли я повторять очевидную краткую банальность или подробно состояние свое описать? Или заверить его в том, что секс великолепен был?
- Еще раз спросишь – и я тебя укушу, - с задором обещаю и взгляд игривый из-под ресниц бросаю.
- Раз хочешь, - телефон на прикроватную тумбочку отправляется, а Кай голову немного назад и в сторону откидывает, шею подставляя, - дерзай.
Серьезность тона и поза потянуться к Макнейлу меня манят так, что, одеяло вскинув, расстояние в секунду преодолеваю. Склоняюсь, линию невесомую на щеке губами черчу и спускаюсь к горлу. К ровным ударам пульса, которые через контакт улавливаю. И вместо укуса губами кожу прихватываю, втягиваю. Оставляю влажный след.
Мой, мой, мой – словно песнь серены внутри меня волнами плещется.
Боже, что ты со мной делаешь? – жадной несдержанности этой разум удивляется.
Можно просто Кай – на иной лад внутренний голос хохочет, его манере подражая.
Похоже, я с ума схожу. Чем больше времени он рядом со мной проводит, тем изменения во мне необратимее, фатальнее. И сопротивляться даже не пытаюсь. Осада проиграна – крепость сдана.
Сильные руки Макнейла на талию ложатся уверенно. Узор замысловатый вырисовывают, аккуратно бесценные изгибы гладят, обнимают. Притягивают так близко, что, к груди парня прижимаясь, электричество между нами ощущаю. Искрит, кровь заставляя быстрее бежать.
- Я заказал круассаны с абрикосом тебе и вишней для себя, но не уверен, что смогу выбраться из постели к прибытию курьера, - говорит, когда на него укладываюсь, устроив голову на плечо и носом в шею уткнувшись.
Утром Кай дождливым лесом, свежестью мокрой зелени и озоном грозовым пахнет. Аромат хочется в легкие глубоко вдохнуть, оставить там на весь день. И наслаждаться им, просто в кровати вместе валяясь.
Такая беспринципная лень мне не свойственна, однако все чувства эту идею восхитительно желанной находят. Мне нравятся те прекрасные, согревающие и умиротворяющие эмоции, что рядом с Макнейлом испытываю. Мне нравится вселенная, сотканная из наших эмоций. Из взаимности нежности, заботы, доверия.
Они, соединяясь, будто атомы, образуют чувство светлое, чистое, всепоглощающее. Имя ему любовь. Первая, беззаветная, полная неизведанного и предвкушения с трепетом все грани познать.
- Я тебя люблю, Кай, - признание легко сплетается из звуков в слова, не требуя никаких широких жестов и торжественной обстановки с фанфарами в качестве аккомпанемента. Напыщенность и манерность вообще не свойственны искренности.
Парень ничего не отвечает. Молча меня в висок целует. И этого сейчас достаточно обоим.

Первый год A-levels, апрель

- Тебе совсем не страшно что ли? – Кай спрашивает, отвлекшись от экрана домашнего кинотеатра, где один из фильмов серии «Обитель зла» идет.
Чувствую, что он на меня смотрит, и на диване поворачиваюсь, чтоб контакт зрительный обрести. Встречаюсь взглядом с глазами зелеными, в огне которых плавлюсь. Центром его вселенной себя ощущаю, нужной и любимой. Счастливой.
Рядом с этим парнем я меняюсь. Высокомерие, властность и заносчивость теряю. Спокойнее становлюсь. На казавшееся раньше значимым больше внимание не обращаю.
- Цивилизация рухнет, если мир зомби заполонят, - свои представления об апокалипсисе объясняю. – Подземная лаборатория, город, страна, планета – от вируса не скрыться. Мы все погибнем.
- А вдруг я, как Элис, вирус на клеточном уровне усвою, - парень смеется, к себе меня притягивая, в висок целует и на ухо шепчет. – Или как это чудище с длинным языком. Тебе может понравиться.
В ответ глаза закатываю. Иногда Кай в гранях своей пошлости невозможен. Но даже в эти мгновения на губах непроизвольно улыбка появляется, потому что он – мой. Такой близкий и родной.
- Либо ты, растерзанный ходячими мертвецами, умрешь, либо сам станешь монстром, на простейших инстинктах существующим, - плечами пожимаю, оба варианта легким исходом считая. – Наша реальность страшнее.
Отсутствие разума и эмоций, смерть – все это просто. Нет никаких дилемм. Труднее жить, волноваться о будущем и тех, кто дорог, любить и скучать. В последнее время об этом я часто думаю.
Все из-за Кая. Его стремления события наперед планировать, воображать то, чего он хочет. Обещать. Его клятвы сердце греют, уверенности в завтрашнем дне придают. И одновременно пугают, потому что реальность вокруг сложна и переменчива, хрупка, как замок из воздушных перисто-кучевых облаков, что дуновением ветра рассеивается. Вокруг столько «если».
Из-за Макнейла я в ловушку будущего попадаю, потому что настоящего с ним становится мало. Мне больше, ближе, теснее хочется. Это та разновидность зависимости, которая возникает между двойными звездами. Их связывает.
Его фантазии мне нравятся. Хочу их все однажды: кольцо с голубым бриллиантом, свадебное платье от Веры Вонг по индивидуальному заказу, пентхаус со светлой уютной гостиной, семью.
Навсегда – романтическая сказка, что о реальность разбивается, о поступление Кая в Кембридж и о мой отъезд в Нью-Йорк. Ее осколки тонут в водах Атлантического океана, что материки разделяет. И меня с Макнейлом соответственно.
Такая перспектива на годы вперед мне не нравится. От одной мысли об этом внутри мерзко становится. Пусто, холодно, одиноко. И больно. Сердце в груди сжимается.
- Ты уже говорила с родителями о каникулах? – он интересуется, о своем предложении напоминая.
- Да, мать согласна, с отцом я не разговаривала, - Рэндаллу Мейтленду некогда, его любовница беременна. Об этом даже думать не хочу.
Летние каникулы в Италии – подарок на День Рождения Кая от его деда. Когда, если не сейчас – смеется джентльмен старой выправки с солнечными морщинками вокруг глаз, внуку безлимитную карту на все развлечения вручая. Уильям Макнейл удивительный человек.
По официальной версии в поездку по западному побережью от Амальфи до Специи отправляется большая компания: Кай, Честер, Хью, и я с Луизой и Анабель. На самом деле же в путешествии мне со своим парнем вместе быть предстоит. Волнительно до трепета в груди.
Обычно нас разделяют стены. В учебном заведении, где я обитаю в Викториас хаусе, а Макнейл вместе с футболистами. В особняке в Вирджиния Уотер, где хозяйка дома мне всегда розовую спальню отводит. Во время уикенда в альпийском Кицбюэле, куда мать Кая меня приглашает спальню делить вместе с Мелани – девушкой Артура.
Предстоящим летом между нами ничего не будет. Или точнее будет все, присущее головокружительному курортному роману. Это приятно предвкушать.
Незначительная ложь Иоланде о количестве путешественников – допустимая цена.
Намного больше мне самой придется заплатить, когда романтическая сказка для двоих закончится. Когда мне в Нью-Йорк придется улететь, а Каю в Кембридж отправиться. Когда нас с ним Атлантический океан разделит.
Боюсь, что, на Манхеттен приехав, пару недель там проведя, сломаюсь. От одиночества, холода и пустоты. От отсутствия рядом любимого человека. Боюсь, что Кай Макнейл станет настолько нужнее сцены Линкольн-центра, что обратный билет в Лондон закажу.
Карьера или отношения – что важнее? Как достичь баланса и все желаемое сейчас получить?
Боже.
Глаза закрываю, перестав за сюжетом «Обители зла» на экране следить. Намного проще от зомби, чем от своих страхов убегать. Легче в живого мертвеца превратиться и больше никогда о будущем не задумываться, чем вот так голову ломать. Размышлять о том, как поступить.
- О чем ты задумалась? – шепот парня по коже мурашками бежит.
- О каникулах и балете, после лета сложно будет, - на вопрос отвечаю кратко и по глазам зеленым вижу, что он понимает.
Конечно же, он все понимает. Иногда себя на мысли ловлю, что Кай Майнейл психологически старше своего возраста в паспорте. Рассуждения и поступки более зрелые. Словно это его не первая жизнь.
- Эльза, я знаю, как Манхеттен важен для твоего балетного будущего, - в голосе нежность льется, когда он меня лицом к себе разворачивает. Подбородка аккуратно подушечкам пальцев касается, очерчивая линии. Словно узоры на моем сердце.
- Кай, я все сильнее с каждым днем люблю тебя, амбициозного парня, который обязательно будет главой семейного бизнеса и моим королем, - он в курсе, что я в курсе, чьей фантазии прозвище Снежная королева принадлежит. – Мы не можем забывать о мечтах друг друга. Давай расстанемся осенью, когда ты поедешь в Кембридж, а я – в Нью-Йорк.
Мы должны стать королем и королевой, прежде чем получить наше «навсегда». Только так для нас будет правильно.

14 февраля
Норфолк

- Кольцо ты, конечно же, не надела, - когда в машину сажусь, Иоланда замечает недовольно. Ей приятнее являть почтенному голубокровному обществу дочь, помолвленную с представителем американского строительного бизнеса, чем реалии принимать.
- Ни к чему носить то, что собираюсь вернуть, - о намерениях своих по поводу брака с Дэниелом напоминаю и в меховую накидку плотнее кутаюсь.
В зимней свадьбе определенное очарование есть, но на мой взгляд неудобств больше. Уж лучше до конца апреля повременить. Но, вероятно, у пары свои причины поторопиться и дату проведения мероприятия в феврале выбрать.
В число моих ближайших подруг леди Каролина не входит. Наше знакомство обусловлено дружбой матерей и детским интересом к балету, вылившимся в посещение одной студии дошкольного развития, фондом Мейтленд курируемой. В остальном пути и интересы расходятся.
Пышное торжество в соответствии с аристократическими традициями проходит. Начиная украшением интерьеров и заканчивая сдержанной улыбкой невесты. По глазам видно, что она влюблена и счастлива. С одной стороны, я рада за нее, а с другой легкий укол зависти ощущаю.
Вовсе не от того, что в белое платье облачиться и выйти замуж не терпится. Мне любовь в своей груди трепетом нежности хочется ощущать. Однако мое сердце не на месте, а клетку ребер изнутри черная дыра вылизывает.
«С Днем святого Валентина, Элизабет» - на экране телефона входящее сообщение от Дэниела вспыхивает. Читаю текст и ничего не отвечаю. Не хочу больше лгать ему. И себе.
Мобильный в клатч убираю. Оглядываю в поисках официанта с шампанским и останавливаюсь на госте, в зал вошедшем. Смотрю на него и чувствую, как небеса со своей солнцем обласканной высоты срываются в бездну. На мгновение кажется, будто апокалипсис накрывает, но гости, ничего не замечая, продолжают прогуливаться чинно.
Это только мой личный ад. Мое солнце.
Передо мной стоит Кай Макнейл собственной персоной. И он в точности как фантазия о будущем выглядит. До одури зеленые глаза, идеальная стильная стрижка и капля небрежности напускной в виде классической трехдневной щетины. Костюм от Армани, жилистую фигуру и стать подчеркивающий.

- Ты уже Кая видела? - Юджи, сахар в чае круговыми движениями размешивая, на меня взгляд бросает.
- Не встречались. Я удалила Инстаграм после..., - слова в горле застревают, неопределенный жест рукой делаю, - ты в курсе. Так спокойнее.
- Не знаю, что в нем особенного, - она плечами пожимает, подростковое прошлое вспоминая. – Ну целовался неплохо, но на этом для меня все.
- Когда ты рассказываешь, какой чувствуешь себя рядом с Джеком, то я понимаю все это, - отвечаю подруге, обнимаю чашку. - Так было с Каем.
- Прошлое не вернуть, тебе нужно увидеть его нынешним, - она отвечает. - Макнейл изменился.

Евгения права, он совсем не тот мажор, на подборке залитых в соцсеть новогодних фото в ОАЭ кутивший. Беззаботно и самозабвенно, словно обо всем на свете забыть пытаясь. Сейчас Кай Макнейл, с глянцевой обложки журнала Форбс сойдя, на торжестве присутствует.
В этой встрече с ним ничего странного нет, ведь вся британская элита через несколько рукопожатий связана. Макнейл знаком с невестой или женихом.
Кай поворачивает голову к своей спутнице, ей что-то говорит и улыбается. Конечно же, он с девушкой. Нетипичной для известного мне Макнейла: темноволосой, коротко стриженной, консервативной в одежде и украшениях.
Таковы теперь твои предпочтения Кай? Значит, с такой женщиной, ты в свет выходишь и постель делишь?
Черная дыра внутри меня сжимается и взрывается, разрастаясь еще больше, приступ удушья вызывая, от чего слезы на глаза набегают. Нет, мне не больно. В груди же нет сердца нежного и трепетного, а многочисленными интрижками Макнейла Инстаграм давно полнится.
Смахнув бокал шампанского с подноса проходящего мимо официанта, хрустальную ножку обнимаю. Делаю глоток, игристого вкуса не ощущая, и через толпу к мужчине направляюсь. Потому что на месте оставаться не могу.
- Кого я вижу – Кай Макнейл, - звуки смехом на языке перекатываются. Хотя забавного ничего не нахожу.
Глаза встречаются, мои непроницаемо темные и его зеленое пламя. Он молча на меня смотрит, давно забытое ощущение внутри от летаргического сна пробуждая. Тонуть в них для семнадцатилетней Эльзы счастье, мечту о карьере балетной перевесившее.
- Эльза, - немного рассеянно, видимо, от неожиданности, но он быстро продолжает формально. – Рад встрече.
Рад ли? Правда? Вспоминаешь меня?
Хочется шагнуть ближе к Каю, в ту зону, где земную гравитацию перекрывает сила его притяжения. Еще ближе, чтобы аромат парфюма уловить. В памяти мой парень мокрым хвойным лесом, дымом и кожей пахнет. Свежее, свободное и уютное.
А какой твой запах сейчас?
Хочется шагнуть ближе к Каю. И с размаху пощечину влепить. Выплеснуть все свои эмоции. Однако я на месте остаюсь, только бокал с напитком игристым сжимаю сильнее, когда взгляд останавливается на руке пассии Макнейла, в черный мужской пиджак чуть выше локтя вцепившейся.
- Свою спутницу не представишь, - с языка вместе с приторным ядом слетает.
- Конечно, мисс Меган Марчмен - моя подруга, - обращается ко мне, а потом к своей девушке поворачивается. - А это мисс Элизабет Мейтленд, она...
Кто? Твоя одноклассница? Первая любовь? Бывшая? Кто мы друг другу после моего отъезда в Нью-Йорк?
- Элизабет, милая, это ты? Поверить не могу! - на голос оглянувшись, замечаю Анабель Смит. - Я только утром из Парижа прилетела и вижу, что весь Лондон в афишах “Лебединого озера”. Это неописуемый восторг, - Ана в своей привычной искренности и открытости обнимает. - Макнейл, я забираю у тебя Эльзу.
- О, так это вы балерина, о которой сейчас все говорят, - голос пассии Кая впервые звучит. Ровно и чисто, мило, если бы не одно огромное “но”.
- Приятно познакомиться, мисс Марчмен, - произношу, едва удерживая на месте Анабель, чтоб выкроить для себя еще мгновение с собеседниками. - Кай, свою подругу на балет приводи.

отель Mandarin Oriental
Более всего сердцу жаль, невозможно жаль, так это стирать узоры нежных пальцев некогда любимого человека.

Нет худшей идеи, чем с Каем Макнейлом наедине ужинать. В приватном кабинете за столом напротив него сидеть. Обнимать ножку бокала с белым вином и тарелку с запеченной семгой перед собой разглядывать.
На мой вкус это блюдо лучшее в здешнем ресторане. Хотя проигрывает рыбе из маленького уютного кафе на набережной Амальфи, сохранившегося в памяти отправной точкой летнего путешествия по Италии. Все в той поездке: рассветы с ароматом кофе; узкие и укромные, словно созданные для поцелуев, улицы коммун; морская лазурь и отвесные скалы; средиземноморские звездные ночи – кажется особенным, идеальным, потому что через розовый фильтр легкомысленного счастья смотрю.
Кружащую голову эйфорию тех дней я до незначительных мелочей помню. Это любовь теплая, уютная, открытая, бесконечно нежная и приторно сладкая, полная фантазий о будущем и обещаний. Она иллюзией и обманом быть просто не может.
- Значит ты на «Лебединое озеро» ходил, - поднимаю глаза на Макнейла, мясо на тонкие ломтики на тарелке нарезающего, и звуком своего голоса тишину нарушаю. – Что скажешь о постановке?
- Ты же пригласила, - взглядом со мной встретившись, он плечами пожимает расслабленно – привычное движение. - Подтверждает то, что ты талантливая балерина и всегда добиваешься своих целей. Впрочем, я всегда это знал.
Столько знакомых слов и действий. Эти внимательные, полные согревающего зеленого огня глаза. Эти сильные, легко в воздух поднять способные руки, в прикосновениях которых нежность и страсть. Эти губы, поцелуем всю любовь мира обещающие.
Так почему любовь как лабиринт туманный сюда нас ведет? В реалии, где мы будто бы стеной разделены. И между нами ее прочными кирпичиками в ряды все наши решения и поступки уложены.
Почему не взирая на преграды притяжение к Макнейлу влечет невыносимо? Остро ощущаю связь эту, когда рядом с ним нахожусь. Когда дыхание Кая жаркой волной кожи касается, а пальцы на щеке узор выводят. Глаза закрываю и плавлюсь так безвольно, как только рядом с ним всегда бывает. В точности, как я помню и не могу забыть.
И почему я за прошлое настолько крепко держусь, за моменты радости, что сейчас боль причиняют? Чувствую себя, будто под кожу наркотик ввожу, возносящий в небо и оттуда в ад сбрасывающий. Только от яда этого отказаться сил не хватает. Моя, вызывающая приступы ломки, хроническая болезнь.
Мысли путаются. Вновь голову опускаю, будто блюдо передо мной чем-то примечательно, интересно. Семга нетронута, кусок в горло не лезет, хотя после выступления я жутко голодна.
- Если больше не любишь рыбу, то закажи что-нибудь другое, - предлагает Кай, окутывая интонацией заботы, словно плотным коконом. – Тебе нужно поесть.
- Хватит, Макнейл, - прошу тихо, на выходе, отодвигаю тарелку на середину стола и бокал на скатерть ставлю. Как объяснить, что не получается забыть всю боль, чтоб напротив сидеть и ужинать беззаботно? – Давай расскажу обо мне нынешней, раз хочешь узнать.
Всем своим видом показывая, что внимательно слушать готов, Кай посеребренные приборы из рук выпускает. Упирается локтями в край столешницы, и пальцы перед собой в замок соединяет. И смотрит на меня, словно каждое слово поймать желает еще до того, как оно с языка сорвется.
- Уезжая на Манхеттен, я тебя ненавидела. Это чувство долгие месяцы придавало сил, упрямства и упорства на сцене Линкольн-центра танцевать. Стремиться к признанию и балетным наградам, доказывая, что ты потерял лучшее в своей жизни - меня, - возвращаться в тот период тяжело, каждый звук режет связки и голос ломает. В хлесткий шепот его превращает. - Я не слепая и видела, как нелегко тебе дались смерть деда и решение отца другому наследнику управление М&Е передать. Решила остаться в Лондоне, чтобы помочь со всем справиться. Однако вместо того, чтобы принять поддержку, ты меня оттолкнул. Да еще каким образом.
В памяти морозный февральский вечер, когда над городом снег медленно и романтично кружит, о дне Святого Валентина ненавязчиво напоминая. И об обещании его вместе всегда проводить. С верой в это я бутылку вина из коллекции отца выбираю, за сладостями и клубникой по пути захожу. Однако по приезду в квартиру, ставшую свидетельницей всех клятв любви, нежности и страсти, я своего бойфренда с какой-то дешевкой застаю.
Боже, как же унизительно.
Предательство сердце ранит, оставляя глубокий и длинный уродливый порез. Он кровоточит и не затягивается долго, потому что рану бережу, все думаю об этом, переживаю и вопросами задаюсь. Почему Макнейл смеет мне, Снежной королеве, изменять с низкосортной простушкой? Как может меня в один ряд ставить с этой безымянной амебой, даже на роль фрейлины не годящейся? Неужели видит в ней что-то привлекательное, чего нет в идеальной Элизабет Джин Мейтленд?
- Эльза, - Кай что-то пытается сказать, но возможности не даю.
Проходит много дней, прежде чем кровавой коркой взявшаяся царапина в безобразный рубец превращается. Боль становится меньше и мне удается на произошедшее с иного ракурса взглянуть. С позиции Макнейла, привлекшего меня умом, хитростью, амбициозностью, умением манипулировать окружающими и не попадаться. Он легко может скрыть интрижку при желании иметь таковую, но позволяет мне увидеть и уйти, потому что сам такое решение принял.
- Хотел знать – слушай и не перебивай, - произношу громче, грубее, еще сильнее боль в горле ощущая. - Только спустя какое-то время в Нью-Йорке я осознала виртуозность спектакля, для одной-единственной зрительницы поставленного. И возненавидела тебя за то, что позволила самое важное место в моем сердце занять. Стать важнее всего, даже мечты о сцене Ковент-гарден, - глаза прикрываю, подступающие слезы ощущая, и унять бурю внутри пытаюсь - Боже, я от своего балетного будущего ради тебя готова была отказаться.
- Эльза, пожалуйста…
- Не смей перебивать, - когда вновь на Кая смотрю, тон резкий колючий, холодный, как ветер в лютую ледяную метель. – А сейчас я ненавижу то, что из-за тебя сломленным, бессердечным монстром стала. В меня влюбился прекрасный, добрый, внимательный и заботливый человек, готовый всего себя без остатка подарить. Принимать его чувства, такие спокойные и размереные, было приятно, но ответить на них не получилось. Мое сердце не способно полюбить, только ненавидеть тебя. Живи с этой истиной обо мне, Кай Макнейл.
Поднимаюсь из-за стола и ухожу. Иначе просто при нем разрыдаюсь, потому что на грани. И ни секунды рядом с этим мужчиной находится не могу.
Боже, я ненавижу любить тебя, Кай Макнейл.

привилегированный центр Лондона, 8 февраля

Отца в его любимом ресторане жду. Заведение под средневековый замок стилизировано. Немного грубовато, на простых геометрических фигурах основываясь. Но традиционная английская кухня изумительными блюдами представлена.
Рендалл Мейтленд ждать не заставляет. И после приветствий, вполне теплых для давно не встречавшихся родителя и ребенка, напротив садится. В меню не смотрит, заказ по памяти делает.
После развода с матерью в нем меньше снобизма, чопорности и напускной строгости. Аристократический холод в крови Иоланды, а место отца в семейном древе далеко от графского титула. Рендалл Мейтленд вообще от великосветской жизни далек настолько, что чопорное Рождество, собирающее весь клан в замке дедушки Йена, пыткой считает.
Кажется, простой Мейтленд с простой женой счастлив. А для матери качества идеального спутника жизни в Стефано заключены. Спустя время я осознаю, что за них обоих рада.
Иногда бывает так: двое людей расходятся и друг без друга живут комфортно. Это означает, что принятое ими решении чем-то фатально неправильным не является. Оно не мучает.
- Нам кое-что важное нужно обсудить, Элизабет, - после всех общих слов отец на официальный тон переходит. Его столовые приборы замирают над мясным пирогом - ничего хорошего это не предвещает.
- Мать сама ничего не добилась и тебя расторжение помолвки отправила обсудить? - усмехаюсь в надежде, что за легкой интонацией отношение к подобным манипуляциям улавливается.
- О нет, - он нож и вилку на край тарелки опускает и руки поднимает, вертикально выставленными ладонями взмахнув. - Ты взрослая умная девушка, поэтому со своей личной жизнью без меня разберешься. За советом придешь - если пожелаешь.
Ни осуждения, ни навязывания своих взглядов – приятно в его лице поддержку обрести. Хотя не уверена, что я себя к умным могу причислить. Была б умнее... и что?
В нынешнем тупике у каменной стены не оказалась бы?
- Фондом искусств Мейтленд должен член семьи управлять, - Рендалл с напоминаний о традициях и устоях начинает. И очевидно, к чему ведет. - Иоладна от твоего имени руководит, но так не может быть всегда.
- Иными словами мне должность принять нужно или отказаться, - произношу, классические весы с раскачивающимися чашами представляя. Этот выбор всегда где-то рядом. Даже в те дни, когда жизнь по улицам Манхеттена течет. - Дай мне пару недель все обдумать.
На самом деле ответ давно известен. Но его озвучить после премьеры "Лебединого озера" на сцене в Ковент-Гарден и тридцати двух фуэте подряд хочу, чтоб очередность сохранить. По одному решению за раз.

центр Лондона, 26 февраля
Несколько дней я в своем люксе провожу - в маленькой искусственной вселенной. Здесь нет ничего и никого кроме меня. Моих желаний и стремлений.
Планирование с билетов на самолет на начало марта начинается. Нужно все точки над i расставить. В Линнкольн-центре появиться, чтоб все нюансы прояснить и роли дублерше передать. С Дэниелом отношения закончить, кольцо ему вернув. Проследить за тем, как прислуга гардероб и награды упаковывает. И вообще распоряжения на счет квартиры сделать.
Манхеттен несмотря на прожитое время для меня все равно чужой и пустой. А в окутанном туманами Лондоне все, что ценность имеет. Прошлое. И будущее, что уже в настоящее превращается.
- Платье от Dior доставили, - ассистентка произносит, в спальню моего люкса войдя, и тканевый чехол с логотипом на кровати оставляет. И мнется неуверенно, слова подбирая. - Там... в общем, ваш жених здесь...
- Бывший, - поправляю. Глядя в зеркало губы красным подвожу и от туалетного столика отодвигаюсь, отражением любуясь. - Что Дэниелу нужно?
- Да, - она кивает. - Просит вас поговорить с ним.
Вздыхаю досадливо. Неужели Дэниел сам не понимает: не следует приезжать, добиваться встречи и умолять с ним остаться? Очевидно же, что не о чем нам говорить. К тому же я на благотворительное мероприятие не хочу опаздывать, ведь сегодня мой день сиять.
Мисс Элизабет Мейтленд - блистательная новая управляющая фонда искусств.
Бархатный лист с вензелем отеля беру и черной ручкой вывожу буква за буквой текст: "Дэниел, это точка. Мне жаль. Прости и прощай.". Складываю напополам и в конверт помещаю. Из верхнего ящика туалетного столика коробочку от Tiffany достаю. Внутри помолвочное кольцо лежит, которое возвращаю.
- Отдай это все ему, когда на прием уеду, - помощницу прошу. - И попроси машину к центральному входу не подавать. Не хочу с Дэниелом пересекаться.
Решение принято. И отсрочка, неопределенностью на время выступления в Лондоне растянувшаяся, изменить его не может. Не следует мне у себя платиновое украшение с бриллиантом держать и призрачную надежду этому мужчине давать.
Будь счастлив, Дэниел. С кем-то другим, чье сердце эмоции способно вместить. Мое же чувствами к Каю все еще переполнено.
С помощью ассистентки в длинное дизайнерское платье переодеваюсь. Пальто из кашемира на плечи накидываю и в гараж спускаюсь, чтоб незамеченной из отеля на мероприятие отправиться. Автомобиль, по улицам города четверть часа пропетляв, к зданию галереи доставляет.
Сегодня сливки общества на открытие благотворительной выставки фотографий сюда стекаются. Среди отобранных работ есть те, что мужчиной моей матери сделаны. Интересно на них взглянуть.
Такие светские рауты всегда проходят согласно протоколу, наверное, еще в средневековье чопорным высшим светом утвержденному. Официальная часть строго по плану проходит: яркий свет, журналисты и гости, вступительная речь. А после, бокал с шампанским захватив, в лабиринт залов направляюсь.
Возле одной фотографии я останавливаюсь надолго. Цепляет так, что не дает пройти мимо монохромного изображения. Под облачным небом по мутно-серой глади водоема одинокий лебедь плывет. Красивая, гордая птица, для Одетты второй сущностью ставшая. Лебедь партнера единожды выбирает и никого другого не принимает.
Снимок больше никого к себе не привлекает, критики всех проявлений творчества проходят мимо. Кажется, одна остаюсь, но когда голову поворачиваю, то в другом конце комнаты Макнейла вижу. Он выглядит как обложка Форбс, которую любая девушка желает заполучить.
Кай мой Рим. К нему все дороги и мысли ведут. Он говорит, что любит...
Все еще любит...
Мне понятно предназначение измены, как спектакля, снежным вечером накануне Дня святого Валентина устроенного. В ответ я должна с Макнейлом порвать и в США улететь, потому что он чувствовать себя слабым и беспомощным ненавидит. И жалости не приемлет.
Я влюбилась в принца, который только королем рядом с королевой может быть. Ранг ниже для гордости недопустим. Для него это словно "мистером Мейтлендом" стать.
- Не знала, что ты подобные мероприятия посещаешь, - вместо приветствия произношу. Верю, что мы все еще можем выдержать общество друг друга несколько минут и диалог в пару незначительных фраз выстроить.
- Поддержка искусства – часть благотворительности M&E, - он отвечает, подходит ближе и к фотографии лицом поворачивается. - В этом снимке что-то есть. Как и в твоем балете. Как думаешь, Зигфрид должен был Одетту отпустить?
Вопрос, ответа на который у меня все еще нет. Все слишком сложно и неоднозначно. Такова реальная жизнь, каждый день перед выбором нас ставящая. А после заставляющая плоды своих решений пожинать.
- Возможно, тогда он бы ее не погубил, - произношу, все так же рассматривая одинокую обесцвеченную птицу, и бросаю взгляд на Макнейла, тоже увлеченного фото. - Только вот сам бы умер.
- А это уже не так страшно, - Макнейл усмехается, но, когда губы в улыбке изгибаются, в глазах веселье огнем не вспыхивает.
- Мне нужно мать найти, - не время и не место беседу затягивать, даже если очень хочется. - Наслаждайся.
Разворачиваюсь на каблуках и к арке, в предыдущий зал ведущей, направляюсь. Там более оживленно, голоса слышу. А в следующий миг останавливаюсь, увидев Иоланду и Дэниела.
Похоже он, приехав сюда, все еще упрямо меня ищет. Только скандала в галерее посреди выставки не хватает. Ярче официального назначения только сцена из личной жизни, которую вся желтая пресса жаждет подхватить.
Избегая столкновения с бывшим, в коридор выхожу и, между людьми лавируя, спешу его пересечь. Однако незамеченной не остаюсь. За спиной шаги приближающиеся слышу.
- Элизабет, - через коридор летит голос Дэниела и между лопаток ударяется. Замечена и звуком имени убита.
А в следующее мгновение сильная рука запястье обхватывает. Назад тянет, заставляя резко повернуться и в широкую мужскую грудь врезаться. Не успеваю даже вскрикнуть, все звуки в настойчивом поцелуе теряются.
И в этот момент картина мира складывается.

отель Mandarin Oriental, утро 27 февраля

- Почему вместо отеля Ритц ты поселилась в Мандарине? - Макнейл произносит за спиной, к себе внимание привлекая. Заставляя взгляд его в отражении зеркала найти.
Кай, на кровати как ленивый наглый кот раскинувшийся, приподнимается на локте и голову ладонью подпирает. Смотрит так, словно хочет с меня пиджак от Диор снять. А следом все остальное медленно и нежно, как умеет только он.
Как вчерашним вечером, когда у меня нет сил устоять.
От близости Макнейла гравитация сбоит. Тянет меня к нему до столкновения двух тел, встречающихся в поцелуе. Его руки талию обнимают, отстраниться не позволяя, а мои, взметнувшись вверх, шею обвивают. Цепляются за него, как за единственную константу моей вселенной.
Эти ощущения так похожи на ту осеннюю ночь, когда Влад Цепеш и Хатшепсут на Хэллоуине встречаются и друг от друга оторваться не могут. Когда я, как дитя капризное, необычную игрушку желающее, его себе хочу. И в его близости растворяюсь полностью.
- Потому что в Ритце слишком много любопытных глаз, - отвечаю, карандашом цвета кроваво-красной розы контур губ очерчивая. Завораживая – это все еще его фетиш.
Туалетный столик в ванной значительно удобнее, но наносить макияж перед зеркалом в спальне хочу. Мне нравится, что он за взмахами кисти, прокрашивающей ресницы или пудру наносящей, следит. Видит, как помада губы расцвечивает.
Игнорируя правила дневного образа, тот насыщенный оттенок выбираю, который в воспоминаниях в лифте Макнейл сцеловывает, пока я непослушными пальцами виндзорский узел его галстука развязываю. От нетерпения до его кожи добраться и провести по ней, подушечками тепло впитывая непослушные пальцы сводит. И кажется, что ничего в своей жизни я до такого безвольного сумасшествия не хочу, как его.
Происходящее ночью – биология, идеальное сочетание на уровне гормонов. И совсем немного воспоминаний, сохранивших понимание того, что наибольшее удовольствие приносит. А эмоций здесь нет.
Чаще бы эту мантру про себя повторять.
- На выставке фотографий их, конечно же, меньше, - голос Кая в бархатную усмешку оборачивается, которая понятна обоим. – Позавтракаем? А после я отвезу тебя… куда ты там собираешься?
- Не до тебя, Макнейл, на встречу с риелтором тороплюсь, - говорю тем тоном, который он арктической ледяной пустыней называет. С рассветом, над городом разлившимся, все на круги своя возвращаться должно. Держать расстояние правильно… - Я заберу Сиан.
Мужчины всегда остаются мальчишками, которые своими любимыми игрушками не делятся. Индивидуальный заказ на спорткар, за руль которого нельзя никому стороннему – это правило, исключения едва ли имеющее. Поэтому забавляюсь, за Каем из-под ресниц наблюдая.
Его отражение в зеркале хмурится, недовольство мимолетно в мимике проявляя. Что-то обдумывает, на несколько взмахов ресниц из фокуса меня выпустив. И головой качает, губы в самодовольной улыбке кривив.
- Хорошо, - плечами в жесте безразличия пожимает, будто речь о незначительной для него мелочи идет, - вас еще не все видели вместе. Заеду за ним к ужину. Местный ресторан мне понравился. А тебе?
Его реакция, выраженная равнодушием по отношению к Сиану вперемешку с самоуверенным тембром, отказа не терпящим, меня злит. Яростный прилив ощущаю и непроизвольно карандаш в руке сильнее сжимаю, словно на прочность его проверяя. Однако успеваю остановиться до хруста характерного и в косметичку убираю.
- Не смей как к себе домой в Мандарин таскаться, - предостережение ровным тоном с губ срывается. Четко и твердо, требуя безусловного выполнения, - и на репутацию мою тень бросать.
Секс не повод для свидания вечером, Макнейл.
Удар точен. Границу, снежным серебром на солнце сверкающую, между нами возводит. Высотой до небес и длиной в бесконечность.
В эту игру можно вдвоем играть, пока из бархатного футляра минималистичные платиновые сережки достаю. К строгому неброскому брючному костюму с черным топом их примеряю. И создающимся образом остаюсь довольна.
А слишком ярко алеющие губы, из композиции выбивающиеся, в машине можно стереть.
- Тогда опустим ужин, а Сиан привезешь ко мне сама, - тон Кая по-прежнему как тягучая горячая карамель, на мое холодное сердце проливающаяся. – Адрес дома в Мейфэре тот же.
Требуется много внутренних сил, чтоб безмятежно-высокомерное выражение лица сохранить. Упоминание его квартиры в центре Лондона по принципу домино с каждой новой упавшей костяшкой все больше воспоминаний оживляет. Еще сильнее эмоции внутри меня встряхивает.
- Я – к тебе? - поворачиваю голову, от посредника в виде зеркальной глади избавившись, и звонкий надменный вопрос задаю так, что в нем переливы смеха слышатся. - Ты с ума сошел, Макнейл.
Разорвав контакт взглядов, возвращаюсь к своем занятию, из футляра платиновый браслет достаю. Опоясываю тонкой ажурно витой цепочкой запястье, только застегнуть ее одной рукой не получается. Замочек из пальцев выскальзывает.
По шуму за спиной понимаю, что Кай отбрасывает в сторону покрывало и с кровати поднимается молчаливо. Звук шагов пушистый ковер глушит. Хочется надеяться, что Макнейл слов ответных подобрать не может, но я с ним достаточно близко и тесно знакома, чтобы в тишине ожидать выпада.
Напряжение в районе солнечного сплетения в спираль закручивается. Едва не вздрагиваю, когда он подходит практически вплотную, волну удушливого жара принося, и платиновый браслет из рук забирает. Быстрым и уверенным движением, кожи запястья не касаясь, части застежки соединяет.
- Эльза, - обращение, произнесенное на выдохе шепотом на ухо, кажется интимнее физического контакта. Оно как обещание, очень личное, - я не сделаю ничего, чего бы ты не хотела. Но запомни, я не отпущу тебя, - тон, завораживающий серьезностью, всего мгновение спустя меняется на легкий. - А теперь иди, хватит красоваться передо мной.
Он отстраняется, вероятно в душ собираясь. Похоже, все еще живет по распорядку совы, ранние подъемы не жалуя, и из номера моего восвояси без утреннего кофе не уберется. Привычки, которые почему-то все еще в памяти хранятся.
- Не переоценивай одну ночь из ностальгии, - как воздух любому живому существу, мне просто необходимо за собой последнюю фразу перед уходом оставить.
А потом в лифте свое глупое, гулко бьющееся, сердце слушать, признавая, он действительно не сделал ничего, чего я не хотела бы. А хотела я, как в тот давнишний Хэллоуин, его всего и полностью для себя. Кай Макнейл должен быть моим.

Лондон - Амальфи

- Больше всего на свете, - в устах Кая Макнейла слова эти одновременно откровение и клятва. В них заключена магия, что мои попытки вырваться из его рук заменяет на желание взглядом встретиться. В глаза заглянуть.
В бездонной вселенной зеленого пламени его радужек себя мотыльком, через вселенную летящим на всполохи звезды, ощущаю. Я крохотное создание с легчайшими белыми крыльями, что трепетно и доверчиво к свету и теплу тянется. Обжигается неосторожно и горит. И, даже умирая в агонии, любит.
Бескрайний космос кажется оплотом свободы, но на деле холоден и неприятен. Я больше не хочу замерзать - это пустое существование. Хочу, в объятиях солнца ярко вспыхнув, эмоциями настоящей жизни пылать. Пускай вразрез заверениям больно или скоротечно - такую цену согласна платить.
- В Париж не поеду, - отказываю мягко, свободной рукой по его кисти скольжу и мобильный телефон забираю ловко. К губам приоткрывшимся навстречу тянусь и шепчу, - туда, где мы счастливы вместе были, хочу.
- Хорошо, - односложный ответ Кая жарким выдохом слетает и на вдохе мои легкие заполняет ощущением власти. Любой каприз исполнению подлежит при условии, что я рядом с ним нахожусь.
- Все на Амальфи и номер в отеле Miramalfi замените, - в трубку секретарю Макнейла распоряжение отдаю, сбрасываю вызов и телефон мужчине возвращаю. Легким касанием губ касаюсь его щеки обещанием поцелуя и отступаю. - До встречи, Кай.

Амальфийское побережье насыщенных красок полно. Нежно-синее море тяжелыми волнами разбивается о скалистые берега, где среди сочной зелени фиолетовыми каскадами глицинии цветут и лимоны желтеют, сладкое благоухание вокруг себя распространяя. А над ними полупрозрачное чистое небо, откуда, словно жидкий мед, солнечный свет струится.
Позднее утро в отеле Miramalfi яркое. Глаза открываю и щурюсь, шторы со вчерашнего вечера не задвинуты. Не до них, когда вся работа разума строится вокруг желания друг с друга лишние слои одежды скорее снять. Вещи обоих хаосом вокруг кровати разбросаны.
Левую руку приподнимаю. На безымянном пальце изделие от ювелиров из Garrard голубым бриллиантом огранки "принцесса" сверкает. Прекрасной, изысканной работы новодел. Рядом ободок из валлийского золота - семейная ценность Макнейлов, обручальное кольцо бабушки Кая. И со вчерашнего дня оно мне принадлежит.
Это сумасшествие. По погоде на мне кремовое платье из кашемира и кардиган, на нем черные джинсы и куртка из кожи. Мы в центре города в ресторане фирменного фаршированного кальмара заказываем, об элементах арабо-норманнского стиля в оформлении расположенного в конце площади собора спорим. А уже через полчаса перед священнослужителем стоим.
Нет времени на размышления, обсуждения и сомнения. Только он и я. И вторящие друг другу, уверенно слетающие с губ "да", потому что в тот момент все происходящее самым правильным решением в жизни кажется.
Утром абсолютно ни о чем не жалею. Проснувшись, вместо привычного нейтрального одиночества, я уютное, живое тепло сильного тела и объятий Макнейла ощущаю. Нет ничего более комфортного и умиротворенного, естественного, чем в нежности его близости таять, с ним постель делить.
Переполняет чувство полноценности и целостности, потому что нахожусь там, где всегда мое сердце было. Вчера, сегодня, завтра и, надеюсь, всегда.
Ты мой, милый Кай. Я - твоя. Мы оба это чувствуем.
- Почему ты кольцами, а не мной любуешься? - сонным низким голосом Макнейл шепчет. Мышцы под гладкой кожей крепких мужских рук напрягаются, когда еще теснее к себе притягивает. Его груди спиной касаюсь и, глаза прикрыв, в которых искорки удовольствия плескаются, улыбаюсь. - Я ревную, Эльза.
Подушечками пальцев Кай по плечу неторопливо и осторожно ведет. На тонкие косточки ключиц мягким перышком давление перемещается, и линия непрерывная аккуратно горло пересекает. И это очень деликатно, с бесконечным обожанием. Мужчина длинные платиновые волосы убирает, определенно пространство для себя расчищая.
- Снять их могу, если хочешь, - всю силу воли собрав, чтобы голосу ровное звучание придать, предлагаю.
- Никогда, - от того, с какой уверенностью он одно единственное слово у самого уха произносит, трепетное сердце сладко сжимается, - это очень сексуально. Оказывается, брак - сексуально.
Кай в точеный изгиб шеи смеется беспечно. Губами жаркими молочной кожи касается, невидимый огненный след оставляя, словно клеймо страсти. Слабо прикусывает зубами и языком проводит там, где уловить легко, как от его манипуляций пульс частит. Увы, дышать ровно не получается, когда он раем меня манит.
- Кольца вопросы вызовут, - об огромном, многолюдном мире за пределами Амальфи говорю и вздыхаю протяжно, что больше всхлип напоминает. - Кай, что мы делаем?
- Соблазняю тебя, - отстраняется немного, чтоб на лопатки уложить заботливо, и надо мной нависает. На лице манерно обеспокоенная маска, сквозь которую истинное шутливое настроение проступает. - Ты не чувствуешь?
Ответа Макнейл не ждет. Покрывало вниз тянет и смотрит жадно, как ткань медленно сдвигается, все больше кожи под светом дня для него открывая. Нежно губами к оголившейся груди прижимается, замысловатые узоры выцеловывая. И мучительно неспешно по ребрам спускается. Меня способности связно мыслить лишая, из реальности унося.
- Ты ведь уложишься с ремонтом нашего дома за месяц? - вдруг он голову вскидывает и задает вопрос. Взглядом прожигая насквозь, ладонями горячими талию и бедра беззащитные гладит. - Просто скажи "да", и продолжим.
- Да, - только не останавливайся больше, Макнейл.
Кай к своему невероятно важному и больше воздуха мне необходимому занятию возвращается. Губами от дуги под кожей прорисовывающихся ребер, удовольствие это как вязкую карамель растягивая, к животу движется. Под его безупречной пыткой тяжестью и покалыванием между бедер отдает.
- А свадьбу в Лондоне до конца лета организуешь? - когда простынь пальцами комкать начинаю, он вновь прерывается и перемещается выше. Так, что лица на одном уровне оказываются. - Можешь кивнуть, миссис Макнейл, если говорить трудно.
Обращение слух ласкает восхитительно, желанно, правильно. Стараюсь уловить, о чем вообще мужчина речь ведет. Очевидно, что сейчас я все, что только его душе угодно, обещать готова.
- Все, что захочешь, - его же фразу возвращаю. И все оттенки полыхающей великим пожаром страсти с Каем искренне желая разделить, накрываю его рот своим. Целую горячо, влажно и пошло. Так правильно и необходимо. - Я люблю тебя, муж.
Высшее счастье жизни - это уверенность в том, что тебя любит тот, кому твое сердце принадлежит. Любит ради тебя самой. Вернее вопреки тебе без оговорок здесь и сейчас. И в это мгновение во вселенной, состоящей из люкса Miramalfi, рядом с Каем Макнейлом я снова бесконечно счастлива.