Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

Всем привет)
прошу любить и жаловать, хотя, можно не любить и не жаловать. Впрочем, как вам будет угодно.

Кай, я думаю как бывшая... имею право обращаться без официоза?)))
По твоей заявочке прибыла, а с тебя лимузин и букет, для начала)))

Приятно это слышать)))

Это не извиняет отсутствие вертолета))) или тоже есть отмазки?

Спасибо) Ты, оказывается, еще помнишь, какие цветы я люблю, а от прочего откажусь, сам понимаешь)))

Обоснования звучат солиднее)

Да, все так)))

Нью-Йорк, апрель два года назад

Мне часто задают вопрос, что значит для меня балет? И ждут до банального пафосные речи, чтобы вынести эпиграфом очередного интервью.
Я, конечно же, даю ответ. Только вот ползающим гусеницам бабочка не может передать эфемерность эмоций во время полета. Это нужно прочувствовать, самому оторваться от земли – вверх и вперед, хватая тающий воздух. Стремясь выпорхнуть за границы закона гравитации.
Балет – это я. Мечтательность, амбициозность, целеустремленность. Тщеславие.
После выступления на сцене Линкольн-центра гримерная комната полна звуков. Долетающие издалека, из зала аплодисменты, шум сорванного дыхания и грохот крови, от торопливого ритма сердца растекающейся быстрее. Переносящей вместе с кислородом эйфорию пропущенной через себя жизни и показанной на кончиках пальцев.
Одетта, фея свободная и гордая вспыхнула от искры влюбленности. Но прекрасное чувство обернулось горечью предательства. И погибла несчастная заложница фатума.
Там вместе с ней, навылет раненной подлостью, умерла я.
Зеркало с лампами, когда сажусь перед ним, ловит отражение. Разглядываю себя, смывая грим с акцентом на глаза, жирные черные стрелки и лаковую пастельно-розовую помаду, слои рассыпчатой белой пудры и плотный тон. Достаю из волос украшения и заколки.
Затем снимаю балетный костюм, падающий на пол тонким, как вторая кожа, бифлексом и облаком пышным из невесомых воланов. Каждым действием отпускаю эту искусно созданную для представления часть себя – Одетту.
На плечи накидываю шелковый халат с жемчужным переливом.
- Ты была великолепна! – Ханна ураганом проносится по гримерке. Расставляет по вазам цветы, развешивает на плечики костюм и восторженно болтает, болтает, болтает. – Переодевайся скорее, не заставляй ждать долго.
Поторапливает. А я все так же медленно пропускаю волосы через зубцы массажной расчески и смотрю, как в отражении зеркальном Ханна из чехла достает маленькое черное платье. К нему подобраны клатч, туфли и украшения. Собрать бы только из частей разбитой вдребезги Одетты себя.
День премьеры нещадно жрет эмоции и силы. А впереди еще афтепати, где блистать в свете софитов. Мир даже за пределами сцены – темный зал, заполненный зрителями. Взоры цепкие их сегодня обращены на меня.
На вечеринку приглашены только избранные. Люди учтивые, беспросветно глупые или скрыто язвительные, но важные с точки зрения мира искусства. Все они сегодня хотят моего внимания. А я люблю свое тщеславие тешить. Восхищениями ценителей балета. Комплиментами критиков, которым ворчать привычнее, чем признавать безупречными фуэте примы и постановку в целом. Общением с любопытствующими журналистами, выискивающими крупицы материала для статьи.
- Классическая версия «Лебединого озера» отличается от первой редакции Чайковского. Но именно та, авторская интерпретация событий ближе мне, - приятно отвечать на вопросы того, кто знаком с историей произведения.
- И количество танцев меньше, - упрек со стороны незнакомым мужским голосом.
Не все гости настроены на приторно-медовые хвалебные отзывы, когда есть повод для ложки дегтя. Отступлением от традиции Одетту и Одиллию исполняют разные балерины. Хотя акцент этот не такой весомый в рамках выбранного сюжета, где априори сходства нет между обращающейся по своему желанию в лебедя феей и обыкновенной земной женщиной.
- Вы книгу тоже оцениваете, руководствуясь числом страниц, а не содержанием? –интересуюсь, голову повернув и обратив взор на журналиста.
Ироничную кривую усмешку прячу за бокалом, который, изредка подношу к губам, растягивая алкогольный напиток на весь вечер. Даже легкой нетрезвости предпочитая ясность ума и реакций, на мероприятиях спиртного я всегда пью мало. И если уж аксессуаром беру в руки бокал — в нем обязательно шампанское или вино.
Репортер хваткий, цепляется за ответный вопрос. И за невежеством напускным следует по-голливудски открытая улыбка, обнажающая ровные белые зубы.
- Расскажете «Нью-Йоркеру», чем именно вам близка авторская постановка?
- Отсутствием колдовства, заславшего глаза, сердце и разум Зигфрида, - объясняю кратко.
Не   нужно магии, как оправдания ветрености и неверности. Человек свою жизнь создает, как полотно из суждений и слов, сиюминутных порывов и взвешенных решений, череды выборов. Свободы. От того крест последствий сам несет.
Зигфрид сам увлекся другой. Ее красотой простой, яркой и горячей, воплощенной в танце с русскими мотивами. В огне новой страсти померк образ озерной феи в душе принца.
- Прошу прощения, мне нужно отлучиться.
Оставив празднество в зале под большими хрустальными люстрами, на балкон выхожу. На воздухе в тонком платье до мурашек по коже свежо и светло от искусственных огней. В ночи ими усеян не спящий город, будто переливающимися звездами.
Из клатча достаю телефон. В Нью-Йорке без трех минут полночь, а Лондон через час проснется в лучах малинового восхода. Улицы захлестнет волна будничных кофейных ароматов и машины в центре на мостах станут вереницами в пробках. В точности как здесь.
Нажимаю на иконку списка контактов и нахожу нужный. После выступления, уже признанного выдающимся, эмоции льются через край. Ими хочется поделиться с тем, кто знает, как много постановка эта для меня значит.
Но на том краю океана пять утра. Не время для балета в четырех актах.
Звонить вообще не лучшая идея. В последний раз мы говорили очень давно и в этом лабиринте зашли в тупик. Не хотели друг друга слышать. Все для себя уже решили. И точка.
«С Днем Рождения». Отправляю сообщение и убираю телефон.
Глубоко внутри таится усталость раннего подъема, напряженного дня, эмоционального вечера на сцене, которая не отпускает. И глаза прикрыв я все еще в Линкольн-центре. Прохожу весь путь из связок па и поддержек, раскрывающих персонажей, их характеры и стремления. Без слов, только лишь музыкой и движениями очень сложно передать трагедию. Объяснить публике ее суть.
Гордая лебедь не может простить предательство принца и принять измену. Они должны расстаться. Но Зигфрид желает любой ценой удержать рядом с собой фею. И этим окончательно губит ее.
Он должен был отпустить, если бы по-настоящему любил?
- Элизабет, - прерывая драму «Лебединого озера», теплая ладонь касается руки выше локтя.
- Дэниел? – оборачиваюсь, через плечо смотрю на мужчину, потому что едва ли верю, что он здесь. – А как же переговоры и контракт?
Сейчас Дэниел должен быть далеко, в рабочей поездке. Однако он близко, прямо передо мной. Готов разделить окрыляющее чувство триумфа.
Если хочешь чего-то достичь, то у этого мира неравный обменный курс. Мгновения успеха стоят часы, недели и месяцы. Иногда годы. Оттого так важно, чтоб рядом был близкий человек. Таких людей в моей жизни катастрофически мало.
Нужно дать шанс себе и ему.
- Уладил дела и первым же рейсом вылетел в Нью-Йорк. Хотел сделать сюрприз, - не сводя взор, будто заученным текстом отвечает волнительно и протягивает решительно бархатную коробочку. - Элизабет, ты выйдешь за меня замуж?

Благодарю, Джонатан)))

Спасибо, я думаю, ты помнишь, если я поставила себе цель, я ее обычно добиваюсь.

Почему же? По-моему повод явно стоит поздравлений.

Первый год A-levels, сентябрь

После вводного урока мировой литературы в коридоре ждут Луиза и Анабель. Они мои однокурсницы, соседки по комнате и, вроде как, ближайшие подруги. Во всяком случае, именно таковыми хочется им считать давно сложившиеся взаимоотношения.
Я не разубеждаю. Пользуюсь благами того, что полностью соответствует определению «симбиоз». И перечень книг, рассматриваемых в рамках выбранного мною дополнительного предмета, отдаю Бель. Она позаботится о том, чтобы произведения необходимые еще до наступления вечера принесли из библиотеки в комнату.
- Милая, нельзя так нагружать себя, - список изучая бегло, Лу неодобрительно цокает языком. Классической литературе она предпочитает Vogue и Cosmopolitan.
- Добавить ежедневные занятия в балетном классе, и у тебя совсем не остается времени на развлечения с нами, шопинг и парней, - ей вторит Бель, которой день без праздности кажется потраченным впустую.
Обеим им невдомёк, почему мое расписание заполнено до предела. Луиза и Анабель не близки мне до откровений перед сном в темноте общей спальни. Ворочаясь в своих постелях, они перешептываются. Кости перемывают знакомым, щебечут воодушевленно о парнях, жалуются на семьи. Я слушаю о пластике матери Бель, которая опять ложится под нож хирурга, чтобы удержать мужа, или об увлечении отца Лу новым тренером по теннису. Взрослые думают, что дети наивны и слепы.
Это не так.
Я знаю, что брак родителей трещит по швам. На публике Рэндалл Мейтленд и Иоланда Асгрин все еще идеальная пара, но двухуровневые апартаменты в Лондоне насквозь пропитаны их ссорами и скандалами. Не хочу в выходные появляться там.
Рассказывать об этом Луизе и Анабель тоже не хочу.
- Кстати, о последнем! – перебивает Лу восторженно. – Новенького красавчика зовут Марк Кавендиш.
Переведенный ученик, как белый лист, появляется в школе с опозданием – на второй учебный день. На третий он в столовой мелькает в толпе во время обеда. На четвертый занимает место на математике через ряд слева от меня.
Подруга слишком щедра на комплименты в его адрес. Милый, но не более. Зачесанные наверх волосы с каштановым отливом, бронзовый от солнца загар, громкий со щепоткой акцента голос и белоснежная улыбка. Пытается быть дружелюбным, но с появлением на пороге класса преподавателя я отворачиваюсь.
- Кавендиш, - повторяю задумчиво незнакомую фамилию. – Из семьи нуворишей?
Здесь, в частной школе-пансионе на берегу Темзы, всем важно, что за тобой. Потерявшийся корнями в истории аристократический род, посредством успешного бизнеса годами накапливаемый капитал, выросший как гриб после дождя стартап. Если нет в семейном древе известных имен и должностей, счетов в банке и крутой недвижимости, то ты на дне классового деления. Это всё, что нужно знать.
- У его отца сеть отелей в Австралии, - Лу идеальный информатор, которому известны ответы на все вопросы кроме тех, что подготовлены для тестовых заданий. А жаль, помочь ей могу я далеко не всегда.
Спускаемся в холл и выходим на крыльцо, где встречаемся с другими ученицами, вместе с нами посещающие занятия балетом. Школа поддерживает развитие природных талантов своих воспитанников, а фонд искусств семьи Мейтленд оплачивает новый танцевальный класс и хореографа. Благотворительность эта продиктована моими нуждами на ближайшие два года. Так поступают все родители, заботящиеся об успехе чад.
- Честер Эллиот и Кай Макнейл справа по курсу, - Бель шепчет с придыханием благоговейным. Последнему еще с прошлого учебного года она глазки строит. – Эльза, как я выгляжу?
- Как всегда превосходно, дорогая, - безукоризненность макияжа ее отмечаю взглядом быстрым. А еще волнение, которого мне не понять.
Кай Макнейл больше не быстрый и тощий, как кузнечик, мальчишка. Когда-то долговязая худощавая фигура вырисовывается в мужской силуэт с широкими плечами. Он крепче кажется, будто мрамор с обточенными скулами и острым подбородком. Линии эти можно назвать привлекательными, но все впечатление перечеркивают глаза. Взгляд горит искрами цинизма и самодовольства.
Неужели Луиза и Анабель ничего не видят за притягательностью улыбки? Или сексуальным находят?
Даже удаляясь от стола, на себе чувствую этот огонь. Он через ткань школьной формы кожу слоем жара обдает. И мое высокомерие это задевает. Не критично, не настолько, чтобы оглядываться, но до определенных выводов – зеркало для самолюбования никогда нам не разделить.
Его друг Честер куда более приятный. И рассудительный, насколько судить могу, когда встречая на благотворительных мероприятиях, которые курируют наши матери.
В раздевалке, школьную форму меняя на костюмы эластичные для танцев и шифоновые юбки, девочки болтать продолжают. В тренде обычно гламур, бренды, сплетни. Временами это весело, иногда даже познавательно, а сегодня скучно и немного раздражающе, когда Лу возвращается к слухам о новом ученике.
Следует ли мне самой познакомиться с ним?
- Я слышала, что Марк Кавендиш уже успел перейти дорогу Каю Макнейлу.
- Хватит, Луиза, - останавливаю ее строгим тоном и напоминаю о том, зачем мы здесь. – Нам нужно разогреться перед уроком.
Закрыв шкафчик со своими вещами, иду в зеркальный зал. Первое занятие после обновления. Знакомство с хореографом из России. День важный слишком, чтобы отвлекаться на такие пустяки, как непроверенная информация о противостоянии двух павлинов.
Открываю дверь танцевального класса, переступаю через порог и останавливаюсь, став свидетелем неожиданной картины. Впитывая ее. Переводя взор с Кавендиша на Макнейла.
- Прелесть какая! – вымолвив с сарказмом, руки на груди скрещиваю. – Что здесь происходит?

Первый год A-levels, сентябрь

Выбрав элитную частную школу-пансионат на живописном берегу Темзы, родители уверены, что здесь их чада получат лучшее. Книжные знания и практические умения, а также навыки социализации. Пример последнего передо мной.
В центре танцевального зала Марк Кавендиш и угрозой ему из футбольного клуба парни. Немного в стороне с мобильным телефоном в руке Честер Эллиот. И вершиной треугольника – исполнителям не обойтись без своего лидера – Кай Макнейл.
Не придавая значения болтовне подруг, в которой истины вес весьма неточен, я не знаю причин конфликта. Но, видимо они достаточно серьезные, раз Макнейл мстит открыто. Весом футбольной команды давит на нового ученика. И ломает вполне успешно, ведь вид у Кавендиша загнанный, когда глаза на меня поднимает.
Оставь надежду. Я не вмешиваюсь в игры мальчишеских гормонов. И к травле тоже безразлична.
Но все же… Елейный тон идеальной стрелой летит в спину Макнейла, потому что эта территория моя.
Он, обернувшись неторопливо, словно нехотя отвлекаясь на незначительный шум, взглядом испепеляющим обдает. Скользит от лица вниз, по облегающему фигуру костюму, поджигая тонкий шифон юбки. И, бровь надменно изогнув, возвращается к глазам. Ловит их в огненный плен.
Отвратительное ощущение, которое под эластичную ткань залезает и к телу липнет жаром. Хочется зрительный контакт разорвать и, когда раздается голос Честера, взмахнув ресницами, взор отвести. Но Макнейл не отпускает.
Бесит. Как же, Господи, бесит.
Его взгляд пылающий, голоса тембр на грани забавы и губы, сломавшиеся в ухмылке. Все это демонстративное снисходительное превосходство, призванное подчеркнуть, что он является центром вселенной. Расплавленной звездой, вокруг которой на очерченных орбитах вращаются планеты.
- Здесь развлекаюсь я, - четко проговариваю каждое слово. Будто ножом отрезаю, на местоимении делая акцент, и неосознанно двигаюсь вперед. Наступаю перед не менее высокомерным выпадом. – Найди другое место.
Приказной тон достигает цели. И я, шагнув по паркету еще ближе, готова добить ответной усмешкой, как вдруг…
- Не подходи к нему! У этого психа в бутылке бензин!
Настолько неожиданно и резко, что вздрагиваю. Не осознав еще смысла, а просто от звука как такового.
Он, в кубе зеркальном набрав силу, разрушает установившуюся между мной и Каем связь. И сейчас, когда Макнейл, едва ли заметив мою непроизвольную реакцию на возглас нового ученика, быстрым движением спортсмена поворачивает голову, чувствую собственное напряжение.
Тело, как сосуд, наполненный до краев. До критической отметки, что достаточно одной капли, чтобы переполнить чашу. Одного обманчиво нежного «красавица», нарочно сорвавшегося с языка Макнейла и сопровождающегося всполохами пламени в глазах.
В его устах это тонкое оскорбление. Оно разрезает будто скальпель, след оставляя практически незаметный, но глубокий. Пускает кровь.
Точка ноль.
Ловлю себя на том, что снова между нами расстояние сокращаю. Медленно, плавно и очень тихо. Словно кошка, которая, подбираясь к жертве, до пути к цели сужает реальность. А иное все за ее пределы выбрасывает: Эллиота, Кавендиша, футболистов, подруг наверняка уже переодевшихся для растяжки перед занятием с преподавателем.
В глаза Макнейлу смотрю, где в радужке оттенки августовской листвы и толченого графита облизывает пламя – ядовитый зеленый огонь. Немного сумасшедший, неконтролируемый и этим опасный.
- Бензин, значит, - любопытство, щедро политое приторным медом, плавит голос в тягучий шепот.
Уголки губ приподнимаются надменно. Улыбку не могу удержать, спустившись к рукам: одна сжимает крышку, а другая – бутылку, наполненную жидкостью прозрачной. Слишком чистой. И, приподняв подбородок, вновь устремляюсь вверх, чтобы видеть глаза. Улавливать изменения в них в сторону настоящего настороженного непонимания.
- Макнейл, - остановившись на расстоянии вытянутой руки, набрав полную грудь воздуха, на выдохе бросаю ему резонный вопрос, - разве горючая смесь лёгких углеводородов пахнет лимонами? Купил свой высший балл по химии?
Знаю, что задевает. Индивидуально составленные расписания разводят нас по разным классам за исключением нескольких предметов. Среди них химия, где Макнейл, оценки свои подтверждая на практике, опережает меня. Совсем немного, что не дает ему большого преимущества в общем рейтинге успеваемости.
И знаю, что ответит. Склоняется ближе, не касаясь, а только задевая своей гравитацией. Она действительно существует – эта невидимая сила, которая тянет к нему.
Кай открывает рот, но…
С грохотом упавшего стула Каведиш быстро подскакивает на ноги. Уворачиваясь от футболистов, бросается к двери. К своей свободе. Хватается за ручку и оборачивается, улыбаясь во все отбеленные тридцать два.
- Адьес, придурки! – машет парням рукой и кивает мне, будто сообщнице. – Спасибо, Элизабет Мейтленд.
Это конец. Конец того, что так и не началось.
Я на выдохе выпускаю в легких задребезжавший смех громкий и заливистый. Не могу остановиться, словно таким образом выходит все скопившееся внутри напряжение. Хлещет по сторонам, растекается, еще ближе подводя Макнейла к состоянию взрыва сверхновой.
- Что же ты стоишь? – сквозь ресницы взгляд бросаю на беснующееся зеленое пламя. Неконтролируемое и сумасшедшее – мне нравится. - Догоняй.

Первый год A-levels, сентябрь

- Вечеринка для друзей? – строгая Луиза, между пальцами зажав белый именно конверт, небрежно в руке его крутит. – И почему, Джемма, мы должны принять приглашение?
- Сейшн для избранных, - отвечает Джемма с готовностью предоставить всю интересующую информацию. – Родители на Мальорке, дом в моем распоряжении.
- Кто еще будет? – Анабель не столь враждебна, ведь речь о развлечении. Но тоже достаточно безразлична, подчеркивая значимость свою.
- Я уже пригласила нескольких парней из команды, - она хвастает, собой довольная – Честер пообещал заглянуть. Кай, надеюсь, тоже придет.
Можно не продолжать. Внимание Лу и Бель с высоты трибуны устремляется на поле. Зеленый газон идеальной высоты – подарок школе от семьи Честера Эллиота, на котором держится тактика нападения. Мне даже немного странно, что в атаке он красуется, а не вездесущий Макнейл.
К слову Макнейл в ударе сегодня. Самодовольством заливает стадион, играя в защите и раз за разом мяч перехватывая у тех, кто атакует ворота. И среди них – вот уж удивительное открытие – Марк Кавендиш, на котором задерживаю взгляд.
Согласен на место в тени солнца? Его выбор. Хотя несколько разочарована тем, что свободолюбия и дерзости в нем меньше, чем на первый взгляд кажется.
И все же признательность свою за произошедшее в балетном классе Кавендиш выражает через доставленный курьером шоколад от Villars. Красиво разрисованную коробку подругам отдаю. К сладостям я равнодушна.
- Я приду, Джемма, - затянувшуюся тишину созерцания нарушив, забираю свой именной конверт, что дает ей возможность уйти. Спуститься по ступеням к скамейке запасных, возле ограждения ожидая игроков, еще не получивших пригласительные.
На зрительских местах сегодня многолюднее, чем обычно бывает. Кроме учениц, которым парни в форме футбольной команды нравятся, здесь те, кто последними жаркими и солнечными днями наслаждается, занимаясь своими делами. Я выполняю задание по геометрии, которое на следующей неделе сдать необходимо, и на происходящее на площадке внимание обращаю только к концу тренировки.
Взгляд привлекает разгоряченный игрой Кай Макнейл. Заменившись в защите, он походкой уверенной и слегка ленивой покидает поле. Приглаживает влажные, взъерошенные волосы. Пьет воду из бутылки, капли роняя на футболку с единицей. Небрежен и нетороплив.
Рисуется перед девчонками.
- Лу, конфликт Кавендиша и Макнейла из-за чего начался? – спрашиваю подругу, отвернувшись от жалкого зрелища – заискивающей Джеммы.
- Узнать мне не удалось, дорогая, - расстроено качает головой Луиза.
Если хочешь в чем-то разобраться – сделай это сама. Без посредников.
Однако я не настолько хочу.

К пятнице, когда кажется, инцидент в балетном классе исчерпанным и забытым, на мировую литературу заявляется Макнейл. Под приветственные слова окидывает класс хитрым прищуром, сомнений не оставляя – неспроста. И садится где-то в глубине аудитории.
Я знаю, что роман «Унесенные ветром» Макнейла не интересует. Обсуждение произведения тоже. И все же он здесь.
Подозрительно долго молчит и голос подает только, чтобы перебивать. Спорить со мной с высоты своего мнения, озвученного лениво-тягучей как патока интонацией. И никаких апелляций. Словно априори прав бывает только он. Словно законы физики созданы для ярко пылающей сверхновой звезды, ставшей некогда большого взрыва центром.
Не та ситуация, когда можно рассмеяться презрительно. На место поставить. И забыть о существовании оппонента в пределах класса. Школы или Британии в целом. Макнейл, ведь, наверняка, этого ждет огнем своим, будто кислотой, отравляя кровь, доводя до кипения и с шипением выжигая.
Не хочу ему удовольствие доставлять.
И над эссе работать с ним вместе тоже не хочу.
После звонка, когда мимо проходит Макнейл в той близости, что задевает только движением сухого и теплого воздуха, я направляюсь к столу преподавателя. Ему ведь принадлежит идея кооперации, которая меня не устраивает.
- Профессор, - от заполнения журнала его отрываю, - я считаю, что задание выполнять разумнее с партнером, который мою точку зрения разделяет.
- Точнее примет вашу, мисс Мейтленд, не заставляя из зоны комфорта выходить, - он определяет недовольство желанием придерживаться своих убеждений. - Вы не решаете линейное уравнение с одной переменной, где существует лишь один верный ответ. Вы учитесь объективности, анализируя персонажей и их поступки. В споре рождается истина.
И жажда жестокости растет.
В одном преподаватель вне всяких сомнений прав – не хочется мне искать компромисс. Слушать, вплетенные в тембр превосходство и снисходительность. Я почему-то обсуждения эти себе представляю похожими на средневековое сражение, где латы, мечи и щиты гербовые. Как бой изматывающий.
Понимаю, что своего не добиться. И эссе по роману «Унесенные ветром» висит надо мной проблемой едва ли разрешимой. Однако, не смирившись с этим, из кабинета выхожу в поисках возможности избавиться от Кая Макнейла.
В коридоре, высокие своды которого голос подхватывают и усиливают, придавая громкости, ждет Анабель. Она, ногу на ногу закинув, сидит на широком подоконнике и барабанит пальцами по дереву лаковому. Ждет, и, кажется, для ее нетерпеливой натуры слишком долго.
- Эльза, дорогая, мы же так опоздаем, - подруга спешащей на волю певчей птицей жизнерадостно щебечет, соскакивая на пол проворно. – Лу уже уехала к визажисту. И передать просила, что распорядилась касательно ночевки у нее.
Провести уикенд гостьей Луизы приятнее, чем дома в тяжелой тишине длинного обеденного стола, с одной стороны которого отец, а с другой мать. Они оба молчать предпочитают, чтобы при мне не спорить и упреками друг друга не осыпать. Чтобы не говорить о разладе, о котором мне уже давно известно.
Притворство их противно мне.
Уж лучше время потратить на развлечения в компании подруг.
- Кстати, - неравнодушная Бель любопытством вспыхивает, - видела Кая выходящим из аудитории. Не знала, что мировой литературой увлекается он.
- Я тоже не знала, - качаю головой, определив в момент, к чему ведет подруга. И, не желая больше обсуждать Макнейла, о мероприятии напоминаю. – Мне твоя помощь понадобится в выборе платья для вечеринки.

Я не сомневалась, что тебе понравится

Нужно было более адресно писать наказ.) Хоть это вас и не касается вовсе, мисс Рейнольдс, но могу вас заверить, мистер Макнейл побалован всеми возможными способами, более приятными чем арты.

Мистер Таунсенд, спасибо, мне в принципе понятны правила этого праздничного мероприятия.)
По моему забавное предложение, хотя не могу сказать, что оригинальное.


Кай, надеюсь ты не против, если нас запечатлят вместе?
Было бы мило получить в подарок коллаж, на тему бурного прошлого, а тебе понравится мой вид в школьной юбке)))

Первый год A-levels, сентябрь

- Приемлемо, - кичащаяся своей «голубой» кровью Луиза резюмирует, изучив с педантичностью закостенелой гостиную в сдержанных бело-серых тонах.
Мы не в Белгравии очевидно, но и не в каком-нибудь Актоне или гетто, как Кеннинг Таун. Всего лишь в Пимлико среди архитектуры девятнадцатого века, окнами своими через Темзу направленной на Воксхолл.
Анабель не столь придирчива. Место прохождения вечеринки и интерьер едва ли интересуют ее, среди знакомых лиц сосредоточенно выискивающую Кая Макнейла. Уверена, он где-то среди присутствующих. Потому что первое с начала учебного года мало-мальски приличное мероприятие пропустить не может.
- Как я выгляжу, милая? – с волнением на ухо шепчет Бель, видимо найдя его среди гостей.
- Превосходно, - уверяю подругу, с десяток нарядов дизайнерских перемерявшую прежде, чем остановиться на пастельно-розовом бархате.
И сама оборачиваюсь. Но не разыскиваю его.
Просто разглядываю тех, кто в ожидании заказанных напитков у бара толпится, и вижу Честера Эллиота. Он, два полных бокала перед собой удерживая, выверенным курсом движется в направлении выбранного ориентира. И смотрит не на Луизу или Анабель. Только на меня.
- Добрый вечер, Элизабет, - улыбается открыто и мне один из напитков предлагает любезно. – Тебе идет очень это платье.
На мне вещь простого элегантного силуэта. Мягкий, обхватывающий тесно грудь и талию корсет на тонких бретельках, который переходит в юбку пышную, похожую формой на распускающуюся розу. А ее сочный желтый цвет оттеняет отсутствие загара на коже, для прямых солнечных лучей слишком нежной.
За комплимент, прямодушно прозвучавший, и предупредительность благодарю ответной улыбкой, мимолетно губы тронувшей. Пальцами по гладкому прохладному стеклу скольжу, коктейль принимая из рук Эллиота. И запоздало внимание обращаю на фруктовое украшение.
- Рада встретить тебя здесь, - с Честером действительно приятно перекинуться парой фраз не только на чопорных благотворительных приемах, но и на вечеринке сверстников. – Ананас? Не люблю их. Чего не скажу об апельсинах.
- Правда? – удивление его перетекает в недоумение, которое моментом развеивает сам же. – А мне наоборот нравятся. Но я запомню.
Бель, которой предпочтения мои известны, бокал забирает охотно. А я в свою очередь тянусь за другим с обворожительной непосредственностью, без напитка оставляя Эллиота. Он естественно не против. Едва ли иное возможно при условии симпатии.
Пробую на вкус коктейль, за насыщенной апельсиновой сладостью которого присутствие алкоголя трудно уловить. Однако что-то терпкое обжигает нёбо и гортань. Теплой волной устремляется вниз, чтоб, в кровь просочившись, разноситься по телу.
Никто не пьет сок, если из названий спиртных напитков в баре впору составлять алфавит.
- За команду! – на противоположном конце стойки футболисты, словно синхронность отрепетировав, поднимают вверх стаканы, на дне которых плещется нечто прозрачно-янтарное.
Веселятся будто уже победители. Хотя им до школьного кубка как по лунной тропе на ночной воде до горизонта. А его трудно достичь без сплоченности.
На шумных друзей обернувшийся Эллиот секунду спустя вновь ко мне возвращается. В глазах его неодобрение вижу. И понимаю.
Его я вообще хорошо понимаю. Как кубик Рубика, чьи грани собраны по цветам. И никакой мешанины.
- Была на тренировке вашей, - не озвучиваю, что взглядом своим удостоив поле всего на пару минут. Честеру не нужно это знать. – Укомплектован состав, но Кавендиш... Вы уверены?
- Если б я решал, - Честер, плечами пожав, с безразличием отвечает. – В играх своих Кай никого не слушает.

- Дорогая, потанцуй со мной, - Лу упрашивает и, за руки взяв, на площадке перед диджейским пультом кружит.
Подруге очень нравится эта песня. Она, волнами ударяясь в грудную клетку, вибрирует где-то глубоко внутри. Где коктейлями выпитыми растекается веселье. Мое и Луизы, выплескиваясь смехом. Необходимым вдохом свободы, ограниченным пространством за закрытыми дверями.
Мы все здесь позволяем себе немного больше.
Больше раскованности. Больше алкоголя и никотина. Больше забав,
искаженных в сторону циничности, жестокости или пошлости.
- …Элизабет! – с ритма сбивает писклявый голос Джеммы, показывающей написанное на цветной бумаге имя. Мое имя и ее почерк каллиграфический, что хорошо мне знаком по завиткам приглашения. – Твой фант выпал в паре с Каем. Пятнадцать минут в соседней комнате.
Вот уж везение, от которого откреститься следует, как от проклятия.
- Мы разве в фанты играем? – будто бы недоумеваю и обращаюсь к подруге, разделяющей негодование мое. И, хозяйку вечера смерив уничижительным взором, отвечаю непреклонно. – Я не хочу, Джемма.
Умоляющий шепот ее игнорирую. Не намерена участвовать. И точка.
Однако, подавшись стремлению Луизы вновь музыкой увлечь, вижу Макнейла. Ловлю его взгляд, искрящий самодовольством, и усмешку кривую, которая превращается в одно беззвучное слово.
«Слабо?».
Чересчур громкое слово. Оглушающее.
- Забей на нее, Джемма, - из его рта дополнительной порцией яда вылетает.
- Могу заменить Эльзу, - Анабель с готовностью голос подает, словно заботясь об игре.
- Нечестно... Я не отказывалась от выполнения задания... И на чужое не напрашиваюсь…, - слабое нытье расползается по гостиной. Но никому смелости не хватает выражать мысли прямо. Поэтому даже внимания обращать не стоит.
Все это время, которое растянуться стремится или даже совсем замереть, я смотрю на Макнейла. На разгорающееся все ярче в его глазах пламя. Азартное, хитрое и ликующее. Он наслаждается, что передается мне в инвертированной форме – возрастающим негодованием.
К Каю подходит Бель. Конечно, она от соблазна в виде капитана футбольной команды не может отказаться. Что меня настораживает порядком, ведь каждую неделю подруга начинает новым увлечением в соответствии с врожденной ветреностью. А сейчас демонстрирует небывалое постоянство.
На этом сдаюсь. Четверть часа – не катастрофическая потеря. К тому же настроение все равно испорчено безвозвратно для сегодняшней ночи.
- Один раз, - тоном ледяным произношу. И, из рук Джеммы лист со своим именем забрав, разрываю его на части, чтоб избежать возвращения в круговорот фантов.
Кай Макнейл не ждет. Походкой вальяжной направляется к одной из закрытых дверей, ее от себя толкает и переступает порог. Когда свет ярко под потолком вспыхивает, головой вертит, осматривая комнату, темное дерево в сочетании с черной кожей и множеством книг. На них он задерживается.
Вслед за Макнейлом кабинет окидываю беглым взором и дверь закрываю, отрезая от шумов гостиной. От продолжившейся игры, которой вовсе незачем останавливаться на пятнадцать минут.
Их нужно отмерить, потому что нет ни малейшего желания задерживаться даже на секунду дольше необходимого. Поэтому в мобильном телефоне будильник выставляю, самый громкий звук оповещением выбрав. И, понимая даже всю глупость этого занятия, про себя начинаю считать от единицы до шестидесяти.
Дурацкое задание, придуманное полным идиотом.
- Мы так и будем молчать? – вопрос указывает на то, что читать названия книг ему скучно. Хотя сам по-прежнему стоит спиной ко мне.
- Говорить не о чем нам, - отвечаю с холодным равнодушием.
Мне бы не впиваться взглядом в его белую футболку, контур мышц и лопатки вырисовывающую, а сконцентрироваться на чем-нибудь из окружающих предметов. Но не могу.
- Разве? – он, через плечо обернувшись, в удивлении неподдельном вскидывает бровь темную и обратно поворачивается. – Не буду думать об этом сейчас. Подумаю об этом завтра.
И тут же будто иголкой острой колет внутри, напоминая о подготовке эссе по «Унесенным ветром». Точнее о нежелательном, навязанном преподавателем курса партнере в лице Макнейла. И данное себе обещание до завтра оставить все, не выдерживает, как речная плотина переизбытка воды.
- Даже не пытайся оценку эту моим умом получить, - его предупреждаю презрительно и руки скрещиваю на груди. – А лучше вообще скажи профессору, что мировая литература накладывается на футбольные тренировки, и продолжай Кавендиша строить. Теперь уже на поле.

Всех с Рождеством.

Кай, спасибо за поздравления, я думаю все полностью в наших руках. Пусть все твои мечты исполнятся в этом году)))
Мистер Филдинг, пусть в этом году удача сопутствуем вам во всех начинаниях. Веселого рождества и Нового года)

Ночь перед Рождеством. Три года назад. Нью-Йорк.
Не все сны в памяти сохраняются...
Некоторые лучше не помнить, а какие-то не забывать...

Ты прав, мой Бесценный, тысячу раз прав, когда говоришь, что расстояние между Лондоном и Нью-Йорком не пять с половиной тысяч километров. Не пять часовых поясов, которые утро мое превращают в обеденное время для тебя. И даже не восемь часов на борту самолета.
Расстояние вообще не измеряется цифрами. Только одинокой пустотой внутри, где-то под ребрами обосновавшейся. Змеей вокруг сердца обвившейся.
Сразу после выступления на сцене Линкольн-центра, в этом году для меня последнего, еду в аэропорт. Регистрацию на прямой рейс прохожу, место в салоне первого класса занимаю. И большая стальная птица уносит из Нью-Йорка.
Лондон промозглый от мороси неприятной и ветра, что с востока дует. И вместе с тем сияющий празднично: ели в шарах и гирляндах, инсталляции мигающие, перетяжки переливающиеся. Рождество на улицах, проносящихся за окнами такси.
Наконец-то Мэйфер. Особняк с фасадом изысканным. Ключи, открывающие дверь в темную тишину квартиры, к празднику совсем не украшенной. Ты рождественские каникулы любишь, но, наверное, занят слишком в последние недели, чтоб декором праздничным заниматься.
Вес ответственности в геометрической прогрессии растет, когда к желаемому все ближе становишься. Мне тоже хорошо это знакомо.
Молнией на черном экране телефона вспыхивает сообщение входящее. От тебя. Пишешь, что все еще в офисе. Совещание по итогам года проводишь.
У меня есть час, чтобы привести себя в порядок.
Черное, кружевом обтянутое платье с пышным подъюбником из фатина надеть. Волосы наверх в прическу тугую заколоть, которую тебе нравится на невидимки разбирать. Макияж классический нанести, подчеркнув выразительность взгляда тушью и тенями невесомыми, а губы выделив оттенком алого. Помада стойкая, но всегда быстро стирается, тает под жаром поцелуя.
Последний штрих – капля духов, распространяющих едва уловимый аромат Шанель №5.
Я в гостиной на диване сижу, когда поворачивается в замке ключ и дверь открывается тихо. Когда раздаются шаги и светильники в потолок встроенные вспыхивают. Когда наконец-то встречаются глаза твои и мои. Вживую, а не посредством видеосвязи.
Когда расстояние между Лондоном и Нью-Йорком, втиснувшись в пространство комнаты, замирает. Помедлив секунду в изумлении трепещущем, оно схлопывается до тесноты объятий. До уютного тепла близости, растекающегося жидким огнем и пустоту внутри заполняющего.
Потому что я там, где мое сердце.
- С Рождеством, Кай, - шепотом выдыхаю, глядя в твои глаза и видя в них себя.
Руками под распахнутое черное пальто ныряю. По пиджаку ладонями прохожусь до ворота рубашки белой и галстука. Узел подарка своего поправляю аккуратно и улыбаюсь тому, что утро твое с мыслей обо мне начинается.
- Твоя мать на рождественский ужин в особняк пригласила. И как видишь, я почти готова стать твоей Грейс Келли. Только…
Оборачиваюсь к кофейному столу, на коробку с длинными белыми перчатками указывая. Однако отступить не выходит, не отпускаешь и вновь к себе притягиваешь ближе.
- Эльза, давай за город не поедем, - усмехаешься мягко, несомненно, причину вескую отыскав. – Там снег идет.
- Хорошо, - соглашаюсь, ведь больше всего на свете хочу остаться здесь с тобой. Хотя уже забронирован билет обратный.

Я просыпаюсь одна в своей квартире в Нью-Йорке. Встречаю возле окна рассвет двадцать четвертого декабря. И все еще могу успеть на самолет до Лондона. Но…
Это Рождество, которого у нас, мой Бесценный, никогда не было…

Первый год A-levels, сентябрь

Все однажды происходит впервые.
Я отвечаю на поцелуй того, к кому чувства неоднозначные и противоречивые испытываю. Идея не лучшая и даже гиблая. Потому что, совсем не сопротивляясь властным касаниям губ, ощущаю себя мотыльком, через вселенную летящим на всполохи огненной звезды. И не могу остановиться.
Мозг полностью лишен контроля над принадлежащим ему телом. А сердце темп предательски быстрый выбивает от близости Макнейла, законы гравитации изменяющего так, что к нему тянет здравому смыслу вопреки. Наперекор установкам разума, для которого происходящее неправильно и неразумно.
Однако сейчас мне все равно. И пусть даже целые галактики за спиной взрываются.
- Время вышло, - голос его немного хриплый и медово-ядовитый, как отрава приторная, что в чувства приводит.
Глаза распахиваю, от резкого возвращения в кабинет пошатнувшись, но рука крепкая, все еще талию обхватывающая надежно, в состоянии равновесия удерживает. И первое, на чем взгляд мой фокусируется – радужки, в которых оттенки крошки изумрудной смешаны со стальной стружкой. В них словно искорки вспыхивают и гаснут.
Надо же, настолько глубокий цвет глаз.
Взгляд ниже крадется, ко рту, который, если поцелуем жарким не опаляет, то в насмешке кривится едва напряженными линиями ломаными. Края их настолько острые, что губы чувствительные все еще покалывает.
Не так, как раньше. Совсем не так. В его действиях больше уверенности, грубости и развязности.
Избавляюсь от захвата, запястье с мягкой настойчивостью удерживавшего вверху, и шею Макнейла обвиваю, подушечки пальцев обжигая температурой кожи. Кажется, будто внутри у него вместо сердца реактор тепловую энергию вырабатывает. Чувствую горячие прикосновения ладоней, по спине скользящих, сжимающих талию, и, прильнув ближе, снова целую с сумасшествием жадным и торопливым.
Ведь секунды эти у мелодии будильника украдены. Оправданы несколькими коктейлями алкогольными и любопытством из-под контроля вышедшим.
Да что же в тебе, Кай Макнейл, такого? Отчего физика элементарная вокруг тебя сбоит, превращая в центр притяжения? Почему объятиям твоим противиться я не в состоянии, глупышке Анабель и одному только проведению известно скольким еще девицам уподобляясь?
И в этот момент кусочек головоломки становится на место. Казанова ведет себя так, будто с очередной игрушкой развлекается и триумфом очевидным наслаждается. Как же мерзко и унизительно.
Музыка обрывается нотой пронзительной, громкой.
Прикусив нижнюю губу Макнейла, разрываю поцелуй со вкусом виски и отстраняюсь. Ощущаю отсутствие, накатившее волной холода острого. Отвратительного до дрожи, но необходимого для того, чтоб собраться после безумия.
- Твое, - дыхания поверхностного хватает только на одно слово, поэтому повторяю, на местоимении вновь акцентируя. – Твое время вышло – и я не впечатлена. Поэтому не смей о поцелуе этом кому-либо говорить, а лучше вообще забудь.
- Ты мне угрожаешь? – в вопросе ленивая, томная мягкость и больше ничего.
Макнейл на меня, как на забаву прелестную, смотрит и усмехается криво. Все еще хозяином ситуации себя считает и всерьез совсем не воспринимает. Словно не помнит уже, кем титул «Снежная королева», по школе гуляющий шепотом, придуман.
- С высоты больнее падать, - мой голос оборачивается шелком прохладным и нежным. Но даже лентой шелковой можно задушить. – Это готовишь для Кавендиша. А ведь тоже разбиться можешь.
С выполнением задания, на ярком желтом листке написанного, больше нет причин в кабинете оставаться. Скорее даже неуместно. Поэтому поворачиваюсь спиной к Макнейлу, открываю дверь и возвращаюсь на вечеринку, где игра продолжается.

- Я все, - Луиза конспекты в стопку собирает. – Ждать тебя, дорогая?
Понедельник. Библиотека в тишине, которую изредка шелест страниц нарушает и монотонный звук механизма, в движение приводящего стрелки часов. Они шесть ударов отбивают и замолкают.
По традиции стол в центре ряда возле окон занимаем я, Лу и Бель. Иногда присоединяются девушки из балетного класса, или те, кто лично приглашение получает. Это условие, как ни странно, работает, и место всегда свободно нас.
- Не стоит, - на стопку книг еще не просмотренных взгляд обреченный бросаю, - встретимся позже.
- Эльза, милая, - подруга ко мне придвигается, - ты уже пятнадцать минут на оглавление смотришь. То, что тебя беспокоит, связано с Макнейлом, верно?
В точку, дорогая.
Еще на вечеринке подруги интересуются лидером футбольного клуба, точнее четвертью часа в его обществе. Не удивительно, ведь две трети девушек в школе мечтают оказаться на моем месте наедине с ним. Однако зная, что фантазии Анабель и Луизы способны из ничего роман века создать, ограничиваюсь формулировкой небрежной «просто разговор ни о чем».
Хорошо бы себя тоже в этом убедить и больше не возвращаться в тот вечер.
- Симпатии непостоянной, как ветер, Бель быстрее поменяются, чем он ей сердце разобьет, - она, отсутствие ответа расценивает, как согласия знак, и продолжает. – Не волнуйся понапрасну.
Луиза мысли не читает, поэтому не понимает, настолько в предположениях своих от истины далека.
- Все проходит и это пройдет, - произношу, будто бы соглашаясь, и вновь над учебным пособием по истории средневековья склоняюсь, материалы для будущего доклада о крепостях крестоносцев на востоке отбирая безуспешно.
Макнейл снова в моей голове, не давая ни одной строчке учебника, оформиться во что-то более серьезное, чем просто букв набор. И даже в мыслях он весь такой… Макнейл.
Любопытно, как ему удается вне поля сплоченности добиться от футболистов. Они своего капитана поддерживают всегда. Когда тот травлю какого-либо ученика, Кавендиша, к примеру, организовывает, а после в команду футбольную принимает, будто бы сама отходчивость и незлопамятность.
На самом деле Кай просто так ничего не делает. Он не отпускает и не забывает, наоборот всё в свою изощренную паутину вплетает. Действует ли на эмоциях импульсивно и азартно или исходя из холодного, несколько раз тщательно выверенного расчета, но так или иначе получает то, что хочет.
Со мной Макнейл тоже играет. Другого объяснения всем случайностям неслучайным между нами не нахожу.
- «История крестовых походов», - на раздавшийся рядом голос голову поднимаю и перед собой вижу Марка Кавендиша. – Библиотекарь сказала, что единственное издание у тебя.
- Вторая синяя обложка снизу, - на книги, сложенные аккуратно на краю стола, указываю. – Она мне нужна еще, - идея, как свет, вспыхнувший в темноте кромешной. – Если сегодня у тебя нет компании, можешь сесть за мой стол.

Нью-Йорк, октябрь полтора года назад

Воздух куполообразного vip-зала, выбранного под мероприятие, букетом ароматов наполнен. Белые цветочные композиции из нежных орхидей и лилий с полупрозрачными лепесткамисплетены с разнообразием элитных духов и одеколонов. Гости в теплом желтоватом свете наборных люстр движутся морем шелка и бархата, мерцанием драгоценных камней и блеском запонок на манжетах мужских костюмов.
На мне платье из шелковой ткани с жемчужным переливом длиною в пол. Оно по замыслу дизайнера именитого, над индивидуальным заказом работавшего немало, дополнено шлейфом, напоминая королевский наряд.
Только тиары в волосах нет. Ее заменяет помолвочное кольцо из платины с бриллиантом огранки «принцесса» в центре ряда камней. И сегодня оно на публике впервые.
В завтрашней прессе для новости о предстоящей свадьбе уже место зарезервировано. Информация разлетается за пределы зала для торжеств, словно на крыльях ветра. В точности как намечено.
Музыка приглашенного септета живыми, негромкими аккордами над головами проплывает. На нее ложатся беседы, из темы в тему перетекающие плавно, смешки заливистые и шепот сплетен. Без них никуда в мире роскоши, столь любимом всеми, но доступном единицам.
Все мы здесь – статус, деньги и власть. Незначительных людей нет.
Между гостями тенями в черно-белой форме лавируют официанты с легкими закусками и шампанским. Благоухание игристого карамельно-сладкими и фруктовыми мотивами раскрываетсяв хрустальных бокалах. Они со звоном тихим соприкасаются после речи жениха.
- Примите поздравления мои! – возглас с радостью фальшивой и взгляд, на левую руку направленный.
Невысокая брюнетка в миниатюрном лазурном бархате со стразами кольцо помолвочное разглядывает придирчиво, будто изъян найти жаждет в нем. Или во мне, как выборе человека ей, пассии бывшей, небезразличного.
Этот коктейль из досады и едва скрываемой неприязни мне понятен. Ведь такого мужчину, как Дэниел, невозможно отпустить.
- Когда событие предполагается? – вопрос благодушие и официальную любезность источает.
- Мы еще не планировали дату свадьбы, милая, - улыбаюсь приторно, обращение, как мед, на языке перекатывая, и после вздоха притворно тяжелого продолжаю, - графики согласовать не так уж просто нам.
Это правда. Мне предстоит поездка за океан, выход на сцену «Ла Скала» и «Ковент-Гарден». А Дэниелу – закончить обязательства по сделке в Лос-Анджелесе, где еженедельно четыре из семи дней проводит.
Однако две жизни к общему знаменателю привести можно. При наличии желания обеих сторон, естественно.
- Ты сегодня великолепна, Элизабет, - на комплимент жениха, украдкой шепотом на ухо произнесенный, с улыбкой отвечаю и под руку с ним на балкон выхожу.
Фейерверки в небо космически-чернильное над городом взмывают и взрываются, как расширяющаяся сверкающая вселенная. Остроконечные цветные звезды горят несколько ярких мгновений в ночи. И растворяются, освобождая пространство для новых миров. Это всегда невероятно красиво.
Октябрьская свежесть кожи едва коснуться успевает, когда на плечи опускается тяжесть пиджака, заботой и уютом окутывает. Вместо салюта, над высотками из железобетона и стекла громыхающего, Дэниел смотрит на меня. Поворачиваю голову и вижу его глаза, искренне сияющие обожанием.
Влюблен и счастлив.
И я завидую тому, как он целиком и полностью в эйфории своих эмоций тонет.
Мое сердце рядом с Дэниелом стучит спокойно. И этот аргумент важнейший среди множества доводов разумных, чтоб его предложение, свежим апрельским вечером сделанное, принять.
Гости отбывают после полуночи, отметив на прощанье, как превосходно организовано мероприятие. Это талант, привитый множеством светских раутов, куда более чопорных и закостенелых в правилах своих. Поэтому для меня сложного ничего нет в том, чтоб в роли хозяйки масштабного торжества выступать и, дивой блистая на публике, общаться со множеством гостей самых разных настроений и характеров.
Сегодняшнее торжество совершенно во всем.
Доказательством этому служат даже фотографии, сделанные папарацци. Они караулят у парадного крыльца, чтобы информацию дополнить снимками пары. И необходимое им я даю, на пару вспышек на ступенях останавливаюсь. На Дэниела из-под ресниц взгляд черты лица ласкающий бросаю, словно разделяю его эмоции: влюбленность и счастье.
- Отвези меня домой, - прошу, на сидение из кожи опустившись, от любопытных глаз скрывшись за тонированными стеклами черного автомобиля.
- Остаться у меня не хочешь? – обида в голосе жениха такая мальчишеская, будто он подросток трепетный, а не мужчина в возрасте Христа.
- Дэниел, - усталость на себя маской надеваю и к его руке тянусь, немного выше запястья материала пиджака касаясь, - отдохнуть хочу. Рано утром репетиция.
В потоке транспорта по улицам машина петляет вертко, добирается до Бродвея, по касательной цепляющего срезанный угол Центрального парка. И я, Дэниела в щеку поцеловав на прощание, из салона выхожу.
Холл с консьержем вышколенным, ровно по струнке вытянутым. Скоростной лифт на нужный этаж взлетающий и открывающийся с мелодичным звуком. И, наконец-то, квартира тихая, темная, пустая.
Прохожу в спальню, каблуками высокими по полу отстукивая, и поперек кровати на мягкое покрывало ложусь. Платье вечернее в складки сминается, из уложенной волосок к волоску наверх прически пряди выбиваются, делая ее небрежной, неаккуратной, но мне все равно. Завершен этот долгий, ответственный день. Этот идеальный день помолвки.
Бегущую строку на внешнем экране лавандового флипа читаю: Спокойной ночи, Элизабет. Я люблю тебя.
И я тебя – пишу в ответ на сообщение Дэниела.
И я тебя – нет такого чувства. Потому что лучше замерзнуть, чем сгореть.