Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

Джеймс Таунсенд ну ты сказал, а чего собственно мысию по древу - я свое получил и чисто эстетически и в ином аспекте. Хотя, если по чесноку. когда пост начинал писать - пару недель тому - он предполагался длиннее и так сказать глубже, в первой своей части, но не срослось.
Голливуд зовет.

Кассандра это глинт или как вы говорите глювайн в яблоках, осторожно, горячо
Кай Макнейл вернусь, как только съемки кончатся и постпродакшн (озвучание, все дела)

А мне кажется, вы абсолютно ничего не пропустили, *кружит девушку так, чтобы она оказалась точно под омелой, и целует ее*

*Вылез из-под йолки, стряхивая мандариновые шкурки*

Мля, что я слышу? где мое ведро поп-корна?


Признайся, Джеймс, лишился ты покоя
От предвкушенья этой сцены в клубе?
И сам уже заговорил стихами...
Смотри стихоплетение заразно,
Как хорошо, что это не безумье.

Братец, ты несказанно щедр)

Джеймс Таунсенд
все, понял, понял, умолкаю,
Вильяма мне не переплюнуть,
А уж до Райнера Марии
Мне вообще, как до луны.

Редакции Пульса - спасибо за классный номер
Всех, кто празднует, с Рождетвом и кто не празднует - тоже

Немного цитат

Зависнув в ожидании выступления Кассандры и решения вопроса, куда свалил Макс, удерживаю пару в поле зрения, подозревая что сейчас аристократа в N-ном поколении будут учить манерам. © Джеймс Таунсенд

Я перерос ту пору, когда в отрыв уходят без оглядки, но соглашусь с тем, что в этом заведении следует быть пьяным – так меньше понимаешь, лучше отдыхаешь. © Джеймс Таунсенд

Минет – большое одолжение по великим праздникам, и то не каждый год, анал – табу и «ты – извращенец!». А потом слёзы, когда узнают, что то, что не дают мужьям они, те ходят получать в бордель за деньги. Конечно, это не одно и то же, но когда дома не сварено иль сварено не вкусно – приходится есть в общепите. © Джеймс Таунсенд

Типичная женская забава – показать конфетку и спрятать. Ладно, поиграем. © Кай Макнейл

В приват ее и блондинку из предыдущего выступления в том же образе, виски и.. – я призадумался, прислушиваясь к своей разгоряченной алкоголем дури. - Дальше как пойдет, будем ставить Цезаря. © Кай Макнейл


На ее устах играет все та же легкая улыбка – соблазнительная, призывная. Глаза сияют от таившегося в них чувственного обещания. Белоснежные полушарья, скрытые тканью, подымаются при каждом вдохе. Тонкие пальцы медленно проходятся по моей руке …Так легко поверить, что это на самом деле. Что ее интерес подлинный, и это не ее работа. © Эдвард Дж. Филдинг

Где-то на вершине карьерной лестницы «M&E» президент Гордон Макнейл щедрой рукой спустил в самый низ срочные и важные дела, чтобы я пахал как ленточный конвейер литейного цеха. © Кай Макнейл

Открытым оставался вопрос: постукивала ли Леони наверх, раз получила предлагаемое на конкурсной основе место без всяких собеседований с благословения самого президента. © Кай Макнейл

– Отвозишь заключение клиенту, а я выгуливаю великовозрастную ваниль на обед? – деловым тоном предложил Лидии сделку. © Кай Макнейл

Хорошие отношения с судьей оказались очень полезной составляющей работы и требовали малого – нескольких букетов к праздникам в течение года. Правда, предварительно пришлось узнать предпочтения беспристрастной женщины у власти, чтобы угодить цветами. © Кай Макнейл

Падать на свидании мне ещё не приходилось.
В ноге и с тыла ощущаю боль. Смотреть на мужчину не могу, могу только пытаться улыбаться, хоть чувствую, как из глаз тихо текут слёзы.
– Прости, – негромко говорю, признавая, что испортила встречу окончательно и жалуюсь, – больно.
Радует только то, что видимо от испуга я больше не икаю. © Мэри Энн Бенкрофт

Танусенд, после твоего поста не спится
Макнейл - тебя на цитаты стоит разобрать, и это до меня еще принесли
мисс Бенкрофт - день был явно не вашим, может, на нашем свидании все будет не так грустно?

Мисс Шеридан - два разных имени.
Особнно это резаунло в пульсе - в описании поста речь о Шанталь, цитата - от Шеридан.
Простите, но я тупо путаюсь. для меня это совершенно два разных имени, и сначала думал - два разных человека.

Мисс Синклер если честно - порадовался, хотя Ее Светлость в качестве наперсницы была интересна.
Думаю прийти к вам на прием, как вернусь в Лондон.


накатим? верное средство их заткнуть.

Софи, я пишу пост и надеюсь потом на музыку от тебя.
Кстати, часто слушаю Мельницу, Океан Эльзи и Женю Любич, Эд Ширан тоже в моем плейлисте, но порой там и Rammstein и Ролинги, и такой невероятный микс, что я сам себе удивляюсь.

Уэйкфилд-Парк, около 1800 года

Молодому маркизу Уэйкфилду не спалось. Ночь обещала быть длинной, и он снова проводил ее в одиночестве. И это все – из-за нелепого обещания супруге и матери быть дома, пока жена не родит. Она была на сносях, по заверению доктора, самые последние дни, и обе дамы взяли с него слово не отлучаться из поместья – а вдруг такое важное мероприятие, как рождение наследника пройдет без его Сиятельства! Какой ужас – лицо маркиза скривилось в скептической гримасе, – эти женщины умели все вывернуть наизнанку и всему придать столько пафоса, словно без этого они просто не могли существовать.
Когда родился он сам, Бенджамин Максимилиан Филдинг, маркиз Уэйкфилд, его отца, герцога Атертона, вовсе не было не только в поместье, но и вообще в Англии – он по каким-то делам уехал в Шотландию и пропадал там несколько месяцев: к моменту возвращения отца в родной дом Бен уже вовсю ползал и издавал какие-то звуки, и ничего, все прекрасно обошлись без герцога, а без него, видите ли, никак не обойдутся. Да еще матушка решила сделать его супруге приятное – пригласила бродячий театр исполнить трагедию Шекспира.
О боги, где Шекспир, и где бродячий театр! Неужели они смогу показать реальную трагедию! Какая чушь порой взбредает в прекрасные женские головки. Да бродячим артистам разве что водевиль какой или в крайнем случае «Сон в летнюю ночь», а они на  трагедию замахнулись. Да еще «Ромео и Джульетту». Видел он сегодня эту Джульетту. Недурна, конечно, но вряд ли она так же недурно играет. Скорее, строит глазки, и все с радостью покупаются на ее смазливую мордашку и ладную фигурку.
Пойти что ли в самом деле понаблюдать с утра за репетицией…
С этими мыслями маркиз уснул и проснулся в не самом хорошем расположении духа. Его все раздражало – не той температуры вода для бритья, не так накрахмалена манишка, не того цвета жилет, и шейный платок камердинер завязывал слишком долго, и все равно узел не удался. Бекон был плохо прожарен, а тосты наоборот – слишком сильно, кофе оказался невкусным, а джем для тостов – не из тех ягод. Впрочем, придраться всегда можно к чему угодно, было бы желание, а этого – хоть отбавляй.
 
Маркиз прошел в залу, предназначенную для репетиций, и узнал, что она назначена лишь на вечер.
Да какого дьявола! Ждать еще целый день, который не знаешь на что убить – он развернулся и почти побежал вон из дома – в конюшню. Приказал оседлать Аякса и битых два часа гонял по ближайшим окрестностям – вымотал себя, вымотал коня, но хоть как-то сбросил нервное напряжение – дни в поместье давались Бену с большим трудом.
За обедом пришлось выслушивать от матери, какой он плохой сын и еще худший муж, потому что не сидел с ними в гостиной, помогая супруге разматывать нитки для вышивания, а мотался не пойми где, а ведь просят от него такую малость – побыть дома немного времени, пока жена не родит.
Спасибо, отец вовремя поднялся из-за стола, и мужчины ушли в кабинет выкурить по паре сигар и выпить бренди.
Но на этом испытания терпения молодого маркиза не завершились – к чаю был приглашен местный викарий, и пришлось поддерживать с ним беседу о благотворительности, падении нравов в обществе и прочей ерунде. Положение спас камердинер Уэйкфилда, принесший записку о том, что репетиция началась.
Откланявшись с извинениями, мужчина поспешил в залу, откуда уже слышались шекспировские строки.
Судя по словам, которые читали актеры, это был еще бал в доме Капулетти. Девушка пыталась что-то играть, но ее партнер – он был ужасен. Он просто проговаривал слова, делая это лениво и надменно. Словно не играл на сцене, а сидел на постоялом дворе. И это был не влюбленный юноша, а поживший и прожженный самодовольный наглец, цедивший слова сквозь зубы, он ровно не любовь всей жизни встретил, а потаскушку, что вешается ему на грудь, а он едва терпит ее приставания.
Во всяком случае, выглядело именно так, и Бен не мог не прервать это кощунство.
 
– Нет, это не годится! Надо по-другому! – его слова прозвучали властно, но спокойно, хотя больше всего ему хотелось схватить этого «Ромео» за шкирку и вытолкать взашей из замка. Он не то что играть Шекспира, он быть тут был недостоин, настолько бездарно он читал, и вероятно, любимчик режиссера или импресарио труппы, раз позволяет себе такие выходки.
– Вы, – маркиз старался быть вежливым, - извольте выйти вон. И впредь не появляться в этой зале, – сказал он «Ромео», и тот послушался властного голоса, словно непородистая шавка поджал хвост и ретировался. – А вы, – Уэйкфилд повернулся к девушке, – Джульетта, как вас там, читайте. Не эту сцену, дальше, ночь в саду. Вы – на балконе, а в саду Ромео. Луна, его не видно. Он вас видит, но слов не слышит. Тихо всем. Играем.

Он отступает в тень и начинает читать, обращаясь к девушке и одновременно словно про себя.

О, как я глуп! С ней говорят другие.
Две самых ярких звездочки, спеша
По делу с неба отлучиться, просят
Ее глаза покамест посверкать.
Ах, если бы глаза ее на деле
Переместились на небесный свод!
При их сиянье птицы бы запели,
Принявши ночь за солнечный восход.
Стоит одна, прижав ладонь к щеке.
О чем она задумалась украдкой?
О, быть бы на ее руке перчаткой,
Перчаткой на руке!
 
И вот в зале поместья не маркиз Уэйкфилд, а юный влюбленный Ромео. У Бена даже голос слегка изменился. Он то просит, то сокрушается, то тихо шепчет, то зовет. Ту, которая стала для юного героя центром Вселенной.
 
Девушка актриса сначала слегка опешила, а потом тоже вовлеклась в игру. Она облокотилась о спинку стула, который служил перилами балкона, восторженно взглянула куда-то в небо, потом тяжко вздохнула, подперев щеку ладонью и тихо сказала:
 
– О горе мне!
 
Маркиз встрепенулся, весь обратясь в слух, сделал шаг навстречу девушке и начал свой монолог, снова будто разговаривая сам с собой:
 
– Проговорила что-то. Светлый ангел,
Во мраке над моею головой
Ты реешь, как крылатый вестник неба
Вверху, на недоступной высоте,
Над изумленною толпой народа,
Которая следит за ним с земли.
 
Он прижал руки к груди, глядя на девушку, которая присела на стул и тихо заговорила – с ним и не с ним.

– Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!
Отринь отца да имя измени,
А если нет, меня женою сделай,
Чтоб Капулетти больше мне не быть.
 
Пока она произносила свои слова, он стоял тихо, но лицо и жесты выражали ту внутреннюю борьбу, которая происходила в этот момент в сердце юного Ромео.
 
– Прислушиваться дальше иль ответить?

Срываются с его губ тихие слова, и сцена идет своим чередом до того момента, когда Ромео спрашивает, чем ему поклясться.
 
– Мой друг, клянусь сияющей луной,
Посеребрившей кончики деревьев...
 
– О, не клянись луною, в месяц раз
Меняющейся, _ это путь к изменам.
 
– Так чем мне клясться?
 
– Не клянись ничем
Или клянись собой, как высшим благом,
Которого достаточно для клятв.
 
– Клянусь, мой друг, когда бы это сердце...
 
В этот момент они уже оба стоят у стула, держась за руки и почти прижавшись друг к другу, девушка поднимает лицо в ответ на слова маркиза, а он наклоняется к ней и целует, крепко обнимая. Этот поцелуй совершенно не похож на тот, которым обычно обмениваются актеры в театре, «Ромео» и «Джульетта» целуются, как двое влюбленных, которые только встретились и должны расстаться, вкладывая в этот поцелуй часть своей души.
 
– Джульетта, матушка зовет, – подает реплику кто-то, и все возвращается на круги своя. Бен отстраняется от девушки.

– Простите великодушно, мисс. Увлекся. Эта сцена. Шекспир на меня так подействовал. – он берет ручку актрисы и целует. – Обидеть не хотел, клянусь.
– О, не клянись, – машинально отвечает она, и оба улыбаются…
– Маркиз Уэйкфилд, хозяин поместья, – представляется он, обводя взглядом собравшихся в зале артистов.

Затмение, говорят, хорошо видно во Владике


и даже блюдце для косточек найду

Джеймс не то имел ввиду - это вешать в будущем или в настоящем?
у вас там выставка, то-се, у меня, ясен перец, позже
я сначала даже хотел в гвоздь закатиться на предложение Эрика, но потому подумал что у меня времени больше, наверное, пройдет.

Мэри Энн, спасибо за пост, я вам там почтового голубя выслал.
Герцогине Атертон таких слов и действий не подобает, и вообще там ей делать нечего.
Разве слуги за моей спиной могли зашептаться, что маркиз ведет себя не так.
И думаю, играть вам стоит комедию. никак не боле.

От дамы виски? Лучше чаю.
Спесив я, что там, виноват,
Совсем на вас я не серчаю.
Забылся, сам тому не рад.
Прошу покорно извиненья,
Что потревожил ваш покой,
уж слишком много самомненья
во мне, а дале - бред пустой.

Джеймс, а в чем разница?
Мэри Энн, простите, полетел жесткий диск, раньше воскресенья не смогу ни починить, ни ответить - не мастер писать посты с телефона.

Уэйкфилд-Парк, около 1800 года

– Малышка Энн, – тихо произносит девушка и приседает в реверансе, и маркиз становится противен сам себе, чувствуя себя хамом, поднявшим руку на ребенка. Ведь она в самом деле совсем малышка, чистая и светлая, а он набросился с поцелуями, как привык, удовлетворяя свои желания и не думая о других и о последствиях. Даже сейчас, сидя рядом с женой, к которой, надо сказать, относился с почтением, Уэйкфилд тяготился не только тем, что вынужден торчать в захолустье, но и тем, что не с кем было разделить постель. И в данном случае он подразумевал отнюдь не свою супругу. Милая, добрая, кроткая, в постели она позволяла ему любить себя, явно тяготясь супружескими обязанностями, едва откликаясь на ласки мужа. Он был рад уже тому, что с лица жены исчезло выражение брезгливости, и бояться его она тоже перестала. Но желание, удовольствие, этого не было. Она, похоже, подавляла в себе все чувства, оказываясь на супружеском ложе, считая их низменными и животными и недостойными истинной леди. Будучи натурой живой и страстной, маркиз тяготился подобным положением вещей, но какое-то время терпел, считая походы на сторону в браке не то чтобы изменой, но неуважением по отношению к жене. Правда, через некоторое время Уэйкфилд понял, что терпение его не безгранично и внял уговору друзей… После первого похода к Мадам он ощущал в общении с женой некую неловкость, но потом это прошло, и вот теперь неловкость неожиданно вернулась – только не по отношению к супруге – Бену было неловко перед маленькой «Джульеттой», которую он только что так страстно целовал. Да еще этот шепот за спиной – от прислуги ничего не скроешь, хорошо если не донесут до родителей: их огорчать маркизу не хотелось. Бен, тупица, куда тебя понесло? Какая к чертям разница, как они будут играть? Ромео доморощенный выискался, – надрывался внутренний голос, и маркиз не мог с ним не согласиться, хотя старательно пытался убить его в зародыше.
Чтобы не искушать судьбу Уэйкфилд решил заменить постановку
– Играйте «Двенадцатую ночь» или «Укрощение строптивой», не надо трагедий, – твердо заявил он импресарио, но тут подала голос «Джульетта» – похоже, такой расклад ее не устраивал.
– Ты так уйдёшь, мой друг, мой муж, мой клад? 
Давай мне всякий раз всё это время 
Знать о себе. В минуте столько дней, 
Что, верно, я на сотню лет состарюсь, 
Пока с моим Ромео свижусь вновь. – в ее тихом голоске прозвучала неожиданная  страстность.
– Я буду посылать с чужбины весть
Со всяким, кто ее возьмется свезть. – машинально ответил Бенджамин, и, не слушая девушку, почти выкрикнул последние строфы этого диалога прощающихся влюбленных:
Печаль нас пожирает, и она
Пьет нашу кровь. Ты тоже ведь бледна.
Прощай, прощай! – он поворачивается, чтобы уйти, но, неожиданно для самого себя, останавливается и возвращается к девушке.
Какое-то время они стоят молча друг напротив друга, потом он делает шаг вперед, притягивает девушку к себе и целует. Жадно, неистово, так, словно они одни в этом мире, и это – их последний поцелуй, после которого – разлука, смерть, что-то еще, неважно, но для них – это грань, за которой больше ничего не будет. Девушка машинально приподнимается на мысочки, обнимает Бена за шею, и вся отдается его рукам и губам.
– Джульетта, – кричит «кормилица», пытаясь как-то спасти положение и сделать вид, что это все еще игра, – Джульетта!!! – но куда там. Целующиеся ее совершенно не слышат.
Сердце бешено колотится, норовя вырваться из груди, дыхания не хватает, и Бен, наконец, отстраняется от девушки.
– Похоже, я сошел с ума, моя Джульетта,
Но это не твоя вина, и горя нету, – он несет какую-то околесицу в стихах, понимая всю неприглядность того, что происходит, и того, как это выглядит в глазах присутствующих.
Мне легче оставаться, чем уйти.
Что ж, смерть так смерть!
Поговорим. Еще не рассвело, – вспомнив Шекспира, маркиз путается в словах, продолжая при этом держать «Джульетту» за руки, потом медленно отпускает девушку и, повернувшись к ней спиной, уходит. Слышно, как удаляются его шаги и хлопают двери анфилады.