Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

- Сладкая моя Арли, этот день для меня особый, потому что сегодня родилась ты: яркая, нежная, страстная и бесконечно любимая, - бережно привлекает к себе девушку, укутывая в защитные объятия, и целует пухлые губы. - Желаю, чтоб позитив и энергия наполняли тебя каждый день, лицо светилось от счастья, тебе удавалось реализовать все задуманное, и чтоб после в душе селилось теплое чувство удовлетворения. Ты мое драгоценное сокровище, я люблю тебя. Все будет лучше, чем хорошо. Я рядом, и вместе мы со всем справимся.

Германия. Дортмунд

Зачастую тишиной и темнотой, разрываемой полосами света от фонарей, встречает меня семьдесят девятый дом по Кроненштрассе. Но даже поздней ночью поднимаясь в лифте на свой этаж, греет душу знание, что меня ждут. Ведь стоит открыть дверь, и пушистое “чудовище” по имени Хикари начинает виться у моих ног, выпрашивать еду и требовать свою порцию ласки.
Сегодня все немного иначе. Лучше. Солнце еще высоко в небе, с улицы через открытое окно слышатся веселые голоса и смех соседской ребятни, и я поворачиваю ключ, чтоб после потянуть на себя ручку и впустить в свое холостяцкое жилище драгоценное сокровище. Стук женских каблуков по паркету из выбеленного дуба, следом мои почти бесшумные шаги, затем хлопок закрывающейся входной двери, и резкий лязг стального замка при повороте защелки знаменует наступление долгожданного момента, когда больше никто не сможет нам помешать.
Отставляю в сторону дорожный саквояж, свой портфель и пакеты, обнимаю Арлин со спины и, прижимая к себе за талию теснее, начинаю водить губами по женскому плечу. “Сладкая моя,” - скользит в сознании мысль. Любимая, наконец, рядом, и период разлуки подошел к концу. Мне до сих пор не верится, что Арли сама приехала ко мне, не словами, а действиями подтверждая, что я ей далеко небезразличен. Потому снова и снова прикосновениями и поглаживаниями доказываю себе, что присутствие Арлин в моей квартире - действительность, а не плод воображения.
Проходит пару мгновений, и тревожно становится на душе. Какое-то внутреннее чутье подсказывает, что что-то не так, и поначалу я не могу осознать причины. Девушка пытается скрыть внутренние переживания за улыбкой, но скованность тела, даже под моими поцелуями, выдает с головой.
- Все в порядке, милая? - разворачиваю Арли к себе и вытягиваю из ее рук сумочку, чтоб после положить на полку в шкафу для верхней одежды. - Ты напряжена. Устала? - откидываю прядь волос с лица девушки и невольно задерживаю пальцы на бархатистой нежности ее щеки. Любимая такая красивая и притягательная, что не устоять от желания прикасаться.
- Наверное, - она прикрывает глаза и, повернув голову, потирается о мою ладонь, словно кошка. Но проходит пара мгновений, Арлин отстраняется и отступает, начиная осматриваться по сторонам. - У тебя здесь светло так.
- Да, для меня главным в выборе квартиры было побольше света. С детства не люблю полутемные помещения. - Прохожу вглубь, засунув руки в карманы брюк, и продолжаю рассказывать. Мне отчего-то кажется, что Арли совершенно не так представляла себе место, где я живу, и она разочарована сейчас, а потому в моих словах проскальзывают нотки оправдания: - Здесь не очень много места, но солнце гостит от восхода и до заката. Сначала оно заглядывает в окно у кровати, - киваю влево, в сторону большого лежбища шириной под два метра. От остального пространства в квартире оно отделено весьма условно: этажерка с деревянными полками без задних стенок не может скрыть ни впопыхах застеленную постель, ни панорамного окна с видом на Вестфаленпарк. - Затем целый день светит с центрального окна, пуская зайчики по потолку от стеклянного столика у дивана. Щенок, кстати, долго не оставлял свои попытки поймать ускользающие блики пастью, - улыбка касается моих губ при представлении описанной картины. - А на закате солнечные лучи падают из окна в ванной, наполняя помещение с множеством зеркальных поверхностей красновато-золотым светом.
Замолкаю и не замечаю, что на какое-то время зависаю, погрузившись в воспоминания о том, как выбирал жилье из принципа - ничего не должно напоминать о годах жизни под одной крышей с отцом. Но нежность Арлин, скользнувшей в мои объятия, возвращает меня в реальность.
- Я тоже люблю солнце, хоть по утрам и пытаюсь спрятаться от него под одеялом, - девушка говорит и легонько разглаживает пальцами что-то на моей рубашке, видимое только ей. Проходит секунда, две, и эта незамысловатая забота расслабляет меня и отвлекает от невеселого прошлого, побуждая смотреть вперед и жить настоящим.
- Так ты соня? Не любишь рано вставать? - усмехаюсь искренне, зарываясь ладонью в густую копну шелковистых волос. Мне сразу представляется картина пробуждения любимой, запечатленная сознанием во время нашего “отпуска” на Форментере: бесстыдные прикосновения в полудреме, взаимные поцелуи, ласки и сладостная истома на лице Арлин при последующем слиянии наших тел. - К сожалению, в будни до обеда я с тобой поваляться в кровати не смогу, - массирую кончиками пальцев кожу головы девушки, заставляя ее чуть ли не мурлыкать от удовольствия. Но слово “обед” из собственных уст запускает цепочку ассоциаций: обед - еда - голод Арли - ужин - холодильник пуст. А потому тут же перевожу разговор на другую тему, насущную на данный момент: - Кстати, ты кушать хочешь? Что бы тебе хотелось сегодня? Готовка не моя сильная сторона, а при отсутствии каких-либо продуктов - еще и невыполнимая задача в принципе. Но ресторанчик с греческой кухней “Zorbas Grill” за углом частенько спасает меня от голода своей доставкой.
- Совсем никаких продуктов? Как же так? - удивляется Арлин, согревая меня теплом своей улыбки. - У тебя же здесь не кухня, а мечта домохозяйки.
Поворачиваю голову туда, куда показывает девушка. У стены стоит двустворчатый холодильник цвета металлик, главным содержимым которого, как я знаю, является пара килограммов говядины для пса и лед в кубиках. Скольжу взглядом по гранитной столешнице и такой же раковине, задержавшись на пару секунд на светлых шкафчиках из компакт-ламината, полупустых до сих пор. Я живу здесь уже больше семи лет, но обзаводиться кухонной утварью разного вида не было моей целью. Затем рассматриваю встроенную кухонную технику Bosch, из которой моим особым вниманием пользуется только микроволновка и посудомоечная машина. И наконец, перевожу взор на деревянный обеденный стол, которого всегда избегаю, предпочитая употреблять пищу за барной стойкой.
- Мечта? - усмехаюсь, пожимая плечами. - А я и не осознавал этого. - Делаю шаг за шагом, подвигая Арли все ближе и ближе к столешнице, а после приподнимаю любимую под ягодицы и усаживаю на каменную поверхность, нагревшуюся за день солнечными лучами. - Но вот сейчас начинаю постигать преимущества наличия кухни, - обхватываю сладкие губы девушки своими и терзаю в требовательном поцелуе, не ограниченном условностями и помехами в виде свидетелей. Наши дыхания смешиваются в одно, а одежда начинает стягивать, словно пыточные приспособления древности, и хочется избавиться от нее, как можно скорее.
- М-м-м… Адам-м… - Арли откидывает голову, предоставляя мне доступ к своей шее, и я, не теряя времени, начинаю вкушать свою персональную сладость сантиметр за сантиметром, пока тонкая ткань платья не оказывается сдвинута вниз, к талии, а тугие горошины сосков не предстают моему взору. - Я вижу тебя терзает нешуточный голод, - поддразнивание любимой смазывается стоном, когда прикусываю выставленную напоказ вершинку. Полуночные разговоры с Арлин, пока она была далеко, вынуждали мое воображение работать на пределе, и я представлял, как, где и при каких обстоятельствах окажусь внутри желанного тела. Чуть ли не каждая деталь обстановки может послужить нашему обоюдному наслаждению, и сегодня я готов перейти к реализации фантазий.
- Ты, как никогда, права, - мой голос хриплый от сдерживаемого желания. К чреслам все сильнее приливает кровь, натягивая ширинку брюк и даже причиняя этим легкую боль, но продолжаю доводить Арли до безумия прикосновениями и откровенными ласками. Мне хочется вернуть ощущение того безусловного единения и гармонии, которые царили на Форментере, когда стеснению, волнению или же неприятию не было места. - А ты голодна? - проговариваю негромко на выдохе, поглаживая горячую промежность девушки сквозь шелковую ткань трусиков.
- Да-да… да-а… м-м-м… - Арлин трется о мою ладонь, усиливая нажатие на клитор. Ее тело подрагивает, и на лице явственно отражается получаемое удовольствие, но я хочу ощутить вершину наслаждения девушки, будучи внутри. Расстегиваю ширинку и, отодвинув полоску бикини, наполняю влажное женское лоно своей плотью. - Ах-х…а-а... а-ам… - нечленораздельный звук, отдаленно напоминающий растянутое на гласные имя “Адам”, и любимая обхватывает мой торс ногами, словно пытаясь подтолкнуть и вжать меня в себя сильнее.
- Не… сдержи… вайся, - резче качаю бедрами, раз за разом погружаясь в тесные объятия вагины. - Хочу! Слышать твои стоны хочу! - мой голос срывается, словно рычание дикого зверя, который жаждет получить желаемое, несмотря ни на что.
Закидываю ноги девушки себе на плечи и, крепко удерживая руками за талию, подвожу и Арлин, и себя к краю. Глубже, сильнее и чаще двигаю тазом, заставляя Арли выгибаться навстречу толчкам, стонать и безвольно мотать головой в попытке поймать ускользающий оргазм, но останавливаюсь за шаг до него, продлевая сладкую пытку.
- Громче, милая, - оставаясь внутри, поглаживаю низ подрагивающего живота любимой и медлительно спускаюсь к нежным складкам ее промежности. Легкими и невесомыми прикосновениями кружу по налившемуся клитору, а затем сжимаю нежную плоть, так что с губ девушки срывается требовательный возглас, заканчивающийся всхлипыванием:
- Еще! Да, еще-е… Адам, хочу… хочу... - музыкой звучат слова Арлин для моих ушей. Снова продолжаю быстрые возвратно-поступательные движения, но не вхожу на всю длину, стимулируя чувствительное местечко на передней поверхности лона скольжением головки. - Пожа… луй… ста-а! - на последнем слоге задвигаю член по основание, и это толкает Арли за грань. Внутренние мышцы вагины обхватывают пенис по всей длине и стискивают, словно втягивая в глубину и не желая отпускать. Преодолеваю это сладкое сопротивление и качаю бедрами, но лишь несколько раз - семя вырывается на свободу и спустя секунду мощной струей помечает любимую изнутри.
Никогда не относил себя к фаталистам, но сейчас где-то на подсознании следую их догмам. Для меня быть так близко, кожа к коже, и отдавать частицу себя естественно и единственно верно. Я не думаю о детях, точнее не планирую зачинать маленьких Фостеров прямо сейчас. Но если это случится, то так тому и быть. Ребенок свяжет нас с Арлин крепче.
Неконтролируемая дрожь постепенно сходит на нет, но объятий не разрываю, а просто взяв девушку на руки, перемещаюсь на диван.
- Мне кажется, я не ощущаю своих ног, - Арли жмется ко мне всем телом и ластится, поглаживая меня по плечам.
- Потому что твои ноги принадлежат мне. Как и вся ты, - опускаю ладонь на грудь девушки и цепляю ногтем напрягшийся враз сосок. - Вся-вся моя, - приговариваю, поглаживая упругую вершинку по кругу. - И я очень рад, что ты приехала, - говорю без экивоков просто потому, что так ощущаю. - И пусть пропадут купленные билеты на сегодняшний рейс до Барбадоса, но твой сюрприз был действительно приятен.
- Ты собирался лететь за мной? - Арлин поднимает голову и заглядывает в глаза. Не знаю, что она ожидает там увидеть, но ответ мой неизменно положительный.
- Конечно, - киваю. - Нечего тебе так долго быть далеко от меня. Я становлюсь нервным и агрессивным, а спокойнее мне - лишь когда ты рядом. Вот как сейчас, - обнимаю любимую крепче и касаюсь в нежной ласке женских губ, припухших от моих жадных поцелуев.
Несколько минут я просто дышу, впитывая прикосновения, и наслаждаюсь моментом полной гармонии, когда в клетках тела господствуют эндорфины. Но в какой-то момент вспоминаю, что еду на ужин мы так и не заказали, а оставаться голодными совсем не вариант.
- Ты любишь мясо на гриле, милая?
- Адам, а где Хикари?
Мы задаем вопросы друг другу одновременно, и поначалу сложно сообразить, что именно сказала Арли, но потом меня накрывает осознание. “Так вот чего мне не хватало, когда мы зашли домой.” Глубинная тревога мучила меня не из-за, как мне казалось, скованности любимой, а из-за того, что пушистый комок меха не вышел меня встречать с работы и за все это время не подал ни звука.
- Черт возьми, - ругаясь вполголоса, быстро поднимаюсь с дивана, чтоб заглянуть в угол между кроватью и дверьми в гардеробную. Но подстилка пса пуста. - Хикари, еда тебя ждет. Ко мне! - делаю голос по возможности максимально спокойным и доброжелательным, надеясь, что щенок среагирует на зов и выйдет из своего укрытия.
Невольно вспоминается отказ акита-ину от еды утром, и сердце убыстряет свой бег от переживаний. Я начинаю сожалеть, что так сильно привязался к псу и что вообще оставил у себя, ведь знал - не смогу обеспечить ему должный уход. Но больше меня одолевает чувство вины: я спустил на тормозах первые признаки болезни Хикари и оставил на “само пройдет”.
“А если уже поздно?” - гадюкой просачивается крамольная мысль, но вслух говорю совсем иное:
- Мелкий, куда ты спрятался? - толкаю створки гардеробной в стороны и на огромной куче из моих рубашек вперемешку с туфлями и брюками лежит акита-ину с закрытыми глазами. - Ах вот ты где, проказник, - пытаюсь улыбаться, чтоб не пугать Арлин. Сначала я должен разобраться сам.
Подхожу ближе к щенку и, стоит мне присесть на корточки рядом, он раскрывает глаза и тянется мордой к моей ладони с тонким жалобным писком.
- Что с ним? - слышу голос Арли рядом и поворачиваю голову. Девушка растерянно прижимает к груди платье, так и не одев его. Мне бы хотелось сказать, что все в порядке и успокоить, но это не так.
- Хикари, неужели ты вздумал заболеть? Вставай, кушать будешь, - тереблю псу ухо, а после скольжу ладонью по его боку, подмечая необычно раздутый живот. Понимаю, что терять времени нельзя, и самостоятельно помочь акита-ину я не могу, поэтому решение принимаю сразу же. - Арли, милая, мы едем в ветклинику. Не помню адрес, хотя проезжал мимо нее не один раз. У нас мало времени. Сомневаюсь, что она работает круглосуточно, а до конца рабочего дня всего полчаса.
Говоря все это, осторожно беру щенка на руки и на последней фразе разворачиваюсь, но Арлин рядом уже нет. Хмурясь, выхожу из гардеробной, и моим глазам предстает картина из разряда незабываемых: девушка в одном нижнем белье, наклонившись над своим чемоданом, что-то в нем ищет. И при других обстоятельствах я не преминул бы акцентировать на этом особое внимание, весьма предметное, но произношу только:
- Моя ты сладкая…
- Я почти готова, - любимая разворачивается ко мне, держа в руках джинсы и черную рубашку, и поспешно одевается.
Молча киваю, наблюдая неотрывно, как округлые ягодицы в черных трусиках скрываются плотной тканью, а шелковая рубашка закрывает от моего взгляда приподнятые бюстгальтером полушария груди. И лишь когда вид Арлин перестает быть заманчиво растрепанным, выдыхаю:
- Едем, сладкая.

Доктор Бетхер Клайнтирпраксис оказывается средних лет мужчиной с круглым лицом и доброй улыбкой. От него веет спокойствием и уверенностью, тогда как я едва сдерживаюсь, чтобы не сорвать на ком-то душащую злость от глубоко засевшей тревоги. Понимаю, что у Арлин накопилось много вопросов, но я не способен на адекватный ответ, и очень благодарен, что они не озвучиваются прямо сейчас.
- Добрый вечер, - доктор Клайнтирпраксис в неизменном для всех медработников белом халате берет из рук Арли пушистого пациента и кладет на стол для осмотра. - Рассказывайте, - мужчина обращается с улыбкой к нам, поглаживая Хикари по голове.
- Все было в порядке до… - только я начинаю рассказ, как понимаю, что любимая ни слова из разговора на немецком не поймет. Я не уверен в положительном ответе, но спрашиваю: - Можно на английском? Нам, - беру Арлин за руку и крепко пожимаю, притягивая девушку к себе, - будет удобнее, если мы вдвоем сможем понимать ваши рекомендации. - Возможно, мне кажется, но меня не оставляет ощущение, что Арли словно бы выдыхает с облегчением в момент, когда я произношу последнюю фразу.
Согласный кивок доктора, и я начинаю рассказ. Про то, что щенка не заводил, а подарили, как он с аппетитом кушал и активно набирал вес. Арлин подтверждает мои слова, добавляя пару фраз о том, какой Хикари смышленый и активный. При этом субъект нашей беседы тихонько скулит, стоит отнять ладонь от его густой шерсти. Он словно боится, что его привезли и оставят здесь навсегда.
- ...расскажите подробнее о питании. Наш песик на готовом покупном корме? Или же на натуралке?
- Да он питается, зачастую, лучше меня, - пытаюсь шутить, но выходит не особо. - Говядину он сырую уминает за обе щеки, - и чуть погодя добавляю, - точнее - уминал. Сегодня утром Хикари отказался от еды, а вечером даже не пытался вставать. Создается впечатление, что прикосновение к животу причиняет ему боль.
Меня давно так не отчитывали, а будет правдой сказать - никогда. Не повышая тональности и оставляя доброжелательную интонацию в голосе, доктор Клайнтирпраксис читает длинную нотацию об исключительности псов породы акита-ину, их происхождении, правильном питании, не забывая ткнуть носом в ошибки содержания Хикари. И все это проводя различные манипуляции с щенком: то температуру меряет, то прослушивает стетоскопом, то делает узи, то рентгеновский снимок, подав знак ассистенту, который впоследствии удерживает пса в одном положении.
- ...я настоятельно не рекомендую вам продолжать кормить вашего Хикари по прошлой схеме. Гастроэнтерит сегодня может закончиться заворотом кишок, интоксикацией организма животного и его смертью завтра. Самым простым вариантом для вас будет кормление специальным кормом для акита-ину, но это после лечения. - И словно бы между делом: - Вы оставляете животного в клинике? Я вколол ему лекарства, в течении двух-трех часов острая боль должна уйти и работоспособность кишечника - вернуться в норму. Но было бы неплохо нашему пациенту некоторое время побыть под моим присмотром. Положительным ответом на препараты будет полумягкий стул без каких-либо инородных вкраплений, в случае его отсутствия - потребуются дополнительные медицинские манипуляции.
Словно бы поняв о чем речь, Хикари подрывается на передние лапы и начинает рычать на доктора, хотя пару минут назад позволял даже градусник в задний проход запихивать. В глазах щенка застывает паника и, как бы ему не было больно, он скалится, показывая свою готовность бороться, чтоб не разлучаться с нами.
Арли сразу же подходит к “бойцу” и начинает ему что-то успокаивающее рассказывать на ухо, уговаривая и увещевая.
- Никому тебя не отдадим, - повторяет любимая уже громче и смотрит на меня, ожидая подтверждения своих слов.
Мне сразу вспоминаются мои частые фразы при любом, даже незначительном неповиновении щенка: “Отдам тебя...останешься на улице… выброшу, не глядя.” Не со зла сказанные, а в сиюминутном раздражении, не серьезно.
- Никому, мелкий, - подтверждаю, - хоть это для тебя и губительно. - И уже доктору: - Мы побудем в клинике, сколько потребуется, но после заберем Хикари домой.
- Хорошо, - кивает Клайнтирпраксис, подзывая ассистента. - Жерар проводит вас в небольшую комнату для отдыха персонала. Особых удобств там нет, но…
Перебиваю, не дослушав:
- Нас устроит.

При выходе из клиники у меня в руках длинный список рекомендаций, увесистый пакет с различными лекарствами и коробка специализированного корма в подарок. И подарок это не мне и не Арлин, а щенку, которого она крепко прижимает к груди. Он с честью выдержал и промывание кишечника, и получасовую капельницу, и не единичное измерение температуры, пока она не опустилась до нормы. Хикари сейчас выглядит сонным, уставшим и совершенно измученным, но угрозы его жизни больше нет, и только это важно.
- В первые сутки не кормить, - читаю с листа назначений, - во вторые и третьи - можно добавить пятьдесят грамм корма. Потом - постепенно увеличивать дозу, но кормить не реже трех раз в день, - мой голос с каждым словом грустнеет. Указания расписаны до мелочей, на баночках с таблетками - разнообразные стикеры и пометки, что совершенно не внушает энтузиазма. Но взгляд на пушистый комок меха, который спрятал морду в сгибе локтя Арлин, и я снова ненадолго погружаюсь в чтение. - Да здесь инструкция длиннее, чем техническая документация к насосам, - разочарованно качаю головой, подходя к автомобилю и открывая любимой пассажирскую дверь.
- Оставь, милый, дома разберемся. Доктор сказал, что до завтрашнего утра только поить водой, потому сегодня лишь наблюдаем, - с момента, когда доктор перешел на английский язык, Арлин стала держаться более уверенно, сейчас же ее слова про дом и общие планы успокаивают и меня. Как бы то ни было, но забота об акита-ину позволяет нам быть еще ближе.
Прижимаю к себе девушку, а после легонько касаюсь губами ее виска, одновременно и щенка укутав объятиями:
- Спасибо, сладкая, - не сразу понимаю, что говорю, но потом осознаю, что слова вырвались правильные.
- За что? - удивление и попытка Арли заглянуть мне в лицо, отстранившись. В глубине небесно-синих озер глаз плещется тепло и нежность.
- За то, что ты рядом.

Германия. Дортмунд

Смотрю на белые каменные стены шикарного, в три этажа, особняка, принадлежащего Каспару Охману в пригороде Дортмунда, и осознаю, что не воспринимаю это строение домом или местом, где ждут, царит уют, тепло и благодать. Темно-серая черепица покрывает четырехскатную крышу с врезанными квадратными окошками мансарды. Мне когда-то хотелось побывать там, и я даже решился озвучить такое мелкое детское желание, но не всем мечтам суждено исполниться. Точнее - не моим. Высокие узкие проемы в стене по обе стороны от главного входа украшены витражами, и широкая лестница с белоснежной балюстрадой ведет внутрь. Видя издали яркие переливы солнечного света, мне, в прошлом глупому и наивному, казалось, что внутри что-то сказочно прекрасное. Туда стремилась душа, там виделась защита. До тех пор, пока я не принял, как должное, отстраненную холодность и надменность хозяев этого дома. Единственный человек, в чьих жилах течет такая же кровь, как у меня, мог бы в далекие девяностые помочь осознать родственные узы, но не сложилось. А те несколько визитов в возрасте десяти лет остались в моей памяти, как отстраненные смотрины.

- Смышленый малый. В колледже нахваливают. Точные науки ему под силу, да и в гуманитарных не лажает, - мистер Фостер с заискивающим взглядом перечисляет мои “достоинства” деду. Не часто Каспар Охман проявляет интерес к моей жизни - если не сказать, почти никогда, - но сейчас тот самый редкий случай. - Там какие-то занятия дополнительные нужны для развития способностей. С углубленным изучением, да, - слушаю лживый голос, и на языке появляется приторная сладость, от которой начинает тошнить. Прижимаю посильнее язык к небу, только так позволяя себе выразить неприятие происходящего. Для этих двоих я просто вещь, безмолвная и неживая. - Но для этого нужно перевести мальца в другое место. Там образование дороже, но не зарывать же талант в землю.
Дед молчит, но Арману Фостеру редко нужна компания, как для выпивки, так и для гадкого смеха после особо “удачной” шутки. Отец понял, что сколько не разминай на мне кулаки, подтверждать его вранье я не стану. У меня нужно просто спросить, правду говорит “любящий” родитель или нет, хочу я перевода куда-либо или же мне будет лучше со знакомыми сверстниками. Но мистер Охман не снисходит до меня. А, действительно, зачем спрашивать, как мои дела или, того никчемнее, какие желания? Лучше не вникать, а просто перечислить требуемую сумму на отцовский банковский счет. Я не знаю, сколько Арман Фостер получает на мое содержание, но то, что личных сбережений у пропойцы не осталось - факт.
- Смышленый, - дед поднимает взгляд на меня, прожигая и словно под кожу пытаясь проникнуть, но вскоре отводит глаза. - И, как погляжу, подраться не прочь. Гонорливый.
- Прямо в точку, - от улыбки у отца, кажется, порвется рот, но роль свою Арман Фостер играет на людях отменно: ни слова плохого обо мне не даст никому сказать. - Хотя с кем такого не было в детстве. Хорошенькие девочки, первая любовь, соперничество, и кровь, а не водица, бурлит, требуя выхода эмоций и лишней энергии.
- Да, наверное, так и есть, - кивает мистер Охман задумчиво, но что за мысли в его голове, мне никогда не понять.
В дверь, тихонько постучав, заглядывает какой-то человек с бумагами. Небрежно мазнув взглядом по присутствующим, он подает знак деду, и тот начинает прощаться и выпроваживать нас с отцом. - Сообщи мне, Арман, если что-то понадобится еще. Мой внук ни в чем не должен нуждаться, как бы не шли дела у тебя.
Не знаю, скольких усилий стоит отцу сдержаться и не сказать то, что он на самом деле думает о моем деде и выделяемых на меня деньгах. Но я уверен, что узнаю. На собственной шкуре. Удар за ударом.

Свежий ремонт внутри особняка сглаживает картинки детских воспоминаний, но все-равно меня не покидает ощущение, что я снова на “смотринах”. И в действительности, так и есть. Стоит нам попасть в поле зрения разношерстной толпы гостей, оценивающие взгляды начинают скользить по коже, оставляя ощущение липкости, и тихие перешептывания по углам напоминают шипение ядовитых змей. Ничего другого я от этого сборища и не ожидал, а потому натягиваю на лицо маску-полуулыбку, готовясь рассказывать, как мои дела, тем, кому это совершенно не интересно, хоть они и будут спрашивать. Считается, что такие уж правила приличия, а по сути - просто парад цинизма.
Обнимаю Арлин за талию и, притянув к себе, вступаю в гостиную под протяжные завывания “Адажио Альбиони”.
- Адам, ты все же приехал, - с громким возгласом от группы людей отделяется длинноногая блондинка. Ее лицо и тело являются достоянием лучших пластических хирургов страны: маленький нос, губы бантиком, идеально очерченные скулы и тонкий силуэт с увесистым бюстом, который старательно выставлен напоказ. Длинные прямые волосы цвета мокрого песка заколоты с левой стороны лица, оттого на правую его сторону падают гладкие пряди. Вероника уверенно приближается к нам, и при каждом шаге полы ее коктейльного платья расходятся, предоставляя жадной до зрелищ публике вид обнаженного бедра. - Я очень рада тебя видеть, - чувствую, как молодая супруга деда стремится меня обнять и поцеловать, но не шевелюсь даже, не то, что делаю шаг навстречу. Холодный прием заставляет миссис Охман притормозить, но с настойчивостью назойливой мухи она все-равно пытается схватить меня за руки, всем своим видом показывая, что былые ссоры забыты, а сейчас она просто ангел, который не снисходит до обид.
Каждой клеточкой тела ощущаю нарастающее напряжение, сковывающее любимую. И пока вулкан страстей не извергся ругательствами и проклятиями в мой адрес, демонстративно высвобождаю ладонь от захвата “бабули” и поворачиваюсь, чтобы представить Арлин эту наглую особу.
- Арли, сладкая, - говорю по-английски, не отвечая на фразы, сказанные миссис Охман по-немецки, - познакомься, это Вероника, жена моего деда и, по совместительству, хозяйка сегодняшнего вечера, - вижу удивленно расширенные зрачки, которые почти полностью скрывают от меня небесную синь радужек, и продолжаю, несколько сменив тон, но даже не переведя взгляд на представленную миссис: - Вероника, это Арлин Меррик, мое драгоценное сокровище, - наклоняю голову, чтоб коснуться губами уголка любимых губ, и нежностью хоть немного снять напряжение. - Которое никому никогда не отдам, - понижаю голос, словно произношу фразу только для своей сладкой и неимоверно ревнивой девочки, но на самом деле цель немного иная. Хочу, чтоб все присутствующие здесь осознали, что эта девушка моя, и я даже взглядов лишних в ее сторону не позволю.
Не обращая внимание на десятки свидетелей, успокаивающе поглаживаю ладонью поясницу Арли, тактильно передавая чувства, не сказанные вслух. Но терпением и тактичностью миссис Охман, даже когда училась в университете, не отличалась, а потому она грубо встряет в наш безмолвный разговор:
- Арлин… позвольте называть вас так… мне ваше лицо кажется знакомым. Мы не виделись ранее? - сведенные брови Вероники свидетельствуют об активном мыслительном процессе в этой блондинистой голове, но безрезультатном.
- Нет, точно нет, - произносит любимая и вторую мою руку приватизирует, переплетая свои пальцы с моими. - Я бы вас запомнила.
- Странно, - миссис Охман только открывает рот, чтоб, вероятно, поделиться еще одним своим предположением, но увидев мое категоричное выражение лица, переводит разговор на другую тему. - В любом случае, я рада видеть вас. Располагайтесь и ни в чем себя не ограничивайте, - дежурные фразы звучат заученно, но я уверен, что в некоторой степени радость от нашего с Арли появления “бабуля” ощущает-таки. Темы для разговоров с подружками на долгое время обеспечены. - Вы как раз вовремя, сейчас вынесут десерт - обязательно попробуйте, “роте грютце” наш повар готовит изумительно. А после Каспар начнет делиться воспоминаниями, это всегда так интересно и волнительно, - Вероника часто-часто моргает и всплескивает руками, задерживая их на груди, словно бы от переизбытка чувств на ее глазах выступают слезы, а сердце заходится в не ритмичном стуке. Затем следуют суетливые извинения и объяснения, почему нужно срочно идти, и молодая супруга деда скрывается в неизвестном направлении.
Наблюдая все это, невольно задумываюсь, а в своем ли дед уме, что связал жизнь с этим не лучшим экземпляром женского пола. Вероника Охман, в прошлом Бергнер, никогда не отличалась особыми талантами. С трудом окончив колледж, она не подавала надежд на успешное поступление в университет. Ежегодные конкурсы красоты, небольшие подработки в качестве никому не известной фотомодели и долгие вечеринки в ночных клубах были единственными способами заявить о себе, но огромные, не подкрепленные ничем, амбиции подталкивали использовать даже такие возможности. И однажды ей улыбнулась удача. Дед, будучи спонсором “Мисс Дортмунд”, обратил внимание на одну из претенденток и дал ей все: деньги, высшее образование, имя и исполнение заветных мечт. Наверное, в этом и есть истина - их связывает взаимовыгода: мужчина в преклонном возрасте получает молоденькое тело для исполнения любых желаний, а девушка - содержание, респектабельность и обеспеченность на всю жизнь. Во всяком случае, неполных десять лет совместного существования тому подтверждение.
Стоит миссис Охман оставить нас с Арли одних, как любимая поворачивается ко мне:
- Как? - одно слово, но в нем сконцентрирован весь шок от полученной информации.
- Деньги способны на многое, - пожимаю плечами, не разрывая объятий. - Я знаю Веронику еще с колледжа - довелось учиться вместе, - так что вся история “их любви” совершалась на моих глазах, - прерываю свой рассказ, кивая дородному мужчине. Его костюм настолько тесен, что едва не трещит по швам. - Добрый вечер, мистер Грэм.
- Адам, сынок, поздравляю, - один из самых влиятельных членов совета акционеров подает мне руку для пожатия, что, без сомнения, дорогого стоит. - Мне никогда не нравился Фишер, рад за тебя, - мистер Грэм улыбается, подтверждая свое негласное прозвище “большой добряк”. - И у тебя очаровательная спутница, - старый повеса склоняется в поклоне перед Арлин, а после отходит в сторону.
- Кто это? - шепчет любимая, наклонившись к моему уху, так что от теплого дыхания по телу бежит дрожь. Как бы я не скрывал напряжение от присутствия в этом неприятном месте, неконтролируемая реакция тела выступает в роли лакмусовой бумажки.
- Кристофер Грэм, член совета акционеров концерна Kaspar Ohman AG. Справедливость и честность - его главные положительные качества, а вместе с умением жестко управлять он становится тем, чьей поддержкой стоит заручиться, прежде чем начинать новый проект. Сейчас здесь присутствует весь руководящий состав. Смотри, вон там у стола с закусками высокий лысоватый мужчина пытается запихнуть в рот канапе с вяленым мясом, - мягко разворачиваю Арли в нужную сторону сторону и продолжаю: - Это Райн Херц. Долгое время был правой рукой деда, пока не получил свою небольшую долю. Теперь они с трудом выносят присутствие друг друга, но мистер Херц неизменно получает письменное приглашение на подобные мероприятия и приходит, показывая всем, что он здесь лишь, чтоб вкусно поесть. Его жена Элеанор - краснощекая дама в черном платье по правую руку от супруга, - пытается исправить ситуацию, увещевая мужа прекратить есть, но этим только обращает на себя дополнительное внимание. - Оглядываюсь, пытаясь найти взглядом еще трех спецприглашенных гостей, которых редко можно увидеть по-отдельности. На всех официальных встречах они выступают единым фронтом, и только поэтому их решения получают значительный вес. - А вон там, в углу за низким столиком на диване, сидят мистер Стэнфорд, мистер Кляйн и мистер Гувер. Они неизменно серьезные, напряженные и говорят о делах. Каждый из них имеет свой бизнес в Германии, но что касается концерна эта тройка действует сообща, - когда мы проходим мимо, действительно слышатся отголоски фраз о покупке чего-то по наиболее выгодной цене.
- А остальные гости, кто они? - Арли осматривается по сторонам, словно пытаясь увидеть знакомые лица, но я очень сомневаюсь, что такие имеются.
- Друзья деда, знакомые, просто влиятельные люди, которые могут в будущем пригодиться… - перечисляю, скользя беглым взглядом по скучающим физиономиям.
- И родственники? - добавляет Арлин, останавливаясь у столика с бокалами игристого.
- Родственники? Нет, - улыбка словно приклеивается к моим губам, и я сам сейчас не могу сказать, искренняя она или нет. - У деда был один ребенок - моя мать. - Делаю паузу и киваю на хрусталь, резко переводя тему. - Будешь?
- Да, - девушка хмурится, но бокал из моих рук берет. Мелкий глоток с задумчивым взглядом, и словно бы на что-то решившись, любимая задает вопрос: - Тебя поздравили сегодня. И вчера дед поздравлял. А с чем?
Арли поднимает на меня глаза, позволяя наслаждаться их бесконечно синей глубиной, и я тянусь прикоснуться костяшками пальцев к бархату женской щеки.
- Один неудачник хотел подставить меня, но у него не вышло, - свожу объяснения до одной фразы, думая о том, что находиться на этом празднике жизни я устал. Мужчины обсуждают дела в неформальной обстановке, женщины меряются друг с другом количеством украшений и ценой туфель, и каждый из присутствующих обсуждает своего соседа за его спиной.
- Дорогие гости, - из динамиков слышится писклявый голос Вероники, а после в центре зала появляется она сама, цветущая и искрящаяся довольством, под руку с дедом, который ее счастья особо не разделяет. - Я знаю, этого момента ждали все, и он стал уже ежегодной традицией в стенах нашего дома…
Миссис Охман говорит в микрофон, держа его перед собой, а я смотрю на деда, который напряженно вглядывается в лица гостей, глядя по сторонам. До тех пор, пока не останавливается на моем. Раздаются громкие аплодисменты, которые подтверждают, что присутствующие действительно ждут экскурса в прошлое из уст самого основателя. Но сквозь шум я слабо воспринимаю происходящее. Каспар Охман не сводит с меня глаз и, не обращая внимание на попытки супруги вручить микрофон, направляется в мою сторону. И радостной улыбки на лице деда мне не понять.
- О чем они говорят? Адам? - складывается впечатление, что не единожды Арли обращается ко мне, а я не слышал. Растерянно поворачиваю голову к любимой, концентрируясь на ее вопросе, что получается не сразу.
- Дед будет рассказывать о том, как ему удалось создать такую громадную корпорацию в далеком прошлом. А ранее Вероника говорила, что к этому моменту вынесут десерт. Пойдем попробуешь “роте грютце”, тебе должно понравиться, - проговариваю, приобнимая Арли за талию, и увожу с траектории движения четы хозяев вечера. Сейчас, когда все взгляды направлены на деда, его приветствовать я не хочу.
Но все складывается иначе: Арлин останавливается, расспрашивая, будем ли мы слушать рассказ, в это же время какой-то недотепа становится на пути, и пока мне удается ответить и, оставаясь вежливым, устранить помеху, рядом раздается голос:
- Адам, здравствуй. Мне очень приятно видеть тебя здесь, - столько радушия и доброжелательности во взгляде деда, что на языке появляется оскомина, а руку после пожатия хочется стряхнуть, чтоб убрать нарастающее ощущение фальши. Но не позволяю себе ничего лишнего, просто сжав пальцы в кулак в кармане брюк. - Мисс Меррик, счастлив познакомиться с вами, - дед предупредительно переходит на английский, и злость вскипает в моей душе, стоит услышать следующую фразу: - Если вам удобно, можете называть меня по имени - Каспар, - и вижу, как Арлин улыбается и вкладывает пальцы в руку мистера Охмана.
- Просто Арлин.
Медленно делаю вдох носом. Мне хочется прекратить этот фарс, грубо вырвав руку Арли из хватки деда. Ведь в каждом его слове - ложь, направленная на публику, а реакция девушки совершенно не соответствует настоящей гнилой сущности родственника. И от этого несоответствия разрывает изнутри. Словно все мои рассказы о детстве не были услышаны, не поняты, или же им просто нет веры.
Только когда Вероника уводит в центр зала деда, где он и начинает вещать историю создания Kaspar Ohman AG, могу вздохнуть спокойно. Я так и не проронил ни слова, сдерживая бушующие эмоции внутри, а потому во взгляде голубых глаз, направленных на меня, концентрируется тревога.
- Адам, что-то случилось? - тепло ладони любимой ощущаю на шее и, наклонив голову, прислоняюсь теснее. - Неужели к деду ревнуешь? - игривая улыбка сопровождает слова.
“Рассмотри боль. Почувствуй ее. Слышишь? Вдохни ее на полные легкие и впусти в себя. Всю. До последней капли. И скрой, - как мантру повторяю мысленно, наигранно улыбаясь. - Никто не должен понять, что укол достиг цели, и душа кровоточит.”
Но противореча сам себе, говорю иное:
- Да.

Спасибо за поздравления, девушки, за все сказанные и написанные слова, приложенные усилия и старания в создании этого праздника. Шикарные коллажи, потрясающие ролики, милые зарисовки, красивое стихотворение - все очень душевно получилось.

Моника, спасибо за взгляд со стороны и Хикари рядом со мной.

Арли, родная, мне безумно нравится мое подарочное видео. Прямо очень. Каждая его секунда. Спасибо, любимая. Видео, как и яркий коллаж со мной на фоне главного здания Kaspar Ohman AG, обязательно сохраню в своей анкете.

Еще раз, спасибо, дамы, за все.

Германия. Дортмунд

Только когда тянусь двумя руками к некоему подобию нижнего белья, что скрывает от моего жадного взгляда соски любимой, понимаю, что щенок, в попытке удержать равновесие и остаться на моих коленях, активно цепляется когтями за брюки. Но тщетно. Сталкиваю с колен пушистый бочонок, который с обиженным скулежом скатывается на пол, и начинаю медленно наматывать на кулак галстук. При каждом повороте кисти, Арли все ближе и ближе придвигается ко мне до тех пор, пока ее рот не оказывается в паре миллиметров от моего.
- Мне нравится такой ужин, милая, - едва касаясь, скольжу языком по пухлым женским губам. Возбуждение заставляет кровь двигаться быстрее, а оттого каждое неспешное прикосновение воспринимается сладостной пыткой. - Очень-очень нравится, - свободной рукой поглаживаю шею девушки, затем спускаюсь ниже, кружа по нежным полушариям, и радуюсь неровному дыханию Арлин, что вторит моему.
Не отказываю себе в удовольствии дернуть пару раз за кисточки, но не сильно, чтоб не испортить красоту. Есть в этом наряде особый шарм, откровенный, только для двоих. И лишь одно представление картины, как эти украшения будут покачиваться в ритме моих толчков, подстегивает не спешить, а насладиться сполна контрастом угольно-черных наклеек и белоснежной кожи.
- Ада-а-ам… - протяжный стон, и мой дразнящий поцелуй смещается к нежному местечку между ухом и шеей любимой, покусывая и посасывая тонкую кожу. Девушка подрагивает в моих руках, но лишенная возможности двигать головой, не может ускользнуть от чувственной ласки. Полмгновения, и в сознании укрепляется желание видеть Арлин связанной этим же самым галстуком, что сейчас в моих руках, и наслаждающейся пленением мною.
- Хочу тебя, - хрипло шепчу, - и пировать тобой, - выпустив шелк из руки, подхватываю любимую под ягодицы и опрокидываю на кровать, замечая черные полупрозрачные трусики, которые не скрывают ничего: ни гладкую белую кожу, ни алый бугорок меж половых губ.
Страсть в ясно-голубых глазах бликует бриллиантами и будто завлекает сделать все, что хочу. Каждое порочное желание призывая сделать реальностью.
- Да-а-ах… - сладостный выдох Арли, пока я быстро расстегиваю пуговицы на своей рубашке, глядя на девушку сверху вниз. Это не представление, а реализация насущной потребности убрать сковывающую ткань. Отбрасываю ненужный элемент одежды и, не дав и глотка воздуха вдохнуть, накрываю девушку своим телом, а затем обрушиваюсь на ее губы поцелуем. И в этом слиянии отражение моей жажды, граничащей с чистой похотью.
Обмен дыханием, взаимный жар прикосновений, но преследуя свою цель, поднимаю руки любимой к изголовью и опутываю запястья, используя в качестве веревки галстук. И лишь когда закрепляю узел бантом, разрываю поцелуй.
- Попалась, - проговариваю на выдохе с улыбкой. Попытка Арли освободиться безуспешна. Толика испуга мелькает в глубине любимых глаз, но я не даю ему перерасти в нечто большее и начинаю скользить губами и языком по женскому телу от шеи вниз, сантиметр за сантиметром своей страстью отмечая.
Не чувствуя ответных объятий, только по неконтролируемой дрожи и тихим стонам сужу о том, что легкая игра подстегивает не только мое возбуждение, но и Арлин. Ее бедра приходят в движение, то размыкаясь и открывая моему взору покрытую влагой промежность, то крепко смыкаясь в попытке зажать мою руку и таким простым способом указывая, где особенно необходимы прикосновения.
- М-м-м… моя… - полурыча шепчу, раздвигая ноги любимой, и обхватываю губами пульсирующий бугорок клитора прямо через сетчатую ткань. В таком порочном прикосновении истинное удовольствие, ведь музыку стонов с одним лишь словом “еще” в повторе хочется слушать, как можно дольше. Стискиваю губами клитор крепче и бью языком по самому кончику, ощущая, как при каждом ударе словно импульсы сотрясают любимую.
- Да-да-да… да-а-ах! - Арлин зажимает мою голову бедрами, не контролируя себя, и я добавляю топлива в пламя ее наслаждения, отодвигая трусики и толкая пальцы в горячую щель. Сочетание ритмичных проникновений и дерзкого поцелуя в сосредоточение ее женственности вскоре толкает любимую в пропасть наслаждения. И я чувствую его почти также остро, как свое. Пульсацией на языке и обволакивающим обхватом лона, ощутить которое совсем не пальцами желаю.
Мгновение промедления, чтоб избавиться от брюк, и я попадаю в свой “рай”. Силу ударов контролировать сложно, но это и не требуется. Изогнутая навстречу и с черными танцующими кисточками на груди, Арлин не нуждается в нежности и осторожности. Каждый мой выпад она встречает на полпути, пылая и сгорая со мной в обжигающей лаве страсти.
Не понимаю, в какой момент мои губы обхватывают сосок и стискивают его, зубами сорвав хрупкую преграду в виде наклейки, но яркая вспышка оргазма накрывает меня именно так: будучи глубоко внутри и ощущая сладкий вкус упругой вершины во рту.
- Хочу… - едва слышный шепот девушки, перемешанный с частыми выдохами, - обнять тебя…
Поднимаю голову, смотря на сладкую истому, разлившуюся на лице любимой, и одним движением развязываю бант на галстуке, который удерживает в плену женские руки. Освободившись, Арлин сразу же накрывает ладонями мои плечи и притягивает к себе.
Улыбка появляется на моих губах: несколько ленивая, немного уставшая, но несомненно самодовольная.
- Мне нравится, как ты встречаешь меня с работы, - протяжно провожу языком по напряженному до сих пор соску, а затем перекатываюсь на спину, увлекая за собой и Арли. В какой-то мере мы меняемся местами, теперь девушка лежит на мне, и довольство огромными буквами написано на ее лице.
- Я скучала, - Арлин кошкой ластится, подкрепляя свои слова легкими, как перышко, поцелуями, но тем приятнее они ощущаются на коже.
Иногда для счастья не нужно много. Раньше мне казалось, что счастлив тот, кто имеет место, в котором чувствует себя в безопасности. Перевернув страницы детства, как нечто постыдное и что следует забыть, я считал себя счастливым, когда воспоминания затирались солидной дозой алкоголя, а громкая музыка ночных клубов дарила обманное чувство праздника, закрывая боль. Потом мне стала важной тишина и бескрайние просторы с высоты горных вершин, а после и занимающий солнечный свет по утрам из окна своей квартиры. Сейчас же мое счастье потеряло свою прикрепленность к месту на земном шаре, а трансформировалось и ожило. У него появилось имя.
Запускаю пальцы в копну женских волос, наслаждаясь их шелковистостью. И на душе ощущается небывалый подъем, пусть день рабочий был и не из легких.
- Арлин, сладкая, а кормить меня сегодня будут? Я видел краем глаза нечто весьма съедобное на столе, неужели это не мне? - стоит мне задать вопрос, как девушка выскальзывает из объятий, начиная суетиться.
- Я и забыла совсем. Мясо, наверное, уже остыло, - встревоженность появляется на женском лице, Арли быстро встает с кровати, накидывает рубашку на плечи и, застегивая ее по пути, шагает на кухню. Минуту спустя раздается какой-то стук, шорох, затем слышу мерное гудение духового шкафа и недовольное женское ворчание. Но слов, к сожалению, не разобрать.
Усмехаюсь и, натянув домашние шорты, иду следом. Вижу задумчиво постукивающую пальцами по столешнице любимую и со спины укрываю объятиями.
- А что такое вкусное разогревается? - целую нежную кожу Арли у основания шеи, прикрывая глаза и делая глубокий вдох. Но не ароматы еды пытаюсь ощутить, а неповторимый запах нашей любви, оставшийся на коже, хочу вобрать в себя на полные легкие.
- Мясо по старинному рецепту, - Арли расслабляется в моих руках и начинает потираться щекой о мои губы. Взаимные ласки и прикосновения так естественны. - Мне его мама рассказала, когда я еще маленькой была.
- Пахнет очень аппетитно, - стираю поцелуем легкую грусть, что появилась в глазах любимой. Я рад, что нет той огромной боли вплоть до безразличия к своей судьбе, но все равно стараюсь избегать моментов, которые могли бы спровоцировать то состояние вновь. И пусть понимаю, что все в прошлом, на рефлекторном уровне пытаюсь предотвратить даже малейшую вероятность повторения.
Спустя не более получаса мы сидим напротив друг друга, в моей руке бокал красного вина, и запеченная свинина под пряным соусом сводит с ума ароматом. Царит домашний уют, и это ощущается странно и правильно одновременно. На первый взгляд, просто ужин дома в обычный вечер буднего дня, но для меня - часть той жизни, которой в детстве был лишен. Покупная еда или же заказанная в ресторане не идет ни в какое сравнение с пищей, приготовленной любимой лично. А оттого, что Арлин сама захотела меня порадовать, становится еще более тепло на душе.
- Смотри, что мелкий вытворяет, - замечаю, как Хикари выпрашивает на задних лапах мясо. И пусть ему не особо удается удержать равновесие, настойчивости не занимать.
- О какой милый! - Арли смеется и начинает подстрекать акита-ину на более высокие прыжки поглаживаниями и ласковым голосом. А пес только активно машет хвостом, ведь допрыгнуть до стола не может - слишком высоко. И выражение мольбы на пушистой морде бьет все рекорды по умилению.
- Актер ты, Хикари, но кое-что вкусненькое заслужил, - смеюсь, собираясь дать ему кусочек со своей тарелки, но вспоминаю назначение врача как раз в тот момент, когда девушка поднимает на меня хмурый взгляд. И уже погрустневшим голосом: - Вот только я пока не соображу, что именно, - и наклоняюсь, чтоб потрепать по холке подбежавшего щенка.
- Корм, но вечером Хикари уже ел. Потому только перед сном можно будет дать совсем чуть-чуть, - произносит любимая. Складывается впечатление, что она защищает пса от меня. Точнее от моей беспечности в этом вопросе.
- Слышал? Закончились деньки с едой до отвала, - перевожу все в шутку, чтоб убрать возникшее напряжение, и продолжаю поглаживать щенка по голове.
Акита-ину кладет морду на мое колено и придвигается ближе, неустойчиво стоя на задних лапах. А я смотрю на него и думаю, что в своем желании отвязаться от лишней обузы и из-за черствости сердца, едва не погубил доверчивое живое существо. И пусть Арлин прямо не озвучила, осуждение вперемешку с испугом я помню в ее голубых глазах очень хорошо. Да и в словах частенько проскальзывает укор, для которого реально есть основания.
“Возможно, друг, я действительно должен был тебя отдать, чтоб не погубить. Но я слишком эгоистичен, чтобы с тобой растаться.”
- Сложный день? - слышу вопрос Арли и чувствую ласковые прикосновения на плечах, перерастающие в объятия. Сразу же перетягиваю любимую себе на колени и касаюсь ее виска поцелуем.
- Зато какой приятный вечер, - говорить о работе не хочу, это словно притянуть что-то серое и грязное в наш домашний уют. Потому, когда девушка поворачивает ко мне голову, я захватываю в плен женские губы и не отпускаю до тех пор, пока не приходится сделать вдох.

Каждый новый день приносит новые эмоции. И запоминаются не будничные заботы на работе, а впечатления, полученные вместе с любимой. Я больше не провожу вечера до полуночи в кабинете за бумагами и даже не ношусь бездумно на большой скорости по безлюдным улицам. Так сложилось, что у меня сменились приоритеты, и появилась новая традиция - я стремлюсь домой, где меня ждут. Мы ужинаем в тихой обстановке. Слово за слово я делюсь моментами прожитого дня, а Арлин эмоционально рассказывает о проделках щенка или же о чем-то, увиденном на утреннем променаде. Потом мы идем гулять по городу. Без машины, ведь иначе прочувствовать дух этого старинного города не удастся. И я узнаю место, в котором родился и вырос, будто заново.
Я никогда не замечал раньше, что центральная часть Дортмунда это сплошное противоречие. Монументальные здания, от которых веет мудростью веков, стоят рядом с недавно возведенными строениями с зеркальными фасадами в современном стиле, маленькие лавки с уличной едой располагаются дверь в дверь с фешенебельными ресторанами на старом рынке, а толпы туристических групп почти нивелируют присутствие местных жителей на улицах. Церковные храмы также никогда не были в поле моего внимания, но я рад узнать о покровителе города Рейнольде и построенной в его честь Райнольд Кирхе с флюгером в виде орла, возвышающимся на более, чем стометровой высоте. Также мне неожиданно интересно побывать в Орлиной башне и, в довесок к музейной экспозиции древнего оружия и оборонных вооружений, увидеть модель старого города и коллекцию археологических находок разных времен. Погружение в историю сопровождается взаимными подшучиваниями и объятиями, и даже в тишине залов с древностями с моих губ не сходит улыбка.
- Мне идет? - Арли предстает передо мной в рыцарской броне-экспонате, которую используют в качестве развлечения для детей. Забрало открыто, и я могу наслаждаться счастьем на лице любимой. - Защищайтесь, сударь! - моей груди касается деревянный меч, так что не засмеяться в голос становится все сложнее.
- Я пал пред вашей красотой, meine süße, - склоняю голову, но уголки моих губ невольно поднимаются вверх, сводя на нет всю показную покорность.
Вечерами не так много времени остается, чтоб успеть до закрытия музеев, художественных выставок, исторических достопримечательностей, сувенирных магазинчиков или кафе, но мы берем за правило никуда не спешить, а просто наслаждаться. Потому каждый день это новая прогулка, новые впечатления и новые знания. Все время принадлежит нам.

- Не хочу знать ничего из того, что говорят все эти странные люди, - Арли отворачивается, обиженно поджимая губы, и обнимает себя руками, глядя на ночной город за окном. Вестфаленпарк светится огнями, и вид просто потрясающий, но я уверен, что эта красота сейчас девушке недоступна. Любое мое обращение к кому-либо на немецком языке Арлин расстраивает, и даже если после я рассказываю всю суть разговора, грусть из голубых глаз это не убирает. Но при этом любимая продолжает отказываться от моего предложения учить ее по три-пять немецких слов в день.
- Но ты же хочешь понимать меня, сладкая? Что я говорю, как говорю и кому говорю, - увещеваю, разворачивая и прижимая девушку к себе, а после целую мягкие женские губы. - К тому же, это может быть интересно и приятно.
- Приятно? - Арлин вскидывает голову, хмурясь.
- Я стану твоим “интимным словарем”, - проговариваю с улыбкой и смотрю, не отрываясь, как сменяются на лице Арли эмоции: непонимание, осознание и восторг.
- Как в фильме? - девушка пересаживается чуть иначе, подтянув ноги под себя, а после снова придвигается. Складывается впечатление, что ей тяжело найти наиболее удобное положение, и надеюсь, что это от предвкушения.
- Лучше, - подминаю любимую под себя и шепчу: - Meine süße…
- Что это значит? Ты уже второй раз говоришь это, - любопытство светится во взгляде голубых глаз.
- Моя сладкая… Это значит “моя сладкая”.

- Сладкая, спасибо за подарок, за нас, за рождественское тепло, - обнимает крепко и губы Арлин целует. - Люблю тебя и уже люблю наших будущих карапузиков. Безумно. Рождество - время чудес, ты правильно сказала. И негоже оставлять мою самую заботливую Санту-зефирку без подарка.

Присоединяется к всеобщему действу.

- Джонатан, спасибо.

- Дэвид, с Рождеством тебя. Мира, благополучия и взаимопонимания желаю, а также вдохновения и быть всегда на вершине успеха.

Подходит к полуукрашенной зеленой красавице и вешает на нее пару игрушек. Маленькие вязаные варежки на витрине магазина выглядели очень мило и напомнили историю, рассказанную любимой, что не удержался и взял их.
- Нравится, родная? А какую игрушку приготовила ты? - обнимает Арли и целует ее в уголок пухлых губ.

Германия. Дортмунд

Доверие… У меня всегда с ним проблемы. Так повелось сызмальства, так остается и до теперь. И если материальные блага я могу доверить человеку, который меня еще не разочаровал, то внутренние чувства и переживания всегда остаются запертыми глубоко внутри. Я не знаю сила ли это моя, подкрепленная умением держать себя в руках, что бы ни случилось, или же наибольшая слабость, выражающаяся в жалком желании сохранить лицо. Но чем ближе злополучная дата, тем больше усилий мне приходится прилагать, чтоб сдержаться и не выплеснуть боль и накопившуюся горечь на близких, которых у меня почти нет. Простых и добрых слов, чтоб описать свое внутреннее состояние, мне не подобрать, а грязь оскорблений в сторону почивших врагов и недругов, оставшихся в живых, я не имею права выливать на совершенно непричастных к тому людей. И мне искренне хочется пропустить это время. Пару-тройку недель до и несколько после. Вычеркнуть, словно их никогда и не существовало. И в принципе, за последние годы мне удалось свести на нет попытки поздравить с днем рождения: в этот день к моему утреннему кофе Урсула даже не позволяет себе добавить сладостей, большинство подчиненных и не знают точной даты, как впрочем и немногочисленные люди, которых я могу с натяжкой назвать друзьями. А дед… надеюсь, когда-нибудь до него дойдет, что мне ничего не нужно. От него уже ничего. Но кошмары ночами возвращаются. Из года в год мучают меня. От заката и до рассвета. Они мне неподвластны.

Делаю шаг. Затем еще один и еще, стараясь ступать, как можно тише, и представляя себя невидимым. Отец кричит на экономку внизу, и я знаю, что он сейчас уедет. Всегда уезжает и возвращается злой. Не знаю, куда он направляется, и кто или что так сильно выводит его из себя, что даже вонючая вода из граненой бутылки не в силах потушить гнев. Я не все понимаю из слов Марты. Какие-то цветы, уборка, которую она готова сделать, если отец разрешит, но категоричное "нет" слышится на весь невнятный лепет противной женщины, которая часто запирает меня в комнате, оставляя надолго в одиночестве.
- Я сам, - добавляет отец спустя пару минут. - Положите в машину все необходимое и можете быть свободны.
- Как пожелаете, мистер Фостер, - приподняв подбородок словно от обиды и что-то бормоча под нос, Марта проходит возле моего укрытия, но не замечает меня. Меня никто не замечает, ведь я - невидимка.

Резко открываю глаза и не могу прийти в себя. Все так реально, что даже запахи пару секунд ощущаю, словно я снова в доме пропойцы-отца в то время, когда из "невидимки" я превратился в "ублюдка" и "убийцу". Но делаю глубокий вдох, и рецепторы воспринимают аромат любви, который остался после наших с Арли постельных игр. Это помогает мне немного дистанцироваться от прошлого, но мысли все равно возвращаются в невеселое детство.
Мне сложно сказать, что из моих воспоминаний правда, а что является плодом воспаленного сознания - именно на последнем и настаивал психотерапевт, к которому я ходил несколько раз, отчаянно желая избавиться от кошмаров. Но каждая секунда сна не забывается, словно былые события просто вытаскиваются из каких-то неведомых мне глубин памяти и остаются в назидание. Так происходит и сейчас, меня гложет сожаление за тот бездумный поступок на свое трехлетие. Подчеркнутое безразличие единственного родителя было для меня подарком, но я сам, своими тогда еще маленькими ножками, изменил положение вещей.

Топ-топ, держась за стены, чтоб не упасть. Любопытство гонит меня вперед. Топ-топ по лестнице, которая кажется бесконечной. Но нужно спешить, меня могут поймать в любой момент, и я не смогу узнать тайну. Топ-топ в приоткрытую Мартой входную дверь и к машине отца на подъездной дорожке.

Вспоминаю несмышленого себя и понимаю, что интересной забавой тогда воспринималось все. Словно не жизнь, а игра. И все несерьезно, понарошку. Вот только ошибался: я не игрок, а пешка, которую давно убрали с шахматной доски за ненужностью.

- Что здесь делает "это"? - громкий бас отца над ухом, когда оказываюсь у цели: мои пальцы тянутся к открытой двери автомобиля, я едва касаюсь гладкой поверхности, но меня грубо разворачивают и встряхивают. - Ты! - обвинение во взгляде, так что опускаю глаза - мне не выдержать этой злобы. В горле воздух застывает комом, и хочется вытолкнуть его, но частые вдохи и выдохи не дают результата.
- Адам, наверное, захотел поехать с вами, - экономка пытается шутить, подходя ближе, но ее юмор так и остается не оцененным.
- Никогда не бывать этому, - отрезает отец и отталкивает меня в руки Марты.

Становится тяжело дышать. И пусть мне давно не три, да и тело отца уже сожрали черви, но тот его взгляд и слова, которые я осознал значительно позже, остаются в памяти. Убийце нечего делать на могиле своей жертвы - в этом старый Фостер был прав. Я не должен осквернять своим присутствием место вечного сна матери.
- Почему не спишь? - слышу тихий вопрос и, повернув голову, вижу заспанное лицо Арлин. Она хмурится и часто моргает, словно с трудом пытается держать глаза открытыми.
- Плохой сон, - теснее прижимая девушку к себе, целую ее в висок и прикрываю глаза. - Такое бывает у меня, сладкая, но ты спи. Ранний подъем, изнурительный перелет, да еще я протянул нас сегодня по всему городу. Тебе стоит отдохнуть.
- Но мы же можем завтра хорошенько выспаться? - вопрошает любимая. - Чтоб никакой работы, забот. Только ты и я в постели, - Арлин кутается в мои объятия, как в одеяло, и затем касается губами моей груди. Нотки тревоги уходят из ее голоса, остается лишь чистая нега.
- Ты же знаешь, чтоб полететь с тобой в Лондон, я перенес все встречи на грядущую рабочую неделю. Повторной смены планов совет не одобрит, - проговариваю со вздохом. Хоть и не вижу сейчас воочию, но ощущаю, что девушка грустнеет, и эта грусть болью отражается в моей груди. Я слишком хорошо знаю чувства, когда вместо подтверждения и реализации желаемого, получаешь отказ. А потому добавляю: - Но поспать до обеда мы все же сможем, пара часов, думаю, ничего не решит. - А в мыслях звучит горькое: “Главное, уснуть.”
- Хорошо-о, - тянет Арлин последний слог, зевая. - Я за последние дни привыкла, что ты постоянно рядом. И весь мой, - кажется, меня пытаются притянуть ближе, но без особого успеха. Вес моего тела девушке не под силу сдвинуть.
- Какая жадная девочка, - уголки моих губ поднимаются, и теперь уже я заключаю девушку в капкан объятий. - Прямо-таки твой?
- Да, - Арли довольно кивает и устраивается удобнее на моем плече, словно крепкий обхват и есть вершина ее желаний. - Мой, - едва слышный шепот, и я надеюсь, что правильно распознал сказанное.
Проходит какое-то время, дыхание любимой замедляется, и она погружается в сон. Ресницы ее трепещут слегка, словно какие-то картинки прокручиваются перед глазами. И я искренне хочу, чтоб ей снилось что-то приятное и доброе. Быть может, наши прогулки по Гайд-парку, перешучивания, поедание сладкой ваты и забавные попытки сделать красивое совместное селфи. Или подкармливание уток в пруду и последующий побег от охраны, которая с криком возмущения “Птиц кормить нельзя!”, гналась за нами по извилистым дорожкам. А может, ужин с видом на заходящее за горизонт солнце и страстные поцелуи под луной. Все, что угодно пусть снится, лишь бы улыбка была на губах Арлин.
Вспоминая до мелочей счастливые моменты нашего совместного путешествия в страну дождей, и сам проваливаюсь в царство Морфея.

Глаза закрыты, и я стараюсь даже не дышать, зарывшись лицом в подушки. Словно сплю беспробудно, и не слышу, как при открывании двери раздается тихий скрип. Будто незаметными остаются шаркающие шаги и проклятия, когда нежданный посетитель ударяется ногой о стол. Вроде бы такой крепкий сон, что даже тяжелое сопение над ухом и громкие глотки не нарушают моего мирного ночного отдыха. Но все это притворство. Действительность же иная: пропитана страхом.
- Почему не ты? - осипшим голосом сказанные слова сопровождает удар, и моя кровать тут же приходит в движение, вибрируя. - Почему она?!

Странное чувство охватывает меня. Как будто я заперт в теле ребенка и вынужден наблюдать за собой со стороны. Не имея возможности ответить на прозвучавшие вопросы так, как могу. Не среагировать на угрозу как-либо. Не защитить мелкого себя, который еще слишком слаб, чтоб противопоставить что-нибудь взрослому. Я - невольный свидетель своей же боли.
- Адам, проснись! Адам!
Встряхивание приводит меня в сознание мгновенно. Я подхватываюсь и подминаю под себя нарушителя сна. На краю сознания фиксирую женский крик, но только когда мои руки зажимают запястья Арлин по обе стороны от ее головы, начинаю осознавать, что делаю. Каскад чувств проходит по мне катком: от шока, что кошмар так поглотил меня, и я не ведал, что творю, до облегчения, что ничего непоправимого еще не совершил. Девушка зажимается и, смотря на меня широко раскрытыми глазами, пытается отодвинуться. Ее движения ограничены моим телом, но Арли отклоняет от меня даже голову, лишь бы быть подальше. Захват мягко заменяю поглаживающими движениями ладонь о ладонь, после переплетаю наши пальцы, делаю глубокий вдох и медленно наклоняюсь, чтоб легонько коснуться губ любимой своими да так и остаться соприкасаясь. Но мгновение сменяет мгновение, а ответа на ласку нет, и мое настроение уверенно снижается к абсолютному нулю.
Прикрываю глаза и начинаю тереться лбом о лоб Арлин - не могу себя заставить отстраниться, как и видеть страх на дне голубых озер глаз.
- Прости, сладкая, - разрываю гнетущую тишину парой искренних слов. Сны начинают врываться в мою реальную жизнь, внося хаос, и это обескураживает и злит одновременно. - Не хотел тебя пугать.
Кажется, проходит вечность, но Арли по-прежнему не произносит ни слова. После она, так же молча, разрывает контакт рук, отползает к изголовью и, схватив ближайшую подушку, обнимает ее, а по сути просто отгораживается от меня еще и таким образом. И я не удерживаю против воли.
- Что с тобой? - испытывающий взгляд синих глаз прожигает, будто насквозь. - Я долго не могла разбудить тебя. А потом ты резко раскрыл глаза и напал. Ты… ты хотел меня ударить? - в женском неровном голосе слышится неверие произнесенному, но сам факт озвучивания такого предположения заставляет меня мысленно сыпать проклятиями.
- Сон. Это все чертов сон, я не осознавал, что делаю и то, где я, - дополнительные вопросы Арлин повисают в воздухе - кожей ощущаю недосказанность, но тяжело говорить. Порыву рассказать все, как есть, противостоит куча аргументов в виде “зачем?”, “это же неважно, по сути” и “прошлое уже в прошлом”. Но безмолвствовать нельзя. Начинаю складывать слова в предложения, поправляя сам себя и дополняя рассказ уточнениями: - Мне снится детство, точнее я в детстве, отец, его дом. Иногда это как вырезки из воспоминаний, но чаще я словно наблюдаю со стороны за самим собой, а повлиять на ход событий не могу. Даже когда отец особо рьяно проявляет свою “любовь”, я просто вынужден смотреть. И это… сложно.
Не замечаю момент, когда разорвав зрительный контакт, перевожу взгляд на зелень деревьев за окном. Постепенно картинки из сна становятся в сознании более блеклыми. Яркий солнечный свет вытесняет темноту, но не из моего сердца, где камнем оседает ненависть на родителя. Но еще больше ненависть на самого себя. За украденную у матери жизнь, которую не вернуть. За детскую наивность и веру, что однажды придет “спаситель”, и издевательства прекратятся. За свою слабость, которую не удается полностью искоренить до сих пор и которая приводит к настолько неконтролируемым последствиям.
Слышу шорох за спиной, и первая мысль: “Арлин решила уйти, чтоб не быть рядом со мной ни единой лишней минуты. Черт побери!”
- Куда ты? - разворачиваюсь резко, боясь снова увидеть картину, как любимая собирает вещи, но вижу иное. Арли сдвинулась по кровати в мою сторону и, оставив подушку на коленях, протягивает ладони ко мне.
- Никуда, - секунда моего промедления, и женские руки опускаются.
- Хорошо, - на выдохе подаюсь вперед и мягко захватываю девушку в объятия, невольно следя за ее реакцией. Оттолкнет опять или же в ответ обнимет - я этого не знаю, но тепло льнущего женского тела заставляет меня отбросить излишнюю предосторожность. - Я ненавижу день, в который появился на свет. И сны не дают мне о нем забыть, мучают, словно мало вырасти в атмосфере постоянного пренебрежения и беспочвенной злости близких, а нужно всегда помнить, кто и что из себя представляет на самом деле. И я не уверен, что отец - самое большое зло. Он всегда был со мной честен: ненависть и злоба на меня была постоянством. Другие же давали надежду о возможной помощи. Конечно, доверчивость и наивность моя тому виной, но штука в том, что гнилость не видно снаружи, она внутри. И под маской лощеного и улыбчивого добряка зачастую прячется тот, кто отвернется и, подарив надежду, бросит. Лучше не иметь ее совсем. Тогда ты сам себя спасешь и оттого станешь сильнее.
- Я не понимаю, о чем ты вообще? Сон? Отец?
- О ком. О мистере Охмане, милая. Знаешь, я верил, долгое время верил, что не один в борьбе с отцом. Тому маленькому мальчику нужна была защита, и к сожалению или к счастью, защитой стал он сам себе без помощи извне. Долго и не безболезненно это было, но такова уж жизнь. А самое смешное, что показные доброта и радушие деда и тебя вводят в заблуждение.
- Что ты такое говоришь, Адам? - чувствую, что наговорил я много, и мои слова вряд ли будут поняты, чтобы и как бы не сказал. Уж правду говорят, опыт нельзя передать, а только проживая получить. И разочарование в людях - тоже опыт, хоть и горький.
Замолкаю на пару минут, чтоб после перевести разговор на другую тему:
- Прости, сладкая, что напугал, - целую уголок женских губ и отстраняюсь, чтоб поглядеть в глаза. - Ты мое сокровище. И мне до дрожи хочется спрятать тебя от всего этого. Да и ото всех, впрочем, оставив лишь для себя.
Еще раз касаюсь поцелуем сладких губ Арли и ласкаю их языком, пока любимая не отзывается в ответ. Но телефонный звонок врывается, как всегда, не вовремя.
- Слушаю, - бросаю коротко, поднеся трубку к уху.
- Мистер Фостер, добрый день. Вы сегодня будете в офисе? - слышу в динамике слова помощницы и прикрываю глаза, на время я, как проснулся, даже не глядел. - Или мне стоит перенести встречу? Мистер Суото прибыл несколько раньше запланированного часа и хотел бы встретиться с вами до официальных переговоров.
- Я буду. Максимум сорок минут, и на месте. Спасибо, - откладываю смартфон, но ничего не успеваю произнести.
- Тебе нужно идти, - голос Арлин поникший, и уголки ее губ опущены, но она права - нужно. - Возвращайся скорее, я буду ждать.
Криво улыбаюсь в ответ, не ощущая легкости душевной, ведь покидаю любимую резко, не имея возможности сгладить свои слова и серию неожиданных, даже для меня, признаний. Ласково провожу костяшками пальцев по бархатистой нежности девичьей щеки, касаюсь припухших от поцелуев губ и просто киваю, прикрыв глаза. Слов не нахожу. А после направляюсь в ванную. Холодная вода должна помочь прийти в себя, а куча нерешенных проблем на работе на время выветрит ночные кошмары из памяти.

Германия. Дортмунд

Наверное, главные чувства, которые довлеют надо мной - растерянность и обида. Ожидать, что за моей спиной Арли будет выведывать у деда - а больше не у кого - место захоронения матери, я не мог. Как и то, что любимая обманом приведет меня сюда в этот день, становится неприятным сюрпризом. “Зачем?” - пульсирует в мозгу вопрос, и я не нахожу на него ответа, лишь чувствую горечь непонимания. Мои скупые рассказы о детстве и озвученные в моменты слабости переживания, видимо, восприняты, как нечто неправильное и ошибочное, а оттого - неважное. То, что можно не брать в расчет. Что ж, так тому и быть.
Сейчас, в свете дневного светила, я могу отделить реальность от событий прошлого. И глядя на могилу Кейт Фостер, вижу молодую женщину, которая не успела пожить, умерев в расцвете лет. В гладких изгибах красивого каменного памятника и свежесрезанных цветах у его подножия чувствуется забота и любовь, которую не стерли годы. И приятно осознавать, что у моей матери было хотя бы это - любовь близких. Деда. И отца. Как бы он не относился ко мне, каждый год, пока был жив, Арман Фостер приходил сюда и стирал пыль времени с мраморной плиты.
Сейчас же здесь я.
“Зачем? - снова звучит в сознании вопрос. - Я не имею права.”
Но не замечаю, как подхожу ближе к памятнику, чтоб рассмотреть получше женщину на фотографии. Она здесь взрослее, чем на фото, которое я когда-то нашел в вещах отца и спрятал себе на память. И во взгляде - грусть, несмотря на приподнятые уголки губ.
- Мне жаль, - два слова вслух. Уверен, не эти слова Арлин хотела, чтоб произнес я, но они четко отражают то, что сейчас ощущаю. Мне жаль, что жизнь Кейт Фостер оборвалась внезапно, жаль, что многого она не успела увидеть и ощутить. Из-за меня. И дело не в чувстве вины или желании получить прощение извне. Я сам не могу простить себя. Но обещать, что сделаю все, чтоб ее смерть не была напрасной, могу.
Я люблю жизнь, было бы ложью говорить иначе. И в один из переломных моментов юности признался в этом сам себе и перестал пытаться всеми способами заглушать в себе это чувство. Напротив, старался острее ощутить всю полноту жизни и яркость красок, и ходил по ее краю. Но чем больше эмоций получал и больше позитива видел, тем горче воспринимался тот факт, что у меня есть то, чего Кейт Фостер лишена из-за меня.
Если бы меня не существовало… Множество вариантов жизненных путей могло стать реальностью, но здесь и сейчас живой я стою возле могилы своей почившей матери. И никак не могу этого факта изменить. Что там говорить, повлиять на судьбоносный выбор “матушки с косой” я и тогда, двадцать девять лет назад, не мог. Но острое чувство вины, глубокое сожаление и стыд за свою полную различных эмоций жизнь душат.
- Спасибо, мама, - одними губами проговариваю, почему-то именно сейчас вспоминая слова, которые часто слышал в отношении матери и ребенка. “Подарить жизнь” это много, а “подарить, отдав взамен свою” - просто бесценно. И я благодарен, что живу, черт возьми. За это мне никогда не расплатиться.
Опускаю взгляд на надпись ниже. Смотрю на вязь латинских букв и вспоминаю перевод, озвученный Арлин, где основными словами были “любовь”, “вера”, “прощение”. Пытаюсь осознать, что бы это могло значить для меня, и не понимаю.
“Прощают того, кого любят, а при чем тут я?”
Мы не успели познакомиться. Даже если на время забыть шутку судьбы, соединившей рождение и смерть одним днем, этой темноволосой женщины с легкой улыбкой на губах я не знаю. Ни какой она была, ни что и кого любила, ни к чему стремилась. Времени на это нам не было дано. Мы - незнакомцы, связанные одним летним днем и смертью. Называть матерью невнятный образ в голове кому-то покажется странным, но я редко руководствуюсь чужим мнением, идя своим путем.
Качаю головой из стороны в сторону и отхожу от могилы. Я и так надолго задержался. Когда-то потом вернусь. Побывав здесь, мне теперь хочется какими-то простыми действиями попробовать возместить хоть часть того, чем обладаю я. Понимаю, что цветы и трансформированная в реальные вещи благодарность не нужны Кейт Фостер - мертвым ничего земного не нужно, - в том эгоистичная потребность моя. Но не сегодня. Бросив последний взгляд на памятник с фотографией матери, направляюсь к выходу из кладбища, надеясь, что Арлин ждет. Хотя стопроцентной уверенности в этом у меня нет.
Десяток шагов, поворот дорожки, и вижу сжавшуюся в комок девушку на скамье в тени векового дуба. Осознает ли она, какую рану нанесла своим предательством? А сокрытие информации и действия за спиной я именно так и воспринимаю. Много способов есть, чтоб “помочь мне”, но выбрана ложь.
- Арли, есть еще что-то, чего я не знаю, но это касается непосредственно меня? - вижу, как девушка вздрагивает, а после медленно поднимает свои заплаканные глаза на меня. Какое-то время она молчит, словно оценивая меня и мое настроение, а после ее губы сжимаются в тонкую линию.
- А если да, то что? - Арлин контратакует, откидываясь на спинку и сводя руки на груди. Она расстроена, душевно разбита, но продолжает стоять на своем. Боец.
“Но почему противником считает меня?”
- Это обижает, милая, - после недолгой паузы все же подбираю слова. Я не вижу смысла сыпать оскорблениями и обвинениями, хочу понять, почему она привела меня сюда обманом, скрывала общение с дедом, да и вообще искала встречи с тем, с кем знала, я не хочу ничего иметь общего. Работа, номинальное родство - все, что готов стерпеть. - Очень. Ты понимаешь, что действуешь против меня? Не договаривая, скрывая, готовя что-то за спиной, идя на контакт с тем, кого я просто терплю в своей жизни и менять своего отношения не желаю. Почему ты поступаешь так со мной? Я не заслуживаю честности?
- Это ты идешь против себя, сопротивляясь на каждом шагу. Интересно, почему я не сказала ни слова? Потому что в противном случае мне бы никогда не удалось привести тебя на могилу матери. Интересно, для чего я встречалась за твоей спиной с твоим дедом? Потому что хотела подарить тебе праздник, - голос Арли подрагивает, и она стирает с щек слезы, но не останавливается, словно выплескивая все, что на душе. - И сюда привела тебя, чтобы ты смог отпустить себя, чтобы осознал, что в её смерти не виноват. Именно сегодня, чтобы ты освободился от гнетущего чувства, которое ощущаешь по отношению к ней, и поверил, что достоин большего, чем тебе на протяжении лет внушал твой алкоголик-папаша. Но ты настолько упрямый, что просто не желаешь верить, - разочарование вперемешку с обвинением звучит в словах девушки, и я не перебиваю. Хотя мне есть, что сказать, на каждый из ее аргументов. Арли делает глубокий вдох и продолжает: - Мы с твоим дедом организовали праздник сегодня в Вестфален-парке. Но пойдешь ты туда или нет, теперь решай сам. Вечером я улетаю с отцом в Лондон, - фразы произносятся без особых эмоций, словно Арлин просто доводит до моего сведения ничего не значащую информацию. А мое сердце замирает, на секунду перестав биться. - Я устала биться в глухую стену, Адам. Ты не желаешь получать помощь, тебе не нужна ни я, ни мои старания. Я готова была быть с тобой всегда, но только если и ты будешь со мной. Помнишь, после приема я сказала, что не могу так. С того момента ничего не изменилось. Хотя нет, изменилось - стало только хуже, - озвученное вслух решение словно придает Арлин силы, и она поднимается со скамьи. Меня же будто парализует от всех свалившихся на голову откровений. - А сейчас я хочу вернуться в квартиру.
- Значит, праздник… - едва слышно проговариваю и глубоко вдыхаю носом, но кислорода мне не хватает все-равно. Не делаю и шага, продолжая смотреть на то место, где сидела любимая, и ничего не вижу. В мыслях прокручиваются моменты, когда Арлин приходила в офис, и теперь я не могу с уверенностью сказать причину ее появления там. Столько лжи, оказывается, вокруг. Чувство болезненного одиночества накатывает с силой, которой не ощущал раньше. Один против всего мира. Снова один. - Для моего недоверия к окружающим есть весомые причины. И к сожалению, тайный сговор за спиной приводит лишь к дальнейшему разочарованию в людях. - Поворачиваюсь всем корпусом к Арли, которая успевает отойти на два шага, но после замирает, стоя спиной ко мне. И я делаю еще одну попытку объяснить, что ощущаю: - Я ненавижу ложь и просто на дух не переношу обман. И даже озвученное тобой желание сделать что-то для меня не оправдывает скрытных действий. Боялась, что я не приду сюда? Да, скорее всего так и было бы. На первое предложение, и на второе, да и на третье, я отвечал бы отказом и злился. Было бы сложно, не скрываю, но между нами оставалась бы откровенность во всей ее болезненной остроте. - Пауза на полвдоха, чтоб протолкнуть мешающий в горле ком, и продолжаю, пока имею возможность быть услышанным: - И праздник… Неужели плохи наши вечера, где мы только вдвоем? Если хотела сделать приятное, зачем планировать то, чему противится вся моя сущность? Еще и с кем? С дедом, общение с которым я стараюсь сводить до не напрягающего минимума. Ты знала мое отношение к этому всему, но все-равно сделала по-своему, не считаясь с моим мнением. И теперь, получив заранее прогнозируемую реакцию, просто сбегаешь. Может, ты просто ищешь повод, чтоб уйти? Устала от меня, моих дурных снов, характера, но прямо сказать не можешь? - и скривив губы, добавляю почти сразу, вспомнив похожие слова: - Хотя… ты почти так и выразилась сегодня. Ты устала, и это я могу понять.
- Да как ты смеешь… я устала быть одна в твоей квартире, даже когда ты рядом! Ты не пускаешь меня в свою жизнь. Дед тебе не нравится, но это только твое восприятие, и так уж вышло, что я не считаю его верным, потому что смотрю на ситуацию со стороны, не варясь в вашей семейной драме. Думаешь, почему Каспар так держится за тебя? Почему он, несмотря на присутствие этой суки в жизни, оставляет все тебе? Наверное, не потому что не любил тебя никогда и не пытался помочь раньше! - женский голос набирает обороты, и в нем сплетается целая гамма различных чувств, которые обрушиваются на меня тяжелым грузом. Арлин резко разворачивается, так что кончики ее собранных в хвост волос хлещут по щеке: - А знаешь ли ты, что Арман не давал ему лезть в твою жизнь? Известно ли тебе, что твой папаша скрывал, куда уходят деньги, которые, по мнению Охмана, тот давал на твоё обеспечение? Ты на всё в своей жизни смотришь однобоко, и даже на меня. У тебя все либо черное, либо белое, и других вариантов не видишь. Сегодняшний день мне, как ничто другое, показал, насколько ты зациклен на своих обидах. И тут я тебе помочь не могу. Из моих благих намерений сделать сюрприз - да-да, именно сюрприз, потому и не объявлялось тебе, и приглашение не высылалось заранее, - ты сделал вывод, что я обманывала тебя. Не знаю, как ещё донести до тебя, что твои умозаключения не верны, - слезы без остановки катятся из глаз Арлин, и она смахивает ладонью соленую влагу с щек. - Я не могу быть с человеком, который мало того, что не пускает в свою жизнь, но ещё и не доверяет, считая, что я делаю что-то во вред ему. Может быть, спустя время ты осознаешь всё, что сегодня произошло, а пока мне лучше уехать, - девушка разворачивается и направляется к выходу.
- Ты веришь человеку, которого знаешь чуть больше месяца, и уже так настроена против меня. Я безмерно благодарен, дедушка. Подсобил так подсобил, - в моем голосе сквозит желчь, но беру себя в руки и продолжаю более спокойно: - Мне ничего не нужно от деда. Вот просто не нужно. Как это можно не понять, я же говорю по-английски вполне сносно? Ни любовь, ни деньги, ничего. Что бы там ему не мешало в прошлом быть частью моей жизни, я общаюсь с ним сейчас. Коротко, по делу, но общаюсь. И продолжаю развивать его детище, вкладывая время и силы. Что еще, по-твоему, я должен делать? - почти рычу от досады. Меня уже никто не слушает, я кричу в пустоту. “Все разрушилось к чертям в этот гребанный день! Ненавижу! Не-на-ви-жу!” - последнее слово зацикленной пластинкой повторяется в моей голове. - Я делился с тобой всем, включая то, что не рассказывал ни единой живой душе, и ты мне заявляешь, что я не пускал тебя в свою жизнь? Ты, твою мать, по макушку в моей жизни, и я не пойму, что тебе еще не хватает? Доказать мне хочешь, что я в чем-то там ошибаюсь? Так это, по-твоему, значит быть вместе? Доказывать, а если я остаюсь при своем мнении, хлопать дверью? Охренительный план!
От раздраженной злости пинаю ни в чем неповинное дерево, но от скамьи ответа нет. Как и нет ответа Арлин. Девушка скрывается за поворотом вместе с притихшим псом, и наступает тишина. Такая гнетущая и вязкая, что каждый вдох дается с трудом - воздух словно застревает в горле. В мышцах - дрожь, и хочется крушить все вокруг, но знаю, что бесполезно - душащие чувства этим не унять. И не шевелюсь, вслушиваясь в невесомый шелест дубовых листьев над головой.
Мне некуда идти, от слова совсем. Попытки объяснить свои чувства ни к чему не привели, лишь углубили пропасть непонимания между мной и Арли. Наблюдать, как она собирает вещи, не хочу - слишком больно. Да и нескончаемый поток женских слез нужно прекратить. “Зачем мучать друг друга, если сегодня и так сказано много? Не заставлять же Арлин оставаться силой?” - звучат разумные вопросы в голове, а первые ростки тревоги заглушает чаяние, что скоропостижно любимая не улетит в Лондон с отцом. Не хочется верить, что она сможет так легко порвать со всем хорошим, что между нами было, несмотря на выявившиеся проблемы с взаимопониманием.
Присаживаюсь на скамью и, опустив голову, зарываюсь пальцами в волосы. Такое счастливое начало дня и такой трагический его конец. На какие-то мгновения утром мне показалось, что сегодня будет все иначе. Пусть ночью меня не отпускали видения прошлого, но тепло объятий Арли давало надежду, что кошмары временны и иллюзорны, а взаимность чувств - незыблемая реальность. Но вот я сижу на кладбище один. Без цели, уже без каких-либо твердых убеждений, морально пустой. И даже редкое заливистое пение птиц не радует.
Не знаю, сколько времени проходит: минута или час. Но в какой-то момент в сознании возникает неожиданная и одновременно простая мысль. Она - словно неограненный кристалл и оттого очень хрупкий. Резко поднимаюсь на ноги, стараясь не вдумываться в какие-либо причинно-следственные связи, и иду быстрым шагом. Пока не передумал, и искренний душевный порыв не рассыпался болезненными осколками осознания собственной глупости.
Кто бы мне сказал вчера, что я сам в добром здравии и при трезвой памяти сюда приду, рассмеялся бы в лицо. Но жизнь - штука переменчивая. Постепенно замедляя шаг, я снова предстаю перед уже знакомым памятником с небольшой цветной фотографией и негромко проговариваю:
- Здравствуй, мама. Я побуду здесь? Недолго.
Наверное, я окончательно схожу с ума, раз место вечного сна матери мне кажется единственным, куда могу прийти и где не буду ощущать себя лишним или же помехой. Мысль эта - слишком самонадеянная, если взять во внимание то, что с того света ответа ждать нет смысла. Но после моего вопроса в душе разливается приятное тепло, и я эгоистично принимаю этот знак за разрешение.
Больше не произношу ни слова. Присев на землю с правой стороны могилы, прислоняюсь плечом и головой к нагретому летним солнцем камню и закрываю глаза. Перед внутренним взором возникает фотография Кейт Фостер, и мне кажется, что я рассказываю ей о своей жизни, дополняя скупые слова визуальными картинками. И в том рассказе есть все: плохое, очень плохое и хорошее. Последнее касается уже более взрослого меня: увлечения восхождениями, быстрыми автомобилями и одной девушкой с взрывным характером. При этом различные эмоции возникают внутри. И боль предательства близких снова ранит, и гордость за свои достижения охватывает, и любовь, возникшая при первой встрече будто по волшебству, переполняет. Только пропустив таким образом бурлящий поток воспоминаний через себя, прошлое отпускает меня, и я не замечаю, как засыпаю, наконец сбросив напряжение с души. Хотя, вероятно, не последнюю роль играют также многочисленные бессонные ночи.
Тянущая боль в шее заставляет меня проснуться, и я открываю глаза. Солнце клонится к горизонту, а значит, я просидел здесь, скорчившись, не один час. Глухая тревога с новой силой поднимается в душе, и ее уже ничем не унять. Напряженно сводя брови к переносице, встаю и замечаю, что джинсы выпачканы смесью травы и черной земли. Но мне на это наплевать.
“Такой вот именинничек нынче. Имею право,” - мысленно отмахиваюсь от возможных косых взглядов прохожих и, придумывая на ходу кучу вариантов, куда за такое время могла сбежать Арлин, направляюсь домой.
Надеюсь, что не опоздал.

- Родная, неимоверно радостно глядеть на счастливых нас в полном составе. Спасибо, любимая, - нежный протяжный поцелуй в губы и объятия такие, что не отделить. - С новым годом нас. Счастья, любви и взаимопонимания. - Снова глядит на карапузов и лыбится, зажимая Арлин руками покрепче: - Семья наша. Как же приятно... Люблю тебя, сладкая. До темноты.

- Между, интересных сюжетов в новом году и вдохновения!

Германия. Дортмунд

Тишина. Стоит мне переступить порог и отрезать входной дверью шум на лестнице, время будто замирает. Блеклый радужный свет заходящего солнца падает из окна, но тени он не развеивает, напротив - делает более выраженными. Меня охватывает чувство, что место, которое я привык называть домом, выцвело и потеряло краски. И спустя пару минут понимаю, почему ощущается так.
Арли ушла. Она вырезала себя из моей жизни, оставив пустые полки в гардеробной комнате и белоснежное платье, аккуратно разложенное на кровати. Рядом в раскрытой коробке любимая положила точеные босоножки на шпильках, которые невольно воспринимаются единым комплектом с этим воздушным нарядом. Арлин его купила и не надевала еще - даже бирки не срезаны, - но вероятно, уже и не наденет в будущем.
“Выбрала ли она это одеяние для сегодняшнего праздника в парке? - мелькает мысль-вопрос, и за ней следует единственно-возможный ответ: - Да. Именно потому оно оказалось больше ненужным.”
Качаю головой и усаживаюсь на стул, в тупую глядя, как Хикари перебирает лапами и затем прячет нос в белой ткани, словно пытаясь найти хоть отголоски запаха, ставшего родным. Но тщетно. Тихое поскуливание щенка отдается болью в груди.
Я не понимаю мотивов поступков Арлин, как и ее намерений. Не понимаю, несмотря на все пояснения. Зато четко знаю, что находиться вдали от меня она не должна. Что бы не происходило в жизни между нами, хочу быть на расстоянии прикосновения. Я верю, что в конце концов все слова, сказанные друг другу на эмоциях, забудутся, каждый из нас вынесет из ссоры нечто полезное во избежание будущих непониманий, а мы останемся, как и ранее, вместе. Наивно? Возможно. Но для реализации желаемого я сделаю все.
- Урсула, здравствуй, - говорю быстро, стоит лишь миссис Шульц взять трубку. - Мне жаль, что приходится беспокоить тебя в законный выходной, но мне нужна помощь…
Для того, чтоб выяснить зарегистрировался ли мистер Меррик с дочерью на один из вечерних рейсов до Лондона, помощнице понадобится по крайней мере полчаса, но чувство, что впустую трачу драгоценное время, не дает мне спокойно ждать, и я начинаю мерить шагами квартиру. Хочется бежать вниз, к машине, вдавить педаль в пол и мчать в аэропорт, выясняя всю остальную информацию по пути, но что-то меня держит. На каком-то глубинном уровне я уверен, что Арлин не на борту самолета на высоте восьми сотен метров. Вероятно, мне просто сложно осознать, как можно с легкостью отказаться от нашего совместного прошлого и уйти, но так или иначе, считаю секунды в ожидании звонка-приговора.
В один из своих “кругов ада” по замкнутому пространству квартиры замечаю на барной стойке конверт с изображением воздушных шаров. Первая мысль - Арли оставила прощальную записку, но нет. Внутри два билета на полет на аэростате. Я о нем слышал, но никогда не поднимался в воздух в маленькой корзине под разноцветным шаром, надутым горячим воздухом.
“Любимая хотела подарить мне небо…” - сожаление горьким привкусом ощущается на языке.
Начинаю думать о том, что возможно, я должен был разыграть радость от празднования сегодняшнего дня, скрывая всю свою боль и даже воспоминания о причиненной мне в прошлом боли. И быть может, от улыбки и довольства Арли я мог бы на какое-то время забыть причину нынешнего сборища, представляя, что все это для любимой, и таким образом я просто делаю ее счастливой. Но солгать во благо - выход ли? Для меня - нет. Я пытался скрыть чувства на недавнем приеме у деда, но бесполезно. Всех прочих моя наигранная улыбка вводит в заблуждение без проблем, но только не Арлин. И боль от умышленного обмана ранит сильнее. Лучше правда, горькая и болезненная, но как она есть, чем сладкая паутина лжи.
В который раз смотрю на часы: стрелки ритмично отмеряют секунды и минуты, но телефонного звонка от Урсулы до сих пор нет. Раздраженно беру смартфон, собираясь выяснить, сколько еще потребуется времени, чтоб узнать, на борту самолета семья Мерриков или же еще нет, но вижу фотографию Арлин, поставленную мной на вызов. Ни вибрации, ни звукового сигнала, ничего. Только снимок Арли на пляже Барбадоса и два “кругляша” внизу, красный и зеленый.
- Черт возьми! - вспоминаю, что в выходные зачастую отключаю звук на телефоне, чтоб никакие “неотложные” дела по работе не лишали меня отдыха и времени с любимой. Не мешкая более, сдвигаю пальцем зеленый слайдер и не могу сдержать вопроса: - Арлин? Где ты?
В сознании возникают предположения, что Арли не улетела, а в последний момент передумала и сейчас звонит, чтоб я приехал и забрал ее домой. Облегчение на долю секунду ощущается внутри, и следом страх, леденящий и неконтролируемый, сжимает сердце, так что оно сбивается с ритма. Ведь из динамика слышится совсем иной голос.

“Как, дьявол его дери, он добрался до Арли? Как посмел тронуть ее хоть пальцем?!” - возмущение и злость поднимаются в душе, подпитываемые переживаниями за любимую. Ее крик на заднем плане после резкого щелчка удара заставляет меня сжать зубы так сильно, что сводит скулы. Но стараюсь внимательно слушать требования Фишера. От него зависит сейчас слишком многое. И запросов у него предостаточно. Ублюдок хочет, чтоб я вернул ему дом, сбережения в банке и даже отобранные судебными приставами автомобили. Паскуда едва ли не гогочет в трубку и сыплет шуточками, чувствуя свое превосходство. И ему совершенно плевать, что реализовать его желания просто невозможно, тем более в те сжатые сроки, которые он предоставляет мне. Но я на все согласен, черт возьми, тут он прав.
- Я готов сделать все. Свои сбережения, квартиру, машины, даже полученный в наследство от отца дом я отдам тебе. Хочешь? Дарственную мой нотариус заверит сегодня же, и уплату налога я возьму на себя. Но купить и переоформить снова на тебя изъятое имущество мне не удастся в пару часов, ты знаешь это не хуже меня. А для процедуры оспаривания решения суда нужно еще больше времени. Даже если я, как истец, заберу заявление, это ничего не решит, постановление уже вступило в силу. Понимаешь ты это или нет? - стараюсь не повышать голос, но в последней моей фразе слышится безотчетный страх, который не могу сдержать. Крик Арлин словно на повторе зациклен в моем сознании, но я не могу высказать вслух, как сильно ненавижу Фишера и что сделаю с ним, если хоть волос упадет с головы моей девочки. Не могу, опасаясь, что мои неосторожные слова сделают хуже. Но тварь ответит за каждую слезинку Арли. Ответит. Это я обещаю.
- Подачки твои мне не нужны, Фостер, - сталь проявляется в голосе Фишера, в мгновение смывая шутливый тон. - Верни мне мое, и ты получишь свое. Только так и никак иначе. У тебя время до полуночи, - и подонок кладет трубку, оставляя меня слушать тишину. Вязкую и зловещую. Разрываемую лишь частым стуком моего сердца.
Замираю в той же позе, не отнимая телефон от уха, и словно каменею изнутри, заключая все бушующие эмоции в клетку. Мне нужно найти способ, как забрать любимую у Фишера. И как можно скорее. В мозгу прокручиваются мысли об имеющихся у меня деньгах, которые могу обналичить, и внезапно осознаю, что их недостаточно. Чтоб удовлетворить требования Фишера мне придется воспользоваться капиталом концерна в личных целях. Другого выхода нет. Истерический смех зарождается в груди, но срывается с губ нервными хрипами, больше похожими на глухое карканье. Вот она, главная цель подонка: он хочет очернить меня в глазах совета и оставить без единого цента на улице, а если повезет - и за решеткой.
“Мне уготовано пройти твоим путем, тварь? Хорошо. Так тому и быть.”
Спустя четверть часа я уже в приемной директора банка пишу заявление на выдачу мне займа в размере одного миллиона евро под залог всего своего не особо многочисленного движимого и недвижимого имущества. Мистер Шредер, как паук, ходит вокруг меня, заглядывая через плечо, и периодически поправляет формулировки, тем самым словно опутывая меня липкой паутиной финансовых обязательств. Я для него не просто клиент, я - чертова банка меда, которую он получает целиком, не пошевелив по сути и пальцем. По своей воле я бы никогда не согласился на такой процент и не стал бы рисковать крышей над головой ради неясных перспектив. Но нынче у меня нет выбора. Мне нужны деньги прямо сейчас. Нет времени на разговоры и поиски лучших условий обмена двух машин, квартиры и доставшегося в наследство дома на хрустящие наличные.
- Мистер Фостер, вам нужно расписаться здесь, поставить дату и указать ниже гаранта возврата займа, - ласковый голос директора “Sparkasse Dortmund” раздражает, но я делаю, как он говорит, лишь на секунду замешкавшись, прежде чем вывести едва ли не каллиграфически: “Kaspar Ohman AG”. Я уверен, что пожалею об этом, но только громкое название концерна будет считаться достаточно солидным и весомым, чтоб побудить выдать мне деньги в ближайший час.
- Проверяйте, - протягиваю подписанное заявление, ставшее для меня добровольной “стальной клеткой”. Мой взгляд то и дело возвращается на циферблат над входной дверью. Минутная стрелка движется по кругу слишком быстро, и от усиливающегося напряжения в теле белый лист в моей руке начинает слегка подрагивать.
- Благодарю, - мистер Шредер берет мое заявление и даже не пытается скрыть широкую улыбку, показывая, насколько ему нравятся условия грядущей сделки. - Мои люди сейчас займутся подготовкой договора, - и не дав мне и рта раскрыть, продолжает: - Я помню, что вы стеснены временем. Максимум полчаса потребуется на всю бумажную волокиту, а после вы сможете забрать деньги.
Глухой стук затворившейся двери, и я остаюсь наедине со своими мыслями. И думаю не о том, как изменится моя жизнь после сегодняшних событий, меня гложет страх. Арли в руках подонка, и я совершенно не знаю, что творится в его голове. Фишер хочет получить назад “свое”, и вряд ли ему будет достаточно эквивалента в банкнотах. Он не глуп и должен понимать, что резко появившиеся, словно из ниоткуда, деньги быстро привлекут внимание полиции, и тогда арест имущества будет самой меньшей из свалившихся на его голову проблем.
“Но как мне вернуть ему то, что он хочет?”
Глубоко задумавшись, вздрагиваю, когда телефон разражается громким звуком, и принимаю вызов, не глядя на экран. Сердце замирает от страха на миг. Первая оформленная мысль, что Фишер звонит проверить, как мои дела, и простимулировать шевелиться быстрее, угрожая Арли расправой.
- Слушаю! - одно мое слово, и целая тирада в ответ:
- Адам, где ты? Где Арлин? Что происходит? Я звонил ей не один раз в течении часа, а то и двух, она не берет трубку. В парке все гости давно собрались и не понимают, зачем они вообще пришли и где хозяева вечера, - дед забрасывает меня вопросами, на которые я не знаю, как отвечать. Фишер предупредил, чтоб я не вмешивал в наши общие дела посторонних, иначе любимой не поздоровится. И я не могу рисковать. Решаю сказать лишь часть правды:
- Нас не будет на вечере. Обстоятельства сложились так, что мы не можем приехать. Извинитесь, пожалуйста, перед гостями, - сохранять спокойствие сложно, но кажется, мне удается произнести эти несколько фраз достаточно убедительно.
Тем временем в кабинет снова входит мистер Шредер и прежде, чем я успеваю подать ему знак заткнуться и оставить меня на пару минут одного, говорит громко:
- Договор готов. Мистер Фостер, вам осталось поставить пару подписей, и один миллион евро у вас в кармане, - пронырливый клерк, доросший до должности директора, смеется. Он явно доволен своей “удачной” шуткой, но не рад ей я. Ведь дед сразу вклинивается с вопросом:
- Подписи? Миллион евро? Адам, что ты не договариваешь? Скажи, где ты, я сейчас приеду! - настойчивости мистеру Охману не занимать, в его голосе не просто просьба - почти приказ. - Слышишь меня? - на заднем плане ведутся какие-то разговоры, но дед отмахивается от всего, требуя от меня ответа.
- Все в порядке? - мистер Шредер делает участливое выражение лица, словно и ему не все-равно, есть у меня проблемы или нет. Но это ложь. Банковского проныру уж точно тревожит только сделка.
- Да, но оставьте меня на минуту, - киваю взглядом на дверь. Моя бесцеремонность явно не по нраву Шредеру, но он без лишних слов ретируется. Лишь дождавшись, когда в комнате остаюсь один, обращаюсь к деду. И стараюсь говорить тихо, чтоб даже будучи под дверью, никто не мог слышать моих слов, и максимально нейтрально, но обвиняющие нотки все равно проскальзывают: - Твоя шестерка требует за Арли выкуп, - короткая фраза, и в ней весь ужас, который с трудом осознаю до сих пор.
- Что ты такое говоришь? Арлин выкрали? Кто? - недоверие Каспара Охмана вперемешку с шоком ощущается явно, так как вторит моим собственным чувствам.
- Фишер, - цежу ненавистную фамилию. - Но я уже нашел деньги, осталось достать документы на его дом и тачки. Вы, случайно, не знаете, кому отошло имущество, арестованное в уплату долга концерну?
- Оно до сих пор должно числится на балансе головного офиса. На продажу еще не выставляли. Но не понимаю, где нашел деньги? Где ты? Скажи адрес, и я подъеду, - и действительно слышится хлопок как будто бы двери автомобиля. И в подтверждение моих догадок добавляется также шум от работающего двигателя.
- Меркише штрассе, я буду здесь еще минут двадцать. Дольше ждать не обещаю, - “правильность” поведения мистера Охмана раздражает и удивляет одновременно.
- Я успею, - и короткий сигнал служит мне знаком, что дед положил трубку.
Каспар Охман встречает меня на выходе из банка. В моих руках кейс, в котором необходимая сумма наличных, а на лице - решимость достать из теплых и уютных постелей кого-угодно лишь бы у меня были требуемые Фишеру документы.
- Что произошло? - звучит простой вопрос, но отвечать на него сложно. Хочется огрызнуться, просить не вмешиваться или же сказать пару слов и сбежать, разбираясь со всеми проблемами так, как привык - в одиночку. Но нервы сбоят, слабость показывает свой нос совсем не вовремя, и кучу эмоций, которые зажаты внутри, я сдержать уже не в силах. Потому рассказываю все, как есть, человеку, которому в иное время и части правды не поведал.

- Какая полиция? Нет! Мне похрен на деньги. Пусть подавится ими! Лишь бы Арли была рядом со мной, а не в руках этого ублюдка и его сообщников, - резко разворачиваюсь, убеждаясь, что дед не тянется к телефону. - Я пойду один.
- Ты не понимаешь. Нельзя идти на поводу, не имея запасного плана. У меня есть связи в полиции, они не поднимут шума…
На середине фразы в кабинет без стука вбегает Урсула и, ни слова не говоря, берет пульт и жмет на кнопки, пока из-за фальш-стены не показывается телевизор. Сначала только картинка на экране повергает меня в шок, но после включается и звук, ударяя меня информацией не хуже, чем кувалдой по голове:
- ...я сделаю все, чтобы вернуть свою дочь живой и невредимой. Любые ваши требования. Вам стоит их только озвучить, - боль, страх и решимость отражаются на лице отца Арли. Сейчас он не похож на того пышущего здоровьем мужчину на склоне лет, который гостеприимно угощал меня виски и рассказывал детские проказы любимой дочурки. Майкла Меррика словно выжали, отобрав всю жизненную энергию и желание двигаться в будущее.
- Спасибо, мистер Меррик, - резко сменяется кадр, и на экране появляется ведущая канала местных новостей. - Дорогие телезрители, напоминаю вам, что известная певица Арлин Меррик была похищена, и преступники до сих пор не вышли на связь. Надеемся, что готовность отца девушки сделать все для ее спасения поможет сдвинуть дело с мертвой точки, и ситуация изменится. Оставайтесь с нами. Мы будем держать вас в курсе самых актуальных событий.
- Нужно сообщить Майклу Меррику, что мы знаем, у кого его дочь, - дед дотрагивается до моей руки, пытаясь обратить на себя мое внимание, но я продолжаю смотреть на экран, где та же худосочная ведущая вещает о каком-то празднике, улыбаясь на все тридцать два. С ужасом жду звонка. Фишер не пропустит публичное обращение мистера Меррика, и не представляю, какая будет реакция.
Но долго ждать не приходится. Фотография улыбающейся Арлин, как изощренная насмешка судьбы, появляется на экране смартфона спустя пять минут, а стоит мне поднять трубку, как слышу ненавистный голос:
- Фостер, разве я не предупреждал тебя?
- Фишер, послушай…
- Это ты меня послушай. Твое время закончилось. Ты приносишь мне все, что я просил, в течении получаса. Адрес пришлю сообщением. Иначе… - пауза, которую заполняют истошные крики любимой “Нет! Нет! Не-ет!” - Иначе я верну тебе твою девку по частям, - связь резко обрывается, оставляя меня переваривать эту новую информацию.
- Твою мать! - ударяю кулаком по столу, потом еще раз и еще, разбивая костяшки в кровь, но от физической боли, кажется, становится легче. Во всяком случае, я могу сделать глубокий вдох, и на выдохе почти спокойным голосом сказать: - Урсула, документы готовы?
- Д-да, мистер Фостер, - на небольшую заминку не обращаю внимание, лишь выхватываю папку из ее рук.
- Спасибо, - беглым взглядом просматриваю бумаги по передаче дома в пригороде Дортмунда новому владельцу. Понимаю, что нотариальные процедуры и уплату налога никак не провести сегодня, в крайнем случае - только утром понедельника, но надеюсь, что Фишеру этих подтвержденных письменно обязательств будет достаточно. Складываю бумаги в кейс и направляюсь к выходу, внезапно натыкаясь на деда. Реальность размывается перед глазами, и совсем выпускаю из виду, что я в кабинете не один. - Ничего не говорите и не отговаривайте. У меня всего полчаса. Не будем тратить время. Свяжитесь с Майклом Мерриком и скажите, что я верну ему дочь. Так или иначе она вскоре будет дома.

Заброшенные склады в десяти километрах от города встречают меня темнотой и тишиной. Прежде, чем получить этот адрес, Фишер помотал меня по центру, наверное надеясь таким образом удостовериться, что вместе со мной к нему не заявятся люди в форме.
- Здесь кто-нибудь живой есть? - задаю вопрос, и в дальней части улицы загорается свет. Считаю это приглашением и иду в том направлении. За себя страха я не ощущаю, меня мучает неизвестность в отношении судьбы Арлин. Что с ней, как она, что подонок ей сделал, заставляя так душераздирающе кричать - ничего не ведомо мне, и сознание рисует самые ужасные картины.
Шаг за шагом подхожу к крыльцу и вижу, что старая покосившаяся дверь приоткрыта. Оглядываюсь. Чувство, что самовольно иду в ловушку, нарастает и отдается глухой пульсацией в висках. Но время на промедление не трачу. Не вынимая руку из кармана, включаю “запись” в приложении “диктофон” смартфона и толкаю дверь, ступая внутрь. Прием меня ожидает совсем не доброжелательный. Одновременно происходит две вещи: раздается хлопок, и мне на затылок опускается что-то тяжелое, даря обволакивающие объятия темноты.
Прихожу в себя уже под причитания Арлин.
- Детка, ты разве не рада, что наш герой примчался тебя спасать? А говорила, что не приедет, - Фишер ржет, пытаясь открыть кейс. Ублюдок крутит его в руках, но так как кода не знает, сделать это не удается.
Стараясь побороть боль в затылке, сосредотачиваю взгляд на любимой, невольно оценивая ее состояние, и начинаю ненавидеть Фишера еще сильнее. Опухшая губа, синяк на скуле, кровоподтек в области носа и размазанная от слез тушь - он ответит за все.
- Как ты, милая? - шепчу одними губами, пытаясь прикоснуться хотя бы плечом к Арли и таким незамысловатым образом поддержать, беззвучно обещая вскоре забрать ее отсюда.
- Черт, как эта штука открывается? - рычит в мою сторону Фишер, бросая со злости кейс на стол, но даже на такие манипуляции бездушная сталь не поддается.
- Девушку отпусти, - хриплю в ответ.
- Как открывается, я тебя спрашиваю? - ублюдок злится, а я остаюсь внешне спокоен, надеясь, что он поведется на мои условия. Ведь все, что он хотел, так близко. Осталось лишь открыть кейс.
- Я привез все, что ты просил. Оно внутри. Отпусти девушку, и дальше мы будем разбираться сами, - мои руки связаны, а по виску ползет капля, и я понимаю, что это не пот. Но меня это не останавливает. На себя мне плевать. - Я никуда не денусь.
- Черт бы тебя побрал! Да пусть валит. Клаус, развяжи звезду и покажи, где выход.
- Я никуда не пойду… - Арли только начинает свою возмущенную речь, но я перебиваю, боясь, что Фишер резко передумает:
- Машина в конце улицы, от двери налево, - проговариваю быстро, смотря, как любимая кривится, когда с ее запястий срезают ленту. - “ГТР” увидишь сразу. Садишься, педаль в пол и валишь отсюда так быстро, как можешь, - снова перебиваю всякие возражения и уже даже не прошу, а умоляю взглядом. - Пожалуйста.

Германия. Дортмунд

Все изменилось. Где-то неуловимо, где-то кардинально. Охватывает ощущение, что мое существование на Земле преодолело свой экватор, и теперь я вижу то, что ранее было недоступным. У меня в голове не укладывается безрассудный поступок Арлин, как и причины, которые побудили ее поступить так. Но я бесконечно благодарен за эту самоотверженную готовность отдать за меня жизнь и недюжинную храбрость в реализации задуманного. В тот злополучный день Арли взялась перекраивать полотно судьбы, и я до сих пор боюсь, что за возможность дышать мироздание потребует у меня отдать самое дорогое взамен.
Обхватив руками любимую, слегка прижимаю ее к себе, словно вот так просто можно защитить от всех возможных бед. Но это обманное впечатление, не с Арлин. Привыкший действовать по четкому плану, контролируя каждый свой шаг и рассчитывая на определенный результат, я совершенно не могу спрогнозировать реакцию любимой. Даже если прошу. Арли яркая, как солнце в полдень погожего летнего дня. Самобытна, как алмаз, ограненный лишь водой и ветром. И сильна, как морской прибой, стремящийся покрыть своей белоснежной пеной берег.
“Если бы пуля прошла чуть в сторону…” - полмысли, но заглушаю и ее. Ужасные варианты прошлого затягивают не хуже зыбучих песков в черную яму страха, заставляя забыть, что в реальности все обошлось. А потому концентрирую внимание на информации, получаемой органами чувств: нежности кожи женского бедра под пальцами, тихих вдохах-выдохах у своей груди и терпко-сладком аромате, которым заполняю легкие под завязку.
- Ты не спишь? - сонный голос любимой разрывает тишину, а после и ее теплые губы ощущаю на шее. - Уже пора, да? - грусть распознается слишком явно, а само ее появление в словах Арли расстраивает и меня.
- Нет, милая, еще ночь и много-много часов до рассвета, - приподнимаю подбородок Арлин и целую сладкие губы. Мне хочется, чтоб все произошедшее забылось, как страшный сон, и от счастья ее лицо освещала улыбка. Но для этого завтра нужно поставить точку.
- Хорошо-о, - тянет последний слог любимая и снова закрывает глаза, устраиваясь удобнее на моем плече. Опускаю ладонь на ее спину, чувствуя шелк рубашки, и думаю о том, что скрывает Арлин под белой тканью вот уже несколько дней после выписки. Эта несвойственная скромность и зажатость вынуждают меня желать Фишеру и его пособнику наивысшего наказания. Арли неохотно рассказывает о своем пленении до моего появления, успокаивая словами, что ничего непоправимого твари не успели совершить. Но первое слушание показало, что раскаяния преступников в содеянном ждать не стоит. И я сожалею о том, что смертную казнь отменили, ведь ублюдки заслуживают того, чтоб досрочно отправиться на тот свет.
Звонок будильника поднимает нас в десять утра, и остается два неполных часа до заседания суда, на котором будет вынесен вердикт по делу похищения Арлин.
Подельника в конце концов тоже нашли, благодаря свидетельству самого Фишера, который идя ко дну, словно жаждал затянуть с собой всех причастных. Хотя не удивлюсь, если мерзавец надеялся получить меньший срок за содействие следствию. Но этому свершиться не позволю уже я. Вначале мне хотелось спихнуть все разбирательства на юристов, чтоб и мельком не видеть мерзкую рожу ублюдка. Но даже маленький шанс, что наше с Арлин личное присутствие на заседаниях поможет засадить тварь на дольше, я не хотел упускать. И был прав. На предварительном слушании маска покладистости и сдержанности слетела с лица моего бывшего зама, стоило мне начать произносить слова присяги. А в конце моей обвинительной речи Фишер уже пылал безудержным гневом, который не скрыть.
- Нам снова придется давать показания? - полностью одетая любимая выходит из гардеробной, чем вырывает меня из плена воспоминаний. Во взгляде голубых глаз светится решимость, как отражение моих намерений заставить всех поплатиться за причиненное нам зло.
- Нет, милая. Грегори сказал, что нужно только наше присутствие, как стороны обвинения, - притягиваю Арли в объятия и, коснувшись уголка ее губ, обещаю: - Сегодня все закончится.
У здания суда оказывается многолюдно. Слышатся вспышки фотокамер и гул неумолкающей толпы. Несмотря на закрытость заседания, без репортеров не удается обойтись. Шустрая журналистка, которую я видел по телевизору в тот ужасный день, разговаривает с кем-то прямо у главного входа. Понимаю, что избежать встречи не получится, но не меняю намеченных планов. Стефан высаживает нас у подножия лестницы и отъезжает, отрезая путь к отступлению. Словно защитный барьер, на лицо Арлин опускаются очки, и любимая теснее переплетает наши пальцы - это единственный искренний жест, который она позволяет себе на людях. Мне же оставаться сдержанным удается слабо, ведь я знаю немолодую особу, которая дает сейчас интервью.
Так и держа Арли за руку, подхожу ближе. Голос репортерши становится громче, как и ее собеседницы:
- Мы делаем все возможное, чтобы вытащить Эрнста отсюда. Он не мог такое совершить, не мог, - супруга Фишера с трудом сдерживает слезы, и я пытаюсь понять, есть ли в них чувства, или же эта наигранная истерика является дешевым представлением для телезрителей местной программы новостей. - Нам приходилось многим жертвовать, чтобы свести концы с концами в последний месяц, но чтоб такое…
- Фрау Фишер, на первом заседании было предоставлено множество доказательств, свидетельств очевидцев и видеозаписей, которые не в пользу вашего мужа. Как вы можете прокомментировать это? - чувствуется, что журналистка хочет “додавить” Карин Фишер и получить свой “эксклюзив” любыми путями. Но этому желанию не суждено осуществиться. Заплаканная женщина видит меня и замолкает, смотря огромными, как блюдца, глазами. В них распознается боль, растерянность и ужас неизбежности.
“Неужели этот ублюдок скрывал свою мерзкую сущность от жены?” - скользит в сознании мысль, но обдумать ее не успеваю. Журналистка мгновенно переключается на нас с Арлин, начиная сыпать вопросами, так что мне приходится действовать грубо.
- Без комментариев, - отталкиваю микрофон от своего лица и, закрывая любимую от вспышек фотокамер, пропускаю в холл здания, а после захожу сам и захлопываю за собой дверь. На какое-то время мне кажется, что я вытолкаю на улицу любого, кто последует за нами сейчас. И мне будет все-равно, журналист это или просто проходящий мимо человек. Но к счастью, крики и щелчки фотоаппаратов слышатся глуше, и войти не пытается никто.
- Ненавижу. Вечно лезут туда, куда их не просят, - проговаривает любимая вполголоса, снимая очки. Внутри здания прессы нет, потому можно немного расслабиться.
- У каждого своя работа, милая. Но да, ощущения гадкие, - трясу головой, пытаясь не зацикливаться на мыслях о Карен Фишер, оставшейся, по сути, без мужа и средств к существованию, зато с малолетними детьми на шее. Ведь это не мои проблемы, а благодетелем я никогда не был.
Обнимаю Арлин за талию и направляю ко входу в зал. Мне невольно хочется отойти подальше и затеряться в толпе до того, как обездоленная супруга ублюдка войдет сюда. Не хватало еще стать свидетелем продолжения истерики доведенной до крайности женщины. Свою судьбу Фишер выбрал сам. И когда обкрадывал фирму, и когда решился похитить Арли и требовать за нее выкуп. За этот выбор ему придется ответить.
Грегори Дос встречает нас с кипой бумаг и вечно серьезным выражением лица. У адвоката, которого посоветовал дед, словно нет “хороших” и “плохих” дней, есть только универсально безэмоциональные. Он с одинаковым равнодушием сообщает об успехах и поражениях, но стоит признать, последних зачастую и нет.
- Доброго дня, мистер Фостер, - киваю в ответ и пожимаю протянутую руку. - Мисс Меррик, - Грегори предельно вежлив и не позволяет себе ничего лишнего. Одно удовольствие работать с профи. - Пройдемте за мной.
Мистер Дос вводит нас в курс дела. Оказывается Фишер вчера симулировал обморок, словно у него резко ухудшилось самочувствие из-за нахождения под следствием. Подонок рассказывал врачам о сильных головных болях и врожденном пороке сердца, а когда вранье раскрылось, напал на медперсонал, так что людям в белых халатах пришлось воспользоваться смирительной рубашкой. И сегодня адвокат апеллировал к судье о том, что его подзащитный психически болен, и необходимо назначить соответствующее обследование.
- ...медицинское освидетельствование занимает время, и совершенно непонятно, какой диагноз озвучит консилиум врачей, - поясняет Грегори замысел юриста Фишера. - При положительном результате может быть вынесено решение о принудительном лечении в закрытой клинике, а не об отбывании срока в тюрьме.
- Эту тварь могут оправдать? - восклицает Арлин, озвучивая наше общее негодование. - Как такое возможно! Как?! - обхватываю двумя руками любимую, прижимая к себе крепче - это инстинктивная попытка успокоить и ее, и себя.
- Судья уже приняла прошение? - не разрывая объятий, также задаю волнующий вопрос. Я просто не могу поверить, что подонку все сойдет с рук.
- Нет, отклонила, но думаю, сегодня могут быть дополнительные сюрпризы. Не поддавайтесь провокациям, - последние три слова Грегори говорит шепотом, так как в зал входит судья.
- Сегодня мы слушаем дело… - монотонный голос секретаря начинает разноситься эхом. И если бы не недавние слова мистера Доса, то слушать эти закрученные фразы мне было бы скучно, но теперь я внимателен, как никогда.
- Сейчас судья дает слово обвиняемому, - едва слышно шепча, перевожу все происходящее для Арлин. - Сообщает, что это его последний шанс, чтобы выказать свое раскаяние в содеянном, и не нужно терять его.
- Неужели Фишер сам просил дать ему слово? - любимая недоверчиво вскидывает бровь, не отрывая взгляда от ублюдка, которого заставляют встать, раз к нему обращаются.
- Нет. Я так понимаю, это стандартная процедура. Он может отказаться, - не успеваю произнести последнюю фразу, как вижу кивок подсудимого, и он поворачивается к нам. В его взгляде светится такая жестокая ненависть, что несмотря на, по крайней мере, пятнадцать метров, разделяющие нас, мне хочется спрятать Арлин за спину. - Но не отказался…
- Я сожалею, - громко и разборчиво произносит Фишера на немецком языке, делает паузу, а после переходит на английский. - Искренне сожалею, что пулю поймала твоя шлюха, и ты не сдох.
Не замечаю, как порываюсь встать. Желание заткнуть эту поганую пасть слишком велико. Слышен громкий скрежет от движения о кафель ножек стола, когда я пытаюсь оттолкнуть его и убрать с пути. Но любимая не дает мне совершить глупость и тянет за руку вниз. Фоном слышу шепот Грегори о том, что Фишер сам вырыл себе яму, произнеся такие слова перед оглашением приговора, и теперь важно сохранять спокойствие.
“Не то время и место,” - повторяю мысленно, едва не рыча вслух, и снова сажусь на стул, а после рывком возвращаю стол в его исходное положение. Но отвести глаз от ухмыляющейся рожи подонка не могу. Я всегда не доверял этому жополизу мистера Охмана, но всю черноту его полностью прогнившей души осознать тогда не мог.
- Адам, что говорит судья? Слышишь меня? - перевожу взгляд на любимую, которая крепко прижалась к моей руке и словно бы даже своим весом старается остановить меня и не дать набить этому подонку морду. Ведь для этого мне не понадобится его связывать. Стереть в кровь гадкую ухмылку я могу и без веревок.
Прислушиваюсь к голосу женщины, наделенной властью вершить судьбы.
- Она зачитывает сейчас список обвинения. Попытка лишить человека жизни, нанесение тяжких телесных повреждений, похищение с целью выкупа, даже финансовые махинации внесены в список, как отягчающие обстоятельства, - коротко резюмируя сказанное, снова поворачиваю голову в сторону обвиняемого, которому, кажется, наплевать на происходящее. Наглая усмешка не сходит с его губ, но только до тех пор, пока не звучит приговор. Десять лет лишения свободы.
- Десять. Ему дали десять лет, - на автомате проговариваю для Арлин, но тут раздается крик с задних рядов:
- Нет! Вы не можете! Господи, такого не может быть! - Карин Фишер заходится громким плачем, так что быстро подошедшая охрана просит или успокоиться, или покинуть зал. - Он не виновен. Только не он… Разве вы не видите? Это ужасная ошибка!
- Что происходит, Адам? Кто это? - Арли не отводит взгляда от причитающей женщины, которую вежливо, но твердо уводят из зала. - Мы ее уже видели сегодня. Она давала интервью.
- Это жена Фишера, Карин. И кажется, фрау не в курсе с какой тварью связала свою жизнь, - переплетаю пальцы с пальцами любимой и заключаю в плен второй своей руки. Просто не ощущаю себя спокойно, когда не чувствую родного тепла кожей.
Мельком глянув на ублюдка, замечаю его побледневшее лицо, но словно почувствовав, что я смотрю на него, Фишер поворачивает голову в мою сторону.
- Ненавижу, - распознаю одно слово по движению губ.
“Что ж, ничего иного я не ожидал.”
- Да пошел ты… - таким же способом передаю ответ.
Борьбу взглядов прерывают полицейские, которым дано указание увести подсудимого для исполнения приговора. И только когда Фишер скрывается из виду, выдыхаю чуть спокойнее.
“Вот и все.”
- Он не должен выйти на свободу, - тревога все-равно слышна в моем голосе, даже я сам замечаю это. Но не за себя боюсь, потребность защитить Арлин от озлобленной твари сжимает сердце страхом. Ведь такие ничего не забывают.
- У него будет десять долгих лет для размышлений, - говорит Арли зло, а затем жмется ближе, пряча свои руки под моим пиджаком, и начинает поглаживать мне поясницу. Укрываю свое сокровище объятиями и губы прижимаю к шелковистым волосам, успокаивая и успокаиваясь. Спустя несколько минут, подняв взгляд на меня, любимая более мягко произносит: - Пойдем отсюда?
Смотрю в ясные голубые глаза и киваю. Не хочу здесь больше находиться. Хочу домой.

Наши последующие дни непреднамеренных “каникул” проходят в заботе друг о друге, а ночи - в нежности. И я рад этой передышке перед тем, как погрузиться в океан будничных забот. Мне кажется, что за те двенадцать часов ада, после первого звонка Фишера, я лишился доброй части жизненных сил. И чтоб просто не послать всех и все к чертям, мне необходимо восполнить утраченное. А так уж вышло, что сделать это могу только, когда точно знаю, что с Арлин все в порядке. Когда она рядом.
Долгие прогулки по городу нам пока недоступны. Несмотря на браваду, недавнее ранение моей драгоценной, как и мои переломы дают о себе знать. Но я и не хочу делить внимание любимой даже с мимо проходящими людьми. Мне с головой хватает учтивых визитов деда с кучей гостинцев и напутствиями, что и как следует делать, чтоб выздоровление наступило, как можно скорее. И даже мое хмурое выражение лица не защищает от этих посещений, так как Арлин искренне радуется приходу Каспара Охмана и его россказням о прошлом. Но прошлом не моем, как я переживал вначале - ведь кроме пересказов Армана, дед ничего обо мне не может знать, - мистер Охман рассказывает о своей юности: о бабушке, которую я и не знал, о своей бесшабашной дочери, в которой мне не сразу удается увидеть свою мать, и о себе, наивном, но полном амбиций завоевать весь мир. И это странно.
- Ладно, молодежь, поздно уже. Пойду, - дед отставляет пустую чашку и встает из-за стола. Вижу, как ему некомфортно под моим взглядом, но ничего не могу с собой поделать. В каждом слове и жесте я ищу подвох. Не бывает все так хорошо. Как бы кто не старался, люди не меняются, и внутреннюю сущность не перебороть, не скрыть. С одной стороны, можно притвориться, что все былое забыто, а чистый лист отношений готов, чтоб на нем нарисовали новый рисунок. Но с другой - зачем? Зачем притворяться, показывая чувства, которых нет? Незачем. И я молчу, предоставляя Арлин возможность быть вежливой, гостеприимной и внимательной.
- Спасибо за сладости и фрукты, Каспар. И за то, что поддерживаете нас, - Арли на пару мгновений приобнимает деда, чем вызывает его несколько растерянный взгляд с мою сторону, но видно, что старик “плывет”. Хваленая выдержка мистера Охмана дает сбой, и темно-карие глаза начинают блестеть, словно от не вовремя выступивших слез.
- Вы - моя семья, - говорит дед в ответ на фразу любимой, но смотрит почему-то на меня, а после протягивает руку для пожатия. Словно бы просто на прощание, но после сказанных слов в этом жесте заключается большее.
“С*ка, неужели я начинаю верить в искренность деда? - едва ли не кричу про себя. - Тебе мало было предательств, Адам? Мало боли?”
Костеря себя внутри, обхватываю морщинистую руку Каспара Охмана своей ладонью и киваю. На улыбку моральных сил мне не хватает, как и на то, чтоб сказать что-то в ответ.
За дедом закрывается дверь, и любимая поворачивается ко мне:
- Что с тобой происходит, Адам? Ты молчалив, - предупреждая дальнейшие вопросы, обнимаю девушку за талию и прижимаю крепко к себе, в ее волосы ладонью погружаясь. - Ты словно здесь и не здесь одновременно.
- Нет, милая, - пытаюсь улыбнуться, но выходит слегка натянуто. - Я здесь, рядом с тобой. Просто не знаю, как себя вести. Для меня вся эта ситуация, - замолкаю, силясь подобрать слово. Мне совершенно не хочется возвращаться к разговору в день моего рождения, потому свои чувства описываю максимально мягко, но и максимально честно. - Непривычна.
О том, что привычным для меня было бы попрощаться с дедом минуту спустя его прихода, умалчиваю. Как и не признаюсь в том, что слушать былинные истории мне было интересно. Охватывает ощущение, что эта заинтересованность инородна мне, потому пытаюсь ее подавить.
- Что именно? Чаепитие непривычно? - удивленные вопросы любимой, мой согласный кивок, и в следующее мгновение Арли привносит в наш опасно-взрывной разговор немного юмора. - Ну, столько подаренного шоколада нам самим не съесть. Пришлось принимать меры.
Хмыкаю в ответ, невольно отпуская напряжение, которое стальным кольцом стискивало сердце, и шепчу:
- Спасительница шоколада ты, - губ мягких касаюсь, действительно ощущая тот самый бархатный аромат.
- Только шоколада? - провокационный вопрос с наиграно надутыми губами.
- Только моя.

- С праздником, Между.

- Ведущий, спасибо за нашу с Арлин совместную валентинку. Приятно. Заберу в анкету красоту.


- Родная, мы еще и под одеялом, и обнаженные на одной из валентинок) Спасибо. Люблю тебя.


- Сколько тех строк любительских) Но, да, все для тебя, любимая. От всего сердца.


- Лучший мой подарочек это ты.) (с) Целую нежно, сладкая.

- Огромное спасибо создателям "Пульса" за яркий выпуск журнала. Еще не все прочел, но отдельная благодарность тому, кто писал обзор наших с Арлин постов. Просто нет слов от восторга и приятных эмоций. Все в точку. Спасибо!

P.S. Сообщения с выкладкой номера задвоились.

- Адам, ты уверен в том, что делаешь? - тревога читается в глазах Арлин. Крепкое пожатие ее ладони словно тактильный сигнал “остановись - подумай”, но мне от этого касания просто тепло и спокойно. - Все можно оставить, как есть. И в будущем, не сейчас, ты...
- Любимая, нет, - качаю головой, губами к шелковистым волосам Арли прижимаясь, и делаю глубокий вдох, чтобы прочувствовать и напитаться родным сладковато-терпким запахом. - Я хочу перевернуть эти страницы прошлого. Раз и навсегда. Все будет хорошо, - мои объятия сильны и бережны одновременно. И сознание ясное, как никогда. Ранее не было уверенности, что можно избавиться от камня на душе, словно прикипевшего к живому, но стоило мне подписать документы, как дышать стало легче. И это ощущение свободы окрыляет. - К тому же, дизайнер уже осмотрел помещение в прошлом месяце, и ремонт идет полным ходом. Я еще не видел, но Урсула говорила, что одна комната завершена полностью. Моя комната, - уточняю, потому как для меня этот момент самый важный.
Смешанные чувства одолевают при мысли о том, что место, где я вырос, теперь выглядит как-то иначе. Это и надежда, что от боли и накопленной в самих стенах обиды не останется и следа. И страх, что несмотря на изменения, гнетущее прошлое настигнет. И любопытство, самое что ни на есть обычное, ведь задача поставлена сложная: превратить темный старинный особняк на краю города в светлую и уютную детскую коммуну, где у каждого ребенка будет своя комната и счастливое детство. И пусть не у всех детей идеально сложилась судьба: одни остались сиротами, родителей других лишили родительских прав, третьи - из неблагополучных семей, где просто нет финансовой возможности воспитывать подрастающее поколение, - но под крышей нового дома все они смогут обрести счастье. Какого, к сожалению, не имел я.
Не даю себе даже шанса оттянуть момент истины и, еще раз коснувшись губами виска Арлин, отстраняюсь, чтоб выйти из авто и помочь ей. С каждым днем живот моей драгоценной все больше округляется, и ощущение, что Арли нужно максимально изолировать от всех возможных забот и усилий, одолевает меня.
- Пойдем, - галантно подаю руку любимой и, только изящные женские пальцы оказываются в моей ладони, нежно обхватываю их. - Нас, думаю, уже ждут.
Чувствую, что Арли хочет снова возразить и попытаться уговорить меня не спешить стирать метки прошлого. Ведь долгие годы после ухода отца из жизни дом стоял словно законсервированный, и только однажды я решился вернуться туда, чтоб показать любимой свидетельства событий, которые сделали из меня того, кем я являюсь сейчас. А все потому, что в моем восприятии в тех стенах не просто задержалось прошлое, а образовалась гиблая “трясина” неприятных воспоминаний. Но я верю, что в будущем дом станет источником позитивных эмоций. Пусть и чужих.
- Мы сможем увидеть отремонтированную комнату сегодня? - неверие концентрируется во взгляде направленных на меня голубых глаз. - Воскресенье же.
- Да, любимая. Я общался с фрау Грегорич из ювенального ведомства Дортмунда, и она говорила, что десяток ребят нуждаются в крове уже сейчас. Их разместили неподалеку, в Эссене, но это временно. Представляешь, как только я сказал, что планирую основать трастовый фонд помощи детям-сиротам и передать в их ведомство дом общей площадью триста квадратных метров, фрау Грегорич едва не расплакалась от счастья. Она мне несколько часов рассказывала, как важно сохранить связь между ребенком и родителем, даже если он лишен государством прав на воспитание. Приводила в пример семьи, которые только световой день проводят под присмотром воспитателей из Югендамта, а ночуют у родителей или оставшихся в живых близких родственников. Доказывала, что если дети постоянно живут в другом городе, то общение с родней сводится вскоре на нет, а это приводит к стрессам, протестам, попыткам заявить о себе и своих нуждах, и впоследствии провоцирует желание преступить закон. Да и вообще, жить в привычной среде детям-сиротам легче, а значит, легче проходит и дальнейшая социализация. - Не знаю почему, но все эти рассказы зацепили какие-то потаенные струны моей души. Быть может, я вижу в тех детях себя, а может, и недавно проснувшийся отцовский инстинкт дает о себе знать. Но так или иначе мне хочется помочь, и я это сделаю. - Потому, - продолжаю свою мысль, поднимаясь по ступеням к входной двери, - работа идет полным ходом, без перерывов и выходных, чтобы уже в сентябре новые жильцы могли вселиться.
- Адам, а как же книги, фотографии, пленки… мы не успели все осмотреть и забрать, - Арлин крепче стискивает мой локоть, останавливая за секунду до того, как мой палец коснулся бы кнопки звонка. - А ведь нашему сыну всегда очень интересно слушать о твоих увлечениях в детстве, и он с таким же любопытством мог бы разглядывать твои рисунки, играть игрушками…
- Скажу честно, я хотел все выбросить, - вздыхаю, признаваясь в планах, которые совершенно не учитывают возможности сохранения хоть малейшей части прошлого. - И начать все с чистого листа. Но все личные вещи рабочие сохраняют и пакуют в коробки. Если хочешь, часть мы сможем забрать уже сегодня. Только ты же осознаешь, что разбирать эти завалы я сам не стану? - улыбаюсь, весьма непрозрачно намекая на свою любимую “помощницу”.
- О милый! Конечно, мы сделаем это вместе! - Арлин крепко меня целует, но быстро отстраняется, словно торопится получить в свои загребущие руки мои детские каракули. - Я еще в прошлый наш приезд присмотрела...
- Так не пойдет, - перебиваю восторженную речь, привлекая Арли снова к себе, и целую уже “по-взрослому”, проникновенно и страстно. И только когда легкие сжимаются от недостатка кислорода, выпускаю губы любимой из плена своих. - М-м-м… так-то лучше. Что ты там присмотрела?..