Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

Спасибо, всем мужчинам, за праздник и поздравления.
Я выберу номер 10.

Всех дам с прошедшим праздником.

Мистер Маккензи, спасибо за подарок) Неожиданно и приятно.) Очень красивый коллаж))
Мистер Нортон, думаю, что сойдемся на коллаже.

Какие-то вещи остаются неизменны... Спасибо, Кай, ты меня балуешь))

Мистер Нортон, спасибо, очень красивый коллаж.

Первый год A-levels, сентябрь

- Нравлюсь? – повторяю растерянно немного, не уверенная, что слышу правильно.
Удивляет не наличие симпатии со стороны Кая, а то, как он говорит об этом – тягучим, как мед в сотах тоном, ставит в известность. Поразительная самоуверенность, которая все еще обескураживает. Хотя уже стоило бы привыкнуть.
Почему-то даже в голову не приходит явный интерес Макнейла к персоне моей интерпретировать подобным образом. Хотя, глядя через призму логики здравой, кто, если не я? Уж точно не докучливая Анабель. И не глупышка Джемма, потому что такими вообще не увлекаются всерьез при наличии мозга, которым Кай не обделен.
Я всегда честна с собой. И в состоянии признать правду: проявление его внимания неприятным не назову. Скорее лестным, но совершенно не нужным, лишним. Как поцелуй, о котором, ни слова не проронив, хитрый Кай способ напомнить находит. Это как пригоршню пороха в тлеющий костер бросить. И ожидать химической реакции.
В ответ на флэшбек что-то внутри на уровне груди теплом отзывается. Ворочается, задевая нервы жаром еще не пораженные. Не обуглившиеся полностью в тот вечер.
- Это нормально, Макнейл, - мне все еще по силам ответить достойно, со сдержанной холодностью, куда добавлена капля снисходительной утомленности от ухажеров. – Я всем нравлюсь.
В утверждении этом нет ни капли лжи и кичливости. Мне незачем в доказательствах очевидного рассыпаться. Поэтому лишь плечами пожимаю равнодушно, волосы мешающие назад перебросив. И взгляд устремляю на белые страницы печатной латиницы.
Однако не получается, от Макнейла отгородившись книгой, сосредоточиться на строчках из букв. Они в темные полосы сливаются, потому что все органы чувств на парня направлены. Он волнует меня, одним только присутствием кровь по жилам быстрее бежать заставляет.
- Но я не все, - говорит, как факт неоспоримый, ни толики сомнений не допуская. И плечами пожимает, словно не понимает, как это можно игнорировать.
Кай в собственное превосходство верит, как древние греки в пантеон олимпийских богов, храмы для них выстраивая и жертвенные ритуалы совершая. В святилище Кая Макнейла должна быть величественная статуя из золота высшей пробы для самолюбования и поклонения простых смертных.
Знакомая мне религия. В отношении себя я тоже в это верю безоговорочно. Всегда.
Кажется, не получив желаемого, Макнейл уходить не собирается. Смотрит внимательно, взглядом блуждающим скользит от светлой макушки вниз к блузке белой на плечах, а оттуда по шелковым рукавам до ладоней и задерживается на маникюре нежно-розовом с белым под фрэнч. Ждет.
Не нужно глаз от печатных страниц отрывать, чтобы убедиться в этом. Но приходится в руки себя взять. И пыл Кая немного остудить.
- Давай кое-что проясним, - вздохнув будто бы устало и справочник с материалами по средневековой истории захлопнув, бочку меда его фантазий ложкой дегтя разбавляю. – Я на свидание с тобой пойти соглашусь не раньше, чем солнце взорвется.
Всякий раз, когда о Кае размышляю, я прихожу к полнейшему сумбуру. Словно он моим отражением зеркальным является, вроде бы идентичным во всем, но перевернутым и от того противоположным. Иногда понятным, а порой для разума моего абсолютно непостижимым.
Это сводит с ума, не позволяет определиться в том, хочу ли внимания Макнейла или нет. Я уверена, что способна пережить отсутствие проявлений его интереса. Однако зачем отказываться от того, что приятно, в общем-то.
- Значит романтика кромешного космического мрака? – голос смешлив и беспечен, а в глазах вокруг зеленого костра черти самбу танцую. Макнейл тянется к книге, переворачивает и читает на темно-синей обложке написанное название «История крестовых походов». – Наши вкусы схожи не только по части «Унесенных ветром».
Намереваясь ответить, воздух глубоко в легкие на вдохе набираю.
Сначала сказать тоном менторским хочу, что еще до наступления темноты звезда начнет увеличиться в размерах, все больше неба занимая, и взорвется, планету мгновенно уничтожив. Таков ее жизненный цикл. Все живое погибнет раньше, поэтому богатому воображению Кая здесь места нет.
После о книге по истории. О том, что из анализа крестовых походов против сельджуков, оправданных религиозными побуждениями, очевидно, что средневековые войны сводятся к борьбе за власть и ресурсы. Прямо как конфликт между Макнейлом и Кавендишем.
И как в описанной в «Унесенных ветром» войне между северными и южными штатами.
А потом предположение приходит: эссе по роману всего лишь предлог. Каю все равно, о чем беседы вести. Лишь бы ответы получать и диалогом присутствие свое рядом со мной оправдывать.
Я права, Макнейл? Вопрос, который не задаю, потому что Кай Макнейл в ущерб себе не отвечает, насколько помнится мне, никогда.
- Не схожи вкусы, - головой качаю, - ты уверен, что Маргарет Митчелл создавала героиню из недостатков полностью состоящую, чтобы ее осуждали вместо сопереживания.
- Кого заботит стороннее мнение? Думаешь, Скарлетт было дело до молвы, когда для спасения Тары от продажи с молотка она Ретту себя предложила любовницей? Или когда вела бизнес с янки? Когда не скрывала своего отношения к Уилксу? – Кай, монолог продолжая, на ноги поднимается, стол обходит и склоняется надо мной. – Попробуй когда-нибудь без оглядки на окружающих действовать в своих интересах.
Его дыхание жаром шеи касается, отчего сгладываю нервно. Шумно и немного возбужденно. И голову поворачиваю, ощущая изменение сил притяжения, вызванное его близостью.
- Интересное мнение о персонаже. Я обдумаю, как его в эссе подать, - не окрашивая тон никакими эмоциями, по-деловому сдержанно произношу, что дается трудно, когда Макнейл рядом со мной.

- Не говори только, милая, что отказала ему, - Анабель, из уст Луизы о свидании услышав, вздыхает ванильно. – Разделим футболистов: тебе – Хью, а Эльзе… Кстати, тебя сегодня с Марком в библиотеке видели. Или симпатичнее Честера находишь?
Хорошо, что не с Макнейлом, иначе трагедии не избежать. Начнет плакаться, что зря так рано из читального зала ушла.
Анабель взглядом в меня стреляет, потому что не может никак тайну беседы с Кавендишем выпытать. А воображение ее всегда работает в одном, известном хорошо направлении. С такой фантазией только романы писать, глуповатые и пошлые.
Нет у меня желания обсуждать с подругами Марка Кавендиша. Пересказывать беседу с ним. Это все не их дело.
- Никто из предложенных, - волосы в косу заплетая, плечами пожимаю безразлично и тему перевожу, к Лу обращаясь снова. – Что же, дорогая, твой снобизм аристократический думает?
- Что репутации леди превыше всего, ведь слухи ходят, что семья Хью связана с теневым бизнесом, - девушка, перед зеркалом примеряющая костюм твидовый от ее любимого бренда, на вопрос отвечает задумчиво. – Я достойна аристократа, наследующего титул и поместье.
- А я бы без раздумий согласилась, пригласи меня на свидание Кай, - в голосе Анабель, тканевую увлажняющую маску на лице разглаживающей, интонации мечтательные прорезаются.
Оброненная Бель фраза для меня как триггер. Пальцы, переплетающие проворно платиновые локоны в косу, в незавершенной прическе замирают. Я смотрю на подругу, реальность искусственную моделируя, где она, не без вмешательства магии любовного приворота, встречается с Макнейлом.
В том мире ей предназначен тот самый взгляд, полный хитрого зеленого пламени, что воздух плавит до состояния вязкой субстанции, и будто бы раздевает медленно. Те прикосновения, вслед за которыми мурашки покалываниями по спине бегут. И движения рук, обвивающих талию, когда теснее к своему сильному и горячему телу прижимает прежде, чем до головокружения целовать.
Целовать ее – Анабель. Не меня.
Представляю себе это параллельное измерение. Погружаюсь в него, словно в холодную воду. И вдруг осознаю… Меня это абсолютно не устраивает.
- Ты не будешь встречаться с Макнейлом, - вырывается резко, с раздраженностью беспомощной, ощущением потери.
Себе хочу его. Прочную, как железобетонные блоки, невозмутимость. Острый, по грани тонкого лезвия флирт. Игру многозначительных взглядов, слов и формулировок двусмысленных, жестов, вызывающих ответную реакцию. И характеров.
- Почему? – Бель шепчет робко. И, кажется, съеживается немного, словно чувствует холод пронзительный,
изменивший до колючих арктических значений температуру в спальне.
- Потому что я так сказала, - возвращаюсь к спокойному тону, но ответом ничего ей не объясняю.

Первый год A-levels, сентябрь

Теорию свою на счет Макнейла я проверяю, написав эссе по «Унесенным ветром» и копию через Луизу передав. Он ждать себя не заставляет долго, на следующий же день, когда вместе с Лу и Бель к контрольной работе по геометрии в библиотеке готовлюсь, появляется возле нашего стола. И подтверждает присутствием то, что на уме крутится.
Что ясно обоим без громких заявлений.
Кай идет за мной, когда шагом легким, танцующим, через книжные ряды к полкам по истории средневековья направляюсь. Взгляд его ощущаю на себе теплом, слышу голос, тонкой паутиной искусных фраз опутывающий разум. Он говорит много, однако, никогда напрямую, используя образы двусмысленные. Уже сейчас хитёр и изворотлив, что юристу в профессии жизненно необходимо. И неотступен в устремлениях своих, вновь к стене меня прижимая.
Слишком уж много Макнейл себе позволяет, на еще одну провокацию отвечая. Хотя не скрою, в глубине души мне нравятся наглость и самомнение прочное, как сталь пуленепробиваемая. И близость, от которой дыхание перехватывает – это ощущение, как последней модели игрушка, интересная именно новизной своей. Непохожестью ни на что другое.
Как много времени пройдет прежде, чем наскучит обоим? Или как долго я балансировать на грани смогу, не потеряв голову? Ему ведь хочется поддаться, хоть от одной мысли об этом гордость в истерике бьется.
- … застукали целующимися в актовом зале, - голос отъявленной сплетницы за стеной из книг в соседнем коридоре. - Слышала, что они встречаются
- Как? Они же не подходят друг другу!– вторит ей Джемма, что-то еще говорит, но слов удаляющихся учениц уже не разобрать.
Если сейчас я «да» отвечу, тоже перешептывания, из уст в уста передаваясь, поползут. Хотя в нашем случае скорее скажут, что подобное притягивается. И будут правы, потому что с позиции статуса и популярности в школе Кай Макнейл и Эльза Мейтленд идеальный пейринг, как Чак Басс и Блэр Уолдорф*.
Как Скарлетт О’Хара и Ретт Батлер – подсознание фразу его напоминает.
Словно щит, прижимаю к груди книгу с описанием наиболее значимых крестовых кампаний, тактик сражений и осад крепостей. Ногтями с французским маникюром классических оттенков в твердую обложку впиваюсь, стараясь вид невозмутимый сохранить. Одному только дьяволу известно, скольких усилий мне стоит не поддаться этим зеленым глазам, взгляд которых медленно тяжелеет, темнеет, как листва в дождь, завораживая. Обещая, что взамен на короткий ответ получу желаемое.
Одно слово весом в гордость Снежной королевы – огромная цена за то, чтоб снова прижаться к Каю, растекаясь блаженством под поцелуями губ с ума сводящих.
- Макнейл, ты навязчивый, - тон надменный и холодный, практически вечная мерзлота.
- Настойчивый, - Кай придвигается опасно близко, почти вплотную и поправляет шепотом, словно тлеющие угли внутри перемешивая под ребрами. Расплавляя кислород в легких до вязкой субстанции, которая стекает куда-то ниже желудка жаром.
Еще немного, несколько сантиметров до столкновения. Я чувствую изменение гравитации, подталкивающей на сближение, приоткрываю рот и, уже готовая потянуться вперед, из рук выпускаю забытую книгу. История крестовых походов в напряженной тишине на пол падает. Оглушительно громкий звук поражения разлетается в узком коридоре между рядами с книгами, вздрогнуть заставляя.
- Боже, - непроизвольно вырывается.
Макнейлу ничего не стоит поцеловать меня, а я не стану сопротивляться, потому что хочу этого – факт.
- Просто Кай, Эльза, - милостиво разрешает, к разочарованию только выдохом своим горячим касаясь губ. И мое имя как ласка в устах его звучит.
Мне нужно больше свободы и воздуха, потому что Макнейла становится слишком много. Он везде. Словно струны арфы перебирает нервные окончания, заполняя разум музыкой своего голоса. Переписывает ДНК в каждой клеточке тела, вшивая в программу вирус влечения.
Упираюсь ладонями ему в грудь, сквозь темно-синий пиджак и рубашку ощущая торопливые удары сердца, которое качает бурлящую возбуждением кровь. Легонько от себя оттолкнуть пытаюсь Кая. Он отступает, поворачивает голову и смотрит под ноги, где
учебник по истории крестовых походов лежит.
Тоже взгляд опускаю на книгу, распахнувшуюся после падения на страницах о средневековых крепостях госпитальеров. На цветном фото изображена Крак-де-Шевалье, выдерживавшая множественные осады, но сдавшаяся перед хитростью. Она примером своим подтверждает, что для завоевателей неприступных укреплений не бывает.
И это актуально не только для строений из камня или литых металлов.
- Так ты хочешь знать, что я чувствую? – повторяю вопрос Кая, глаза подняв на него.
Ужас. Такой удушливый, вызывающий головокружение и желание получить тебя себе. Страх поддаться тебе и сгореть неосторожно. Или больше не ощутить ничего подобного с чем-то другим.
- Раз уж тебе стали близки масштабы вселенной, то мы как две звезды, которые, пересекаясь, преломляют пространство и время, разрушая все вокруг и себя, - вперед, переступив через справочник раскрытый, делаю шаг и, руку протянув, пальцами манящих губ парня касаюсь. - Твой поцелуй того не стоит.
Только слабые духом, сплетя умело кружево изо лжи, убегают. Я не слабая, но сбегаю. Банально спасая себя.

- Нас в клуб на Хэллоуин зовут, - размахивая конвертом, Анабель довольная делает пируэт и на розовое покрывало кровати падает. –Хью именные приглашения на свою вечеринкуприслал. Он милый. Уверена, для тебя старался.
- Покажи-ка, - без внимания оставив слова о футболисте, Луиза в руках один из трех черно-оранжевых прямоугольников крутит, разглядывая, и изрекает. – А если в этом заведении кто-то в нас несовершеннолетних узнает?
Как негативист по складу своему, Лу всегда ищет то, что на репутацию тень может бросить. Она порой излишне осторожна, но это компенсирует Бель, которой едва ли дело есть до устоев чопорных аристократов. Основа их дружбы тесной скорее всего в контрасте.
- Надень что-нибудь в духе костюма Коломбины, сочетающееся с классической венецианской маской, полностью скрыв лицо, - я плечами пожимаю, совсем не видя трагедии, раз уж присутствовать на празднике ей хочется.
Милого и простого, как монета в пять пенсов, футболиста Хью ей тоже хочется. Но колется. Знакомое ощущение, которое меня по-прежнему преследует несмотря на то, что в отношении Кая Макнейла все точки над «i» расставлены.
- То есть мы пойдем? – уточняет Луиза и на меня смотрит.
- Конечно, пойдем! Я уже заказала наряд с большими белыми крыльями как у ангелов VS, - радостно подхватывает Анабель, которой для хорошего настроения много не требуется, и тоже оборачивается ко мне. – Пойдем же?
Я лидер для них обеих. И следом по иерархии вниз для других девочек школы.
- Египетский образ мне подойдет? – с улыбкой предвкушения мнением подруг интересуюсь.

* герои сериала «Сплетница»

Первый год A-levels, октябрь

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
Изречением этим начинается книга «Анна Каренина» Льва Толстого. Ее в рамках курса мировой литературы открываю. И взгляд на печатной латинице первого предложения задерживается, потому что входная дверь хлопает.
Из холла шаги веские и уверенные доносятся, в которых угадываю отца домой вернувшегося. А в торопливо скатывающемся по лестнице стуке каблуков – мать, на светское мероприятие отбывающую. Иоланда Асгрин и Рэндалл Мейтленд в гостиной пересекаются молчаливо, будто незнакомцы, и расходятся. Сегодня хотя бы не выясняют отношения. Не упрекают друг друга.
Наверное, лучше так, чем последних месяцев разлад. Надрывно громкие и до разбитых фарфоровых ваз эмоциональные скандалы. Они плывут из спален вниз в гостиную, столовую и кабинет циклично повторяющимися с обеих сторон обвинениями.
Я, дома на выходные оставаясь, ссоры эти слышу из своей комнаты. И музыку в наушниках на максимум выставляю, заглушая их голоса. Потому что сделать ничего не могу. Невидимкой на стыке двух реальностей себя чувствую и хочу скорее вернуться в школу, где ощущение беспомощности отступает.
Родители живут в одной квартире, но давно уже в разных мирах.
Не знаю, существовала ли когда-то общая вселенная, в полном смысле слова называемая семьей.
- Эльза, очень зря ты со мной на открытие выставки современного искусства не хочешь, - используя свое любимое на скандинавский манер сокращение имени, ко мне обращается мать.
Золотом отливающие и волнами уложенные волосы, неизменный аромат Шанель N°5 и платье из фиолетового струящегося шелка – Иоланда похожа на праздник. Такой, что перетекает изо дня в день, от одного светского мероприятия к другому. Ее жизнь яркая, событиями увеселительными и людьми переполненная.
В моем детстве мать присутствует редко. Целует перед сном, лба не касаясь, чтоб помаду на губах не размазать, и обнимает, к себе не прижимая, чтобы дизайнерский вечерний наряд не измялся. А утро ее поздним завтраком в постели начинается, когда я на уроки танцев или другие занятия отправляюсь.
Для Иоланды, активного участия в ежедневной рутине воспитании никогда не принимавшей, нет ничего важнее образования, развития моих навыков и талантов. Благодаря матери я на фортепиано играю, пейзажи и цветочные композиции рисую, хотя весьма посредственно. В седле держусь сносно для неспешных прогулок на небольшие расстояния. И балетом занимаюсь профессионально, переняв способности по наследству.
На меня большие надежды возлагает Иоланда, карьеру примы оставившая ради создания семьи. Однако я склонна думать иначе. Полагаю, уйти со сцены и замуж выйти, сменив Копенгаген на Лондон, ее иные причины побудили.
- Мне к обсуждению произведения подготовиться нужно, - книгу с коленей приподнимаю, на ней внимание акцентируя. И к отцу обращаюсь. – Папа, ты на выставку идешь или дома ужинать будешь?
Я скучаю по нему. Хочу услышать, что он остается, чтобы со мной за сервированным на двоих столом время провести и поговорить. Как раньше расспросить обо всем, что едва ли мать интересует. О впечатлениях от поездки с девочками по Озерному краю, планах на праздничный уикенд и подарках, которые к Рождеству или Дню Рождения желаю получить.
- Прости, Эльза, - он головой качает, кажется, даже искренне расстроено. – Я только переодеться, спешу на важную встречу.
Должность исполнительного директора занимая, официально Рэндалл Мейтленд больше прежнего занят. Совещания с отделами, отчеты, заседания совета акционеров и все такое – в общем, круговорот рутины банковской. Я все это понимаю.
А еще знаю, что у его «важной встречи» каштановые волосы с отливом в рыжие тона, фигура, как у скрипки, и с десяток ролей в сериалах. Она актриса, хотя не самая популярная даже в рамках британского ТВ. Не первая и, уверена, не последняя в списке увлечений отца.
Когда у него любовница появляется, мать заказывает новые украшения в свою коллекцию драгоценностей. Бриллианты, рубины и сапфиры, изумруды – только самые дорогие камни и соответственно оправы для них только высшей пробы. Словно они боль, обиду и разочарование способны компенсировать.
Иоланда развода не хочет, потому что, как сама говорит, всеми привилегиями миссис Мейтленд пользоваться желает. Она, вращаясь в светском обществе, известна в качестве жены успешного бизнесмена и матери талантливой с большим будущим балерины. Возглавляет семейный фонд искусств и мероприятия благотворительные с участием своих подопечных организовывает. И не намерена этот статус отдавать другой женщине.
Брак, которого нет. Семья, которой не существует. В общем-то жалко для признанной глянцем «золотой пары».
- Пойду, опаздывать не хочу, - отец произносит, улыбнувшись виновато. И взгляд в сторону отводит.
- Конечно, - ресницы опускаю и говорю так, будто бы ответом совсем не огорчена. Я же настолько часто домой на выходные приезжаю, что «важные встречи» отменять и переносить не стоит.
Выбор его до наворачивающихся на глазах слез задевает. Злит ужасно то, что в приоритете Рэндалла Мейтленда не собственная дочь и даже не жена, а абсолютно невзрачная женщина. Она ни умом и манерами, ни красотой и женственностью с Иоландой сравниться не может.
- Мне тоже пора, - ему мать вторит и склоняется, щекой по щеке моей мазнув прежде, чем отбыть. – Не забудь, завтра у нас бранч с Шарлоттой Эллиот.
- Хорошо, - отзываюсь, но вряд ли Иоланда меня слышит, потому как в следующий миг дверь входная с хлопком за ее спиной закрывается.
В тишине гостиной одна остаюсь. Голову приподнимаю, чтобы проморгаться, и возвращаюсь к лежащей на коленях книге. Ее в рамках курса мировой литературы до понедельника прочитать необходимо. «Анна Каренина», снова первая глава и строки, смысл которых мне хорошо понятен.
Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

Первый год A-levels, октябрь

«Гибискус» элегантно-приглушенный. С потолка хрустальные люстры свет бросают на ореховые деревянные панели стен, тонкими льняными скатертями накрытые столы и мягкие серые стулья. Среди пастельных тонов единственное сочное пятно – оранжевые цветы в большой вазе.
Ресторан многолюден в выходные дни. Однако знакомствам полезным благодаря для нас на время бранча место зарезервировано. Сегодня – это стол, на четыре персоны сервированный. Чему я удивлена безмерно.
Фонд искусств семьи Мейтленд в лице матери не в первый раз с Шарлоттой Эллиот сотрудничает. Эта женщина является классическим примером ничем не обремененной социально активной супруги успешного мужчины. И на этом все. Она не примечательная. Внешне приятная, но красивой не назвать, довольно умная, но ярко выраженными талантами не обладает.
В плане организации благотворительных вечеров Иоланда и Шарлотта Эллиот в одном направлении мыслят, давно уже весьма продуктивный тандем образовав. А вот сидящая напротив меня Корнелия Макнейл в обсуждении предстоящего мероприятия впервые участвует.
Я с любопытством смотрю на нее. Медно-рыжие волосы в сочетании с винтажным кремово-белым, скроенным под футляр, платьем и диоровский жакет песочного цвета. Стильный сплав старого и нового мира, английской светской жены и креативного редактора журнала о моде. Она как леди и бизнесвумен в одном флаконе.
- …Элизабет учится вместе с вашим сыном, - голос Иоланде принадлежит.
Корнелия Макнейл мать Кая. Вот откуда у него такие внимательные и хитрые, зеленые с графитовой крошкой глаза. Только ко мне обратившийся взгляд женщины полон мудрой безмятежной созидательности в отличие от свойственного ее сыну изумрудного пламени.
Мне от Кая Макнейла никуда не скрыться.
После беседы в библиотеке между книжными рядами, точки над i расставившей, он встречи не ищет. Не преследует настойчиво. Не говорит те глупости, в которых смысла больше, чем кажется изначально. И не смотрит так, что становится жарко от того, что изнутри плавлюсь.
Не…
Не хватает его – звучит как нечто нелепое, сюрреалистичное, но факт. Любая мелочь, никак Кая не касающаяся, к нему способна привести. Я будто бы в лабиринте, где лозы из плюща в коридоры сплетаются, в поисках выхода блуждаю и, круг сделав, в исходную точку возвращаюсь.
- Приятно познакомиться, Элизабет, - миссис Макнейл отвечает и улыбается мне. – Вы с матерью очень похожи.
Естественно она имеет в виду нордическую внешность, унаследованную от Иоланды, датчанки чистой крови. От нее у меня скандинавские заостренные черты лица, длинные платиновые волосы, а также светлого, почти молочного тона кожа. И для балерины безусловно важное эктоморфное сложение фигуры.
Только глаза цветом не льдисто-голубые, а карие, как у отца.
Не хочу во всем копией матери быть. В частности характером. И жить так, как она, недостаток любви в замужестве восполняя эксклюзивными драгоценностями, проектами фонда искусств, приемами зваными и раутами.
Хотя, кто знает, быть может, браки Шарлотты Эллиот и Корнелии Макнейл на тех же принципах держатся?
- Спасибо, миссис Макнейл, - ответ и улыбку возвращаю, - я тоже рада знакомству.
- Миссис Мейтленд, - Корнелия Макнейл беседу с матерью возобновляет, - деятельность вашего фонда достойна высшие похвалы. Способные дети не всегда могут позволить себе профильное образование и нуждаются в грантах на обучение, чтобы иметь возможность навыки развивать.
- Благодарю за приятные слова. И зовите меня Иоландой, - мать не менее любезно произносит и продолжает тему. Обсуждая проекты фонда искусств, Иоланда в своей стихии находится. Как рыба в воде или, правильнее применить сравнение, как профессиональная балерина, на сцене сольную партию исполняющая.
В тонкости пышных формулировок вникать не стремлюсь. Беседы такого плана всегда ведутся в соответствии с этикетом и по смысловой нагрузке схожи. Словно пьеса на сцене театра, разворачивающаяся точно по сценарию. И он моего непосредственного участия в диалоге не требует.
Вид делаю, будто слушаю увлеченно. Ведь, скорее всего, именно для этого я здесь. Родители не связывают мое будущее непосредственно с банковским сектором и находят приемлемым занятием управление фондом искусств семьи Мейтленд. Конечно же, после достижения намеченных успехов в балете и завершения карьеры выступлением в королевском театре Ковент-Гарден.
- Я считаю, что M&E с фондом искусств сотрудничать и спонсировать обучение могли бы, - миссис Эллиот произносит. – Это на имидже фирмы положительно скажется. Что думаешь, Корнелия?
- Шарлотта, компанией управляют твой муж и мой, - напоминая, она говорит плавно, немного манерно, словом как публичная персона, коей является. – Я не встреваю в работу Гордона, а он соответственно – в мою сферу деятельности.
Разговор прерывается с появлением официанта, принесшего выбранные в меню заведения блюда. Предпочтения матери, частой посетительницы «Гибискуса», известны шеф-повару. Поэтому он в качестве комплимента предлагает уже пришедшиеся ей по душе десерты.
- Откажусь от сладкого, - миссис Макнейл произносит. – Иоланда, к сожалению, сегодня я во времени ограничена, все мои мужчины дома ждут субботний обед, но на неделе обязательно обдумаю, каким образом могу поддержать ваше мероприятие.
Корнелия Макнейл учтиво и даже тепло прощается. И, оставляя после себя тонкий флер аромата духов, к выходу направляется. Я вслед ей смотрю, в голове прокручивая весь разговор, и уже собираюсь вопрос оформившийся вслух задать, как меня опережает мать. Будто мысли читает.
- Она же сама готовить не собирается? – тон изумлением искренним переполнен. В нашем доме всем прислуга занимается. Это настолько нормально, правильно, как смена дня и ночи.
- Корнелия всегда делает то, что пожелает, - миссис Эллиот отвечает с усмешкой. – И получает все, что хочет.
Прямо как ее младший сын – про себя подмечаю. И едва не вздыхаю со смесью усталости и бессильной злости на себя. Потому что разум снова бессознательно стремятся к Каю.

Первый год A-levels, октябрь

- Нью-Йорк? – Иоланда, на отражение мое в зеркале глядя, спрашивает удивленно. – Нельзя же в одиночку столь важные решения принимать.
Название города крупными буквами написано в верхней части лежащего перед ней рекламного буклета. Пестрая глянцевая бумага на все вопросы отвечает. Однако мать, о прическе незавершенной позабыв, на стол невидимки кладет и поворачивается ко мне.
- Ты о нем отзывалась весьма лестно, - факт очевидный напоминаю и плечами пожимаю, не понимая, что она услышать хочет. - Положительный ответ мне уже прислали.
Я здесь не для того, чтобы мнением матери интересоваться, между событиями ее насыщенной светской жизни лавируя и перехватывая у трюмо, когда из длинных волос прическу сложную сооружает.
Просто в известность ставлю, сделав выбор вполне рациональный.
Манхэттен, как вариант, действительно привлекателен. Он предлагает Линкольн-центр, как перспективную балетную сцену, на новаторство в танце и переосмысление классических постановок ориентированную. Колумбию, как университет Лиги плюща, в отношении выбранной специализации британскому Оксфорду незначительно уступающий.
И самое главное – расстояние в три тысячи четыреста пятьдесят девять миль по воздуху или пять часовых поясов между мной и родителями.
- Но это же так далеко от дома. И ты знаешь, я с тобой переехать не смогу, - она руками разводит и складывает их вместе, кольцами на пальцах сверкнув.
Под «домом» она апартаменты лондонские вероятно подразумевает, где на втором уровне среди комнат есть для меня предназначенная спальня. В ней выбранный мною интерьер, стены цвета слоновой кости и дизайн мебели, светлое дерево и кристально-голубые тона сочетающий. Вещи, пространство до отказа заполнившие. И на этом все.
Однако «дом» – не коробка из стен, не предметы интерьера и не бренды в шкафу на плечиках. Это особенные эмоции, моменты счастья, людьми созданные в конкретном пространстве. Но эта история не о моих родителях и не о лондонских апартаментах.
«Дома» я появляюсь наездами в общей сложности на несколько месяцев в году на выходных и каникулах. А все остальное время провожу в школе. Поэтому совсем не ощущаю разницы принципиальной между расстоянием отсюда до пансионата на берегу Темзы или до Нью-Йорка, на другом континенте расположенного.
Я вполне способна справиться с тремя тысячами четырьмястами пятидесятью девятью милями по воздуху или пятью часовыми поясами. Не буду скучать по «дому», матери и отцу.
- Самолет регулярно летает, - слова ровные и холодные, как арктический лед, океанские воды сковавший. – Навестишь меня, когда соскучишься.
Хотя уместнее звучит «если». Если солнце на западе встанет и, по небу прокатившись, на востоке за линией горизонта скроется. Или если в августе снег пойдет, хлопьями крупными на землю опускаясь и не тая.
Иоланда Асгрин, как особа холодной датской крови аристократической, на действия эмоциональные скупа. Она не из тех, кто, по единственной дочери тоскуя, ради встречи Атлантику пересекает. Для таких проявлений привязанности и любви мать слишком собой занята. Увлечена блеском насыщенной жизни светской, изысканными частными раутами и общественными мероприятиями в объективы прессы попадающими.
- Раз ты уже решила, отговаривать не стану, - голос Иоланды как горный хрусталь звонкий, чистый, безупречно равнодушный. Она вновь к зеркалу поворачивается и локон в прическу замысловатую укладывать принимается.
Хорошо, если на этой ноте разговор завершен. Не хочу ее внимания: вопросов, рассуждений и настойчивых рекомендаций. Потому что решение уже принято. И свое уже спланированное балетное будущее обсуждать я не намерена.
- Рэндаллу это не понравится, - фразу мать произносит задумчиво, как часть мыслей вслух ни к кому не обращенных, но взор в зеркале ловит мои глаза, чтобы она дала наставление. – Эльза, постарайся хотя бы сделать вид, будто с отцом советуешься.
Когда мне кажется, что уже расслабиться можно, развернувшись и в свою комнату направившись, беседа еще одним витком возобновляется. Заставляет сосредоточиться, подняв руки и сложив на груди в защитном жесте. Потому что мне меньше всего на свете с отцом говорить хочется.
Неужели я должна его согласием заручиться, через секретаря на прием записавшись или поймав на пути из кабинета до постели любовницы?
Мерзость какая.
- Если отец время между работой и интрижкой для меня найдет, - даже озвучивать противно, в коктейль ядовитый сарказм, дрожащую в груди негодование и гнев смешивая.
Рэндалл Мейтленд не в первый раз жене своей изменяет. Но впервые пренебрегает мной, своей дочерью, из-за другой женщины. Это обидно и больно до ярости испепеляющей.
Руки в кулаки сжав, короткими в розовый выкрашенными бесцветными лаком в кожу ладоней впиваюсь. Голову опускаю, на пушистый ковер под ногами глядя в надежде, что Иоладна выражения лица не увидит. И не станет снова рассказывать, как мне ко всему относиться и с отцом себя вести следует.
Моя мать характером сложная личность. Не просто холодная, сдержанная и чопорная. Тяжелая настолько, что вопросом задаюсь, как отец вообще на ней женился и столько лет в браке этом прожил.
На все увлечения его Иоланда сквозь пальцы смотрит невозмутимо. И говорит, что в браке мужчина нечто первобытное теряет, ощущение охоты и завоевания. Поэтому в эмоциях со стороны нуждается, которые ко всему темпераменту матери не свойственны.
Это ее брак и ее право, принимать или нет, оправдывать или нет.
- Сейчас же перестань, - Иоланда недовольство выражает тоном на градус морознее обычного. Поворачивается ко мне, в глаза смотрит, проговаривает медленно, четко и выразительно. – Что бы между мной и Рэндаллом ни происходило, ты все равно его дочерью останешься. И других наследников у него пока нет.
Напоминание в ее стиле. Мне достанутся все отцу принадлежащие активы клана Мейтленд, что фонд искусств в себя включает, но исключает управление всей банковской империей. И порядком истощившийся траст матери. Иоланда потомок голубой датской крови, а они, как правило, умеют тратить деньги, но не зарабатывать.
- Тогда сама отцу о Нью-Йорке сообщи, - мой голос на тот же градус ближе к вечной мерзлоте, что и ее. Потому что яблоко от яблони. – Мне пора в школу возвращаться. И на следующих выходных я не приеду.
Разворачиваюсь и в спальню свою ухожу. Напоминаю себе о расстоянии в три тысячи четыреста пятьдесят девять миль по воздуху или пять часовых поясов между мной и родителями. Это решение лучшее.

Первый год A-levels, октябрь

- Спасибо, Джемма, - девушке улыбнувшись мимолетно, одно из мест свободных занимаю. Слева садится Луиза, справа – Анабель. – Ты свободна.
- Но я думала, что с вами смогу смотреть, - она, глаза потупив, произносит расстроено.
- Глупость какая, - Лу усмехается, будто шутку забавную слышит. – Конечно же, нет.
С обеих сторон от нашей компании по свободному сидению. Но их предпочитаю не занятыми оставить, чем позволить Джемме разговоры наши подслушивать. А после по всей школе разносить.
На ровно подстриженном зеленом газоне футбольного поля сегодня встречаются две команды. Сборная нашей школы против другого учебного заведения играет. Поэтому стадион желающими за матчем следить забит так, что яблоку упасть негде.
Однако зрелище мне увлекательным не кажется. Первый тайм тянется нудно. Макнейл, вроде бы функции защитника выполняющий, по траве прогуливается лениво и вальяжно. Кавендиш к воротам противника рвется безуспешно. Эллиот, на котором стратегия атаки держится, на скамейке запасных скучает.
Стоит ли при таком уровне подготовки вообще играть? И о чем только Макнейл думает? Он же проигрывать не привык и настолько азартен, что победу любыми способами вырывать готов.
Только вратарь счет в рамках небольшого преимущества соперников удерживает. Он единственный хорош сегодня, полностью вниманием Луизы завладев. Подруга глаз с него не сводит даже тогда, когда мяч на другой половине поля оказывается.
- Нам группу поддержки организовать нужно, - Бель не спрашивает, для себя уже что-то придумав, идею вслух в перерыве между таймами проговаривает. – Мы могли бы…
- Перебью, милая, - произношу и жестом умолкнуть требую. – Могли бы юбки короткие и топы облегающие надеть, в руки помпоны взять и прыгать там, – пальцем на кольцо дорожки беговой вокруг ковра из травы указываю, – внизу?
- Ну да, балет и черлидинг…
- Я пас, - Лу с отвращением кривится, будто ей что-то кислое на язык попадает и рецепторы раздражает. Она дочь титулованных особ – и этим все сказано. – Шоугерлз без леди Луизы.
- Дорогая, балет, как произведение высокого театрально-музыкального искусства, с чем-то едва ли отличным от откровенно пошлого гоу-гоу и низкосортного стриптиза никогда больше сравнивать не смей, - голос строже, потому что Анабель за мысли эти отчитать следует.
- Какие же вы обе снобки, - защищаясь, с обидой она в ответ шипит. – А вот Кай оценил…
- И с ним тоже больше разговаривать не смей! – имя это разрушающий самообладание эффект имеет, тембр мягкий взвинчивая до резких нот.
Бель словно от удара вздрагивает. Несколько взмахов ресницами длинными делает, чтоб слезы в стеклянно-голубых глазах удержать. И, с места на трибуне вскочив, бросается к проходу и вниз к выходу, через ступени перепрыгивая.
Всплеску эмоциональному поддавшись, тоже понимаюсь. Но вовсе не для того, чтоб за подругой пойти. Гнев, внутри пламенем вспыхнувший, ведет к раздевалке футболистов. К Макнейлу, к которому, с очевидным фактом спорить бесполезно, все пути ведут.
Цепная реакция падающих домино начинается со взмаха руки, первую костяшку опрокидывающей. Его руки. В этом я ни на одно мгновение не сомневаюсь.
Даже в фокусе не находясь, он везде. Будто газообразная отрава, с воздухом смешавшаяся и с каждым вдохом в легкие просачивающаяся. А оттуда в кровь.
Бесит, как же Господи, бесит.
У двери двойной остановившись, к ручке из волной изогнутого металла тянусь. Но пальцами до нее так и не дотрагиваюсь. Одна из створок приходит в движение и распахивается, едва не задев. Шаг в сторону делаю и сталкиваюсь с Честером Эллитом. Он буквально налетает на меня.
- Завали и не выводи меня, - из глубины комнаты возглас знакомый в коридор выплескивается и мурашками по позвоночнику бежит.
Столь грубым и пронзительным голос Кая все равно по-особенному звучит. Чего-то внутри касается. И чувства все в пружину еще более тугую сжимает.
Белая двустворчатая дверь закрывается. Разделяет нас.
- Ох, Элизабет… Прости, пожалуйста, я не заметил, - Эллиот, извиняясь, быстро и очень аккуратно плечи мои обнимает, чем равновесие сохранить помогает. – Ты
откуда здесь и зачем?
Он тараторит забавно так, взволнованно и оглядывает внимательно, с искренним беспокойством и заботой. Как хороший во всех смыслах, со всех сторон положительный мальчик. Он всегда такой, чем-то напоминая мне Кена – идеального спутника куклы Барби.
- Спасибо, - благодаря ему в вертикальном положении оставшись, немного отодвигаюсь. - Мне Макнейл нужен.
- Кай, как ты уже слышала, публичным выступлением занят, - Честер отвечает, кивком головы указывая на помещение, оставленное им несколько секунд назад. И добавляет, смущаясь, опуская густые светлые ресницы, - Если он опять что-то натворил… Имею ввиду… Просто скажи – и я поговорю с ним.
Я понимаю его. То, что Эллиот вслух произносит сбивчиво. И то, что с языка не слетает, потому что он слова нужные не находит, чтоб витающее в разуме неуловимым призраком в них облечь.
- Ничего такого, - успокаиваю, потому что за его спиной от выходок Кая прятаться не хочу. – Скажи, Честер, почему ты отказался быть капитаном команды в пользу Макнейла?
Этот факт ни для кого на территории школы секретом не является. Все в курсе, что после нескольких недель в должности лидера футболистов Эллиот внезапно принимает решение обязанности с себя снять. И тренера просит в качестве замены кандидатуру Кая рассмотреть.
- Мне нравится на поле в коллективе быть, в связке с другими игроками действовать, а ему руководить, - он разницу растолковывает охотно и плечами широкими в футболке форменной пожимает. – Каждому свое. Соглашаюсь с объяснением. Любой ученик или преподаватель подтвердит, что Кай Манкнейл амбициозен и властолюбив. И настолько хитер, что, даже ничего не делая лично, вообще с ситуацией связи доказуемой не имея, все равно благодаря стратегии в центре событий остается.
- Вы ведь еще не играли, только размялись перед вторым таймом - вопрос не задаю, а утверждаю, тактику уловив, на что Честер головой кивает. – Тогда желаю удачи.
За время беседы с Эллиотом неистовое пламя, силу свою утратив, в робкий, танцующий на углях огонек превращается. Я все еще злюсь после ссоры с Анабель, случившейся из-за стремления Макнейла вклиниться между подругой и мной. Но, прислушавшись к голосу разума, считаю, что, таким образом о себе напомнить желая, Кай реакцию ждет.
Ждет меня. Поэтому, с Честером попрощавшись, разворачиваюсь и на свое место на стадионе вернуться собираюсь, чтобы матч досмотреть вместе с девочками. Или только с Луизой, если Бель все еще в истерике своей барахтается.
Однако, пары метров не пройдя, еще одного футболиста на пути встречаю. Вывернувший в коридор со стороны трибун Марк Кавендиш в раздевалку идет. Он себе самому улыбается довольно, а, меня увидев, еще ярче солнечным восторгом сиять начинает и останавливается.
- Элизабет, привет, - он здоровается с присущим акцентом австралийским и причиной радости поделиться спешит, на визитки прямоугольные в руке указывая. – Тренер сказал, что несколько агентов, занимающихся отбором рекрутов, мной заинтересовались, и познакомил с ними.
- Привет Марк. Рада твоим успехам, - отвечая, направляюсь к нему и прохожу мимо.
Появившийся в школе в сентябре Марк Кавендиш мне совсем не друг. И даже не знакомый хороший. Всего лишь парень, конфликтом с Макнейлом запомнившийся и к разочарованию моему принявший его предложение занять место нападающего в команде.
Хотя не отрицаю, что Кавендиш обаятельный. Внешне симпатичный, с выцветшими до блонда волосами и кожей, золотом лоснящейся от южного солнца, пляж рядом с Большим Барьерным рифом плавящего. И спортивный, к футболу относящийся с не меньшим профессионализмом, чем я к балету.
- Элизабет, - он за мной увязывается, задержать пытаясь. И я оборачиваюсь через плечо. – Ты ведь на Хэллоуин в клуб идешь? – спрашивает и сам же отвечает, слов от меня не дожидаясь. – Конечно, идешь. Может, вместе пойдем?
Вот так просто и вместе? Что за наивность? Если представить, что я всем желающим согласием отвечаю, то придется арендовать красный двухэтажный автобус из тех, на которых туристов от одной достопримечательности к другой по городу возят.
- Извини, я уже Луизе и Анабель пообещала, -
отказываю вежливо, потому что неразумно портить отношения, установившиеся с человеком, который еще пригодиться может.
- Жаль. Но мы ведь там обязательно встретимся? – в голосе Марка грусть и надежда переплетаются, на что ничего не отвечаю, лишь улыбаюсь неопределенно. И, похоже, зря, так как за это проявление любезности он, как утопающий за соломинку, хватается, продолжая. – На самом деле я на свидание тебя хочу пригласить и встречаться предложить. Что скажешь?
Скажу, что всегда лестно слышать признания. Каждое из них щедро нарциссизм удобряет и ощущение власти дает.
Его откровение звучит неожиданно и одновременно вполне ожидаемо. Знаю, что нравлюсь Марку, вижу настолько ясно, будто большие алые буквы на белой бумаге напечатанные. Но совсем не жду от парня столько храбрости и смелости, самонадеянности.
Он и я? Серьезно? Каведиш же не до такой головокружительной крайности самоуверен, как Макнейл, который искренне полагает, что круче него только подъем на вершину Эвереста.
На Марка смотрю молчаливо и вместо него представляю Кая. Нахожу в памяти изгибающуюся в дразнящем жесть бровь, завораживающие зеленоватым пламенем глаза и их лукавый, проникающий под кожу взгляд, ломающуюся в дерзкий излом усмешку. И тон, словно металл в бархат завернутый, когда произносит – что скажешь?...
- Да…
- Да?! – иллюзию голосом своим Кавендиш разбивает вдребезги.
- Давай не будем усложнять наши взаимоотношения, Марк, - все внутренние ресурсы задействовать приходится, чтоб говорить ровно и плавно, когда сердце в груди грохочет, заходясь. – Ты замечательный друг и им, надеюсь, останешься.

ПервыйгодA-levels, 31октября

- Почему ты такая жестокая? – голосок Анабель смелостью и, как следствие, негодованием клокочущим полнится. – Ты ведь знаешь, как сильно мне он нравится.
Бель достаточно взрослая девочка, чтобы, по случаю Хэллоуина белокрылым ангелом вырядившись, вночной клуб на вечеринку придти. И чтобы за количеством выпитых напитков самостоятельно следить. Но не за языком, к сожалению.
После идеи о черлидинге, отвергнутой и мной, и Луизой, она свою обиду лелеет. Несколько дней с нами обеими не разговаривает демонстративно. А потом снисходит все же до общения с Лу. Но не со мной.
Ведь претензии ко мне – рана более глубокая, еще не зажившая и болезненная. Бель каждый день видит то, что хочет. А сделать шаг навстречу не может.
- Потому что, дорогая, себе это позволить могу, - опираясь на стол, к девушке, слева на диване мягком сидящей, подвигаюсь. И с улыбкой елейной тяну слова, внимание ее рассеивая. – А ты – нет.
Хочется сказать себе, что поведение Анабель утомляет дико. Что тишина, даже как растущий вакуум обиды, привлекательнее ее глупых и капризных речей. Что я действительно до изуверства жестока и наслаждаюсь этим.
Однако причина вовсе не в Бель. Не в желании боль причинять, самоутверждаясь и удовольствие извращенное получая. Мне это вовсе не нужно, чтобы себя полноценной чувствовать.
Поэтому даже жаль ее, неспособную противостоять мне. И, наверное, не меньше, чем жаль себя, неспособную противостоять собственным страхам.
Жалость к себе – отвратительное чувство. Новое для меня. Вызывающее бессильную ярость, которую не только на Анабель, на окружающих в целом выплескиваю.
- Так больше нельзя, милая, - когда Бель, белой птицей порхая, сбегает по лестнице к танцующим, ко мне Луиза обращается. Она голосом разума пытается руководствоваться, чтобы нас примирить. – Либо себе его забери, либо ей с ним флиртовать разреши.
Лу задевает гордое сердце, что откровенных бесед и советов со стороны не приемлет. Оно рефлексивно сжимается, как улитка нежную мягкость внутренностей окружая твердой раковиной. И, себя от вмешательства извне защищая, оправдывается тем, что девушка в платье Коломбины меня понять не может.
Может. И хочет. Верю, что она пытается сделать так, как лучше.
Однако я морально не готова масштаб последствий осознавать, не то, чтоб говорить о них.
- Как ты себе разрешаешь? – режу вопросом живое. Такое же трепыхающееся, разрывающееся и кровоточащее.
Помню ее взгляд во время матча, за мячом по траве футбольного стадиона не скользящий, а на фигуре вратаря сконцентрированный. Ей нравится, хочется, но колется. И это так знакомо, хотя причины у каждой свои.
Всем известно, что идеальной леди Луизе под стать не меньше, чем наследник герцогского титула и поместья. Чопорный сноб, который, кровь голубую не разбавляя, своему потомку все передаст. А не парнишка, насмешливо рассказывающий о предках из бирмингемского рабочего класса, что в начале двадцатого века незаконным букмекерством промышляли.
Совсем другое дело я и Кай. Со стороны кажется, будто ничего идеальнее не придумать. Во всяком случае в рамках этой вселенной.
Однако я боюсь его, как огненной звезды, что законы гравитации вокруг себя меняет. Боюсь этому манящему притяжению поддаться и влюбиться доверчиво. И в чувствах раствориться нежно, уютно. Полностью.
- Дорогая, не я себя по отношению к подругам веду, как стерва, - Луиза, самообладание сохранить стараясь, произносит обижено и пышные юбки Коломбины расправляет. – Пойду танцевать, раз уж мы на праздник пришли.
Не останавливаю. Ей лучше развлекаться, чем пытаться до здравого разума дотянуться, раня себя колючими шипами моего эмоционального состояния.
Свой бокал с коктейлем Кловер Клаб* со стола подхватив, с дивана встаю и направляюсь к перилам ложи, которую вместе со всей своей свитой из балетного класса занимаю. Окидываю взглядом пространство уровнем ниже, переполненное костюмами для Хэллоуина на любой полет фантазии. И, голову к ряду балконов подняв, возле металлического ограждения находящейся напротив ложи вижу Макнейла.
Он, в перила ладонью упираясь, как правитель свысока подданных на танцполе рассматривает. К Честеру и Хью поворачивается, профиль точеный мне демонстрируя, несколько фраз бросает и внимание их к раскинувшемуся внизу пространству привлекает, показывая нечто заинтересовавшее. И усмехается.
Эту улыбку, как озорную и хитрую определяю. Жаль, глаз не вижу. Всех оттенков зелени, что в них горят.
Только траекторию взгляда определить могу. И, спустившись снова к танцующим, нахожу в свете неона сверкающую ангельской белизной Анабель. Она в такт клубного микса от популярного диджея двигается, бедрами знак бесконечности выписывая.
Конечно, что же еще капитана футбольной команды способно завлечь?
- Привет, Элизабет, - Марк Кавендиш не вовремя рядом появляется. Отвлекает, хотя, наверное, мне не следует за Макнейлом столь откровенно наблюдать. – Брюнеткой тебя узнать сложно. Клеопатра? – нет, Хатшепсут**, но кивком головы соглашаюсь, потому что объяснять долго. – Слышал, ты будешь Снежной королевой.
Это мой повседневный образ.
Заставив себя Кая в ложе оставить, лицо Марка изучаю. Он всегда улыбается с искренним позитивом, что глаза голубые подсвечивает и ярче делает. Но сегодня все это напускным кажется, а причины определить пока не удается.
- А ты чудовище Франкенштейна, - утверждение нет необходимости озвучивать. Грим со швами из грубых ниток профессионально прорисован, костюм-тройка по образцу начала прошлого века сшит, поэтому персонажа угадать нетрудно. Но для видимости диалога что-то произнести нужно.
- Да, - он вдох глубокой делает, будто в омут прыгать собирается. –Элизабет, я не хочу другом твоим быть. Я… дай мне шанс, сходи со мной на свидание.
Устало выдыхаю, медленно, слова подбирая, чтобы не сказать напрямую, что надоедливых, с первого раза не понимающих людей ненавижу. И он поведением своим чашу терпения моего переполняет. На грубость нарывается.
Для меня Кавендиш из общей массы лишь потенциалом для соперничества с Макнейлом выделяется. Но, к сожалению, ожиданий не оправдывает, потому что конфликту продолжения не дает. И внимание Кая, нацеленного возле меня и балерин кружить, не перетягивает. От того поддержание иллюзии дружеских отношений с Марком бесполезным нахожу.
От ставших ненужными вещей я избавляюсь. А что делать с живым и одушевленным существом? С парнем, светловолосым и голубоглазым от австралийского солнца, учеником упорным и неглупым, теснящим лучших в статистике по количеству баллов, любезным и…
…И в большей степени понятным и прозрачным, чем Макнейл, но…
…Но я не способна это оценить.Только использовать.
- Марк, - руку подняв, щеки его раскрашенной под бледный цвет кожи чудовища Франкенштейна, пальцами касаюсь и вперед подаюсь, чтобы сквозь рвущийся смех еще тише продолжить, - я Снежная королева, так стань же Каем.
- Не понимаю тебя, - Кавендиш, шаг назад сделав, как археолог на глиняную табличку с неизвестными письменами давно мертвого древнего языка, смотрит. - Что мне сделать?
- Ничего, забудь, - головой качаю, от него отступаю и отворачиваюсь, показывая, что разговор окончен.
Сладкий от гренадина и все еще холодный из-за льда алкогольный коктейль из бокала отпиваю. Декор к Хэллоуину украшенного ночного клуба и собравшуюся в его стенах «нежить» разглядываю. И вновь взор обращаю к ложе, занятой футболистами во главе с Макнейлом.
Кай все там же, возле перил стоит. Только теперь спину в черном камзоле показывая. Свой стакан, напитком и льдом на четверть заполненный, он Честеру отдает. И к ведущей на танцопол лестнице направляется.
К Анабель? Ну уж нет.
Всунув бокал с коктейлем Кловер Клаб одной из девушек, к ступеням тороплюсь. Собираю в кулак узкую египетскую юбку с паутиной позолоты и приподнимаю, чтобы в спешке не упасть. Другой рукой поручень обхватываю. И, сбежав вниз, через толпу маршрут прокладываю.
- Макнейл, нам поговорить нужно, - произношу, путь ему преградив.
- Я занят, - Кай бросает резко, грубовато и глаза немного сужает, но останавливается. – Позже.
- Сменишь приоритеты, - уяснив, что с ним по-другому нельзя, немного выше локтя руку его перехватываю. И за собой увлекаю.
Не знаю, куда его веду. Туда, где звуки вечеринки тише становятся, чем сердца бухающие удары? Где помещение не переполнено людьми? В этом ночном клубе такое место вообще есть? Или только на улице?
По своей воле последовавший, а по-другому его не увести, Макнейл притормаживает и ладонь мою со сгиба руки убирает. Расстегивает проворно пуговицы кафтана, когда промедлением удивленная оборачиваюсь. Не понимаю, что Кай делает, пока он в рубашке не остается, а теплая ткань мне на голые плечи не опускается аккуратно.
От этого заботой веет. Ведь ночь конца октября теплом не балует. Только отсутствием громкой музыки и любопытных нежелательных свидетелей.
- Говори, - он, дверь заднего входа придержав и пропустив на крыльцо, произносит. И притворяет ее за нами.
- Ты хотел, чтобы я пришла, - интонацией местоимение выделив, с явным нападением в звонком тоне отвечаю.
На Макнейла с вызовом глаза поднимаю, зеленое пламя его радужек встречая. Они в освещении полной луны и белых лампочек уличных фонарей мне напоминают матово сияющий малахит. Который медленно темнеет, когда Кай приближается.
- Да, - согласие ровное, словно шелк по стеклу скользящий. И озвученное после обвинение тоже. - Ты долго.
- Извелся в ожидании – приятно, - в ответе его нахожу то, что чувству собственного превосходства наслаждение доставляет.
- Как и ты – удовольствие взаимно, - Кай, ни одно утверждение не оспаривая, все высказывания принимает и делит их между нами. Как нечто общее, только ему и мне очевидное.
Ничего больше не произношу. Все слова мира бессмысленны, когда гравитация меняется, не к земле под ногами, а к Макнейлу притягивая. Оба шаг впередделаем – и, как двойные звезды, неспособные отпустить, сталкиваемся.
Я касаюсь его губ мягких, горячих, чуть влажных. Тех, о которых все эти дни не думать стараюсь. Тех, о которых приказам своим вопреки мечтаю.
Станет ли человек себя огню подвергать, зная, что будет гореть? Нормальный нет. Но это, как выясняется, не обо мне.

* Кловер Клаб – коктейль на основе джина и гренадина с пенной верхушкой из яичного белка. Подается в бокале со льдом и традиционно без украшений.
** Хатшепсут – женщина-фараон Нового царства Древнего Египта из XVIII династии, историками считающаяся одной из самых успешных фараонов, которая царствовала дольше, чем любая другая женщина из коренной египетской династии.

Первый год A-levels, 31октября

Всю свою жизнь в обычных земных законах гравитации проведя и поддаваясь сейчас иному магнитному полю, себя неуверенно чувствую. Как бабочка трепетная, боязливая, но любопытная и жаждущая в пламени согреться. Стремящаяся к нему. К Каю.
Макнейл в сравнении с окружающим воздухом настолько теплым кажется, будто в крови его водород и гелий горят. Обжигающим, когда губами кожи шеи и ключицы касается, влажный след оставляет. И когда к себе так близко притягивает, так тесно прижимает, что сердца его горячего торопливые удары ощущаю.
Боже.
Не вписываю себя в рамки религии, навязанной родителями при крещении, поэтому сама не ведаю, кого прошу крохи самообладания мне сохранить. Дать силы воли, что предательски оставляет. Будто бы лед, который от жара испаряется.
Не вовремя, а может быть, наоборот, в самый нужный момент, на крыльцо ночного клуба парень из футбольной команды выходит. Кая отвлекает, что мне несколько мгновений дает, чтобы отдышаться и успокоиться.
Мне ведь не свойственно разум терять. И сейчас не следует, когда Макнейл, от болтливого вратаря избавившись, свою руку мне предлагает. Приглашает вместе в vip вернуться.
Узор линий на коже ладони отпечатавшихся глубоко рассматриваю. Словно они подсказку могут дать, через хиромантию определить то, в чем сомневаюсь, к себе прислушиваясь. К внутреннему «я», обычно более решительному, твердому, чем сейчас.
- И все? - глаза к его зеленым поднимаю и вопрос задаю вкрадчиво. – На свидание меня завтра не позовешь?
Ни единого движения не собираюсь делать, не получив того, что душе угодно. Желания свои всегда четко нужно осознавать и формулировать вслух. Поэтому не спешу идти в клуб, для нас обоих происходящее не прояснив. Не получив от Кая определенности.
Уверения помню, что нравлюсь ему. Однако этого недостаточно.
- Нет, не хочу, чтобы солнце взорвалось, - беседу почти двухмесячной давности уколом напоминает. Смехом низким окутывает и взглядом в ответ искрит. - Но мы вечером встретиться можем …
- Можем при условии, что ты…
- Мне не ставят условий, Эльза, - тон мягкий, на грани смехом переливающегося, но он с самоуверенной непреклонностью говорит.
Мы спорим. И это сражение напоминает, которое оба воинства, о тактике боя позабыв, ведут. На эмоциях, высокомерии и упрямстве, друг друга до завершения предложения обрываем.
Как же с Макнейлом трудно – первая моя мысль. Вторая – как же легко поддаться азартному чувству непреклонности, что буйным ураганом становится.
Внутри бушующие ощущения заставляю утихнуть, дыхание до размерного выравнивая. Ладонями в грудь Каю упираюсь, но не для того, чтоб оттолкнуть, а в поисках равновесия, благодаря которому приподнимаюсь на цыпочки. И, разницу в росте сократив, намерено дыханием задеваю его щеку и шею на пути к уху.
Плотное черное полотно накинутого для тепла кафтана снова упасть к ногам норовит. Соскальзывает ниже, участок кожи мраморной для холода обнажая, но быстро отреагировавший парень теплую ткань возвращает назад. Его пальцы на предплечьях остаются.
- Приятно, Кай, первой у тебя быть, - тягучим горячим шоколадом текут мои слова, что точку в препирательствах ставят. Иногда достаточно просто хитрее быть.
Сквозь камзол валашского княжича ощущаю, как хватка Макнейла сильнее становится. И напряжение, в крепком теле капитана футболистов притягательной силой блуждающее, осязаемее. Оно словно электричество между нами бежит.
Оба молчим. Глубоко, в унисон легкие холодным воздухом осенней ночи заполняя.
Разговаривать с надменным серым кардиналом сложнее, чем в его объятиях плавиться, до покрасневших губ и нехватки кислорода жадно целоваться. Он старается соблазнить в той манере, что вероятно каждую девушку в школе самообладания лишает. Но совсем не умеет слушать.
- Я пока в клуб идти не готова. Не хочу, - наконец произношу, не стремясь больше вверх и снова на стопу опускаясь, сохранив только тесноту контакта. В этом ощущении есть нечто особенное. – Сначала расскажи мне все.
Прохлада стилизованную под египетские сандалии обувь облизывает. И поднимается от кончиков пальцев по ногам, юбкой длинной тонкой скрытым. Однако близость Кая тепло дарит, которого хватает, чтоб не замерзнуть.
Хватает ли ему? Макнейл по-прежнему обжигающе горячим солнцем мне кажется.
- Не понимаю, о чем ты, - в его ответе шутливые, расслабленные интонации звучат. Будто честен со мной. А сам отвлекает, ладонями в путешествие по фигуре пускаясь.
- Понимаешь, - настаиваю, на уловку эту не попадаясь. Хотя чувствую, как жар вслед за его руками по телу распространяется, и млею. - О том, что ты сделал для того, чтоб я пришла.

Первый год A-levels, ноябрь

- Еще раз привет, - Макнейла в условленное время в холле у лифта встречаю с волнением, что ритм сердце взвинчивает.
Хочется руку протянуть и парня пальцами коснуться, чтобы в реалистичности происходящего убедиться. Быть уверенной в том, что все это явь, созданная отправленным Каю сообщением. Предложением «Кубок огня», который он любит, вместе пересмотреть.
Поступок, как дуновение свободного ветра, импульсивный и легкомысленный, не имеющий ничего общего с обдуманными решениями. Однако я поиском оправданий для своих действий не утруждаюсь. Просто на поводу у вспыхнувшего желания иду, потому что хочу вечер провести с тем, кто… нравится?
Нравится?
Едва ли определение походящее для того, что ощущаю. Эмоций очень много. И все они новые для меня, увлекающие, захватывающие, не всегда рациональные, а иногда пугающие.
Кай то же самое чувствует? Или для него все по-другому? Проще? Понятнее? Незначительнее?
- И тебе, - Макнейл из кабины выходит и останавливается напротив меня. Лицо изучает внимательно. И добавляет тем тоном, в котором беспокойство разливается, окутывая заботой, как коконом. – Уверена, что уже достаточно здорова для этого?
Типичные для простуды симптомы, как высокая температура, боль горло разрывающая, свинцовая тяжесть в мышцах растекающаяся и голову сжимающая спустя несколько дней и пригоршней таблеток отступают. Сегодня я намного лучше себя чувствую. Живее. Хотя ощущение слабости все еще в постель манит.
Едва ли я способна на то, чтобы из дома выйти. Добраться до ближайшего кинотеатра с мягкими диванами для парочек или одного из мейфэрских маленьких ресторанчиков, обволакивающих романтической атмосферой приглушенного освещения в нишах со столиками. Поэтому ничего другого Макнейлу не предлагаю – только половину кровати и четвертый фильм о Гарри Поттере.
- Обойдемся без поцелуев, чтоб ты не заразился, - категоричным тоном заявляю, потому что недоступность для него вызов. И вглубь квартиры, к лестнице на второй этаж тяну торопливо.
- Подожди, дай пальто снять, нетерпеливая, - Кай пуговицы на ходу расстегивает, вслед за мной продвигаясь медленно. В поисках прислуги по сторонам оглядываясь, чтобы верхнюю одежду ей вручить. – Куда запропастилась твоя Фрекен Бок*?
Домоправительница – глаза и уши дома. А также безупречной нравственности образец, что все о подобающем поведении для юной леди из хорошей семьи знает. Поэтому от нее, как от гарантированного выноса мозга, избавляюсь. Разрешаю прислуге раньше уйти.
- Ее нет, мы на весь вечер одни…, - умолкаю, не закончив, забыв о том, что хочу сказать, когда на лестнице оборачиваюсь к Каю и с его взглядом пылающим встречаюсь.
Если я бабочка, то крылья трепещущие огонь вот-вот оближет безжалостно. Воспламенит.
- Звучит многообещающе развратно, – он голосом севшим произносит, дразнит, с глаз к губам спускаясь. Подходит, что притяжение между нами еще более ощутимым делает. Таким, что мне хочется со ступеньки соскочить парню в объятия и шею руками обвить. – Не находишь?
- Ты с ума сошел, - тяжело сглотнув, на Макнейла шиплю строго. За руку хватаю, прямиком в свою спальню увлекаю и дверь закрываю. – Мать еще не ушла. Располагайся, но веди себя тихо.
Иоланда в своей комнате наряды от именитых дизайнеров и украшения с драгоценными камнями перебирает. К вечеринке коктейльной готовится, на которую, по ее словам, все приличное общество съезжается. И визажиста ожидает, что создание образа для мероприятия прической и макияжем дополняет всегда.
А Рэндалл, еще днем звонивший, чтоб о самочувствии моем осведомиться, выходные из-за рабочей командировки вне дома проводит. Отец говорит, что по мне скучает, за свой насыщенный график извиняется. И вполне искренне лжет.
Вот она, жизнь в лондонской квартире – красиво сверкающий на солнце дворец из хрупкого льда.
Кай не первый парень, приглашение в дом получивший. Однако первый, в личное пространство попавший, в спальне оказавшийся наедине со мной. И в этом нечто будоражащее, интимное есть.
Все еще поверить трудно в то, что он здесь. Правую половину кровати занимает, поверх одеяла ложится и на ноутбуке «Кубок огня» включает. Кажется настолько простым и открытым, притягательным, когда с запалом фаната фэнтези вселенной фильм комментирует. И когда бросает взгляды такие, от которых приятное тепло внутри разливается.
- Вы с ней похожи, - Кай, мягкостью тембра, задором переливающегося, опутывает. На меня отвлекается от экрана, где Гермиона Грейнджер по узкому проходу между стеллажами с книгами идет. – Обе сидели бы над заданиями в библиотеке до закрытия.
- Если б кто-то, - голову повернув, глазами в Макнейла стреляю метко, прозрачно давая понять, о ком говорю, - постоянно не отвлекал, пытаясь в укромном углу словить, я быстрее бы справлялась.
- Виновен, - тон его голоса шелковистого на октаву падает. И уголки губ в усмешке хитрой с намеком на флирт изгибаются, - сложно удержаться от соблазна.
Ему нравится провоцировать меня. А мне – его.
Поэтому ладонь вперед выставляю бескомпромиссно, словно против сокращения расстояния между нами. Хотя на самом деле до безумия хочу, чтоб Кай от подушек оторвался и ко мне с ленивой грацией хищника потянулся. Теплыми пальцами своими подбородок обнял, точеную линию нижней губы обвел. И целовал бесконечно нежно, долго, горячо.
Все это затейливый танец напоминает, в котором двойные звезды кружат. Кружат и друг к другу стремятся, безрассудные. Влюбляющиеся.
К Каю Макнейлу пристраститься легко. К тем эмоциям, что, рядом с ним находясь, ощущаю. К взглядам украдкой, но огнем облизывающим; к разговорам замысловатым или длинным перепискам в мобильном, к прикосновениям, внутри меня что-то плавящим. Просто к близости, кажущейся такой необходимой.
- Почему у нас в школе Святочного бала нет? – с досадой вздыхаю, когда в торжественно украшенном большом зале Хогварста пары вальсируют. Парадные мантии, напоминающие смокинги и вечерние платья, и магия праздника – мне нравится. – Это ведь так красиво.
- У нас много чего нет: волшебных палочек и заклинаний, Турнира Трех Волшебников, квиддвича с его преданными болельщиками, - Кай плечами лениво пожимает и перечисляет то, чего ему не хватает, а потом после паузы с усмешкой добавляет, - даже группы поддержки.
- Не смей больше о чирлидинге говорить, - недовольно фыркнув, декоративную квадратную подушку хватаю и в Макнейла кидаю, не целясь и силу в бросок не вкладывая. – И с Анабель – тоже.
После ссоры она все еще ведет себя, будто маленькая капризная принцесса, обижается. Хотя по-прежнему как верная тень за мной везде следует: на занятиях, общих в индивидуальном расписании, в столовой и библиотеке рядом сидит. Оторваться и в одиночестве без статуса остаться, в изгоя превратиться боится.
Это утомляет жутко. Потому что за ней присматривать приходится. Всегда ждать какого-то фокуса.
С Луизой дела немного лучше обстоят. Она умнее, понимает, что правда в моих резких словах касательно увлечения вратарем футбольного клуба есть. Поэтому, несмотря на то, что уязвлена, слабостью своей раздосадована, все равно исправно о здоровье в сообщениях спрашивает, учебные материалы с общих уроков высылает и последние сплетни сообщает. Жалуется на Анабель.
- Я нашептал идею чирлидинга не ей, а с Джемме, которая пересказала все Смит и, наверняка, попросилась в команду. Твоя подружка, должно быть, нашла предложение гениальным и понесла тебе, сместив акцент так, будто это ее светлая мысль. Вот и все, - Макнейл подушку ловит и под спину пристраивает, на своей половине постели с комфортом размещаясь. – Мы смотрим пятую часть?
Время к позднему вечеру катится, однако усталости не чувствую. В сон не клонит, от того идея следующий фильм смотреть привлекательной выглядит. Мне нравится серия о Гарри Поттере, но признаться стоит, что не так важно, что экран ноутбука показывает, когда рядом Кай.
С ним комфортно настолько, что каждое мгновение ощущений этих впитываю жадно. Вместе с кислородом вдыхаю. Пускаю по венам вместе с кровью, насыщая организм.
Это что-то необъяснимое. Влюбленность? Она такая? Такая для нас обоих?
Не совершаю ли я глупость? Нужно ли ему домой к полуночи попасть? Останется ли Макнейл, если попрошу?
- Почему бы нет, - произношу, когда взгляды встречаются. И гравитацию, к земле притягивающую, снова ошеломляюще мощная сила перебивает. Она меняет законы мироздания и меня, принося эйфорию любви. – Кай, ты чувствуешь то же самое что я?
В расширяющейся вселенной темно и холодно. Пусто и одиноко. И лишь двойные звезды друг друга согреть способны, потому что похожи химическим составом, размером и силой притяжения. Потому что, сближаясь и на атомном уровне переплетаясь, они вместе нечто новое образуют.
Например, любовь.

* персонаж трилогии о Малыше и Карлсоне шведской писательницы Астрид Линдгрен. Домоправительница семьи Свантессонов, присматривающая за хозяйством и за Малышом.

Первый год A-levels, декабрь

- Мисс, ваш карамельный латте макиато, - бариста с подноса бокал снимает, на стол ставит и удаляется.
Напиток к себе пододвигаю, в стекло, насыщенным кофе нагретое, холодными пальцами совсем не изящно вцепившись. Тепло подушечки пальцев обжигает, под кожей разливается. Но этих крох недостаточно.
Я чувствую, будто промерзла насквозь. До самых темных глубин души, где обитают самые разрушительные страхи и гнев бессилия. Не так уж сложно уничтожить блистательную «золотую девочку» Элизабет Мейтленд, которую демонстрирую всему миру.
Как же, черт возьми, не вовремя.
Перед собой на потухший, темный экран мобильного телефона смотрю. Нет необходимости его включать, подсвечивая фото, которое прожигает сетчатку до подкорок мозга так, что не развидеть. Больше не забросить в черный список игнора, оставляя на будущее, потому что будущее уже здесь.
Я не глупое дитя. Перемены ощущаю, когда после Хэллоуина мать традиционные рождественские приготовления не начинает. Не нанимает декоратора, который в соответствии оговоренной тематикой квартиру к декабрю украшает. Не закатывает вечеринку для избранного круга, чтоб дизайн друзьям показать. И фотографа из журнала, на интерьерах специализирующегося, на съемку не приглашает.
Иоланда ведет себя так, будто ей все равно. Впервые из кожи вон не лезет, чтоб иллюзию идеальной семьи создать. И пустить в глаза публике, которой об изменах Рэндалла известно.
Знаю, отношения родителей не феникс, что способен из пепла восстать. Их брак близок к логическому завершению, что сегодня все желтые газетенки обсуждают. Смакуют, пикантные подробности выдумывая.
Нет, меня статьи не задевает. В конце концов стервятники всегда слетаются клевать трупы. Злит то, что из прессы узнаю обо всем: разводе, имущественных спорах, продаже частной коллекции полотен, за время замужества матерью собранных. Там даже имя любовницы отца раскрыто.
Мерзко осознавать, что, в возне друг с другом погрязнув, оба забывают поставить в известность меня. Словно их единственная дочь незначительной мелочью в сравнении с переделом собственности является. Не нужной ни одному из родителей.
Им бы всего год подождать, чтобы мне, обучение завершив, в Нью-Йорк переехать. Отгородиться океаном, расстояние между материками заполнившим. Себя другими людьми окружить, далекими от этой истории.
- Эльза! – на голос голову поднимаю и Кая перед собой вижу. Он место напротив за столом не занимает, а рядом садится. К себе притягивает и обнимает, теплом окутывая. – Как ты?
- Ненавижу их, - уткнувшись в его форменный школьный пиджак, произношу тихо.
- Это понятно, - он отвечает, близость между нами сохраняя. – Что я могу сделать? Попросить деда засудить издание?
- Нет, - шепчу, не желая разрывать уютный контакт, который сейчас необходим похоже больше, чем воздух. Я не умру без Макнейла, просто на кровоточащие части развалюсь. – Побудь со мной.
И он остается. Становится моим личным коконом. Горячим, будто перекачивающим искрящуюся солнечную энергию, согревающим тело, дрожащее от холода, беспомощности и злости.
Не знаю, сколько минут в тишине с закрытыми глазами провожу. Кажется, будто Кай все время мира мне дает, ничего не говоря и не спрашивая. Просто в своих объятиях держит, утешающими движениями плечи и спину поглаживая, свободно рассыпанные платиновые волосы аккуратно перебирая.
Хватаюсь за эти еще недавно пугавшие ощущения, за Кая, свои холодные пальцы на его школьной форме сильнее сжимая. Глубинный внутренний лед позволяя растопить огню, что внутри Макнейла пылает ярко.
- Спасибо, что приехал, - наконец успокоившись, отодвигаюсь. Но отпустить не могу, руки наши переплетаю. И с благодарностью искренней смотрю.
Он по первому звонку не должен срываться. Мчаться через утренние пробки в кофейню и с занятий отпрашиваться. Или вероятнее пропускать их, не называя причин, потому что мы друг о друге не распространяемся.
Границы установлены из опасений, что взаимное притяжение поверхностно, потому что Кай Макнейл, которого изо дня в день видят все, эгоцентричен, высокомерен, хитроумен. Полон пафоса, амбиций и авантюризма. И скорее всего абсолютно не способен на открытость, внимательность, нежность.
Как же…
Я бабочка неразумная, что летит к опасному костру. К манящим языкам пламени тянется, но не сгорает, наоборот, ощущает тепло. Заботу и поддержку. Уверенность в том, что он со мной, в корне меняя суждения и желания.
- Кай, мы весь день прогулять можем? – вопрос раньше задаю, чем обдумать его успеваю. Для меня в новинку на занятия без уважительного на то основания не явиться.
- Можем, если объяснишь причину, - он ответом своим условие ставит. И продолжает рассуждение вести. – Дело не в разводе, потому что это давно очевидный факт. Не в статье, подробности которой тебе и так известны.
- Родители картины на аукцион выставят. Всю коллекцию, матерью собранную. Даже подаренный мне «Шторм», потому что официально полотно частью коллекции является, - мне жаль с этой картиной расставаться. Со всей коллекцией, что собрана в том числе с моей помощью.
- Это всего лишь вещь, - Макнейл от слов отмахивается, внимательно на меня глядя. И спустя пару мгновений добавляет. - Из-за твоих фрейлин?
- Они все будут любопытствовать, сплетничать, злорадствовать, вид делать, что сочувствуют, - головой качаю, чтобы вспыхнувший в голове образ развеять. Одна мысль об этом угнетает. Мне жалость ни настоящая, ни тем более искусственная не нужна. И даже ненавистна.
- Так ты только отсрочишь неизбежное, - Кай заправляет прядь волос, что вперед падает, и как бы невзначай щеки касается. – Дай им что-то не менее весомое. Слей пару грязных секретов, уверен, подруги делились ими с тобой.
Сбор чужих тайн по части Анабель. Она любым способом интересующую информацию готова выпытать. А если детали свои места не становятся, общую картину не создают, то воображение подключает, масштабы до вселенских размеров раздувая.
Эти свои домыслы Бель мне и Луизе сообщает в надежде, что тему поддерживать и развивать станем. Лу обычно не прочь других обсудить, по итогу высказавшись, что общество нынче не то. Я же, значения зачастую не придавая, быстро все лишнее забываю.
Однако, кое-что для длинных языков у меня все же есть. Не чужие секреты. А человек, все больше места в моем сердце занимающий. И чувства к нему больше нет смысла скрывать.
- Ты прав, Кай, - с предложением своем парня соглашаюсь. - Отвезешь меня в школу?
- Конечно, если ты этого хочешь, - соглашается Макнейл, будто нет просьбы проще, и поворачивается, жестом у официанта счет требуя.
- Кай, послушай, - зову его, ожидая, когда вновь ко мне развернется. – Я не хочу просто отвлечь внимание любопытных людей от проблем в своей семье, за твоей спиной спрятавшись. Ты очень много для меня значишь. Все больше с каждым вместе проведенным днем.

Первый годA-levels, декабрь

- Эльза, милая, у тебя в роду ведьмы, секрет приворотных чар оставившие, были? – в вопросе Луизы, склонившейся ближе, чтобы тишину библиотеки не нарушать, даже слабого намека на юмор нет.
- Макнейл скорее ее растяжку оценил, верно? – голос Анабель напускной беззаботностью полнится, за которой она, вероятно, досаду и пассивную агрессию скрыть пытается.
Можно понять Бель, всего несколько дней назад узнавшую о том, что у меня вообще бойфренд есть, а уже сегодня вместе со всей школой увидевшую его. Объект ее симпатии и ее подруга, приехав вместе, посреди холла целуются. И это не страшный ночной сон, что с рассветом забывается. Новая реальность, к которой Анабель привыкнуть необходимо. Принять.
Однако ее болезненные чувства я не хочу понимать. Щадить, попытки едкими комментариями задеть, прощая или скрывая свое счастье. Пусть утренняя демонстрация отношений с Каем показательной является, однако это нисколько ощущения, внутри трепетными бабочками порхающие, не умаляет. Я влюблена в него. И он только мой.
- Бель! –леди Луиза шипит, словно брошенное предположение на ее репутацию пятно ставит.
- Анабель, дорогая, если из-за безответной симпатии тебе наша дружба дискомфорт приносит, то можем дистанцироваться, - мой тон подобен ласковому прикосновению, которое в следующий миг ударом наотмашь может обернуться. - Коменданта попросим о расселении, а методиста – о перестановках в расписании занятий. Только с балетом не знаю, как поступить.
Она панически боится одной остаться, чем пользуюсь, намекая на то, как легко в аутсайдера превратиться. Понимание на лице отражается моментально, красными пятнами проступает. За этой своего рода психологически-химической реакцией молчаливым наслаждением наблюдаю. И жду.
- Я… я же не со зла… девочки, - запинающаяся Бель взгляд с меня на Луизу переводит и, взмахнув растеряно ресницами, обратно. –Мне нравится Макнейл. Он нравится всем… Джемма говорила, что тем летом с ним целовалась, когда на вечеринке у Хью в бутылочку играли… А Хейли… о ее имидже вообще известно всем.
С непроницаемым выражением лица слушаю, как очередную сплетню из разряда тех, что из головы спустя несколько минут вылетают. Информацией, которая, словно мотив навязчивой попсы, практической пользы не несет, незачем заполнять разум. Однако, про себя повторяя, что мне абсолютно все равно, вру.
У этой лжи очевидцев со стороны нет. Любые свидетельства на смех могу поднять, как домыслы, полные необоснованного бреда. Никто из окружающих не способен в потемках души разобраться наверняка. Правду не утаить только от одного сердца, которое в моей груди бьется.
Сдерживаю себя, улыбнувшись Анабель снисходительно. Словно в ответ на необдуманно озвученное не свирепствую, как океан в бурю, и даже прощаю великодушно, будто бы не желаю новым выпадом в ее сторону ответить. На место поставив, чтоб больше не смела забываться и себе лишнее позволять.
Ресницы опускаю, на раскрытом учебнике, страницы которого исписаны уравнениями, сконцентрировав внимание, и, подвинув ближе конспект, подбираю решение, чтоб значения преобразовать и упростить. Луиза примеру этому следует, принявшись в блокнот формулы переписывать. А Бель, сочинение закончив, собирает хрестоматийные материал, чтоб библиотекарю отнести.
- Эльза, милая, близко к сердцу не принимай, - Лу произносит, когда вдвоем остаемся. –Она, исходя из представлений о себе, судит. Ей заинтересовать больше нечем. А моральные устои, присущие высшему обществу, за новые деньги не купить.
Луиза думает, что из-за недвусмысленных намеков Бель достается от меня. Однако виной всему не домыслы человека, чьи слова вообще всерьез не воспринимаю. Она говорит, основываясь на своих представлениях, а я интерпретирую под собственное понимание. И в них другой смысл нахожу.
- Деньги семьи Кая и Хью ненамного старше, - напоминаю ей и поворачиваюсь. – Лу, дорогая, ты серьезно? Выйдешь замуж за подходящего наследника герцогского титула и со своим ненаглядным вратарем встречаться даже не попробуешь? Вы же друг другу нравитесь.
- О, не начинай, - она глаза закатывает, очевидно,
соглашаться со словами не желая, и выдыхает тяжело. – Я имею неплохое представление о том, насколько Хью избалован и соответственно, чего в отношениях захочет. И тоже появится тот, кто скажет, что он со мной только из-за этого.
- Анабель просто нужно было осадить, однако меня гипотезы не задевают, потому что она понятия не имеет о том, что на самом деле происходит, - сложно и непривычно не только объяснять эмоции, но и вообще весь этот внутри бушующий ураган ощущать. –Между нами еще ничего не было, но я злюсь и ревную, представляя, что с другой…
- Подожди, - перебивая, Луиза произносит и на меня ошарашено смотрит, словно видит впервые, - то есть ты имеешь ввиду, что хочешь, чтобы…, - и не договорив умолкает.
- Лу, почему и ты, и Бель, рамками мыслите? – вздыхаю, потому что от глупости обеих устала. - Я не выбираю сторону между чопорностью и вольнодумием в глазах окружающих. Это мое личное дело. И точка.

-…если боишься…
Низкий шепот Кая подобно наркотическому веществу на меня действует. Шею обжигает, стекает по позвоночнику и грудную клетку плавит. Что-то внутри сжиматься заставляет в сладком предвкушении азартного пари.
Кажется, будто всё, что мы делаем, в жаркое напряжение между нами превращается. Искрящуюся, острую обточенная как грань ножа авантюру, напрочь инстинкт самосохранения отключающую и оставляющую только безрассудную жажду игры и победы.
Все попытки анализа ситуации обречены на провал, когда одна рука Макнейла тесными оковами опоясывает талию и к его груди прижимает, а другая приподнимает край юбки и настойчиво витые узоры на бедре вырисовывает. Его пальцы нежные, горячие, соблазняющие. Вычерчивающие на голой коже знак бесконечности и трепетать заставляющие.
Прилагаю усилия, стараясь в озвученном бойфрендом условии разобраться, и взгляд на зеркало бросаю. Встречаюсь с его глазами, радужки которых диким зеленым пламенем полыхают. Они темнеют до малахитовых с черными прожилками, самоуверенно обещая возбуждение в удовольствие превратить.
Мне безумно эта черта Кая Макнейла нравится.
- Твое самомнение едва в размеры балетного класса вмещается, - смеюсь голосом охрипшим, как при болезни горла.
- Пока наши размеры идеально сочетались, - он, не переставая на бедре символы выводить, по коже под юбку с каждым знаком на несколько миллиметров поднимаясь, отвечает глухо. И бровь многозначительно приподнимает, глаз с меня не сводя. – Но необходимо продолжить проверку на совместимость.
В словах его скрытый смысл на грани пошлости нахожу. И от открытия далеко не первого в географии взаимоотношений ощущаю, как румянец на щеках алыми пятнами проступает. Температура тела выше нормы подскакивает. Однако совсем не от смущения.
- Хорошо, - облизнув пересохшие губы, шепчу, - но, если я выиграю, ты любое мое желание исполнишь.
- Все, что Снежная королева захочет, - обещание Кая низким рычанием с губ срывается.
Парень руки убирает резко, рисунок на внешней стороне бедра не дочертив, захват на талии ослабив, и, к груди своей больше не прижимая, отодвигается. Так легко, будто новый источник гравитации, силы земного притяжения перекрывший, его назад не влечет. Не манит ко мне.
Я же, без прямого контакта оставшись, чувствую себя неполной. Словно детский пазл с затерявшейся деталькой, без которой целостной картина уже не является. Это должно пугать.
…если боишься…
Поздно, потому что выбор уже сделан. С Каем встречаться согласившись, каждый день последствия этого решения проживаю. Проснувшись утром от звука будильника в телефоне, его sms читаю. Придя на химию или литературу, рядом с ним сажусь. Уезжая в Лондон на выходные, где с ним в театр и ресторан иду. Засыпая в своей постели, его голос в трубке слышу.
Кай как вирус, что в каждую клеточку души себя записывает.
Смотрю с интересом жадным, как Макнейл на подоконнике телефон и наушники оставляет. А потом пуговицы форменного синего пиджака расстегивает, с плеч спускает и в сторону небрежно отбрасывает. Рукава рубашки белой выше локтей закатывает. Движения его сдержанные, четкие, уверенные. Их хочется запомнить, чтоб потом в своем воображении проигрывать снова. И снова.
Он взгляд мой ловит и довольно усмехается, уголки губ приподняв. Позирует, впечатление производя специально, поэтому отворачиваюсь будто бы равнодушна. К зеркалу подхожу, волосы в хвост собираю и шелковой лентой перевязываю наспех. Расстегиваю ремешки черных туфель, чтоб обувь снять, в гольфах на покрытом лаком полу оставшись.
Оба на позиции друг к другу лицом становимся. Кай головой кивает, давая сигнал к выполнению поддержки. И я с ощущением безграничного доверия, как бабочка, стремящаяся в жаркие объятия пламени, чтоб, страсть эту познав, сгореть, бегу навстречу. От пола паркетного отталкиваюсь и, в руки к парню попав, взлетаю.
Для меня элемент сложности не представляет, ведь основную работу партнер выполняет. В воздух поднимает и над собой удерживает, пока натянутой струной с разведенными руками парю, а потом аккуратно опускает.
По рубашке Кая соскальзываю, рельеф крепких мышц собственным телом ощущая. Между нами почти не остается пространства, когда обхватываю его шею, становлюсь на ноги, на цыпочках удерживаясь, и наконец-то выдыхаю. Адреналин в крови бурным потоком разносится, все чувства будоража. Их ярче, насыщеннее делая.
Боже.
В голове только белый шум. Частые удары сердца, в горло подпрыгнувшего, и неровное дыхание. Только желание к Каю теснее прильнуть. Не отпускать никогда, потому что он мой.
- Королева впечатлена? – приблизив свое лицо к моему и в глаза заглянув, он задает вопрос, ответ на который сам знает, но из моих уст услышать хочет.
Ресницы веером уронив, разорвав зрительный контакт, скрыться от Макнейла пытаюсь. Но не выходит, потому что он, ладонь горячую с талии убрав, пальцами подбородка касается. И запрокидывает голову так, что расстояние между губами до миллиметров сокращается.
- Эльза, так я могу получить свой приз? – настаивает он, жаром обдавая, но не касаясь. – Скажи.
- Сейчас? – в голосе прорезается паника, потому что мы посреди балетного класса находимся.
- Дверь заперта, - словно мысли мои читает, подушечкой пальца линию нижней губы обводя, успокаивая или еще больше распаляя тот костер возбуждения, что внутри все выжигает желанием. – Ты все еще можешь отказаться, если…
Не даю Каю фразу закончить, потому что, кажется, знаю слова, которые он произнести хочет.
…если боишься…
Я не боюсь, потому что люблю тебя.
- Забери свой приз, - приняв еще одно решение, уверенным тоном ответ даю. Я хочу этого.

Первый год A-levels, декабрь

- Я люблю тебя, Эльза.
Это мгновение эйфории в квадрате, когда переполняют чувства и эмоции настолько, что ничем не могу ответить. Просто выброшенной на берег рыбой воздух ртом хватаю, тяжело дыша в гуле ударов зачастившего сердца. В уютном, умиротворенном, разморенном счастье.
Мне любовь его нужна. Мне Кай нужен, чтобы ощущать внутри себя восторг, упоение, экстаз. Я себя рядом с ним люблю. Я в отношениях с ним растворяюсь все больше.
В книгах о космических объектах говорится, когда в бесконечной вселенной звезды встречаются, то выживает только одна. Та, что большей массой и гравитацией обладает, меньшую разрушает. Однако это не так, изменения обе претерпевают. А образовавшееся светило становится чем-то новым. Единым.
Это не страшно, потому что это любовь.
Дни друг в друга перетекают. Декабрь к Рождеству движется. Заканчиваются занятия, ученики распущены по домам.
В лондонской квартире тихо. Ледяной дворец необитаем. Мать, отказавшись от идеи украшать дом и традиционную вечеринку проводить, у друзей в Ницце гостит. А отец на Карибах отдыхает, где, уверена, любовница ему компанию составляет.
Развод родителей предоставлен адвокатам. Я – сама себе. Не худшие каникулы в моей жизни хотя бы по тому, что не фальшивые. Не выставленные напоказ. Не кажется чем-то ужасным перспектива провести праздничный день дома в одиночестве, однако Макнейл на своем предложении настаивает. А мне, охотно согласившейся, рядом с ним хочется быть.
Так я впервые попадаю в особняк его семьи близ Вирджиния Уотер. Домом Кай зовет поместье, которому не меньше ста лет. Вероятно, больше, но он точно не может сказать. Знакомит с родителями и братом; показывает комнаты – не только на первом этаже, а также отведенную мне спальню и свое личное пространство; представляет гостям, прибывшим отмечать Рождество. Подарок в голубой коробочке с серебристыми буквами и белым бантом вручает.
- Я торопилась, твой подарок дома остался, - виновато парню сообщают перед тем, как украшение распаковать. – Мы за ним съездить можем?
- Сейчас? – он гостей собравшихся в гостиной оглядывает. – Официальная часть приема закончена, думаю, наше отсутствие не заметят.
Мы сбегаем, бутылку шампанского и два бокала прихватив, и едем в Лондон. За окнами автомобиля мелькают пляшущие в воздухе снежинки и пейзажи: сначала деревни, потом зимние луга, а после столица в переливающихся праздничных гирляндах. Добравшись до моей квартиры, поднимаемся на лифте до нужного этажа.
- Эльза, как ты могла забыть мой подарок дома? – Макнейл шепчет, подтрунивая, смеясь. Не догадываясь, что мне просто не хватает решимости, чтобы привезти это в его загородный особняк.
- Так получилось, - от рук, заключить в объятия пытающихся, и губ настойчивых с привкусом шампанского уворачиваюсь.
Как только створки лифта в стороны раздвигаются, в гостиную Кая увлекаю и оставляю в кресле. Сама на второй этаж по лестнице в свою спальню спешу. Нужно подготовить все.
Желая свои чувства в рождественский подарок обличить, придать материальную форму, несколько дней вношу в список варианты. Записываю и вычеркиваю, потому что ни одна вещь, даже самая символичная, подходящей не кажется. Все, в голову приходящее, Сен-Лоран, Армани, но не Эльза Мейтленд. Не создано мной для него.
Я балерина и лучшее, что могу сотворить – танец. Послание зрителю, содержание которого воплощается в музыкально-хореографических образах и понятно без слов. Только бесконечно далекий белоснежный образ в балетной пачке под симфонию Чайковского не подходит. Нужно нечто иное. И я знаю что.
Важная часть подарка – атмосфера. Приглушенный свет, аромат сандалового масла и мандарина из лампы, музыка. Ее сказочные арабские переливы манят парня в комнату, зажигают и соблазняют.
Кая встречаю облаченной в едва скрывающем самые интимные части тела оранжевом наряде, усыпанном золотыми монетами. Будто яркими всполохами огня легкая шелковая ткань развевается, и монеты друг о друга при каждом плавном движении звенят. Взывают к нему, замершему в дверях спальни с застывшими на языке словами. Уж не знаю какими. И, похоже, не узнаю.
С грацией восточной царицы, идеально выполняя каждый жест, к Каю приближаюсь. Тонкая оранжевая ткань колышется, скользит по нежной алебастровой коже. Тяжелое золото, обнимающее бедра и грудь, переливается и издает звук, который в музыку вплетается, дополняет. В руке декоративная, покрытая узорами сабля для танца.
Подхожу все ближе к своему парню. Все отчетливее притяжение между нами чувствую. Оно наперекор обыденной для всех гравитации центром мой вселенной Кая делает. Воздух плавит и обжигает, когда ладонь протягиваю. Руки встречаются, сплетаются, позволяя к кровати Макнейла увести и на покрывало толкнуть.
Однако схватить меня он не успевает, потому что с лукавой улыбкой на губах и хитрым блеском в глазах отстраняюсь. И сбегаю в центр комнаты. Кружусь так, что невесомые лоскуты шелка в стороны развеваются и ноги обнажают все выше. Золотые монеты блики света ловят и отражают.
Завораживающие узоры выписываю, как царица-кобра всем телом извиваясь, выгибаясь. Металл сабли холодит кожу до мурашек, когда лезвие аккуратно на изгиб бедра или выше груди ложится. И от этого мурашки бегут всякий раз.
Еще несколько движений сделав, шагом танцующим к Макнейлу приближаюсь. Возвышаюсь над ним, своей властью упиваясь, в потемневших глазах всполохи пламени видя, склоняясь настолько близко, что жар его дыхания ощутить могу. Еще немного и губ желанных коснусь.
Мне хочется этого. Мне хочется его.
На этот раз Кай хитрее и проворнее. Его выпад резкий шанса улизнуть не дает. Теплые ладони талию обнимают, пальцы в нежную голую кожу вдавливаются. Обжигают напоминая, насколько же острое удовольствие – под пальцами Кая дрожать. Он еще ближе к себе привлекает, почти набрасывается с поцелуем. Но я голову вскидываю, игриво саблей лицо закрывая. Дразня и соблазняя.
Все это сейчас твой подарок, любимый.
Не дорогой, не милый. Именно любимый.
Кай Макнейл не привык к отказам, знаю. Он воспринимает их, как вызов, с азартом. С диким зеленым огнем в глазах вспыхнувшим.
- Нет, я еще не закончила, любимый, - впервые его так называю, обращение это на языке сладостью шампанского перекатывая. Мне нравится, как оно звучит. – Рано подарок распаковывать, ведь музыка еще играет