Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

Наклонив голову улыбнулась в пушистый воротник куртки.
- Хорошо, Крейг.
Притоптывает ногами, чтобы не замерзнуть.

- А можно мне? - подняла руку, и подошла к девушке.
- Тебе помочь? - махнула головой на термос, предлагая поддержать стаканчик. - Ответов я все равно не знаю. - виновато улыбнулась.

- Договорились, - взяла второй рукой стаканчик, стараясь держать и не обжечься, а в другую руку коробку с печеньем.
- И кому печенья? - не медля с улыбкой посмотрела на окружающих.

- О как скажете, - посмотрела на мужчину и тут же опустила голову, -Может быть о медведях?) Рассказывают?
- Кстати не желаете печенья, Эдвард?

Опоздала. Делает глоток глинтвейна и зубами из коробки вытаскивает печенье.

Спасибо за чудесный подарок. Только жаль что, с кем хочу, не смогу полететь.

Простите, что выпала из участия. Были дела.

Я не участвовала я, наверное, не заслужила. Цифра 12.

Я покидаю Чикаго, оставляя положенное на стол заявление об уходе главному врачу больницы. Город начинал душить меня. Обрывки воспоминаний смешивались с явью, что причиняло невыносимую боль.

Письма аккуратно сложены в коробку и упакованы. Вначале я хотел их сжечь, но потом, прижав к груди, поняла, что в них заключены самые счастливые и самые несчастные моменты моей жизни. В них жил он. А с ним я не готова была расстаться.
Снова и снова перечитывала письма и плакала по человеку, которого не существовало больше. Говорят, что неумение принять потерю — это одна из форм безумия. Наверное, это так, но иногда это единственный способ выжить... ... Этим мы и живём — мы чувствуем, что мы живы лишь задыхаясь от боли.
Решение покинуть Чикаго я давно вынашивала. Оно было взвешенным и обдуманным. На уговоры подруг, коллег и главного врача, я лишь отрицательно качала головой. Они не могли понять, что я чувствую. Точнее, что я больше ничего не чувствую. С того самого момента, когда начальник тюрьмы сказал, что Стивен мертв. Во мне что-то умерло. В тот момент я хотела умереть сама. Но для этого я была слишком труслива, поэтому побег стал единственным выходом. Нет ничего в мире хуже, чем думать, что у тебя есть шанс, когда в действительности его нет.

В Лондоне мне предложили должность хирурга в одной из больниц. Обычного хирурга-ординатора, тогда как в Чикаго меня ждала карьера, заведующего отделением хирургии. Я бы была самым молодым заведующим отделением в той больнице. Но в какой-то момент меня перестало все интересовать: карьера, пациенты и даже собственная жизнь.
Но как бы я не хотела этого отрицать, я была дочерью своего отца и я наступала боли на горло и заставляла себя жить и работать. И работа снова стала моей отдушиной. Я даже жила в больнице, потому что дом был мне тюрьмой. Моей собственной тюрьмой с письмами за тонкими дверями шкафа, с воспоминаниями которые навечно поселились в моей памяти и болью, что разъедала меня изнутри. Но как бы далеко я не убегала, я помню наизусть эти строчки, написанные аккуратным мужским почерком на белом листе бумаги. Его слова всегда останутся в моем сердце. Часто ловила себя на том, что заполняя карту пациента, и задумавшись, рисую маленькое сердечко, как делала это в конце предложения, когда писала Стивену.
Мне некому больше писать. Но я так отчаянно хотела ему написать. Все, что я чувствую, я пишу в дневник. Строчки, которые он никогда больше не прочтет. Синие строчки на письме, в некоторых местах расплывчатые пятна, от тех слез, что капали на них.

Однажды я сделала попытку прорваться в тюрьму, где находился Стивен. Я не знала, что я хотела увидеть. Но я так отчаянно хотела услышать, что он жив. Я не могла смириться, что его нет. Каждый вечер перед сном я рисовала в воображении нашу встречу. Как увижу его. В воображении он не был заключенным. Он был свободным. И он встречал меня. Он стоял на улице, напротив больницы. Я видела его сквозь стеклянную дверь. Я тянула к нему руку, но он исчезал. Он каждый раз исчезал.

Придя в тюрьму, я просто хотела быть ближе к нему. Но меня не пустили. Радушный начальник тюрьмы объяснил, что такой девушке как я нечего делать здесь, среди этих людей. Хотя он назвал их «зверями». Дикими зверями. Я помнила свое ощущение, когда впервые оказалась в том коридоре. Было очень страшно. А еще я помнила, как впервые утонула в глазах Стивена, когда столкнулась с ним. И я до сих пор тону.
Я должна была уехать. Я должна снова научиться дышать.


Шесть месяцев спустя.

Я люблю прохладную погоду. И я люблю дождь. В этом отношении Лондон нисколько не огорчает меня. Мне нравятся, как крупные капли барабанят по капоту автомобиля, когда утром я еду в больницу. Кажется, что водяная стена смывает все плохое. А я очень хочу, чтобы все плохое ушло. Погода будто отражает мое внутреннее состояние.

В Лондоне я всего несколько месяцев, но он навсегда покорил мое сердце своим очарованием. Мне удалость осуществить свою маленькую мечты - побывать на Бейкер Стрит. В детстве зачитывавшись книгами о Шерлоке Холмсе, я мечтала, как буду стоять напротив дома 221b по Бейкер Стрит.
В один из выходных дней, я очень хотела попасть в Тауэр. Его загадочность манила меня, но почему-то мрачность его и отпугивала. Я так и не решилась. В другой раз.
Я сделала снимки на фоне Тауэрского моста и попросила одного из прохожих сфотографировать меня на фоне Биг Бена. Подруги очень просили прислать фотографии. Я отправила им mms, а они сказали, что я не выгляжу счастливой, хоть и улыбаюсь. Трудно выглядеть счастливой, если себя такой не ощущаешь. Рано или поздно мне все равно придется отпустить прошлое и вступить в новую жизнь. Я это понимаю. Не смотря на то, что это очень болезненно.
Я скучаю по подругам. По нашим очень редким и совместным вечерам дома. Мы заказывали пиццу и говорили до утра. По нашей совместной работе, когда каждая знала что сказать, и как поддержать другую. Я очень скучаю по ним.

Я снимаю небольшую квартирку недалеко от больницы, но и не совсем близко. Купила подержанный автомобиль, который постоянно глох. Но я не хочу с ним расставаться. В один из дней, на пороге своей квартиры я увидела котенка. Он был худой, с гладкой шерстью и печальным взглядом. Уголки его глаз были слегка опущены вниз, что придавало ему трогательный, но в то же время забавный вид. Так мы начали жить вместе. Я назвала ее Сэлли. По ночам, она ложится возле моего живота и урчит.

Утром снова идет дождь, и, раскрываю зонт, пока бегу от подъезда к машине по асфальту, усеянному желтыми осенними листьями. Остановившись перед дверкой автомобиля, опускаю зонт и поднимаю лицо навстречу прохладным каплям. Морщу нос, когда дождь падает на его кончик или на прикрытые веки. Тихо смеюсь над своей детской выходкой и сажусь в машину. Автомобиль пара раз ухнул, как грозный филин, и только с третьей попытки завелся.

Никто не знает, какой день в жизни станет самым важным. Лишь те, что начинаются как обычные дни, как правило, становятся самыми важными.
В приемном отделении больницы много народа. Так каждое утро. Так каждый день. Так всегда. В моей профессии не бывает случайных дней. Мне нравится, что нет времени думать о своих проблемах, потому что на работе, я думаю о чужих. Я всегда думаю о своих пациентах. Один из хирургов сказал, что во мне слишком много человечности, что я позволяю пропускать боль пациентов через себя. Наверное, он прав. Но бывает, что я последняя, кого видит пациент, поэтому я с радостью дарю им свою заботу и внимание.
Я еще не до конца научилась «отпускать» пациентов. Но я не знаю, можно ли этому научиться? «Не навреди» — доктора дают такую клятву, но вред всё равно наносится, а потом появляется чувство вины, и нет такой клятвы, которая справилась бы с этим. Вина никогда не приходит одна, она приводит друзей: сомнения и чувство незащищённости. Каждый раз, когда я «теряю» пациента, я задаюсь вопросом: «Зачем я все это делаю»? Но потом вижу тех, кого спасла, и понимаю, ради чего я живу.

У двери я отряхиваю зонт от дождевой пыли и складываю его. Я купила зонт-трость, черный с белой каймой по краю. Конечно, неудобно, но почему-то я чувствую себя истинной англичанкой, когда обхватываю его изогнутую деревянную ручку и упираюсь концом зонта на бордюр, деловито вышагивая. Улыбаюсь. Глупость, конечно. Убираю с лица влажные пряди волос, что прилипают к вискам. Здороваюсь с пробегающей старшей медсестрой.
Мимо меня проезжает каталка с пациентом, и я снимаю пальто, перевешиваю его на сгиб локтя.

В ординаторской накидываю белый халат поверх тонкой трикотажной водолазки и черных брюк. Влажное пальто вешаю на дверцу шкафчика, чтобы просохло. Изогнутую деревянную ручку зонта зацепляю за ручку шкафчика. Черные осенние сапожки на низком каблуке я переобуваю в белые кроссовки.
Скручиваю темные длинные волосы в пучок и закрепляю тяжелые пряди невидимками. Смотрюсь в зеркало, что прикреплено на двери шкафчика, и провожу ладонями по зачесанным прядям на голове. На лице ни грамма косметики и лишь легким движением мазнула губы прозрачным бальзамом. Я не люблю украшательства по отношению к себе.

Из-за нехватки врачей в больнице, мне приходиться совмещать детскую хирургию и общую хирургию. Перед операцией необходимо проверить миссис Норрис. Ей предстоит сложная операция. Пересаженная почка не прижилась. Женщина очень волнуется, но когда видит меня, тревога ее немного отпускает. Стоит еще проверить пациента после огнестрельного ранения.
Перекидываю фонендоскоп через шею и иду на обход...

На моей работе почти никогда не бывает свободного времени. Если я хочу перекусить, то часто это происходит между вторым и третьим этажом, пока я спускаюсь или поднимаюсь из операционной в палаты пациентов или наоборот, зажимая сэндвич с тунцом в руке. Но чаще всего, он оказывается в мусорной корзине, когда поступает срочный вызов.
Так случилось и сегодня. Я не успеваю откусить кусок от сэндвича, когда просят всех врачей собраться внизу.

В больнице полный хаос. Школьный автобус на ходу въехал в похоронную процессию. Всё приемное отделение было забито орущими детьми, а те, кто ехал на похороны, пытаются найти того, кого пытались проводить в последний путь. Покойник странным образом исчез.
- Они все живы? – окидываю взглядом всех детей в приемном.
- Они ещё и шутят, - отвечает один из интернов.
То, что раны детей не подходят под описание «смертельно» всегда заставляет меня облегченно выдохнуть, но ни в коем случае не заставляет расслабиться.
Каждый врач оценивает степень причинного ущерба пациенту, переходя от одного ребенка к другому. Сломанные кости, небольшие сотрясения, ушиби и страх – ничего, что угрожало бы жизни пациентов, но каждый нуждается, в срочной медицинской помощи. Некоторым детям необходимо операционное вмешательство, но не угрожающее жизни.
Из-за нехватки рабочих рук, я вынуждена оперативно осматривать каждого ребенка, замечать, то, что не видят другие врачи. Даю соответствующие указания медсестрам, интернам и лишь убедившись, что поручения будут выполнены и жизни пациента ничего не угрожает – перехожу к следующему.
Тяжелых больных начинают готовить к операции.


- Простите, пожалуйста, у нас сегодня слишком много экстренно поступивших, - оправдываю свое опоздание, когда вхожу в палату к пациенту.
Джеймс Таунсенд поступил ночью. Пациент после огнестрельного ранения был прооперирован сразу же. Больница обязана сообщать полиции, когда происходят подобные случаи – не писаное правило клиники, которое обязаны выполнять все.
После операции каждый пациент нуждается в отдыхе и лишние волнения, и разговоры могут усугубить положение послеоперационного больного, но иногда родственникам допускается побыть рядом. Порой их присутствие плодотворно сказывается на лечении больных. Но не в этот раз. И я была зла, что прежде чем пустить посетителя в палату к моему пациенту не посоветовались со мной, с его лечащим врачом.
Пациент был в палате не один. Посетитель - высокий смуглый мужчина поднимается с кресла навстречу, буквально заполняя собой небольшого размера больничную палату. Я распрямляю плечи, чтобы зрительно добавить себе роста, но даже в таком случае я оказываюсь значительно ниже его.
Мужчина встает так, что загораживает мне вид на пациента своими широкими плечами. Его изучающий взгляд, который трудно понять, скользит по моему лицу, когда я протягиваю ему свою ладонь в ответ на его. За все время работы в клинике я многих встречала людей, и, находясь в белом халате, редко тушевалась перед кем то. Я знаю свое дело, я профессионал, но взгляд мужчины почему-то заставляет смутиться. Отчего-то на моих щеках заалел румянец, но я удерживаю на лице дежурную вежливую улыбка, которая появляется тогда, когда приходится встречаться с родственниками пациентов.
- Я доктор Мейтленд, - официально представляюсь я мужчине, и слышу его имя. – Мне нужно осмотреть больного.
Мужчина отходит в сторону и больше не загораживает мне вид на пациента. Я отмечаю про себя бледность кожного покрова на лице больного, испарину на лбу и слегка затуманенный взгляд. Так бывает почти у каждого после недавно проведенной операции, когда боль не удаются заглушить даже обезболивающими.
Беру карту пациента, что прикреплена в специальном лотке, и изучаю показатели, которые каждый час обязаны обновлять медицинские сестры после осмотра. Пациент, судя по виду, был вымотан и я поднимаю голову, чтобы сделать замечание гостю и попросить посетителя покинуть палату, но мужчина опережает меня.
- Мне всегда достаются исключительно суровые старики в очках, которые искренне и от всей души меня ненавидят. Таунсенд, потом скажешь, кому ты приплатил за дока.
Я чувствую, как от слов мужчины щеки снова заливает румянец, и делаю пару глубоких вдохов.
- Наверное, потому что вы сами непростой пациент, мистер Джейсон, - делаю вывод глядя на мужчину. – Мистер Таунсенд не создает никаких проблем, но как увижу, что становится трудно тут же призову на помощь того старика в очках. Простите, но я все-таки вынуждена попросить вас уйти. Пациенту нужен отдых.
Киваю в сторону больного, ожидая, когда посетитель покинет палату.
- Не буду вам мешать. Позвони в салон, я появлюсь, как только это станет возможным.
Я больше не вслушиваюсь в беседу и пытаюсь обойти высокого мужчину, чтобы приблизиться к мистеру Таунсенду. Но просьба заставляет остановиться и вновь запрокинуть голову, чтобы посмотреть на лицо мужчины.
- Сообщите мне, если будет что-нибудь необходимо, док.
- Думаю, в этом не будет необходимости, но… - мягко отвечаю, и киваю. Не глядя на листок убираю его в карман белого халата, - буду иметь в виду.
Я провожаю уходящего мужчину взглядом и снова поворачиваюсь к пациенту.
- Как вы чувствуете себя, мистер Таунсенд?
Смотрю на монитор, к которому тянутся проводки, от рук пациента, что отсчитывают пульс и давление.
- Мне нужно вас осмотреть. Позволите? – приспускаю одеяло с груди мистер Таунсенда, чтобы послушать дыхание и перехватываю фонендоскоп. - Я не имею привычку лезть не в свое дело, поэтому не спрашиваю, что случилось, но… Здесь ночью была полиция. Всё пытались вас допросить, но я не позволила.
С давних пор я с презрением относилась к полиции. С презрением и страхом. По их вине в тюрьме оказался человек. Невинный человек. Я была в этом уверена, потому что верила ему. Они не стали разбираться, они просто посадили. Надолго, оказалось навечно.
Воспоминания отражаются на лице в виде морщинок, что разрезают лоб. Я стараюсь унять это презрение, чтобы оно так не звенело в голосе, когда разговариваю с мистером Таусендом.
- Но думаю, они так просто не отстанут. Мое дело, как вашего лечащего врача, вас предупредить. Вам противопоказаны лишние волнения. Я постараюсь, по крайней мере, сегодня держать полицию подальше от вас. Но боюсь долго сдерживать я их не смогу. Но если вы сами захотите с ними побеседовать, я выполню вашу просьбу, но, как только увижу, что вам становится хуже, буду вынуждена просить их удалиться.
Я задумчиво смотрю на мистера Тансенда, пока слушаю его дыхание. Частота дыхания пациента была слегка увеличена, что случается часто у больных после операции.
- Я могу увеличить дозу обезболивающего, если хотите?
Вешаю фонендоскоп на шею, тянусь к ране мужчины, проверить ее состояние.
- Ваши показатели почти в норме. Жизненно важные органы задеты не были. Во время операции вы потеряли много крови, но нам удалось восстановить ее нехватку. Сейчас у вас понижено давление, но это нормально, учитывая, что вы пережили.
В палату заглядывает интерн, чтобы сказать, что меня ищут.
Убираю руки в карманы халата, после того как занесла все данные в карту пациента. Пальцами натыкаюсь на листок внутри, что положила ранее туда. Механически перебираю бумажку между пальцев, спрашиваю:
- Вам больше ничего не нужно, мистер Таунсенд? У нас в приемном куча детей: школьный автобус попал в аварию, мне нужно идти. А вам хорошо бы отдохнуть. Я навещу вас позже. Поспите.

Закутавшись в теплый вязаный кардиган, бегу на цыпочках в сторону кухни. Под тяжелым ветром за окном ветки деревьев сгибаются и клонятся к земле. Поёжившись от непогоды за окном, достаю из холодильника молоко и яйца. С полки беру муку и щелкаю кнопку на кофеварке.
На плите закипает чайник, наполняя кухню свистом. Снимаю прихваткой с плиты чайник и заливаю кипятком заварку в прозрачном заварочнике. Помешав ложкой, отставляю - даю чаю, схватится и приобрести свою крепость.
Выливаю на сковородку приготовленное для панкейков тесто.

Выставляю на стол баночки с джемом, медом и арахисовым маслом. Рядом с баночками в глубокой тарелке - ягоды- голубика, ежевика. малина и клубника.
Разливаю чай и кофе по чашкам и выставляю на стол. Рядом опускается плоская тарелка с приготовленными панкейками.

- Доброе утро. Приглашаю к себе в гости, на новоселье. Сегодня очень холодно и я подумала, что немного теплого и горячего никому не повредит. Заварила еще и чай, как я вижу, пьют его многие. Сама же я предпочитаю кофе. После долгих бессонных смен, спасает только он. Но, к сожалению, в больнице кофе редко бывает вкусным.
- Мистер Таунсенд, а у вас диета, вы помните?
На столе, рядом с тарелкой панкейков, оказывается тарелка с кашей.

Я впервые оказалась в Лондоне. Я прилетела на собеседование в одну из клиник. Я не знала, почему выбрала Лондон, я просто ткнула пальцем в карту, что была открыта на мониторе компьютера, и палец указал на Англию. Мне это подходило. Главное, что далеко от Чикаго, от всех воспоминаний и внутренней боли.

Собеседование прошло удачно и с главным врачом клиники мы пожали друг другу руки. Мне оставалось вернуться в Чикаго, закончить дела в клинике, собрать вещи и отправить в путь. Это было сложно. Как бы я не желала вырваться из цепких лап воспоминаний, Чикаго не отпускал меня. Видимо город просто не хотел, чтобы я уезжала, а может это я сама не хотела. Наверное, потому что верила, что тот, кто владеет моим сердцем и моей душой окажется жив и вернется ко мне. Но шли дни, а за ними недели, а он не возвращался. Почтовый ящик продолжал пустовать. Я каждый день его проверяла, а порой даже по несколько раз в день и просила подруг, чтобы они спустились и посмотрели, не было ли писем мне. Кроме квитанций на оплату и рекламы почтовый ящик ничем не радовал.

Банкомат отказывался выдавать купюры, мало того он решил «зажевать» кредитную карту. Мне казалось, Лондон меня не возлюбил и отторгал, как нечто инородное. Вначале, в аэропорту - моя сумка улетела в Рейкьявик, вместо того чтобы крутиться на барабане для выдачи багажа в Хитроу. Затем я сломала каблук – в метро кто-то толкнул меня, и я подвернула ногу. Мне было жаль мои сапоги, они были удобные. Я проехала лишнюю станцию, и вышла совсем не там, где находилась больница. Постоянные круглосуточные дежурства, что я брала в клинике, чтобы не думать и не вспоминать, отозвались и под покачивания поезда я уснула. В итоге я опоздала на собеседование. Благо главный врач клиники вошел в положение и лишь посочувствовал мне.
А теперь еще и это. Карточка упорно не хотела вылезать обратно. Я уже нажимала на все кнопки, что была на банкомате и даже негромко ругнулась, что совсем на меня не походило, но карточки все не было. Мне пришлось отправиться в филиал банка, что совсем не входило в мои планы, так как это трата времени, а из-за него я могла опоздать на самолет до Чикаго.

Приятная сотрудница банка в белой блузе и с брошкой на кармашке в виде пчелы, сочувствующе качала головой, когда слушала мои жалобы. Потом придвинула ко мне бланки, чтобы я заполнила и положила рядом пишущую ручку. Я вздохнула и посмотрела на часы, что висели на стене, напротив входа в банк. Стрелки неумолимо бежали вперед, приближая время моего рейса. Если я не потороплюсь, то буду вынуждена ночевать в аэропорту, так как кредитку в ближайшее время мне вряд ли извлекут из жадного банкомата, а денег на гостиницу у меня больше не было.


Я закричала, когда услышала выстрелы и неосознанно присела, втягивая шею в плечи. С ужасом смотрела на людей, ворвавшихся банк, которые размахивали оружием, направляя его, то на одного, то на другого посетителя банка. Страх настолько парализовал меня, что я даже не сразу поняла, что надо лечь на пол, как просили того налетчики. Лишь когда один подошел, крикнул и наставил на меня дуло оружия, я упала на колени.
Я все еще сжимала в руке ручку, когда опускалась на колени, а потом и вовсе распласталась на полу. Весь ужас и страх сосредоточился где-то в груди, мешая дышать и перекрывая кислород. Я испуганно смотрела на налётчиков, постоянно шепча «Пожалуйста, не делайте этого, пожалуйста».

- Если кто двинется… - кричал один из налётчиков, размахивая оружием, - пристрелю!
Для убедительности, он все-таки выстрелил.

Первые минуты паники оказывались самыми страшными. На мгновение я увидела перед собой лицо Стивена, наверное, я просто была уверена, что мы скоро встретимся.

Стивен...

Было очень страшно. Я лежу на животе на холодном полу, уткнувшись лбом в пол, и сильно зажмуриваю глаза. Хочу проснуться и понять, что всё это нереально. Губы беззвучно двигаются в неслышной никому молитве.
В кармане пальто лежит телефон, но вряд ли удастся вызвать 911. Паника и пугливые вздохи еще больше нагнетают.
Кто-то из заложников не выдерживает и срывается. Поступок не остается безнаказанным и налётчик тут же карает его. Мужчина падает на пол, как подкошенный и я еще сильнее подтягиваю подбородок к шее, чтобы сжаться в невидимый комок от парализующего меня страха. Я все жду, что мужчина пошевелится или выдаст стон, но он молчит. Врач во мне побеждает первобытный страх, и я открываю лоб от пола и смотрю на грабителя, в его глаза в черной прорези маски.
- Позвольте мне помочь ему? – дрожащим голосом.
Я не уверенна, что налётчик слышит меня, и я откашливаюсь, заставляя свой голос звучать тверже и чуть громче.
- Позвольте, я помогу ему, - смотрит на меня, - я врач. Позвольте мне осмотреть его?
Я пытаюсь подняться, но на меня наводят дуло оружия.
- Еще одно движение и ты ляжешь рядом с ним.
- Если он умрет, но вам припишут убийство, - глупо пытаться воззвать к их совести или страху. Он отсутствует. – Я прошу вас…
Целую вечность, налётчик смотрит на меня, а я храбрюсь, смотрю в ответ. От дуло направленного в мою сторону – сложно дышать. Мое тело сотрясает крупная дрожь, пока грабитель принимает решение. Боже, мне никогда не было так страшно. Я будто захлебываюсь, пытаясь втянуть в лёгкие больше воздуха, но не получается.
- У тебя пять минут. – показывает пистолетом, что я могу подойти к раненому.
Я приподнимаюсь, но ноги не держат меня, и я на четвереньках ползу в сторону мужчины. Дыхание рваными и шумными спазмами вырывается из приоткрытого рта.
Я падаю рядом с мужчиной, который лежит без сознания, и прикладываю, пальцы к его горлу. Пульс есть, но слабый.
- Так, чтобы я руки твои видел, - предостерегает меня налетчик, и я поднимаю голову, чтобы встретиться взглядом с еще одним заложником, который тащил пострадавшего.
Я пытаюсь немного приподнять голову раненого, чтобы увидеть насколько сильным был удар и мои пальцы касаются липкий крови в его волосах.
- Мне нужно его перевернуть на бок, - говорю, и грабитель снова недовольно смотрит на меня, - мне нужна помощь.
- Может тебе и скорую помощь сюда вызвать? – язвит налётчик и его глаза угрожающе сузились.
Я киваю самой себе, и пытаюсь перевернуть его на бок, чтобы в случае если очнется, не захлебнулся в собственной рвоте. Капли пота выступают у меня на лбу и под носом, пока я переворачиваю мужчину на плечо и сама сажусь так, чтобы спиной он упирался мне в бок.
- Отпустите женщин, - задыхающе прошу. Я слышу, как в голосе звучат нотки мольбы.
- Ты что-то разговорилась, - налетчик подходит ближе ко мне и наклоняется. В нос ударяет несвежее дыхание, - хочешь лечь рядом с ним? – указывает пистолетом на пострадавшего.
Я сама не знаю, откуда во мне эта храбрость. Хотя это, наверное, глупость вот так лезть на рожон. Но когда страшно, как правило, чаще всего начинаешь усугублять, доводя тупиковую ситуацию до критической. Чтобы быстрее рвануло и чтобы больше не бояться. Отмучиться.
Я слышу вой сирен за окном. Это еще далеко, по крайней мере, так кажется. Я шепчу мужчине, что лежит рядом, что скоро все закончится. Но он без сознания, он не может меня слышать. Скорее я шепчу сама себе, успокаивая.

- Они нас всех убьют, - кто –то панически зашептал.
- Хотели бы убить, уже убили бы, - кто-то ответил.
Каждый был в чем-то прав и в чем-то ошибался.
Мои руки трясутся, когда я снова прикладываю пальцы к шее мужчины и снова чувствую его пульс. Странно, но ощущение пульсации у себя под пальцами успокаивает.

В банке звонит телефон. Этот звук как призрачная надежда. Все как один повернулись на этот звук.
- Тихо, я сказал, - крикнул налётчик, когда кто-то пошевелился и издал звук.
Телефон замолк, и вместе с этой тишиной нависает еще большая угроза. Налетчики нервничают из-за скорого появления полиции, а значит, могут совершить глупость. Смертельную для нас глупость. Они переговариваются друг с другом и смотрят в сторону заложников. Становится еще страшнее.
У меня затекло тело, застывшее в неудобном положении, чтобы придерживать мужчину. Ладонью я вытираю влажный лоб. Он липкий и холодный. И от этого тело сотрясает еще большая дрожь.
Снова звонит телефон и снова все повернулись к аппарату. Грабитель нервно хватает трубку, поигрывая пистолетом во второй руке.
Звонит полиция, пытается договориться.

Мистер Джейсон, я прошу прощение, видимо своё предыдущее согласие я пометила флудом. И я буду рада встретиться с вами вновь.
Спасибо за ландыши, они чудесные)

Спонтанное - лучше всего. Мистер Джейсон, спасибо за пост и за такое интересное времяпрепровождение. Обещаю, не затягивать с ответом и может даже получиться вырвать у вас победу)
А это чтобы не было холодно ждать:


Я не очень умею выбирать цитаты, но мне понравилось у вас несколько, вы позволите?

"Но всё равно не могу показать слабость, это уже вросло меня, слабость равносильна смерти"

"Гитара и правда похожа на женщину, своевольную, упрямую, но при этом податливую и благодарную. Она заставляет забыть и отпустить."

Спокойной вам ночи)

Моё дежурство подходит к концу. Почти двое суток на ногах, четырнадцать из которых я пробыла в операционной и лишь несколько украденных минут для сна. Я иду в ординаторскую, на ходу массируя ладонью шею сзади и наклоняю голову то к левому плечу, то к правому, пытаясь размять ноющие мышцы.
Бывают такие дни, когда всё получается. Когда пациенты не умирают на операционном столе и слезы на глазах родственников не от горя, а от радости, что их родной человек будет жить. Сегодня был такой день. И усталость, что сковывает всё тело, не может скрыть прилива радости в душе, что сегодня мне удалось спасти несколько жизней.
- Кендалл, идем с нами в бар?
Я слышу голос одного из ординаторов, который ассистировал мне на операции при пересадке печени и отрицательно качаю головой:
- Спасибо, но нет, -открываю дверцу металлического шкафчика и снимаю с шеи фонендоскоп. – Устала.
Прощаюсь с другими врачами и без сил опускаюсь на скамейку, чтобы сменить обувь. С сапогом в руке, я замираю и на миг прикрываю глаза...

На улице ветрено и я приподнимаю плечи, ёжусь и прячу подбородок под крупной вязкой серого шарфа. Моя «старушка» стоит одиноко на стоянке. Погода в Лондоне была привычной для меня, чем-то напоминающая ветреный Чикаго. Наверное, это одна из причин, почему я выбрала этот город. Территориально так далеко, но в то же время …. близко.
Машина пару раз «чихнула» и не завелась.
- Давай, пожалуйста, - шепчу тихим голосом, будто стараюсь приласкать непослушного зверька, и поглаживаю руль ладонями, - ну, давай же.
Снова и снова я поворачиваю ключ в замке зажигания, но «старушка» сопротивляется, облюбовав свое место на больничной парковке. Выхожу из машины, открывая капот и морщу лоб, пока, изучаю цилиндры и коробочки. Внутренности машины, как внутренние органы человека - незнающему человеку лучше держаться подальше, чтобы избежать непоправимой ошибки. Ветер начинает пробирать сквозь шерсть пальто, и я несколько раз подпрыгиваю на одном месте в надежде разогнать кровь и согреться.
Мистера Джейсона я узнаю сразу. Его сложно было не заметить, но ещё сложнее не узнать. Фактурный, высокий и угрюмый немного пугающий, и такой непохожий на всех знакомых мне мужчин. Он высокого роста и мне приходится закидывать голову назад, чтобы посмотреть на его лицо. Широкие черные брови разлетаются на переносице, будто в полете птичьи крылья. Из-под них смотрят тёмные глаза, как ночное грозовое небо. Взгляд их, прямой, откровенный и изучающий. Я снова ёжусь и прячу озябшие руки в глубоких наружных карманах пальто, а шарф повязываю так, чтобы он прикрывал часть головы.
- Здравствуйте? – удивленно смотрю на подошедшего мужчину, и профессионал во мне выступает вперед, - Надеюсь, с вами всё в порядке?
Я смотрю в сторону больницы, откуда он вышел несколькими минутами ранее и снова перевожу взгляд на мужчину. Он небрежно кивает, показывая тем самым что не имеет желания обсуждать эту тему, и я понимающе опускаю глаза и снова хмурюсь, когда смотрю на машину.
- Садитесь, доктор, сегодня прохладно.
- Не стоит беспокоиться, вам, наверное, нужно ехать, - под его прямым взглядом я выпрямляюсь.
Фраза обрывается, когда спотыкаюсь на взгляд не терпящей возражений и желание оказаться в тепле граничит с каким-то подспудным чувством самосохранения. У меня нет привычки впрыгивать в первые попавшиеся авто к незнакомом мужчинам, поэтому стараюсь этого избежать и сейчас. Видя мое замешательство, мужчина уступает, отдавая мне ключи от своего автомобили, тем самым убеждая, что мне ничего не грозит.
Я минуты три непонимающе пялюсь на ключи в своей ладони, но усталость побеждает. В салоне запах кожи смешивается с цитрусовым ароматом освежителя и немного расслабившись я откидываюсь на почти прямую спинку сиденья, делая про себя заметку, что мужчина предпочитает в большей степени одиночество нежели компанию.
- Ваша? - он показывает на машину, когда усаживается на водительское сиденье, рядом.
Я киваю, подтверждая жест словами.
- Да, - голос звучит немного виновата, больше от того, что мистеру Джейсону приходиться возиться со мной. - Прежней владелец утверждал, что с ней не будет хлопот. Но она капризная особа и постоянно глохнет. Особенно, она это любит, если я куда-то опаздываю, - я вздыхаю, чувствую себя неловко, рядом с этим угрюмым мужчиной и понимаю, что он может счесть меня глупой, раз я говорю о неодушевлённом предмете, почти как о живом. – Я знаю, что вы скажете. Что её нужно сдать на металлолом, но мне отчего-то жалко…
Я прерываюсь, и закусываю губу, понимаю, что весь этот бред, выливающейся от волнения, мужчине мало интересен. Жестом он показывает, чтобы я подождала, а сам выходит. Я наблюдаю сквозь лобовое стекло, как он осматривает мою машину, кому-то звонит, сама же грею руки об печку.
Водительская дверца распахивается, и мистер Джейсон занимает своё место.
- У вас там нет ничего ценного? Если всё же есть, давайте заберём. Машину посмотрят, и отзвонятся, как только что-то станет ясно. Пользуясь положением, я оставил только свой номер, поэтому вам придётся согласиться на предложение сходить со мной на свидание, док.
- Ценного нет, - задумчиво и сбитая с толка произношу. На слове «свидания» я удивлённо вскидываю голову и смотрю на мужчину, понимая, что под свиданием он подразумевает, подождать пока не починят мой автомобиль. – Свидание? Я уже очень давно не была на свидании. Боюсь, вам будет скучно, - честно, без толики кокетства произношу и губ касается смущённая улыбка.
- Думаю, с этим мы разберемся, - улыбается мне Макс, и я замечаю, что улыбка смягчает черты его лица и трудно удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.
Я отдаю ключи от машины и через мгновение автомобиль плавно выруливает со стоянки.
- Если я вдруг усну, не стесняйтесь и толкните меня, - дожидаюсь кивка и снова смотрю вперед. – У меня такое часто бывает, - тихо смеюсь, - могу уснуть совершенно в странном месте и даже стоя.
Я немного нервничаю в его обществе, и то и дело кошусь взглядом в сторону мистер Джейсона, который уверенно ведет автомобиль.
Последний раз я была на свидании еще с Домиником. Единственный мужчина, с которым я вообще ходила на свидании. Мужчина, предавший меня.
И сейчас сидя в темном салоне авто, с Максом, который немного пугает, но еще сильнее смущает, я нервно кручу кисточку, висевшую на сумочке в виде декора, боясь что-то сделать или сказать совсем не то.
- Я вам очень благодарна за помощь, мистер Джейсон, - нарушаю тишину, которую до этого разбавляла лишь тихая музыка, льющаяся из радио, - признаться, мне очень не хотелось добираться домой на метро. Вы не подумайте, я не сноб, просто мне спокойнее, когда вокруг не так много народа, как в тесном вагоне.
Зимой темнеет рано. Мимо за окном пролетают огни города, и я любуюсь видами Лондона и яркими всполохами разноцветных огней, когда автомобиль на скорости мчит по влажной от дождя и снега дороге.
- Очень красиво, - восхищенно выдохнула я, когда машина проехала мимо здания с яркой подсветкой. – Я мало где была в Лондоне. А вы? Первые дни, когда я только переехала сюда, я конечно, посетила самые известные места и даже была Бейкер Стрит, а потом…. – пожимаю плечами, - Работа отнимает много времени, а когда выдается свободное - то как правило провожу его дома.
Во время болтовни я ловила на себе взгляды мужчины, который слушал сбивчивую речь и кивал. Я, наклонив голову покачала ей, вперив взгляд в свои руки, лежащие на коленях.
- Я совсем вас заболтала. Простите.

Машина замедляет ход, когда Макс ищет место для парковки. В глаза бросается вывеска и я немного подаюсь вперед, желая прочесть надпись. Я думала, что ждать, когда починят мою машину, мы будет в какой-нибудь кофейне, и будто прочитав мои мысли, Макс отвечает:
- Бросьте, док, если бы я отвёз вас после смены в кафе, то вы бы явно заснули за столом. Боулинг. Вы же американка, мы умеем кидать мяч. К тому же здесь играют настоящий рок, а потом я угощу вас лучшей курицей в Лондоне.
При упоминании еды, желудок предательски заурчал, и я быстро выхожу из автомобиля, чтобы скрыть эту неловкость. Между операциями было так мало времени, что кроме сандвича с тунцом, пообедать ничем не удалось.
- Мне бы не хотелось, заснуть между подачей горячего и десертом, тут вы правы, - я улыбаюсь мужчине, вешаю ремешок сумочки на плечо и убираю руки в карманы, пока идем ко входу. – А мне сказали, что мой акцент почти незаметен, - я оборачиваюсь через плечо на Макса, который придерживает дверь и снова губ касается улыбка, а щек румянец.
Теперь я знаю, что Макс Джейсон любит рок, еще одна казавшаяся незначительной деталь ставшая известной мне о нём. Всю оставшуюся часть времени, он предпочитал молчать, окутывая себя аурой загадочности. Лишние вопросы я не решилась задавать, считая правильным, что, если он захочет что-то рассказать о себе – сделает это сам.

Я осматриваюсь в зале, пока мы идём к своим местам.
- А вы хорошо играете, мистер Джейсон? – спрашиваю я, когда присаживаюсь на кожаный диван и наклоняюсь, чтобы завязать шнурки на сменных ботинках, но мужчина проворнее. – Оо, что вы, я сама!
Макс присаживается рядом на корточки и отводит мои руки в сторону, помогая зашнуровать ботинки. Ничего не значащий жест помощи, но чувствую неловкость, и перевожу взгляд от тёмной мужской макушки волос на дорожку, выделенную для нашей игры.
Благодарю Макса за помощь и поднимаюсь, чтобы взять шар, лежащий один за другим в специальной стойке. Пока я хожу и примериваю под свои тонкие пальцы шар с отверстиями, принесли напитки за наш стол. Встретившись взглядом с Максом снова улыбаюсь ему и беру шар в обе руки.
Под мужским взглядом я стесняюсь, но пытаясь представить, что он один из моих коллег, с которыми я часто общаюсь на работе, и я вздохнув пробегаю пару шагов замирая на линии отметки, приседаю замахиваюсь и пускаю шар по гладкой поверхности дорожки. Не меняя положения тела, наблюдаю, как шар катится к кеглям сбивая их, но оставляя пару не тронутых.
Я оборачиваюсь на Макса, который смотрит вверх, где висят мониторы, подсчитывающие очки и кивает.
- Снова ваш ход, - подбородком указывает мне на шары, - и попробуйте кинуть немного правее.
- Страйк мне никогда не удавался, - пожимаю плечами.
Я жду, пока мой шар прикатится на место, чтобы занять последнее место в ряду со всеми остальными и снова беру его в руки.
Я снова разбегаюсь и пускаю шар по дорожке, но он меняет траекторию съезжая в желоб вдоль дорожки.
Тихо чертыхнувшись, разочарованно вздыхаю и возвращаюсь на диваны, чтобы сесть напротив дивана, на котором сидит мужчина.
- Ваш ход, - тянусь к столу, чтобы взять прохладный бокал с колой и ловлю взгляд Макса, - думаю, вы играете лучше меня.

За Максом приятно и в то же время любопытно наблюдать. То, с какой скрупулёзностью он подходит к, казалось бы, простейшей игре, говорит о том, что он еще более скрупулёзный и в обычной жизни. Он ничего о себе не рассказывает, и мне приходиться лишь уповать на свою интуицию и ловить подсказки, которые он время от времени подбрасывает о чём-то обмолвившись во время нашей беседы.
Он тщательно выбирает шар, положение тела и кажется, что даже взгляд у него меняется. Я не вижу его лица, так как Макс стоит ко мне спиной, но чувствую, что он подходит к любому делу, абсолютно серьезно: будь то развлечение или работа.
- Вам придётся побыть в моей команде поддержки, док.
Мистер Джейсон оборачивается на меня и его лицо снова смягчает улыбка, появившаяся не только на его губах, но и отражающаяся во взгляде. Я невольно улыбаюсь в ответ и киваю, на его предложение.
- Надеюсь, что болельщица из меня намного лучше, чем игрок, - полушутливо замечаю и поднимаюсь с дивана, чтобы лучше видеть игру Макса, и чтобы ощутимее для него «болеть».
Я подхожу ближе, но так чтобы не мешать ему и не отвлекать своим присутствием. Вижу, как он готовится, продумывает бросок, это читается по его сжатой челюсти и морщинке, пролегающей меж его бровей.
- Я думаю, у вас всё получится, - ошибочно принимаю его напряжение за волнение, и пытаюсь подбодрить.
Макс разгоняется, его движения, более выверенные и плавные, не то, что мои неуклюжие, и когда он сбрасывает шар, я замираю крепко держу бокал с колой обеими руками и привстаю на цыпочки, чтобы лучше увидеть, выиграет ли он. Его игра более серьёзная, движения более продуманные, и мне становится немного стыдно, когда при следующем моем броске, шар снова ускользает с дорожки.
- Мне, кажется, хуже игрока вы не видели, - виновато кошусь в сторону Макса, и снова жду свой шар. – Вообще, я думала, что играю вполне сносно, но…, наверное, я просто нервничаю при вас,- честно признаюсь и быстрым взглядом смотрю в сторону мистера Джейсона и встретившись с его взглядом, отвожу глаза.
Держу мяч обеими руками и наморщив лоб смотрю вперед, где стоят кегли.
- Ну, не подведи, - шепчу шару и пускаю его вперед.
Шар снова уходит, сбивая лишь часть кеглей, но оставляя на месте большую из них. Я снова тихо чертыхаюсь, но тут же вздрагиваю, дыхание моё прерывается от неожиданности, но еще больше от ощущения прикосновения рук Макса на своей талии – от прикосновений, которые были мне чужды.
- Вы немного отклоняете запястье перед броском. Давайте покажу. – Голос Макса звучит так близко, у самого уха, что шар, который я снова беру со стойки, чуть ли не выпадает из рук. - Расслабьтесь. Руку слегка назад. Ага. Вас слегка кренит.
- Кренит? – расслабиться не удается и голос звенит напряженно, - я вроде стараюсь прямо кидать шар, мне кажется кренит не меня, а дорожка кривая. Вы ведь тоже заметили, что она кривая, когда ваш шар ушёл? Правда?
Я стараюсь скрыть волнение от неловкости ситуации пустой болтовнёй, но чувствую, что это больше забавляет Макса, и я умолкаю.
Макс продолжает говорить напутствующие слова, и разворачивает меня так, чтобы удар удался. Мне уже не удается скрыть ставшими пунцовыми щёки, а ощущение тяжести от его рук на талии настолько смущает, что я не знаю куда спрятать глаза. Прядь моих длинных волос, падает на щёку, будто норовя прикрыть её яркость от посторонних глаз, но я сдуваю прядку дыханием, чтобы не мешала обзору.
- Следите за правым плечом, из-за него ведёт. Чтобы сделать страйк, шар должен попасть в «карман», бросайте его по прямой. Но не цельтесь в кегли, попробуйте идти по стрелкам, пустите шар по ним.
Я мало, что понимаю, из того, что Макс говорит. Такие понятия как "карман" мне и вовсе были не знакомы. Нервозность сказывается во всём теле, делая его неподатливым, а словно деревянным.
Макс вместе со мной замахивается, отводит мою руку, и вместе пускаем шар. Но тот сбрасывается из повлажневшей ладони на дорожку, чуть ли не чеканя по ней, и сразу же спускается в желоб.
- Я никчёмная, простите, - делаю шаг вперед от мужчины, но не оборачиваюсь, давая щекам снова приобрести нормальный цвет.
Застенчиво приподнимаю глаза, смотрю на мистера Джейсона из-под ресниц и принимаю полотенце, чтобы вытереть в раз вспотевшие ладони.
- Такое ощущение, что я не пытался научить, а просто приставал под благовидным предлогом к симпатичной женщине.
- Оо, - лицо снова вспыхивает ярким пламенем, от комплимента, и я опускаю глаза на руки, продолжая по инерции промокать их полотенцем. - Я не подумала, ничего предосудительного, мистер Джейсон, поверьте, - уверяю мужчину, чтобы он не чувствовал себя неловко и стараюсь улыбнуться, но улыбка выходит несколько виноватой. – Просто, вы меня немного смутили.
Я тут же стараюсь перевести тему в безопасное русло, и снова беру шар.
- Я брошу ещё раз? Мне кажется я уловила ваши уроки, - усмехаюсь, и заправляю прядь волос за ухо, - или мне хочется думать, что не такой уж я бездарь. Посмотрите?
Открыто улыбаюсь мужчине и пожимаю плечами.
- Теперь ваша очередь быть в моей команде поддержки, мистер Джейсон, - цитирую Макса, в самом начале нашей игры.
Удача решаеь, что пора повернуться ко мне лицом и один раз мне удается выбить страйк.

Далее игра проходит более непринуждённо и мне удаётся расслабиться. Серьёзный и скрытный на первый взгляд Макс, стал более мягче и было приятно ловить его улыбку, которая вызывает непроизвольный румянец на моих щеках и улыбку на губах. Но волнение перед ним скрыть не удаётся. В один из таких моментов был разлит бокал с колой, когда я что-то рассказывая, случайно задеваю его рукой.
Это первая моя встреча за пределами больницы. С человеком, который не был моим коллегой, не был моим пациентом. Который, был такой другой. И это было так естественно - нервничать в его обществе.

На мониторе, победа оказывается в мою пользу, и я не до конца поверив в это, сама пересчитываю очки, на калькуляторе в телефоне.
- Мне кажется тут что-то напутали, - не унимаюсь я, продолжая тыкать пальцем на дисплей. – Не может быть, чтобы я выиграла. Нет, тут точно напутали. Может в мониторах сели батарейки? Мистер Джейсон, - я отчаянно смотрю на Макса, который почему-то улыбается, - почему вы так смотрите?
Но Макс лишь ухмыляется моим потугам найти ошибку.
- После того, как вы меня сделали, док. То просто обязаны позволить звать вас по имени.
- Я продолжаю сильно сомневаться, что я вас, как вы изволили выразиться «сделала, но буду рада, если вы станете называть меня Кендалл, - я киваю и улыбаюсь ему открытой улыбкой.
Под конец игры, одна догадка все-таки не отпускает меня, и я смеясь смотрю на Макса.
- Мистер Джейсон, признайтесь, вы мне поддавались, - смех отражается в моих глаза, когда я смотрю на мужчину. - Я просто уверена, что вы мне поддались. Может я игрок и никудышный, но я наблюдательная. Вы ведь отлично играете, но заставили поверить, что еще более никудышный игрок чем я, - отсмеявшись я снова смотрю на мужчину, понимая, что это большая поддержка с его стороны. – Спасибо.
Приход официанта, прерывает нашу с Максом беседу.
- Мистер Джейсон, ваш столик готов. Вы готовы ужинать или решите продлить дорожку?
Макс смотрит на меня, и я понимаю, что он ждёт моего решения.
- Я ужасно голодная, - со смехом признаюсь, - поэтому с удовольствием бы поужинала. Кажется, вы обещали вкусную курицу. Надеюсь, обещание ещё в силе?

Мы снова переобуваемся, только уже в нашу обувь, я забираю сумочку со стола и вешаю её на плечо. Макс снова подает мне руку, как и на улице и я немного неуверенно, опускаю свою ладонь на сгиб его локтя. Этот мужчина настолько сильно меня смущает, что кажущимися ни к чему не обязывающие жесты вежливости и помощи с его стороны вызывают непроизвольный румянец на моих щеках.
Пока мы идем к столику, я интересуюсь не звонили ли по поводу моей машины. Не потому что я хочу поскорее уйти, а потому что думаю, что Максу может надоесть со мной возиться, а навязываться я сильно не любила. Он отрицательно качает головой, и я вздыхаю. На его вопросительный взгляд поясняю:
- Я заняла ваш вечер, уверена, у вас были другие планы. Мне ужасно неловко, я очень не люблю быть кому-то обузой. Но я хочу сказать вам спасибо, - официант подводит нас к столику и помогает мне сесть, отодвигая стул за спинку, - мне здесь очень нравится. Я очень вам благодарна, что вы все-таки привезли меня сюда. Сама бы я, наверное, сюда никогда бы не дошла.
Я расправляю салфетку на коленях и на вопрос Макса, что я буду заказывать, спрашиваю:
- А что будете вы? Тогда и мне то же самое.
Пока Макс заказывает, я исподтишка наблюдаю за ним, замечая, что выражение его лица становится вновь серьезным. Я обвожу глазами обстановку вокруг.
- Здесь очень уютно, - замечаю, когда официант отходит от нашего столика. – Вы часто тут бываете?

Страх липкими паучьими лапками обвивает меня, парализуя движения и сковывая мертвым холодом внутренности. Пульс учащается настолько, что уже трудно вести счет. Раненый мужчина наконец очнулся. Он открыл глаза и пытался встать, но я нажимом на его грудь, заставляю остаться на месте. Я вижу, что его взгляд проясняется и он вспоминает, что здесь происходит и замирает. Я продолжаю держать свою ладонь у его сердца, слушая его бешеное сердцебиение.
Налётчики договариваются с полицией. Я слышу вой сирен за окном, голоса людей, а может просто кажется. Может я так хочу, чтобы за стенами этого ада, в котором мы находимся, были неравнодушные люди, желающие спасти нас, что у меня начинают звуковые галлюцинации.
Заложники продолжают умолять отпустить их, дети жмутся к своим родителям. Эти звуки и стенания раздражают грабителей, и один из них зло посматривает в сторону испуганных людей. Я стараюсь прислушаться, о чем говорит грабитель по телефону, но рядом женщина громко плачет, раскачивается взад-вперед приговаривая о смерти. Я не хочу слушать ее, не хочу думать, что выхода нет, но она всё плачет и всё причитает.
- Почему полиция ничего не делает? - раздается испуганный шепот со стороны.
Я смотрю в сторону хранилища, куда грабители повели управляющего. С той стороны не доносится ни звука.
- Всем заткнуться!
Он был раздражен. Говорит по телефону и смотрит на заложников. Его глаза в черной прорези маски яростно сверкают. Он разминает с мерзким хрустом шею, наклоняя голову то влево, то вправо. Его пистолет в руке постоянно меняет цель, напоминаю игру «русская рулетка». Когда прицел оказывается на одном из заложников, остальные затихают. Кажется, сделаешь вдох и привлечешь ненужное внимание. Поэтому надо тихо.
Он поднимает одного из мужчин, тот сопротивляется. Грабитель играет с ним, разговаривает, давит на больное и на святое, такое как семья. Он заставляет того вспомнить о детях, о жене, что ждут его. Мужчина, имя которого оказывается Пит, дрожит. Его лицо обливается потом, руки сотрясает тремор. Он умоляет оставить его дрожащим голосом, но грабитель непреклонен.
Грабитель надсмехается над страхом Пита. Он продолжает вести переговоры с полицией и дает задание испуганному мужчине. Тот подходит к окну, оно так близко. А за ним…. За ним долгожданная свобода, и там нет того ужаса, что сковывает сейчас. Мгновение и жалюзи с шорохом поднимаются вверх. Я даже успеваю поморщится он дневного света, что падает в окно и на мое лицо, прежде чем комната сотрясается от выстрела.
Трудно скрыть крик ужаса. Я сильно прижимаю ладонь к губам удерживая ее второй рукой. По щекам текут слезы ужаса и отчаяния. Я чувствую, как надежда начинает покидать эту комнату, начинает покидать меня. Я много видела крови в своей профессии, и после огнестрела, но никогда не испытывала такого ужаса, как сейчас. Я не могу отвести глаз от трупа, который лежит у окна. Солнечные зайчики как насмешка скользят по телу мужчины, который никогда больше не увидит своих детей. Я опускаю глаза и вижу перед собой лицо, того чье сердце слушаю. Из его глаз катятся слезы. Мы встречаемся взглядом, в них так много читается, но нет главного – надежды на спасение.
- Я буду убивать по заложнику каждые десять минут, если автобус не будет у двери через полчаса, капитан…
Я чувствую, что мой страх перерастает в панику. Дыхание рваным клочьями вырывается из горла. Отсрочка в десять минут. Десять минут – это всё что остается. Вся жизнь – как обрывки воспоминаний мелькают в памяти. Мое детство, родители. Я так и не наладила отношения с отцом. Я так и не смогла поговорить с Эшли и сказать ей, что я простила ее. Что я простила Доминика. Перед собой я вижу лицо Стивена, и зажмуриваюсь, обнимаю образ, сохраняя его в памяти. Я больше не смогу перечитать его письма, которые хранятся в деревянной шкатулке на дне шкафа. Я больше не приду на работу, которую безумно люблю. Я больше не смогу спасти ни одной жизни. Я больше ничего не смогу, потому что я останусь здесь, на холодном полу, в луже собственной крови. Все мы останемся здесь. Заложники.
Рыдание громко вырывается из легких, нет сил сдерживаться. Десять минут. Из которых прошли уже сколько-то. Я опускаю голову и слежу за черными ботинками грабителя, который ходит от одного заложника к другому. Ботинки издают скрип, такое бывает, когда в подошву или каблук попадает воздух. Этот скрип такой оглушающий, что хочется зажать уши, лишь бы не слышать.
Он намечает жертву. Останавливается у каждого по очереди, и задумчиво трет подбородок дулом пистолета.
Сколько прошло времени? Есть ли еще минуты? Я мысленно прощаюсь со всеми, кого люблю, когда черные ботинки, останавливаются напротив меня. Я немного двигаюсь назад, но некуда, сзади спина. Моя рука дрожит, но продолжает лежать на груди мужчины. Я низко опускаю голову и зажмуриваюсь. Воспроизвожу в памяти хорошие моменты, хочу запомнить их, но не видеть дуло нацеленное в мою сторону. Не видеть ужасных глаз в прорези черной маски.
- Тик-так. Тик-так. – раздается голос над моей головой.
Мне кажется я никогда не смогу забыть этот голос. Я никогда не смогу забыть ужас сегодняшнего дня.
Радиотелефон оживает в руке грабителя легкой трелью.
- Десять минут прошли капитан, но я все еще не вижу, чтобы мои требования были выполнены…. Ах, времени мало… - интонация грабителя меняется и из снисходительной становится злой. По ботинкам я вижу, что налётчик разворачивается ко мне спиной. - Мне кажется вы меня не поняли, капитан. Я сказал, что буду убивать каждые десять минут. Вы думаете, я шучу?! Вам нужны доказательства? Да, пожалуйста!
Черные ботинки, снова поворачиваются круглыми носами в мою сторону. Я сжимаюсь в стену за своей спиной, втягиваю голову в плечи и придвигаю ближе колени. Мои губы беззвучно шепчут молитву и слова прощения перед родными. Я так их давно не видела.
- Смилостивимся? – насмешливый голос раздается так близко надо мной, что я еще сильнее сжимаюсь в стену. Слезы беззвучно бегут по щекам, а тело сотрясается в тихом рыдании. До крови прикусываю губу, чтобы сдержать рвущийся наружу крик страха и ужаса.
Раздавшийся выстрел оглушает. Всё вокруг звенит. Звон повсюду. А еще что-то горячее и липкое под пальцами, стекает на пальто.
Я чувствую, что дышу. Что не испытываю физической боли, кроме звона и боли в ушах. Но она терпима. Я открываю глаза и первое что я вижу – кровь. Темно-вишневого цвета, тонкой струйкой стекает вниз. Мужчина, чьего имени я так и не узнала, но которого так хотела спасти, продолжал лежать рядом. Его голова покоится на моих согнутых коленях. Его глаза были открыты. А в его груди зияла дыра из-под пули. Я вскрикиваю и хочу отодвинуться дальше, но некуда. Я больше не в силах сдержать свой страх. Звон в ушах не прекращается, но я радуюсь этому, потому что перестаю слышать голос налетчика.
Я благодарю Бога, что и в этот раз была не я. Что мне отсрочили жизнь. Перенесли на следующие десять минут. Десять минут полные мольбы и отчаяния.
Девушка рядом со мной шевелится, привлекая внимание. Грабитель поговорившей по телефону, идет в ее сторону. Снова все замирают. Но ведь не прошло десять минут? Он хватает ее, и я вижу ужас на ее лице. Ее губы что-то шепчут, наверное, ту же молитву и слова мольбы. Здесь каждый это шепчет.
Ее отталкивает один, чтобы поймал другой. Для них, для грабителей это очередная забава. Игрушка. Кажется, они упиваются нашим страхом.
Я больше не хочу смотреть на всё это. Страх был настолько велик, что я чувствую, что меня сейчас разорвет.
Я хочу незаметно отодвинуть тяжелое мертвое тело, спихнуть со своих колен, но силы исчерпали себя. Металлический запах крови, бьет в нос, и я чувствую подкатывающую тошноту. Грабители не отпускают девушку, хватают ее за руки, о чем-то шепчутся, приближаясь к ней ближе, и осознание того, что возможно насилие – заставляет издать утробный стон.

Дальнейшие события я помню смутно. Точнее я просто их блокирую. Темнота, взрыв, стрельба. Крики людей. Стоны боли.
Я помню, как меня кто-то подхватил и вывел. Пытались осмотреть, видя на моем пальто и белой блузке огромные следы крови, но я шептала, что это не моя кровь. Мне дали кислород, потому что от пережитого ужаса, я не могла дышать сама, а лишь захлебывалась. Журналисты, как саранча, кружившие повсюду, пытались о чем-то спрашивать, но я продолжала сидеть на подножке машины скорой помощи и не отрываясь смотреть на стены банка, где навсегда изменилась моя жизнь.

В течении длительного времени, я не ходила в банк. Может это глупо, но теперь у меня появилась фобия.
Ночные кошмары до сих пор не отпускают меня. Спустя несколько дней, после тех событий я сходила в церковь. Я позвонила и встретилась с родными. Они видели новости, но я не стала говорить, что среди заложников была я. Отец бы не пережил.

До сих пор их не поймали. Показания заложников были размыты. Мы не видели лиц, а по скрипящим ботинкам - поймать невозможно. Хотя, мне кажется уже и не ищут. Я каждый день просматриваю новости в надежде увидеть сводку о них, но ее нет. Те убийцы продолжают ходить на свободе. Дышать и радоваться и от осознания этого я чувствую жгучую ненависть. Я никогда никого ненавидела – это было мне чуждо, но сейчас эта ненависть заполняет меня.

Я стала больше оперировать, уделяя особое внимание тем, кто получил огнестрельное ранение. Я не смогла спасти того, чья голова покоилась на моих коленях, поэтому я пытаюсь спасти других…