Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

Добрый день) Чудесное начало недели)
Петер, а править ничего и не нужно, все замечательно. Обещаю долго не томить вас в таком... хм... поднятом состоянии)
Спасибо за завтрак и отдельно... спасибо за пост)

Квартира Петера Линд -Уайатта

Женщины часто говорят не то, что думают. И вместо «хочу тебя» губы сами произносят «хочешь кофе?». О, нет, дело не в застенчивости, даже забавно сейчас произносить это чистое слово, а скорее в предвкушающей игре. У него такой взгляд, когда он смотрит на меня. На эту чёртову бретельку, которую я поднимаю со своего предплечья на плечо, кончиками своих пальцев лаская кожу. И все это время смотреть в его глаза. И видеть в них желание. От такого взгляда напрягаются соски под чёрным шёлком топа, и сама становлюсь сгустком оголенных нервов. О да, как же мне это нравится. Очевидная власть над этим мужчиной. Как же это заводит. А ведь он ещё даже не коснулся меня. И в чем дело? Неужели в том, что сегодня он другой. Более мужчина, не скрытый под маской вынужденного марафета и своей вынужденной непривлекательной роли? Да. Сейчас, когда кожа воспламеняется под его горящим взглядом, я ещё больше ненавижу Фалька, который ломает такого мужчину в угоду себе и веянию моды.
Внутри дрожит от взгляда Петера. Почему я раньше этого не чувствовала? Тогда у камина? Ведь его взгляд был такой же. Он не изменился, но я будто стала другой. Вынужденные обстоятельства тогда не позволили мне разглядеть то, что я вижу сейчас. Не позволили мне ощутить то, что я чувствую сейчас.
Но ведь мы пьём кофе. И молчим. Немного меняю позу. Отставляю ногу, обласканную чёрным чулком, вынуждая мужчину любоваться стройным бедром сквозь прорезь на юбке. Размешиваю ложкой тёмный ароматный кофе в турке. Движения привычны, словно я всегда варю ему кофе, стоя на этой кухне. А интересно, как это? Варить ему кофе. Утром. В его рубашке на голое тело. Улыбаюсь, такая странная мысль, но отчего-то вызывает любопытство.
А сейчас кофе и прелюдия, которую нужно соблюсти, даже когда хочешь послать к черту манеры и этот самый кофе. Его аромат наполняет кухню, и я невольно глубоко вдыхаю его в себя, прикрыв глаза. И снова часть игры, женское кокетство, прелюдия - дать возможность Петеру увидеть свой профиль с прикрытыми веками и приоткрытыми губами. Не люблю её, но иногда она бывает очень кстати. Но не сейчас, когда Петер встает позади меня и в голове бьется только одна шальная мысль, а тело так давно не знало ласку мужчины. Голодное. Но я хочу его ласки. Мне нравится, когда его дыхание щекочет мне кожу у виска, когда Петер останавливается за моей спиной. Ты же хочешь меня, правда? Но боишься? Борешься с собой? А кофе все-таки убежал. У меня скрытый талант - испортить даже самый безупречный кофе. Хорошо, что только кофе. От мыслей снова улыбка на губах, а мужчина отходит к окну, словно потеряв интерес. Нервничает? Слишком напряжен. Это чувствуется в его напряжённой шее и наклоне головы, словно борется с собой. Зачем только бороться? Я ведь не убегу. Во мне есть и другой талант, я не совершаю глупые поступки дважды. Или все наоборот? Но ведь глаза не могут лгать. А он так смотрит…. Подойти бы и губами прижаться к этому обнаженному островку на шее Петера под светлыми волосами, чтобы снять напряжение с шеи и плеч. Но мы ведь соблюдаем приличия. Правила. Прелюдию. А без его дыхание на своей коже, становится тоскливо, и бретелька стала слишком часто скользить по обнаженной коже плеча. Раздражать тем, что это не его пальцы, обжигая, касаются тела.
Я протягиваю ему чашечку, не до конца наполненную кофе. На губах вежливая улыбка, в которой не поймёшь, что за демоны сейчас находятся внутри. И какое там пекло. Снова оглядываю кухню, чтобы не смотреть на него. Чтобы самой умерить дыхание. Отвлечься от неожиданного жара в теле. Отвлечь его. Кажется, он живет с сестрой - очаровательное и очень меткое создание.
- А где твоя сестра? Она не присоединится?
Он оборачивается. Наконец-то. В его взгляде удивление и невысказанный вопрос. Петер принимает чашку и благодарит наклоном головы. Я же отвечаю ему улыбкой. Признаться, я начала думать, что пейзаж за окном ему более привлекателен, нежели я. Это уязвляет самолюбие.
Соскучилась по его взгляду, а ведь прошло буквально пара минут. Как быстро привыкаешь к вожделению и восхищению в глазах мужчины. Всегда становится мало. Непростительно мало.
- Сильви нет дома. Она захотела провести несколько дней у родных. Даже не знаю, когда вернётся, похоже, там ей веселее, чем со мной.
Хоть тут девчонка угодила. Я даже решаю простить ей её маленькую шалость. Дети, что с них взять?
- Мне кажется, ты на себя наговариваешь,- прячу улыбку в чашке, касаясь ее губами. – Но это хорошо, а то чашки кофе мой костюм бы не пережил.
- Она бывает, импульсивна, - оправдывает брат сестру, и его голос наполнен любовью к последней.
- Она просто молода, - киваю ему, - и, кажется, ревнует тебя.
Он усмехается. Я вздыхаю. Прелюдия начинает затягиваться и на смену проснувшегося возбуждения приходит лёгкое раздражение. Я так сильно обидела его тогда? Почему он смотрит в окно и пьёт кофе?
- Может, переберёмся в мастерскую? – привлекает Петер мое внимание, отвлекая от мыслей. - Я переделал картину, что показывал в прошлый раз. Никто ещё не видел, ты будешь первая. Очень хочу услышать твоё мнение. Кстати, там у меня есть шоколадные конфеты.
Удивление маскирую улыбкой, и смотрю мимо Петера туда же, в окно.
- Конечно,- коротко отвечаю и оставляю ставшим ненавистным свой кофе на стол. - С удовольствием.

Мастерская была такой же, как я её запомнила. Даже тогда в уставшем состоянии, я оценила повернутые лицевой стороной картины, стоявшие у стены, и снова восхитилась талантом Петера. Не каждому дано писать так, что рисунок словно оживает на полотне, и протяни руку, и она спрячется в густом тумане, нарисованным им.
- Никогда не устану восхищаться тобой, - совершенно искренний комплимент и, наклонив голову, разглядываю картину. Мне даже удаётся отвлечься от недавнего желания, ведь предметы искусства могут возбуждать так же сильно, как и тело мужчины, прижимающегося к женскому. Особенно когда написано со страстью и вложено так много от художника. Только заменить не могут. И все было здесь, на полотне. Надо убедить его снова выставляться в галерее, и я вспоминаю, что даже не уточнила у Мадлен, все ли картины отправлены покупателям.
А он снова близко. А я не заметила его приближения, так была очарована полотном и возможностью предстоящей его выставки. А дыхание Петера снова опаляет кожу. На виске. На шее. На плече, как и его губы, пришедшие на смену его пальцев. Я вздрагиваю от этих легких касаний, прикрываю глаза, немного наклонив на бок голову, чтобы его губы коснулись шеи. На губах сама по себе появляется сладкая улыбка. Я так люблю, когда целуют шею. У каждого свои эрогенные зоны. Моя - это шея и маленькая ямка за ухом. Петер держит крепко меня за плечи, прижимает мою ладонь к своей груди, в которой глухими сильными ударами бьется его сердце. Интересно, совпадают ли наши такты?
Поцелуй меня, - хочу просить, но молчу. Я не тороплю его. Не свожу глаз с его губ, облизываю свои пересохшие, на которые Петер опускает глаза. Бретелька снова скользит по коже, но, уже не вернувшись назад. А у меня в горле пересохло, и хочется больше. Прелюдия и так сильно затянулась.
- Если захочешь уйти...
Он не дает ответить, когда его губы жадно накрывают мой рот. Я задохнулась от его напора: такого яростного и мощного. Он словно заявляет права на меня, и наказывает за ошибку прошлого. Сильно вдавил в себя, так что я почувствовала его эрекцию. Вцепилась руками в его шею и затылок, притягивая Петера ещё ближе, чтобы поцелуй сделать еще глубже, пока его язык властно командует у меня во рту, переплетается с моим, то втягивая его в свой рот, то давая свободу. Его губы мяли, отбирали дыхание, порабощали мой рот. Я отвечаю ему с диким голодом, который потек по венам. Меня ломало от этого поцелуя, ломало от жажды большего. Пусть даст больше. А пульсация между ног лишь нарастала. Стон срывается с губ, которые он яростно целует. Кусаю его губы, царапаю шею, затылок и мну ткань его рубашки. Как же она мешает сейчас, не дает насладиться его кожей. И как же неприятно прохладный шелк трется о мои соски, которые стали до боли чувствительны. Петер знает точно, что делать. Его руки не суетливо ищут застежку, а уверенно тянут язычок молнии на юбке. Переступаю через упавшую юбку к моим ногам. Следом идет топ, который он небрежно отбрасывает. Словно он это делает постоянно, и от этого неприятно кольнуло, но тут же было забыто, когда его ладонь накрыла и сжала мою грудь. Я не заметила, как оказалась под ним, слишком занята, тем, что пыталась избавить Петера от ненужной одежды. Слишком возбуждена от касания его пальцев к своему телу. Грудь ноет, требует прикосновений. Его прикосновений. Еще и еще. Не только пальцев, но и влажных его губ. Нет, он не художник, он музыкант, он точно угадывает, куда нажать, чтобы мои губы издали мелодию – стон, где я хочу чувствовать его. Всего. Его руки. Они кажется везде: играют с сосками, гладят живот, скользят ниже, и я выгибаюсь под Петером, требуя большего.
- Шанталь…
Чужое имя полоснуло слух. Невольно напрягаюсь, но тут же вырывается хриплый стон, когда его губы, накрывают мой сосок, и язык обводит ореол вокруг него. Открываю глаза и встречаюсь с затуманенными от страсти глазами Петера, в тот момент, когда ласку получает второй сосок.
- Петер, пожалуйста… - со всхлипом.
Сама приподнимаю бедра, и просовываю руку между нашими телами, чтобы коснуться его члена. С мужских губ срывается тихий глухой стон. О, да. Я не могу удержаться от чувственной улыбки, когда этот мужчина сейчас полностью в моей власти. Сжимаю пальцы у основания и вверх к головке. Снова обхватываю ладонью у основания плоти и приподнимаюсь, чтобы головкой провести по своим влажным набухшим складочкам. Чтобы заполнил меня всю. Сейчас…
Он снова нависает надо мной, убирает мою руку, заставляет смотреть в его глаза. Мне кажется, я впервые вижу его таким: с потемневшим взглядом, взъерошенными от моих пальцев волосами, с покусанными мною губами, с испариной на его лбу. И все это сделала я с ним. Петер тяжело дышит, как и я тяжело дышу. Точка невозврата пройдена. Подтягиваю выше колени, чтобы обеспечить максимальный доступ. Сглатываю вязкую слюну, и выгибаюсь сильнее, но Петер припечатывает к дивану, вырывает вскрик, когда глубоко входит в меня…

Он переходит от картины к картине. Его взгляд сосредоточен, одна рука убрана в карман брюк. Иногда он наклоняется к полотну, видимо, чтобы разглядеть изъяны. У него цепкий взгляд, и я уверена, что несовершенство не останется для него незамеченным. Я долгих пятнадцать минут наблюдаю за ним.
Он вошел в музей почти одновременно со мной, нас разделили лишь пара минут. Меня загнал дождь, возможно - его тоже. Его темные волосы поблескивали влажными каплями в свете искусственного освещения. Резким движением рук он смахивает дождевые капли с плеч, скрытых темным плащом.
Вначале он несколько растерян, стоит у входа, не зная, стоит ли проходить дальше. Оглядывается, поднимает голову к небу, ожидая просвета среди затянувшихся туч. Дождь на улице бьет стеной, образуя большие пузыри на черном мокром асфальте, подгоняя мужчину скорее принять решение.
Незнакомец снимает плащ, немного встряхивает его, перекидывает через сгиб руки, покупает входной билет и проходит внутрь. В демонстрационном зале не так много людей, что позволяет беспрепятственно наблюдать за ним. Почему он вызвал у меня такое любопытство? Его привлекательная, мужественная внешность никак не сочеталась с той растерянностью, которую демонстрировал мужчина у входа. Я всегда считала, что мужчины, которых Бог наделил привлекательной внешностью и таким же телом, обязаны быть уверенными в себе и в том, что этот мир принадлежит им. Что они могут безнаказанно его иметь, ставя в различные позы.… Но только не Он - не мой новый знакомый, как я окрестила его про себя. Кажется, он даже не осознает своей привлекательности, и этим сильнее возбуждает мое любопытство. Он спокойно прохаживается от полотна к полотну, от стойки с экспонатами к другой. Нас разделяет всего несколько метров и когда, как бы случайно наши взгляды встречаются, я улыбаюсь ему, получая в ответ несколько растерянный взгляд и удивленную улыбку. Но незнакомец так же кивает мне, галантно наклонив голову, и на секунду замерев в таком положении, как джентльмен в эпоху Регентства. Мужчина явно не привык к женскому вниманию, он удивлён и от этого становится еще более интересно. Но он заметил меня, мой заинтересованный взгляд и теперь, те короткие, которые он кидает в мою сторону, когда я якобы увлечена картиной, заставляют прятать улыбку.

Игра в охотника тем и забавно – никогда не знаешь, кто в следующий раз станет добычей. Я пропадаю из поля его зрения на несколько минут, чтобы вновь появиться совсем рядом.
- Вам нравится? – указываю на картину Шагала, перед которой он остановился.
Я встаю рядом с незнакомцем, едва касаясь своим плечом его. Он слегка вздрагивает, услышав мой голос - возможно, поглощён полотном. Мужчина меняет руки, перевешивая плащ с одного локтя на другой. Поворачивается в мою сторону, и я замечаю, что его глаза, которые вначале мне казались шоколадными - имели мшистый оттенок, того мха, что растет на диких болотах. Глядя в них действительно начинаешь вязнуть. В чувствах. В мыслях. В ассоциациях. И чем дольше и пристальнее смотришь в них, тем глубже погружаешься... Привычным взглядом успеваю оценить его всего: все еще влажные после дождя волосы, пятерней зачесанные назад. Темно-серый костюм, полы пиджака, которого немного примяты сзади, видимо от плаща. Галстука на шее нет и расстёгнуты две верхние пуговицы белой рубашки, на которые я не могла не обратить внимания, так же, как и на его широкую грудь. Незнакомец набирает в грудь воздуха, собираясь ответить, а потом вдруг тихо смеется. И смех его прокатывается приятной теплой волной.
- Вначале думал блеснуть, но признаться, я не очень в этом разбираюсь, - он наклоняется ближе к картине, явно чтобы прочитать название. - «Большой цирк», - произносит он вслух.
Я жду, что он скажет. Не тороплю его, мне становится интересно именно его видение.
– Цирк – это веселье, детский смех, но это картина не заставляет меня улыбаться, а дети мне кажется, совсем не поймут, - несколько досадливо произносит. - Даже как-то тревожно становится, - и его привлекательное лицо становится серьезным: челюсти плотно сжаты, дуги бровей сведены над переносицей. – А вам?
Я даже не слышу, что он спрашивает, я, словно взглядом обрисовываю его лицо, настолько живое, и богатое на мимику и эмоции. Ему приходится повторить свой вопрос.
- А вам нравится?
- Я не поклонница Шагала, - качаю головой, отвожу глаза от его лица, чтобы перевести их на картину. - Но соглашусь с вами – картина и у меня не вызывает веселья.
- А поклонницей кого вы являетесь? – спрашивает мой незнакомец, и к своему удовольствию я слышу заинтересованность в его голосе.
- Ван Гог, - коротко отвечаю и уже полностью поворачиваюсь к мужчине, беззастенчиво разглядывая его. Я ощущаю его некоторое смущение, и это притягивает еще больше. Улыбка на его недавно плотно сжатых губах полностью преображает лицо: напускная серьезность спадает, являя мне привлекательного молодого мужчину, с мальчишеской искоркой в глазах.
- «Ночная терраса», - с улыбкой произносит он, - репродукция этой картины висела в моем кабинете в университете.
- Университете?
- Я преподаю.
- Профессор? - с неподдельным восхищением произношу.
- Да, - скромно отвечает он и снова перевешивает плащ с одного локтя на другой. – Кажется, дождь закончился.
Я оборачиваюсь в сторону приоткрытого от римских штор окна, куда смотрит и мой незнакомец.
- Да, - так же коротко отвечаю и с некоторым сожалением добавляю, - и мне пора. Было приятно с вами познакомиться.
- Но мы не познакомились…
- В другой раз, - с лукавой улыбкой произношу и отступаю.
Но уже на выходе оборачиваюсь в его сторону, чтобы поверх плеча на несколько секунд встретиться с ним взглядом.

Квартира Петера Линд-Уайатта.

Чужое дыхание обжигает шею. Крепкая рука прижимает меня спиной к тёплому телу. Я слышу его размеренное дыхание, и как грудная клетка приподнимается в такт, касаясь меня сильнее. Открываю глаза. Становится трудно дышать от этой близости, от руки, лежавшей на мне, от чужой постели.
Я задерживаю дыхание, боясь разбудить того, кто сзади. Скольжу взглядом по темным стенам, к окну. За окном серо и скучно, как и на душе, когда получаешь желаемое и приходится искать новую цель и развлечение.
Отрываю голову от подушки, приподнимаюсь и оглядываюсь. Петер лежит совсем близко ко мне и все ещё прижимает меня к себе. Невольно улыбаюсь. Это оказалось интересно - соблазнять его. Признаться, я думала, что и в постели он окажется более робким, но тут художник меня удивил. Приятно удивил. Мое тело все ещё помнит его искусные ласки, уверена, если приглядеться, то на коже я обнаружу следы его страсти. Несколько огорчает лишь то, что мужчины уверены в том, что женщины любят нежность. И Петер, к моему сожалению, не стал исключением в этом заблуждении.
Рука мужчины покоится у меня под грудью. Я нарушила свои принципы. Вот что меня по-настоящему раздражает. Я не остаюсь на ночь, у тех с кем сплю. Для романтических натур, коим, на мой взгляд, является художник, это может вызвать ложные чувства. Это лишнее.
С тихим стоном опускаю голову обратно на подушку.
- Черт,- выдыхаю, зарывшись в нее лицом.
Второй принцип я тоже нарушила - не смешивать работу и удовольствие. - Черт.
Стараясь не разбудить мужчину, пытаюсь поднять с себя его руку, двигаясь к краю постели, опускаю его руку вдоль тела Петера. Дыхание мужчины меняется - из ровного став частым, и я замираю. Он переворачивается на спину и приоткрывает глаза.
- Спи, спи,- шепчу ему.
Сижу еще, какое то время на краю постели, жду, прислушиваюсь, когда дыхание мужчины станет спокойным, и как есть обнаженная, выхожу из комнаты, прикрывая за собой дверь.
В ближайшей ванной комнате я привожу себя в порядок. Намочив руки, стираю размазанную под глазами тушь. Поднимаю глаза к отражению. В зеркале на меня смотрит бледное от недосыпа женское лицо, только зеленые глаза поблескивают в свете ламп. Губы красные, искусанные, провожу по ним языком, увлажняя. Подавив зевок, снова умываюсь прохладной водой, которая течёт из крана тонкой струей, чтобы не разбудить спящего мужчину. Забота? Нет. Я не хочу лишней нежности, ненужных вопросов и прочего. Я получила, что хотела. Надеюсь, Петер тоже. Закрутив кран, я тянусь за полотенцем. Не нужно, чтобы Петер создавал себе иллюзию в отношении сегодняшней ночи. Пальцами расчёсываю волосы, прежде чем покинуть ванную.
В квартире все так же тихо. Наугад нахожу студию художника и включаю в ней свет. На полу неряшливо разбросаны наши с ним вещи. Некогда идеально выглаженный костюм превратился в мятые тряпки. Поморщившись, нахожу белье и надеваю трусики. Пиджак, топ, чулки и юбку небрежно кидаю на софу. На себя накидываю рубашку Петера, которая едва прикрывает бёдра, игнорируя рисунок на бирке. Я уже ничего не жду хорошего от вездесущего агента художника. Застегивая рубашку на пару пуговиц, чуть ниже груди, попутно разглядывая выстроенные в ряд у стены полотна.
Время на настенных часах показывает 6:45. Подхожу к окну, за которым клубится серый туман, скрывая и окутывая город. С опозданием понимаю, что так и не позвонила Мадлен, которая ждала меня вчера вечером в баре, а значит, придётся снова врать. Ложь давно пропитала насквозь всю мою жизнь. И порой становится забавно - говорить правду или чувствовать не скрываясь.
Мысли снова возвращаются к прошедшей ночи, пока я наблюдаю за клубящимися парами тумана над Темзой, которые растекаются, являя мне мое отражение в оконном стекле. Петер на удивление оказался хорошим любовником. Сколько раз он доставил мне удовольствие? Кажется, три. Я довольно улыбаюсь этим воспоминаниям, и поднимаюсь на носки со сладостным стоном, тянусь руками вверх, прогибаюсь в спине, чувствуя, как ткань рубашки задирается выше, оглаживает тело подобно рукам любовника. По телу растекается знакомая истома и хочется ещё. Пойти и разбудить? Но отбрасываю эту мысль, снова вспоминая про иллюзию. Устроит ли его роль любовника, без будущего? К тому же, какое будущее, если он скоро уедет. Я не смогу дать ему того самого пресловутого чувства о котором грезят люди. Такие функции как «чувствовать», «любить» я отключила. Нет, я не бездушна. Просто наелась. Никто и никогда больше не увидит меня уязвимой. Слабой. Просящей. Теперь мне нравится холодный расчет. Трезвый рассудок и забавляет игра в кошки-мышки с мужчинами. Это заводит куда сильнее. Всегда лучше быть охотником, чем жертвой.

Сквозь белесый туман солнце тянет свои лучи - пальцы, которые пытаются за что-то зацепиться. За что-то желанное.
Где-то в квартире звучит сигнал входящего сообщения. Я оборачиваюсь в его сторону - на мой телефон пришло смс. Значит сейчас семь утра. Он всегда мне пишет в одно и то же время. Каждый день. В семь утра. Как только просыпается и выходит на пробежку. И каждый раз сообщение содержит лишь пару слова.
Снова оборачиваюсь к окну, на стекле которого пропадает мое отражение, показывая фальшивый мир, искаженный светом дня.

Петер застает меня на кухне, пока я равнодушно наблюдаю за поднимающейся коричневой пенкой кофе в турке. Я знаю, что он снова убежит, но вид пенящегося напитка успокаивает.
Я улыбаюсь, когда слышу шаги Петера в глубине квартиры. Оборачиваюсь к нему, когда шаги стихают совсем близко. Мужчина немного не выспавшийся, его светлые волосы взъерошены. Ему идёт утро. Я наклоняю голову, чтобы снова ощутить его тёплые губы на своей шее. Позволяю себе маленькую, женскую слабость - прикрыть глаза и откинуться на мужскую грудь позади себя.
- Доброе утро, Шанталь.
И снова чужое имя заставляет незаметно повести плечами, отчего широкий нарочно не застегнутый ворот рубашки скользит вниз, обнажая плечо. По вспыхнувшим язычкам пламени в глазах мужчины, понимаю, что ему нравится, то, что он видит. Конечно, это балует мое неуёмное эго. И мне самой нравится зажигать в этом мужчине огонь. Наблюдать, как он горит.
Кофе убегает, странно будь оно иначе. Лёгкий укол разочарования лишь омрачает утро. Но я и не ожидала другого. Мужчина, трахнувший женщину, считает, что теперь ему все дозволено. Такое легкомысленное отношение, как оттянуть ворот рубашки. Да я улыбаюсь ему, но внутри испытываю легкую досаду. Я сама дала карт-бланш Петеру и стоит ли теперь его винить в его игривом отношении? Именно поэтому я всегда предпочитаю уходить, говоря «спасибо». Или ничего не говоря - если секс был плох.
Но сегодня я не ушла. Глупая излишняя женская сентиментальность и понимание того, что Петер достоин прощания.
- Присаживайся,- киваю ему в сторону стола.
Наливаю кофе в чашку. Одну.
- Я никогда раньше не варила мужчине утром кофе,- тихо признаюсь, и не могу вспомнить - правда, это или ложь. Ставлю чашку перед Петером. - Боюсь, это единственное, что я в силе приготовить утром.
- Мне приятно, - отвечает он, - а ты сама не будешь?
- Мне пора,- качаю головой и ставлю турку в раковину.
- Но?...
- Извини, Петер,- я иду в сторону двери, чтобы наконец-то одеться. - Мне, правда, пора.
- Только не говори, что все было ошибкой.
- Не скажу. Я редко жалею о своих поступках, и тем более об этой ночи жалеть не собираюсь.
Хорошее не должно тянуться слишком долго, иначе привыкаешь, и все становится обыденным. Оправдываться я не собираюсь, как и отвечать на вопросы. На то, чтобы одеться не уходит много времени, возможно, всему виной желание уйти. Поправляя ремешок часов на запястье, я снова захожу на кухню.
Петер поднимается на встречу, и я подхожу к нему. Я не касаюсь его, но чувствую его дыхание на своих губах. Опускаю взгляд на его и невольно облизываю свои, уже тронутые губной помадой.
- Мне было хорошо с тобой.

Синий BMW припаркованный недалеко от дома, мигнул фарами от выключенной сигнализации. Лишь в машине, я достаю телефон, чтобы ответить на входящее сообщение и проверить голосовую почту. Мадлен звонила несколько раз, угрожая приехать утром. Поморщившись от досады и от того, что все так некстати я завожу машину и поворачиваю в сторону дома.

Добрый день)

Меня всегда восхищают люди, которые с легкостью пишут диалоги) Эмма, жаль, что так вышло с Ником, но видимо из френдзоны не так легко выбраться)
Цитата: Если бы в тот момент подо мной разверзлась бездна, было бы очень кстати. Но бездны по воскресеньям не разверзались. А жаль. (с) Эмма
Мистер Макнейл, как всегда красиво, красочно, подробно и очень представляемо, но... мне всегда... всегда в вас или у вас чего-то не хватает. Возможно, вас самого и ваших эмоций. Жаль)
Понравилось: Казалось, что, уверенно жонглирующая фразами и формулировками, ирландская принцесса немного растерялась и поддалась беспокойству. (с)
Эстель, вы очень красивы. Я бы сама оставила вас ночевать)
Мистер Дазендберри, теперь, я надеюсь, вы не растеряетесь, оставшись наедине с Мэри и погрузившись в прекрасный подводный мир) Потом поделитесь впечатлениями?)
Мистер Салинас, вы с вашим испанским обоянием умеете обезоруживать не только серьезных докторов, перед вами невероятно трудно устоять) И легкий налет романтизма вам определенно к лицу)
Мистер Деннер, вас интересно читать, и я с большим любопытством ожидаю рассказы о вашем прошлом, если они, конечно, будут)
Понравилось: Я представил себе их обречённую беспомощность и это приятно щекотнуло моё самолюбие. Можно было бы задумать грандиозный план мести, посчитав себя жертвой, найти виновных, распять их сначала в мечтах, а потом смакуя наблюдать как они выдохнут последний раз глядя мне в глаза. (с)

Теплого вам дня)

Мистер Уайатт, я рада, что у нас с вами настолько сходятся мысли и выбраны друг для друга настолько соблазнительные роли.)
Спасибо за пост и отдельно за невероятно красивую меня на вашем рисунке)
Я обязательно пришлю вам ответ)

Сладких тебе снов, Петер)

Квартира Шеридан О'Хара.

Квартира встречает привычной тишиной. Иногда она угнетает, и я думаю о том, чтобы завести собаку. Приятно, когда кто-то виляет хвостом и облизывает руки. Чья любовь безусловна, и не важно хороший ты или плохой.
Моя крепость, где, можно не боясь снять маску, позволив себе быть собой, как снимаю туфли, небрежно отбрасывая их в сторону ногой. По пути в спальню расстёгиваю молнию сзади, теряя юбку. Переступаю через нее и включаю свет, немного приглушая яркость, и подхожу к туалетному столику, вынимая серьги, бросаю их в шкатулку. Деталь за деталью, я снимаю с себя медленно и нарочито лениво, не сводя своих глаз с зеркала, вспоминая, как совсем недавно мужские руки так же снимали с меня одежду. Улыбка касается губ. Нет, я не придаю прошедшей ночи много значения, но я не могу не отдать должное Петеру. Мое тело насытилось, но до сих пор в томном ожидании продолжения. Да, мне было мало. Мало его прикосновений. Оно жаждет продолжения грубых мужских ласк, тех, которых хочу я. Но что-то не то. И это заставляет стереть улыбку, поджать губы и сдвинуть брови над зелеными глазами. Что-то разъедает изнутри подобно серной кислоте, что самой от себя становится противно. Возможно имитация. Имитация чувств, как имитация оргазма, лишь высушивает, оставляя после себя разъедающую пустоту и желание любым способом достигнуть желаемого. Я не хочу имитировать, но как объяснить, что иначе не можешь. Нет. Не хочешь. А может и не стоит пытаться, ведь кончала я, не играя, не притворяясь и думаю Петер, как хороший любовник — это должен понять, а моя душа ему ни к чему. Снимаю макияж ватным диском, аккуратным движением приходясь им по глазам, скулам, и по ещё припухшим губам. Повторяю, это движение подушечками пальцевым задерживая их, надавливая и губы невольно раскрываются.
Холодно улыбаюсь своему отражению. Привычная температура, когда холодно и забыто, что может быть иначе. Можно сказать, что безопасно - ничего не чувствовать. Ведь больше нет слабых мест, с которых можно с легкостью содрать болячку. Только мало кто знает, что, лишаясь этого становишься пустой. И это страшно. Я хочу ощутить взрыв чувств, когда дрожит все внутри и дрожишь снаружи. От таких мыслей глаза сверкают ярче в зеркальном отражении. Отрицательно качаю головой мысленно отвечая на свой невысказанный вопрос.
Все объясняется гораздо проще – я боюсь. Да, я боюсь быть отвергнутой. Снова. Закрываю крышечку косметического средства, ставлю бутылочку в ряд с другими и поднимаю глаза к зеркалу, вглядываясь в себя по ту сторону. Этот страх подспудно сидит у меня под коркой головного мозга и точит, как червь яблоко. Поэтому безопаснее, как сейчас. Кто бы мог подумать, что с виду заносчивая и ничего страшащаяся женщина, окажется настолько труслива в душе, а все показное - лишь бравада. Мне самой становится забавно от этого, но я ловко научилась это маскировать.
Прохожусь расческой по волосам и поднимаюсь с пуфика, захватывая с постели шелковый халат, набрасывая на обнаженные плечи, ощущая его гладкость и прохладу. Усмехаюсь своим глупым и таким женским мыслям, и иду на кухню, где включаю кофемашину на режим капучино.

Несколько выпитых чашек кофе и столько же часов я провожу за компьютером, который якобы оказался утерян с места взрыва. В нем хранились планы почти всех домов, музеев и квартир, в которых я была. Схема нынешнего дома Тёрнеров так же была среди них. Я никогда не работала одна. Говард всегда меня подстраховывал, его голос до сих пор звучит у меня в голове. Я тру пальцами виски, вглядываясь в схему на мониторе компьютера. Я разбросала примерное расположение камер, и убрала несколько «стен», которых уже не стало в ходе ремонта. Я знаю, через какую дверь войду, как поднимусь на второй этаж. Я знаю, чем я вырежу картину и когда повешу дубликат. Я знаю сколько мне нужно на это время и через сколько может приехать полиция, в случае моей ошибки. И когда думаю об этом, чувствую необъяснимый прилив адреналина, представляя. Поднимаю свои ладони, и вижу, что они дрожат. Становится трудно усидеть, и я постоянно вскакиваю, чтобы налить очередную порцию кофе, приготовить еду или просто постоять у окна. Отвлечься мыслями и справится с внутренним волнением.
Только одна проблема - сигнализация. Сегодня последняя ночь, когда я могу влезть в дом, пока Тёрнеры наслаждаются видом Колизея. Я меряю шагами кухню, гостиную, спальню размышляя, как сказать Патрику, чтобы избежать его насмешек. Ничего не придумав, со вздохом я тянусь к телефону.

- Мне нужна твоя помощь,- выдыхаю в трубку, после мужского «слушаю».
- В чем конкретно?
Я улыбаюсь. Если бы я не относилась к Патрику как к брату, то давно бы его поимела лишь только за один его грудной с нотками хрипоты голос.
- Приезжай, расскажу.
- Шерри, кто-то должен заниматься галерей пока тебя нет.
- Похвально, и я уверена, что обязательно это оценю, уже ценю, но а сейчас... ты нужен мне здесь...

- Не смей это произносить вслух.
- Я молчу.
- О, Боже, хорошо,- со стоном откидываю голову на спинку дивана, прикрывая глаза.- Давай.
- А я говорил тебя надолго не хватит, - с усмешкой произносит мужчина.
Приоткрываю один глаз и с полуулыбкой наблюдаю за Патриком. Я описала насколько помнила сама, какие камеры были развешены в углах дома, строение электронных замков. Но я сомневаюсь, что данной информации было достаточно. Длинные пальцы Патрика порхают над клавиатурой. Его взгляд сосредоточен. Я не знаю, что и как он делает, меня всегда интересовал конечный результат. Он поедет со мной, как всегда, чтобы подстраховывать, как однажды делал это его отец. И сигнализация настолько удаленно не поддастся даже волшебным пальцам Патрика. Мужчина привычным жестом взлохмачивает светлые волосы, придавай им вид, словно после бурного секса он только что поднялся с постели. В этом высоком привлекательном мужчине в кашемировом свитере под горло и модной стрижкой я уже не узнаю вчерашнего хакера. Не удивительно, что частыми посетителями галереи являются женщины. Патрик был красив, немного слащав, но многим женщинам это нравится.
- Как говорит одна моя знакомая: «мы не будем ничего красть, мы просто поменяем». Поэтому, возможно, я даже ничего и не нарушу, - скепсис в глазах Патрика заставляет вздохнуть. - Я сказала "возможно".
- Ты сделала копию картины? Так все серьезно?
- Мне нравится миссис Тернер. Она милая, хоть и готовит ужасный чай, - я передернула плечами вспомнив травяной сбор, которым она меня угощала.
- Может тогда не стоит трогать Тернеров?
- Мне нужны «Подсолнухи». Считай, что это ностальгия,- ловлю вопросительный взгляд Патрика и улыбаюсь, углубляясь в воспоминания. - Это было мое первое дело, серьезно дело, на которое отправил меня Говард. Правда, я тогда мечтала об изумруде из частной коллекции одного миллиардера, но Говард сказал, что я ещё не готова к нему. Я была тогда молода, глупа, считая, что весь мир у моих ног, и я могу получить от него всё, что пожелаю, и мне за это ничего не будет...
- Ты и сейчас так считаешь, - усмехается мужчина, поймав мой недовольный взгляд.
- Сейчас я все же оглядываюсь.
- И вы пошли за Ван Гогом?
Я поднимаюсь с дивана, чтобы налить очередную кружку кофе себе и воду с лимоном Патрику. Оборачиваюсь на его вопрос и киваю.
- Да,- и тихо смеюсь. - И меня тогда поймали. Не сразу. После, уже дома. Легавая выследила меня. Я до сих пор помню ее имя – Кейт Картер. Я навела о ней справка, у нее хватка, как у бульдога. Она меня даже нагнула над капотом, зачитала права и надела наручники. Все как в кино, представляешь? - я смеюсь уже громче, вспоминая свою прошлую жизнь, но обрываю смех, хмурясь. - И мне тогда было чертовски страшно.
Мурашки бегут по телу, скорее он того адреналина, что жидкой смолой кипятит кровь. А ведь я тогда была по-настоящему счастлива. Живая. Ходила по краю, балансируя, как на том мосту, но это была жизнь, а не жалкое ее подобие, когда я решила от нее отказаться. Ради чего?...
- И тебе так легко удалось скрыться от "бульдога".
Патрику не удается скрыть сарказма.
- Конечно, нет, - в тон ему едко усмехаюсь, разглядывая свой алый маникюр. - Но видимо ее желание лишить меня свободы оказалось гораздо слабее, моего желания этой свободой владеть. А может потому что я ее ранила? Но это вышло случайно. - Наморщив лоб, я отвернулась к окну. - Детектив Картер заслужила моего уважения. Если меня поймают, я бы хотела, чтобы она была в их числе.
- Что за настроение, Шерри. - на меня взирает хмурый взгляд мужчины. - А картина?
- А картина хранилась у Говарда,- я делаю глоток воды из стакана Патрика, чтобы смочить горло и снова отварачиваюсь к окну. Голос звучит глухо, когда отвечаю. - Он обещал её хранить, как трофей...
- ... но она оказалась у Тернеров.
- Но она оказалась у Тернеров.
- А откуда у Говарда план особняка?
Горечь от воспоминаний наполняют рот, или все же слишком много кофе сегодня.
- Я уже была у них. – веду плечо, пытаясь избавиться от неприятных воспоминаний. - Правда, неудачно. Тогда дом ещё не принадлежал Тернерам. Это был заказ, чтобы меня убрать. Но Говард оказался быстрее.
Ладонью потираю плечо, кажется чувствую, что шрам, оставшийся от ожога, стал гореть под пальцами, воспломеняя кожу, а в глазах яркие вспышки того самого взрыва и боль во всем теле. Патрик ждёт продолжения, и я отрицательно качаю головой, не желая вдаваться в подробности.
- Поэтому никто не должен знать, что ты разгадал шифр.

На город лениво опускается влажный и прохладный серый вечер. Я открываю окно, чтобы впустить прохладу в квартиру. Остается несколько часов, а подкожный зуд уже мешает устоять на месте. Я мечусь по квартире под стук клавиш компьютера. Достаю из дальнего угла шкафа черный рюкзак. Нахожу подходящую одежду и гоню мысли о том, что месяцы без практики и мало времени на подготовку могут дорого обойтись.

Добрый день)
Поздравляю с Рождеством всех отмечающих)

Вешает на елку шары
Миссис дю Вилль, Счастливого Рождества вам) Пусть ваша красота остается неувядающей, мудрость и терпение не покидающими вас, а женственность и сексуальность не меркнущими)

Софи, спасибо за музыку)

Спасибо, что подсказали, куда надо нажимать)

Я хочу сказать мастеру комплекта огромное спасибо.) Мне давно не дарили столь красивые вещи) Залюбовавшись, к своему стыду, даже пропустила имя мастера)
Elenawatson, спасибо вам)
Джеймс, и тебя с Рождеством, и отдельно, спасибо за подарок)

Дописано:
Петер, ммм, это красиво) Спасибо. С Рождеством вас)

Добрый вечер)

Победителей поздравляю с победами)
Мисс Скеффингтон, рада, что это вы)
Кэролайн, Леони, думаю следующие года ваши, я буду за вас голосовать)
Джеймс, этот запрещённый приём, чтобы насладиться красотой или покусать локти тем, кто не голосовал за тебя?)) поздравляю с победой)
Мистер Фостер и Арлин, рада что моя ставка сыграла, вы заслужили звание пары года)
Мистер Арчибалд, трудно представить игру без вас. Вы создаёте настроение) поздравляю вас)
Красивые коллажи у победителей)

Мистер Уайатт, поужинаете со мной?)

- Поговорим о вашем сне.
- Это происходит в состоянии аффекта.
- Что происходит?
- Я убиваю.
- Кого?
- Мужчину.
- Какого мужчину?
- Своего мужчину.
- И что вы ощущаете?

Мне стал снится сон. Отвратительно грязный, порочный, чувственный, когда кончаешь бурно и громко, а потом просыпаешься в поту и с ужасом осознаешь,.. что одна. Такой сон - выплеск адреналина, когда невозможно укротить эмоции или как сегодня, когда что-то идет не так. Когда нет альтернативы.

Я просыпаюсь и резко сажусь на постели. Задыхаюсь. Открытым ртом жадно хватаю воздух. На часах - восемь двадцать три. Я спала меньше часа. Чувствую под собой измятую влажную от пота и соков простынь. Дыхание тяжелое, рваное. Провожу кончиком языка по нижней губе. Губы сухие, искусаны и адски хочется пить. Включаю ночник на прикроватной тумбочке – забыла, поставить стакан с водой на ночь. Влажные и липкие руки дрожат, вытираю их о простынь и тут же зажимаю ее в кулаки. Закрываю глаза, пытаюсь угомонить внутренних демонов. Наваждение… оно не хочет отпускать, подкидывая недавние прожитые события реальности, смешанные с аморальностью сна. По очереди обхватываю запястья, где совсем недавно в том пороке ощущалась ледяная сталь наручников и снова страх с примесью возбуждения током пропускает по телу.
- О, Боже, - шепчу, но неверно. Вернее, вспомнить дьявола.
Горькая усмешка кривит губы. Меня слегка покачивает, когда встаю с постели. Мягкий ворс ковра щекочет ступни. По пути на кухню избавляюсь от шелка ночной сорочки, пропитанного потом, отбрасываю тряпку, и обнаженная открываю холодильник. Прохладный воздух остужает воспламененную кожу, превращая возбужденные соски в еще более тугие, пока тянусь за бутылкой негазированной воды. Легкий тремор рук, заставляет нахмуриться, и сжать ладонь в кулак, а потом расслабить пальцы, прежде чем обхватить ими пластик бутылки.

- Ты все запомнила?
- Да.
В ухе размещаю переговорное устройство, надеваю перчатки и снова быстрый взгляд на экран монитора. Не делаю вид, что понимаю, но мигающие цифры на нем, странным образом успокаивают, разбушевавшуюся нервную систему. Как давно я не делала этого. Не сидела вот так в машине, в ночи, перед тем, как совершить преступление.
Как же давно я не играла с опасностью.
- Через сколько приедет полиция?
- Через три с половиной минуты, - неопределенно качаю головой, накидываю капюшон толстовки на голову, - но надеюсь, этого не случится.
Перегибаюсь через спинку сиденья, забираю с заднего рюкзак, сквозь расстегнутую молнию которого виднеется конец тубуса. - Я пошла.
Я не вижу, как Патрик кивает в ответ. Открываю дверь и покидаю черный Альфа-Ромео.
Бегу вдоль живой изгороди, стараюсь двигаться в "слепой зоне". Зацепившись за ветки, со второй попытки удается забраться на верх забора, спрыгнуть по обратную его сторону и в полуприсяде замереть, чтобы оглядеться. Цикады стрекочут только им понятный мотив и, если бы не обстоятельства, мне удалось бы насладиться прекрасной и живописной ночью, и настолько удачной погодой для нее.
До дома тридцать метров. Огибая углы, на которые распространяется обзор внешних камер, добегаю до заднего двора, постоянно оглядываясь, прислушиваясь, остановившись перед коричневой дверью. Выдох, и снова взгляд скользит по сторонам, изучая темноту.
- Патрик?
- Две секунды.
Разминаю мышцы шеи, наклонами головы. В наушниках слышен стук пальцев по клавишам ноутбука: - Готово.
Сажусь на пятки, сняв рюкзак с плечь, ставлю перед собой, достаю из бокового кармана футляр с отмычками. Подбираю под нужный замок. Действие все просчитанные и хладнокровные.
- Что ты так долго? - слышу шепот Патрика в ухе.
- Давно не практиковалась, - не отвлекаясь, так же шепотом. Облизываю губы, и задержав дыхание прислушиваюсь, глубже вставляю с двух рук отмычки, чертыхаюсь, когда не удается, но стараюсь подцепить механизм замка. Быстро оборачиваюсь и оглядываюсь по сторонам, убедившись, что защищена живой изгородью, возвращаюсь к замку.
Выдохнув, задерживаю дыхание, и прежде чем опустить руку на дверную ручку, снова оглядываюсь по сторонам.
- Что ты медлишь?
Не отвечаю. Все еще не дышу, медленно поворачиваю шарик ручки по часовой стрелке, до легкого щелчка. С шумом выдыхаю, когда дверь поддается.
- Готово.
Убираю отмычки в боковой карман, достаю фонарик и снова накидываю рюкзак на плечи. Обернувшись за плечо, и удостоверившись, что лишь цикады стрекочут понятный им мотив, я шагнула внутрь, закрыв за спиной дверь.
- Я внутри, - включаю фонарик, освещая просторный холл.
- Тебе преодолеть лестничный проем, и ты на месте, - морщусь, когда слышу громкое с шумом дыхание - Патрик громко выдыхает в мембрану наушника, создавая неприятные помехи. - Тернеры не обеспокоены своей безопасностью, так что преодолеешь без проблем. Наверное.
- Наверное?
- Я не знаю, как защищена картина.
Несколько глубоких вдохов и выдохов, прежде чем на носках добраться до лестницы. В доме тихо, настолько тихо, что слышен ход больших напольных часов в нижней гостиной, которыми так восхищается миссис Тернер, рассказывая, что они принадлежали ее деду, который скоропостижно почил в годы, когда она была совсем ребенком.
Подсвечивая себе фонарем и перепрыгивая через ступеньку, оказываюсь на втором этаже, замираю. То самое окно, что тогда. Опускаю луч света и выключаю фонарь. Окно с новым стеклом и в новой оконной раме. Закрываю глаза, но тут же открываю, чтобы оказаться в нынешней реальности и не видеть, того взрыва и не слышать, тяжелого шага. Мужской ботинок задевает провод, тянущийся по полу. Наклоняю голову, чтобы разглядеть тот провод, обнаруживая на его месте, обычный шнурок от мужского ботинка. Опускаюсь на колени, чтобы поднять его и потереть между пальцами, убедившись, что это всего лишь шнурок.
- Шерри?
- Да, я на месте.
Мотаю головой, сбрасывая оцепенение и поднявшись, иду в сторону картины.
- Что видишь?
- Ничего.
Освещаю фонарем картину, и комнату за ней, не попадая лучом света на окна.
- Шерри?
- Сейчас.
Я снова снимаю рюкзак, прислушиваюсь к звукам в машине. Патрик барабанит пальцами по рулю - всегда так делает, когда нервничает, а еще хрустит костяшками. Надеваю пластиковые очки, распознающие ультрафиолет.
- Чисто.
- Хм.
- Что? - слишком громко, оглядываюсь, перехожу на шепот. - Ты сам сказал, что Тернеры не обеспокоились своей безопасностью. Некоторые ещё доверяют людям.
- Ладно. Давай быстрее.
Я чувствую, как Патрик нервничает, по его тяжелому дыханию, напряженному голосу и барабанящим по рулю пальцам.
Рядом с рюкзаком кладу фонарь и снимаю картину - осторожно, медленно, миллиметр за миллиметром оттягивая ее от стены, и прежде чем снять, заглядываю за полотно, чтобы убедиться, что никаких сюрпризов в размере девятимиллиметровых, меня за ней не ждет. Подув на лицо, снимаю картину со стены.
- Патрик?
- М?
- Здесь сейф.
- Нет, нет, нет, Шерри, ты пришла за картиной.
Я не свожу глаз с маленькой серой металлической дверцы. Вы представляете, что чувствует наркоман, когда ему предлагают чистый, белый как снег героин? А он в завязке. Машут пакетиком перед его носом, а он облизываясь сидит и неотрывно следит за этим пакетиком и рассыпающимся в нем белым порошком. Вот так чувствую себя сейчас я. Дыхание учащается, зрачки расширяются, даже не видя себя, я готова поклясться, что вся зелень глаза оказалась скрытой за чернотой зрачка.
- Шерри?
- Я могу считать его.
- Нет. Ты меняешь картину и уходишь.
Молчание.
Я ощущаю это молчание порами.
- Шерри?
- Я вырезаю картину.
Щелкает выдвижное лезвие ножа, и перевернув картину лезвием скольжу по дереву рамы. Я делаю все механически, но сосредоточенно, стараюсь не смотреть на сейф. Сворачиваю картину, и на место ее вклеиваю копию, крепя ее к раме на двухсторонний скотч.
Убираю "Подсолнухи" в тубус и засовываю тот в рюзкак. Прячу лезвие ножа в рукоятке и кидаю в рюкзак, пока он не ударяется о пластиковый считыватель. Опустив голову и прикрыв глаза, я считаю до десяти, пытаюсь найти в себе силы уйти, и не поддастся искушению, не залезть в рюкзак и не достать считыватель кода электронных замков.
- Я быстро.
- ***.

Я не тороплюсь, все делаю по правилам, как меня учил Говард. Спустя некоторое время, дверца сейфа щелкает и оказывается самый приятный звук, подобно стону в лучшую ночь секса. Довольная улыбка изгибает мои губы, когда медленно приоткрываю дверцу. На нижней полке - документы и деньги - внушительная стопка, но я не обращаю на них внимание. Меня интересует верхняя полка, на которой в свете луча от фонаря переливается гранями бриллиант, соблазняет внутренним огнем рубин и о, моя страсть - изумруд. Голос Патрика в наушнике портит удовольствие, не дает насладиться победой, которая окажется пирровой. Я тяну руку к камням, собираю украшения в кулак, поднимаю их с полки, как в уши ударяет громкий звук сигнализации, освещая дом изнутри и наружи.
- Черт побери, Шеридан!..

Мне стал снится сон. Это происходит, когда нет возможности укротить бушующих демонов внутри себя.

Полиция врывается в дом, когда я ещё не успеваю скрыться. Когда страх ведет вперед, мозг дает команду бежать. Я никогда не поддаюсь панике, она убивает, а я не хочу быть мертвой или взаперти, как те красивые бабочки, которые собирают коллекционеры, и запихивают в стеклянные коробки, удерживая их крылья иглами. В моем случае иглы - это наручники, коробка - тюрьма. Мне всегда снится этот сон, когда доза адреналина в крови зашкаливает, а все тело сотрясается в конвульсиях. Мне удаётся незамеченной скрыться от полиции, но не удаётся скрыться от него. И тогда приходит сон, очищая мою кровь от излишков перенапряжения.

- Поговорим о вашем сне.
- Это происходит в состоянии аффекта.
- Что происходит?
- Я убиваю.
- Кого?
- Мужчину.
- Какого мужчину?
- Своего мужчину.
- И что вы ощущаете?
Глаза закрыты, а губы изгибаются в чувственной улыбке, когда шепчу:
- Покой...

Выстрел.

Крепче сжимаю рукоять ствола двумя руками. Мгновение спустя, в картонной мишени появится крошечная аккуратная дыра от сквозной пули, вдребезги разбившей призрачный образ моего врага, которого я так явственно ощущаю. Я вижу его лицо - надменные глаза и нахальную улыбку. Я уверена, что это Он, мужчина, грациозно и зачем врать себе, красиво, проворачивающий темные дела. Кажется, я даже слышу его дыхание, острым лезвием полоснувшее по моей щеке. Конечно, все это ложь, и это лишь игра сквозняка. Но когда обострены все чувства, даже самое невинное, кажется, угрозой.
Выстрел.
Говард предлагал придумать отличительный знак – мой знак. Я отказывалась. Всегда. Я не хотела быть как он. Быть его подражателем. Моя фишка – быть тенью, а не игрушки, оставленные на месте преступления.
Выстрел.
Сжимаю зубы, ощущая, как до боли сводит мышцы лица.
Он все знает. Он словно считывает мои мысли. С бушующим в груди остервенением поражаю картонную цель и вновь не попадаю в ее центр, обозначенный красной точкой.
Черт!
Тихо рыкнув, испытываю острое недовольство собой. Ярость огненной спиралью закручивается внутри, отражаясь всполохами в глазах. Рисковать свободой ради пустышки. Ублюдок!
Выстрел.
Это не тренировка – это моя агония. Я сбрасываю накопившееся напряжение за вчерашний день и бессонную ночь, мучавшую меня порочными снами, но никак не оттачиваю навык стрелкового мастерства. Это не картонная мишень, это он распят и подвешен на тонких веревках. Я улыбаюсь и облизываю губы, которые постоянно пересыхают из-за рваного частого дыхания.
Выстрел.
Некоторые женщины бьют тарелки, срываются на всех подряд в тяжелые периоды жизни. Кто-то закрывается в своей комнате и рыдает под сопливые мелодрамы Спаркса. А я просто прихожу сюда и… представляю, как буду предавать его анафеме.
Снимаю наушники, спасающие мой слух от оглушительно громких выстрелов. Ударяю ладонью на красную кнопку, двигая мишень в свою сторону.
- Ты отвратительно стреляешь.
Я кривлюсь, рассматриваю продырявленную картонную мишень. Ни разу не попасть в цель. Нервными движениями выкидываю ее и нацепляю новую. Снова рывком на красную кнопку, и мишень двигается, удаляясь от меня.
- В упор я стреляю превосходно.
Я не смотрю на Патрика, но чувствую его взгляд на себе.
- Что случилось?
Что случилось? Забавно.
Как же это забавно. И тут меня сотрясает смех. Громкий, с надрывом, закидываю голову и со слезами в глазах. Пока смех не обрывается, и не заканчивается тихим стоном и опущенной на грудь головой. Это мое поражение. А я ненавижу проигрывать. Я иду к спортивной сумке, игнорируя озабоченный взгляд Патрика. Достаю сложенный вчетверо лист. Я специально его мяла. Остервенело, с заломами. Кидаю рядом, на стул.
- Это подделка.
Патрик не сводит с меня глаз, когда наклоняется, чтобы забрать лист и медленно разворачивает полотно. Из сумки так же вынимаю бумажную фигурку и кидаю сверху, на стул.
- Это его отличительный знак, - киваю на бумажную фигурку лиса. – Я не знаю, как и когда этот ублюдок поменял картины.
Выдыхаю глубоко с вибрацией:
- Ненавижу.
- Его?
- О, нет. Им я восхищаюсь, - подхожу к стойке, на которой лежит пистолет. Перезаряжаю. - Ненавижу чувствовать себя дурой. Полной дурой.
Надеваю наушники. Прицеливаюсь.
Выстрел.

Выход из дома я планирую тщательно. Это отвлекает: выбор белья, выбор одежды, выбор украшений. Я давно заметила, что вместе с одеждой женщина надевает самоуверенность и независимость. Только так будучи голой телом и душой, она всегда говорит правду и готова подчиняться. Но не сегодня.
Накладывая макияж, я думаю о том, как найду его. И тогда его ждет незабываемый шторм. Который даже Айвазовскому не удастся передать. Самое главное мне самой удержаться на гребне волны и не сорваться в бездну, подобно разбитому кораблю.

В галерею я приезжаю к полудню. От утренней истерии не остается и следа. Все как всегда глубоко спрятано. На поверхности лишь то, что я хочу показать. Несколько гостей в демонстрационном зале, медленно проходятся от полотна к полотну. Нет им не интересно, они просто убивают время. Увлеченного ценителя всегда легко распознать по горящему огню в глазах. Среди гостей я замечаю Хоторна, который что-то рассказывает посетителю. Эдвин идеально справляется с работой, но я, как и прежде не доверяю ему. Задерживаю на мужчине свой взгляд, чуть дольше, но не нарушая приписанные обществу приличия. Он снова без пиджака. Рукава белой рубашки закатаны, открывают смуглые поросшие темными волосками сильные руки, одна из которых в кармане, другая свободна. Оглядываю взглядом выше, по расстёгнутому вороту рубашки, по сильной шее, проследив за движением его кадыка, к лицу. На его щеках аккуратная ухоженная щетина. Встретившись с ним взглядом на мгновение, отвожу глаза. Он так много знает, а иногда женская слабость дает о себе знать, и так хочется поделиться…. И тут же усмехаюсь настолько глупым мыслям. Доверие. Какой абсурд. Миф, чтобы переложить свои страхи на другого человека и дать ему возможность потом уничтожить тебя.
Эдвин наклоняет голову, почти в джентльменском жесте в знак приветствия. Я лишь позволяю уголкам губ слегка приподняться в приветствующей улыбке. Спектакль под названием «учтивость» сыгран бесподобно.
В приемной Мадлен что-то увлеченно рассматривает в телефоне, но при виде меня выпрямляется в кресле, откладывает телефон и улыбается.
- Привет. Тебе подарок.
Я вопросительно выгибаю бровь, на ходу снимаю тонкое светлое летнее пальто с плеч.
- От кого?
Мадлен загадочно улыбается.
- Я оставила его у тебя на столе.
- Спасибо.

В кабинете я вешаю пальто на вешалку, бросаю сумочку на небольшой диван и подхожу к столу, на котором лежит конверт со знакомыми инициалами на нем. На губах невольно появляется манящая улыбка, словно он может увидеть меня, когда я кончиками пальцев обвожу знакомое имя, пока присаживаюсь в кожаное кресло. Словно буквы, дадут мне то тепло, которое дарил мне только он. Петер. Без рывков, медленно и нарочито аккуратно ножом для бумаги я вскрываю конверт. Двумя пальцами подцепляю содержимое и медленно, как только может раздеваться женщина, доставляя удовольствие мужчине, достаю рисунок. Я откидываюсь на спинку кресла, рассматривая детали на листе бумаги. Вас когда-нибудь возбуждала ласка самой себя? Меня возбуждает. Дыхание учащается и тело наполняется негой и начинает гореть.Чистое неразбавленнoе желание бежит по венам вместо крови. Ногтем очерчиваю контур своего обнаженного тела едва прикрытого. Конечно, все на рисунке. Петеру удалось передать каждую деталь, которая знакома ему. Я всегда предпочитаю чистое удовольствие, без примесей работы, но это было лучшее слияние.
«С благодарностью за первую, но, надеюсь, не последнюю ночь».
А как же я на это надеюсь, мистер Уайатт. Мне было слишком хорошо с тобой, чтобы прерывать это удовольствие. Поднимаюсь с кресла, чтобы достать из сумочки телефон. Захожу в сообщения:
«Я приглашаю вас к себе на ужин». Отправить.

Остаток дня я заполняю делами. Переговоры с новым художником - пейзажистом из Дублина, который имеет мечту выставляться в Лондоне. Для меня пейзажи слишком скучны, но многие ценят в них именно простоту. Мы договариваемся о скорой встречи.
К концу дня галерею окутывает тишина. Мадлен давно попрощалась. Эдвин ушел следом, отпросившись до этого на несколько дней, конечно, за свой счет. Даже Патрик, решил, сегодня закончить вовремя. Потекли томительные минуты. Прошел час, другой. Я не спешу домой. Даже меня пустота и тишина квартиры порой начинает утомлять, а одиночество пугать и разъедать изнутри. Я проверяю телефон, но он молчит. Нет, я не боюсь отказов, я слишком уверена в себе, чтобы расстраиваться по любому поводу, но признаться нежелание Петера поужинать, проходится тупым лезвием по натянутыми и без того нервам, вызывая досаду. Мне требуется освобождение. Ласка. Сублимация. И снова кидаю быстрый взгляд на телефон.
Слишком черный экран.
Шторы в кабинете не были опущены, и вечерний свет ложится на полки и стеллажи. В небе за окном появляется луна. Смысла задерживаться больше нет. Решив зайти в соседний с домом паб, я выключаю ноутбук. Привычные действия, и следом накинуть на плечи светлое пальто и взять сумочку. Скучное окончание вечера, но иногда это нужно для разнообразия. Я выключаю в кабинете свет, закрываю дверь и иду к лестнице.

- Kon'nichiwa, мисс О’Хара.
Я замираю на последней ступеньке. Медленно оборачиваясь в сторону голоса с явным акцентом. От этого голоса исходит обманчивая дружелюбность. Лишь глаза выдают правду.
Посреди демонстрационного зала стоит невысокого роста молодая женщина. Забранные в высокую прическу волосы, в черном костюме и с улыбкой: легкой, едва касающейся уголков губ, будто она знает намного больше чем хочет показать. Мне знакома такая улыбка, сама не раз пользовалась ей.
- Кто вы?
Она молчит, лишь слегка прищуривает глаза. Она примерно моего возраста. Ее выдает взгляд. В нем чрезмерная уверенность, не позёрство и попытка привлечь внимание, а именно осознанное самолюбование, у которого есть причины.
- У нас есть для вас заказ.
- Я больше этим не занимаюсь.
Она снова улыбается, кажется, даже снисходительно наклонив голову на бок. Признаться, это раздражает, но я не показываю, отвечая ей точно такой же улыбкой. Я знаю, кого она видит, когда смотрит на меня. Ту же уверенную в себе женщину, которой является, и она сама. В небрежно, на первый взгляд, распахнутом летнем пальто и платье-футляре светлых тонов придающее вид титулованной особы. В тон платью изящные туфли на высоких каблуках и маленькая брендовая сумочка.
- Понимаю, - японка обводит взглядом зал. - Красивая галерея. Я знаю о вашей работе и поверьте, я говорю не только о галерее.
Секреты. Они неизбежно сковывают. Вот он рычаг давления, слабое место наравне с близкими.
- Вы мне угрожаете?
- Ну, что вы, мисс О’Хара. Просто мой клиент очень заинтересован в вас.
- И кто ваш клиент?
- У нас есть то, что привлечет вас, - продолжает женщина, игнорируя мои вопросы. - Вы получите, то за чем охотитесь. «Подсолнухи».
Женщина улыбается шире, видя мое минутное замешательство, которое мне не удается скрыть, но я возвращаю самообладание, продолжая холодно разглядывать японку.
- Что вы хотите? - я слышу в своем голосе явное недовольство.
- Моему клиенту нужна картина. Точнее одна из картин… - она делает паузу, давая мне осознать. Женщина обходит кругом, заставляя меня обернуться на ее голос. - Вы слышали о Ци Байши и его «Двенадцать пейзажей»*?
- Картины проданы на аукционе.
- Вы правы. Все подробности вы получите позже.
- Я еще не дала своего согласия.
- Мисс О’Хара, - снова снисходительный тон и я лишь сильнее впиваюсь пальцами в сумочку. – Неверный ответ. Вам ведь есть, что терять. И да… - она подходит ближе, и мне становится забавно наблюдать за ней свысока. - Думаю, вас не стоит предупреждать, что никто не должен знать о моем визите, и о моей просьбе.
Ее голос был полон меда. Не сладкого и тягучего, а замерзшего и потрескавшегося от холода.
- Вы снова мне угрожаете.
- Думаю мы понимаем с вами друг друга, Шеридан, - не стирая улыбку с нажимом произносит она. - Здесь вводные.
Японка расстёгивает маленькую сумочку и вынимает из неё конверт. Протягивает мне.
- Все, что вам может понадобиться, в этом конверте. В аэропорту вас будут ждать.
- Кто?
- Условие моего клиента - работа в паре.
- Я не работаю в паре.
- Вам стоит пересмотреть свои возможности, мисс О’Хара. До скорого.
- Я хочу, знать кто такой такой Лис.
Она останавливается уже у входа и слегка поворачивает голову так, что мне виден лишь ее профиль и все та же улыбка. И во время всего разговора эта самая нервирующая улыбка не сходила с губ женщины, приправляя угрозы и приказы еще больше острым перцем.
- Не опаздывайте, мисс О’Хара. Ваш партнёр этого не терпит.

* 18 декабря 2017 года картины, написанные тушью, были проданы неназванному покупателю за эквивалент в 144 миллиона долларов. Об этом сообщил аукционный дом Beijing Poly International Auction в Пекине.

Добрый день)
Влюбленных поздравляю с праздником)

Спасибо подарившим за подарки мне) Люблю их получать)
Аноним, у вас прекрасный вкус, благодарю)
Эдвин, это стильно и необычно, спасибо)
Петер, вы удивили меня, но тем интереснее, спасибо вам)

Романтичного вам вечера)

Добрый вечер)
С праздником)

Мужчины, спасибо вам за поздравления и сегодняшний день)
Влада, я особенно люблю видео, созданные вами) Уже имею счастье владеть одним из них)

Было занятно прочитать мужской взгляд в новом выпуске журнала) Спасибо мужчинам, которые не побоялись окунуться в столь запутанный женский мир, было действительно любопытно)
Отдельное спасибо за обложку, это было неожиданно)
Девушки, вы сегодня особенно красивы, весна вам к лицу)

И, конечно, самое главное. Подарок...)
Эдвин, это настолько проникновенно и волнующе, что.... я не скоро смогу забыть эту чувственность, которую ты мне подарил. И музыку, от которой дрожь по телу. Спасибо)
Эмма, спасибо за подарок и ваши слова.) Приятно было их услышать)

Грин Парк (Green Park)

- Вы спите когда-нибудь?
- Вы сказали у вас есть информация.
- Она могла подождать до утра.
- Сейчас утро.
Я приподнимаю уголки губ в легкой улыбке, но взгляд... холодный, настороженный, загнанный. И он знает это. Его это даже забавляет. Но он сохраняет равнодушие, а я.. Я не играю. Не при нем. Слишком опасно.
Мужчина в темно-сером костюме сидит на серой парковой скамейке. Его поза расслаблена, но это видимость. Он собран и готов к прыжку, как пантера. Его нога закинута на ногу, а левая рука лежит поверх спинки скамьи. Если мне придётся сесть, то ткань его серого пиджака на рукаве, коснётся кожи на моей шее. Он специально выбрал такую позу, чтобы в случае чего нажать или не дать уйти.
Что бывает когда продаёшь душу? Она выходит потом зеленой слизью, отторгаемая организмом. Так я чувствую себя каждый раз, встречаясь с ним. Каждый раз после таких встреч меня рвет от облегчения и страха. Но уже не так, как рвало тогда, в самый первый раз...
Я поднимаю запястье, чтобы посмотреть на часы. Три утра.
- Многие бы с вами не согласились.
- Мы закончили светскую беседу?
- С вами трудно.
- Я здесь не для того, чтобы облегчать вам жизнь, мисс О'Хара.
Я молчу. Но в карманах бежевого тренча сжимаю ладони в кулаки. Оглядываюсь по сторонам. Парк пуст. Широкие дорожки подсвечиваются уличными фонарями. На жёлтом асфальте ветви деревьев рисуют уродливые тени. Мужчина не видит, но чувствует, насколько я раздражена. И.. напугана. Я его боюсь. Каждая очередная встреча с ним, новое испытание моего страха. Я всегда жду, что он принесёт тот договор и порвёт его на моих глазах. И иммунитету конец. Потому что за за все время, я так ничего и не узнала. Каждое утро, я получаю от него смс, с одним единственным вопросом: "Узнали что-то?". И каждое утро я отвечаю ему одно единственное: «Нет». И очередное «нет» это новый гвоздь в крышку моего гроба. Где-то вдалеке заскулила собака, и мне так же захотелось сбежать, свернуться и заскулить.
Отчаянный шаг - «Подсолнухи». Он знал. Он должен был знать, что я пойду. И должен был прийти. Я поставила все на Зеро, и я выиграла.
Нащупываю в глубине кармана бумажную фигурку.
Я опускаюсь рядом с мужчиной на скамью. Ткань его пиджака мимолетно касается моей шее, но я выпрямляю спину. Не хочу касаться его. Для меня это принципиально, словно он прокажённый и если коснусь, стану такой же. Вокруг безмолвие. Такое редко встретишь в городе.
- Так что у вас?
Мужчина ходит первым, нарушая идеалистическую тишину. Забавно, но я даже успела забыть о нем, наслаждаясь звуком ветра, играющего в листве деревьев. Мышцы плеч и спины сковывает напряжение. Я никогда не была ночью в парке. Это опасно и завораживающе.
Но мужчина отвлекает и я вынуждена посмотреть на него. Агент Интерпола Картер Уильямс. Я не могу по его глубоким носогубным складкам и прорезающим лоб морщинам угадать сколько ему лет. Возможно немного больше сорока. Обычный. Так скажут многие. Даже слишком обычный, возможно неприметность - главное качество. Серые, глубоко посаженные глаза. Кривоватый нос, возможно не раз сломанный в драке и тонкие губы, уголки которых приподняты вверх, создавая видимость злорадной улыбки, всегда сжатые, от чего складки вокруг них становятся резче. Он спокойно ждёт ответ. Не торопит. Возможно, этому равнодушному спокойствию учат в Куантико или где-то ещё.
Он так же был спокоен тогда. Убийственно спокоен.
Я вздыхаю и перевожу взгляд в небо.
- Я ни разу не видела звёзд в Лондоне. А вы?
- Я не обращаю на это внимание.
Я усмехаюсь. Конечно, вы слишком заняты, чтобы поднять голову.
- Я исчерпала все темы,- снова на моих губах улыбка, не затрагивающая зелёных глаз.
- Вы подбираете не слишком интересные, - равнодушным голосом отвечает он.
Я проглатываю готовые сорваться с языка острые фразы.
- Это вам.
Я вынимаю руку из кармана и протягиваю ему измятый листок. Ему не надо объяснять что это. Он видит по изломам, фигурку, которая сейчас нервно скомкана моей ладонью.
Его взгляд мазком скользит по моему лицу. Моя цитадель, которую я считала надёжной, рушится под этим равнодушно-холодным взглядом хищника.
- Откуда это у вас?
Он не берет бумажную фигурку в руки. Но внимательно разглядывает. Только лишь достав маленький пластиковый пакет из портфеля, который я не заметила раньше, раскрывает его, и я бросаю бумажную фигурку и смотрю, как она тонет на дне пластика. Он убирает пакет в портфель и снова возвращает руку на спинку дерева скамьи. Я не говорю правду о фигурке. Об отчаянной мере.
- В галерее были гости.
Озвучиваю в слух, что он и так знает.
Мужчина молчит. Его взгляд все так же равнодушен, но я знаю, что ни что не ускользнёт от его внимания и слуха.
- Кажется, она из Японии.
Он оборачивается и внимательно оглядывает мое лицо, прищуривая серые глаза. Он ищет спрятанную ложь на дне моих глаз, которую распознаёт лучше полиграфа. Но я умею лгать - мастерство выработанное с годами.
- Что она хотела?
Впервые, я слышу ноты интереса в его голосе, которые меняют его тональность, делая его более глубже.
- Одну из картин Ци Байши.
Его невысказанный вопрос в едва приподнятой брови. Я отворачиваюсь и снова смотрю на небо, так и не разжав кулаки в кармане, куда снова спрятали руки. Звезд все так же не видно. Кажется, я забыла как они выглядят.
- Китайский художник. Было двенадцать картин. Одна не представляет особой ценности без остальных, так же как и одиннадцать без одной. Картины были проданы на аукционе.
- Кому?
- Покупатель решил остаться неизвестным.
- Что она пообещали взамен?
- Безопасность.
- Вы верите ей?
- Я никому не верю.
Он усмехается. Это забавно. Я сотрудничаю с людьми, которых презираю и которые меня не отпустят. Что может быть хуже? Но иногда приходиться забыть о чувствах, если на кону не только моя жизнь.
- Она знает кто он.
Я не отвечаю. Он и не ждёт ответа. Это не моя работа - делать выводы. Моя работа - его сдать.
- Что ещё?
- Новый паспорт и билет в Осаку.
- Когда?
- Через пару дней.
Снова тишина. Настолько громкая, что закладывает уши.
Мужчина смотрит на меня. Точнее, на меня смотрят его глаза, серые, равнодушные, но их взгляд был обращен внутрь.
Я искоса слежу за мужчиной. Думаю, внутри него заседает какой-то комитет, который решает данный вопрос. Но судя по затянувшемуся молчанию, у участников возникли разногласия. Я все же расслабляю плечи, которые болезненно затекли и прижимаюсь спиной к деревянной спинке скамьи, там где металл его часов на запястье холодит кожу на моей шее. Я бы поставила все, чтобы узнать о чем он думает. Впервые, я настолько зависима от кого-то. Это пугает до черных кругов перед глазами. Это мой персональный ад, из которого я не выберусь. Он играет мной, моим страхом решётки. Я не знаю что ждёт меня, когда все закончится.
Но на этот случай я подстраховалась.
Мужчина вздыхает глубоко, словно решение даётся ему трудно.
- С вами полетит наш агент,- говорит он спустя время и резко поднимается со скамьи. - Он найдёт возможность с вами связаться.
Он не прощается. Он никогда не здоровается и не прощается, считает это тем, на что не стоит тратить время. Сразу к делу. Делает два шага, которые равны моим четырём и оборачивается. Я не отвожу глаза, лишь наклоняю голову и по моим губам скользит привычная нечитабельная улыбка. Она его раздражает, я вижу это по ещё более сжатым тонким губам на его лице. Я давно поняла, что мои чары на него не действуют. Иногда я думаю, что он гей. Но нет, я просто его не интересую. Признаться, это ударяет по самолюбию. Соблазнённым мужчиной всегда легче манипулировать.
- Без самодеятельности, мисс О'Хара.
- Как всегда, агент Уильямс.
Он задерживает на мне свой равнодушный взгляд, снова ищет ложь на моем лице. Единственное что нас объединяет – мы оба не доверяем мне.
Я не смотрю, как он уходит. Мой взгляд прикован к грязно серому небу, но я слышу его удаляющиеся шаги.

Два дня спустя. Аэропорт Хитроу

Аэропорт Хитроу мало чем отличается от других аэропортов. Шумный муравейник человеческих судеб, где наивность приживается лучше цинизма. Я сама была такой. Верила, что с огромной железной птицей начнётся лучшая жизнь, дарующая счастье. Но с него начался мой обратный отсчёт.
Я равнодушно оглядываю опаздывающих, встречающих или просто бездельно прогуливающих людей внутри здания аэропорта. До моего рейса ещё пара часов. Нахожу взглядом кофейню и... возвожу глаза к потолку.
- Черт! – шепчу и невесело усмехаюсь, понимая комичность ситуации.
Он стоит, не дойдя до стойки регистрации и смотрит на табло. Возможно я прошла бы мимо, если бы не отражение его лица в стекле кафе. На его волосах, зачесанных назад надеты солнцезащитные очки-авиаторы. Он идеально сложен: широкие плечи, широкая спина в белой футболке. Я наклоняю голову бесстыдно разглядывая его дальше. Скольжу вниз по увитым венами рукам, правая которая зажимает в ладони легкую чёрную ветровку. Он красив. Я заметила это слишком давно, не сейчас, когда опускаю глаза ещё ниже, на подтянутые ягодицы в голубых джинсах и сильные ноги, у которых лежит коричневая дорожная сумка-саквояж. Разглядываю скорее по привычке, любуясь красивой картинкой, уже осознавая причину его присутствия здесь.
- Куда-то летишь?
Я подхожу почти бесшумно, людской гул заглушает звук тонких шпилек на туфлях по только что вымытому полу.
- Или встречаешь?
Он не удивлён и это настораживает. Его голубые глаза нарочито лениво скользят по моему лицу. В ответ я так же обрисовываю его взглядом. Задерживаюсь дольше приличного на уже привычной небритости. Новый имидж делает его более сексуальным.
- Шерри,- произносит он.
Да, он не удивлён. В отличии от меня. Мне даже кажется, что в его глазах плещется веселье от моего неприкрытого удивления.
- Здравствуй, Эдвин.
- Встречаю,- его глаза встречаются с моими, а по чувственным губам расползается улыбка. - Тебя.