Карта ролевой игры "Между прошлым и будущим"

Уэйкфилд Парк
Вернувшись из Парижа, я снова втянулась в лондонскую жизнь и работу. Вернее, пыталась втянуться, потому что никак не могла отпустить ситуацию и часто ночью просыпалась от звука падающей на крышку гроба земли. Земля была промерзлой и стукалась об обитое бархатом дерево со звоном…
Проснувшись, я вставала и, открыв форточку, выкуривала пару сигарет. Потом долго распыляла по комнате освежитель воздуха, считая, что леди Кларисса не будет в восторге от того, что я курю, и тем более, от того, что в комнате будет запах табака. Сигарета помогала успокоиться, и бросить я пока не могла.
У меня было ощущение, что Ее Светлость чувствует мое состояние, но ни она, и я не пускались на откровенные беседы, и обе делали вид, что ничего не происходит. Наверное, мне стоило попросить отпуск на пару недель и уехать куда-то к теплому морю, но почему-то я никак не могла на это решиться.
В один из вечеров в середине марта как раз перед выходным, позвонил Руперт Уитероу, издатель, которому я продолжала писать статьи, и предложил встретиться, сказав, что у него есть для меня интересное предложение.
Договорились пообедать в Фронтлайне и поговорить. Тем более что там вечером показывали «Жестяной барабан» Шлендорфа в честь сорокалетия со дня премьеры, а мне картина очень нравилась, я бы с удовольствием посмотрела ее снова, да и рецензию могла бы написать.
Впервые за последние дни я не была угнетена и подавлена, может, в самом деле, время лечит?
 
Паддингтон
Клуб «Фронтлайн»
За обедом говорили обо всем и ни о чем. Руперт очень тактично выразил мне соболезнования, и больше мы к поездке в Париж не возвращались. Подали закуски, потом горячее, а беседа продолжала оставаться легкой и непринужденной, хотя по телефону Уитероу ясно сказал – у него есть ко мне предложение. И это было явнее не приглашение на обед. Когда подали десерт, Руперт, наконец, сказал:
– Так понимаю, ты ждешь, что я скажу, и теряешься в догадках, верно? – он вытер губы салфеткой и отодвинул от себя чашку кофе.
– Не буду отрицать, весь обед об этом думаю.
– Хорошо, не стану дольше томить. Мне нравятся твои статьи, ты умеешь написать рецензию и одновременно пообщаться с человеком так, что он раскроет все свои секреты. Твои интервью очень и очень хороши. И вот что я подумал. а не съездить ли тебе в Россию?
Мой недоуменный взгляд прервал речь Уитероу на полуслове. Сказать. что я была в шоке, это не сказать ничего.
– Простите, – невольно перебила я Руперта.
– На кинофестиваль в Россию. Председателем жюри там будет кореец Ким Кидук, а корейское кино сейчас на пике, так что, думаю, будет интересно. Аккредитуешься, напишешь несколько обзоров. Фестиваль длится около двух недель, но, думаю, стоит поехать ближе к закрытию дней на пять. Там как раз будет самое интересное, да и герцогиня Атертон на больший срок, тебя, наверное, не отпустит. Я с ней лично не знаком, но могу найти кое-кого, кто замолвит за тебя словечко.
– Думаю, с этим я сама справлюсь, если… решусь принять ваше предложение. С одной стороны, мне это ново и интересно, с другой…
– Страшно?
– Не без этого, хотя, скорее, просто растерялась. Я не говорю по-русски и не люблю медведей, – смотрю на Руперта поверх чашки с чаем.
– Это все журналистские байки, – отмахнулся он. – А вот репортаж с кинофестиваля, на который у нас уже давно не ездят, особенно, если там будет что-то интересное, это будет настоящая сенсация.
– А когда он будет? – решила я уточнить, хотя в глубине души уже согласилась.
– Аккредитация прессы – до пятого апреля, сам фестиваль – с восемнадцатого. Думаю, тебе имеет смысл приехать туда 20 или 21. Неделя на раздумье у тебя есть. Ну и на впечатления от «Жестяного барабана» я тоже рассчитываю. Ты ведь останешься на фильм? – издатель явно понимал, что я почти согласна, но не давил, а как бы медленно завлекал меня в сети.
– Да, я картину видела и на языке оригинала с английскими субтитрами, и на французском, но с удовольствие посмотрю еще раз, – кивнула Руперту и, допив чай, отставила чашку.
– Смею тебя огорчить, копия не субтитрована, будешь наслаждаться немецким в полной мере, – Уитероу улыбнулся и предложил мне руку. – Пойдем в зал, скоро начнут.
 
Благодаря тому, что это был третий просмотр, я поняла все, хотя не могла похвастаться хорошим знанием немецкого, и на следующий день к обеду статья была отправлена Руперту на электронку.
Теперь предстояло поговорить с леди Клариссой о небольшом отпуске.
 

Лондон – Москва – Лондон
 
Кинематограф – опасное изобретение.
Его безумными лентами можно опоясать всю Землю,
и стоит только поднести спичку…
Рене Клер
 
Два дня мне понадобилось на то, чтобы все-таки решиться на поездку, еще два – чтобы решиться сказать об этом леди Клариссе, но это в итоге оказалось самым простым – Ее Светлость совершенно спокойно согласилась меня отпустить (вероятно, моя кислая физиономия ее утомила, и леди решила, надеюсь, справедливо, что поехать куда-то проветриться мне не помешает, хотя бы, чтобы переключить мысли и эмоции), а вот дальше начались сложности. Для получения визы мне нужна была аккредитация, а для аккредитации – бумага, что я не сама по себе девочка, а работаю на важное издание, и мне необходимо быть на этом фестивале. Бумагу мне мистер Уитероу написал, потом понадобилась еще и удостоверение прессы, его тоже пришлось просить сделать Руперта. В общем, не прошло и… как мою заявку приняли, и даже пришел ответ об этом на почту. А дальше – как в кошмарном сне – посольство, виза, билеты, ваучеры, гостиница, и в большинстве случаев требовалось личное присутствие – электронная почта и электронная подпись не работали, так что к началу апреля я уже была не рада, что ввязалась в это предприятие, да и Ее Светлость, как мне кажется, тоже триста раз успела пожалеть, что разрешила мне эту поездку.
Но вот все сделано, документы оформлены, виза и билеты получены. Мое имя есть в списках аккредитованных журналистов, осталось только подождать еще немного, сесть в самолет и отправиться в Москву.
И вот тут у меня началась настоящая паника – а что я там буду делать, как общаться, не зная ни слова, и вообще… Я непременно потеряюсь, меня утащат какие-нибудь бандиты, съедят медведи, и прочее, и прочее. Эти страшилки крутились в моей голове, и не с кем было даже посоветоваться, но, как всегда помог Его величество случай: проглядывая очередной раз список аккредитованных журналистов, я увидела знакомую фамилию – Карл Берзинь. С Шарлем – как я его называла, мы встречались довольно давно, но расстались очень тепло. Латыш по национальности, он был человеком мира, жил во многих странах, нигде подолгу не задерживаясь, и говорил на нескольких языках, в том числе и по-русски. Оставалось только связаться с ним, и дело в шляпе. В недрах моего скайпа обнаружился контакт Карла, и я тут же ему позвонила, абсолютно не представляя, где он, и какое у него время суток. Оказалось – совершенно неподходящее, три часа ночи.
– Еще раньше не могла позвонить, цветочек? – заспанная физиономия Берзиня появилась на экране моего смартфона, – у меня три утра. У тебя потоп, извержение вулкана, ты при смерти? Что такое экстраординарное заставило мисс Лефевр вспомнить о бедном Шарле?
– Хуже, Шарль, все гораздо хуже и намного более странно, – улыбнулась я собеседнику. – Надеюсь встретиться с тобой на кинофестивале.
– Ты собралась в Канны?
– В Москву, – после этого слова у Карла что-то загремело, он громко выругался и заслонил камеру рукой, повисла пауза.
– Ну ты даешь, старушка, – наконец выговорил он. – Впрочем, почему бы и нет? Хоть увидимся.
– Да, во всем есть свои плюсы, и мне нужна твоя помощь.
– Только не говори, что тебя надо встретить и сопровождать. Ты что, одна едешь? – и в ответ на мой утвердительный кивок, – авантюристка. Какой была, такой осталась. Ладно, диктуй номер и время рейса, и я пойду досыпать, если получится.
Я продиктовала и то, и другое и, поблагодарив Шарля и пожелав ему спокойной ночи (на что он пробурчал что-то нечленораздельное), отключилась.
 
С трудом разобравшись, что хочет от меня местный пограничник, прошла паспортный контроль и вышла в холл. Багаж тоже пришлось ждать довольно долго, потом искать мой ничем не приметный чемодан на крутящейся ленте (и почему я не догадалась ленточку к нему привязать) – их оказалось несколько одинаковых, сверяли с каким-то парнем по наклейкам. Уфф, и это мне удалось, теперь бы только Шарль оказался на месте.
Он встречал меня прямо у дверей, из которых мы вышли в зал прилета, и я так обрадовалась, что повисла у него на шее и расцеловала.
– Эй, старушка, полегче, – Берзинь отстранил меня от себя, рассматривая, – ничуть не изменилась, французский цветочек. Только я что-то не увидел твоей фамилии в списках аккредитованных.
– Я Нэнси, Нэнси Ратерфорд. Живу в Лондоне, взяла папину фамилию и первое имя,  если помнишь, я Нэнси Флер, – улыбнулась приятелю, а в голове закрутились предательские мысли – вдруг меня в самом деле забыли в список внести? С другой стороны, у меня же есть подтверждение.
– Я привык к имени Флер, не обессудь, ты же называешь меня Шарль, и я не возражаю, – он подхватил мой чемодан, и мы пошли куда-то, вероятно, на выход.
– Так и я не возражаю, – уцепилась за руку мужчины, чтобы не потеряться в толпе и суматохе. – У меня в телефоне записан адрес гостиницы, отвезешь?
Он только кивнул, и мы пошли дальше.
Выйдя на воздух, Шарль кому-то позвонил, и за нами приехала машина, оказывается, около аэропорта нельзя стоять.
Узнав адрес моей гостиницы, он сказал, что туда ехать не имеет смысла, это на другом краю города, тут же позвонил и отменил бронь.
– Я снимаю квартирку у друзей. Не Бог весть что, но рядом с кинотеатром, где проходит фестиваль. Комнату тебе, так и быть уступлю. – Шарль рассмеялся и о чем-то заговорил с водителем.
В итоге, в квартиру почти под крышей старого дома на улице со странным названием Большая Молчановка, я попала только глубокой ночью, а все остальное время провела в уютном красном кресле. Залы менялись, фильмы на экране тоже, но кресло оставалось красным и уютным – спалось в нем замечательно. После первого дня я сделала вывод, что три фильма в день – много, кофе тут ужасный, а вот сэндвичи вроде ничего. Роллы мне Шарль сразу отсоветовал есть, хотя выглядели они аппетитно.
Пять фестивальных дней пролетели как в тумане. Мы ходили на просмотры – пару раз мне пришлось сидеть на лестнице, и один фильм я совсем почти не поняла – там были титры на русском языке на весь экран, внизу были английские, но как сказал Шарль, они передавали не весь смысл. А в это время в другом зале показывали Мстители: Финал. Лучше бы я туда пошла, хоть и не фанат этого блокбастера, зато в том зале кресла удобные. Несколько раз Шарль водил меня на какие-то мероприятия с фуршетом и танцами – их устраивали спонсоры фестиваля. Было прикольно, я бы так сказала, но публика очень странная.
В общем, Берзинь был моим спасителем во всех смыслах этого слова, тут вся система посещений безумно сложная – надо взять билет на просмотр того фильма, куда ты хочешь пойти, по моей аккредитации их дают два, но если передумаешь, или не понравится, или билетов уже нет, пускают по бейджику. Надо только дождаться, когда все сядут, и тогда можно пройти на свободные места. Иногда это – ступеньки лестницы. Еду лучше покупать в магазине и приносить с собой, тогда она хотя бы точно будет свежей, воду тоже. Единственное, что мне понравилось – йогуртное мороженое с соленой карамелью. Его я покупала каждый день. Качество каталога вполне приличное, и ежедневный  журнал на уровне. Везде есть перевод на английский.
На закрытие мне попасть не удалось – надо было, оказывается, заранее бронировать билеты, и, как сказал Шарль, не факт, что нашему изданию их бы дали. Тут какие-то свои приоритеты, и понять их алгоритм мне не удалось. Фильм закрытия я посмотрела на пресс-показе, и ушла с середины – было неинтересно. Самое большое впечатление оставила программа «8 ½», правда, я так и не поняла, почему она так называется – никакой аналогии с фильмом Феллини у просмотренных мною картин провести не смогла – немного эротики, немного ужастика, драма человеческих отношений на фоне эпохи, так я могла бы их охарактеризовать.
В аэропорт меня провожал все тот же Шарль, за что я была ему очень благодарна. Расстались мы тепло, договорившись увидеться снова, когда он приедет в Англию, или меня снова занесет в Москву на фестиваль.
И вот сейчас в самолете я смотрю свои заметки и абсолютно не представляю, что и как я напишу Руперту. Надеюсь, мысли придут.

Дорогие мои, огромное спасибо всем за поздравления и пожелания.
Совсем замотанная в поездках по фестивалям, я полностью потерялась в числах))
Спасибо, Софи, за поздравление и песенку.

Благодарю за пожелания) Сейчас я очень счастлива.
Вдохновение не помешает, а вот пожара не надо, точно))) Спасибо.
Генри, спасибо огромное. Всегда знаешь, что пожелать.
Мерси)))
Благодарю
Ой, времени вот точно ни на что не хватает
Спасибо, очень хочу, чтобы все получилось
Благодарю, женское счастье, оно такое переменчивое))
Спасибо, Маркус, настроение хорошее, вот времени нет)

Прекрасные воспоминания все равно что потерянные драгоценности.
Поль Валери
 
В детстве и подростковом возрасте я все время была с бабушкой, мама появлялась как видение из сказки – красивая, недоступная, в роскошном наряде. К ней нельзя было прикоснуться – «помнешь прическу», она почти меня не целовала (губы накрашены, помада сотрется). Так, иногда спросит, как мои дела, отругает за промахи и не похвалит за победы – «ты должна быть самой лучшей, потому что ты – моя дочь». И как же мне всегда хотелось заслужить ее одобрение, и если это получалось, я была на седьмом небе от счастья. Когда же подросла. Стала наоборот, делать все ей назло, но это тоже – чтобы заслужить одобрение и получить хоть толику ее внимания. Потом мне стало все равно, и сейчас меня уже не трогают ее нападки и не бесят ее придирки. Я не ищу ее одобрения, мы стали очень далеки друг от друга. Особенно теперь, когда бабушки не стало.
Служба в церкви далась мне очень нелегко – надо было держать лицо, а хотелось просто свернуться калачиком и разреветься. Утирая глаза кулаками, как в детстве, размазывая по щекам слезы, навзрыд, выплакать свое горе, но это было невозможно, а от того, еще более невыносимо. Эти слова о том, какой она была хорошей и замечательной, уверения священника в том, что там, где она сейчас, ей будет лучше, мне были как ножом по сердцу. Я словно гнала от себя все мысли о смерти, представляя, что бабушка куда-то уехала, но помогало плохо. Хотелось заставить всех замолчать, а лучше вообще уйти и оставить нас одних с нашим горем, с нашей потерей. А стук земли о крышку гроба преследовал меня еще несколько месяцев, я просыпалась в ужасе, чудилось, что Франсин там внутри кричит и плачет и зовет, а мы все равно зарываем ее в землю.
Вообще вопрос жизни и смерти для меня очень болезненный. Я никак не могу смириться с тем, что люди умирают, уходят. Никак не в состоянии понять, куда девается то, что составляет человека – смех, слезы, желания, воспоминания, радости и горести – все, чем он жил. Куда все это уходит? Это не душа, это что-то иное, да и душа, если она бессмертна, куда она уходит, и что там дальше?
А именно с бабушкой у меня связано столько воспоминаний. Она учила меня плавать, засунув мяч в тонкую капроновую сетку. Я брала эту сетку в руку и так плыла, зная, что мяч не утонет, и я всегда могу на нем отдохнуть, если устану. И так мы заплывали все дальше и дальше от берега… Франсин читала мне сказки, когда я болела, с ней можно было поговорить обо всем и обсудить любые нюансы, когда я стала старше. Свои первые сердечные тайны я тоже поверяла ей, не боясь, что она посмеется, не поймет, осудит.
В ее присутствии я впервые села на лошадь и вытерпела всю тренировку, хоть и не могу сказать, что мне это понравилось. Но то, что я не бросила занятия, и сейчас худо-бедно умею ездить, целиком бабушкина заслуга. И то, что я играю на пианино, слушаю классическую музыку и могу в ней неплохо разбираться – тоже Франсин. Она меня никогда не уговаривала сделать то или это, но в своих доводах умела быть весьма убедительной. И именно она всегда хвалила меня – даже за самую маленькую победу, а это вдохновляло.
Как-то мы зимой поехали кататься на лыжах. Не могу сказать, что я прямо такой уж хороший ездок, но – немного умею. Мне двенадцать, первая влюбленность, осознание своего пола, желание нравиться и …очки. У меня была не близорукость или дальнозоркость, сейчас уже и не помню точно диагноз, но очки носила для лечения. Они были страшные, абсолютно мне не шли, и, естественно, я их всегда «забывала». А уж тем более – кататься на лыжах. Правда, без них я не очень хорошо соразмеряла расстояние, но мы же компанией, так что – какая разница. Сначала мы ехали просто по лесу, а потом свернули на горки. Они были довольно высокими, но раз все мальчишки съехали, то и я должна. Подъехав к горке, даже не стала смотреть вниз, все равно ничего толком не увижу, да и страшно, вдруг передумаю, а легонько присела, оттолкнулась палками и лихо рванула со склона.
Ветер свистел в ушах, к тому же, поняв крутизну горы, я сильно испугалась, но ребята внизу хлопали и подбадривали, да и свернуть все равно было некуда.
– Палки сзади, присядь, трамплин, – услышала голос кого-то из стоявших внизу взрослых, сгруппировалась и все сделала правильно и даже трамплинчик аккуратно проскочила, лишь слегка подпрыгнув, но за ним оказался пенек, в который я и врезалась с размаху. Раздался треск поломанной лыжи. Не зареветь стоило большого труда. А ведь я даже не упала – удержалась на палках, которые воткнула в снег, тормозя. Франсин не только не ругала, а наоборот, похвалила и обещала купить новые лыжи и вообще на следующий год учить меня кататься на горных, да и вечером на посиделках с ребятами, я была просто королевой, потому что смогла съехать с такой горки, и тот самый Ален, который мне очень нравился, пригласил танцевать и потом даже поцеловать пытался. Меня это тогда очень возвысило в собственных глазах, ведь я стеснялась подойти к нему, считая себя некрасивой и неинтересной… Само собой, я никому не сказала, что, если бы увидела крутизну горки, ни за что бы не поехала…
Сколько всего связано в моей жизни с Франсин… От каких глупостей она меня, порой, отговаривала, от скольких ошибок уберегла только потому, что с ней можно было поговорить откровенно. А сколько дельных советов я от нее получила! И по жизни в целом, и по работе, и по отношениям. Именно она первой читала мою писанину и велела писать дальше, верила в меня и  подбадривала. Ей я с радостью принесла свою книгу…
Как же больно и одиноко, пусто стало с ее уходом.
Я рада, что забрала из дома альбомы и диски с фотографиями, и могу пересматривать их в свободное время и вспоминать, и словно беседовать с бабушкой.
Интересно, сложились бы у меня такие отношения с ней, если бы мы не уехали? И какой была моя вторая бабушка – я ее совсем не помню. И какая бабушка – леди Кларисса? Надо будет непременно постараться это выяснить.

всех с наступающим летом.
Похоже, у нас оно уже наступило - дико жарко и душно.
Джеймс, мой пост - в основном воспоминания, потому в отголоски, если не так, перекину.

Всем привет и с прошедшими Днями Рождений
Я не совсем пропала. только немного, скоро надеюсь вернуться.
Софи, спасибо за песню, спасибо всем, кто читает и сопереживает.
Выпуск Пульса тоже очень понравился. Читала, правда, урывками и с телефона, но как есть

Мишель и Александра - с Днем Рождения! Всего наилучшего.

Главное, хорошей погоды, а то вон у нас дождит и похолодало, некуда выгулять летние наряды

Уэйкфилд Парк

Во время последнего визита в Париж я забрала из материнского дома некоторые свои бумаги, в том числе – личный дневник, который вела периодически лет с десяти до последних курсов университета. Да, я сентиментальная барышня, записывающая на бумагу (кто теперь  так делает!) свои мысли, чувства и переживания.
Иногда вечерами, оставаясь одна, я перечитываю исписанные убористым почерком страницы. Всегда жалела, что я – единственный ребенок, и хотела, чтобы у меня был брат. Старший.
Вот одна из ранних записей, лет в девять.
«Старший брат это так здорово. Он защитил бы от мальчишек в классе, не дал надо мной смеяться, решил бы мне задачки по математике, и этот старый маразматик никогда не посмел бы высмеивать меня перед всем классом»
 
В самом деле очень хорошо помню это ощущение – стою у доски, пальцы перепачканы мелом, одежда тоже, волосы растрепаны, по спине течет липкий пот, лицо все красное, а задача, хоть убей, не получается. И это противный голос:
– Мадмуазель Лефевр, надо лучше слушать на уроках, если у вас куриные мозги, и вы не можете решить такую простейшую задачу.
Ох, как мне хотелось взять тряпку, которой мы стирали мел с доски, мокрую, дурно пахнущую, и запустить ею в математика.
 
А вот еще одна – в тринадцать.
«Старший брат научил бы меня кататься на лошади. А еще у него были бы друзья, и он мог бы попросить кого-то из них сделать вид, что он мой парень. Мне бы завидовали все девочки в классе».
 
Сейчас читать это смешно, а тогда казалось, что весь мир против меня, да еще и мама... как могла, понижала мою самооценку. Хорошо хоть бабуля всегда была на моей стороне, иначе пухляшка с копной волос, трудно поддающихся расческе, так и осталась бы девочкой. Которую никто не любит.
 
Вот еще запись. Уже студенческая
«На самом деле с парнями намного проще общаться, чем с девчонками. Не предадут, с ними весело и интересно, можно поговорить о чем-то серьезном, а не заниматься трепологией. Прикольно иметь подружкой парня. Именно подружкой, потому что мы просто общаемся без всяких желаний с обеих сторон. Это очень удобно. И он вроде при девушке – никто не вешается, и я при парне – никто не пристает с глупостями, а на самом деле мы просто классно проводим время».
 
Это действительно было так, причем все парни, с которыми я в той или иной степени общалась, оставались моими друзьями. Даже с теми, кого можно считать бывшими, поддерживаю теплые дружеские отношения. Не знаю, как им (не уточняла), а мне такое положение дел нравится.
Да, иногда финал таких историй бывает грустным – как с Полем. И я была у него на кладбище и попросила прощения. Просто постояла у памятника и поговорила – обо всем. О том, что видела в нем друга и брата, что не знала, не хотела – я не оправдывалась, просто рассказывала. На памятнике сидела голубка, и мне показалось, внимательно слушала. Я выговорилась, наревелась, и меня ...отпустило. Голубка поклевала крошек, которые я ей кинула, раскрошив найденные в сумочке остатки круассана, и улетела. Может, это душа Поля прощалась со мной, кто знает. Во всяком случае, стало реально легче, и я уже не так чувствую свою вину перед ним, только легкую грусть от того, что все сложилось так, как сложилось, и его больше нет...
 
И все-таки старшего брата мне не хватало и не хватает. Вот сейчас он бы очень мне помог в отношениях с отцом, вернее, в построении этих отношений. Наверняка, если бы у меня был брат, при разводе родителей он остался бы с отцом – как-никак наследник. И тогда все было бы «Элементарно, Ватсон» – я бы просто созвонилась с ним и все выяснила, а приходится выдумывать разные глупости. Конечно, давно надо было поговорить с леди Клариссой, не знаю, что меня все время останавливает – возможно страх? Не страх того, что с отцом что-то случилось, а боязнь ему не понравится, не быть принятым. Боязнь того, что я не оправдала его ожиданий. Как это сложно – оправдать ожидания человека, который стоит где-то очень высоко. Может, я слишком высокую планку подняла, и отсюда этот страх, а отец примет меня как есть, потому что любит?
Как же все сложно в этом мире.
Кстати, статью про фестиваль я все-таки написала, надо будет отправить пэдеэфку на почту Моник (она же интересовалась, что я делала в Москве) и пару экземпляров, как обычно сохранить для портфолио.
 

Уэйкфилд-Парк

Ничто так не мешает спать по ночам, как неразгаданная тайна (с)

Я долго не решалась заговорить с Ее Светлостью о том, что меня мучило, но как-то в один из вечеров, сидя с леди Клариссой у камина, все же решила попросить ее рассказать о свадьбе моих родителей. Она же там была! Мне хотелось понять, что связывало этих людей, были ли между ними хоть какие-то чувства или только договор. Если любви не было, тогда их разъезд более-менее понятен, но если чувства все-таки были, тогда почему?
Герцогиня грустно улыбнулась. Прошла минута, может быть две после заданного вопроса. Ее взгляд был прикован к пляшущим в камине языкам огня, словно она мысленно была не здесь, а в том дне, когда лорд Гарольд Ратерфорд и молодая французская леди Пенелопа Лефевр предстали перед гостями, дабы дать обещания и связать себя узами брака.
– Это был солнечный летний день, которых бывает не так много у нас. Сад в поместье Ратерфордов радовал обилием цветов и гостей в таких же красочных нарядах. Собрался весь высший свет. Чтобы ты знала, твой дедушка, покойный граф Ратерфорд, был весьма влиятельной особой в парламенте, и отказаться от приглашения на свадьбу его сына посмел бы не каждый. Хотя он обладал весьма скверным характером, – леди Кларисса слегка укоризненно покачала головой. – Когда в церкви, находящейся в поместье, зазвучала музыка и по проходу между рядами шла твоя мама, весь зал замер в восхищении. В юные год леди Пенелопа обладала очень красивым личиком, а ее свадебное платье только подчеркивало ее красоту. – Герцогиня отвела взгляд от камина и посмотрела на меня. – Они дали клятвы и стали мужем и женой. Это то, что вы хотели услышать, юная мисс?
– Не совсем, – я ненадолго замолчала, собираясь с мыслями, – они любили друг друга? Понимаете, мне важно понять, почему мать уехала, а отец ее не вернул, и отчего теперь он молчит.
– Вы еще молоды, но уже должны понимать, что брак не всегда строится на чувствах, а особенно в высшем обществе. С давних времен представители дворянского рода к выбору спутника жизни подходили с особой тщательностью. Власть, деньги, репутация – это то, что ценилось больше, чем любовь. Если у молодых людей возникала взаимная симпатия и уважение – это считалось благословением свыше. Если нет... сколько пар жили и живут так. На публике они респектабельная семья, но то, что происходит за закрытыми дверьми, известно только им двоим, – Ее светлость слегка похлопала рукой по тыльной стороне моей ладони, – ну, и еще приближенной прислуге. – леди Кларисса хитро улыбнулась. – Прислуга знает все! Что-то у меня разыгралась мигрень...– Потянувшись к колокольчику, герцогиня позвонила и в ту же минуту рядом с её креслом появился лакей, – О`Нил, позови Гертруду в мою спальню и пусть захватит мои лекарства, она знает, какие мне нужны.
Поднявшись из кресла, она оперлась на трость и окинула меня взглядом.
– Не знаю, что делала бы без Гертруды, она со мной всю жизнь. Когда-то и мой покойный муж не мог обходиться без своего камердинера... Доброй ночи, мисс Ратерфорд. Не засиживайтесь допоздна, хороший сон убережет ваше личико от морщин.
На этой ноте, леди Кларисса покинула гостиную.
А я снова осталась одна и практически ни с чем. Понятное дело, до сплетен леди Кларисса ни за что бы не опустилась, но скажи она, к примеру, что красивое личико светилось от счастья или, наоборот, она выглядела бледной и задумчивой/грустной, была бы хоть какая ниточка. Впрочем, какая? Мама была счастлива в день свадьбы – это ни о чем. Грустна – тоже ни о чем. Все-таки Ее светлость – умная женщина. Она дала мне не просто ниточку, канат – слуги. Нортроп. Вот кого можно распросить. Конечно. Он не был на свадьбе. Да и в нашем доме, но, вполне вероятно, он знает, где искать уволенную прислугу. Я точно помню, что камеристка мамы с нами не поехала. Вообще, никто из прислуги с нами тогда не поехал в Париж, даже моя няня, но Франсин заменила мне всех, а уж почему мама не взяла горничную, оставалось загадкой. Я не очень помню наш отъезд, возможно, она именно сбежала по-тихому? Теперь мне предстояло как-то это узнать.

Уэйкфилд-Парк – Лондон
 
Звонить матери в Ниццу абсолютно не хотелось. Да и не факт еще, что она станет со мной разговаривать. Гертруда – горничная миледи вряд ли будет со мной разговаривать но вот Нортроп... Со стариком у меня вроде сложились добрые отношения. Пожалуй, стоит попробовать. Надо только дождаться удобного случая.
И случай представился – в один из вечеров, когда я в одиночестве пила чай в малой столовой. Леди Кларисса попросила подать ей чай в комнату, а я уже спустилась вниз, поэтому решила не утруждать прислугу. Какая разница, где выпить чашку чая?
Старый дворецкий возник на пороге неожиданно, и я тут же окликнула его.

– Нортроп, вы были на свадьбе моих родителей? – задала я вопрос, тут же поняв его нелепость. – Вернее, нет, я не так выразилась... – я запнулась и на минуту замолчала.
Дворецкий ждал, а мне никак не удавалось  сформулировать, что именно я хотела узнать от него. Понятное дело, он не из тех, кого позвали бы на свадьбу – по статусу и положению. И на приеме он не был, потому что прием был в городском особняке, это я помню из чьих-то рассказов. Но вот потом. Наверняка, мои родители устраивали загородные приемы, и туда ездили со слугами, но... не с дворецким же! Но Нортроп так давно тут служит, что, думаю, знает, кто ездил – наконец, я поняла, что надо спросить.
– Нортроп, простите, я не то хотела спросить, на самом деле меня интересует имя горничной моей матери, но я не знаю, у кого спросить... Вернее, знаю, у Гертруды, но не думаю, что она станет со мной разговаривать. А, может, мне смог бы помочь кто-то еще – ведь мои родители или дедушка должны были устраивать приемы в загородном поместье. И, наверное, леди Кларисса ездила туда, и, вероятнее всего, брала с собой камеристку. И что-то мне подсказывает, что она могла знать имя камеристки моей матери. А мне ...надо задать ей несколько вопросов.
– Вероятно, так оно и было, мисс. И вы хотите, чтобы я? – Нортроп налил в мою чашку чая, а потом поставил чайник на поднос.
– Спросили об этом у Гертруды, – я машинально взяла чашку в руку, но пить не стала – мне расхотелось чаю.
– Попробую. Но может случиться и так, что она не помнит имени горничной леди Ратерфорд, – он внимательно посмотрел на меня.
– Все возможно, – я пожала плечами, – но надежда умирает последней.
– Хорошо, мисс, завтра я скажу вам, что выяснил, – он взял чайник и вышел из столовой, а я еще какое-то время посидела с остывшей чашкой чая, потом поставила ее на стол и пошла к себе.
 
У Гертруды оказалась хорошая память, и имя камеристки моей матери она вспомнила. Ее звали Хлоя. Хлоя Смитт. Общение с Гуглом тоже принесло результат, и вот я стою у двери и боюсь нажать на звонок...
Самое неожиданное было в том, что она меня узнала. Едва я, спотыкаясь в словах, попыталась объяснить, кто я такая и что мне от нее нужно, мадам охнула и произнесла:
– Нэнси, малышка мисс Ратерфорд. Как же вы выросли.
Стою в полном ступоре, не зная, что делать дальше и что сказать, а меня приглашают войти и выпить чашечку чая.
Первое, что могу произнести
– Я так похожа на маму, что вы меня узнали?
– Нет, на отца, вернее, на вдовствующую графиню.

Где-то в городе

Меня пригласили войти и выпить чашечку чая. Квартирка оказалась очень уютной, но напомнила мне чем-то жилище Бильбо Беггинса – столько тут было всего – статуэточки на буфетной полке, всякие безделушки в книжном шкафу, поделки макраме на стенах в коридоре, вязаные дорожки на креслах, и все такое миниатюрное, старинное, словно я оказалась в декорациях, где снимали фильм о середине прошлого века.
Чашки были довольно тонкого фарфора, но мне показалось, что сервиз достали специально к приходу гостьи – постоянно его не использовали.
Франсин никогда так не делала. Нет, она безусловно берегла вещи и не была транжирой, и у меня было несколько выходных платьев, в которых не разрешалось гулять, но уж посуды «на выход» или «для гостей и только» у нас точно не было. Она всегда говорила, что надо жить настоящим – прошлое уже прошло, будущее только будет, а мы живем здесь и сейчас, и надо так и жить сейчас – ходить в кино в красивой одежде, ездить отдыхать, есть из красивой посуды, и делать это сейчас, сегодня, а не ждать какого-то мифического «потом», «когда-нибудь». Потому что этого «потом» и «когда-нибудь» может просто не случиться. И я рада, что слушалась ее советов, мне это очень помогло в жизни. Но каждый сам творец своего счастья, как сказал кто-то из классиков, поэтому эта женщина, к которой я пришла, вольна была, по моему мнению, жить, как ей заблагорассудится. Я же всего лишь эпизод в ее жизни – пришла узнать про родителей и после разговора уйду, и, возможно, мы больше никогда не встретимся.


Сначала разговор не клеился – я не знала, что и как спросить, а Хлоя (я сначала даже терялась, как к ней обратиться – мисс, миссис, по имени, в итоге предпочла безличное вы) восторгалась мной и моей бабушкой. Постепенно она разговорилась.
– Не знаю, милая, кто решил эту свадьбу, но уж точно не молодые, вернее, не твоя мать. Мадемуазель Пенелопа... она... ну совсем ему не подходила. Милорд был строгий и даже иногда суровый, а она... До замужества она много смеялась, радовалась каждому пустяку, я поступила к ним за год примерно до свадьбы. Мадемуазель была веселой, красивой, яркой такой, в доме всегда какие-то парни крутились, такие же, как она, потом ваш дед – ее отец вдруг приказал отказать всем от дома, а еще буквально через неделю было объявлено, что ваша мать выходит замуж за сэра Гарольда. Свадьбу справляли в поместье Ратерфордов. Все было очень красиво, и мидели была красивой – в белом платье, цветы в волосах... – моя собеседница мечтательно улыбнулась.
– А как получилось, что бабушка оказалась в Париже, если они жили в Лондоне? – я совсем не знала о том, что было с моими пра до маминой свадьбы, и мне было интересно.
– Ваш дед умер, когда вам исполнился год, и мадам Франсин вернулась в Париж. Мне кажется, она вообще не любила Англию. Впрочем, как и ваша мать. Она все время говорила, что скучает по Парижу. Особенно после вашего рождения. – Хлоя вздохнула.
– А что-то изменилось после моего рождения? – я поставила чайную чашку на столик, и в нее тут же долили еще чаю.
– Все. – был ответ. – ну или, скажем так, многое. – Мне кажется, милорд любил вашу матушку, во всяком случае, он всегда говорил ей комплименты, одаривал подарками, исполнял капризы, а надо сказать, она была капризна, а после вашего рождения он переключился на вас. Мадам осталась как бы в стороне. То есть, он по-прежнему был мил, дарил подарки, но все ее желания теперь исполнялись с точки зрения – а хорошо ли это будет для малышки Нэнси. И сейчас я думаю, что ваша мама просто приревновала милорда к вам, хоть это, наверное, странно звучит и глупо выглядит, но, думаю, от этого она и сбежала – к маме. Да еще и постаралась сделать больно милорду – увезла его любимую дочь.
– А как он позволил? – не удержавшись, я повысила голос.
– Не знаю, наверное, решил, что дочери будет лучше с мамой. Право слово, точно не знаю. Меня очень быстро рассчитали, дали хорошие рекомендации, и я ушла. – мне показалось, что она что-то недоговаривает, но вслух я этого не сказала. Вряд ли она скажет что-то, если не захочет сама.
– Спасибо, я, наверное, пройду, – начала я прощаться.
– Да, детка, идите, приходите как-нибудь еще, – напутствовала меня горничная, но я знала, что вряд ли еще вернусь в этот дом.

Добрый вечер всем, с прошедшими праздниками
Спасибо за подарки и поздравления, было очень приятно.
Поздравляю мистера и миссис и игрока года.



Видимо. И опять я грустная-грустная, хотя на самом деле могу быть веселой. Как думаете?


Благодарю за поздравления, думаю. раз я все время попадаюсь на вашем пути. мы еще непременно встретимся.

Уэйкфилд Парк – Атертон Хаус
 
После встречи с мисс Смит я несколько дней была сама не своя. Как могла мать так поступить с отцом? Если он меня любил, а она забрала, чтобы сделать ему больно, это жестоко. Мне снова очень захотелось увидеться с ним и объясниться, но по-прежнему было страшно быть отвергнутой, ведь я так и не узнала, почему он прервал общение.
Были мысли еще раз поговорить с леди Клариссой, но, с другой стороны, если бы она хотела что-то добавить к сказанному в нашем последнем разговоре на эту тему, она бы это сделала, а раз отправила меня искать горничную, значит, или не знала ничего более или знала, но не хотела говорить. Возможно, сведения ее были не точны. И она не хотела делаться со мной домыслами и сплетнями. Тут я ее безусловно понимала.
Но мысли меня все равно не отпускали
Сидя как-то в саду, я делала вид, что читаю, а на самом деле думала об отце. Погрузившись в мысли, я не замечала ничего вокруг, и потому средний из братьев Филдингов застал меня врасплох.
– Что читаете, мисс Ратерфорд? – я заметила подошедшего мужчину, лишь услышав его вопрос, и даже не сразу поняла, что меня спрашивают.
– «История английских дворянских семей», – машинально ответила я, захлопнув книгу, в которой не прочла за прошедший час ни одной страницы. – Ищу дополнительные сведения о вашей семье.
– И как? Успешно? – он усмехнулся, словно понял, что мы с книгой существовали в разных измерениях, и она была лишь прикрытием моего безделья и погружения в собственные мысли.
– Учитывая ту информацию, которую Ее Светлость великодушно предоставила из личных архивов … вполне, – ответила я спокойным деловым тоном, уже вполне собравшись с мыслями.
– Разрешите присоединиться? – он указал на свободный стул.
– Конечно, мистер Филдинг. Чаю? – проявила я требуемое радушие. Впрочем, в этот раз и он был ко мне вполне дружелюбен, так почему мы нам в самом деле не подружиться?
– Нет, спасибо. Предпочитаю кофе, – он еще не закончил фразу, а служанка уже поставила перед ним чашку. Глотнув кофе, Филдинг спросил меня о мемуарах его бабушки. Кофе пах восхитительно, и я пожалела, что не попросила принести и мне чашечку.
– Очень успешно, – кивнула я. – Мы плодотворно поработали с Ее Светлостью эти дни. С такими успехами, думаю, что собрать весь материал и сложить все воедино не займет много времени.
– По вашему ответу могу судить, что вы любите свою работу. – денди во всем, он продолжил светскую беседу, хотя, уверена, его мало интересовали мои предпочтения, впрочем, может быть я и ошибаюсь.
– Это верно, мне нравится моя работа. – ответила я совершенно искренне.
– Больше чем журналистика? – переспросил Эдвард, и я не стала уточнять, что имела в виду все в целом, и написание статей тоже, а не только мемуары. Он явно выказывал озабоченность, поэтому решила еще раз успокоить его, пообещав, что не вынесу сор из избы.
– Вот что вас беспокоит? – улыбка слегка тронула мои губы, – Можете не беспокоиться, я придерживаюсь этических норм и не опорочу славное имя вашей семьи.
– Брат заверил меня в этом. Он вам доверяет, а я доверяю ему, – улыбнулся в ответ мистер Филдинг
Мы так заболтались. Что почти не заметили, как подошла леди Кларисса. Увидев Ее Светлость, Эдвард встал.
– Эдвард, какая приятная неожиданность, – она протянула ему руки, явно обрадовавшись появлению внука. Вообще, мне показалось, что он – ее любимчик.
– Не мог глаз сомкнуть всю ночь, скучая по Ее Светлости, – отшутился мужчина, обнимая герцогиню.
Она, кончено, отстранилась, но не сразу, что утвердило меня в моей догадке, а леди Кларисса лишь потрепала его по щеке и пожурила за легкую небритость.
– Знаете, дорогая, – обратилась миледи ко мне, – в мое время джентльмены пользовались услугами камердинера…
Я улыбнулась, не ставя пожилую леди в известность, что трехдневная небритость сейчас в моде, потом встала и пошла распорядиться о чае для Ее Светлости и кофе для меня.
Вскоре служанка прикатила к нам столик с напитками и разными сладостями. Вероятно присутствию Эдварда мы были обязаны тем, что к чаю подали несколько сортов сэндвичей. Впрочем, я тоже с удовольствием отдала им должное.
Мы говорили  разных пустяках, но было стойкое ощущение, что леди Кларисса хочет что-то спросить у внука или надеется, что он сам скажет – и это не милые пустяки – а он уверенно уходил от этого разговора. Интересно, что там случилось?
Мы поговорили еще какое-то время о погоде в Лиссабоне, откуда мистер Филдинг только что вернулся, о светских новостях, еще о какой-то ерунде, служанка убрала столик с чашками. А вскоре и леди Кларисса поднялась и направилась в дом. Я поднялась следом, но она жестом остановила меня.
– Отдыхайте, милочка, вы мне сейчас не нужны, а общество моего внука, думаю, развлечет вас больше, – она пошла к дому, а  я посмотрела ей вслед и пожелала себе иметь в ее возрасте столько же ума, юмора и такта, и такую же прямую спину и легкую походку, если доживу, конечно.
Мы еще немного посидели в саду, и Эдвард тоже стал прощаться.
– Если захотите отвлечься от работы и познакомиться ближе с Лондоном, приезжайте в Атертон, – предложил он, я поблагодарила и подумала, что, в самом деле, было бы неплохо отвлечься от работы. К тому же, род Филдингов достаточно знатен, чтобы получать приглашения на те же мероприятия, где бывает отец, значит, Эдвард мог бы вывести меня на какой-нибудь подобный вечер. Если согласится, конечно. Это была карта, которую стоило разыграть.
Через пару дней я в самом деле приехала в Атертон в надежде застать там Эдварда и договориться с ним о содействии. Пора было начать выходить в свет, если это единственная возможность встретиться с отцом.

Большое спасибо за новый Пульс, я наконец до него добралась.
Мистер Филдинг, благодарю за мой портрет, мне очень нравится этот исходник, приглашения на подносе разобрала, скоро напишу, на чем остановилась.

Атертон Хаус

Пока мы завтракали и мило беседовали, и в самом деле появился старший из братьев Филдингов. Вот уж точно – помяни черта... Хотя, почему черта? Для меня он не стал даже демоном-искусителем, мы как-то сразу оставили друг друга во френдзоне, и обоим это было комфортно. Правда, не виделись давно, и я сначала слегка растерялась, когда он возник в дверях, и даже отложила приглашения, которые рассматривала.
– Эд, – величественный кивок, – как съездил?
– Флёр, дорогая, рад видеть, – моих плеч касаются его руки, а щеки губы. – Леди Клари выдала уже все наши тайны?
Все как всегда. Ни он, ни его отношение ко мне не изменилось, отчего становится легко и спокойно. Предпочитаю выдержать паузу.
– Я и мисс Ратерфорд, сегодня решили выйти в свет. Ты с нами? – Эдвард обратился к Бену, откидываясь на спинку стула.
– Даже так? – Филдинг-старший сел за стол напротив меня и, взяв тост, начал намазывать его маслом. – И куда собрались?
– Пока даже не знаю, – Эд повернулся в мою сторону. – Мисс Ратерфорд, так куда мы идём?
– А что такое музыкальный вечер? – решила я уточнить. – Там слушают музыку или танцуют?
– Смотря кто приглашает, – ответил Бен. – На таких мероприятиях можно иногда умереть со скуки.
Эд скривился, при упоминании музыкального вечера:
– Мисс Ратерфорд, только не музыкальный вечер. Помню, когда в последний раз я там был, готов был отдать левую руку за беруши.
– Что, все было столь плачевно, братец? Это куда тебя занесло? – братья разговаривали между собой, а я чувствовала себя даже немного лишней, поэтому просто ждала, тем более что реально не знала, что выбрать из этой кучи писем.
– Пока ты прохлаждался в Голливуде, я сопровождал бабушку. Ты же знаешь её... Вроде бы этот вечер проходил в доме миссис Крисби, у неё ещё трое дочерей, – поднявшись, Эд обошел стол и остановился у моего стула. Взяв в руки стопку приглашений, он перелистал их, и, остановившись на одном, передал его мне. – Вы любите балы-маскарады, Нэнси?
«Домино, Домино, снова встретились мы в этом зале» – неожиданно засвистел Бен старую французскую песенку, а я поняла, что откуда-то знаю все слова и даже помню автора стихов - Жака Планте.
– Нет, то есть, не знаю. Я и на обычном балу никогда не была, – перевожу взгляд с одно на другого. Оба улыбаются.
–Это идеальное место присмотреться к высшему свету, – Эд ободряюще улыбнулся, – Скрываясь за маской, можно много интересного узнать об окружающих, – он осмотрел в сторону Бена, явно ища его поддержки, и она не замедлила последовать.
– Конечно, соглашайся, и я, пожалуй, с вами, – кивнул старший. – Надо только одеться подобающе. Нам, правда, проще, достаточно смокинга и полумаски. А тебе, нежный французский цветочек, нужен костюм. И поскольку мне делать сегодня нечего, могу помочь в его приобретении. – Бенджамин Филдинг отсалютовал мне чашкой кофе.
– А где это покупают? Просто вечернего платья и маски не достаточно? – я немного растерялась, уже жалея, что согласилась на эту авантюру.
– Все просто, тебе пойдет что-то греко-римское – будешь богиней. Венерой, Афродитой, Прозерпиной, какая разница. – Бен откинулся на спинку стула и посмотрел на меня, смеясь. – Главное – маска.
Он тут же открыл интернет и начал перелистывать страницы.
– О, вот это подойдет, – набрав номер, Филдинг старший встал из-за стола и начал ходить по комнате, разговаривая.
Примерно через час приехали две девушки с кучей коробок, и мы уединились с ними в гостиной. Мерить платья в одиночестве мне не дали – то один, то другой из братьев заходили, постучавшись, и критически осматривали меня в наряде – все время что-то не нравилось.
Потом Эд куда-то уехал, и после очередной примерки Бенджамин сказал – что это именно то, что нужно.
Платье кремового цвета, закрепленное на одном плече, оставляло другое открытым. По талии его перехватывал золотой пояс с кистями. В общем, оно в самом деле смотрелось как греческая туника. Девушки обещали убрать мои волосы соответственно эпохе, а сандалии с ремешками подходящего цвета у меня были.

Оказавшись в своей комнате, я начала сомневаться, не зря ли я согласилась, но внутренний умник настаивал, что иначе я так и не сделаю ни одного шага к осуществлению того, за чем приехала – поиску отца.
И это было правдой. Следовало перестать бояться и ехать. В конце концов, не попробую, не узнаю.