Карта ролевой игры "Сумерки"

Я приехал.
А если по чести, то меня привезли.
Из тонированного в круговую такси вынимался медленно и осторожно, передвигая себя с достоинством тончайшего хрусталя.
Прощальный подарок Анастас нагнал нервную систему где-то на середине полета и то, что происходило со мной дальше, лучше не пересказывать. Хватит и того, что я всерьез пожалел о древней, удобнейшей традиции преодолевать расстояния в закрытых наглухо гробах, подальше от любопытного людского глаза.
Хороший разряд тока действует на незнакомый с последствиями алкогольной интоксикации живучий вампирский организм подобно длительному запою на человека. Доводилось мне когда-то пить такую кровь – приятного настолько мало, что думаю убийством, я оказал страдальцу неоценимую услугу.
Кто б меня сейчас упокоил из сострадания, а?
Приветствие охраны я предпочел не заметить, и высокомерно «проплыл» мимо, не растряся больной головы.
С дворецким же, увы, пришлось здороваться. По-моему это был единственный случай в его долгой жизни, когда потомственному служащему пришлось подхватывать своего Повелителя, что бы тот банально не клюнул носом плиты пола, попросту запнувшись о верхнюю ступеньку крыльца.
То, что тело болело это ерунда, а вот то, что оно творило что хотело, меня откровенно беспокоило.
Я то мчался на неприличных релевантных скоростях, то замирал истукан-истуканом, не в состоянии заставить себя и бровью шевельнуть.
Нервная система дурила.. в смысле регенерировала в который раз за последний месяц, и больше всего на свете я хотел сделать только одно – лечь. Желательно не утруждая себя следующим шагом.
И плевать, что об меня кто-нибудь запнется!
Иногда я ненавижу приличия. И не терплю муки выбора.
Что лучше – пойти по лестнице, рискуя кубарем скатиться прямо к ногам очередных незваных, но кем-то очень долгожданных гостей замка, или позволить лифту благополучно укачать своим незаметным для человеческого глаза подъемом?
Ответ прост – найти прибежище на том этаже, на котором находишься. А какое у нас самое редко посещаемое и спокойное место, где можно расслабиться на несколько часов, и быть уверенным что ни у кого не хватит ума искать тебя там? Именно…
Не отдав встревоженному слуге саквояжа, я направил стопы свои в самый прекрасный, самый желанный Тронный Зал на свете, что бы с комфортом растечься там на своем креслице, поглубже натянув на глаза белую фетровую шляпу и впав в полу медитативное состояние наконец-то разобраться где конкретно «сбоит» мой любимый организм.
И пусть думают что хотят! Если осмелятся конечно…

Перестук каблучков приближался. Гулко отдаваясь в пустой зале и не менее замутненной моей голове, он нес в эту часть замка наверняка что-то новое и, несомненно, что-то раздражающее.
Хотя бы потому что с «этим» придется говорить.
Перестук стих, не добравшись до меня каких-то пару-тройку метров.
Я приоткрыл левый глаз. Не удержался и открыл правый, потому что одному левому верить нельзя, левый всегда врет.
Пожалуй, сейчас лгали оба, потому что потревожившая мое благословенное уединение особа, обещалась как минимум несколько дней не напоминать о себе воочию.
Хайди.
Радостная до приторности.
Будто белены объевшаяся, если бы на вампиров действовал столь примитивный дурман.

Слов нет, какой прекрасный! А ведь действительно нет. Занятый инспекцией и скорейшим восстановлением нейронных нитей, речевой центр я неосмотрительно оставил на последок, так что…
Вместо того что бы паясничать самому, придется наблюдать как это делают другие. Молча и с достоинством, черт его дери.

В коробочку заглядывал с некоторой опаской – право слово, вот только сбирать себя по кускам после прямой детонации мне не хватало. На вес грамм сто тротила. На деле – не удивлюсь, что в красивый флакончик некая «помощница» услужливо нацедила нитроглицерин, уж больно «тепло» она ко мне относится в последнее время. Поэтому «духи» я предпочел рассматривать как можно дальше от главного своего органа. Мне на нем еще шляпу носить.

Донесли. Разумеется. И глядя на устроенный Хайди спектакль, можно твердо быть уверенным, что красок Алехандра не пожалела. Как истинный художник, добавила их в самые мелкие детали картины, несомненно рассчитанные привлечь внимание определенного ценителя. Что ж, Мори делает то, что от нее ожидается.

Очередная судорога настигает правую кисть и пальцы, в которых я так осторожно держал на просвете витой флакончик, подозревая все же увидеть в нем неположенную муть, неудержимо сжимаются. Хрупкое стекло взрывается радужными осколками, и под победный плеск небольшого густо пахнущего фонтанчика осыпается на плиты пола. По руке за манжету стекают действительно духи.
- Леди, не будьте столь неосмотрительны, - едва прорезавшийся голос мой низок и несколько хрипл, как раз подстать ее томному кошачьему мурлыканью, - Не задавайте вопросов, ответы на которые в действительности не хотите получать.
Пока доставал платок, что бы вытереть чересчур ароматизированную конечность, уронил с колен подарочную упаковку. Крышка, украшенная блестящим серым бантиком печально подскакивая на уголках, покатилась к ногам дарительницы.
- И, Хайди, кажется вы уже не в том возрасте, что бы придавать такое значение рядовым комплиментам? Или тут имеет значение кто их делает?

Стоило приехать домой, что бы вновь выслушивать оскорбления в свой адрес. В прошлый раз по мне «топталась» Сульпиция, в этот раз «отметилась» Хайди. Популярность у женской части семейства просто бешеная.
Забавно.
Вставать не хотелось, но пришлось. Если бить, так бить наотмашь, а не всего лишь ласково поглаживать против шерсти, как это делают некоторые. А драку всегда предпочтительнее начинать твердо стоя на ногах, если это драка, конечно…
- Какая передо мной оказывается чуткая, нежная, ранимая женщина, - только вампир может «стелить» шаг над полом, скользя по многочисленным полосам солнечных лучей как смычок по скрипичным струнам, - Даже странно, что у нас с вами одна фамилия - Волтури. Видите ли, представительниц нашей семьи всегда ценили за ум и характер, а не за упругую попку и волоокий взгляд. Прошу вас, вспомните об этом, когда в следующий раз будете ставить личную свободу выше благополучия Клана.
Обойдя ее по кругу и вдоволь налюбовавшись на означенную часть складной фигурки, я уставился ей в глаза, тоже, между прочим, не лишенные завлекательной поволоки.
- А если бы вы дали себе труд задуматься, и сопоставить некоторые факты, то вероятно тоже пришли бы к выводу, что раз вас назначили на место мишени, то это, безусловно, для чего-то было нужно.
Давно ли я просто наслаждался беседой с этой женщиной? Давно ли мы просто танцевали с ней под неслышную музыку и мне даже в голову не приходило подбираться все ближе к черте, за которой сказанное будет откровенным не завуалированным оскорблением? А всего-то и требовалось разбудить во мне мужчину, с его взрывным темпераментом и постоянной жаждой доминирования.
А ведь я себя знаю. Я не успокоюсь. И можно сколь угодно долго и убедительно повторять себе что женщинами не интересуюсь ни в принципе, ни в частности, обмануться все равно не удастся.
Я хочу заполучить именно эту женщину в свое безраздельное пользование, вместе с ее капризами, наивной самоуверенностью, дерзостью и самостоятельностью, вместе с дурманящим ароматом ее кожи, к которому духи не имеют никакого отношения, с ее бритвенно-опасным для разума даром, с плотной шалью обмана, которая всегда тянется за ее легким перестуком высоких каблуков. Я хочу.. и если для этого придется заставить служить все известные мне кланы, лгать, убивать и предавать, если придется спалить весь мир в очищающем пламени какой-нибудь войны, что ж.. так тому и быть.
Кто мы, что бы бороться со своими желаниями?
- А благодарность оставьте пока при себе. Это не те ценности, которыми можно просто так разбрасываться скуки ради. Тем более, когда они вам уже не принадлежат.
Еще одно спокойное место замка которое, как известно, в солнечные дневные часы безусловно свободно – это крыша. И, кажется, я уже в состоянии туда забраться.

Значит, затеял интересную, увлекательную игру, призванную несколько разнообразить привычный ход времени, тщательно выбрал объект, водрузив на белокурую головку черную корону ферзя, и все-все учел, да? Досконально просчитал все возможные последствия? Правда?
Ну, раз так, то радуйся, Марк, жить действительно становится интереснее. Раз ты такой дальновидный, то стой теперь здесь, изображай из себя рыцарские латы, гулкие, давно ставшие декоративными, где внутри только пыль, паутина и скопившийся за века мелкий хлам. Стой, любуйся чужой наглостью и дави, дави в себе мутную волну, что рвется из самых глубин существа, из той давно забытой части сознания, в которую и самому-то порой страшно заглядывать. Дави, потому что если «это» прорвется в мир, то отчаянной опрометчивой девочке, что так опасливо прикасается к тебе, уж точно мало не покажется.
И даже не пытайся представить, что будет если ты прямо сейчас.. Потому что на этом коротеньком «если» ты остановиться не сумеешь, а пополнять список чужих побед откровенно унизительно. Даже если ты этот список завершишь.

Я предпочел этого не услышать. На фоне едва сходящего оцепенения, когда она наконец-то наигралась и оставила мое бренное тело в покое, вопрос о правах владения был не актуален. Полагаю, у нас еще будет время обсудить его детальнее.
- Леди Хайди, в следующий раз, когда вам снова захочется «потискать» меня, пожалуйста, предупредите об этом заранее. Возможно, мы даже выберем для этого более подходящее место, чем Тронный Зал. – В моем голосе участие пополам с улыбкой, - Но все же, я бы настоятельно советовал вам наконец-то завести себе любовника. Говорят, что романтические привязанности излечивают женские суицидальные наклонности. Думаю, это будет верно и в вашем случае.
Провести ладонью по щеке, будто стирая с лица прикосновение ее ресниц, оправить манжету левого рукава, бросить мимолетный взгляд на правый и убедиться в их полной симметричности, вернуться к трону, что бы подобрать с пола совершенно позабытый саквояж, и снова повернувшись к своей собеседнице приподнять кончиками пальцев поля шляпы:
- Добро пожаловать домой, Хайди. Честь имею.
И наконец-то отправиться на выход, наверх, на крышу, что бы обдумать происходящее и возможное. Потому как в присутствии такого раздражителя, мыслить здраво оказывается совершенно не возможно.
С чем тебя, Маркус, и поздравляю.

Ее слова догнали меня на самом пороге. И .. не оставили равнодушным.
«О чем ты думал, Марк, раздавая подобные советы? Уколоть хотел? А кого?»
Любовник это правильно, но.. это чертовски не удобно и хлопотно. Хорошо бы, что бы она остановила свой выбор на человеке, его хоть съесть можно и то польза. С вампиром слишком много забот – сохнуть не привлекая внимания он явно не сумеет, а оборотень.. Этих экзотических животных в нашем замке дальше сторожевой будки никто не потерпит. Наследственная аллергия, так сказать.
За неделю моего отсутствия в Вольтерре практически ничего существенно не изменилось. Лира все так же была возмутительно жива и даже до обидного здорова, не пережив за это время ни единого покушения на свою не слишком ценную шкуру. Если так пойдет и далее, то, пожалуй, я разочаруюсь не только в ней, но и в этических устоях своего семейства.
В воздухе носилась мармеладная сладость чужой страсти, с явным привкусом семейных скандалов. Потратив один лестничный пролет, окончательно убедился, что радоваться семейным неурядицам братьев мне не придется. Виновниками липкого, холодного аромата оказались Челси и Афтон. И если к последнему у меня не было никаких вопросов, то Челси явно требовала особого внимания. Не все можно прощать.
Чем выше поднималось солнце, тем светлее становилась лазурь небес. В полдень, когда прямые лучи будут хлестать по зеленым горам Италии, камень и кровля замка раскаляться до нестерпимых людям пределов. И даже легкий бриз с далекого моря не сможет уберечь чувствительную человеческую кожу от пламенных солнечных объятий. Когда крыша уподобится адской сковороде, улицы города вымрут на сиесту, и ни кому не придет в голову поднимать взгляд вверх и гадать, что же там так сияет в обесцвеченной выси – флюгер или разлегшийся на парапете вампир.
Мне нравилось здесь греться. Мне нравилось здесь размышлять. Здесь было слишком высоко, что бы чувства оставшихся там, внизу, могли всерьез взбаламутить ленивый и четкий поток мыслей. Именно здесь, среди каменной крошки зубцов и изредка залетающих слишком глупых, что бы быть боязливыми, птиц, я мог разобраться с собой. Здесь рождались и просчитывались многоходовые интриги и более краткосрочные пакости, здесь я систематизировал знания, разбирал по песчинкам свои воспоминания и некоторые, что признавались вполне общедоступными, переводил в приемлемый для любого любопытного телепата вид.
В этом месте было только два недостатка – слишком долго было на него взбираться и отвратительно скучно спускаться обратно. Поэтому с крыши я обычно.. прыгал. Когда-то здраво рассудив, что несколько десятков минут неспешного и полного достоинства нисхождения по галереям замка, положенных одному из старейших вампиров в мире, не сопоставимы по ценности и полученному удовольствию с легким скольжением по черепице и парой мгновений свободного падения, я выбрал именно этот путь. И с тех пор четко придерживался его, если конечно никто посторонний не был осведомлен, где я в данный момент провожу свой досуг.
Если что-то дано тебе природой, надо этим пользоваться. Надо летяще бежать по коньку галереи, соединяющей донжон и жилое палаццо, надо сворачивать на северо-восток, чтобы проскользнув меж декоративных башенок оказаться в той стороне замка, где внизу разбит ухоженный сад, куда выходя окна жилых покоев и где предусмотрена архитекторами прошедших времен чудная терраса, на которую, впрочем, как и на расположенные ниже балкончики, наша охрана старается лишний раз не смотреть, дабы не увидеть чего-нибудь изрядно неподобающего и опасного для собственной жизни. Терраса, которую нужно пересечь осторожной тенью, время от времени пользуясь как укрытием гостеприимством временно пустующих покоев, и с которой вполне уже можно прыгать на землю, где снова придется надевать на себя маску скучного зануды и с черного входа идти в дом.. Впрочем, падать можно и с самого донжона – вреда здоровью не случится, но тогда на земле останутся вмятины и осколки брусчатки, а зачем привлекать к себе лишнее внимание, не так ли?

Сегодня мне не думалось. Сегодня мне не сиделось на месте, и даже не хотелось себя заставлять. Сегодня здесь мне было скучно, потому что некуда было деть среди воздушной пустоты кипучую силу, а небесам было безразлично мое возмущение.
Белокурая бесовка вырвалась из «малохоженной» части сознания и вольготно расположилась среди хлама забот текущих. И когда она успела взять себе столько воли?
От неуместных мыслей во все времена существовала только одна действенная панацея – работа. До изнеможения, которое с нашей видовой выносливостью наступит еще ой как не скоро. Так что трепещи любимый клан, Маркуса обуял трудовой порыв, кому-то наверняка выльющийся боком. Опять же, сеньора Маргарита Фабретти где-то бродит, а от Деметрия никаких известий, да и в родном доме не все так гладко как хотелось бы.

Я попался с поличным.
Обыкновенно пустой покой, через который некоторые прыгуны собирались срезать путь, что бы сразу выйти к библиотеке, а не блуждать через все крыло, в этот раз радовал распахнутыми створками французского окна, и не только…
Движение женщины рождается у бедра. Возникает легким покачиванием, когда изящная длинная ножка совершает шаг, волной скользит по косым мышцам очаровательного плоского животика, волнующе вздымает упругую полную грудь, целомудренно прикрытую густой завесой влажных локонов, отдается трепетом жилки на изумительно красивой шее и замирает в искристой капельке на пушистых ресницах. Той самой капельке, которая растревоженная взмахом, срывается вниз, уподобляясь пресной слезинке, скатывается по жемчужно-белой щеке, ласкает шею и прячется в ямочке между ключиц, что бы встретиться там с одной-двумя своими товарками, сбежавшими с влажных прядей, и уже вместе с ними в едином порыве продолжить свое путешествие через ложбинку груди, вырваться на просторы шелковистой кожи, едва не угодить во впадину первородной нити и, счастливо избежав, ее столкнуться с кружевной преградой, которую при должном упорстве можно обойти и тогда…
Я отвернулся. Всякой выдержке может прийти конец, особенно если сознательно потворствовать этому.
В углу у окна стоял стол. Темного дерева с янтарными всполохами лака, с аккуратной стопкой белой бумаги в открытой папке, с прижатой малахитовым пресс-папье пачкой конвертов и бронзовой фигуркой разлегшегося на ветке каменного дерева леопарда. Приятно сознавать, что некоторые Леди все еще и работают за закрытыми дверьми в своих комнатах, особенно за такими замечательно широкими, добротными, прочными столами…
Поймав себя на весьма недвусмысленной оценке этого, казалось бы, такого невинного, предмета обстановки, я только и смог что усмехнуться краешком губ. Безнадежно, это не лечится даже повышенным трудоголизмом. И пора бы тебе, Марк, все же уходить отсюда, так же незаметно и неслышно, пока тебя не обнаружили и не обвинили в преднамеренном вторжении и сознательном подглядывании за переодевающимися барышнями. Вдохновенно мокрыми после принятия ванны и совершенно неотразимыми по сути своей. К которым ты, древнее чудище, не имеешь права даже прикоснуться, а можешь только еще раз бросить на последок один коротенький взгляд…что бы встретиться в зеркальном отражении с ее фиолетовым взором.
Неловко? Не то слово.
Невыносимо и безвыходно, кроме как.. шагнуть в комнату. И прежде чем по нервам вместо ее изумленного удивления ударит оглушительным возмущением преодолеть разделяющее вас расстояние, слитным движением развернуть ее к себе и обхватив ладоням лицо, поцеловать эти упрямые нежные губы. Не так легкокрыло дразнящее, как делала она на Мальте или ярусом ниже, а так как давно хотелось тебе самому. Что бы все дурацкие мысли о собственном достоинстве и гордости хоть на секунду вылетели из ее головы. Что бы хоть на мгновение она сумела покориться и довериться. Что бы хотя бы на один удар беспокойного глупого человеческого сердца она почувствовала насколько тебе невыносима сама мысль о том, что кто-то другой может с ее полного позволения вот так же терзать эти полные соблазнительные губы.
И растягивая секунды в вечность, в стремительно пустеющем сознании как спасение твердить себе: «Не сметь, не сметь, не сметь, не сметь…»
Не сметь даже думать, насколько было бы прекрасно сейчас провести ладонями вниз вдоль линии позвоночника, приподнять ее легкую, прижать сильной спинкой к стене или к зеркальной двери шкафа, оградить ее от действительности всем своим существом, так плотно что бы ощутить малейшие изгибы ее тела.
Не сметь даже представлять, насколько восхитительно было бы сейчас увлечь свою добычу вниз, на мягкий ворс ковра, завладеть ею без остатка или, опрокинув ее на себя, самому стать жертвой.
Не сметь даже желать, что бы ты сделал, если бы до этого злосчастного стола не было так невыразимо далеко…
Не сметь двинуться и свести на нет то крохотное расстояние, что все еще разделяет вас. Не сметь шевельнуть рукой, что бы обнять ее, потому что точно знаешь, что этот порыв совершенно и безвозвратно губителен для тебя.
А можно, слегка отстранившись и заглянув в глаза, шепнуть ей:
- Это к вопросу о благодарности.
И можно, такой толикой переведя дух, снова припасть к своему источнику. И целовать, целовать, целовать, слегка поглаживая, будто массируя, подушечками пальцев ее виски и скулы, острые кончики бровей и крохотные ямочки под самыми мочками ушей, зная что даже если в следующий миг она начнет бешено сопротивляться, то у тебя все равно останется этот ничтожный миг. А с толком потраченный миг это очень долго. Это практически вечность. Да.

Что такое целовать безупречную, безукоризненную мраморную статую? Это изысканное, не доступное большинству живущих удовольствие. А что такое, когда шедевр гения отвечает вам? Это либо безумие, в котором так хочется заблудиться, либо ожившая реальность мечты.
Мне повезло. Я сойду с ума немного после, потому что моя статуя была теплой и очень страстной.

Оторваться от нее было тяжело, но, по всей видимости, необходимо. Правда понять, что же именно она хочет услышать в ответ удалось далеко не сразу.
- Хайди, а давайте вопрос выбора мы отложим на потом? Поверьте, сейчас это совершенно не существенно.
И не дав ей возможности ответить, снова поцеловать и с диким восторгом ощутить как льнет к тебе ее гибкое тело. И разрешить себе маленькое послабление – скользнуть ладонями по спине, бокам, бедрам, а затем еще одно, не фатальное, но необходимое – попробовать на вкус ее шею, плечи, хрупкие лучи ключиц, а потом понять, что это утро выдалось аномально жарким, раз пробрало даже дубленую шкуру вампира и без рубашки тебе будет гораздо проще, а затем….

Сексуальное удовольствие.
Голову бы оторвать автору этого изречения. И не просто раз и оторвать, а медленно по кускам и по жилке лишить этой бестолковой тыковки. Какое, к иблису, удовольствие? В чем?!
В том, что полностью теряешь контроль над собой, с изумлением видя, что творят твои собственные руки, будто в страшном видение зажившие совершенно отдельной от тебя жизнью? В том, что отчаянно ревнуешь к собственным губам, и при этом с горечью сознаешь, что ближе быть все равно не возможно? В том, что неожиданно и наивно открываешься весь, целиком, чувствуя ее как себя и даже не пытаясь оценивать, где заканчиваются твои желания и начинаются ее? В том, что становишься безоглядно доверчив и равнодушен, и даже если взбредет ей фантазия облить тебя бензином и поджечь – даже это ты воспримешь с блаженной улыбкой идиота? Потому что лучше сгореть в трескучем пламени или долго и мучительно иссыхать от жажды, чем остановиться в этот миг. Или в следующий.. если он будет этот следующий. Что бы слышать собственный голос, то смеющийся в унисон ей, то шепчущий какую-то непонятную в нормальном состоянии абракадабру и.. умиляться этому?
В этом удовольствие?!
А еще одно, из той же увлекательной литературы, случайно найденной и со скуки прочитанной в обиталище одной из своих жертв, незабываемый шедевр словесности: чем дольше воздержание, тем острее ощущения? Видимо автору и в голову не приходило, что существует воздержание подобное моему. Уж чего-чего, а остроты несчастной женщине хватило с избытком. И ты благодаришь этого жестокого, но такого справедливого Бога, что эту сияющую мягкую, идеальную кожу не способны осквернить синяки, потому что когда из тебя улетучились последние остатки разумности, то взамен нежности и чуткости полезли твои личные демоны, и что цеплялся ты за нее, изо всей своей дурной силищи, сходя с ума от страха, что это все миф, видение, доступный лишь смертным сон. И что даже сейчас, когда едва пытаешься отдышаться и оценить размеры твоей личной катастрофы, не можешь удержаться, чтобы не провести ладонью вдоль ее руки, от самого округлого плеча до кончиков тонких пальцев, что бы убедиться в ее реальности. И тебе невероятно стыдно от этого, и не возможно сложно сделать то, что необходимо, а именно встать, одеться и уйти. Что бы не видеть в ее глазах отражение этого чудовища, имя которому – ты сам. Сложно, потому что уйти, молча, это еще более жестоко, чем все то, что было до этого. Потому что это трусость.
- Хайди, тебе не кажется, что мы несколько заигрались? – и шальные отголоски недавней страсти в собственном голосе тебе тоже противны, потому что они еще раз напоминают тебе о том что ты фактически не оставил ей выбора, о том, чего ты не должен был делать, о том, от чего ты так и не можешь загнать сытую счастливую улыбку в глубины своего существа, не можешь прекратить водить подушечками пальцев вдоль хрупких ее позвонков, - И что лучше сейчас, пока не поздно вернуться к тому с чего мы начинали?

Оказывается, это хорошо быть мазохистом. Оказывается это просто чудесно всегда предпочитать колючую истину сейчас, чем ласковое укачивание материнских ладоней лжи.
Готовый ко всему, я не стал «закрываться» щитами. Пить, так пить до дна, даже если это горько, как глубины Средиземных вод. Топили, знаем.
От нее не пахло ни болью, ни отвращением. Не было даже угольно-красной паутины презрения. После моего сакраментально-спасительного: «Давай расстанемся друзьями», по натянутым и даже звенящим от напряжения в ожидании ее истинного ответа нервам не прошлось острое лезвие ее облегчения. На них, остужая и лаская, бережно, невесомо и исцеляющее посыпались узорные снежинки ее обиды. Глубокой, как пушисто-холодные сугробы нашего недопонимания. Чистой, как ледники ее гордыни.
И все то время, пока она кутала себя в броню полотенца и чести, я кусал губы, что бы не рассмеяться.
Потому что именно осколки ее надежд, душисто прорастающие в негодование и ярость, как ничто другое тешили мой эгоизм.
И можно теперь вставать и натягивать штаны, и любоваться собственной рубашкой, на которой не осталось ни единой пуговицы, пытаться одной рукой застегнуть ремень, а другой хоть как-то пригладить уже по-обыкновению взъерошенную шевелюру, и слушая в пол уха ее нарочито-равнодушную сентенцию:

... выбирать между инстинктом самосохранения, потому что обиженная женщина не знает пощады, и нестерпимо-жгучим желанием снова поцеловать. Но она ведь не поверит, и потому…
- Хайди, ты на удивление глупая женщина. – Как, впрочем, и все остальные представительницы человечества, о которых упоминать сейчас, кажется, совершенно невместно. А можно озвучить совершенно иное, потому что, заглянув в бездну, признаваться становится совсем не страшно, - Но приняла абсолютно верное решение. Это не должно повториться. Никогда. Потому что сомневаюсь, что смогу тобой пресытится. Потому что больше не могу спокойно на тебя смотреть, и не ощущать твои прикосновения. И именно по этому, нам следует вернуться к исключительно рабочим отношениям.
И добавить, словно обжигаясь кислотой, то, что нужно и то, что должно, потому что то, что хочется ты, Марк, натворить успел уже с лихвой.
- Выбери себе кого-нибудь, кого сможешь полюбить и забудь. - и тихо закончить, - И я выберу себе, кого не жалко.
Оказывается очень хорошо, что многие, многие века твоей единственной любовницей была всегда непредсказуемая красвица-боль. Потому что в ее объятья погружаться легко и приятно. И вряд ли в ваши трепетные отношения сможет вмешаться кто-то третий. Даже такая женщина, как эта.

Если на вас вежливо рычат и громят при этом косяки, то можете себе поздравить – вы личность запоминающаяся. Я стоял, слушал как ругается в коридоре разъяренная фурия и улыбался, несказанно довольный собой и окружающим миром. Что само по себе было странно и совершено мне не свойственно. Мир не идеален, а уж я и подавно.
Комнату ее я покинул как положено нормальным людям . Зачем лезть в окно, если дверь открыта, тем более так широко? А уж то что на «выход», а не на «вход», так даже небосвод не постоянен.

Хорошее настроение не удалось вымыть из себя ни горячей водой, не выскоблить жесткой мочалкой, не перебить терпким запахом бальзамического уксуса, ни выветрить устроенным в апартаментах сквозняком. Оно въелось в меня подобно ее аромату, навязчивому, обремененному тяжелым грузом ярких свежих воспоминаний. Оно мешало. Оно нервировало. Тем более, что я не видел причин для него.
Объективных причин.
Я настолько взрослый мужчина, что самому тошно вспоминать и количество прожитых лет, и число «испробованных» постелей. И последние десятилетия я сохранял целибат не из высоких чувств к Дайдиме, в конце концов, ни что не мешало мне от случая к случаю с превеликим удовольствием изменять при живой жене, а потому что просто не хотелось. Совсем. Женщины, разной степени красоты и раздетости, оставляли меня абсолютно равнодушным. И полагаю, дело было даже не в блоке в моем сознании, выставленном кем-то чересчур «заботливым» и крайне недальновидным, а в отсутствии именно физической необходимости. Одни «утехи» я заменил себе другими.
Так почему же?
Почему в последние несколько часов меня носит по всей шкале эмоций, как грецкую скорлупку по бушующему океану? Я что, влюбился? Или того хуже, полюбил? И если да, то когда?
До того как я осознал «подавление»? Стыдно сказать, я тогда был более подобен снулой рыбе, чем вампиру «мужеского полу», и окружающий мир меня не волновал вовсе.
После? Я столько раз разбивал и заново создавал себе личность и сознание, что бы вновь обрести себя самого, что мог и упустить явление этого чувства. И если явление – то возможно, я просто скопировал в себе чью-то любовь к Младшей Леди? Нет, Хайди тогда не было рядом. А значит и ее пылких воздыхателей на горизонте не наблюдалось. Что бы я с собой не творил, память моя оставалась при мне, только доступ к ней был ограничен.
Когда?
Лучше всего думается, когда занят чем-то незамысловатым, но мелким и муторным. Можно вышивать бисером или золотом, можно рисовать, можно отрабатывать одни и те же удары с воображаемым противником, можно перебирать крупу или совершать уборку в доме. Я предпочел деревянную чурку и перочинный нож. Подобно длинным стружкам снимать одна за другой нежизнеспособные версии что бы добиться единственно-возможного ответа? В этом есть нечто символичное.
Когда?
Первый раз после моей судьбоносной поездки в Форкс, мы встретились на Маскараде в честь дня рождения Сульпиции. Что я чувствовал тогда? Чего хотел?
Интерес, любопытство, но не как к женщине, а как оказавшемуся толковому собеседнику, легкий оттенок уважения, как к достойному словесному противнику и.. жалость. Острое чувство сожаления что она вампир, что в ее жилах не струится горячая алая водица. Потому что хотел.. увидеть как на ее белом мерцающем платье расцветают пышные звезды ее крови. Тебе хотелось добавить красок ее холодной белой красоте. Было ли там место любви? Нет. Даже когда вы танцевали, ты испытывал к ней вожделение коллекционера, не более. Для тебя она была предметом, экспонатом. И тебе в голову не приходило, что у антикварной дорогой безделицы есть собственные чувства. Ты был одержим местью.
Потом? Когда?
Когда ты читал дубликаты посланных ей Аро отчетов? И не надо спрашивать какими такими сильно обходными путями я получаю доступ к деловой переписке брата. Знать – это моя обязанность. Так дело было в отчетах? Нет. Сухие цифры, строгие формулировки договоров, сдержанное перечисление фактов – за всем этим не видно автора.
Когда?
Маргарита. Пыточная.
Там.
Стружка сыпалась прямо на шелковый иранский ковер, создавая неожиданные, причудливые переплетения с узорами цветных нитей.
«Обожравшийся» агонией чужой смерти, потерявшийся во вседозволенности охоты, ты наверстывал в кратчайшие сроки все чего лишен был многие годы. Тебе хотелось эмоций, живых, сильных, вкусных.
И быстрее всего их можно было получить через пытки. Скольких вечных ты отправил за черту за несколько месяцев? Около десятка. В соседней комнате, в потайной нише хранятся добросовестно законсервированные трофеи, бесспорно необходимые в сложном деле постижения природы вампиризма, но все же не стоит вспоминать как сопротивлялись их настоящие владельцы, когда ты резал и свежевал. Что бы не вводить в себя в новое искушение.
Что же было тогда, в подвале?
Изумительная боль древнего существа, в принципе готового распрощаться с таким привычным и любимым бытием. Горячее взрывоопасное варево чувств молодого Деймона. Несдержанная оскорбительная выходка Кайуса. И ее равнодушное любопытство. Ее скука и усталость. Глухая затаенная тоска и безразличие.
Вот оно.
Все, во что вылились нынешние твои тревоги, родилось там и тогда. И не любовь это, Марк. Все куда как проще.
Дней десять тому назад ты захотел убить Хайди Волтури.
Из-под темного булатного лезвия сыпалась деревянная крошка. У собаки было три головы – две еще грубо стесанные, в которых только очень развитое воображение смогло бы углядеть песьи морды, а третья, центральная, добродушно вывалила язык и оскалила свирепую пасть в улыбке, распластала куцие ушки в горизонтали.
Своих не убивают. Тем более так, из прихоти.
Свои неприкосновенны, особенно когда им не интересно жить полноценно.
У крайней правой головы морда получалась хитрая – узкие щелочки глаз, прижатые к затылку уши, вытянутые в трубочку собачьи губы.
Что может быть увлекательнее игры на чужом поле по незнакомым тебе правилам? Что может быть слаще состязания характеров и воли, в финале которого один неизбежно поглотит другого? И чем крепче будет связана палач и жертва, тем полнее будет спектр ощущений. И не важно, кто кем будет в этом тандеме. Собственные переживания не менее питательны и разрушительны по сути своей.
Ты больной Марк. Садист и извращенец. Ты чуть сам себя не перехитрил.
Если бы не девочка-эмпат, выжженная твоей ненавистью, если бы не слияние с многотысячным городом, если бы не новые щиты, лишенные прежней одержимости мстителя, свободные от пропитавшей их насквозь загнанной за барьеры сознания горечи потери, ты бы ее извел, Марк. Просто так, из любопытства. Потому что кто-то же должен страдать так же как и ты. Почему бы и не Хайди? Она достаточно сильная, что бы ты еще долго мог пожирать ее боль, душевную, которая ей много острее телесной.
Ты просто жестокий выродок. Жестокий и очень ленивый, потому что в себе надо разбираться.
Копать, не жалея ни сил ни времени, потому что ты эмпат, а они от самого обращения висят на тонких ниточках безумия. Слишком много приходится копировать, пропускать через себя, слишком тесно сплетаться с чужими судьбами, постоянно, исподволь, что бы в определенный момент не превратиться в безмозглое бешенное чудище.
У третьей головы выражение было свирепое. Сморщенный нос, круглые безумные глаза и безгубая, непропорционально большая пасть, полная острых треугольных зубов.
Каким насыщенным на события стало время. Всего неделя, а столько всего произошло.

Я улыбался, довольный и спокойный как никогда, попирая босыми ступнями небольшой вкусно пахнущий лесом и смолой холмик. Деревянный цербер лежал на столе, насквозь пробитый осколком лезвия.
Гармония с миром, это чудесно.
А Хайди.. А что Хайди? Пусть цели несколько и изменились, но игра, игра-то осталась, ведь так?
А будущее рассудит…

В жизни все предопределено. И являешься ты фаталистом, или все еще наивным романтиком, полагающим, что сможешь перекроить будущее под себя – вселенской гармонии на это откровенно наплевать. Сколько бы их ни было, вероятностных веток развития грядущего, ты все равно увидишь возможности уже после того как вляпаешься в очередную историю. С этим надо просто смириться, потому что, по сути, от тебя самого, твоих талантов и ума ничего не зависит. Все невозможно знать наперед. Иногда что-то случается просто потому что случается.
Так я думал, созерцая чудную картину трудового полдня наших слуг.
Вот что мне мешало перенести визит к Аро и просто остаться в своих покоях? Что преступного было бы в том, что бы прежде зайти к «доченьке», и уже потом отправляться на поиски вездесущего и совершенно неуловимого брата? В конце концов, почему бы мне не выбрать другую дорогу и попасть в соседнее крыло этажом выше или ниже?
Потому что сколько не трепыхайся, из воды масла не получится. И как бы скоро не разносились по замку сплетни, лучше один раз увидеть своими глазами результаты «мудрых» советов, чем потом слушать об этом весьма вольный пересказ.
Глазам увиденное нравилось. Право слово, с чисто эстетической стороны, пара смотрелась великолепно. А уж скорость, с которой она образовалась, была лучшим ошейником дико воющему инстинкту собственника.
И не стоит, медленно, подобно замковому привидению, как полагается тебе по сложившемуся имиджу, проплывая мимо, мысленно подбирать наиболее подходящий поднос из коллекции фамильного серебра Меровингов, на котором достойно смотрелась бы голова этого проходимца. Совершенно не зачем, вежливо обозначив наклоном головы приветствие им обоим, вспоминать график дежурства замковой охраны в темницах и тех драконовых мерах, которые теперь, после гостевания там Фабретти, полагаются за пропажу заключенных. И лучше пару тройку месяцев подумать, нужно ли устраивать побег «подсадной» пленнице в смену именно этого хлыща, что бы потом образцово показательно…
Перед внутренним взором отчетливо всплыл игривый щелчок по точеному носику....
«Моя добыча!» - рявкнуло подсознание.
Хорошо, подумать с недельку.
А только ли они обнимались? Что бы новая кровать дольше стояла и меньше скрипела, и отдыхалось на ней слаще, ее разумеется нужно «обновить». Поэтому лучше всего отложить сейчас беседу с Аро, захочет сам найдет, не маленький, и спуститься в караулку, выбрать там самого смазливого и провести с ним, натасканном на уничтожении мне подобных, контактный спарринг. А завтра еще один И после завтра и послепосле.., активно повышая общую боеготовность домашней армии, пока либо меня кто-нибудь из них не покалечит, либо в нашей охране не останутся только те, кем особо впечатлительных можно пугать на расстоянии.
И конечно же, это никакая не ревность, а сугубо рациональное желание освободить несколько должностей для прекрасных воительниц Мори. Нет же ничего лучшего, чем окружить себя очаровательными женщинами, которые будут рядом все двадцать четыре часа, которые искренне и горячо тебя ненавидят практически поголовно, которые только и грезят, как особо изуверски содрать с тебя шкуру, которые по природе своей, как все бабы, истеричны и непредсказуемы, не так ли? Это ведь то, что нужно, что бы расширить свой кругозор и заиметь серьезную причину чаще путешествовать по миру, как можно дальше от любимого дома, правда?
От претворения кровожадных замыслов отвлек перехвативший меня на пороге дворецкий, потрясая трубкой стационарного телефона.
- Это вас, Милорд, - сказал он, тщетно пытаясь скрыть в голосе удивление. Я тоже был поражен – разыскивать меня через хозяйственную службу замка? Когда есть личная связь? Кого одолела такая своеобразная фантазия?
- Слушаю.
- Маркуша? Как хорошо что ты дома!
Только одной женщине в мире удавалось так именовать меня на протяжении последней тысячи лет и до сих пор остаться в живых. Что поделать, любимой подруге Дай и не такое могло бы сойти с уст, тем паче, что она из немногих, кого мне ни разу всерьез не захотелось уничтожить. Даже в самые тяжелые времена.
- Серафима. Твой звонок неожиданность для меня. Приятная надо сказать..
- Ты не представляешь себе, как приятно тебе будет, когда я к тебе приеду. Алехандра просила меня оказать содействие твоему клану, и я не нашла в себе сил отказать ей. Так что мужайся, я вылетаю. Можешь заготавливать букеты и встречать меня у трапа.
В ответ я тихо зарычал.
В трубке многообещающе рассмеялись.
Короткие гудки, оказывается, не всегда знаменуют конец. Порой, это только начало.

Если занят делом, время летит незаметно.
Я вдумчиво изучал нынешнюю официальную схему замка и списочный состав нашей охраны. Собственная преступная халатность и наплевательское отношение к сложному делу защиты родного дома ввергали меня в изумление. Это не резиденция древнего клана, это швейцарский сыр. Говорят, он так же дыряв, как и наша обороноспособность. Счастье Фелкиса в том, что он сейчас на другом материке. Попадись этот «свадебный генерал» под горячую руку, узнал бы и о себе и о целой библиотечной секции посвященной военным трактатам много нового.
В дверь кабинета поскреблись с деликатностью, прежде невиданной у нашего дворецкого. То ли не стоило мне на раздавшийся ранее его вежливый стук ругаться на шумерском, то ли совсем не к чему было метать при этом в еще закрытую дверь серебряный ножик для бумаг.
- Милорд, Серафима Ахани прибыла. Вы велели доложить, - раздалось из гостиной.
- Благодарю. Проводите ее в приготовленные апартаменты.
- Уже, Милорд. Леди Хайди сама занялась размещением гостьи.
И тут Хайди? Как-то неожиданно много ее стало в последнее время. Или мне просто везет?
Выбрав из букета, украшающего чайный столик полураскрытый бутон белой розы, я отправился встречать временного члена семейства Волтури и свою старую, далеко не добрую, знакомую.

- Маркуша!
Подхватить за тонкую талию сорвавшийся с софы темный вихрь, увернуться от ее попытки потрепать за щеку и сцапав кисть приветственно поцеловать туда, где на запястье когда-то билась полная солнечной африканской крови жилка. Поцеловать, специально царапнув по душистой коже зубами.
Мы оба прекрасно понимали такие полунамеки.
- Фимочка! – тон не менее дурашливый чем ее, и тот же, словно отражение, серьезный блеск в глазах, - Как долетела? Извини, что не встретил у трапа, не нашел сравнимых по красоте цветов.
- Ничего- ничего, - пропела она, отстраняясь и пряча ручку за спину, а затем и вовсе удаляясь на кровать, оставив мне в распоряжение софу или пару кресел на выбор. Я предпочел сидеть, тем более так открывался замечательный вид на разлегшуюся поперек покрывала женщину. - Розочка тоже сойдет. Думаю, она прекрасно будет смотреться в моей прическе или за корсажем, я еще не определилась.. А что касаемо прибытия на место службы, я рада что в вашем серпентарии ничего не меняется. Все тоже гнездо интриг и разврата как много лет назад.
- Интриг? Серафима, я совершенно не понимаю о чем ты. Дома мы отдыхаем, а не строим козни. – неубедительно открестился я.
- Значит, то, что я нее успела переступить порог, а твоя «пусечка» уже начала меня шантажировать, это просто проявление вашего расположения? Мило.
- Хайди? Шантажировать? Тебя? Не вижу причин ей так поступать. Возможно, ты просто превратно ее поняла.
- Марк, я все поняла правильно, поверь мне. И вообще, котик, не суй свой любопытный нос в девичьи секреты. Прищемим же. – она потянулась, с удовольствием демонстрируя все, что способен подчеркнуть тонкий шелк блузы, и насладившись произведенным эффектом, перевернулась на живот. Тут же взметнулись и хищно затрепетали острые каблучки. – И кстати, эта киска к тебе неравнодушна. Я бы сказала весьма и весьма.
- Полагаешь, я не в курсе?
Она рассмеялась. Более принужденно, чем хотела показать и все же.. Ее эмоциональный фон оставался все таким же слепяще-белым и невозмутимым. Серафима всегда играла. На самом деле, ей редко до чего было дело, и редко что могло вызвать отклик в ее безжизненной, выжженной засухой, саванне души. Мне было это приятно. В разговоре с ней, я никогда не знал, какую реакцию она придумает в ответ. Именно поэтому, несмотря на все что она знала, несмотря на ее вечные капризы и это невыносимое «Маркуша», я никогда не рассматривал ее как свою жертву. В конце концов, убивать пустыню бесполезно и утомительно.
- Ах да. Я такая забывчивая, все время принимаю тебя за нормального мужика. Извини. Она знает?
- Больной находится на стадии отрицания, - я пожал плечами, - Если ты, конечно, ты об этом. А если о чем-то другом, то нет, не знает. Разве что только ты ей рассказала?
- Нет, Марк. О том пари знали только трое – ты, я и Апега. И как бы я не любила свою мать, считаю, что следовать за нею в вечность мне пока рановато. Только вот ты сам… если Хайди тебе не безразлична, не считаешь что должен ее хотя бы предупредить?
Люблю подобные вопросы. Что бы ты не ответил, ты все равно отвечаешь не на то, что услышал. И чем обтекаемей будет твой отклик, тем сильнее разгорится любопытство собеседника.
- Скажем так, я ей намекнул. И даже не очень тонко. Так что подождем, что выберет она.
- Дайдиме в свое время ошиблась. И ей просто повезло. Полагаешь, что история повториться?
- История циклична. А я всего лишь безобидный эмпат, что бы противится законам мироздания.
Она снова засмеялась. В этот раз, зло и несколько истерично. Кисея чувств все так же не колыхнулась, хоть и полетели на пол белоснежные розовые лепестки.
- Безобидный, конечно! Алехандру до сих пор трясет. В несколько дней из-за пустяка лишиться и провидца и «транслятора». С Гертрудой-то все ясно, Мори откровенно сглупила, слишком упростив вам миссию, но зачем ты так сурово обошелся с девочкой? Катти то сих пор как тряпичная, даже я не могу с ней ничего сделать – она ничего не хочет, ни есть, ни жить, ни умереть. И боюсь, что ее мы не вытащим из этого состояния.
- Поместите ее в психушку, - я подпер щеку ладонью, с интересом разглядывая как проникающие в окно солнечные лучи заставляют сиять длинные сильные ноги. Как мягкое мерцание темной кожи размывает границу подола короткой кремовой юбки. Кофе со сливками, у смертных есть такой напиток. Кажется, я даже ощущаю его горько-сладкий запах. – Я серьезно, Серафима. Богадельня самое место для опустошенного эмпата. Через пару лет наедине с душевно больными она придет в норму. Лучше скажи мне, почему из всего клана, Алехандра выбрала тебя, в качестве представителя? Ты настолько ей надоела, что Глава решила наконец-то от тебя избавиться?
- Что ты, Маркуш, я сама попросилась. Все-таки Амазонки и мои дети, и не могу я смотреть, как ты их гробишь одну за одной. Кстати, Аруня поддерживает твою политику истребления, или ты как всегда шифруешься под белыми ангельскими одеждами?
- Вот сама у него и спросишь, когда будешь представляться.
- Ага, значит, чудесная идея сделать нас карнавальными солдатиками целиком и полностью его..Куда ты смотришь?
В черных глазах, там, где раньше у самых зрачков были разбросаны рыжие лучики, сейчас насмешливо и маняще горели алые всполохи любопытства. Я улыбнулся ей и снова перевел взгляд на приятно-аппетитную округлость, которую уже любовно поглаживали тонкие темные пальчики.
- Красивая она у меня, правда? По случаю приезда к вам, я даже сделала новую тематическую татуировку. Хочешь посмотреть?
- Хочу, - безмятежно согласился я и с непередаваемым удовольствием отметил, как по снежному фону вспыхнули и пропали золотистые искорки, - При свечах, на белом песцовом покрывале твоя татуировка будет смотреться просто замечательно.
- А ты оказывается эстет. Ночь, пламя и бокал теплой свежей крови. Как романтично. Но может все-таки сейчас? Я запру дверь и буду тихой-тихой…
- Фривольности днем? Серафима, я вампир старой закалки и не приемлю современного разврата. Всему свое время.
Возмущенно подняться и направиться к двери, на пороге все же не сдержав любопытства:
- Кстати, Железная Дева твоя работа?
- Моя. Тебе понравилось?
- Очень. Ты восхитительно работаешь с металлом, - откровенное признание, - Может, я выпрошу ее у тебя в качестве подарка, давно не приходилось испытывать столько новых ощущений.
- Может, может, - пропела она, когда дверь уже закрывалась за мной, - Все может быть, Марк. Все.

И не надо обвинять меня в предвзятости или злонамеренности. Он первым попался мне на пути, если конечно не учитывать, что шел я так, что бы никому другому так не повезло.
Проигнорировав вежливый наклон головы Джана, я уже было прошел мимо, но потом, как бы вспомнив, вернулся.
Все-таки у Хайди есть вкус. Был бы я женщиной, признался бы, что передо мной не плохой образчик мужской породы: высокий, статный, смазливый, улыбчивый. Но к его несчастью, я ей не был и оценивал стража совершенно по другим критериям.
- Иди за мной, - короткая команда и полная уверенность, что ослушаться он не посмеет...
- Прошу прощения, Милорд, моя смена только началась…
..но все же попытается. Впрочем, даже его горделивого самолюбия на долго не хватит, если малиновые глаза хозяина смотрят с презрением и жалостью. Проще подчиниться.
К покоям Серафимы мы возвращались молча. Я впереди, предвкушая грядущую бурю, он позади, вовсю излучая раздражение и.. толику снисходительности. Ну-ну, мальчик…
- Джан, верно? Джан, с этого момента ты снимаешься с графика дежурств и отныне занимаешься только нашей гостьей. Ежедневно, все двадцать четыре часа, - я дернул уголком губ, демонстрируя попытку благожелательно улыбнуться, - ты должен быть ее тенью и личной охраной. Работать будешь без напарника. Что-то неясно?
- Милорд, я не телохранитель, это не мой профиль…
- Значит, будешь повышать квалификацию, - холодности и бесцветности моего голоса могли бы позавидовать и космические просторы, - К тому же, твои неуклюжие попытки быть незаметным и необременительным скорее позабавят амазонку, чем всерьез обеспокоят своей навязчивостью.
Обозначить жестом прощание и развернуться, демонстрируя намерение оставить его в одиночестве, что бы невзначай, как бы напоследок, добавить:
- И еще одно, Джан. Ни Леди Челси, ни Леди Рената, ни тем более Леди Хайди не должны приближаться к Леди Серафиме, без ее на то позволения или моего разрешения. Тебе все понятно? Тогда исполняй.
И спокойно отправиться вниз, в гараж, что бы выбрать себе самый быстрый и самый тонированный автомобиль. Если есть Права, то почему бы ими не воспользоваться? И зачем пугать лишний раз мальчишку? Если сам не поймет, что любой проступок будет оплачен его головой, так зачем же мне такой глупец? Была бы жертва, а повод найдется…

Машина послушно мчалась на северо-восток, унося меня все ближе к самому дорогому борделю Флоренции. Парадокс современного мира в том, что теперь не у милых наивный пейзанок, доверчиво распахивающих свой кров обаятельным незнакомцам, а у циничных элитных проституток струится в венах самая чистая, здоровая и горячая кровь.

Было бы странно столько столетий провести на полях сражений и в доблестных рядах Наисветейшей, что бы до сих пор остро и бесконтрольно реагировать на свежую кровь. И то, что я обычно предпочитаю не вгрызаться в горло своей пищи, говорит не о том, что я не способен во время остановиться, а о том, что мне лень последующие пару столетий избегать похолодевшую жертву внезапного человеколюбия.
Так что, славен будь в веках, создавший на благо медицины и гуманного вампиризма артериальную канюль. Что может быть проще? Приехал, выбрал себе из всего «цветника» девочку, чей запах и внешний вид соответствует твоему нынешнему настроению, отвел в уютный кабинет, похватал для приличия за округлые теплые коленки и усыпил ласковым прикосновением к нежной шейке. Продезинфицируй, коли и пей, хоть из того же неиспользованного под шампанское бокала. Хоть торопясь, хоть смакуя букет и вдумчиво читая при этом свежую прессу. Литр-полтора вполне хватает, чтоб почувствовать себя сытым и не убить своего донора избыточной кровопотерей.
А дома пусть обедают другие, кому «покушать» приведут, и испытывают это весьма сомнительное удовольствие от убийства слабого беззащитного одураченного существа.

Вместо ожидаемых трех часов во Флоренции я провел все пять, на обратном пути спонтанно захотев нанести визит своему «семейному» адвокату. И пускай о делах насущных мы не говорили, но неспешная беседа о казусах дней минувших и о возможных грядущих событиях, кого за бокалом бренди, а кого и за «наперстковой» чашечкой крови шестилетней дочки хозяина стоила потраченного времени.
Посему, в Вольтеру я вернулся на закате, настолько благодушно настроенный, что едва ли не мурлыкал. И даже обнаружение в собственной «берлоге» гостьи, скорее обескуражило, нежели вызвало раздражение, хотя обычно я очень не люблю, когда кто-то вторгается в мою обитель без моего на то позволения.
- Надеюсь, Хайди, вы не собираетесь после порадовать свалку еще и этим диваном? Знаете ли, я очень привязан к данному антиквариату. Лежите, лежите, цель своего визита вы можете поведать и не меняя столь удачного положения.

Подобные тирады, для пущей доходчивости, слушать лучше сидя, да хоть бы и на том же диване, удобно подперев поясницу подлокотником и пристроив правый локоть на изогнутой спинке. А то, что до собеседницы и руку-то слишком далеко протягивать не надо, так тому виной исключительно сытая нега, когда лень не только двигаться, но и думать, и приходится делать все, что бы не упустить ни малейшего нюанса в ее речи. Даже идти на такие крайности, противореча самому себе.
- Не правдоподобно, дорогая Леди. Общий замысел хорош, но детали его сгубили. Во-первых, я не предполагал, что в нашем замке настолько мало прекрасно обустроенных покоев, в которых вы не могли бы скоротать пару-тройку дней, пока не привезут выбранную вами мебель. Кстати, в современном мире, к великому удивлению, это значительно проще делать через каталоги или интернет. Попробуйте как-нибудь, вдруг вам понравится. Во-вторых, менять сейчас Джана, пусть на кого-нибудь и более квалифицированного, это не только в пустую тратить время, заново устраивая неразбериху в охранном отделении, но еще и привлекать излишнее внимание Серафимы к факту ее некоторой «несвободы». Этот соглядатай амазонку вполне устраивает, и даже несколько веселит, так что объективных причин для замены нет. К тому же, мне ничего не стоит позвонить Алехандре и попросить ее несколько умерить пыл своих девочек в отношении вас. В-третьих, Хайди, вы же не могли забыть, что Вольтера, как и южное итальянское побережье являются нашей территорией, и любое нападение на члена Семьи будет расцениваться как приглашение к геноциду. Но, увы, в эту эпоху так мало истинных самоубийц, так что будьте спокойны, за стенами замка вам ничего не грозит даже без такого, как вы изволили заметить, беспечного телохранителя. В четвертых, у вас, возможно, сложилось превратное впечатление о том, что я узурпировал вашу личную свободу. И даже если в чем-то это и так, то это лишь необходимая временная мера. Надеюсь, терпение одна из ваших добродетелей, Леди? И , наконец, - я оторвался от созерцания ее точеной фигурки и посмотрел прямо в глаза, улыбаясь при этом ласково-ласково, праведно-праведно, как собственный портрет в одной из галерей, - Сомневаюсь, что смогу помочь вам в выборе кровати. Я постоянен в своих пристрастиях: меня вполне устраивала ваша и очень нравится своя.

Как ты только что употребил расхожую истину? Терпение есть добродетель? Вот и терпи теперь сам.
Ехидна.
Праматерь всех чудовищ. Она была так же молода и наивна, она искренне верила, что ее плотоядные дети всего лишь отражение ее с Тифоном любви. Она так и умерла в своем заблуждении.
Так кто сейчас увидит свет?

А взгляд у Хайди может быть очень неприятным и весьма болезненным для мужского самолюбия. И я бы не него купился, если бы доподлинно не знал истину и кто именно во всем произошедшем к чьей фактуре примерился первым. Так что не нужно освежать мне память, сутки это не тот срок, за который можно забыть все детали.
Взгляд и улыбка порой гораздо выразительнее слов. И можно слегка приподнять скептически бровь, в ответ на ее «беспокойство» за такую прожженную взрослую девочку как, Серафима, и можно выразительно фыркнуть, будто гоня от себя запах лежалой тухлятины, которым так явно повеяло от ее «тепла».

И можно позволить себе быть честным, а от того и жестоким:
- Мне так захотелось, - ответил я. И даже не вскочил, чтобы патетично нарезать пару-тройку кружков по вощеному паркету, а всего лишь протянул руку, чтобы легко и практически не прикасаясь к бархату ее щеки заправить непослушный белокурый локон за ушко, точно так же как когда-то на Мальте. – Надеюсь, так доходчивее для твоего понимания, чем обвинения во вдруг открывшемся непрофессионализме и халатности?– и осторожно, с едва заметным привкусом брезгливости, вытер об собственную штанину «испачканные» прикосновением к ней пальцы, - И раз у нас такой вечер откровений, то ответишь ли и ты на мой вопрос? Неужели тебе не мерзко, возиться с «мертвечиной»?

Интересно, она делает это осознанно и это элемент игры, в которой я с удовольствием увязаю все глубже, или такие кульбиты выкидывает ее подсознание? Чем дальше добыча, там навязчивей желание ей завладеть, а охотничий азарт суть основы нашего вида.
Благо, что акустика в зале хорошая, а у вампиров слух отменный - перекрикиваться нам не придется.

- Не непрофессионально, а просто не вежливо. Впрочем, если уж Вы, - особо отметить интонацией, - позволяете себе не только требовать с меня отчета, но и делать замечания, то считаю и мне, в свою очередь, быть с Вами вежливым и воспитанным совершенно ни к чему. А что касаемо драгоценного Вашего Джана: так любите его себе на здоровье, гордитесь творением разума своего, и тешьтесь на выбранных вами кроватях сколь душе угодно, в свободное от его службы времени. Которой, зная теперь доподлинно что вы сотворили с одним из охранников, я его загружу по самый предел его возможностей, и еще немного сверх того. – Когда мне нужно, я могу быть на редкость противным, модулируя и мимику, и речь именно под самые неприязненные впечатления собеседника. Сейчас я сознательно копировал собственный «шальной» утренний голос, с его негармоническими обертонами и легкой хрипотцой. - И только из моей личной приязни к Вам, он сейчас находится под присмотром древней хитрой амазонки, а не радует своими малочисленными останками горных стервятников, как плод недозволенного и дефективного эксперимента. Так что цени и не надувай обиженно губки, что за твои фортеля тебе не аплодирует стоя восхищенная публика.
Я уже злюсь? Нет, еще нет.
Просто знаю, что если хотя бы еще раз она при мне упомянет этого бедолагу, то последствия могут оказаться весьма непредсказуемыми. И неизвестно до чего я дотянусь быстрее – до любимого топора или кровати.

Для некоторых мест пространства существуют свои непреложные истины, я бы даже сказал аксиомы.
Аксиома первая: самовольно покинуть мою обитель невозможно. И дело даже не в том, что тяжелая дверь настоящего мореного дуба, за века ставшая многократно плотнее стали без потерь выдерживала даже припадки моего безумия и проще проломить стену рядом с ней, чем ее саму. Если конечно, никого не смущает залитый в старинную кладку свинец, который, как доказано, прекрасно экранирует чувствительного эмпата от всплесков темперамента остальной части семейства и их гостей. И дело даже не в том, что я пришел позднее женщины и по привычке закрыл замок. Дело в том, что изнутри моя «входная» дверь вообще была лишена такого дизайнерского излишества как ручка. Сплошное, филенчатое черное полотно, действующее по принципу: «всех впускать и никого…» Ну разве что в окно выброситься, но до этого еще нужно догадаться и чрезвычайно любить обширные заросли диких роз.
Аксиома вторая: если несуразность беседы зашкаливает, то можно и нужно поддаваться приступам внезапного оптимизма. Это и для здоровья полезнее, и для собеседника. К тому же, в моей гостиной не только акустика хорошая, а и звукоизоляция на уровне. Так что орать или хохотать я мог во всю свою луженую глотку, совершенно не стесняя окружающих.
Аксиома третья: демократия миф, только тиранией и деспотизмом можно добиться понимания. И не надо к этому примешивать сексизм. Кровь не мешают с водой.

« Моя добыча!» - требовательно рявкнуло подсознание.
« Твоя, твоя, вот теперь уж точно, твоя».

Люблю нападать со спины. Согласитесь Павшие Боги, сомкнуть руки на женской груди куда как приятнее чем на ее лопатках. И пускай при этом твои объятия настолько крепки, что еще чуть-чуть и затрещат сахарные девичьи кости, зато нашептывать на ухо из такого положения гораздо удобнее.
Даже тогда, когда больше хочется подхватить ее на руки, усадить на колени и долго гладить по спине и мягким волосам, ничего не говорить, а просто молча слушать как бьется в ней одиночество..
- Злой дяденька-эмпат обидел бедную маленькую эгоистичную девочку-вампира? Не возжелал без спросу копаться в хламе ее души? А ты уверена, что действительно хочешь, что бы я «препарировал» тебя? Что бы вытащил и сунул тебе под нос твои же страхи и желания?
Слегка отвлечься на ощущение прикосновения собственных губ к изгибу высокой шеи, а потом, сменив правую сторону на левую, снова поинтересоваться:
- Ты сможешь это пережить? Или снова трусливо подожмешь хвост и спрячешься за своей ледяной стеной безразличия?
Сделать шаг назад и развернуть ее вместе с собой, лицом к уже черному оконному стеклу, в котором отражаются оба силуэта, только ее четче и ярче.
- Ты уверена, что сможешь пережить, что кто-то еще знает о твоей постоянной лжи?
Из моего окна не видно города, там только чернота ночи, так похожая на бездонную пропасть. Из него не видно звезд, только воет внизу старый сад, грозя далекому небу ветвями.
- Ты жаждешь тепла и понимания, но даже сама малодушно прячешься от собственного я. В тебе только обреченность. И никто не обязан разделять ее с тобой.
Даже если очень хочется сменить захват на бережные объятия, оплести собой, загораживая маленькую потерявшуюся девочку от страшного окружающего мира, в котором повязанные с вечностью всегда остаются одни, то стоит помнить, что помимо Прав, существуют еще и Обязанности. И порой их тоже нужно исполнять.
- Ты можешь сейчас уволиться. И тебя даже отпустят. Но можешь ли ты сказать, что это действительно то, чего ты хочешь? Что ты не бежишь, снова и снова, рискуя вечно мчаться по кругу? Что ты никогда об этом не пожалеешь?
И надо ли озвучивать, что правду я узнаю раньше нее? Надо ли предупреждать, что буду рвать ей глотку и ломать кости, заставлять биться в агонии регенерации столько раз, сколько понадобиться, что бы она осознала и смогла озвучить единственно верный ответ? Истина всегда жестока.