Карта ролевой игры "Сумерки"

Гранада, Альгамбра 1899

Густые арабские сумерки цвета индиго накрывали раскаленный колесницей Гелиоса красный камень замка, сквозь узорчатые окна тянулись к вязи и цветочному орнаменту. Вспыхивали в воображении чарующие и манящие сказки «тысячи и одной ночи», обнимая нежностью вымысла и уносясь прочь в темные коридоры мавританского произведения искусства, сырые стены подвалов, изнутри точные копии наших душ, холодных, вечных… Пустых и одновременно наполненных демонами. Они подхватывают эхо шагов, воют и рыдают ветрами от раздирающей боли и дышат в спину. Преследуют, однако, не нагоняют, но раз за разом хочется обернуться, увидеть не мозаичный узор полов и пестрые узоры ковров Альгамбры, а излом циничной улыбки и рубиновый лед надменных глаз. О чем, милая узница лабиринта бесконечности, шептали тебе языческие псевдобоги? В какие сети завлекли, удерживая трепыхающуюся бабочку за нежные яркие крылышки? Я все еще помнила, каково это быть смертной, слышать стук своего сердца, волнительную мелодию фламенко, силу физической боли обращения, в котором сгорала собственная кровь, иссушая артерии и капилляры, превращая мягкие ткани в чистейший мрамор, прочными и плавными линиями сбегающий по точеной фигуре. Разделять кулинарные пристрастия на тысячи разных вкусов, не имеющих никакой связи с нынешней солоновато-металлической амброзией. Говорят, будто и к Тартару можно привыкнуть, не замечая жара, идти по тлеющим углям навстречу пронизывающей насквозь стуже. Здесь не живут гармонией, лишь грезят о ней наяву, ибо сны остаются за пределами этой реальности в иной ипостаси, ангельской в сравнении с той, что под стать Венере Милосской с маленьким черным сердцем. Существуют на инстинктах, искушающих росчерком клинка по теплой коже жертвы. Негуманно, бесчеловечно. А сама-то ты кто, дитя ночи? Проклятое существо, возомнившее себя перстом судьбы, играя при этом эпизодическую роль в спектакле бытия. Тебе уже противны переливы восхода, ведь куда приятнее насыщенный бархат небосклона усыпанного остроконечными звездами. Ибо сам мир так кажется глубже, насыщеннее, оборачиваясь небесным мостом, убегающим в неизвестность за облако Оорта. Рапира сгибается под напором давления на металл, еще шаг и сломается, но это расстояние – невидимая величина данности признанного этикетом положения фигур под сводами зала красного дворца. Сталь бы и рада заполучить крови глоток, да только изваяние напротив сильнее, заставляя ее признать поражение. Длинные пальцы играют с образцом испанского холодного оружия, не страшась тонкого лезвия, которому не соперничать с вечностью, а впору опустить знамена. Но я проигрывать не умею и не желаю, что выдают интонация и сжимающие эфес пальчики.

Насмешка в голосе, изысканная и высокомерная. Какой она бывает лишь тогда, когда бессмертие стало обыденным, а смертные дни остались далеко позади, когда более не тянет окунуться в воспоминания, укрытые не одним столетием. А ведь ничего кроме умудренных веками глаз и неторопливой фразы не свидетельствуют о почтенном возрасте застывшего в веках любителя оружия в его привычном проявлении. Не стоит недооценивать случайные встречи, преподнесенные судьбой в водовороте дней и паутине событий. Быть может нужно отступить, убрать рапиру, ибо смешным и глупым кажется вампиру сие действие. Опустить глаза, как и подобает леди, коей когда-то воспитывали каноны восемнадцатого века. Но рожденная не в ту эпоху, капризная и свободолюбивая Алия добавит в серебристый колокольчик приторного яда.
- Как вам будет угодно, - не хватает лишь реверанса, но не со шпагой же в руках. – Я вас не тороплю, до открытия музея еще много времени, равно как и экспонатов, которые хотелось бы увидеть.

Осенняя ночь двулична и нежна, если не ощущаешь холода, который гонит в дом к теплому очагу и чашке горячего шоколада. Однако же когда в нем остывают угли, понимаешь – надоело, устала, и выходишь на улицу, вглядываясь в объятый темнотой горизонт, ищешь в мрачных тенях очертания знакомой фигуры, на этом временном отрезке занимающей центральное место твоей вселенной. А потом выбираешь путь к солнцу, не обязательно кратчайший и легчайший, пожалуй, спешка ни к чему не приведет, ибо смаковать нужно каждый шаг, жест, взгляд. Самый ценный трофей дается сложнее прочих побед, дольше согревая черствое вампирское сердечко и переливаясь мелодией призрачных фанфар. Меркнет ли он? Конечно, ведь даже солнце умирает, сжигая себя и остывая, хоть и не так быстро, как вспыхнет и прогорит дотла твой триумф. Люблю огонь, хотя в полной мере не ощущаю его жара, лишь где-то на задворках здравого рассудка понимаю всю губительность разъяренных языков пламени. Полымя несет именно ту смерть, что очищает, не оставляя после себя ничего, только пепел и угольки. Как восхитителен и чарующе притягателен костер в ночи, словно ты не вампир, а обыкновенная любопытная бабочка.
Но все по порядку, всему свое время. Для начала не забывай, что ты леди и по правилам этикета нанеси визит вежливости… Право же, это странное чувство, будто покидая родные пенаты во Франции через океан меняя материки, летишь в гости к давнему другу. Вот что значит маниакальная одержимость, ведь никто не станет отрицать, что проклятые создания существуют на грани безумия. Иначе вампиров не считали бы дьявольской нечистью, ко всему еще и бездушной, посему пока ты в мире смертных и не горишь в аду, то живи. Так, чтобы флер тайн и легенд преследовал и вызывал улыбку вечной, но чтобы никто не мог явить миру твое лицо, равно как и с известной мадам Вонг.
К сожалению, визит этот поздний, почти ночной, но ведь хозяин дома и не ждет меня. Даже если он знает кто я, то еще не в полной мере осознает всей безысходности, не видит в глазах того хищного блеска, что по привычке прячу за длинными, изогнутыми ресницами. Провинциальный городок – замечательное место, ведь все друг друга знают и не всегда запирают на замок входную дверь. Мне же лучше, встречу хозяина дома в гостиной, как и надлежит незваной гостье, свалившейся как снег на голову с приходом холодов. Долгое ожидание приводит к бесцельному брожению по комнате, разглядыванию предметов интерьера, оценке полета дизайнерской мысли и предпочтению цветовой гаммы. Что, в общем-то, и зря, лишь мы, женщины, придаем значение каждой мелочи, а мужчины не расчленяют картины на сотни деталей, созерцая вселенную целиком. Когда все видимые предметы изучены, я набираю номер ресторанчика и заказываю ужин на дом, выходит, что на двоих, ведь меня мало интересуют изыски лазаньи, скорее тот, кто доставит итальянское блюдо. Это оказалась девушка, совсем молоденькая, возможно школьница-выпускница. Она угадила в цепкие лапки паучка, с помощью гипноза заставившего ее сидеть тихо, пока кровь из разрезанного запястья малышки смешивается с красным вином в моем бокале. Так оно становится еще слаще, приобретая новый аромат, чуть дурманящий остатки разума, едва ли не стирая тонкую грань между безумием и адекватностью. Хотя о чем это я вновь веду речь? Последнее мне и не снилось, монстрам вообще не снятся сны.
Долгожданное свидание, а по-другому эту встречу ради вендетты мысленно и не назовешь, наконец-то состоялась. Запах крови чуть сильнее других, он то и подстегивает к поспешности действий. Кто из заступников откажется от возможности спасти жизнь смертной? Я отрываюсь от альбома с фотографиями, яркими, цветными моментами чужого прошлого, говорящего о мужчине куда больше, чем все находящееся вокруг и улыбаюсь, ощущая радость, расползающуюся в груди таким родным и знакомым желанием убивать. Нет, не девочку, которая еще дышит и, сидя в сторонке, большими глазами наблюдает за происходящим. Она для меня ничто, а цель поездки в США оборотень, ненависть которого к моему роду настолько сильна, что почти осязаема. И она более чем обоюдна. Взаимность и гармония, как и полагается по закону природы, закону жанра наших сущностей и положений вещей в отдельно взятой ситуации.
- Здравствуй, наконец-то мы встретились лично, без посредников и посланий, - осалютировав бокалом, я пригубила коктейль из вина и крови. – Как ты уже догадался, я и есть то самое вселенское зло, возомнившее себя орудием Немезиды.
Оборотни стремительны, их сердца горячи, действия порой не обдуманы. Они не жалеют себя, с легкостью положат свою жизнь на жертвенный алтарь во имя существования совершенно незнакомой девчушки, по ладони которой струится алый поток. Волк собирается наброситься на меня, но в мои планы не входит борьба с его вторым воплощением с густой белой шерстью. Подлетев в девочке, я сжимаю ее тонкую шейку, ощущая под пальцами пульс и бег рубинового эликсира вечности.
- Поверь, я быстрее сверну ей шею, чем твои острые зубы достанут меня, - хочется верить, что это действительно так, и проверка не последует. – Для начала хочу поговорить, мистер Райс, и представиться. Я обвинитель, судья, присяжные и верховный палач в одном лице, но для простоты можно называть просто – Алия. Вина? Если, конечно, не против Кьянти, - нежность голоска компенсирует жестокость. - И расскажи мне, какой смертью ты хочешь умереть? Сегодня я благосклонна.

Вендетта целиком поглотила мое мертвое сердечко, быть может, придав этим еще большее сходство с монстром. Научившись у вечности искусству терпения, постигнув тем самым премудрость одного из самых сложных уроков бессмертия, фантазия плела невесомые кружева встречи, один за другим перебирая десятки призрачных вариантов с известным исходом. Находя свою прелесть в подобном времяпрепровождении, я не могла и представить, что они будут далеки от реальности, казалось бы уже неспособной удивить чем-либо. Чем больше скрыто занавесом тайны, тем больше интереса просыпается в тебе, тем ярче горит огонек желания жить, пусть даже за чужой счет, убивая.
Горячая кровь и буйный нрав в высшей степени свойственны оборотням, даже, сказала бы, ожидаемы, формируя определенную модель поведения. Всего лишь теорию, однако, не практику личной встречи. Собран, сдержан, он не спешит обращаться и нападать, заведомо понимая, что преимущество во времени на моей стороне, если, конечно же, не сворачивать шейку миленькому цыпленку, принесшему заказ из ресторана. Но к этому можно вернуться потом, ей не скрыться и не убежать, а начни она говорить о мифических тварях, то живо обзаведется комнатой с белыми, мягкими стенами.

Голос звучит спокойно и непринужденно, тембр приятно ласкает слух. Вот он с первых слов изумивший меня верхом самообладания. Кажется, противник более чем достойный, меняющий маски и мастерски входящий в образы. Искусный обман – нечто вроде дара свыше, либо есть, либо не пытайся дотянуться до горизонта. Но все же я не верю ни единому слову, ибо сама такая же ядовито-лживая леди, пусть даже и в обществе джентльмена.

Как может защитника людишек не беспокоить их судьба? Странно, Алия, очень странно ты выбираешь врагов, не вписывающихся в рамки общего представления об оборотнях. Хотелось бы едва заметно улыбнуться уголками губ, принимая данность иронии, или даже засмеяться в глаза безразличному к своей природе хищнику, да только я уже ни в чем не была уверена. Впору усомниться в собственном душевном здравии, видя, как мистер Райс сервирует стол, доставая из пакета продукты, беззаботно, едва ли не напевая ненавязчивый мотивчик, лишь искоса поглядывая на меня и девочку, начавшую чуть слышно хныкать. Бесхарактерное создание с гулко колотящимся сердцем, как же я устала от ее липкого страха, подкашивающихся коленок и больших глаз, точь-в-точь как у олененка Бэмби.

Малышка из службы доставки завыла в голос, похоже, от переизбытка эмоций у нее сдали нервы. Какие же смертные нынче слабенькие пошли, толком и насладиться нечем. Не то, что темный люд былых времен, приписывающий вампирам паническую боязнь церквей, святой воды и дневной сон в гробах. Хотя бы какие-то элементы готики, подстегивающие обзавестись постелью в виде гроба и отдыхать в ней время от времени, накрываясь крышечкой вместо одеяла.

Вот теперь, пожалуй, моему удивлению не было предела. Извечный враг, не рыча на меня и не скалясь волком, предлагает достаточно миролюбивым тоном временно откатить пушки, проявляя самые что ни на есть манеры джентльмена. А я то думала, что они перевелись, как и мамонты. Пальцы разжались, но жертва все еще оставалась во власти гипноза и не двигалась, прилежно исполняя мою волю. В кошачьем взгляде прищуренных алых глаз появилось сомнение, неправильное, слишком человечное. Как легко выбить из колеи ту, что еще помнила смертную жизнь.
Можно ли позволить себе эту слабость, пусть и чувствуя превосходство, разыграть неизвестный сценарий? Можно ли вообще хоть на йоту доверять противнику? Создать видимость согласия с правилами игры, новой, хоть фигуры и декорации остаются прежними? Что ж…

Последняя фраза растопила лед, взывая к неосмотрительности. Малышка заслужила свободу, скрасив одиночество, но теперь у меня есть компания. Стоит признать, что зеленоглазый мужчина подмечает все детали, хоть и заочно, ознакомившись с гипнозом. О, у него еще будет возможность прочувствовать на себе действие дара, а пока, подправив воспоминания девочки, заставляя ее забыть об этом вечере и отправиться восвояси, я проводила ее взглядом. Дверь тихонько скрипнула и притворилась за ее спиной, оставляя двух врагов в одном помещении. Несколько неуверенных шагов по направлению к столу и оборотню, выполняя просьбу последнюю просьбу смертника.
- Благодарю, с превеликим удовольствием выпью еще вина, а кулинарные изыски оставлю вам. Диета, - прошептала я, садясь на предложенный стул и принимая из рук врага бокал. – Очень лестно знать, что вы оценили мой подарок. Надеюсь, он позабавил вас какое-то время и не доставил хлопот. Да и компания новообращенных не должна была сильно докучать, скорее держать в тонусе.
Оборотень усмехнулся, вспомнив, видимо, уничтоженных пешек моей забавы, и обошел вокруг стола, заняв место напротив. Тишина в мгновение ока заполнила все пространство комнаты, буквально растекаясь по ней умиротворенностью светской беседы. Более не скрывая холодную улыбку хищницы, я наслаждалась букетом вина, ограниченного стеклом бокала и смотрела в изумрудные глаза знакомого незнакомца, которого все так же невыносимо хотелось убить. Казалось, что досье краше прочего повествовало все о волке, но оказалось, что не раскрыло и половины. Вот она вампирская гуманность, наблюдать за тем, чья жизнь полна красок и событий, а не напоминает извращенную форму существования, видеть в нем то, чего не хватает самой, и еще больше грезить о расправе. Так заложено природой, что вполне могло усиливать любимые ощущения.
- Я ожидала дуэли, в любом ее проявлении, но никак не всего этого, - неопределенной указав на разделяющий нас стол из орехового дерева, признаваясь, произнесла я. – Вы должны ненавидеть меня по закону жанра, как и я вас.
Отсалютировав бокалом, поднялась из-за стола, обходя вокруг, медленно шаг за шагом приближаясь к волку, которого, кажется, не беспокоило ничего кроме лазаньи. Мне бы такое титаническое спокойствие, когда по позвоночнику пробегает змейка страха, но контроль не дает участиться даже мелодии сердца, хотя бы чечеткой выдавая напряжение. Игра продолжается, пока один из нас не отправится на небо. И если учесть, что бездушной вечной туда путь закрыть, то билет в один конец можно считать именным.
- Есть забавное понятие – Заир. Нечто однажды вошедшее в нашу жизнь, занимая все больше времени и размышлений, пока однажды не останется смыслом, чем-то по-настоящему важным, святостью или безумием, - продолжила я, отпивая из бокала, ножку которого сжимали прохладные пальцы. – Каким бы галантным джентльменом вы не показали себя сегодня, что в крайней степени удивительно и приятно, но я отношу вас к безумию своего Заира, - еще один, словно танцующий и легкий шаг, и я останавливаюсь совсем рядом, касаясь ладонью угла столешницы. – Мне будет вас не хватать, мистер Райс, - ох уж эти откровения…

Венеция, июль, ночь Феста дель Реденторе

Нет ничего продолжительнее времени – своеобразной меры вечности. Глядя на него с высоты Олимпа бессмертия, не видишь ни друга, ни врага, лишь невесть кем и когда созданную искусственную систему, протянутую вдоль тленных жизней. Существа, провозгласившие царствие венца природы, не ведали, что сами являются игрушками в руках наивысшего творца, поставившего над ними проклятых хищников – идеальных машин для убийств. Подчеркивая тем самым, что хрупким порядком правит хаос, потому как свет слишком прямолинеен и правилен, как, впрочем, и любое добро, а тьма наполнена тенями и многогранна в своих проявлениях. Нет ничего приятнее, чем, наслаждаясь своим предназначением, с упоением наблюдать, как на твоих глазах вершатся судьбы и меняется реальность. Однако порой забываешь, что безумие как гравитация, стоит только подтолкнуть – и незримая грань стерта. А ведь когда-то мы сами были смертными, пренебрегающими временем и сожалеющими о его утрате.
Быть может, в эту ночь судьба возжелала спустить с Олимпа собственную ставленницу, для начала напомнив цену времени, всего за несколько секунд переиграв сценарий истории. Я не могла проиграть в поединке взглядов, тянущихся друг к другу, словно жаждущие крови дуэльные шпаги, но уступала в силе, вследствие чего и ощутила себя райской певчей пташкой в клетке, бесцеремонно прижатой к мраморной груди Эдварда. Не выпуская из плена пальцев запястье, одна его рука уверено сжала мою талию, а другая взметнулась к человеку, не успевшему толком уразуметь, что происходит. Мгновение и – волны нестерпимой боли смертного, не находя иного выхода, электрическим разрядом разлились по церковной зале с высоким расписным потолком и колоннадой, ибо с разорванной глоткой он кричать уже не мог. Не уверена, что поступила бы гуманнее со своим полуночным ужином, но, увидев контраст алой крови, дорожками стекающей по бледной вампирской коже, впитываясь в белую ткань рубашки, интуитивно сжалась, понимая, что передо мной не меньший висельник, чем я сама. Едва вернув самообладание, я безотлагательным тоном потребовала отпустить меня, однако упрямый вампир, не внемля сквозящей в голосе угрозе, продолжал крепко удерживать свою жертву на месте, тем самым мысленно возвращая к расположению тел и событиям совместного полета через Атлантику.

На миг я растерялась. Это была совсем иная жизнь, настоящая, наполненная искренними проявлениями чувств и эмоций, оставившая после себя лишь горько-сладкий флер воспоминаний. Ныне же я пропиталась кровью, затмившей весь калейдоскоп ароматов, став неотъемлемой частью сущности, наркотиком, проклятием, благодатью. Сплетаясь в танцевальном дуэте со смертью, они всегда тенью следовали за мной из года в год, через века. А он, увы, просто играет, выхватывая из мыслей частички прошлого, взывая к остаткам человечности, удерживая при этом еще крепче, чтобы не вырвалась из цепкого кольца рук. Алое на алое, впитывая дурман крови в тонкий шелк вечернего платья. Ярость плохим союзником вплелась в словесную баталию, словно лесной пожар, распространяясь по венам огнем, вспыхивая и искрясь в ответ на каждое ответное резкое замечание мужчины. Упрямство против упрямства, разум на разум, но только в силе противопоставить мне оказалось нечего, и этой слабостью Эдвард пользовался сполна.
Меж тем безвозвратно рухнувший сценарий ночи, объединяя в себе обе истории, на наших глазах продолжал разворачиваться. На пороге церкви появилось двое служителей, которым я в соответствии с правилами вечных отвела роль группы зачистки, избавляющейся от хладного трупа английского лорда. Смешно и глупо тратить свое время на подобные мелочи, когда можно воспользоваться помощью послушных рабов моей воли, опутавшей их паутиной беспрекословного подчинения.

Кто бы говорил! – ядом растеклось в сознании в тот момент, когда он невесть зачем подхватил меня на руки, прокладывая маршрут в противоположную от выхода из собора сторону. Гнев и опасения плохо ладят меж собой, в редких случаях встречаясь на одной территории, предпочитая править поочередно, однако в данной ситуации обоим нашлось место в груди.
- Куда ты меня несешь, извращенец? – срывающимся голосом, я задала, как выяснилось, риторический вопрос.
Пунктом назначения стала крыша собора, обдуваемая прохладными ветрами с моря, приносившими свежесть и запах соли, звуки ленивого плеска колышущихся волн и далекие голоса людишек. Словно бисером на насыщенно-фиолетовом атласе блестели звезды, убегая за горизонт небесной дорогой скопления светил Млечного пути, любующихся своим отражением в мутных водах канала, не способного передать всего чарующего великолепия ночного небосвода, глубокого и живого космоса, растворяющего даже величие бессмертных. Вечно бы наслаждаться многоликостью теней и изменчивостью пейзажа, правящего миром от заката до рассвета, но тишину нарушают вопросы – слабая попытка разобраться в природе поступков вампира. А ведь, получив свободу, разумнее было бы развернуться и уйти, не оборачиваясь и не пытаясь узреть смысл лабиринтов логики, тем самым повторяя извечную женскую ошибку.
Звук падающего на покатую крышу пиджака отвлек от созерцания недосягаемой линии горизонта, где небо и волны сливались в единую тьму, и заставил обернуться, обдавая Эдварда смесью огня ярости и льда презрения. А он, беспечный баловень Фортуны, неторопливо расстегивая манжеты рубашки, украшенной кровавыми разводами, словно ничего не заметил, не почувствовал кожей и не прочитал в мыслях.

«Катись к дьяволу, дитя Люцифера!» - молниеносная реакция на колкость вызвала лишь снисходительный смешок. Хлопок разделил участь пиджака, разом добавляя жару в печь ночи, вновь кружа в памяти воспоминаниями того, как пальцы касались рельефа торса, скользя по покрытой бархатом стали, а разум упивался властью, способной причинить иллюзорную боль. Видимо, край крыши манил пропастью, будто магнит железо, не позволяя мне уйти, хотя желание было велико, а вопреки всему призывая подойти ближе.

Оставалось лишь снять туфли, сделав несколько бесшумных, будто танцующих шагов, и аккуратно занять место среди ангелов, обращенных лицом к городу, опускающемуся в морские пучины. И слушать, не перебивая своим голосом, слушать внимательно, раз уж судьбе угодна еще одна встреча, ради которой уже переписаны целые главы, ибо она единственная, чьей волей пренебрегать непростительно.

Он говорил тихо, воскрешая в себе то, о чем не каждому хватит духу рассказать, а уж тем более той, которую знаешь всего ничего, и смотрел куда-то вниз, где резвились темные волны, отливая серебром полной луны. Все счастливы одинаково, и несчастны по-своему. Единственное, в чем временно находишь призрак покоя – это чужая боль, липкий противный страх, слезы, крики, кровь, смерть – то, что способно отгородить от разума, выпуская наружу самых опасных демонов, превращающих своего хозяина в заложника нетленности и безумия.

Что ж, похвально не бежать от себя и не прятаться от правды, прибегая к своего рода амнезии, однако я все равно не понимаю, чем же ужасен гипноз?

Признаться, не один раз вспыхивало желание прервать монолог, но манеры позволили дождаться победного конца. Занавес, господа присяжные заседатели. Виновна, причем по всем статьям и сие отрицать бесполезно, бессмысленно. Медленно поднявшись на ноги, я подошла к краю на противоположной стороне собора, с грустной, уставшей улыбкой встречая собственное отражение в воде. Снаружи так же прекрасна, как и два столетия назад, а вот внутри…
- Дар чудовищен, говоришь, - не смогла сдержать ледяной усмешки. – А сама-то я, по-твоему, кто? Не мертвое и не живое проклятие мира людей. Монстр, застрявший в мраморном теле, неизменном холодном куске камня, идеальном в своих плавных линиях и изгибах, будто древнеримская статуя Венеры. А внутри даже не пустая полость, не вакуумное пространство, в груди самая настоящая черная дыра, ни намека на свет, на привычные для людей чувства и эмоции. Мы не живем гармонией…. Мы вообще не живем! Всего лишь существуем на хищных инстинктах, потому что такова наша темная природа, и ее не изменить. Себя не пересилить в борьбе с выжигающей горло жаждой крови, не заставить отказаться от очередного витка своих дней, не уйти от предназначения, - даже нежность тона не сглаживала жестокости слов. – И мне не мешает кровь на платье, ведь в отличие от тебя я хотя бы признаю себя палачом, находя извращенное наслаждение в смерти, потому что в этом мире мы не более чем совершенные машины для убийств, - гнев вперемешку с болью разрывали самообладание. – Дар ужасен? Да, равно как и я сама.
- Ты так и не поняла меня, - нарочито спокойно произнес он в ответ.
Конечно, женщины глупые и нелогичные создания, которые сами не знают, чего хотят. Где уж нам постигнуть премудрости мужского разума? Эдвард поднялся с края, медленно пересекая крышу по направлению к статуям ангелочков. Почувствовав на себе живое янтарное пламя, касающееся кожи спины, я резко обернулась. Ветер подхватил темные локоны и, играя, бросил их в лицо, заставляя по инерции опустить ресницы, повторяя смертную привычку.
- Ну почему же? Я могу вернуть тебе все воспоминания: сладость губ, приправленная легким флером боли, ощущение собственного варварского триумфа, растекающийся под кожей жар, вызванный касанием пальцев. Но вот в чем суть – зачем? – скользя ладонью по округлой колонне, я ненавязчиво увеличила расстояние между нами насколько позволяли рамки строения. – Ради того, чтобы пополнить список неоспоримых побед? Ведь их и так не мало, верно? – он сделал резкий вдох, собираясь что-то произнести, но я оборвала его. – Не спеши, подумай. Способности темной твари ужасны, следовательно, не считаясь с твоей волей, я могу забрать все, включая свое имя. А могу найти самый счастливый день твоей вечности и вновь оживить тот райский Эдем эмоций.

Венеция, июль, вечер накануне Феста дель Реденторе

- Ну же, конфетка, мадемуазель де Рош-Вилльер хочет с тобой поговорить, - слышу в трубке голос экономки.
- Нет, - кажется, малышка хмурится и тихим шепотом добавляет: – Она страшная…
- Простите, госпожа, упрямится, - уже обращаясь ко мне, произносит прислуга.
- Пенелопа не спрашивала обо мне? – это надежда или просто интерес?
- Ни разу за время вашего отсутствия в Монтроттье.

Ночь Феста дель Реденторе

Ночь темнее всего перед рассветом, когда на небе затухают мириады остроконечных звезд и блекнут чары колдовства. Она двулична, будто сплетаясь из нежности легкого шелка и холода железа, что зовет и манит во мрак своих объятий, которые обратятся прахом с первыми лучами рассвета. Но думать об этом абсолютно не хочется, пока на крыльях ветра через водную гладь канала льется мелодия, лаская звучанием нот и теряясь в темной дыре души. Давно ли я чувствовала себя мышкой в одноименной забаве капризной особы судьбы, смешавшей карты своего гадания? Достаточно, чтобы забыть калейдоскоп ощущений жертвы, чтобы слышать, но не слушать, упрямо не желая принимать чужую правду.
А ведь список существует, ты признаешь этот факт… Мы сами рисуем границы, разделяем в соответствии с критериями отбора и властвуем, подчиняясь сердцу или разуму. И если первого смело можно считать плохим советчиком, а в моем случае чаще молчаливым наблюдателем, то второй более объективен и эгоистичен.
Снова хочется отступить, странное и непривычное желание скрыться за очередной колонной, будто бы невзначай сточив маникюр о гладкий, блестящий серебром гранит, оставляя на нем борозды от ногтей, потеряться среди ангелов, немых свидетелей откровений, не способных поведать о том, что видели и знают. Хочется даже зашипеть, но котенок резко утратил свой голос, не в силах поцарапать, выпустив коготки, или чего больше - укусить. Эдвард вновь прижал меня к себе – окровавленный алый шелк к коже, разжигая внутри жар дурмана аромата крови, тело к телу, так близко, что в янтарной глубине глаз видишь свое отражение. Пропуская сквозь пальцы длинные темные локоны, он подчиняет тихим и спокойным шепотом:

Согласно канонам в танце ведет мужчина, уверенно и осторожно, будто в его руках ценность. Быть может нечто уникальное в своей нелогичности и капризах, что, растворяясь в переливах музыки и близости партнера, теряет осознание реальности мира, механики его объектов и законов. Ибо в пределах крыши собора не действует гравитация Ньютона, лишь притяжение двух тел, остро чувствующих друг друга, нашедших гармонию в пластике танца. Невзирая на бессонную вечность, я готова была вслух признать эту ночь видением, в котором остановилось время, песком замерев на дне часов. Но порой слова излишни, мы не стремимся им верить, опасаясь фальши яда красноречия.
Так волшебство ли это? Наверное, да… И оно таяло в переливах рассвета, расцвечивающего холст неба маслянистыми красками торопливо приближающегося восхода. Музыка смолкает, так вовремя возвращая в действительность к прагматичности и сдержанности, к той леди, которая полгода провела в Венеции, не найдя ничего романтического в каналах и мостах, площадях и узких улочках. Собственные демоны, пылая в пожаре воспоминаний, оставшихся только в моей памяти, нашептывали о сладости его губ, изо всей силы тянулись к желаемому. Но разве могла я идти у них на поводу, позволяя себе прихоть, опровергающую недавнее желание увидеть вампира на костре? Могла ли отпустить все то, из чего состоял сращенный с кожей последний слой моей маски, дать волю огню, в котором до тла сгорю сама?
Согревая теплом золотисто-карих глаз, Эдвард держал меня в кольце рук, внимательно смотрел в тусклые рубины, словно, отгородившись от чтения мыслей, пытался увидеть в них изменения, услышать что-то в сбившемся ритме дыхания, вызванном вполне очевидной причиной. Не выдержав взгляда, я опустила ресницы. Проиграла, выпутываясь из нежной стали его объятий. Медленно вдох-выдох в попытке унять сжимающее грудь напряжение. Но все безуспешно… Скользнуть бы по твоим устам своими и свернуть шею…
- Тебе пора. Уходи, пока я не передумала, - браво самообладанию и манерной решительности тона.
В блестящей тигриной охре его очей сверкают отблески рассветного пламени, на губах расцветает улыбка, приковывающая к вампиру все внимание. Как будто до этого я пыталась утаить хоть малую толику, отдав должное окружающим декорациям подлунного мира. Плавный хищный шаг по направлению к «мышке», всего один, чтобы второй в этом «вальсе» она сделала сама, вновь упав в приятный жар его объятий, требовательных рук и идеально очерченных губ. Однако вместо этого я скользнула за колонну, прижавшись спиной к холодному камню, пожалуй, даже ледяному в контрасте с обещанным призом за слабость духа. Каждая секунда промедления как подписанный кровью смертный приговор, самоубийство.
Уходи, пожалуйста, уходи, пока я тебя отпускаю. Пока не рвусь отобрать эту ночь…

Он, не ища легких путей, проигнорировал наличие лестницы, предпочитая более быстрый способ – спрыгнуть с крыши, исчезая в предрассветном полумраке, словно поднимающемся от земли. Раскаленный огненный шар солнца медленно выкатывался из темных морских вод, скользя лучами по золоченым флюгерам, покатым крышам и увенчанной ангелами церкви. Ненавижу раннее утро: горячие порывы солоноватого юго-восточного ветра, розовеющие на восходе пенные барашки волн, разбивающихся о набережные, проснувшихся певчих пташек, но больше всего людишек, случайных прохожих, замечающих алмазную крошку вампирской кожи. Пока дневное светило не поднялось в лазурную высь и не затопило город светом, необходимо вернуться в свой номер в отеле Danieli, однако так не хочется покидать крышу собора и уже приглянувшихся белых крылатых младенцев.
Они так похожи на моего ангелочка с большими васильковыми глазами и золотистыми кудряшками, заплетенными в тугую косичку с розовой лентой, малышку, которая избегает и боится меня, будто подсознательно чувствует, что ее родителей не стало благодаря «доброй и заботливой» леди, живущей в замке по другую сторону озера Анси. Ирония судьбы – невозможность даже хрупкой иллюзии, ведь нельзя любить бездушную мраморную статую, ко всему еще жестокую и темную в соответствии со своей сущностью. Нет ни спасения, ни лекарства. Мир в красном свете – пожалуй, такова концепция реальности, в которой одиночество – молчаливый спутник вечности, что бы ни говорил Эдвард об иной жизни.
Факты непоколебимы даже при взгляде под другим ракурсом. Возможно, когда-нибудь я по-иному взгляну на явь, увидев калейдоскоп красок и страстей через призму восприятия этого слишком привлекательного в своей самоуверенности вампира, то ли с угрозой, то ли в шутку, играя роль оракула, предрекшего еще одну встречу.
Вернуть тебе все, что забрал мой дар? Что ж… Я так и сделаю, предложив выбрать эквивалент стоимости, не продешевив ни секунды, иначе сделка не состоится. А тебе нужен этот недостающий фрагмент пазла, равно как и мне глядеть в осколок черного зеркала, день за днем повторяя свою мантру – ты сильная, согреешься сама.
Выходя из церкви, бережно собирая воедино часы короткой южной ночи, приправленной жарким танцем, я почувствовала холод, понимая, что хочу огня…

Барэг, перечитала твой пост и не перестаю умиленно улыбаться. Бездушный вампирский монстр в восторге))
Только не забудь, что ты не должен умирать. А то я очень расстроюсь.

Джар, пост шикарен! Обожаю твой слог и юмор! Спасибо за спасение Бара))


Конечно земля круглая, еще очень можем встретиться) Прости, заразу такую, что с постом тяну
Конец года, то работа, то подготовка к праздникам.


Лей, ты коварная волчица.
Если чего, то я очень люблю прятать трупы, так что, будет желание - зови, составлю компанию)

- Ты когда-нибудь испытывала настоящие чувства?
- Конечно, ненависть неискренней не бывает…

Боль пульсирующей волной поднимается вверх по руке, бежит по нервам слетает с губ приглушенным шипением. Загорается пламенем на дне насыщенно-алых глаз, в миг променявших ленивую игривость на сосредоточенность. Что ж, раз игра принимает иной оборот, противореча первоначальному плану, сменим грань. Я отправлю твой разум в иной, иллюзорный мир, искусно соткав в воображении темницу, где оживут самые страшные кошмары. Позабыв о ноже, наклоняюсь к Барэгу, чтобы встретившись взглядом, он воочию узрел, как тает рубиновый лед и тянется к нему, окутывая эфирной легкостью сознание, унося прочь от реальности, мыслей и желаний, расслабляя каждую клеточку тела, вплоть до пальцев, сжимающих импровизированное оружие. Все новые и новые века опускаются на Терру, а осведомленные смертные все также пытаются истребить вечных подручными средствами. Хотя, помнится, две сотни назад темные жители глухой карпатской деревеньки гонялись за мной с осиновым колом, распятием и живой водой. Даже жаль, что пришлось разрушить их поверья, выйти на улицу при свете дня и спалить селян вместе с их домами.
- Ты ничего не ощущаешь, а мир вокруг представляет чистый белый лист, - тягуче и распевно шептали губы, пока я выискивала на шее ровно бьющуюся жилку пульса, чтобы вонзить в нее клыки, но в одно мгновение все изменилось.

Оборотень зарычал, невесть как освобождаясь от пут моего дара, и обеими руками оттолкнул подальше от себя источник чар, используя при этом достаточно нечеловеческой силы, чтобы я отлетела на несколько метров, впечатываясь спиной в стену, едва не покрывшуюся сетью трещин. Силен… не только физически, но и морально. Я не могла припомнить случая, чтобы кто-то так яро противился моей воле, возвращая самообладание. Удивление, которому не было предела, хмурыми тенями проступило на бледном лице.
- Чем дальше, тем интереснее.
Едва я успела подняться, ища глазами разозлившего противника, которого чего уж греха таить явно недооценила в жажде жить, как на меня набросился выпущенный на свободу зверь. Неосторожный, испуганный шаг назад и стена за спиной, свидетельствующая о том, что отступать дальше некуда. Слишком стремительно Фортуна поменяла врагов ролями, представив меня жертвой, старающейся удержать хищника как можно дальше от шеи, которую его пасть так и мечтала перекусить. Собрав всю силу, я ударила волка в грудь, что ознаменовалось низким полетом «кукушки» и звуком бьющегося стекла, на которое и приземлился соперник, своим исполинским весом превращая низкий кофейный столик в груду осколков. Искренне рада, что когти дотянулись только до платья, практически убив дизайнерский шедевр, но не смогли достать до мраморного тела, сминая ребра и доставая до сердца. Хоть оно уже и молчало более двух веков, не представляя ценности, потому как смертная леди давно скончалась, но не от всех рефлекторных пережитков прошлой жизни легко избавиться.
Танец сражения затянулся, меняя очертания поля битвы, коим выступил дом, терпящий разрушительную мощь двух нечеловечески могучих сущностей Ареса и Афины. Воздух пропитался густым ароматом сладкой крови, яркие капли которой блестели на полу, разводами причудливых узоров смотрели со стен и тянулись к потолку. Не подчиняющаяся моему сценарию реальность, преподнеся сюрприз, стала утомлять, вследствие чего я начала пропускать атакующие удары, ибо по своей природе вовсе не являлась воином. Союзником вампиров, стремившихся как можно быстрее обезвредить жертву, всегда выступала мудрость, к коей вновь обратился разум. Оборотень порядком устал и выдохся, хотя, даже потеряв немало крови, успешнее в искусстве ведения ближнего боя, отражая нападение, но сможет ли мистер Барэг Райс высвободиться из плена очередного ментального штурма? Вышло, всего на несколько секунд гипноз завладел его разумом, но этого хватило для того, чтобы оказаться рядом с ним, сжимая глотку и не позволяя увернуться от глаз, с упоением слушая хруст волчьей челюсти. Он не желал сдаваться, цеплялся за свое существование, стараясь выдворить из разума чужую волю, но терпел фиаско, ибо на моей стороне играло оружие совершенно иной плоскости, которому невозможно противопоставить грубую силу острых как лезвие кинжала когтей, мощных лап и звериных зубов. Пожалуй, если бы не способность к гипнозу, то исход сражения оказался бы другим, потоку как стоило отдать должное - оборотень самый настоящий боец и в его генах намного больше повадок хищника, нежели в вампире, по обыкновению ограничивающемся тягой бездумно причинять кому-либо боль. Но и это лишь слабая попытка заглушить собственную. Вопреки собственной тяге к жестокости мой голос звучал нежно, усыпляя тихими словами, складывающимися в колыбельную, которую в далеком детстве пела мне няня. Закончив петь, я погладила по голове окончательно сдавшегося, закрывшего глаза волка и, не желая тянуть с неизбежным, укусила жертву.
- Ты будешь умирать медленно от яда. Вендетта за убийство моих друзей. Дороже жизни платы нет, - окутывая его бархатом своего мягкого тембра, пообещала я, глядя, как он вновь превращается в мужчину.

- До встречи в аду, мой Заир…
Уходя, я не удержалась от соблазна поджечь дом, вверяя его языкам пламени, устремившимся с яростной скоростью пожирать деревянные предметы интерьера, перекрытия и покрытый лаком светло-ореховый пол. Огонь плясал жаром вокруг меня, превращая некогда уютный коттедж в погребальный костер моего противника. Я вышла из дома в холодную метель зимней ночи, вальсом снежинок опускающуюся на землю. Собрана и хладнокровна, ни тени ликования и глумления над поверженным врагом. О нет, добившись желаемого, орудие Немезиды не слышала призрачных фанфар и легкости. Грустно было осознавать, что эта смерть не принесла мне покоя, как, впрочем, и иные зелья. Яркое полымя поднялось к крыше, устремившись к небу, освещая округу. Оставаться на месте преступления не имело смысла, и я поспешила удалиться в тень ночи.

- Веришь ли ты в волшебство?
- Возможно, если мне это выгодно.
- А если нет?
- Тогда чудес не бывает…

Вьюга отвыла свое еще ночью. Снежное серебро укрыло землю одеялом из пышных сугробов, легло на покатые крыши домов, окна которых покрылись причудливыми узорами инея, окутало деревья, скованные зимним сном. Лишь только мелкие снежинки, продолжая слетать с высоты небес, вальсом кружились в воздухе, не таяли на веере ресниц, путались в темных прядях волос и оставались на кремовом кашемире пальто. Кутаться в мягкую ткань, словно в поисках тепла, но не чувствовать даже холода, осуществив вендетту, отправить на тот свет врага, но, не слышать призрачных фанфар, всего лишь утратить очередную цель, понимая, что друзей эта смерть не вернет. Через океан, сменив материк, вернуться в Амстердам на «Золотую излучину» или в Париж на Елисейские поля к вечерним платьям, бриллиантам и светским раутам? Или туда, где среди померкших воспоминаний смертной жизни когда-то стучало сердечко маленькой непоседы Алии, мечтающей стать достойной хозяйкой Монтроттье? А может заказать билет на лайнер, совершающий круиз по Средиземному морю, стараясь ничем не отличаться от остальных пассажиров, которым не противопоказаны солнечные ванны на палубе? На самом деле наличие выбора иллюзия и не имеет значения, наступит завтра или нет, потому как новый день ничем не будет розниться с прошедшим.
Центральная площадь многолюдна, пожалуй, даже слишком для той, что непроизвольно переплетает гулкие удары десятков сердец в чарующую мелодию фламенко и чувствует, как по венам, искрясь, бежит живой огонь, наполняя легкие родным ароматом теплой крови. К сожалению, я уже не помню какого это зависть от ограниченности своего пребывания в этом мире, нещадно растрачивая впустую самое ценное, что даруется свыше – жизнь. В том смысле, в каком она навсегда останется для вампиров недосягаемым предметом зависти.
Этот город не поддается моей логике, словно существуя в иной реальности, где невозможное обретает самые обыденные формы. Не знаю, что кроме женского любопытства могло заманить в одно из самых оживленных мест, и уж тем более не представляю, чем обернется эта прогулка. Помнится, в свое время небезызвестная Пандора заплатила немалую цену за собственную пытливость, и видимо дурной пример заразителен, пока сама, ступив на тонкий лед, не осознаешь все последствия. Равно как и мифической гречанке, мне в руки совершенно удивительным образом попала туба, и абсолютно незнакомый мужской голос настойчиво попросил ознакомиться с ее содержимым. Я обернулась, но разглядеть неизвестного не успела, потому как он быстро скрылся в толпе. «Словно Березовский, почуяв неладное, эмигрировавший из России в Англию», - заметил внутренний голос.
Внутри оказалась бумага, не подписанная, что множило догадки, пока глаза скользили по строчкам ирландской легенды. Никто еще не вернулся с того света, принеся в этот мир доказательства в пользу теории наличия рая и ада, но вместе с тем никто не представил неоспоримого опровержения. Казалось бы, каждый сам вправе выбрать религию и богов, но, так или иначе, любая вера рождается, живет и умирает в душе. И лишь только неразумные дети отрицают то, чего на самом деле боятся. Случайностей не бывает, следовательно… Свяжи звонок неизвестного абонента, напустившего туман интриги, свое местонахождение на карте США, алой точкой навигатора указывая на центральную площадь, вспомни все, что могло остаться недосказанным, и прочитай последние слова «…а теперь обернись».
«Ты!?» - изумление - самая первая и яркая эмоция, океаном плескающаяся на дне глаз. Неожиданность даже не сама встреча, а собственная неспособность почувствовать его присутствие на столь незначительном расстоянии. В растерянности слова искреннего удивления так и не сорвались с уст, лишь расплавленные рубины смотрели прямо на Эдварда. Воспоминания медленно звено за звеном собирались в посеребренную цепочку событий, вырывая из прошлого фразу, некогда произнесенную им в Венеции на крыше Сан-Джорджо Маджоре. Ту самую, которую я поспешила забыть, едва солнце осветило небосвод, разбивая ночные чары. «Я появлюсь в твоей жизни тогда, когда ты меньше всего будешь этого ожидать…»

Эдвард протянул коробку, обтянутую фиолетовым бархатом, и я недоверчиво коснулась ее. «Если внутри бомба, то вместе с тобой выяснять существование рая и ада отправится немало народу», - подбодрило внутреннее я, которое, не в состоянии собрать воедино пазл и здраво оценить ситуацию, пребывало на грани искусно выстроенного покоя. Собрав всю уверенность, я подняла крышку, с интересом заглядывая внутрь. Содержимое полыхнуло всеми цветами радуги и пришло в движение, сотнями ярких бабочек покидая свою обитель. Они она за другой стремительно оставляли вынужденную темницу, словно наполняя унылый серый день теплом и светом своих акварельных красок, покрывающих нежные, тонкие крылышки, порхали вокруг нас и под умиление ошеломленной толпы поднимались все выше и выше в небо. Я подняла голову, стараясь уследить за их хаотичным перемещением, но быстро поняла, что это невозможно, равно как и удержать ветер, посему вновь вернулась взглядом к мужчине, не сводившему с меня глаз.

Боковым зрением я заметила еще одного вампира, по-видимому того самого друга, с которым я разговаривала по телефону несколько часов назад. Он передал Эдварду огромный букет искусно собранных в композицию цветов, как оказалось предназначавшихся мне. Несколько секунд внутренних колебаний, по истечению которых я взяла в руки цветы, источавшие тонкий приятный аромат весны. Одна из бабочек с яркими желтыми крыльями, обведенными густой темной каймой, села на лепестки чайной розы. Стоило протянуть ладонь, как махаон, будто испугавшись легких колыханий воздуха, вспорхнул и опустился на узор, составляющий линию жизни. Доверчивая… Сожмешь кулак – раздавишь, оставишь свободу – улетит… Улетела...
- Но как? – произнесенные ошеломленным голосом, всего два слова, срываясь с языка, разбили затянувшуюся тишину, ибо на большее я пока была не способна.
- Как среди зимы здесь очутились бабочки? Вопрос, – очень тихо, видимо, даже не собираясь отвечать этим вопросом на вопрос, словно просто веселясь, сказал друг, всем своим видом напоминающий шкаф с антресолями.
- Не думай об этом, - глядя, как ровным счетом ничего не понимая, я хлопаю ресницами, не в силах включить неуместный режим вселенского зла.
Спорить не стала, только увереннее прижала к груди букет, обняв его второй рукой. Быть может, не будь я вампиром, то списала бы все на очень правдоподобный сон, попросив ущипнуть меня, хотя просыпаться почему-то совершенно не хотелось. Но это отнюдь не красочное сновидение, сотканное Морфеем. Тогда что: многоуровневая сложнейшая иллюзия, психологические чары, обыкновенное волшебство, то самое, что под стать рождественскому чуду? Верила ли я в волшебство? Очень хотела бы…
- Неужели это все из-за гипноза и воспоминаний? – в кошачьих глазах блеснул лед недоверия, хватаясь за первый логически разумный аргумент, который развил великий генератор идей.
- Ты явно переоцениваешь важность и без того очевидных деталей моего прошлого, - легко, прямолинейно, чуточку небрежно, словом безразлично к тем часам, которые остались только у меня. - Мне важнее настоящее и будущее.
- Извини… просто… просто я…, - мысли путались, слова разбегались, слишком необычно, непривычно и неожиданно, ведь не так уж часто составленное о ком-либо мнение противоречило тому, что в своих заблуждениях виделось правдой. – Спасибо за эту восхитительную сказку, ставшую явью…
«И за то, что не пожалел мое мировоззрение, напоминая о том светлом, что в нас есть»

Лей, помнишь, Пенни колыбельную Шелдону пела, когда он болел?)


Джар, очень жду твой пост!

Человек - это кадр из фильма магии судеб,
Тот, кто захочет понять - тот поймёт.
Если поезд должен прибыть - он прибудет,
Тот кто должен уйти - тот уйдёт

Зимой, пройдя по самой низкой траектории, негреющее солнце, окрасив небесный кругозор всполохами нежно-алой акварели, рано удаляется на покой. А потом оживают тени, становясь еще более густыми и мрачными; разгуливают под сенью векового поросшего мхом леса, усыпанного снежным серебром, тяжесть коего гнет раскидистые лапки хвои и голые ветви утративших листву деревьев; посматривают на расчищенную дорогу, по которой на большой скорости, словно убегая из городской суеты в монохромную реальность, мчится автомобиль. Скорость смазывает стремительно проносящуюся перед глазами картинку, от неясности которой довольно быстро устаешь, и она же дарит такое приятное и легкое, будто околоорбитная невесомость, ощущение свободы. И кажется, что вопреки законам этого мира, сможешь дотянуться до горизонта, коснувшись той размытой линии, где сливаются воедино небеса и земная твердь, или же уколоться, зацепив острие холодного бриллианта пятиконечной звезды.
Утратив интерес к пейзажам, заснувшим в сковавших их холодах, я прикрываю глаза, вслушиваясь в тишину. Любая музыка напрочь разбила бы таинство того необъяснимого ощущения, почти осязаемой загадкой повисшего в салоне. Глубина не стремится к многозвучию, скорее к ограничению краткостью, верной сестрой таланта. Быть может, я назвала бы это даром удивлять, множить рой мыслей, добавляя в известный рецепт щепотку вопросов, ответить на которые мог лишь тот, кто, излучая усыпляющий бдительность покой и уверенность, ведет машину. Почему-то в данный момент меня не пугает осознание того, что ему доступен весь сумбур рваных кусочков моих мыслей, что в идеале зовется женской логикой, а наоборот нравится то, что заданный вопрос совсем не обязательно озвучивать. «Ты везешь меня в лес?» - автомобиль давно покинул городскую черту, что в свою очередь вызвало интерес. На губах играет улыбка, следствие коктейля приподнятого расположения духа и предвкушения, вспыхивающего в глазах блеском наивной детской веры в волшебство. Сегодня я, и правда, готова принять любое чудо, приправленное ароматом весенних цветов, аккуратно уложенных на заднее сидение автомобиля, и такое же легкое, как трепет крыльев тех самых бабочек, порхавших вокруг нас на центральной площади.
- Нет, просто наберись терпения, - его усмешка и приятный тембр, разливаясь по салону и растворяя тишину, обнимают подобно бархату.
Так же мысленно соглашаюсь, и вновь накрывает безмолвие, совсем не звенящее напряжением, а напротив наводящее на откровение. Совсем уж странно и неразумно, но, потянувшись на сидении и открыв глаза, я смотрю на Эдварда, невесть где набираясь той наглости, что сквозит во взгляде, касающемся его рук, уверенно лежащих на руле, поднимается к профилю, неспешно изучая правильные, волевые черты лица, стараясь запомнить все до единой доступные линии, без красноречивых слов рассказывающие о мужчине, поступки которого во многом выше привычной мне модели. Пожалуй, даже жаль, что в смертной жизни рисование никогда не привлекало девочку, с пеленок очарованную армией отцовских солдатиков и коллекцией оружия. А ведь стоило попытаться найти в себе хотя бы слабый отголосок умений матери, ярко проявлявшихся в художественных работах младшей сестры. И отыскав тогда ныне заветное, я бы постаралась на бумаге изобразить переплетение внешней видимости и собственных ощущений, когда, так же как и в это мгновение, внезапно встречаюсь с Эдвардом взглядами.
Пусть внешне вампир и выглядит как нетронутое веками мраморное изваяние древнегреческого языческого божества, но это способно рассказать лишь о том, что на поверхности. А я люблю смотреть в глаза, в неустанно сияющий темнотой и мудростью прожитых дней огонь, единственное, что остается живым в застывших на грани смерти телах с безвозвратно замолкшими сердцами. Находить в зеркале души нечто неуловимое, в народе именующееся багажом прошлого за плечами, отнюдь не стремясь прибегнуть к помощи дара. Верно ли поступают, не считая любопытство пороком? Осмелюсь назвать заблуждением сие теоретическое допущение, ибо далеко не каждое знание - благо. Однако сейчас я готова заплатить за него своим откровением, нехотя опустив ресницы, чтобы разорвать долгий контакт, приобретающий для меня масштабы наркотической зависимости.
- Знаешь, это напоминает полотно: искусно, а иногда в спешке и не очень, вплетаешь невесомые кружева иллюзий, вырывая нить настоящих событий, или же толкая жертву к выполнению твоей воли, опять-таки обозначенной в алгоритме, составленном при зрительном контакте. Можно сопротивляться, но еще никто не свел к нулю власть гипноза, сбрасывая с себя путы ментальной атаки, - я говорила о том, что послужило ярким мотивом раздора на крыше, более не чувствуя тяжести той обиды, едким ядовитым огнем вспыхнувшей в груди, когда слух резануло словосочетание «дар ужасен». - А что чувствуешь ты, читая чужие мысли?
- Я их не читаю, а слышу – это две разные вещи. Я не вторгаюсь в чужое мышление, слышу мысли даже против собственной воли. А что я при этом чувствую?! Да то же самое, что и ты, слыша чью-то речь. Все зависит от того, что слышишь, - Эдвард утолил пытливость, как показалось, предельно честно отвечая на вопрос.
Дорога резко изогнулась, как свернувшаяся кольцом анаконда, лес начал редеть и расступился, выпуская из мира, расчерченного в оттенки черного и белого. Впереди приветственно засияли стремительно приближающиеся городские огни и свет фар автомобилей, окруживших Инфинити, въехавшую на одну из широких центральных улиц. Внимание привлекли французские стекла витрин и вывески, подсвеченные ярким неоном, а также гуляющие по проспекту люди, которых в этом муравейнике оказалось еще больше.
«Понимаю, что это камень в мой огород, но дар - часть сущности», - мысленно заметила я, после чего машина затормозила.

Личность что фолиант. Сотни страниц обо всем на свете и целые главы ни о чем. Идея, четкой формулировкой уместившаяся бы в одном абзаце, однако хаотично разбросанная меж строк тонкой алой линией намеков, недосказанности и многоточий. Перечитаешь несколько раз, прежде чем поймешь хотя бы отдельные штрихи истории с началом, дающим толчок развитию спирали событий, и отсутствием конца. Эпилога не будет, пока реальность, подшивая листы в книгу, записывает день за днем, изнутри меняя объект повествования, который в силу вампиризма существует вне законов внешних видоизменений. Не достаточно нескольких часов, чтобы понять всю глубину незавершенности, пройти по грани разделяющей безликий мрак теней, который нельзя вычерпать, потому как он первичен, и яркие всполохи согревающего огня, не гаснущего даже тогда, когда в душе не осталось веры в собственный свет.
Не хватит одного вечера в ожившем таинстве, сползающем со стен причудливыми узорами из вязи, ложащемся на густой ворс пестрого ковра и огоньками ароматических свечей вспыхивающем в приглушенных сумерках VIP-ложи, выполненной в стиле арабского Востока. Не хватит чар искусно воссозданной среди зимы пышной изумрудной зелени зимнего сада и прозрачной кристально чистой воды в пруду, в котором плавали золотые рыбки с блестящей чешуей; тонкого дивного букета аромата и сладости вина на губах, что, чуточку пьяня разум, вплетает в разговор еще больше красноречия и откровенности. И уж точно не хватит десятков вопросов о том, что кажется обыденной мелочью предпочтений и вкусов, отношений с близкими и семьей, по крупицам ложась в основу той самой личности, которую мне хотелось попытаться прочесть.
Пробежаться глазами по диагонали, вынося скоропалительные решения, значит существенно увеличить риск неверных умозаключений, цена которых порой может превысить допустимые пределы. Посему впредь, не желая чувствовать горечь ошибочных выводов, не стану спешить, разрешая себе долгий внимательный взгляд, через стол стрелой летящий точно в цель, бархатный голос, игривым тоном невесомой пляски по серебристой стали лезвия, ощущение легкости невесомого соприкосновения рук, когда ладонь Эдварда накрывает мою. Позволяя себе роскошь игры по чужому сценарию, не ознакомившись со сводом правил, просто улыбнуться в ответ, невинно, но совсем не кротко, потянуть его руку к себе, развернув на 180 градусов, глядя на узор линий, и негромко спросить:
- Погадать?
- Попробуй, - разрешает Эдвард, отпивая вина из хрустального бокала.
Удерживая кисть так, чтобы видеть весь орнамент, я склонилась над раскрытой ладонью, которую освещали декоративные свечи, плачущие воском под жаром танцующих огоньков. Следую указательным пальцем по ладони, будто на самом деле читая, что даже при чудом открывшихся умениях истинной ведьмы-цыганки в данной ситуации было с родни забаве. Как впрочем, и все, что окружало: арабские сумерки на стенах, окно в зеленую оранжерею, вторая по счету бутылка вина, благо вампиры не так легко сдаются дурману градусов и не впадают в алкогольную зависимость.
- Такая линия сердца, - указательный палец повторил линию, имеющую это название, - начинающаяся с развилки, свидетельствует об умеренности страсти, хотя тяга к огню и некая ревнивость являются важными свойствами темперамента, но также я вижу осмотрительность и интеллект, - на миг я отрываю взгляд от гадания, чтобы в глазах мужчины увидеть загадочную темноту и отблеск пламени свечей, не до конца понимая, как восприняты мои слова. – Не вызывает интереса или продолжать?
- Рассказывай дальше, раз начала, - усмехаясь, отвечает он тем тоном, который не раскрывает ни одной эмоции, так и не давая определить, насколько близки к правде предположения «гадалки». – Заинтересовало, правда, - Эдвард склоняется ближе к столешнице и ко мне, отчего еще отчетливее слышу аромат его парфюма.
- Линия головы идет строго по прямой через ладонь, - и снова прикосновение, как приятная деталь развлечения. – Беспристрастность. Возможно холодность, но ее смягчает линия сердца. Чувства, и правда, значат так много, как говорят расположение и узор? – стремительный кошачий взгляд из-под веера ресниц, моментально попадая в ловушку его внимательных глаз, смутившись и отвлекающим маневром продолжая: - Вот эта глубокая, четкая и непрерывная линия называется линией жизни. Часто она указывает на жизненные силы и физические способности. А еще ее длину связывают с продолжительностью жизни.
- И сколько мне осталось? - изогнув бровь, мужчина, словно дразня, озвучил вопрос, после чего на губах расцвела улыбка, невесть как скользнувшая ко мне, заставив повторить сие действо, словно на какой-то миг я стала его личным зеркалом.
- Раз линия на ладони не может быть бесконечной, то ее и существовать не должно. А вообще тебе решать, стоит ли верить хоть половине услышанного…, - то ли сбежав, как предписывают каноны игр, то ли действительно чего-то испугавшись, я отпрянула, вернув себе свободу личного пространства, прихватив при этом с десяток лишних сантиметров.
Не желая выпускать сильную мужскую ладонь из рук, нехотя, но все же заставила себя вцепиться в тонкую ножку полупустого, как сказал бы оптимист, фужера, и с присущей любому вампиру грацией поднялась с дивана, усыпанного подушками в форме красных и синих цилиндров с золотистыми кисточками. Несколько секунд промедления, прежде чем Эдвард, не отпуская моих пальцев, подхватил свой бокал и поднялся из-за стола, позволяя отвести его к большому окну, за которым яркий пейзаж, отделенный от зимней стужи толстым стеклянным куполом, дышал жизнью. Пожалуй, не хватало только райских певчих птичек, но негромкие переливы фортепиано прекрасно заменяли пернатый аккомпанемент. Не знаю, сколько я рассматривала густую зелень и маленьких шустрых рыбок, не признавая очевидное ни в слух, ни про себя, да только бессмысленно молчать рядом с тем, кто знает мои мысли как свои собственные.
- Письмо, цветы, ресторан…, - я сделала короткий шаг к Эдварду, оказавшись еще ближе, чем тогда, когда нас разделял стол. – Это свидание? – видимо для меня вопрос оказался риторическим, потому как в следующий миг я потянулась к его губам…
Но так и не коснулась их. Помещение сотряс взрыв, прогулявшийся по полу и стенам вибрацией и отозвавшийся паутиной трещин под высокими сводами расписного потолка. Под напором ударной волны большое окно пошло сетью трещин, а затем, не выдержав, брызнуло, обдав сотнями острых осколков. Испугавшись этой, мягко говоря, неожиданности, достаточно громкого, резкого звука и силы ударной волны, я по инерции закрыла глаза и крепко прижалась к груди Эдварда, на какой-то момент забыв, как дышать.

Дикая Ромашка, ну куда ты пропал с идеями и постом? Я уже соскучилась по твоей шубке белой, вот надумаю зайти в гости к Леа, а ты еще при смерти... Не порядок.

Боль, принесенная впившимися глубоко под кожу осколками стекла, сплеталась с ароматом крови, будто свинцом въедаясь в сознание и пылая в горле обжигающим пламенем. Эта стихийная сила разорвала, казалось бы, прочные цепи самоконтроля, удерживающего монстра, который все мое вампирское существование соседствовал с холодной, сдержанной леди. Просыпаясь, он впился коготками в нервные узлы, словно сладко потягиваясь, и выглянул из черных, как угольки, глаз, сощуренных по-кошачьи. Рассудок заслали инстинкты хищницы, беспощадной и чуточку безумной в своем примитивном желании убивать ради крови, единственного, что способно потушить пожар в груди. Я ненавидела эти моменты безвластия над собственной природой, и одновременно любила ту ясность, что царила в голове сущности, не обременяющей себя состраданием и гуманностью, нерешительностью долгих размышлений и пустой тратой времени на рассуждения. Именно она позволяла вонзать клыки в жертву, выпивая до последней капли рубинового эликсира вечности, переступать через остывающий труп и не терзаться угрызениями совести даже после того, как собственноручно за одну ночь умертвила целую деревеньку.

Монстр насытился, но колыбельная еще не звучала. Я улыбнулась, чувствуя, как растекающаяся кровь играет и поет внутри, значительно улучшая настроение, несмотря на то, что вокруг царил хаос, а сам ресторан напоминал филиал ада на земле. Мурлыча про себя песню, подойти к Эдварду, бросая быстрый взгляд на то, что осталось от черной рубашки, и вновь возвращаясь к глазам, темным, как беспроглядная арктическая ночь, коснуться его кожи, ощущая под бледным бархатом сильные стальные мышцы, чуть напрягающиеся, когда ноготки скользят по истерзанной стеклом спине. Обойдя по кругу вернуться в исходную точку и быть пойманной в кольцо рук, уверенным, будто хозяйским, движением обосновавшихся на талии. Пальчик с полированным красным ноготком размазал оставшиеся на губах темно-вишневые капли крови и скользнул к его устам, будто дразня того, кто во много крат легче контролировал себя и голод регенерации, вызванный куда более серьезными повреждениями из-за разлетевшегося в дребезги окна.
Собиралась ли я играть с Эдвардом в кошки-мышки? Пожалуй, нет, ибо это бессмысленное занятие, в котором каждая сторона безосновательно считает себя охотником, не признавая при этом обратной стороны медали. Хотела ли продолжить то, что прервал взрыв? Не знаю… Если только земля под ногами не разверзнется и с неба не рухнет метеорит величиной с Пентагон. Но судьба вновь была против, послав знак в виде ярких лучей, проворными змейками скользнувших по стенам комнаты. Где-то совсем рядом раздались голоса людишек, подоспевших на место катастрофы, что наводило на навязчивые мысли, которые озвучил мужчина.

Мы покинули импровизированное Инферно, полыхавшее пламенем в окутавшей город ночи. Она манила глубоким, ясным небом, усыпанным бриллиантами крохотных светил, и сыпала с небес звездами, превращая их в метеоритные росчерки на насыщенном темно-синем покрывале небосвода. Обнимала подобно атласу нежным и величественным холодом, грозила тьмой и подталкивала в объятия того, кого, как оказалось, практически не знаю. Мысленно я возвращалась к тому моменту, когда стекло разбилось и брызнуло тысячей мелких составляющих, а Эдвард укрыл меня от осколков. «Достаточно неприятно, даже больно, но не смертельно, - мысленно шептала более логичная часть меня, справившись со всем калейдоскопом нахлынувших эмоций. – Тогда почему? Зачем? Инерция?». Не так уж часто я не понимала чего-то, что казалось важным, посему сейчас находилась в тупике и полном смятении. Я обязательно подумаю обо всем завтра, а сейчас, переведя взгляд на мужчину, подарила ему игривую и легкую улыбку кокетки.
- Думаю, нам с тобой не помешало бы заехать в магазин, - произнесла я, надеясь, что он не станет упираться, списывая любые проявления шопинга на исключительно женский вид спорта, достаточно непонятный для мужчин и даже экстремальный в условиях распродажи.
Внушение сработало привычной палочкой выручалочкой, заставив охранника торгового центра выключить сигнализацию, камеры и впустить ночных незваных гостей в зал, где располагались бутики именитых дизайнеров. Без назойливых людишек, снующих поблизости услужливых консультантов он превратился в довольно приятное место, где при наличии нужного настроения я не отказалась бы провести несколько часов. Эдвард проявлял чудеса выдержки, стойко перенося все тяготы и лишения, никоим образом не показав, что он, как, впрочем, любой мужчина, не воодушевлен моей идеей. А скорее мечтает, чтобы тот злосчастный взрыв случился здесь и к чертям разнес магазин, оставив ресторан в целости и сохранности, дабы продолжался вечер в приятной компании вина и разговоров.
- Можно я подберу тебе рубашку? – голосок звучал распевно, чуть нежнее обычного, как и всякий раз, когда мне доставляло удовольствие напоминать себе, что даже могущественные императоры великих империй бессильны перед женскими чарами. – Ну, пожалуйста…
То ли Эдвард пребывал сегодня в слишком хорошем настроении, то ли фортуна наконец-то была на моей стороне, но уже через пять минут я с воодушевленно-увлеченным видом выискивала в бутике дизайнерской одежды один из любимейших предметов мужского гардероба. Выбор пал на строгую рубашку классического покроя, выполненную из натурального черного шелка, и запонки с ониксом, после чего вампир отправился в примерочную, где, в окружении трех зеркал, можно рассмотреть, как села вещь. Я же, в ожидании гуляя меж рядов, не удержалась от соблазна сменить свой костюм на коктейльное кремовое платье от Валентино, которое, как мне казалось, больше подходит к случаю. Однако же упрямая молния никак не желала застегиваться, как бы я не изворачивалась, посему пришлось попросить о помощи. «Эдвард, - мысленно позвала я и, когда он появился в моей примерочной, поймав мой взгляд и отражаясь в серебристой вертикали зеркал, добавила. - Не поможешь с замком?»
Мужчина приблизился ко мне, будто бы в поисках молнии скользя пальцами вниз по голой коже спины. Вполне простая и невинная просьба обернулась чем-то совсем не беспорочным, отчего ровное и размеренное дыхание сбилось. Замок замер на середине, где-то в районе грудных позвонков, не спеша подниматься, а его рука проложила путь выше, минуя тонкую мраморную шею и вынимая из волос заколку.
- Так лучше, - заверил мужчина, пропуская густую темную массу между пальцев.
- Часто приходится одевать девушек? – я честно старалась отыскать в себе силы на ехидство.
- Скорее наоборот, - прозвучало совсем обыденно, словно между делом.
При этом одна ладонь легла на бедро, заставляя пылать кожу под тонким материалом, другая поглаживающим движением нашла себе место на талии, буквально притягивая в объятия Эдварда. Потеряв интерес к отражению в зеркале, я подняла голову, чуть склонив ее в сторону, собираясь озвучить ироничный ответ, который готов был сорваться с языка, но его губы заставили вмиг забыть обо всем на свете. Кажется, даже воздух вокруг воспламенился, обжигаясь той страстью, что сквозила в поцелуе, вырвавшем из реальности во вселенную, существовавшую только в кольце его рук.

Шерри, добро пожаловать! Чудные ава с баннером)
Лейка, какая модная вещица, я тоже такую хочу
Анцифера, с почином! Хороший постик!