Карта ролевой игры "Сумерки"

Для смертных время бежит слишком быстро. С каждым новым поколением меняя что-то в сознании людей, веяньях моды, будь то музыка, литература, архитектура или дизайн. Порой мы, вечные, замечаем, как тут или там, искусно прикидываясь новым, всплывает хорошо забытое старое, терпя при этом незначительные перемены. С моим вольнодумством и дерзостью сложно было жить по канонам восемнадцатого века, однако теперь, в двадцать первом я частенько ловлю себя на мысли, что для моего разума приемлем тот уклад, который остался в прошлом, превратившись в отголоски консерватизма, на подсознательном уровне ищущего островки родной старины.
Наверное, поэтому мне с первого взгляда понравилась библиотека, выполненная в английском стиле. Конец восемнадцатого века, далекое и дивное время: закат эпохи Просвещения, взятие Бастилии, Наполеоновские войны. Именно книги содержат в себе события тех лет, да в стенах музеев томятся экспонаты. В какой-то мере мы сами являемся раритетом, который хранит множество самых разных воспоминаний о том или ином событии. Я медленно шла от одного стеллажа к другому, касаясь корешков фолиантов различных времен и народов. Пожалуй, за все свое существование люди так и не изобрели ничего лучше книги, мудрой, одновременно серьезной и юморной, описывающей невзгоды и радости, войны и мирную жизнь. Что-то чарующее есть в шуршании страниц, хрупкости пожелтевшей бумаги и толстом перепрете, украшенном золочеными завитками названия и имени автора.
Не знаю, насколько часто Эдвард вспоминал об этой комнате, дышащей теплом деревянных элементов декора, словно со всех сторон обнимающих библиотеку. Сколько времени он проводил в одном из уютных кресел из черной кожи, читая увесистый фолиант. И была ли в этом многообразии томов та книга, которую можно смело назвать любимой. Которую хотелось перечитывать, находя в давно известном тексте что-то новое или родное. Быть может, я спросила бы об этом, но не стала своим вопросом прерывать рассказ об интерьере. Нечасто кто-то из моих знакомых интересовался дизайном в том виде, который навевал на современный люд скуку старины, и архитектурой в целом, показывающей все величие строения минувших веков. А может Эдвард был абсолютно равнодушен к этим прелестям, но видел мои искрящиеся интересом глаза и слушал быстрый и бурный ручеек раздумий. Жаль лишь, что его мыслей я не знала.
- А там, что?
Стеллажи с книгами образовывали арку с лестницей из того же красного дерева, которое составляло интерьер библиотеки. Она вела куда-то наверх, в комнату, которая, как мне казалось, отсутствовала при моем первом посещении дома и библиотеки тоже. Я, будучи истинным вампиром, обладала достаточно хорошей и цепкой памятью, надолго сохраняющей детали, но не помнила этой комнаты. Надеюсь, что там нет холодильников с обескровленными трупами школьников.

Ответить я не успела, лишь только сделать ненужный вдох, глядя как Эдвард касается моей руки, захватывая ее в плен своих пальцев, и увлекает в сторону лестницы, освещенной канделябрами со свечами. Темное дерево не скрипит при каждом шаге в отличие от старых ступеней, звучащих особенно зловеще в темноте ночной тиши. А сама комната кажется еще более светлой и теплой. До того, что в этой атмосфере хотелось бы остаться. Мужчина выпустил мою ладонь, и я прошла в центр, рассматривая убранство помещения, в каждой строгой линии которого чувствовалась дорогая изысканность. Стены украшали картины. Две представительницы восемнадцатого века и одно полотно девятнадцатого, окаймленные тяжелыми золочеными рамами. Мое внимание привлекла работа в стиле реализма, изображающая лазурно-голубое небо с легкими кучевыми облаками и пышную придорожную зелень. Однажды я уже видела ее в одном из залов Лувра.
- «Дорога на Севр»? – повернувшись лицом к Эдварду, спросила я, и после его утвердительного кивка продолжила: - Оригинал выкрали из музея и с тех пор он в розыске.
- На черном рынке при желании и не такое можно найти, - будничным тоном заметил вампир, тем самым подтверждая дальнейшую судьбу полотна после 1998 года.
- Однажды при оформлении очередных поддельных документов мне предложили купить атомную подводную лодку, - легкая улыбка засияла на губах. – Ее отправили на утилизацию и преднамеренно потеряли в Баренцевом море. Но, к сожалению, я не Крез, и лишних 700 миллионов долларов не нашлось.
- И что бы ты с ней делала?
Вновь скользя глазами от одной картины к другой, рассматривая деревянные панели стен и унылый пейзаж за окном, я в задумчивости сделала несколько шагов к нему. Чуть рассеянно улыбнулась, заглянула мужчине в глаза, сделав еще несколько несмелых шагов, чтобы разделявшее нас расстояние сократилось до нескольких сантиметров и голосом змея искусителя, обитавшего в Эдеме, прошептала:
- Наша свобода всегда чем-то или кем-то ограничена. Ты можешь влиять на мир, для тебя нет границ и запретов. Что бы ты делал со свободой сейчас и в целом?

Далекое прошлое новообращенной
Почему я люблю зеркала? Потому что серебряная поверхность на свету играет бликами и солнечными зайчиками, отражает видимую реальность во всей ее красе. Потому что стекло в тяжелой оправе, разбиваясь на сотни осколков, способно в кровь резать пальцы, впиваться глубоко под кожу, причиняя боль. Смерть, перерождение, голод – боль. Эмоция – боль. Не отключить, не сбежать, не скрыться. Она как тень, что последует за тобой хоть на край света, хоть в Тартар. И растворится лишь в кромешной тьме, где мрак и хаос правят балом.
Почему я люблю зеркала? Потому что независимо от количества прожитых веков отражение не меркнет. Оно прекрасно той неуловимой и неувядающей красотой, что захватывает в плен своих чар и разбивает сердца. Совершенна в каждой точеной линии плавного изгиба, в каждом грациозном движении, стремительном и неспешном, в каждом взгляде рубиновых глаз, брошенном из-под веера густых черных ресниц, в каждой улыбке алеющих губ. Тех самых, что тихим шепотом напоминают – проклята и мертва.
Почему я люблю зеркала? Потому что даже самые искусные из них лгут. Ты видишь в ограниченном рамой пространстве ангела, которому не хватает лишь нимба да крыльев за спиной. И в тоже время только тебе известно, насколько бездушна эта темная тварь, насколько безнравственны и коварны ее поступки, бесчувственны и безразличны. Почему я так смело это утверждаю? Ответ прост, она это я.
Трещины бегут по серым каменным стенам, смыкаясь под потолком, откуда в центр комнаты капает вода с крыши, образуя лужицу. Дождь идет уже третьи сутки. Мелкий, вперемешку со льдинками, резкий, но без ветра. Туча словно застряла в долине меж гор, зацепившись за острые пики. Однако света и тепла мне не хочется. Последние сухие поленья догорают в печи, потрескивая и разнося по помещению тонкий аромат смолы. Но он не перекрывает густой и терпкий запах свежей крови, которой здесь пропитано абсолютно все. Занавески на окнах, стены с засохшими бурыми разводами, залитый алой жидкостью из вены пол, где дождевые капли смешались со смертью. Кровь на белой скатерти, укрывающий деревянный обеденный стол, на раскрытой библии, страницы которой пропитались влагой, но руках убийцы. Она залила льняную ткань серой крестьянской одежды, заляпала дорогой зеленый бархат платья. И продолжает сочиться из разорванного горла жертвы, путаясь в длинных темных волосах карпатской красавицы-румынки с большими глазами цвета горького шоколада, в которых уже не теплится даже робкий огонек жизни. Она скончалась последней.
Я убивала медленно, в самой неспешной манере, наслаждаясь, как истинный ценитель и гурман, хотя была еще слишком молода, не разменяв и первого десятилетия в новой ипостаси. Крики и метания обреченных приносили нечто вроде извращенной радости, вытесняя их нестерпимой болью собственную. Иную, зияющую в груди черной дырой, которая разрастаясь, каждый миг напоминала о том, чем я отныне являюсь.
Страх пронзал их разумы, подверженные действию гипноза, создавшего искусную иллюзию пожара, яростные языки которого охватили небольшой сельский дом, полыхая ярким заревом. Искусственная боль от несуществующих ожогов растекалась по нервным окончаниям, достигая центра, проверяя тем самым допустимый болевой порог. Первая жертва – мальчик лет девятнадцати. Он просто не выдержал, отключился, осев на пол съезжая спиной по вертикальной стене теплой печи. Остальные сражались с несуществующим огнем, даже не замечая меня, сидевшую в полуметре от людей и наблюдающую за их фиаско. Маленькие пешки в партии кровавой королевы не ведали еще, что в песочных часах их жизней почти не осталось песчинок-минут и каждый миг может стать последним.
Мне надоело и, оторвав взгляд от зеркала, шурша длинными юбками корсетного наряда, я поднялась, направляясь к одному из людишек. Он не мучился долго. Если сворачиваешь шею – смерть наступает моментально. Наверное, жизнь не успела промелькнуть у бедняги перед глазами, прежде чем они навеки закрылись. А жаль, ведь мне нравилась их чистая небесная лазурь, совсем не холодная, скорее теплая и гостеприимная. Хозяин дома до последнего не знал, с каким монстром столкнулся на охоте в глухом и темном хвойном лесу, что спускаясь с северо-восточной стороны, подступал к самому его жилищу. Не догадывался, кого вывел из чащи, не замечая голодного и хищного блеска в зеницах бледной аристократки. Не задумался, почему дворянская дочь путешествует одна без няньки компаньонки и охраны, проезжая на лошади через лес, кишащий дикими животными и разбойниками.
Зверей я не трогала. Шустрые, быстрые, безвкусные. Их кровь напоминала мне отраву, не приносящую должной силы и легкости. Пугаясь при виде сильнейшей, они упорно не поддавались гипнозу и дрессировке, превращая охоту в скучное времяпрепровождение. То ли дело людишки, они играли свои роли по сценарию автора вплоть до того момента, пока мне не надоедал импровизированный театр. И тогда проливалась кровь. Намного больше, чем требовалось для поддержания вечности. Но я не чувствовала жалости, отдаваясь инстинктам. Этот алый след тянулся через всю Европу до самого Амстердама, где в особняке на «Золотой Излучине» своего часа ожидала главная жертва – мой муж.
***

Наши дни
Свобода всегда желанна, словно манящие арабские сказки тысячи и одной ночи, пока тебя сковывают цепи уз и запретов. Но стоит всему миру склониться в поклоне верного вассала, оставляя наедине со своей свободой, как мигом охватывает одиночество, желание отогреться не за счет крови и страданий, а тем теплом и нежностью, которые способна даровать лишь искренность чувств. Вечность устроена так, что согласно ее законам мы всеми силами стремимся воплотить в явь заветное. А после находим иные цели и увлечения.
Я хотела свободы всю свою жизнь, быть может, поэтому бессмертие одарило меня талантом гипноза. Но абсолютной свободы не достичь никогда. Обстоятельства и правила вампирского существования среди смертных всегда будут очерчивать грань дозволенности. Нельзя выйти из тени, не ввергнув мир в хаос и череду войн, итог которых известен наперед.
Что я подразумевала под словом свобода? То, что всегда будет скрыто за тонкой полупрозрачной вуалью, являясь не более чем миражом в пустыне. Недосягаемым и нереальным в отличие от этой комнаты и Эдварда, занимавшего слишком уж много мыслей, вытесняя дела насущные и важные проблемы, удерживающие меня в Новом Свете. Его руки, неспешно скользя по плотному материалу корсета, нашли себе место на талии, а голос завораживал приятным тембром. И я не могла сопротивляться, желая дотронуться до него, обнять за шею, хотя понимала, что не должна была себе это позволять.

Его губы будто случайно коснулись щеки, что в миг смешало все мысли, оставив меня без насмешливого ответа, согласно которому племя новых амазонок в кружевных доспехах из магазина нижнего белья захватывает в плен сердца и души. Несомненно, этого легкого и невесомого прикосновения мне казалось мало, посему, закрыв глаза, я чуть приподняла голову.
«А если я не хочу твоего плена?»

В каждом слове, произнесенном довольно тихим голосом, коим и надлежит давать указания и распоряжения, я слышу властность. Она ощущается в объятиях, что заставляют чуть сильнее льнуть к его телу, и в поцелуе, который принуждает подчиниться его напору, отнюдь не грубому, хотя порой мне так и хочется с улыбкой назвать вампира варваром. И все же я отвечаю на поцелуй, не идя наперекор желанию и огню, что тянется к нему изо всей силы. Не придаю значения тому быстрому и резкому движению, которым Эдвард заключает меня в темницу меж деревянной стеной и желанным телом. Упираясь руками о стену с обеих сторон от меня, мужчина разрывает поцелуй и с неподдельным интересом изучает мое лицо, ожидая ответа.
- Звучит так, словно ты говоришь о какой-то войне, - немного неуверенно говорю я, не рискнув выбраться из импровизированной темницы. – Когда-то ты сказал, что надышаться можно только ветром… на краю обрыва… на заре…, - не глядя ему в глаза, вспоминаю фразу, произнесенную когда-то ночью на крыше венецианского собора, и, будто отпуская на волю всю игривость, добавляю иным тоном: - Интересно, как ты собираешься влиять на мой мир? Продемонстрируешь?

На миг я лишилась дара речи, бросив на Эдварда быстрый и оторопелый взгляд, ища пути к отступлению. Благо он не держал птичку в клетке и, убрав руки, позволил проскочить между стеной и его телом на волю. Чем я и воспользовалась, выпорхнув на середину комнаты, в глубине души жалея, что не удержал, не притянул ближе к себе, обнимая не холодную вампиршу, а растерявшуюся девочку. Ну зачем нужно было сейчас говорить это, напоминая мне о собственных слабостях, чтобы я бросилась отрицать очевидное? Чтобы в голоске звучало возмущение, а разум искал себе оправдание? Чтобы, видя улыбку, которая так сильно нравится, я начала злиться?
- Так. Я думаю, что нам с Каролиной пора, мы и так уже задержались... до нелепых предположений. Спасибо за экскурсию, всё было очень интересно. Провожать меня не нужно.
Проще всего сбежать. И в этом я мастер. Шаг вперед, потакая своим прихотям, два назад, собираясь состроить показную обиду, уехать домой и, вновь приковав все внимание к телефону, ждать невесть чего. Мне оставалось только развернуться и, гордо подняв голову, направиться к лестнице, не оборачиваясь, чтобы не захотелось, взглянув мужчине в глаза, утонуть в них.

Я остановилась и выдохнула, припоминая всего один вариант ответа, достаточно безразличного, как мне казалось. Но то была фальшь, наигранная, ни капельки не похожая на правду. А он, прекрасно осознавая все, словно играл со мной. Как забавляется котенок, проявляя качества хищника, при виде яркого клубка шерстяных ниток. Умело и тонко, почти так же, как его пальцы касаются струн гитары, заставляя их звучание сплетаться в незнакомую мелодию. Я дала своей ярости несколько секунд, после чего загнала в самый дальний и темный уголок, повернувшись лицом к нему. Слова не должны звучать в пустоту, особенно тогда, когда выносишь себе приговор.
- Ладно. Интересно. Но ты же всё равно ведь не скажешь.

Я не могла уйти, сделав те пресловутые два шага назад, но и шаг вперед давался с большим трудом. Сколько всего я видела за свою вечность, сколько речей слышала, сколько лживого яда чувствовала в поддельных эмоциях и жестах. Как тяжело стало с ходом лет внимать голосу своего сердца. Я медленно подошла к дивану, так и не решившись сесть, обошла вокруг, оставив за собой черную спинку. Хотелось запомнить каждое слово, напевность, звучание, узнать, почему именно сейчас и именно мне Эдвард говорил это все.
Независимо от своих эмоций, я всегда видела в нем неиссякаемую жажду жить. Что-то яркое и неординарное, чему несвойственны хандра и меланхолия. Этот мужчина мог быть разным, скрывая за семью печатями свой характер, совершая то, что мне казалось сущей воды безрассудством. Важно одно – он всегда был живым, настоящим. И мне невероятно трудно представить, что могло затушить огонь в его глазах, отнимая желание жить…
Но спрашивать о том, что стало страницей прошлого, не хотелось. Особенно после того, как куплеты, складываясь в песню, придавали совсем иную тональность всей нашей беседе. Я смотрела в окно на снежную равнину и небо, очищенное ветром от серой и густой массы туч. Несмотря на иней и мороз, небосвод играл теми красками, которые соответствовали иной поре года. Последний аккорд – и тишина. Можно улыбнуться и ответить, что песня восхитительна, а сам он поет так красиво, что завораживает. Но вместо этого, я повернулась, все так же оставаясь за диваном, скользнула ладонями по плечам, спускаясь по рельефу торса и, склонившись к нему, едва задевая губами его щеку, тихо произнесла:
- Хорошо, признаю твою правду. Меня, действительно, тянет к тебе, и я не могу найти этому объяснения, - я закрыла глаза, сделав ненужный вдох, чтобы просто ощутить аромат его близости, и продолжила: - Скажи, ты тоже это чувствуешь? Весну, неизвестно как и откуда взявшуюся среди снегов…

Эд, Цветочек и ко очень соскучились

P/S Ко закапывают труп, а я с бокалом ароматной кровушки жду тебя...

Люди всегда куда-то спешат, в повседневной суете сжигая дни и сердца, словно желают дотянуться до горизонта или, протянув руку, коснуться звезды на небе. Иногда стоит остановиться, чтобы просто оглянуться назад, постараться вспомнить все до мельчайших подробностей и понять, какое слово или жест запустили механизм изменений. Мне казалось, что я умею неторопливо ожидать нужный момент, подпитывая себя размышлениями о том, как прекрасен будет тот час, когда желаемое станет явью. Казалось, что вечность научила во всем следовать этому правилу хищницу, способную века провести в засаде. Но порой прагматичности и терпения не хватало, и я вновь возвращалась к той девочке, которая верила в волшебство.

- Очень, - тихо ответила я, оглядывая открывшийся пейзаж.
Ветви елей гнулись к земле под тяжестью снега, едва заметно искрящегося в редких лучах, кое-где пробивающих толщу облаков. Вековая раскидистая хвоя, образовывая небольшую полукруглую полянку, с обеих сторон подступала почти к самому обрыву, будто пытаясь глянуть вниз на свое отражение. Мне тоже хотелось сделать несколько шагов по направлению к краю, почувствовать прикосновение холодного ветра и рассмотреть укутанные туманом дома, разбросанные на противоположном берегу. Они находились так далеко, что казались бы искусственными макетами, если бы не дым печных труб. Утопая в серых клубах, лес казался еще гуще и мрачнее, убегая к самому небосводу, где туман смешивался с низкими облаками, медленно плывущими с запада на северо-восток.
Жизнь в мегаполисе предоставляет массу удобств. В том числе и в питании. Но городская архитектура и ухоженные благодаря труду садовников парки и скверы существенно уступают первозданной красоте дикой природы. Иногда мне до жути хотелось сбежать из очередной европейской столицы с ее вечными правилами и манерами, чтобы отдохнуть от всей этой суеты, вдыхая чистый горный воздух. Наверное, поэтому мне так нравились крутой обрыв, разбивающиеся о скалы волны и окружающие нас хвойные деревья. Равно как и закат, раскрашивающий небо яркой акварелью. Я немало слышала о резервации Ла-Пуш и ее жителях, но никогда не видела этих мест, зная лишь о том, что деревня и резервация под защитой оборотней. Как будто они могут успешно противостоять вампирам, будь бессмертных, скажем, с дюжину. На какое-то время утратив нить разговора, я любовалась видом, не сразу вспомнив о теме беседы.
- А я, признаться, думала, что ты в интересах клана из-за своего дара, - обернувшись и найдя глазами Эдварда, ответила я.
- Только если в виде заключенного. В подвалах, - усмехнувшись, сказал мужчина, немного удивив меня формулировкой.
На полянку с воем выбежал Вайгар, наслаждающийся прогулкой и с восторгом гоняющийся за обитателями леса, распугав всех белок в округе. Я подозвала к себе собаку, виляющую хвостом, и забрала палку, которую он принес в надежде, что мы уделим ему внимание и поиграем. Подразнив пса, я перебросила деревяшку Эдварду, и Вайгар помчался к хозяину, присевшему на корточки, чтобы погладить любимого питомца. Глядя на них, я рассмеялась и прошла к качелям, приделанным к одной из толстых нижних веток старой сосны.
- Пыточные Вольтерры обладают особой атмосферой, будто их стены пропитаны страхами жертв клана, - со знанием дела заметила я.
Обширная подвальная часть Вольтерры действительно казалась мне жутковатой, но почему-то нравилась. Возможно коллекций орудий пыток времен Великой инквизиции. А может той мрачностью, которая поднимаясь по крутым каменным лестницам, заполняла верхние залы и даже личные покои консервативных хозяев. Или же мне просто нравилось общество вампиров, которые считали, что относиться к людям гуманно вовсе не обязательно и пили исключительно человеческую кровь.
- Покатаешь меня? – спросила я.
- Конечно, – согласился вампир, забросив палку в заросли, и направившись к качелям. - Ты была в пыточных?
- Только на экскурсии как гостья Сульпиции и Кайуса. В клане есть более сильные мастера по части гипноза, поэтому, имея возможность поддерживать знакомство с ними, я до сих пор свободна, - произнесла я, провожая шустрого Вайгара взглядом, поспешившего за своей игрушкой. – А знаешь, - чуть помедлив, добавила я: - в детстве отец часто забирал меня из замка с собой в горы, хотя маме это жутко не нравилось. Из-за этого родители частенько ссорились, но маленькую леди, которой, по мнению мама́ не подобало носить мальчишеские вещи и сидеть в седле, все равно снаряжали на охоту. Лес в Альпах очень похож на здешний, только наш климат мягче, зимы не такие холодные и больше солнечных дней.

О люди! все похожи вы
На прародительницу Эву:
Что вам дано, то не влечет,
Вас непрестанно змий зовет
К себе, к таинственному древу;
Запретный плод вам подавай:
А без того вам рай не рай.
А.С. Пушкин

Эти горы казались выше, пронзая снежными пиками тяжелые серые облака, лес – больше, темнее и гуще, особенно в часы, когда кутался в туман, который плотной дымкой стелился по земле, поднимаясь выше по стройным, широким стволам, окружая дома жителей Ла-Пуш. Этот обрыв был круче, пропасть глубже, а вода в разы темнее того горного ключа, что хрусталем звенел в первых вампирских воспоминаниях. Карпаты – конец, виток в невесомость, боль, огонь и вновь начало. Именно там, в сердце Валахии, открыв рубиново-алые глаза, я увидела ее – вылву Пэдурий, ведьму, знавшую куда больше, чем образованная первая леди Амстердама, сбежавшая от собственного мужа на охоту в дремучие горные леса. Ведьма будто специально говорила загадками и звалась Роксандой...
… - Я жива?
- Не совсем.
- Но ведь и не мертва?
- Конечно, нет. Ты вечная.
- Бессмертна навсегда. А в чем подоплека?
- У тебя есть мечты, чувства, эмоции?
- У кого же их нет?
- Когда их не станет, тогда не станет и тебя…
…Tempora mutantur, et nos mutamur in illis*. Я смотрела, как пляшет огонь, поедая сухие ветви, и слушала рассказ о смертной жизни вампира. Пыталась представить дом, окруженный полями, родителей Эдварда и его самого, увлеченно изучающего правовую литературу. Мне кажется, он стал бы гениальным юристом, потому что слишком любит свободу, достаточно своеобразно относится к законам и, если не забывать о его уникальных вампирских способностях, легко отличит правду от лжи. Увидеть в нем врача, быть может, хирурга или патологоанатома, оказалось сложнее. Судя по всему, он получил оба образования, потому что давние мечты не ржавеют. Потому что, будучи вечным, многие из них намного проще осуществить, но, к сожалению, не все. Почему-то мне стало интересно, о чем теперь мечтает Эдвард и какие цели ставит перед собой. Их не могло не быть, ведь права была Роксанда, говоря: остановишься – умрешь. Не внешне, погаснешь внутри. Наверное, поэтому я так восхищалась его упрямым стремлением достигнуть желаемого и тем ярким живым пламенем жизни, что каждым его взглядом и прикосновением согревало меня.
Одно уверенное движение – и Эдвард усаживает меня к себе на колени. Другое – и его рука по-хозяйски находит себе место на тонкой талии. Он внимательно смотрит мне глаза, улыбаясь, убирает упавшую на лицо длинную темную прядь, невероятно нежно касаясь мраморной кожи. Его губы накрывают мои, чуточку властно и настойчиво, буквально сводя с ума, что, кажется, под силу лишь ему одному. Я отвечаю на эту неспешную томную ласку, прикрывая от наслаждения глаза и обвивая его шею. Чтобы притянуть еще ближе к себе, раствориться в медовой сладости поцелуя, даже сквозь одежду ощутить жар совершенного тела. Чтобы потеряться в буре эмоций, охватывающих меня, когда я рядом с ним.
Желание?
Да, причем то самое, что сродни капризу.
Страсть?
Конечно, ведь это притяжение невозможно скрыть.
Привязанность?
Как ни странно, но тоже да, хотя я едва знаю его.
Имелось в этом урагане еще одно чувство, легкое и невесомое, словно эфир, непривычное, но настолько сильное, что его значимость уже нельзя умалять. Бессмысленно, иначе я никогда не смогу понять, что происходит, и признать, что он важен для меня. Весь. Полностью. Все его жесты, слова, эмоции. Наверное, мне нужно время, чтобы полностью принять эту непреложную истину, глупые рассуждения и объяснения перед своим внутренним «я». Почему? Потому что раньше мой мир был другим: холодным, как лед, темным, как густой мрак ночи, правильным в своей извращенной морали и логике. Он существовал только для меня и ради меня. Потому что раньше я не влюблялась.
Нехотя разорвав поцелуй, я открыла алые рубины, внимательно разглядывая его лицо, освещенное отблеском костра, полыхающего за моей спиной. Правильные черты лица, четко очерченные скулы, невообразимо притягательные губы и глаза, чей пытливый взгляд моя погибель. Ведь я не хочу озвучивать все то, что копится в душе, превращаясь в страх. Боюсь, что слова, сорвавшись с уст, лишь усложнят все. Однако тону в этом омуте его бездонных, темных глаз и, вздохнув, произношу:
- Кажется, я влюбляюсь в тебя…
________________________
*(лат.) Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.

Лейка, я тоже где-то здеся, жду пост Эда. Если он через две недели не ответит, ухожу от него к тебе. Всегда любила пушистых, особенно в качестве компании в баре.
Белла, напиши Карлайлу лс через профиль. Уверена, док отзовется. И очень надеюсь, что подхватит сюжет.

Лей, нужно обязательно нам с тобой на сеновал и попользовать Джека!
Каролина, поддерживаю Лейку, кидай Эммета, мы лучше, потому что у нас есть сеновал и Джек))

Белла, посмотри почту.

Здравствуй, Джар! Удивительно, но я даже скучаю по тебе. Точнее по постам и юмору)

Пап, а как же я? Ты ж знаешь, что люблю тебя всем своим необъятным отсутствием вампирской души. Так что не спеши переписывать завещание

Пап, все мы не без грехов. Но у меня есть оправдание железное - во всех моих косяках виноват Эд.

*откапывает себя из пыли вековой*

Фил, с прошедшим Днем рождения вас! Всего самого замечательного и волшебного!

Делиться? *призадумалась* Изечка, тебя, наверное, распилят на три части... *качает головой...* что со мной делает время Я в зрителях!)

Бар, с прошедшим праздником!

Фил, вы неизменно галантны) Целовательно-обнимательный смайл предпочтительнее))

Ну почему же не позволю?) Я не настолько антигерой, чтобы лишать Изю удовольствия) И себя тоже))

Сул, как давно мы не виделись)

В теплой, солнечной южной гостиной Монтроттье горел камин, бросая отсвет на пушистую живую ель, украшенную игрушками. Рождественское дерево, гирлянды и шары – все в точности как в моем детстве, когда дочери графа Алия и Ани сидели в окружении подарков на пушистом ковре с изображением феникса. Но мое место на правом крыле птицы пустует, я давно вышла из того нежного возраста, когда с восторгом воспринимала зимнюю сказку. Сестры тоже нет, ее заменила Пенелопа. Пусть и не крови де Монтроттье, но все же моя дочь.
Моя принцесса распаковывала подарок, нетерпеливо стягивая яркую упаковочную ленту с большой коробки. Догадываясь, что внутри, она вся светилась в предвкушении увидеть его – обещанный замок для куклы Барби. И я, глядя на ее искренний восторг, чувствовала себя счастливой, греясь своим кусочком тепла в этот холодный декабрьский день.
- Мама! – она подлетела ко мне и обняла, доверчиво прижавшись. – Спасибо!
И уже с трудом верилось, что когда-то я считала, будто в усохшем вампирском сердце не осталось места для светлых чувств привязанности и любви. Ведь, не имея возможности растить собственных детей, я и представить не могла, что однажды удочеренная согласно законам Франции девочка станет не просто частью моей жизни. Станет самой жизнью.
- А папа поздравит меня? – Пенелопа смотрела на меня с затаенной надеждой.
- Нет, принцесса, - ответила я, сама не зная, как найдя силы для ровного и заботливого голоса.
Ведь она не знала. И не догадывалась о том, что ее настоящих родителей убила я, не сумев справиться с жаждой. Аромат крови был маняще сладок, а ее вкус, напоминавший молодое вино, слишком прекрасен, чтобы остановить себя, не впиваться с силой в шею жертвы, не рвать горло. Просто не быть чудовищем.
Пенелопа, что-то беззаботно щебеча, вернулась под ель к подаркам, а я все не сводила с нее глаз, ощущая непонятное беспокойство. Вопрос дочери, словно эхом назойливо звучал в моей голове, однако так и не находил ответа, потому что его попросту не существовало в природе.
Тревога стала еще более явной, когда поправляя висящую на ветке игрушку в форме ангела, я заметила светлый ободок на безымянном пальце левой руки. Такой след мог остаться лишь от кольца, которое не снималось долгое время. Но еще более удивительным и настораживающим стало осознание того, что солнечные лучи не играли бликами на коже. Я не была вампиром?

Вопросов не меньше, чем путаных коридоров и существ, разгуливающих по ним. Я уже встречала нескольких, будто вывернутых внутренностями наружу тварей, тянувших ко мне мертвецки бледные руки со следами засохшей крови под ногтями. Трансформеры, по-другому и не назовешь этих ходячих трупов, которые, ориентируясь не только на зрение, хорошо распознавали шумы, даже такие незначительные как биение сердца и дыхание, и, кажется, ощущали тепло живых тел.
Похоже сбылось одно из моих тайных желаний – снова не отличаться от обыкновенного человека. Но стало явью не в то время и не в том месте, когда во всей этой ситуации нельзя чувствовать себя уязвимой и слабой. Здесь и сейчас чтобы вырваться из этой тюрьмы, мне нужны все мои силы включая ту особенность разума, которая позволяла навязывать свою волю другим.
Я знала, где находилась, хотя географические координаты представляла достаточно смутно. Точные значения широты и долготы вряд ли стали бы более важной информацией, чем слова одного из «белых халатов». Она, задыхаясь своей кровью, сбивчивым голосом несла бред, в котором достаточно четко звучало несколько слов: научно-исследовательский центр, вирусология, продукты биоинженерии, изменения в цепочке ДНК. После смерти она недолго пролежала неподвижно. Какие-то, явно не врожденной природы инстинкты, заставили ее барахтаться в алой луже, пытаясь доползти до меня.
Знакомство с Дорис Ван Хорн (именно это имя значилось на бейдже халата) не оказалось приятным, но его полезности это не умаляло. Одним из плюсов стала ключ-карта к ее комнате, куда я и вела сейчас доктора Карлайла и оборотня, который прикидывался, что потерял память. Верхом необъяснимости стала встреча с Барэгом Райсом в одном из коридоров центра после того, как я лично устроила из его дома персональный погребальный костер. Но сейчас это было неважно, потому что, как показывала практика, не зараженных в этой лаборатории меньше, чем живых мертвецов.
- Располагайтесь, - я гостеприимным жестом предложила им несколько квадратных метров личного пространства сотрудницы центра, - в холодильнике есть немного воды и контейнеры с едой. Хотя должна предупредить, Дорис вегетарианка. И в книгах нет ничего полезного, - заметив интерес Карлайла к книжной полке с авторами жанра научной фантастики, добавила я. – Чувствуйте себя как дома, а я пока схожу в душ.
- Подожди, - Барэг преградил мне путь. – Ты ничего не хочешь объяснить?
- Что именно я должна объяснять? – скрестив руки, на груди уточнила я. Вопрос казался вполне закономерным в связи со случившимся, но усталость и натянутые до предела нервы не лучшим образом сказывались манерах и общительности.
- Все вот это, - он развел руками, имея ввиду станцию и вытекающие вопросы, и вцепился в меня колючим, требующим ответов взглядом.
- Я не знаю, - спокойным холодным голосом произнесла я, жалея, что еще в коридоре не вогнала ему «рапиру» между ребер.
- Не верю, - прорычал оборотень. Для потерявшего память он выглядел слишком собранным, уверенным, жаждущим информации как ключа для понимания происходящего.
- Успокойтесь, - доктор Карлайл миролюбивым тоном попытался воззвать к здравому смыслу. – Ссорой проблему не решить.
- Я знаю лишь то, что здесь находится дорогой мне человек, - вытягивая из себя каждое слово личной драмы, тихо сказала я. – Теперь могу пройти?

Он все вспомнил. С каждым новым словом эта простая истина становилась все очевиднее. Не представляю, что послужило толчком для возвращения памяти, по правде и знать не хочу, но сам факт негативно сказывался на моих планах. Я была уверена в том, что собрав воедино пазл воспоминаний, Барэг без промедлений набросится на меня, в прыжке превращаясь в волка. И понимая, что противопоставить этому нечего, напала на оборотня первой. Нужно признать, что невообразимо приятно чувствовать себя сильнее, быстрее, опаснее. Хотя вероятно секрет удачного «па» заключался в его неожиданности для Барэга.
Давний враг снова был на полу, повержен. Оставалось всего одно усилие, чтобы своей рукой поставить точку, навсегда попрощавшись с волком. Так легко и просто для той, которой много раз приходилось убивать, возведя саму смерть в ранг глотка алой жизни для себя. Но что-то меня удерживало, отнимая былую решительность.
Мама, я здесь. Мне страшно, мамочка. Забери меня отсюда.
Тихий всхлипывающий голос напуганной дочери, доносясь откуда-то издалека, въедался свинцом в сознание. Пенелопа где-то здесь, на одном из уровней подземного строения. Я должна найти ее, вырвать из этого жуткого филиала Сайлент Хилла. И если ради спасения и жизни девочки мне придется перешагнуть через неотмщенных друзей то, так тому и быть.
- Ты мне нужен. Вы оба мне нужны.
В голосе сталью звучала безапелляционность, что с легкостью уловили оба моих союзника. Вопросов и возражений не последовало, потому что от выяснения отношений и условий сотрудничества нас отвлек удар в дверь комнаты. Что-то (язык не поворачивался применить одушевленное кто-то к обитателям заведения) очень настойчивое отчаянно хотело познакомиться, до противного скрежета расцарапывая металлическую пластину. Единственный выход с трудом выдерживал натиск.
Убежище таковым больше не являлось, в мгновение ока превратившись в западню. Оставалось надеяться, что гости апартаментов Дорис успели отдохнуть и смогут поумерить пыл общительного существа. А еще на действие хлороформа.
Простой и понятный план не дал осечек. Нечто с дружелюбным оскалом рухнуло на пол и поддалось действию вещества, как и доктор Карлайл. Но на этом сложности не закончились. Оказалось, не только мы, обладатели ясных мыслей и высокого уровня айкью, находили разумным объединяться в группировки.
Неожиданный и резкий удар пришелся в спину. Решительно настроенный напарник общительного монстра занял весь дверной проем, голодными красными глазами поглядывая на нас. При всей своей почти человеческой слабости, я все же мало отличалась от куска мрамора, но оборотень вполне мог сойти за сочный полный крови стейк.
- Какой миленький, эй, привет! – привлекая внимание к себе, я поднявшись с пола и двинулась к существу. – Ты голодный, да? – несколько плавных шагов. – Смотри, дорогой, смотри, что у меня есть, - я подошла к Барэгу и схватила его чуть повыше локтя, - у меня есть вкусный сладкий волк. Хочешь?
- Что ты…, - оборотень дернул рукой, отказываясь идти за мной, - я тебе не овца на заклание.
- Конечно нет, - мой приторный тон совсем не обнадеживал. - Ты как троянский конь. Чувствуешь разницу?